Утро нового мира
Каждое утро из динамиков, щедро развешанных по территории нашего интерната, разносилась одна и та же мелодия. Кажется, это произведение было создано одним из классиков, но точнее не скажу, эстетический вкус нам не прививали. Уже не помню, где я услышал, но ходила байка, что сам композитор, дописав эту мелодию скончался. И не удивительно, столь раздражающей, назойливой музыки сложно найти. Я никогда в своей жизни не видел скрипку, но поверьте, я ее ненавижу! Особенно тот момент, когда в произведении к ней присоединяются какие-то колокольчики. Не знаю, должна ли она нас бодрить, но единственное, что вселяла в мое сердце эта мелодия — это тревога. Тревога о том, что все происходящее со мной крайне неправильно. Чтобы избежать этого, я приучил себя вставать раньше побудки и отправлялся на пробежку. Тренировка тела у нас всегда поощрялась.
Наш интернат прятался среди красивейших кленовых лесов. В этом я уверен, потому что ничего лучше мне видеть не приходилось. Сам бег мне нравился всегда. Это как приключение, требующее не только физической, но и ментальной силы, а бесконечные холмы и склоны вырабатывают привычку преодоления трудностей. Было еще кое-что, что мне нравилось. Во время бега мою душу наполняла некая гармония, уравновешивая мои беспокойства в переходном возрасте, и я, как никогда чувствовал себя единым с природой. Помню, я как-то гонялся за зайцем. Я бежал по обычному своему маршруту и увидел серого, достаточно крупного зайца. Он сначала испуганно убегал, а потом вошел во вкус и уже с азартом выглядывал из-за дерева — ну что, мол, догоняешь меня. Ну или мне так казалось. Другой раз я едва не наступил на большую и ядовитую змею. Заметил ее буквально в десяти сантиметрах от касания земли. И мы оба — я и змея, отпрыгнули в стороны и все это за доли секунды. А зимой можно неплохо хапнуть адреналина, когда, набрав приличную скорость выскочишь на обледеневший склон.
В общем, это было не плохо. Иногда мне даже снится тот бег...
Плохо было всё то, что окружало меня, но тогда я этого не осознавал, лишь чувствовал. Точнее сказать, мне это нашептывали мои инстинкты. Разобраться в этом сложно мне и сейчас, а уж в двенадцать лет, когда тебя раздирают изнутри куча противоречий, практически невозможно. В то время нам всем в интернате было двенадцать. Сначала нас было больше, гораздо больше. Сейчас осталось около ста человек. Каждые год отбирали лишь лучших, а худших отсеивали.
— Айги, подожди! Подожди меня, — это был мой друг Шин.
Я считал его своим другом. Всегда. Нам обоим не нравилась система и правила, но единственное что мы могли себе позволить — это тайно перешептываться за спинами учителей. Шин, как и я, не любил побудку и бегал со мной, но сходил с дистанции раньше меня.
— Поэтому они и говорят, что у тебя нет выносливости, — психую я, но не со зла. Я хочу, сделать его лучше, чтобы его не попрекали этим. В итоге выдыхаю, успокаиваюсь и решаю поддержать: — Давай, осталось еще немного, через не могу.
— Да, ты прав, — выдыхает он и мы преодолеваем подъем по склону, где стоит наш интернат.
На крыльце нас встречает Дмитрий Борисович Литвинов, он специалист по выживанию:
— Айги, Шин, я бы вас хвалил если бы вы не опаздывали. Быстрей! Все уже завтракают в столовой.
Мы проносимся мимо, но в столовой нас ждет разочарование. Сегодня на кухне дежурит группа Лили, а это значит, что все еда будет просто ужасной. Хотя я думаю, так портить продукты все же надо иметь талант. Лили была в этом талантлива! Все то, что не сгорит, будет сырым, что не пересолено, отвратительным на вид и так далее и тому подобное.
— Почему вы не уберете группу Лили из столовой? — спросил я у Дмитрия Борисовича, что следовал за нами.
Лили пытливым взглядом отметила нас опоздунов и не могла не навострить уши, чтобы не услышать мой вопрос.
