К сообщениям о проявлениях потусторонних сил можно относиться по-разному. Но практически все, кому довелось столкнуться с подобным феноменом, воспринимали его не иначе как доказательство существования жизни после смерти…

Ребенка похищает… покойник:

- Как-то летом от инфаркта скоропостижно умер наш сосед по дачному поселку Анатолий Иванович, - рассказывает Тамара К., домохозяйка из Белгорода. - Жил он один, родственники к нему приезжали редко. Наши участки были рядом, поэтому, наверное, он общался с нами чаще, чем с другими соседями. Любил посидеть у нас на веранде, дочку нашу, Леночку, конфетами и орехами угощал. Ей в ту пору одиннадцать лет только исполнилось, и, конечно, о смерти соседа мы ей говорить не стали. Сказали, что он уехал.

И вот - дня три или четыре прошло, Леночка нам заявляет: «А дядя Толя-то, оказывается, не уехал. Вчера вечером он приходил ко мне, конфетами угощал».

Мы с мужем решили, что удочки температура. Измерили - нет, все нормально. А ночью я шаги и шорох какой-то в Лениной комнате услышала. Пошла туда и вижу: дочка в одних трусиках выходит на веранду, оттуда - во двор. Вся бледная, уперлась взглядом перед собой и все быстрее и быстрее идет, почти бежит. Я кинулась мужа звать.

Знаете, где мы нашу девочку догнали? На кладбище! Она уже подходила к свежей могиле соседа нашего, хотя и дороги к ней не знала. Мы закричали, и тут Леночка упала без сознания прямо на могилу. Пока принесли ее в поселок, пока «скорая» приехала, она уже и дышать перестала. Врачи ее еле откачали. Она потом месяц в больнице лежала. Доктор говорит, что это был лунатизм, но мы с мужем не верим. С Леной такого никогда не было - ни до этого случая, ни после.

События той ночи Лена помнила смутно. Рассказала, что перед тем к ней две ночи подряд приходил дядя Толя, разговаривал ласково, звал к себе, угощал конфетами. Только конфеты его были какими-то безвкусными. А в ту ночь, о которой идет речь, он был особенно настойчив: улыбался, обнимал, уговаривал пойти с ним, обещал, что у него Леночке понравится. Дальше девочка ничего не помнит - словно бы заснула и проснулась уже в больнице.

Мы поговорили об этом в деревне со старушками. Те, когда узнали, что соседа похоронили не отпевая, посоветовали заказать поминальную службу. Так мы и сделали. С тех пор сосед Лене чудиться перестал. Но только на дачу мы больше не ездили, а потом и продали ее.

Тесть отомстил:

- Лет тридцать назад я работал в спортивной секции, и был там такой Алеша, молодой парень, боксер, - рассказывает москвич Геннадий О. - Он целыми днями тренировался, по груше лупил. Парень он, видно, был с причудами, потому что на груше приклеивал фотографию своего тестя, которого люто ненавидел. Вот по этой фотографии и бил. Снимок рвался в клочки, а он новый приклеивал. У него их много было. Тренер смеялся: «Ничего, пускай! Злее будет!»

А потом вдруг Леша эти фото приклеивать перестал. Мы стороной узнали, что тесть умер. Было у него воспаление надкостницы, из-за этого ему все зубы вырвали, а затем наступил паралич лицевого нерва. Словно и в самом деле достал его Алеша через фотографию своими ударами.

Алексей стал настоящим спортсменом, в соревнованиях участвовал, брал призы. И вдруг на самом взлете своей карьеры погиб. Причем странно как-то, нехорошо.

Жена уговорила его съездить с ней на могилу к тестю, на которой он ни разу после похорон не был. Там это и случилось. Споткнулся парень и упал лицом прямо на могильную плиту. Лицо всмятку. Пролежал в коме три дня и умер. Странная смерть. Люди на похоронах Лешиных о тех фотографиях вспоминали, толковали о них вполголоса. Ведь получается, что тесть ему отомстил. Тоже по морде двинул - да так, что мало не показалось.

«Гробовые» деньги:

А вот рассказ Евгения П. из Омска.

- Мой дед, Виктор Николаевич, долго болел. Перед смертью уже не вставал и говорить не мог. В больницу его такого не брали. За ним ухаживали мама, отец и тетка. А я, в ту пору двенадцатилетний пацан, только в комнату к нему заглядывал, и то редко.

Однажды под утро, когда все спали, я вышел в туалет. Иду по коридору и смотрю - дверь в дедову комнату приоткрыта, и из-за нее полоска света пробивается. Мне стало любопытно: остановился, тихонько заглядываю в комнату. Там горит неяркий свет, какой-то голубоватый, какого я там никогда не видел, тетка спит в кресле, а дед сидит за столом. Я удивился. Значит, деду полегчало, коли с постели встал. Я заметил, что он возится со своими шахматными часами. Часы эти были старые, в деревянном корпусе. Дед отверткой отвинчивал винты на задней крышке. Смотрю, снимает он эту крышку и достает из часов доллары, в трубочку свернутые. Разворачивает их, считает, слюнявя пальцы, и вдруг медленно так оборачивается на дверь. Я весь обмер от страха, сразу удрал к себе и забился под одеяло.

А наутро я узнал, что дед ночью умер во сне. Тетка места себе не находила - ведь она всю ночь проспала.

Деда забрали в морг. Потом мне сказали, что его смерть наступила от полуночи до двух ночи. Но я ведь в пятом часу утра выходил и ясно видел деда за столом! И я сказал матери, что врачи ошиблись - дед умер рано утром, он еще шахматные часы открывал и доставал из них доллары.

И тут обнаружилась еще одна поразительная вещь: часов-то этих в квартире уже не было! За пару дней до смерти деда отец отдал их соседу, дяде Пете, тоже любителю шахмат. Они с дедом часто играли. Часы были сломанные, не ходили, но сосед сказал, что их можно попробовать починить, и отец подарил их ему. Если починит - хорошо, не починит - пусть выкинет.

Тетка сразу заголосила, что все это неспроста и часы надо забрать. У деда точно были деньги, ведь он откладывал!

Отец идти за часами не хотел. Не верил он в мистику, да и неловко ему было отбирать свой подарок назад. Пошли мать с теткой. И я за ними увязался. Сосед, как услышал про часы, сразу побледнел, руки задрожали, по комнате начал ходить. Жена его не выдержала и призналась: да, были в часах доллары. Муж стал часы ремонтировать и нашел их. Немного они уже истратили, но основная часть осталась. Вернула она их матери.

Выходит так, что не кто-нибудь, а покойник подсказал мне, где деньги были спрятаны! В те дни мне сто раз пришлось пересказывать родственникам одно и то же. Расспрашивали про каждую мелочь моего видения - и где дед сидел, и куда смотрел, и говорил ли что. Короче, домашние долго не могли успокоиться.

Визит утопленницы:

- В позапрошлом году наведался я на неделю в родную деревню, в которой давно не был, - вспоминает автомеханик из Смоленска Алексей Б. - Попутно посетил там одно «нехорошее» место на берегу озера. Во времена моего детства у нас, тамошних ребят, считалось, что в Иванову ночь здесь купаться нельзя, а то утопленник может утянуть. Рассказывали, будто кто-то очень давно здесь утонул, а потом начал утягивать под воду всех, кто купается тут в ночь на Ивана Купалу.

Берег там хороший, с мягким песочком. И, главное, народ там сейчас купается вовсю! Мне почему-то подумалось, что это враки - про злого утопленника. И я нарочно пришел на это место поздно вечером 22 июня, решил проверить старую легенду.

Было еще светло. Кругом ни души. Я зашел в воду, отплыл от берега, и вдруг почувствовал, словно какое-то глубинное течение ударило по ногам. Мышцы сразу свело, я начал захлебываться. Вспомнился совет, который давала мне бабушка моя, ныне уже покойница: как начнет тебя утопленник в воду утягивать, прочти «Отче наш». Хотя бы первую строчку. Я так и сделал. Не знаю, благодаря молитве или еще чему, но выбрался я на берег.

Я уже оделся, когда к пляжу подкатил большой черный джип. Оттуда вышло семейство, среди них - девочка лет четырнадцати. У меня появилось нехорошее предчувствие. Захотелось предупредить этих людей приезжих, что сегодня тут лучше не купаться. Но что я им скажу? Что здесь утопленник под воду утягивает? Промолчал и ушел.

В ту ночь мне приснилась девочка из джипа. Я говорю, что приснилась, а на самом деле поклясться готов, что не во сне, а наяву она приходила. Проснулся ночью и вижу: рядом с кроватью она стоит. Я ее сразу узнал. Смотрит на меня так грустно и вдруг спрашивает: «Почему ты меня не предупредил?»

Я после этого места себе не находил. Через пару дней снова пошел туда. Солнце, жара, народ купается вовсю. И у воды, на кустах, веночек висит. Тут же крестик вкопан, на нем надпись: такая-то здесь утонула. С фотографии глядит эта девочка. Вот и не верь после этого рассказам об оживших покойниках.

Подобных сообщений слишком много, чтобы можно было от них так просто отмахнуться. Покойники, или те тонкие сущности, которыми они становятся после смерти физического тела, явно продолжают влиять на жизнь живых. Влияние это чаще всего невидимо, не осознаваемо нами. Только в очень редких случаях оно проявляется явно, в виде снов, привидений или встреч с внешне «живыми», а на самом деле уже умершими людьми. Видимо, для такого явного вмешательства нужен очень серьезный повод, или умершие должны испытывать в нем сильнейшую потребность.

«Золотая серия» библиотечки газеты «Тайны XX века», «Мистика. Путешествия в неведомое», 2012г.

Кирюхин вой поначалу не стихал, когда они встали и, озираясь непрерывно по сторонам, двинулись напролом через лес. Старались не трещать ветками под ногами, ступали осторожно. Хорошая дорога лежала слишком близко к озеру и приближаться к воде они не хотели. Пусть утопленница и была наверху, в доме дохлого мельника, но кто его знает, что там ещё водилось на глубине. А через несколько десятков шагов вой Кирюхи вдруг перешёл на сип, ослаб совсем и начал стихать. Как бы ни было его жалко и страшно от его криков, но оба знали, кем в тот момент была занята утопленница. Когда же наступила тишина, страшно стало неимоверно.

Вскоре ко всем бедам добавилось и то, что луна в какой-то миг исчезла на небе. Нет, в воздухе не запахло резко дождём и сверху не набежало туч, но проклятая «бледная морда» взяла и растворилась. Наверное, в тот самый момент они и потеряли верное направление. Потому что, когда от страха в кромешной тьме у обоих вновь задрожали коленки, остановились и некоторое время просто топтались на месте. Крутились туда-сюда, стараясь не дышать и не шуметь, что получалось у обоих прескверно. Спички зажечь было тоже страшно – вдруг из темноты что-то увидит их маленькое пламя и выскочит оттуда со страшным рёвом. Или же свет огня дотянется до чего-то жуткого сам, потревожит его.

