И только тут Света прекратила истерику:
– Ты что сделала дурёха?! У нас ведь больше нет питьевой воды!
Маринка не задумалась ни на секунду:
– Как это нет? А три бутыли в Ровере?
– Вот только как их в избу доставить? Слышишь, что на улице делается?
Маринка улыбнулась, сделала пальцами знак «окей» и бросилась в сени. Запор поддался не сразу, словно не желая её выпускать, но наконец она выскочила на улицу. Света с тревогой стала наблюдать за ней в оконце. Сначала глаза резанула белая вспышка. И только потом она поняла, что это повалил ливневый снег, в котором потерялась Маринкина фигурка. Машина, стоявшая у въезда во двор, быстро покрылась снежной шубой.
Рядом со Светой завозился сынишка. Оказывается, он взял запретный нож и вонзил его острие в столешницу. Мать закричала на него, но Диня важно ответил:
– Это я снег сделал. Захочу – и снова тепло станет.
Свете стало страшно за рассудок ребёнка. Ведь она сейчас и сама как помешанная. Поэтому мягко ответила:
– Будь добр, сыночек, убери снегопад. Тётя Марина к машине за водой пошла.
Диня важно засопел и резко вытащил лезвие из столешницы. В ту же минуту снег исчез, как его и не бывало.
Света увидела в окно подругу, тащившую огромную бутыль.
Когда Марина вошла в избу, на её пышных рыжих волосах, футболке ещё блестели хлопья, а подошвы кроссовок застучали по половицам, как заледеневшие. Она сказала, тяжело дыша:
– Светка, пока я была во дворе, видела сквозь снег за оградой какие-то тёмные махины. Даже спутала одну с Ровером. И они двигались! Потом пропали. Слышишь меня? Давай-ка готовиться переждать бурю. Тут чёрт знает что творится. Нам бы только Саню дождаться… Он мне говорил, что средь лета с гор может нанести туч с градом и снегом, да я не верила… Правда, такое случалось в местах гораздо севернее.
– Я снег сделал! – обиделся Диня, но мать мягко вытащила у него из рук нож и положила в сумку на подоконнике.
– Ну, чего встали-то? – раскомандовалась Маринка. – Давайте печь подтопим, поедим. Так время и пройдёт, пока наши вернутся.
– Ничего себе! Сейчас только половина третьего, а кажется, что день прошёл.
Хотя женщины раньше не занимались растопкой таких больших печей, дровишки вспыхнули, как заговорённые.
– Молодцы мы с тобой. Продержимся, – сказала Марина, сидя на корточках перед устьем.
Скрипнула дверь сеней. Света обернулась и вскрикнула. На неё смотрело чудище, монстр. В Динькиных кроссовках и джинсах, в его свитерке. Но вместо лица были перья, над ними возвышалась совиная башка с кровавым клювом.
– Я Игылдох! – провозгласил «монстр».
Маринка уселась от неожиданности на пятую точку и рассмеялась. А Света сорвала с головы сына маску, сделанную из половины чучела совы, расчихалась, сунула трухлявую вещицу в пакет и пригрозила:
– Не смей ничего трогать в избе! В этой рухляди, наверное, куча пылевых клещей, личинок насекомых и всякой заразы! Руки до сих пор чешутся. А если в глаза какая-нибудь дрянь попадёт?
Всегда спокойный Диня заверещал:
– Отдай! Забыла, что бабушка сказала: без вещей Игылдоха меня Чамчаг заберёт!
Пакет с маской полетел в топку. Кухню затянул едкий синеватый дымок.
– Не ври! – вышла из себя Светлана и тряханула сына за плечи. – Прекрати сочинять всякую чушь! Ничего подобного старуха не говорила!
И тут Диня завопил, выгнулся и рухнул навзничь. Захрипел и забился, розоватая пена потекла из перекошенных губ. Света бросилась на колени, пытаясь повернуть головёнку ребёнка набок, чтобы он не захлебнулся. Почему-то показалось, что от биения тельца вздрагивает пол, скрипят и дрожат брёвна венцов избы, царапанье ногтей малыша звучит так же зловеще, как скрежет громадных когтей.