— А чего ради нас должны убрать?! — вскричала она.
— Вы готовите несъедобную еду, — не смущаясь пояснил я.
— Ешь что дают, а то превратишься в неженку и тебя выкинут из проекта!
— Но-но! — вмешался Дмитрий Борисович поднимая руки. — Ребята, не ругайтесь. Айги, Лили в чем-то права. Избалованность у нас не в чете.
Получив свою порцию неперевариваемой жратвы, а по-другому это и не назовешь, мы сели за стол. На моей тарелке, как и на тарелке Шина, белоснежной каменной статуей возвышался кусок запеканки, пара кусков криво порезанного хлеба с сырой серединой внутри, два куска засохшего сыра и горелая булка, запивать все это предлагалось мутной жижей похожей на чай. Я вздохнул, а Дмитрий Борисович готовился к ежедневной вдохновляющей речи. Это был второй пункт из моего ненавистного утра, который повторялся с регулярностью и бесил не меньше, чем утренняя побудка. Готов поспорить, что каждый из нас знал его слова наизусть и мог бы процитировать даже когда любому из нас будет лет сто, они глубоко засели где-то на подкорке мозга...
— Дорогие ребята, я надеюсь все себя чувствуют хорошо, — начал он, а я подумал, что мало кто решится признаться, если это будет не так. Мы уже не были малышами и понимали, что в отношениях с Дмитрием Борисовичем все сказанное тобой рано или поздно, так или иначе, будет использовано против тебя, а он продолжал: — Вы избранные! Каждый из вас особенный. Именно поэтому вы здесь! Вы единственная надежда. Только лучшие из вас отправятся в будущее и обеспечат выживание человечества. Единственный человек, которого вы должны победить это вы сами. Каждый день стремиться стать лучше, лучше, чем ты вчерашний. Наша школа поможет вам узнать себя, познавая границы ваших возможностей. Вы должны ломать себя, ведь трудности закаляют и делают вас сильнее. Вы должны помнить об этом и впитывать как можно больше знаний это обеспечит вам выживание. Вы самые лучшие!
В этот момент в столовую вошел Ринат. Он выделялся на фоне других, нас двенадцатилеток. Он был довольно крупный и высокий с копной черных, как смоль волос и с пронзительно-вызывающими синими глазами. Но не только это привлекало к нему внимание. Он единственный, кто смел проявлять бунтарный подростковый дух свойственный нашему возрасту. Волосы он с боем отказался стричь, после прохождения прошлогоднего отбора и эту битву он выиграл. Но что теперь?
— Что он натворил на этот раз? — зашептались вокруг.
— Спер сигареты у Михалыча и курил, — пояснил кто-то.
— Ринат, — обратил к нему свой взор Дмитрий Борисович. — Ты и Айги, выдающиеся ученики нашей школы, но это не значит, что тебе позволительно нарушать правила. Так что постарайся не допускать таких оплошностей. Садись и ешь.
— Простите. Больше такого не повторится, — произнес нарушитель.
В карцере не кормили и ему не повезло выйти в смену, когда готовит Лили. Но у меня едва глаза не вылезли из орбит, когда я увидел, как сама Лили бежит к нему с подносом с вполне аппетитно выглядевшей запеканкой щедро политой сгущенкой и двумя пышными булочками.
— Значит, ты все же умеешь готовить сносную еду, когда захочешь или это случайно получилось? — не удержался я от комментария.
— Айги, умолкни! — бросила она.
Наблюдая за тем, как она и еще несколько девочек из ее группы обхаживают Рината, я искренне не понимал, чем такой возмутитель спокойствия, заслуживает такой заботы, как и не понимал почему он нравится девочкам. У меня только получалось с ними ругаться, хотя я этого и не хотел. А Ринат даже толком не разговаривал, но они увивались вокруг него. Да, мне не нравился Ринат.
После завтрака нас ожидал плотный график уроков, прерываемый лишь на обед. До обеда в нас впихивали точные науки, а после тренировали тело. По вечерам следовало работать на огороде, мы должны были знать, как выращивать еду.