Однако равнодушная луна издевалась в ту ночь над ними недолго. Быстро выглянула из-за случайно закрывшего её облачка. Они сразу же двинулись дальше, а шагов через двести-триста упёрлись вдруг в колодезный сруб с двускатной крышей, стоявший возле широкой утоптанной тропки. Тут был только один такой колодец, и оба они это знали. Борька видел его за жизнь раз двести, и Мишка успел попить из него водицы дважды. Когда ходили вместе купаться на озеро. Колодец был вырыт недалеко от берега, а, значит, убегая, уж больно где-то резко они повернули в сторону. Сделали неровный круг. И оказались прямо между домом дохлого мельника и линией шершавого берега. Костёр догорал где-то метрах в тридцати от них. Отсюда, возможно, и исчез Андрюха. Кажется, в эту сторону он уходил от огня. Ушёл, и больше к костру не вернулся.

– Это… была она?.. – прерывистым громким шёпотом спросил Мишка про то, что они видели в доме. Другой возможности говорить у них ещё не было, только прятались и убегали, да старались не издавать лишних звуков.

Борька вместо ответа сглотнул. Даже глоталось теперь тяжело – словно песка в горло насыпали. Рядом был колодец с черпаком, и можно было напиться. Но только ни за что в жизни он не сунет своей руки в этот сруб с водой. От одной лишь мысли об этом ноги отступили от колодца сами. Мокрые штаны, липшие к ногам, совсем не смущали – давно стало не до стеснений. Хорошо, хоть только обмочился.

– Где же вы ходите?.. – раздался вдруг голос со стороны. Кажется, от костра, и вроде был как Андрюхин.

Борька сначала вздрогнул, едва не вскрикнув от неожиданности. Но потом обрадовался. Наконец-то, появился самый старший из них, уж он-то выведет их отсюда, хватит играться!

Но Мишка быстро схватил его за плечо.

– Тихо… – шепнул он. – Ни слова…

И от неясных догадок в голове стало ещё страшнее. Мишка первым что-то почувствовал, не пустил их обоих к Андрюхе.

Осторожно попятились. Медленно обошли колодец и отступили в темноту, подальше от сруба. Шаги из-за деревьев приближались с той стороны, где не так давно у берега полыхал их костёр. Шёл только один человек. И будто знал, что кто-то находится именно здесь, приближался к ним безошибочно.

– Боря?.. Мишаня?.. – почти ласково и зазывающе звучал его голос. – Всю ночь вас искать будем?..

Да, они были знакомы только три дня. Но ни разу ещё Андрюха не называл их имена вот так – Мишаня и Боря. Чёрт же их побрал связаться со странными головлёвскими!

Он появился из-за акации, чей опадавший цвет посыпал тропу возле колодца. Вышел при свете луны и остановился возле сруба близко. Медленно повёл головой по сторонам. Борька хорошо разглядел его лицо. Андрюха вращал носом, будто внюхивался в воздух. На шее у него и на щеках выступили жилы. Чёрные, тугие и большие, словно жирные черви. Он видел их на нём шагов с десяти, из-за кустов, за которыми они с Мишкой засели. И казалось, будто те шевелились под кожей на вздутой шее. В какой-то момент Андрюхина голова остановилась и взгляд его вдруг упёрся в эти кусты.

– Вот же вы где… – произнёс он довольно.

После его слов Мишка с Борькой вскочили и побежали снова.

На этот раз лупили совсем в другую сторону. Нечего было и пытаться прорваться к Марьинке. До Головлёвки бежать намного ближе. Не все же там были такие как Женька с Анрюхой. Борька знал много взрослых из Головлёвки, а в крайнем доме жила подруга его бабушки. Успеть бы до её дома! Перемахнут через забор и забегут на крыльцо, начнут стучать в окна! А эти двое в дом к бабе Наде не сунутся, она никого чужих не пускала.

Как только подумали об обоих братьях, Женька сам объявился. Лежал впереди, на наезженной машинами дороге, на которую они выскочили. Держался обеими руками за левую ногу.

– Помогите!.. – плакал и хныкал он. – Кирюха взбесился!.. Я подвернул ногу… Убегал о него…

Остановились на почтительном расстоянии от лежавшего. И больше ради передышки. Теперь и на его шее виднелись жирные чёрные черви, которых он сразу закрыл рукой, заметив острый Борькин взгляд.

– Андрюха всё равно догонит… – растянулся в улыбке Женькин рот, выпуская кровавые пузыри и чёрную сукровицу. – Всю ночь только по кругу пробегаете…

Дальше его слушать никто не стал. Если бежать только по дороге, то никакого круга сделать не получится, а они уже стояли на ней. Потому просто понеслись что было мочи по оставленным колёсами следам.

Однако не прошло и минуты, как проклятая луна опять куда-то подевалась. Всего-то на пару мгновений, но хватило и их. Потому что после, когда её бледное лицо с высоты осветило землю, Борька с Мишкой стояли в лесу в каком-то бездорожном буреломе. Пропала дорога, пропали следы, пропали все ориентиры. В затылке от страха защипало бельевыми прищепками. А где-то за спиной раздавался отдалённый Женькин хохот.

– Андрюха догонит!.. – кричал он в ночи, и мерзкий его голос разносился среди деревьев зычным эхом.

***

Совсем уже выбились из сил, когда впереди послышалось негромкое журчание. Хотя бы не озеро. Речка Мерзавка, что впадала в него. Борька её знал, узкая, мелкая, везде переходили вброд в сапогах. А когда играли на ней, карманы всегда набивали цветными камушками, дно её изобиловало причудами, даже ракушки красивые находили, будто на море. Но речка Мерзавка тихо журчала только летом. Весной она разливалась так, что попробуй поймай, петляла и в озеро затекала в разных местах. Лишь к маю возвращалась в привычное русло, потому её так и назвали. То поле какое испохабит, изроет озимые посевы рытвинами, то подтопит ближний край самой Головлёвки. Они перебежали её с Мишкой, хлюпая ногами, и упали на другом берегу. Никак не могли отдышаться. Вслушивались в ночную тишину, но ничего, кроме собственных хрипов из лёгких и вопля летучих мышей, водившихся там во множестве, поначалу не слышали. А как отпыхли немного и поняли вдруг, что до Головлёвки теперь добираться стало дальше, – ну не хотели никак вести их ноги, куда им было надо – за Мерзавкой в кустах внезапно послышался треск. И теперь уже не один Андрюха, а оба брата вдвоём преследовали их. Шли горячим чутьём словно гончие, задрав высоко носы. И весь оставшийся дух от такого назойливого преследования начал стремительно падать. Борька от бессилья и страха хотел даже заплакать.

– Вставай! – не позволил до конца раскиснуть Мишка, дёрнул его за руку и поднял на ноги. Теперь они могли отступать только в сторону озера. Их будто нарочно туда загоняли, как борзые зайцев, обошли по кругу и выше них перешли реку, что б беглецы не шмыгнули к Головлёвке. Показались из кустов не очень далеко, крутили головами и нюхали воздух, будто искали. Но видно было, что и так знали, просто игрались и издевались.

Понеслись от них, сверкая пятками. Где-то метров через двадцать, что б не попасться в ловушку, опять перебежали речку. Устремились глубже в лес. Местный лес не был непроходимой чащей, но в нём можно было как заблудиться, так и попробовать потеряться от тех, кто преследовал. Андрюха и Женька были длинноногими, на открытой местности они догоняли. Борька даже в мыслях боялся произнести это слово – кем стали братья или кем изначально были. Не иначе, как мертвецами. То-то они встречались ради игр всегда в стороне от общего деревенского пляжа. И других мальчишек с собой играть не звали, кроме Кирюхи. Заманивали, приручали. Что ж, им удалось…

Сторожка! Выбежали к ней неожиданно. Борька её знал, как и речку. Вместе с Кирюхой и его старшим братом прошлым летом они ночевали здесь, две ночи провели под открытым небом. Валерке было двадцать. Пекли картошку, жгли костёр и в котелке варили чай из собранных трав, не со своего огорода. Аромат стоял на весь лес такой, что птицы на ветвях качались и до земли пускали слюни от зависти. Ничего вкуснее того чая Борька в жизни не пробовал! Сторожа-егеря в местном лесном хозяйстве здесь не было давно, летом он ночевал ближе к Малховке. И сторожка стояла несколько лет пустой. Опять-таки, молодые из местных иногда появлялись, с алкоголем и взрослыми шашнями оставались здесь на ночь. Стыдно будет теперь перед Валеркой, бросили его брата Кирюху. Найти бы его живым…

Они давно уже с Мишкой не разговаривали. Страх и так им подсказывал одни и те же ходы. Бегом влетели в открытую дверь сторожевого домика, захлопнули за собой, и Борька уронил сверху тяжёлый засов. Тот был надтреснут посередине, но слишком толстым, чтобы сразу могли сломать.

Как же он оказался неправ, когда, словно поджарые гончие, Андрюха и Женька нагнали их вновь. Меньше, чем через минуту затрещали кусты, а потом они взбежали по трём широким ступеням крыльца. И начали барабанить в дверь.

– Мы так всю ночь вас гонять будем!.. – довольно, с хрипотцой и не сбившись ничуть с дыхания, ровным, как ствол дуба, голосом обещал им сквозь дверь Андрюха. – Лёгкие пока все свои не выплюете!..

– Да кто вы такие?!. – психанул Мишка и пнул запертую дверь изнутри. Если б не он, Борька давно бы сошёл с ума. Мишка рос в городе почти что на улице, был юным походником, много гулял и шлялся с ребятами по «заброшкам». Уличные – они всегда были смелее домашних.

Через десяток ударов крепкий засов начал трещать надсадно. Тихо и ехидно что-то пищал всё время сквозь дверь Женька, обещал не сразу оторвать им пальцы, а делать это по одному, много дней. И говорил, что сначала обоих обязательно вычешут. Видели они, как мёртвая Таисья причёсывала Кирюху, сдирая жёстким гребешком с его головы скальп. Наверное, братья были Таисье слугами.

Немного отдышались и сердце чуть успокоилось. Но ветхая дверь переставала выдерживать, хоть и помогали засову спинами. Напор наседавших снаружи только усиливался. Хорошо, что Борька знал секрет и старой сторожки. Изучил её досконально прошлым летом, пока в ней жили. Изнутри вела дверца в подпол. Доски вокруг дома давно прогнили, строили ещё в старые советские времена. Можно было через подпол по-тихому вылезти сзади. Что они и сделали. Борька лишь указал Мишке молча на крышку, но тот её тоже заметил, и через пару минут, пока ещё не треснул засов и дверь не слетела с петель, оба шмыгнули вниз и выползли сзади дома.