Маринка, побегав кругами вокруг Дини и Светланы, вдруг выхватила из ведра оловянный чайник и облила ребёнка водой.
В ту же секунду судороги прекратились. Диня сказал: «Мама, мне холодно».
Женщины перенесли малыша в «светёлку», переодели, укутали ватными одеялами. Ребёнок скоро засопел. А Света и Марина уселись, обнявшись, на полу около кровати. Марина раньше даже подумать не могла, что так тепло, по-сестрински, станет относиться к занудной тихоне Светке.
За окном золотистый вечер обнял мир, переживший бурю; на полу выстелился медовый прямоугольник света из окна; печь ещё выдыхала приятное лёгкое тепло, чуть пахнущее смолой и дымом; на кровати причмокивал губами Диня… Скоро вернутся мужики, и всё забудется, исчезнет, как осадок после страшного сна.
Марину разбудил отчаянный крик:
Маринка глянула на пустую постель. Светлана уже металась по двору, оскальзываясь на лужах, которые появились после растаявшего снега.
– Динька пропал! – голосом, прерывавшимся от рыданий, сказала она подруге. – Я в лес побегу, покричу… Может, он от приступа ещё не отошёл, упал где-нибудь.
Но Марина не ответила. Расширившимися глазами она смотрела на раскисшую землю у крыльца. Рядом с отметинами кроссовок Светы были видны отпечатки Дининых и чёткие следы… которые ни с чьими не спутаешь. Это были следы медвежьих лап.
Несчастная мать наконец тоже обратила на них внимание, завыла: «Диня говорил… мой малыш говорил… а я не верила!..»
Марина подошла к подруге, обхватила её трясшиеся плечи:
– Света, Динечку никто не забрал. Он сам ушёл со зверем. Вот посмотри внимательно…
Светлана бросилась к сараю, стала швырять там железяки, отыскивая оружие.
А в голову Маринки хлынула холодная ярость, которая подсказала единственно верный план:
– Света, никуда не бегай, сама заблудишься. Сиди в избе, ищи чёртову рацию или приёмник. Жди. Я на Ровере доберусь до Дальян, подниму всех на поиски. Слышишь меня? Иначе нельзя. Может… Саня и Кир нам сейчас не помощники. Мы сами. Ты только слушайся меня.
После уговоров и оплеухи Света пришла в себя, попросила подругу:
Она проследила, как, ревя мотором, Лэнд Ровер понёсся по колдобинам старой дороги, вздымая тучи бурых брызг. В доме Света устроила настоящий погром, разыскивая рацию или хотя бы старый транзистор, но ничего не нашла.
Меж тем на заимку вместе с тенями от далёких гор спускался прохладный синеватый вечер. И обезумевшая мать, представляя, как где-то скорчился на земле её малыш, рванула вверх по тропе. На свободном от лесостоя пространстве всё уже обсохло после бури, но тайга пропиталась влагой, и с каждой ветки летели вниз холодные тяжёлые капли талой воды. Думала ли Света о возможной встрече со зверем?.. Нет… Её мысли занимал только ребёнок, который оставил следы кроссовок рядом с размашистыми косолапыми вмятинами. По сути она, безоружная, шла на верную смерть. И это казалось ей единственно верным выходом. И то, что она представляла в самых жутких мыслях, случилось…
Зверь вышел ей навстречу, внезапно возник на узкой тропе. Она почуяла мерзкую вонь, смесь аммиака, кала и режущий ноздри запах мокрой шерсти. Гигантская тварь встала на дыбы и взревела. Света хотела заорать. Но не это заставило её окаменеть, подавившись собственным криком. Рядом стоял её Диня, её мальчик и жутко скалился. В его чёрных глазёнках с багровыми отсветами она прочла свой приговор. И опустилась на колени, шепча, как молитву: «Диня… сынок… сыночек...» А потом вспомнила слова бабки, затёртые рассудком и неприятием всего чуждого: «Игылдох… где твой рог?..».