Была у нас и общая комната, где собирались ребята. Сегодня там царила группа Лили. Девчонки чем-то хвастались, какими-то цветным веревочкам на руках. На занятиях ткачеством, они сплели друг другу что-то под названием фенечки, как символ единства.
— Мы все вместе пройдем отбор! — вещала Лили. — И это доказательство нашей веры.
— Как же вы бесите своей болтовней, — я по голосу узнал Рината. — Только сильные люди, такие как я пройдут отбор.
Вот в чем я был уверен, что это звучало довольно грубо, но отчего грубость Рината никого не коробила. Именно это заставило меня заинтересовано замереть в дверях, вместе со мной приостановился и Шин.
— Держу пари, что Шин не пройдет, — произнес Ринат, заметив нас.
Шин промолчал, а у внутри меня все прям вскипело:
— Шин обязательно пройдет! Ты его недооцениваешь. Может он не так вынослив, как ты или я, но он умнее нас.
— И что? — приподнял бровь Ринат. — Он слабак.
Я уже готов был кинуться на Рината с кулаками, но вмешался вездесущий Дмитрий Борисович:
— Ребята, ещё слишком рано делать выводы. У вас только начался переходный период, еще многое может измениться.
Я злился. Я очень злился, потому что в словах Рината была правда, которую я не хотел признавать. Сколько я себя помню Шин всегда был со мной, самые первые воспоминания связаны у меня с Шином. Но меня не могли не волновать его промашки. Иногда доставалось и мне, когда я пытался его защищать. До сих пор слышу этот звон в ушах от пощечины, что влепил мне преподаватель биологии. Шин заснул не сделав доклад по предмету, а я пытался его оправдать дополнительными тренировками. Но как оказалось, это было хорошим оправданием только для Дмитрия Борисовича. Я упорно продолжал тренировать Шина, ведь как ни коробило меня, не признать правоту Рината я не мог. Я не хотел остаться без Шина. Я просто не мог представить будущее без него.
Крюк. Часть 5 (2)
— Марька! — парни тут же рванули к куче тряпья в углу и принялись разбрасывать простыни в разные стороны.
И как же они были рады увидеть бледное, изможденное и перепуганное лицо Маринки. Настолько оно показалось Мише близким и… даже родным, что парень сразу крепко прижал к себе девушку, не желая выпускать из объятий.
Завтрака хватило всем. Ребята с удовольствием уминали холодные, безвкусные макароны и сосиски, запивая чаем, в котором не было даже капли сахара. Но этот завтрак показался им неплохим. Может, из-за похмелья, или же из-за отсутствия выбора. А главное — это помогло угомонить недовольные трели желудков.
Егор много не съел и отставил на пол миску с недоеденной порцией, которую отдал друзьям. Сейчас ему хотелось обезболивающего.
— Пол матраса только, — констатировал Миша, смотря на блистер с пятью таблетками Найза.
Не густо…
Раненый на этот раз получил лишь две штуки. Нужно было экономить.
Баба Фрося выдвинула из-под койки свой ящик, и начала судорожно в нем копаться.
— Эка чего! Куда моя спица подевалась? — возмущенная старушка осмотрела постояльцев.
Все молча переглянулись, Павел отвел взгляд, поджал губы.
— Воришки, повадились мой инструмент трогать! А запасная-то одна, если чего сделается, вязать больше не буду! От этого всем худо станет!
— Да успокойся ты, старая, нужны кому твои спицы, — дядя Рома встал и подошел к Паше, — пойдем, прогуляемся. А вы… Маринку караульте.
Девушка и сама не порывалась покинуть палату, а после такого известия считала это помещение спасательным кругом в бушующем море.
***
Паша и дядя Рома обосновались у злосчастного «выхода» из больницы. Парень с разъедающей тоской смотрел на заметённый снегом Логан, который уже не моргал аварийкой — аккумулятор сел окончательно. И это единственное место, откуда можно было наблюдать день. Настоящий, где светит солнце, изредка проезжают машины, или идут по своим делам местные.
Парень предпринял еще несколько попыток выйти, но уже на третий раз вернулся с раскрасневшимся от мороза лицом. Физиономия старика была искривлена негодованием, и он не выдержал.