То, как два мертвеца ворвались внутрь, услышали уже издалека, когда уходили тихонько в лес. И сразу побежали, едва раздались разгневанные крики. Понеслись, как стихающий ветер. Силы их в эту ночь заканчивались, долго не продержатся, понимали они. Оба были готовы сдаться и упасть на землю. Как вдруг, через каких–то пару минут, выбежали из-за деревьев и едва не налетели… на трактор! Не просто трактор, а трактор, который стоял на берегу большого круглого озера – озера, от которого столько времени пытались сбежать.

– Смотри!.. – одёрнул Борьку Мишка и оба встали как вкопанные, сделав от трактора только шаг.

Если б на спине имелась шерсть как у кошки или собаки, она бы непременно встала дыбом. А так – взъерошился только затылок. По колено в воде, в вымокшем платье, вдоль берега тихо брела Таисья. За голую ступню без сандалии держала рукой Кирюху. Верхней частью тела тот был по пояс в воде, волочился за нею, и, видимо, был давно мёртв.

Их появление она тоже услышала. Медленно подняла голову. А они уже бросились от неё между трактором и берегом назад. Только и с той стороны пути отступления им отрезали. Подоспели Андрюха с Женькой, перешли на шаг и неспешно приближались к ним. Борька обмочился в третий раз за ночь. Остатки жидкости страх выжимал из его организма нещадно. Залезть на трактор? Броситься в воду? Или просто разреветься и упасть на землю, просить пощады и что б отстали?

Но в этот миг вдруг гаркнул крепкий мужской голос. Кабина трактора распахнулась, на землю спрыгнул кто-то очень большой и тяжёлый. Сильно, но приятно в этих обстоятельствах, пахнуло на них дешёвой водкой.

– А ну-ка сгинь, отродье!..

Тракторист пинком отправил шипящего Андрюху в озеро. И вилами, что зацепил из кабины своего К–700, чуть не подсадил поковылявшего к воде вслед за Андрюхой Женьку. А с Таисьей, оставившей Кирюху в озере и спешивший теперь к его трактору, они посмотрели друг на друга.

– Не трожь, – сказал он, предупреждая. И та остановилась.  – Уйди… Либо ты не сладишь, либо я. Сейчас узнаем …

И поднял вилы.

Утопленница посмотрела на него мутными глазами. Перестала сипеть ртом, замолчала. Вывернула голову, оглядываясь на луну в небе. Потом на Андрюху с Женькой, зашедших в воду по шею. Покачнулась в нерешительности, и… тоже пошла к воде…

– Быстро в трактор!.. – тихо велел дядя Боря, его тёзка и тракторист из соседней деревни Головлёвки. Борька не сразу признал его в темноте, потом уж протёр глаза от ужаса и всего увиденного. Он вспомнил, как дядя Боря приезжал пару раз к дедушке, и они потихоньку с ним выпивали в сарае. Бабушка потом говорила, что тот частенько прятался где-то на тракторе от своей жены после работы, чтобы выпить и не прийти домой, не показываться в таком виде детям.

Трактор завёлся. Они поехали. Женькина и Андрюхина головы над поверхностью озера пропали. А Таисью ещё было видно, она погружалась в воду и тащила тельце Кирюхи за собой.

– Забудьте о нём… – смурно произнёс их спаситель, выворачивая на большую дорогу. – Нет его уже. И вспоминать не надо. Ни вам не поверят, ни мне. Придумаем что-нибудь с вашим дедом…

Легко сказать. Но сейчас они с Мишкой вспоминать ни о чём не хотели оба. Забыть поскорее и убраться отсюда, вернуться поближе к живым. И радовались сквозь горький колючий стыд, что попали не они, а только Кирюха.

– Это Таечка-утопленница, – произнёс дядя Боря, когда фарами осветил пыльную дорогу и начал разгонять трактор. – Не думал, что во второй раз увижу … Никогда тут на ночь не останавливался, а спьяну заехал, не побоялся… Хрен бы вас кто нашёл…

Он даже – огромный и взрослый дядька для них, почти что великан – сам зябко пожал плечами при последних словах, отчего и они поёжились оба.

– Как разбудили-то?.. Костёр жгли?..

Борька и Мишка закивали. В горле у обоих пересохло как в пустыне Сахара. Увидели в баклажке у стекла впереди воду. И дядя Боря кивнул, предложив попить.

– Видит она огонь из-под воды и выходит изредка на него… – рассказывал он. – К нам так же лет двадцать назад вышла. Разбежались, помню, в разные стороны, никого не забрала с собой. Одна только была тогда, без этой мелюзги… Свитой обзавелась, видать, мертвечиха. Скучно поди там одной. Вот мальцов и прибрала каких-то…

– А что ж её не выловят?.. – первым заговорил Мишка, немного придя в себя.

– Кто? – усмехнулся тракторист дядя Боря и головой только покачал. – Были тут ловцы в прежние времена. Сетку накинули на неё, лошадью вытащить из воды пытались. Только и лошадь та убежала, так и не поймали потом, и двое тех ловчих умом тронулись. Один повесился через год на чердаке у себя дома, другой зимой в лес за дровами вышел. Насмерть замёрз в сугробе. Вот ловить и перестали… Нечего ночью сюда шастать. Днём она спит, никого не трогает. Случая не было, что б при солнце кого утащила. Говорят, даже рыбу к сетям иногда подгоняет, лишь бы к ней только не лезли. Тоскует она сильно со дна озера. Тоскует Таисья…

– По кому?

– Чёрт её знает. Утопленница ж. Чего же не спросили?.. А люди – люди разное про неё говорят…

Трактор нёсся на огромных колёсах по дороге, поднимая за собой высокий столб пыли. Вскоре повернули на Марьинку. Виднелись уже крайние дома спящей деревни. Наступало раннее утро и снаружи начинало светать…

*** 

Дом погрузился под воду давно. Озеро это в иные времена было мельче. Разлилось оно, когда речка Мерзавка, обходившая его всегда стороной, лет восемьдесят назад, после сильно снежной зимы, сменила вдруг по весне круто русло. И с тех пор исправно водоём пополняла. Не отпускало речушку от себя больше озеро, давшее Таисьи такую странную жизнь. Ей и её младшим братьям. Живым бы в пору опечалиться, да что ей-то, мёртвой? Пусть и иную, но всё же жизнь им давало озеро. Вот и поселились они втроём в готовом затопленном доме на дне. За годы он покрылся подводным мхом, завалинка вся ушла в тину. Но им было в нём хорошо, удобный и просторный…

Из прошлой жизни Таисья помнила мало. О себе самой. Одно лишь сплошное чувство стыда. Вечного и всегда её грызущего, и чем дальше бежали годы, тем становилось от времени хуже. Только она знала, насколько виновата перед своими братьями. Утонули они все трое, но в Марьинке помнили почему-то её одну, без них. А вот она не забывала. Отправила их сама за лотосами на середину озера, в день своего венчания. Одна, в подвенечном платье стояла на берегу, и видела, как Андрюха с Женькой отплывают на лодке. Хотела перед церковью приколоть на платье цветок. Но лодка перевернулась поднявшимся ветром, и Женька начал тонуть. Андрюха спасал. Пока плыла к ним сама, платье её отяжелело. Оба брата под воду ушли на глазах. Она кричала и плакала. Долго ныряла за ними, не доставала дна, искала в воде руками. А после последнего раза не вынырнула и сама. Захлебнулась рыданиями.

Жили с тех пор они вместе. Она выходила из озера по ночам. А братья как-то, с недавних пор, приспособились и начали выбираться днём. Даже на живых походили на это время. До полуночи. Третьего мальчонку уже под воду привели. Правда увечили они быстро свои игрушки, наиграются и оторвут голову, руки, ноги. Но ничего, лишь бы братцы были довольны. С этим натешатся – приведут четвёртого, нового. А она своё дело знает. Причешет, переоденет, подготовит… Стала подмечать и сама с недавних пор, что всё дольше перед рассветом могла оставаться на солнце, не жгло оно ей больше глаза, как прежде. Вот и сейчас, когда уносила мальчишку с собой, смотрела больше не на тракториста у трактора и тех двух других ребят, а на свои руки, на бледную в прожилках кожу. Солнце их больше не терзало, а будто исцеляло. Да и кровь ей пришлась по нраву. Пила её во второй раз. Андрюха и Женька говорили ей, что будоражит, добавляет жизни, днём уже третий год выходили наверх. Не верила поначалу, думала, оттого у них так, что моложе, когда утопли, были, или просто другие. Но потом терзала горло пьяной доярке. С упоением. И закат после этого встречала уже на берегу, не в воде. А сегодня, когда удушила в доме мельника мальчика, пила из горла и его кровь, слизывала с изодранной головы. Та полилась быстрее, когда зубами отхватила ноздри, и к дырке вместо носа припала уже надолго. Не могла насытиться. Братьям тоже немного оставила. Как резво они побежали за другими двумя, когда напились тёплой кровушки. Что, если и ей начать выплывать днём, походить на живую и завлекать под воду к себе парней? Не только ж братьям игрушки были нужны. Она была совсем молода, когда утонула, и молодость осталась при ней…

Села на скамью и взяла гребешок. Усадила мёртвого Кирилла рядом. Крови в нём уже не осталось, но озеро подарило «жизнь». Оно давало её и случайно утопшим, да разве были нужны им соседи? Их с братьями они рвали на мелкие части – сомам потом меньше усилий.

Отвесила мальчику тяжёлый тычок в затылок. Боли он всё равно не чувствовал, но помнил ещё страх и хотя бы сидел теперь ровно, не дёргался. Стала счищать гребешком остатки кожи с головы с волосам. Кирилл не кричал и просто безвольно моргал глазами. Безносая лысая кукла. Разорвут и его, когда натешатся. Новая игрушка была готова…

Кем Тая считала себя? Мëртвой русалкой. Мëртвой – потому что видела здесь живых, на дне, в самые первые годы. Перевела их всех за несколько лет, как бы они от неë не прятались, на глубине или в гротах под берегами. Некоторых выслеживала месяцами, но находила потом, догоняла и без жалости вырывала жабры. Смотрела затем, как те задыхаются. Вот же было смешно – не могли жить без воздуха! Ей будто наоборот без него дышалось легче, тогда как на берегу в груди появлялась тяжесть и ноги двигались медленней... Но избавилась – и избавилась, хоть и были они порождением этого озера. Нечего подле иметь дурного соседства, когда жила не одна, а с семьëй. Озеро стало только её…

Автор: Adagor121 (Adam Gorskiy)

Андрюха только выдохнул. Затем хохотнул. Но огляделся вокруг на всякий случай. Он был у них самый смелый и старший, исполнилось тринадцать. Даже голос начинал ломаться, звучал ниже, чем у них, почти как у взрослого. Это он их притащил сюда со своим братом Женькой. Сидел теперь у огня со смешной пластмассовой короной на голове, брошенной кем-то здесь же, и как король правил над ними бал.