Что-то изменилось в выражении лица ребёнка. Оно не стало менее зверским, кровожадным. Но сын бросил ненавидящий взгляд на медведицу. Диня вытащил из кармана рожок, и рёв колдовской вещицы захлестнул шум леса. Ибо ею владел тот, кто всегда был сильнее зверя. Из просветов между стволами деревьев хлынул туман. Медведица тяжело упала на передние лапы, развернулась и растаяла в белом мареве.
В него же погрузилась и Светлана, ощущая горячий лобик сына на своей щеке.
Очнулась она не то в тряском автобусе, не то в железнодорожном вагоне, который пах металлом, горючим и новым кожзамом. Динька, привалившись к ней, смотрел на носилки посреди неширокого прохода между сидений. Над носилками склонился мужчина в белом халате поверх камуфляжки. Голова больного была вся в бинтах, но Светлана сердцем почуяла – это её Кир. Родной и любимый, вредный и дотошный… Неумелый и хвастливый… Но один на всю жизнь… Не считая странной, похожей на наваждение, связи с другим мужчиной, когда она не смогла противостоять жёсткой, звериной ласке. Но теперь всё будет по-другому.
Врач стянул перчатки и халат, похвалил:
– Крепкий мужик. Скула разорвана, похоже, травма барабанной перепонки. Пара переломов, небольшие проявления синдрома сдавления. То ли землёй засыпало, то ли ещё что-то случилось. Очнётся, сам расскажет. Пока мы только добились признания, что к семье спешил. – И добавил, поглядев на Диню: – Геройский у тебя батя. Ведь это твой батя?
Диня равнодушно кивнул. Врач обеспокоенно посмотрел на него, присел рядом и спросил:
– Ну а ты как себя чувствуешь, орех лесной?
Диня вздрогнул при этих словах, с которыми к нему обращался дядя Саша, опустил глаза и прошептал:
– Где это мы? – спросила Светлана, обводя взглядом странный салон неизвестного транспорта.
– Обижаешь, гражданка потерпевшая… то есть сестрёнка. Это наша тяжёлая артиллерия МЧС, вездеход «Бурлак». На первом своём выезде, между прочим. Три селевых потока – не шутка. Ну, сейчас я освещение погашу, а вы отдыхайте. Всё остальное – на месте прибытия.
– Значит, Мариночка успела, – прошептала, почти засыпая, Света.
– Это мы вашу Мариночку из болота тащили, как бегемота, – рассмеялся врач. – Ну а потом рванули за вами.
– Разрешите обратиться?..
– Обращайся уж, раз успокоительное не действует.
– А вы не знаете, кто такие Игылдох и Чамчаг?..
Врач удивленно поднял кустистые брови:
– Вам-то откуда эти имена известны? Я сам их с детства не слышал, хоть и шестой десяток лет живу. По легендам, это духи тайги, которые вечно борются между собой, хотя заняты одним делом: охраняют леса от человека. Чамчаг за каждого убитого медведя забирает людское дитя; Игылдох лесным палам противостоит, давит их туманами. Вы лучше поспите… сон – лучшее лекарство при стрессе.
Игылдох долго, очень долго выбирался из-под упавшего дерева. Скрёб когтями кору и древесину, обкусывал ветки. Заново учился шевелить руками, ворочать башкой. Набирал полную грудь воздуха, несмотря на хруст рёбер. Обдирал мох с обломков ствола и затыкал зиявшую рану в животе. Поднялся во весь рост, рыча от боли в срастающихся костях. Прочистил глотку от сгустков крови жутким рёвом. Потом побрёл, роняя клочки одежды и комья грязи, оставляя на еловых лапах куски плоти. Путь у нег был только один – к старой заимке, где всегда были его верные слуги. В глухой ночной час скрипнула дверь, послышался голос:
– Ишь ты… наконец-то надоело прикидываться да выкручиваться… за двадцать пять лет пути не забыл… Заходи… Всё на месте: и сумка, и рожок, и нож… Только маску спалили. Новую сову-помощницу найдёшь. А я уж теперь наконец-то на покой уйду. Вот только платок надену. Негоже женсчинам в шапке быть, ровно как мужикам… Зароешь меня рядом с моим Фёдором…