— Да прекратишь ты уже или нет? Хватит туда лезть!
— Почему?
— По качану, бл… — сплюнул Роман, — опасно это. Бывали такие, которые до последнего верили в то, что смогут выбраться, если попытаются еще раз. А в итоге…
— Что? Что в итоге?
— Ушли туда и не вернулись. Уверен, хотели… и даже эта проклятая больница уже была мила. Но тут это вопрос везения. Видимо, с той стороны ход обратно может закрыться. Ну, а дальше… всё.
Паша осел на корточки и смотрел туда. На свободу.
Этот день был таким близким и далёким одновременно. Он закурил и при взгляде на выход, с его губ сорвался тихий стон.
— Как отсюда выбраться, дед? Я домой хочу… работать! Я сестренку еще на ноги не поставил! И сам их привел сюда…
— Не вини себя, сынок, — он смотрел на дневной пейзаж, где солнце яркими искрами отражалось от кристалликов снега, — просто вам… не повезло. Я тоже… хочу домой.
— Дядь Рома, что ты знаешь про эту больницу?
— Все я про нее знаю. Я в Алёшино всю сознательную жизнь прожил. Вон там, чуть левее наш дом с Фросей, один из первых. И ничего в этой больнице ни в жизнь не было. Забросили ее управленцы, как в Тарасихе начали принимать. Ну, здание и здание, кому до него какое дело? И дернул же меня нечистый, когда мы от соседей шли, затащить сюда Фросю…
Старик горестно вздохнул.
— А ей пряжи надарили, спицы новые, сынок у них приехал с большой земли, всякого принес. Я тогда не придал этому значения. Мало у нее что ли этих спиц и приблуд для вязания, а сейчас благодарен ему. А, о чем это я… в общем, захотелось мне посмотреть, чего с нашей больницей сделалось, одним глазком глянуть. Может, работать начали, раз вход еще один пробили. Стало быть, если делают что-то, значит, у нас теперь не будет на весь поселок одного только терапевта, снова к былому вернемся. И вот потом дотумкал я, что когда мы днем в гости шли, не было никакого входа. Слишком быстро он появился, считай за несколько часов. Вот только было уже поздно…
Мы с Фросей уйти попробовали, да всё туда попадали, ну, куда и вы.
Сильно не пытались, мы ведь уж не молодые, нам такие переходы поперек горла были. Приняли нас, бежать уж некуда. Вот, с тех пор и живем здесь. И про этих первых узнали, якобы они тут, на самом деле, хозяева. Объяснили нам, что и как. Потом мы с Ефросинией поселились в палате, так и носа оттуда не кажем.
— Дядь Ром, а разве ты не пытался сбежать?
Старик усмехнулся, его безжизненный взгляд был направлен на выход. На свет.
— Шутишь? Я здесь всё обшарил. Каждый миллиметр, все стены прощупал. Ну, почти… некоторых лучше не касаться. Нет отсюда выхода, сынок. Если имеется таковой, то мне неведомо, где он и как им пользоваться…
Но происходит что-то именно на Стояние — больница становится ближе к нашему… измерению, если можно так выразиться. В этот день и телевизор кажет кое-как, связь появляется почему-то, ну только до двенадцати. Бывало, успевали не принятые сбежать до того времени, им повезло, сразу почуяли неладное и ушли. Обычно, все до полуночи могут уйти. Но эти коридоры…
Паша молча сидел и курил, смотря в сторону выхода, как вдруг его осенило.
— Дед! — он даже приподнялся, — а…
Он осекся на полуслове, увидев скептический взгляд старика, и снова сел, привалившись к стене.
— Думал, я совсем дурак? Не пытался свалить отсюда до двенадцати в день Стояния? В любой день пробуй, всё одно.
Паша вздохнул, осмотрелся в коридоре.
— Я еще хотел спросить, что значит «на холодное»? И почему некоторых стен нельзя касаться?