– Дурак! – весело сказал он, нарушая зловещую тишину, вцеплявшуюся в спины после каждого громкого слова. – Это всё выдумки! Таких, как ты пугать и придумали...

И сразу обернулся на других мальчиков, ища поддержки. Те тоже, кроме Мишки, сами только что цепеневшие от его рассказа, заулыбались вдруг виновато, мол, вроде и не очень страшно было, а вот только он, Борька, почему-то один и испугался. Не напрасно не хотели его брать вечером к озеру в лес, ему же всего десять, а им по одиннадцать-двенадцать. Андрюхе вон целых тринадцать.

Байку про невесту-утопленницу мальчики из ближайших деревень сюда ходили проверять все, пока взрослели. И их старшие братья, и родители, а у некоторых даже бабушки с дедушками. А Кирюхи даже была жива прабабка, и, как говорят, она с той Таисьей в школе вместе училась. Шестьдесят лет прошло с тех пор, как старшеклассница Таисья утопла в этом озере в своём подвенечном платье. Ей было тогда семнадцать. И с годами эта байка становилась только живучей, крепчала и обрастала жуткими подробностями. Будто девушка тонула каждый год заново, и делала это всё красочней и ужасней для буйной детской фантазии. Почти в каждом поколении находилось двое-трое, кто видел однажды Таисью ночью и кого она звала за собой в озеро. Колька-немой, местный дурачок, что бегал иногда голышом по деревне, говорят, будто языка тогда и лишился, с ума сошёл в ту луну, когда Таисья с ним на берегу разговаривала и в мужья к себе под воду заманивала. Об этом Андрюха и рассказал у костра. Все историю знали и слышали много раз без него, но ночью у огня подобное звучало в разы страшнее. А их новый заводила умел к тому же зловеще рассказывать, да подвывать при этом страшно, корчить жуткие рожи, от которых у Борьки до жути потела спина. В этом и заключалась суть обряда посвящения – не испугаться до рассвета, оставаясь у берега озера. Сначала сидели все вместе, а потом по тридцать минут у огня по одному, пока другие прячутся в старом доме, стоявшем немного в стороне. Как размышлял сам Борька, ему б всю ночь лучше просидеть у воды. Небо было по-летнему тёмно-синим, не чёрным, и ноздрястая луна ярко светила жёлтым светом. А вот в старый дом, в сотне метров отсюда, где скрипела каждая ступенька и надрывно рыдали гнилые половицы, он идти не хотел. Даже за компанию с другими мальчиками.

– Ну, что? – встал старший Андрюха и упёр руки в боки. – Стемнело, одиннадцать. Пора начинать, а то все не успеем.

Их пришло к озеру пятеро. Андрюха с Женькой гостили у бабушки в соседней деревне, что отстояла от Марьинки в одном километре, Головлёвкой называлась. Озеро спряталось между ними. Тут они и познакомились дня три назад, утром, когда купались с другими мальчишками на общем берегу. Сдружились быстро и крепко, почти навсегда, как водилось в их юном возрасте. Андрюха хоть и подшучивал над остальными, но делал это по-доброму, не ущемлял. Мишка вообще приехал с Борькой из города, вместе в одном дворе росли. У его бабушек и дедушек деревень не было, а поскольку дружили с ним первого класса, родители отпустили на пару недель отдохнуть с одноклассником. Получается, только один Кирюха и был из них деревенским, с Марьинки. Хороший мальчишка, и Борька играл с ним не первое лето. Вот и подбил заводила Андрюха всю их честную компанию с ночёвкой у озера остаться. А что б не искали бабушки с дедушками, лихо и тайком вылезали через окна спален. Встретились в сумерках уже за околицей. Андрюха с Женькой к Марьинке пришли их забрать, всё-таки были самые старше.

– Ладно, – согласился Андрюха вслух и окинул всех бравым взглядом. – Я вас позвал, первым и буду сидеть…

У них отлегло. Никто не хотел первым оставаться у огня наедине с озером, даже при светлом небе и горящем ярко костре. Старый дом «дохлого мельника», как звали тут умершего давно Парамона, стоял всего метрах в восьмидесяти от воды. Но это днём отлежащие метры казались такими близкими. Ночью всё виделось вчетверо дальше. Сейчас дом вообще смотрел из темноты как затаившееся вдалеке чудовище, громоздкое, с зубами-окнами и злым чёрным сердцем.

Андрюха лениво и с бравадой потянулся, провожая их взглядом. Свысока посмотрел – и ростом был выше других, и держался как старший важно. Ему пожелали удачи, но он только рукой махнул на все пожелания. Если б их в дом уходило не четверо, а двое, Борька бы пожелал остаться у воды. Или вообще вышел бы из игры, не побоялся бы один вернуться ночью в деревню. Подальше б только от старого дома и злого озера. Но одному ему никуда этим летом было нельзя – Мишка местных дорог и реалий не знал вообще, и был его гостем. А он – его гидом. И хоть это не он, а Мишка согласился остаться с ночёвкой первым, но ходили они повсюду вместе, Борькина как-никак была деревня, его деда с бабкой. И отец здесь тоже когда-то вырос…

А вот и приблизился брошенный дом. Старый, деревянный, двухэтажный, с высоким крыльцом без перил. Луна висела в небе почти над его крышей, освещала ярко как днём. И страх от предвкушения чего-то жуткого внутри по мере приближения к стенам понемногу рассасывался. Вблизи дом вообще показался жалким, почти что таким безобидным, как в полдень. Страшно должно было быть Андрюхе. Это за ним они будут наблюдать тридцать минут из окна со второго этажа. Чем выше, тем лучше видно – это Борька узнал из школьных уроков естествознания. Учитель Бобр, или Бобёр, как они называли классного за торчащие передние зубы, рисовал для них на доске вышку, размечал ее в метрах и чертил линии, показывавшие, на сколько километров вдаль одному человеку было видно другого, и с какой высоты. Чтобы видеть костёр и берег с водой, вышка была не нужна. Но сверху обзор всё равно лучше – озеро покажется как на ладони, причём вместе с дальним берегом.

Едва зашли внутрь, страх ушёл окончательно. Тем более, что не боялся Мишка. При нём как-то было стыдно выдать испуг. Борька, хоть и приезжал сюда на часть лета, но считался почти что местным. Мишка же был здесь впервые, а освоился на удивление быстро, за первый же вечер. Теперь и сам походил на местного «робинзона» – неровная дырка на грязной майке, волдыри от крапивы на голых икрах, суровые царапины на острых коленках. Кирюхе он сразу понравился, сошёл за своего. Не задиристый, как многие городские, скромный. Но при этом мог постоять за себя.

– Ну, что, Кира? – спросил Женька, когда они перешагнули через порог. – Как ты вчера про бабку Стешу рассказывал?..

Кирюха растянул губы в готовой улыбке. У него хорошо получалось кряхтеть и изображать старческий голос. Бабка Стеша и была его прабабушкой, той самой, что в далёком девичестве училась с невестой-утопленницей. Никто этого точно, на самом деле, не знал, а родственница по старости помнила плохо. Но говорить об этом принято было каждый раз, когда речь заходила об озере. Других живых современников гибели школьницы-Таечки не было, только прабабка Кирилла.

«К озеру не ходите, сынки!.. – заскрипел Кирюха крикливым старушечьим голосом, при этом смешно сгримасничав. – Таечка-утопленница заберёт под воду. Жить в слугах с собой заставит! Наверх никогда не отпустит…»

Женька прыснул со смеху. Мишка тоже заулыбался. Но всё равно они были ночью в заброшенном доме дохлого мельника, где иногда наверху поскуливал его призрак. Старшие так пугали младших. Что б те не совались в дом, когда они здесь. И Борька, не взирая на все смешки, чуял Женькин страх и видел в его ужимках браваду – браваду перед ними, младшими. По крайней мере, так ему показалось.

Скрипнула доска на лестнице. Где-то посередине, выше над ними. И Женька, обернувшись со своей первой ступеньки, загадочно улыбнулся. Может, он и не боялся – уж больно как-то весело всё у него выходило.

А потом вдруг как сорвался с места, как побежал наверх с пугающим хохотом. И что-то там ещё выкрикивал на ходу.

У них тоже страх почти улетучился. Даже появился некий азарт. Что б не остаться одним внизу, без такого смельчака, как Женька, ломанули за ним втроём наперегонки. Бежали и падали на ступени ладонями, испускали наигранные смешки, стаскивали друг друга за ноги назад, чтобы кто-то один оказался последним. Участь эта выпала Борьке. Впрочем, проигрышу он не обиделся.

Домик был изнутри не сильно большим, всего пять комнат. Просторная кухня с гостиной и прихожей внизу, а наверху – две спальни и библиотека. Вроде когда-то, ещё до революции, здесь жил зажиточный крестьянин. А после семнадцатого года поселился с большой семьёй раскулаченный мельник. Умер он ещё раньше Таисьи, после него здесь жили другие люди, и их семьи сменяли одна другую не раз. Пустым дом стоял лишь последние десять лет. А по привычке и в памяти ближних деревень его называли как в старые времена, по самому запомнившемуся владельцу, чья мельница сгорела ещё при царе Горохе. Дом дохлого мельника Парамона знали во всех окрестных деревнях километров на десять-пятнадцать, потому что только одно такое большое озеро было поблизости. Летом в доме Парамона до утра порой сидела молодёжь. Потому повезло, что сегодня ночью никого не встретили. Иначе обряд был бы ненастоящим. Всё должно быть взаправду, без помощи самых старших.

Балкон на втором этаже, длинный, во всю стену, держался на четырёх полусгнивших столбах. В одном месте уже провалился – вниз зияла большая дыра. Выход на него был через библиотеку, в которой осталось ещё несколько старых стеллажей, шкафов, разбитый комод и детская деревянная колыбелька с игрушечным коником. Пару сараев рядом с домом давно разобрали на костры. Доберутся и до остатков этой мебели.

Вывалились на балкон всей гурьбой, аж застряли сначала в проходе. Зашикали друг на друга, чтобы у оставшегося на озере не было никакой поддержки, мол, тише себя ведите. Страх, тишина, да и только. Костёр был виден хорошо, и Андрюха смело сидел к ним спиной. Подбрасывал дрова, ковырялся в углях веточкой и даже камушки бросал иногда в воду. Борька уже холодок ощутил оттого, что представил, как будет сидеть там один. Вроде и ребята рядом, но если за спиной будет так же тихо, мурашки ой-ой как забегают по без этого рябой с детства коже.

– Андрюха-то наш спрятался… – сообщил вдруг Мишка, который следил за берегом с интересом и не вертел головой, как остальные, ни с кем и ни о чём не перешёптывался.

– Да просто в кусты отошёл, – сказал Женька. – Ты ж сам видел…

– Ага, – отозвался Мишка. – Десять минут назад. Трёх ёжиков высрать можно было. Сейчас небось дом уже обходит сзади. Вы напугать нас вдвоём решили?..

– Да нет же… – ухмыльнулся Женька, вступаясь за брата. – Хотели б напугать, давно б напугали, и не так…

Но сам уже всё равно не отрываясь смотрел на огонь, мерцавший у берега в одиночестве. Время тянулось и тянулось, а Андрюха действительно не появлялся.

– Пойду проверю? – забеспокоившись, неуверенно спросил Женька.

– Один? – снова взял борозды разговора в руки Мишка. Он хоть и был ниже Борьки на полголовы, но всё-таки на год старше и держался довольно смело. – Мы с Борькой сходим вдвоём, сами. А вы с Кирюхой нас здесь подождите…

– Ладно… – будто даже довольно пожал плечами Женька – не надо идти разыскивать брата самому, когда тут без него другие вызываются.

***

Борька даже обрадовался, когда вышли вдвоём наружу. Дом всё равно был жутким. Страх, конечно, ушёл, пока дурачились, но совсем недалеко. Спрятался поди за стеллажами в библиотеке и поджидал – нужен был только повод выскочить. Поэтому до берега он бежал гораздо резвее, всё время заскакивал вперёд, обгоняя Мишку. И даже напрягся с готовностью, думая, что всё нарочно было спланировано, как вслух и объявил им Мишка. Ждал, что Андрюха вот-вот выпрыгнет из-за кустов, да как заорёт на них, что б портки от страха послетали.

Но только никто не выскочил. Ни через минуту, ни через две, ни через три. Тихо потрескивал угольками костёр. В воздухе пискнула летучая мышь, а какой-то ночной сом или другой большой увалень громко булькнул хвостом в середине озера. Борька не особо разбирался в рыбе, но точно знал, что это не Таечка. Утопленница, говорят, вылезала бесшумно и подкрадывалась к людям со спины, хватала за шею и валила на лопатки. Только потом начинала душить и откручивать голову. От представления об этом – а воображение выдало живо всё в мельчайших пугающих подробностях – плечи Борьки передёрнуло судорогой. Он обернулся на воду. Но никого.

– Не знаю, где он… – первым нарушил молчанье Мишка, проверивший все возможные кусты поблизости. Он даже зашёл немного дальше, лазил в траве по колено с горящей головнёй и ходил меж деревьев.

– Андрюха!.. – позвал тогда Борька негромко.

– Мы видели тебя, вылезай!.. – соврал он, надеясь прекратить эти глупые прятки.

И снова тишина в ответ. Дурачился поди их заводила и не хотел показываться. Ну, что за дела такие?..

– Пойдём за Кирюхой, – раздражённо и обиженно произнёс Мишка, швырнув горящий сук обратно в огонь. – Я думал, честно сидеть будем, без хитростей…

На самом деле это порадовало ещё больше, чем уход из старого дома на берег. Да, они опять возвращались в дом. Но лишь для того, что б забрать Кирюху и прекратить нечестно пошедшую игру. Можно будет просто посидеть у огня до рассвета. Летом он наступал рано. Вечно Андрюха прятаться не станет, вылезет из укрытия, когда надоест сидеть, увидит, что трое как минимум играть перестали. Женька – его брат, и он не в счёт. Плевать, что ему двенадцать. Братья были в меньшинстве. На то они и правила, чтобы их соблюдать, а Женька с Андрюхой нарушили. Видно, у них в Головлёвке все такие, не то что честные марьинские.

Борька, сначала вздрогнув, засмеялся, и Мишка тоже – две летучие мыши внезапно, не смотря на свои хвалёные локаторы, столкнулись в воздухе чуть ли не у них перед носом. Пискнули сердито друг на друга и разлетелись в стороны.

Но желание смеяться пропало быстро, когда через минуту они вновь оказались в доме и поднялись наверх уже как к себе. Предательства от Кирюхи ребята не ждали. Ну, ладно Женька, Андрюхин брат. С головлёвскими всё было ясно. Но Кирилл-то был марьинским. Может, для розыгрыша изначально был иной расклад и трое старших, кем они и являлись, решили разыграть их с Мишкой как младших? Совсем некрасиво получалось, исчезли вдруг все, и они остались вдвоём…

Мишка соображал живее. На старом покосившемся комоде в библиотеке наверху стояли свечки – гадали девочки-старшеклассницы, когда проводили здесь время. Из кармана он достал спички и чиркнул одной. Коробок украли ещё вчера, у Борькиной бабушки. Так же, как и вонючий табачище Борькиного деда, что заворачивали в газету и пробовали курить за огородом. С собой даже немного имелось – Борька хотел достать припасённый табак, когда игра в обряд посвящения закончится, и выкурить впятером одну большую самокрутку на всех, как курили трубки мира индейцы. От спички загорелись все четыре найденных огарка и стало светло, на стенах и шкафах красиво заплясали фигурные тени. С балкона, когда вышли глянуть в сторону костра и на округу, снова никого не увидели. Вернулись тогда в библиотеку и думали уже, а не пойти ли сразу обратно до деревни. Не ждать же, когда Андрюха, Женька и их марьинский друг Кирилл насмеются над ними вдоволь. Мишка только и ходил кругами, ругался, всячески обзывая троих обманщиков. Сулил им, если сунутся только к ним в город, потерять всех в таких дремучих закоулках, что ни бабушки с дедушками, ни родители никогда не отыщут. Пока вдруг резко не остановился. Они оба внезапно услышали тихие всхлипыванья или чьё-то хихиканье. И звуки эти доносились из-за одного из стеллажей, самого дальнего, что стоял в углу. Переглянувшись, взяли с комода по свечке и вдвоём шагнули туда, готовые наброситься со справедливой руганью на спрятавшуюся за мебелью троицу. Но оба замерли, едва оказались за стеллажом. А Борькин огарок выпал даже из рук.

В углу, вжавшись в него спиной, сидел один Кирюха. Плечи его ходили судорожно, руки вцепились в коленки. Он всхлипывал тихо и смотрел перед собой. Бледнее его лица был только мел в песчаном карьере, который они вчера собирали втроем в ведро, чтобы разрисовывать потом заборы домов в деревне.

Мишка снова выругался, первым наклонился к Кириллу и начал его тормошить за плечи. Но тот только отталкивал его рукой и всхлипывать начал громче. Заплакал даже потом. От этого Борьке уйти захотелось только быстрее.

– Пойдём, – сказал Мишка, и они подняли вдвоём плачущего Кирилла на ноги. Повели его, направив силой.

О том, что свечки следовало затушить, Борька вспомнил, когда они уже спустились по лестнице вниз. Но вслух говорить ничего не стал, иначе Мишка отправил бы его тушить одного. Или сам бы ушёл, что ничуть не лучше. С Кириллом, который пугал их и вёл себя непонятно, наедине оставаться не хотелось. Никогда они больше не станут водиться с Андрюхой и Женькой. Оба пропали, и сделали что-то с одним из них. Лишь бы до возвращения в деревню Кирюха пришёл в себя и проплакался. Жутковато было от его астматических всхлипываний, становившихся громче и нервозней. Он будто не мог успокоиться. Словно пребывал без сознания, но оставался при этом с открытыми глазами. Мог вяло лишь переставлять ноги и шёл, не сопротивляясь, когда они вели его под руки.

А как только толкнули дверь из дома наружу, локти Кирилла выпустили из рук оба. Всего от них метрах в двенадцати, спотыкаясь и болтая несвязно руками вдоль тела, женщина, молодая и в мокром белом платье, двигалась прямо к крыльцу. И Борька, который охнул слишком громко, – о чём пожалел тут же, – готов был поклясться, что теперь и она их увидела. Потому что смотреть себе под ноги перестала. Медленно подняла голову, и луна холодным блеском отразилась в глазах. Губы на её лице дрогнули, приоткрылись, и, подняв обе ладони к ним, она засипела горлом. После чего заковыляла к дому намного проворнее.

***

Никто из них не помнил, как взлетели на второй этаж. Перепугались на смерть, однако, каким-то образом не бросили и Кирюху. Он почти ввыл в голос на крыльце, они же вроде просто схватили и потащили его, не чувствуя собственных рук и ног. А уже там, в библиотеке на втором этаже, Кирилл вдруг вырвался и упал на спину, закрыл лицо руками.

– Туда! – указал Мишка рукой на один из шкафов. Ноги сломать ещё успеют, прыгая с четырёхметровой высоты балкона. Рот Кирюхе заткнули ладонью, шикнули на него, и тот вроде притих. Распахнули на балкон широко обе двери, но сами вернулись и засели в пустом шкафу. И когда торопливо ковыляющие ноги со скрипящими ступенями зазвучали ближе, Кирюха вдруг вывалился из шкафа кубарем, оттолкнув от себя их обоих. Делать ничего не осталось, как только успеть закрыться без него. Вцепились в прикрученные к дверцам изнутри вешалки для галстуков и белья, и крепко держались за них. Борька же одним глазом прилип к замочной скважине.

И вот она появилась. Остановилась сначала на последней ступени и на какое-то время наступила тишина. Хуже того мгновенья было не придумать. Оно растянулось для них будто густая капля смолы. Кирюха лежал на полу и сопел, голову зажимал руками. Пол освещался хорошо с комода свечными огарками, было видно, как под тонкой кофтой свелись его лопатки. А затем снова скрипнули доски, и вошла она. Дрожащий свет от свечей выхватывал край её платья и голые ступни. Контуры остального выше оставались в темноте. Потом, в открытые двери балкона, точно нарочно дунул ветер и все три огарка разом погасли. Если б не ставший вдруг страшным лунный свет, – мертвенно бледным и холодным – вся библиотека погрузилась бы в кромешную тьму.

Женщина в платье не простояла у входа долго. Вслушивалась, всматривалась, поворачивала голову. Не похоже, что ей казалось мало света, глаза её видели. На стоны Кирюхи и на него самого сперва будто не обратила внимания. Выбрала направление и двинулась вглубь, приближаясь прямо к их шкафу. Однако, испугаться так, чтобы душа ушла в пятки и провалилась на первый этаж, они не успели. На полпути, не дойдя двух шагов до лежащего на полу Кирилла, утопленница вдруг остановилась. Перевела сначала взгляд на мальчика, свернувшегося у её ног. Но, заинтересовавшись им слабо, отвлеклась на комод, где стояли затушенные свечи. А ещё на стене висело старое разбитое зеркало. Оно и привлекло её внимание. Оставляя на полу мокрый и грязный след, мёртвая Таисья двинулась туда. Подошла и уставилась. Рассматривала себя в зеркало долго, наклоняла голову, тянула шею. Руками трогала своё отражение. Что-то урчала негромко и недовольно. И потом вдруг ударила кулаком, разбив стекло. Посыпались со звоном осколки.

– Бежим?.. – тихо-тихо шепнул Борька и позволил Мишке глянуть в замочную скважину.

Тот посмотрел, но, уже скоро отпрянув, помотал головой. Борьке всё стало ясно по звукам. Захватить Кирюху они не успевали, женщина от комода возвращалась обратно. Он снова прильнул глазом и видел, как она подошла к лежавшему на полу другу. Села рядом с ним на грязные доски, приподняла. Усадила его, вяло сопротивлявшегося, прижала к себе спиной и, не обращая внимания на плач, перешедший скоро в рыдания, стала расчёсывать ему деревянным гребешком волосы. Тем самым, что без трёх зубьев, лежал оставленный кем-то на комоде. Луна ярко светила через балкон, и Борька хорошо видел губы утопленницы на бледном с прожилками лице. Это не было улыбкой, но какой-то звук, похожий на тихую колыбельную, начал доноситься из приоткрытого рта. Прижав к себе мальчика за плечи, она тихо покачивалась вместе с ним, словно старалась успокоить. И продолжала чесать найденным гребнем. Пока от её усердий по голове Кирюхи из лопнувшей кожи не побежала кровь, а по Борькиной ноге, от страха, – не удержавшаяся в нём моча.

Громко треснуло. Вешалка, крепившаяся изнутри шкафа на дверце, за которую держался Борька, осталась у него в руках. Оторвалась от натуги, с которой он начал тянуть, при виде такого зрелища. А сама дверца, оставшаяся без «ручки», скрипнула омерзительно и поехала отворяться.

Не став больше ничего ждать, оба бросились вон из шкафа. Бежать мимо мёртвой Таисьи к лестнице не захотели – выход из библиотеки она перегораживала собой, дотянулась бы до ног руками. Сразу вскинула голову, когда увидела их, заурчала горлом громче, зашипела, выпустила из пальцев расчёску и начала подниматься. Не сговариваясь, они оба кинулись на балкон. Кирюху спасти уже не могли, все мысли в голове твердили одно лишь слово – «бежать!».  Бежать немедленно! Если внизу на крыльце оставалась ещё слабая и трусливая надежда, что это кто-то, возможно, из старших так серьёзно и с умыслом их разыгрывал, то, когда утопленница принесла с собой на второй этаж всю эту вонь мертвечины, сомнений никаких не осталось.

– Прыгаем!.. – крикнул Мишка и первым нырнул меж досок ограждения, свесился на руках вниз. Борька последовал за ним. И видел, когда его пальцы уже разжимались, как Таисья выходила на балкон за ними. Успела заглянуть мёртвыми глазами в его глаза и провожала взглядом, пока он падал…....

Часть 2 - ФИНАЛ

Генка пил из горла, запрокинув голову. Самозабвенно и художественно, как делали это на камеру не лучшие актёры, думая, что выдавали настоящую игру. Не было только камер вокруг. И оператора с режиссёром тоже. Ночью, кажется, он так не налегал. Пить сильно начал под утро, со страху, когда накопилось всего и много чего увидели. Зато теперь был весел и, вероятно, желал это веселье усилить до предела. Громко икнул, оторвавшись, наконец, от бутылки. Подмигнув всем, посмотрел вниз. А затем смачно сплюнул на плешь болтавшемуся там мужику.

– Прекрати… – неживым, отрешённым голосом негромко сказала Ольга. Она больше других после полуночи впала в состояние тихой паники. А теперь отгородилась от всех, спряталась за неравномерной апатией, и то выныривала в реальность из своей раковины, то снова погружалась в неё. Просто оказалась одна здесь и никому до неё не было дела.

Марина подошла к ней, взяла ненавязчиво за руку, и девушка вздрогнула. Но ладони не отдёрнула, позволила сжать пальцы.

– Да ладно, ему ж всё равно!.. – нарочито храбро и, запинаясь, произнёс… Геннадий. Вернее, Геннадием, в тёмных очках и стильных джинсах с толстовкой, с двумя айфонами последней модели, он был, когда все накануне садились в катер. Мажор, из настоящих питерских. Но за ночь алкоголь превратил его просто в Генку.

Мужику же, которому он плюнул на разбитую лысину, было и вправду на всё наплевать – такой вот каламбур и такая тавтология. Тот лишь молча упёрся лбом в опору их «балкона» и топтался на месте, будто бодал её головой. Никуда не уходил и тихо урчал себе что-то под нос, опустив низко голову. Сломанная в двух местах рука, с торчащей наружу костью, безвольно висела справа. Левой он всё же держался за столб, но больше ничего не делал. Уже три часа стоял вот так, с рассвета.

– Я сейчас!.. – с небывалым задором в голосе, будто на ум пришло что-то гениальное, внезапно произнёс Генка. Однако на это Марина смотреть не захотела. Успела только увидеть, как Генка торопливо расстёгивал ширинку. Отвернулась, услышала, как побежала струя. Затем мажор грязно выругался – видно, не сразу попал, – и только потом прозвучало победное «йес!» Ольга, стоявшая теперь рядом с ней, давно ни на кого не смотрела. Все ждали Виктора. Витя был парнем Марины, и тридцать минут назад он отважился спуститься с вышки. До другой пристани, не той, к которой причалили накануне, но ниже по берегу, отсюда было недалеко. Он ушёл с ракетницей и бейсбольной битой. Выстрел они слышали все, но никто до сих пор с той стороны не вернулся. Генка от этого психовал ещё больше. Ему, вероятно, казалось, что прошёл целый час, потому и нажирался, пока в бутылке плескался виски. Ничего, осталось на пару глотков…

Взрыв, или целая серия взрывов – было не понять, грохот потому что расходился в стороны минуты две, подрагивала вся земля – произошёл где-то около девяти вечера. Напугались все сильно. А странности начались уже через пару часов после того, как вырубило связь и не удалось дозвониться до катера. Их катер пристал-таки позже к острову, вернулся к тому же причалу. Они его обнаружили случайно, во время своей первой вылазки, когда искали помощь. Но капитана на лодке не оказалось. А место, где он стоял у своего мини-штурвала, было измазано кровью. Совсем немного, будто собака чуть хватанула за руку или просто сама пошла носом. У Марины бывало такое от переизбытка чувств и во время скачков давления. Особенно после занятий на перекладине. Тренер давно говорила, что пора завязывать.

– Мудак… – брезгливо, затягиваясь сигаретой и не глядя на Генку, произнесла Светлана. На остров они приехала вместе. Их вроде как познакомили на днях, потому притерпеться друг к другу не успели. Не пара со стажем и не сильно влюблённые. А выходки у Генки и вправду были мудацкие. Наверное, вёл себя так из страха, но та же Ольга в сравнении с ним была мужиком поболе. Хоть и замкнулась в себе, зато тихонько стояла в сторонке.

– Он скоро вернётся… – шепнула Марина про Виктора и обняла её.

Ещё вчера утром все были в Волгограде. Вернее, на дачах в пригороде. Каникулы, четвёртый курс. Местным был только Витя, но учился вместе с ними в Питере. Это на его дачу съехалась самая разношёрстная толпа на целую неделю, а пятеро из шестнадцати, кто пил меньше других и не довольствовался искусственным дачным водоёмом в сосновом бору рядом, решили на день махнуть на остров Сарпинский. Включая пригласившего всех хозяина. Всё равно брат Вити, Ромка, остался в доме за старшего и было кому присмотреть за другими гостями. Они же впятером собирались только на ночь, взяли шатёр-палатку и наняли знакомый катер. И вон как всё вышло. Будь они не ладны, все майские праздники. Между первым и девятым числом в расписании значилось несколько дней учёбы, но отыскалось аж шестнадцать человек с курса, охотно забивших на этот межпраздничный «перешеек». Махнули на неделю! Зато теперь за ночь мир в голове перевернулся как минимум дважды. Сначала вдалеке вырос гриб, или даже целая грибная поляна. А после полуночи появились ЭТИ. Один из них почему-то оказался не очень резвым, это его с высоты обструил мочой Генка и теперь обезьянничал над ним, стоя вместе со всеми на маленькой водонапорной вышке. Кидался сверху ветками, ломая их с близко стоящего дерева, хорохорился и снова плевал ему на голову, с трудом добывая слюну в пересохшем от спиртного горле. Это могло показаться даже смешным – то, какие он корчил при этом рожи. При иных, конечно, обстоятельствах…

– У него же рука перебита, не ноги… – заметила вслух Светлана, разглядывая мужчину внизу. Ни ветки, ни моча, ни плевки с высоты – ничто из этого не изменило его поведения. Он даже им не мешал. Топтался как цирковой медведь и будто никого не видел-не слышал.

– Суставы болели при жизни… – предположила негромко Светлана, рассуждая о том, почему именно этот из всех двигался как улитка. – Колени, вероятно. Артроз…

– При жизни?.. – встрепенулась вдруг Ольга, словно впервые что-то услышала, но выделила именно это слово. Будто не она провела с ними вместе в бегах полночи. Вырвалась сразу у Марины из рук, шагнула быстро к круговым перилам из арматуры и глянула вниз. Потом, тремя мелкими шажками, отступила назад и прижалась спиной к огромной бочке. Та представляла собой верхушку кустарной «водонапорки». До земли было всего метров шесть по лестнице, башня не очень высокая.

– Ну, не знаю… – почти равнодушно пожала плечами Светлана. Кажется, из них четверых, она спокойней всех реагировала на происходящее. Видно было, что ни на чём не сидела, просто такая была по складу. Училась на эколога, с параллельного. – Или вкололи тонну обезбола. Тогда – соглашусь, он жив. Кость же торчит, но не орёт. Точно уколотый…

Другие ЭТИ орали, вспоминала Марина. Орали громко, визжали, хрипели, когда гнали их от лодки на пристани обратно вглубь острова. Помнила также, как пробегали мимо палатки Ксюши с Артёмом. Ребята приплыли сюда вдвоём, но на другом катере. И ночью она видела, как Ксения сидела на земле, держала на коленях голову Артёма и флегматично разбирала пальцами его рот, пытаясь вытащить из-за зубов язык. У самой шея была разорвана, чернела дыра в щеке со следами укуса. Она бы и за ними поднялась – зашипела, как только заметила, пробегающих через лужайку мимо неё. Но у самой не оказалось одной ноги. Вероятно, оторвали другие. Или Артём, чья голова в следующий миг отделилась в её руках от плеч. Странно, почему он не стал таким, почему остался после смерти мёртвым?..

Первый шок прошёл, когда добежали до какого-то домика. Засели в нём, отдышались. Быстро поняли, что ЭТИХ, как стали называть их между собой, станет скоро до неприличия много. Уже подтягивались из перелеска, бродили вокруг. От них либо прятаться в норы, либо забираться выше. Деревья – не выход. Залезешь и никуда оттуда не денешься, свалишься только, когда сморит сон. В какой-то момент выглянули в окно и увидели, что странных людей снаружи шарахалось уже не меньше пятнадцати. А вдалеке показались ещё. Вот тогда и вышли через чёрный ход и потихоньку ушли в другую сторону. Набрели на озеро, где словно специально для них оставили лодку с вёслами. Зачем-то пошли не по берегу, что было б быстрее, а переплыли воду на этой лодке. Парни гребли. И снова маленький домик, уже почти пустой. Нашли пару пакетов чипсов, сухари, печенье, виски. Надолго в нём не задержались – стены оказались более ветхими, чем в предыдущем. А через полчаса вышли к фермерской башне. Она тут стояла не одна, и рядом располагались какой-то пустой коровник, ангар немного поменьше и крохотный старый сарайчик. До них добежать они не успели, выдохлись к тому времени. Потому сразу полезли на вышку. И Виктор к тому же сказал, что на ней безопасней. ЭТИ преследовали их неотступно, уже не те, что остались у первого дома до озера, а новые, прицепившиеся в лесу. Быстро поднялись от по приваренной железной лестнице наверх и лежали вокруг бочки на платформе долго, старались не двигаться, почти не дышали. И только через час после рассвета Виктор отважился глянуть вниз. Не сразу осознали, что рыки прекратились давно. Преследовавшие их потоптались какое-то время внизу, но ушли ещё затемно. Остался только тот самый плешивый, что и сейчас подпирал лбом один из столбов, а на них держалась огромная бочка. Наверное, местный фермер устанавливал её, чтобы снабжать водой свои посевы с коровником. Не было только теперь ни фермы, ни воды в пузатой ёмкости на пять тысяч литров, как гласили выбитые на алюминии цифры. То, что неподалёку стоял бывший коровник – Марина об этом догадалась первой. Увидела на рассвете коровий череп в траве, зрение было хорошим. Наверное, оказалась права.

– Вы все сдохните от радиации! – слишком весело сказал Генка и обвёл их пальцем. – Надо было со мной пить, пока было что!..

Виски он успешно долакал. Посмотрел вниз и с размаху швырнул туда бутылку. Марина снова успела отвернуться и услышал глухой стук с одновременным звоном стекла. Затем – чуть ли не поросячий Генкин визг, счастливый от удовольствия. Наверное, радовался тому, что разбил бутылку о голову топтавшегося под «балконом» мужика. Когда Генка улепётывал вместе с ними от причала ночью, смелым таким он не был. Дважды приходилось ждать именно его, потому что он то задыхался, то нога у него немела в ступне. Интересно, если ЭТИ вдруг научатся подниматься по перекладинам вверх, Генкин задор поубавится или он также храбро выпустит из ширинки «змея» и помочиться на головы штурмующих? Мажор стал ей противен. От всех своих гримас до нервозных дёрганных движений. Никто не понимал, что происходит, но с ума пока не сходили, старались держаться, как могли. Тем более ночью над островом пролетал вертолёт. Оттуда вещали в рупор, что помощь с земли будет непременно. Не уточнили, правда, когда…

– У тебя же коньяк был! – вспомнил вдруг Генка, не спрашивая, а утверждая, и пальцем указал на сумочку.

Марина ничего не ответила. Два пробника по пятьдесят миллилитров, виски и текила, действительно лежали в маленьком внутреннем кармашке. Она показывала их Вите, когда плыли сюда. Наверное, Генка увидел.

– Всё равно мало… – махнул он рукой, поняв, что его игнорируют. Приуныл и вздохнул так горько, будто случилось что-то прямо сейчас, у него, личное.

Где ещё это произошло? Вопрос, который волновал, наверное, всех. Что-то громко взорвалось. Достаточно далеко от реки, но неизвестно, в городе или нет. Подобное могло случиться и в других местах, городах или населённых пунктах. У всех были родители, близкие, друзья. И ещё одиннадцать человек с их потока находились здесь же, остались с Ромкой, младшим Витиным братом, на даче. Очень походило, что «грибы» выросли именно в той стороне. Виктор сразу почему-то сказал, что это не ядерный взрыв, а какая-то иная катастрофа. Но времени обсудить это не было. Теперь же ушёл и он. Однако, все знали, из передач по телевидению, на что это было примерно похоже. На горизонте выросли не грузди, не подберёзовики…

– У меня сестра в Саратове… – заплакав тихонечко, жалобно пискнула Ольга. Марина снова обняла её.

– Тихо, тихо, – говорила она. – Мы ничего пока не знаем…

Генка только усмехнулся. Видимо, не над Ольгой и её словами, а просто так совпало. Шагнул к краю, перевесился по грудь через перила ограждения и негромко крикнул:

– Слышишь, ссаный урод?!

Слова эти доставили ему особенное удовольствие.

– Вали уже!.. Мы не боимся!.. Ты никому тут не нужен!..

– Ты тоже… – закуривая новую сигарету, тихо бросила Света. – И заткнись уже…

Он не был на самом деле конфликтным. Витя дружил с ним недавно. И что бы Генке сейчас не говорили, он делал вид, что не слышит. Просто продолжал быть мудаком, творил и делал всякую дичь. Начал зачем-то гнуть руками железный прут, на который только что опирался грудью, тряс его, расшатывал. А тот вдруг возьми и поддайся. Старый сварочный шов. И Генка, выломав кусок ограждения и взмахнув нелепо руками… полетел неожиданно вниз.

Он даже ойкнуть не успел. Шмякнулся звучно на землю, и Светлана вскрикнула. Ольга только вздрогнула на плече Марины, поняв, что произошло что-то. Она отпустила её быстро и велела стоять на месте. Сама же шагнула два раза. Ровно такой ширины была платформа вокруг самодельной башни, на которой они укрылись ночью. И сидели на ней до сих пор. Глянула вниз осторожно, выгибая спину назад. А, увидев, ахнула.

Лысый мужик с обожжённой плешью, которому от Генки всячески досталось, по-прежнему, раскачиваясь из бока в бок, топтался у той же опоры. А вот Генка лежал неподвижно. Нашёл-таки единственный кирпич своей головой. Хоть и говорили, что пьяным везёт, но шансов, что Генка был жив, попросту не было. Если не мозг, то что-то другое вытекало из расколотого черепа, пузырясь мелко на зелёной травке.

К горлу подкатила тошнота. Светлана, тоже выглянувшая рядом, тихо произнесла «ой!» и перекрестилась. Вот и все эмоции, что вызвала смерть Генки-мажора. Глупо и жестоко. Он был просто напуган, справлялся со всем, как умел. Но, кажется, напуганы они были все, и чувства их спешно перестраивались. Инстинкт самосохранения, этот внутренний набор для спасения, заложенный в каждом, обещал показать весь свой арсенал уже скоро. Уровень сочувствия он выдал только что – всем было на Генку плевать. Точно так же, как тот плевал на плешь обожжённого мертвеца. Или кем он там был? Тот несчастный внизу, что лезть к ним, вроде, не лез, но и от башни далеко не ушёл. Глупостями, как Генка, не доставал, потому сочувствия, вероятно, вызвал больше.

– Витька идёт… – с облегчением произнесла Светлана. – Там… – указала она на деревья.

Он возвращался почти через час, и не стой стороны, в которую уходил недавно. Передвигался трусцой, оглядывался. Но, судя по всему, бежал спокойно. Никто его не преследовал. На телефоне, в скаченной карте, Виктор обнаружил неподалёку один причал, принадлежавший какой-то частной компании. И вызвался проверить, не было ли там лодки, что б переправить их на большой берег. Волга окружала остров Сарпинский широко, и вплавь в холодной воде было не перебраться. К тому же плавать из них хорошо умел только Генка. Хвастался вроде, что любил водное поло. Правда не успел уточнить, смотрел его по телевизору или сам занимался в секции. Успел только рассказать про судороги, и всем стало ясно, что вплавь не доберутся.

Витька легко добежал до них, а на последних метрах даже ускорился. Чуть только притормозил, когда внизу вместо одного тела увидел два – ходячее и лежачее. Затем на миг остановился, разглядывая Генку. Обошёл с округлёнными глазами и начал быстро взбираться по лестнице.

– Что здесь случилось?.. – спросил он их.

Марина попыталась объяснить за других. Но шоковая маска так сразу его лица не оставила. Недавно, когда Витя убегал, все были на башне живы и в относительной безопасности. А теперь Генки не стало. Понятно, что сам додурачился. Но будто без этого не от чего здесь было сдохнуть. Остров буквально кишел теми, кто некогда был людьми, а сейчас, как в фильмах, стали… непонятно чем. Глупое голливудское слово не шло на язык. Светлана, наверное, была права, выводы делать пока было рано. Что-то наверняка распылилось в воздухе, просто не все надышались этим газом. И действовал он как сильный обезбол с дурманом, сводил с ума и толкал на животные поступки. Из головы никак не выходило, с каким азартом, точь-в-точь, как дети ковыряются в конструкторах лего, Ксения увлечённо пыталась достать язык Артёма из его же глотки. Потом, когда у неё не получилось встать им навстречу, оторвала ему от злости голову и стала тянуть зубами ошмётки из шеи. Видимо, её она уже пыталась отгрызть, раз голова так легко отошла. Да и рот Ксюши был перемазан кровью как шоколадом. Марина смотрела на зрелище как завороженная. Виктор силой увлёк ее за собой, выдернул из того секундного столбняка. А дальше они бежали долго, пока позволяли ноги, до озера и после него. Какое-то время не могли даже осознать толком случившегося. Словно попали на лучшее шоу гримёров, где повезло стать актёрами…

– Ещё двое, с ружьём, засели на такой же вышке… – продолжал рассказывать Виктор об увиденном. Нет-нет, да отвлекался на то, что лежало внизу – останки их бестолкового товарища. Витя чаще них вспоминал о нём, и пару раз даже высовывал голову, смотрел, будто сомневался, умер тот или нет.

– Почему не пошли с тобой? – спросила Марина про парней с другой башни.

– Зачем? – удивился Виктор. – У них есть вода и еда. Оружие. И они тоже слышали рупор с вертолёта. Ждут…

– Чего?..

Знать бы. Обещанного, наверное. Не ясно, кто вообще облетал остров на том вертолёте, не был он похож ни на военный, ни на пожарный. Это заметили даже те, кто не очень разбирался. «Что за петухи ряженые на вертушке?..» – первым выкрикнул Генка.

– Можем тоже засесть, как они, – предложил Виктор. С последовавшей оговоркой: – Но у нас нет еды и мало воды. Долго не продержимся…

На пристани, куда он бегал, ни лодок, ни катеров не оказалось. Зато потом припёрлись ЭТИ, сразу четверо. Тогда он и выстрелил в одного из ракетницы, подумав, что тот его заметил. Только не попал, а ЭТОТ будто даже не увидел стрелявшего. Что б не поднимать шума ещё больше, Виктор залёг за причалом и наблюдал из-за кустов какое-то время. Потом, когда начал замерзать от непрогретой земли, решил потихоньку оползти пристань. Сделал полукруг, наткнулся на двоих живых на соседней заброшенной ферме и, не договорившись с ними ни о чём, вернулся сюда.

– Сказали, где можно взять еды, – закончил он, деля на всех единственную шоколадку из рюкзака. – Вчера, до наступления ночи, видели каких-то геологов. Те остановились на ручье в двух палатках. Разводили костры. Отсюда километра два.

– А самих геологов после этой ночи видели? – спросил Светлана, отнёсшись с недоверием к словам незнакомых парней. – И геологи что – отдадут нам свою еду? Или, может, самих нас на ужин…

– Свет… – остановила её Марина. Им всем хватало состояния Ольги, которая после Генкиного прыжка замолчала вовсе. Теперь и Светлану, державшуюся до этого лучше них, выдавали истеричные нотки.

– Я схожу, – снова вызвался Витька. – К геологам. Сам проверю…

– Нет, – отрезала Марина на правах девушки, которая с ним встречалась целых два с половиной месяца. В одной группе они проучились целый год, как только она перевелась из Ижевска. – Либо идём все, либо все остаёмся…

Витя и так после того, как всё началось, брал на себя больше других. Чувствовал за многое ответственность. Сам всех сюда привёз, сначала в Волгоград, а потом на Сарпинский остров. Никто не знал, может, в Питере сейчас дела обстояли намного хуже, но влипли они здесь и сейчас, из-за него – именно это читалось у парня на лице. Везло же ей на честных с совестью.

– Я не могу больше тут, пока он там, – не глядя вниз на Генку, выдохнула Светлана, уже более сдержанно, хоть лицо её оставалось бледным. Отошла к другому краю платформы и там её вытошнило.

– Хорошо, – подвёл тогда черту Виктор. И протянул вернувшейся к ним Светлане. – Уходим.

Из оружия у них были только нож с обломленным лезвием и деревянная бейсбольная бита. Последняя принадлежала Артёму. Её прихватили ночью, возле палатки молодой пары. Они познакомились с ними вчера, здесь же, на острове. Катера их подошли к пристани одновременно, и на причале разговорились. Потом оказалась, что и лагерем встать собирались недалеко друг от друг. А после разошлись. Встретились снова уже после полуночи, при других обстоятельствах. Ксения к тому времени лишилась ноги, а Артём стал безголовым. Даже думать теперь получалось об этом как-то спокойно.

Лестница, спускавшаяся с башни, была с другой стороны, и тела Генки они не увидели. ЭТИ передвигались бегом достаточно быстро, однако не настолько. Если стараться не нервничать, беречь дыхание, их можно было обойти в скорости и на открытой местности. Единственным, кажется, «но» здесь было то, что ЭТИ не уставали. По крайней мере, ночью походило на то. Потому пробираться решили лесистой частью. Остров был огромен. Марина вчера перед отплытием лазила в ноуте, и видела, что площадь его исчислялась десятками километров. Витя бывал здесь много раз, с детства, и местность немного знал. Однако уходить куда-то вглубь, как они решили, спустившись с башни, было не в их интересах. Спасатели могут не найти. Держаться следовало высоких мест, откуда проще подать сигнал, и не очень далеко от берега. Возможно, те двое правильно сделали, решив оставаться на вышке. Но у них было ружьё, в запасе имелись еда и вода. А тут съестное нужно было добыть. Весь их провиант остался в шатре, от которого их отогнали ночью ЭТИ. Одна шоколадка на всех – не очень много. К тому же, Светлану стошнило. Кто знает, сколько придётся ждать. И воды между тем осталась одна полторашка. В пустой алюминиевой бочке давно гулял ветер. Как её саму ещё на цветмет не утащили.

Выдохнули, как только добежали до первых деревьев. Всё же внизу было намного страшнее, что днём, что ночью. Даже когда вокруг опор башни топталась целая толпа, чувство защищённости на высоте не давало впадать в настоящую панику. А тут всегда казалось, что выскочить могут в любой момент прямо из воздуха. В деревьях, вероятно, спасения было не больше, но там защищали стволы, за них можно было встать, ненадолго спрятаться. Не то что в поле, где май не успел поднять травы до колена.

До перелеска бежали всего метров триста, а отдышаться не могли, будто преодолели кроссом два километра. Сердце за полночи и утро отвыкло от движений и выдавало в груди шаманские танцы. Только сейчас Марина увидела, что край биты, которую в руках держал Витя, был чем-то запачкан. Похоже на кровь. Про стычку с кем-то из ЭТИХ Виктор не рассказывал. И спрашивать она не стала. Достаточно и того, что Ольга держалась на пределе. Пока хотя бы подчинялась, бежала, когда говорили бежать, замирала, если велели не двигаться. Не раздобудут быстро еды и не окажутся снова в безопасном месте, то её они потеряют первой. В какой-то момент контроль над девушкой просто слетит. Уже «притормаживала», не сразу отзывалась и с запозданием реагировала.

– Туда… – указал Виктор рукой в нужную им сторону. И дальше уже не бежали, а просто шли быстрым шагом.

Вскоре допили последнюю бутылку воды. Причин доверять тем двоим, забравшимся на вышку и рассказавшим про геологов, было немного. Но и сидеть, слушая снизу подвывание обгорелого мужика, топтавшегося у мёртвого тела Генки, казалось более бессмысленным, чем попытки изучить побережье. Где-то и здесь стояли дома, остров был хорошо заселённым, почти на тысячу человек. Не очень густо для такой территории, однако не все же стали такими? У кого-то из них можно было просить помощи. Живых ночью уже встречали, троих, кажется, или четверых. Те тоже спасались перебежками, перемещались от укрытия к укрытию, недалеко от причалов. Теперь вот и эти двое, благодаря кому отправились в квест за продуктами. Хорошо, если застанут геологов целыми. Те, если верить таёжной классике, парнями были хоть куда, выведут из любой дыры и вытащат из лап самого медведя. Не зря ж столько книг написано?..

Плутали километра два с половиной-три, прежде чем наткнулись на широкий ручей. И вверх по руслу показались две просторные палатки. Защитного цвета, профессиональные, туристические. Поставлены были рядом с водой. Геологи их ставили или нет, но больше вокруг ничего не просматривалось. Виктор пояснил, что жилых домов в этой части было немного. Он нарочно планировал вывезти их в малонаселённое место, так, ему казалось, будет для всех интересней. Если дома тут и были, о них он не знал. Даже пара небольших фермерских хозяйств оказались заброшены, хотя на карте одно значилось до сих пор действующим.

Не дойдя до палаток метров пятнадцать, они остановились. Витя снял со спины рюкзак и отдал им. Сам, с одной битой в руках, двинулся осторожно дальше. Светлана под руку держала Ольгу, а обломленный нож Марина сжала обеими ладонями. Сломался он за пару минут до взрывов – неловко пыталась открыть им консервы. Так, вместе с ним, и вышла из шатра, когда землю стало потряхивать, а раскаты грома вдалеке показались несмолкаемыми. Витя сказал тогда, что им повезло находиться далеко от берега. Потому что, если что-то произошло и выше по течению, берег могло хорошо подтопить. Особенно, если что-то случилось на верхних дамбах, гораздо выше Саратова, за который боялась Ольга. Сюда течением большие потоки донесёт не сразу. Но донесёт обязательно…

В палатках людей не оказалось. Совсем было пусто. Немного личных вещей, женских и мужских. Початая бутылка воды, пакет мармелада, шоколадная паста. Последней нашлось аж две стеклянные банки. Потом ещё из-под чьей-то куртки показались крекеры, точно такие же, с клубникой, шоколадом и бананом. Прямо «Чарли и Шоколадная Фабрика». Вилли Вонка только не выдержал и сорвался вниз головой. А им достался капустный суп…

– Я никуда не пойду... – были первые слова Ольги, которые она произнесла после того, как только спустились с водонапорной башни. Легла на настил и укрылась чужой курткой, подтянула под себя ноги. В эту палатку они залезли вчетвером, она была самой большой из двух. Снаружи холодало и относительно тёплая ночь давно сменилась прохладным утром. Здесь же, внутри, не было хотя бы ветра. И хозяева куда-то запропастились. Может, никто и не спросит, кто спал да в чьей кроватке. Марина села рядом и погладила Ольгу по волосам. Кажется, не всё было так плохо. Реагировала, взяла в ответ её руку своими, сжала. Ночью, вероятно, адреналина и сил у всех было больше. Потому что сейчас за сорок минут перебежек утомились сильнее, чем за тёмное время суток. Ещё и оказались ни с чем – другой еды, кроме найденных крекеров, в палатке не нашлось. Хотя бы вода рядом бежала. В проточной меньше заразы. У входа валялась пара пустых бутылок и их можно было наполнить. Местность вокруг развернулась открытая, однако немного пересидеть и согреться казалось хорошей идеей. Горизонт просматривался на километр до следующего перелеска. Никого и ничего. Только наезженная колёсами дорога, что убегала вдаль, к высоким деревьям. А рядом – тихий ручей и пара холмов. Одиночные дубы раскинулись далеко друг от друга, стояли гордо и величаво, как стражи этого поля. Как же здесь могло оказаться красиво…

– Марина… – вдруг тихо позвал Витя, сидевший один возле входа. И то, как он это сделал, заставило вздрогнуть.

Все трое повернули головы. Даже Ольга, что почти провалилась в тяжёлый сон и начала постанывать, неожиданно встрепенулась, сбросила с себя куртку. Виктор произнёс имя тихо, но хватило одной интонации.

– Они все были... в балке, – сказал он так, будто снова всё стало его личным просчётом. – Геологи…

Светлана тут же села ближе к испуганной Ольге. Та уже скуксила лицо, готовая заплакать. Марина подползла ближе к выходу. Как они его пропустили?! Там действительно был этот овраг, метрах в ста от них! Не увидели, даже стоя во весь рост, когда подходили к палаткам. Уже четверо мужчин и женщин вылезали из него, цепляясь руками за край. И, судя по их конвульсивным движениям, хорошего встреча с ними не принесёт. До перелеска было бежать целый километр, но выбираться из палатки на глазах у ЭТИХ не стоило. Вход смотрел прямо на злосчастный овраг. Сначала, конечно, от них оторвутся, но потом подведут дыхалка и ноги, до деревьев могут не дотянуть. Спортсменов среди них, кроме Вити, не было.

– Дай мне, – сказал он, забрав у неё обломок ножа. – Наблюдай…

Бросился к дальнему углу и стал разрезать стену палатки лезвием.

– Мамочки, я боюсь… – засипела, переходя на тихий плач, Ольга. Что происходит снаружи, она не видела, но понимала хорошо. Хозяева возвращались домой. Проверять, кто спал в их кроватках.

Светлана обняла её, пыталась успокоить, лаская шёпотом как ребёнка.

– Сейчас мы уйдём отсюда … – уговаривала её вести себя тихо.

– Витя, быстрее!.. – воскликнула вдруг Марина, сама испугавшись увиденного. – Они… побежали!......

Часть 2 - ФИНАЛ