— Вот, правильные для этого места вопросы. Холодное там, — дядя Рома мотнул головой в сторону проема, — только мертвым там совершенно другое уготовано. Что бы в этих лесах не бродило, оно не прочь полакомиться человечиной, пусть и неживой. Они чувствуют и… приходят. Всех утаскивают, ни одного еще вниманием не обделили. А насчет стен… что-то в них есть. Сначала такая была всего одна или две, как правило, они смежные с закрытыми палатами. Первые так объяснили.
— А эти… как поняли? И кто они вообще? Почему не ищут выход? И полицейские…
— Насколько мне известно, эти двое с Сашкой, они бродягами были, с Семёнова пришлые, набрели на больницу, согреться хотели, даже уходить не думали. А поутру, как только дальше скитаться снарядились, так и поняли, что прописались тут. С ними занесло и Сашку, ну вот они притерлись друг к другу.
— Саня беглец?
— Нет, насколько знаю. Вроде как вольный был, рецидив у него, по пьяной лавочке с собутыльниками подрался, так и не помнит, убил ли, али же просто покалечил, ну и драпу решил дать, пока в памяти. Его тут двое в погонах и прижучили, за ним в больницу ломанулись, он их там и порешил, когда они разделились, оттуда и ствол у него имеется. Сначала боялся правосудия, а как понял, что схоронился в этом гадюшнике, так сразу хвост распушил, самым главным тут себя возомнил, правила начал диктовать. А ментов это место по-своему определило. Сюда ходу им нет, весь год их не видно. Появляются только на один день, и то на улице. Заманивают. От них вреда нет, на самом деле. Хотя, с какой стороны посмотреть…
Услышав это, Паша уставился на старика, приподнялся, чувствуя себя откровенным идиотом затем прикрыл глаза и изо всех сил стукнул кулаком по стене.
— Можно было просто, блять, проехать!
— Ну, а тебе, откуда ведомо? От вас еще разило за версту, чего уж там. На это, знаешь ли, все попадаются. Не кори себя… лучше скажи, как зовут-то вас?
— Паша я. Кудрявый — Мишка, болезный — Егор, ну, а с Мариной знаком уже.
— Что ж, хорошо. Выпить бы по такому делу, да нечего. Вот и вся история, сынок. Помимо нас с Фросей, тогда еще троих занесло, точнее менты загнали. Они сгоряча сразу в перепалку с первыми ввязались, почти получилось у них тюкнуть этого Бита, да только куда они против ствола-то? Вот Сашка с тех пор осторожничать начал. Нет, кичиться не перестал, а с бродягами сговорился, что они втроем будут больницу держать. Так вот и получилось. А как узнали, некоторые стены не безопасны? То еще было…
Паша внимательно слушал старика, и на последнем вопросе одарил его нетерпеливым взглядом.
— А так и выяснили. Бродяг-то изначально четверо было…
Парень сглотнул, округлил глаза, на всякий случай подошел ближе к дяде Роме.
— Да ты стен у выхода не бойся, в них никогда ничего не было. Говорю же, только там, где палаты закрытые. Сашка обмолвился, что спорили они о чем-то, один из бродяг и толкнул дружка своего. Того как притянуло, втроем не сумели оторвать. В общем… вдавило его туда словно прессом. Орал до последней секунды, а потом все… даже кровь впиталась вся, ни следа не осталось от их дружка.
Павел продрог всем телом, закурил снова и протянул сигарету старику. Тот кивнул, принял папиросу.
— А с третьим, что случилось? Ну, бродяг четверо было. Тоже стена?
— Нет, не стена. Крюк его забрал…
Дядя Рома поднялся, сделал очередную затяжку и закашлялся.
— Эх… как же давно я не курил. А Фрося и рада… в общем, тогда, на первое Стояние Сашка не знал, что какие-то правила есть не только у него, но и у этой бесовской больницы. Вот Крюк пришел и к ним в палату вломился с братками своими. Первого попавшегося крюком… в общем, как тушу свиную потом волок к выходу. Вот тогда Саня и уяснил, что раз в год или он сам выберет, кого отдавать, либо будет решать уже Крюк…
Дядя Рома докурил, выбросил бычок и посмотрел на парня.
— Ты это, сынок… на меня особо не рассчитывай только, с этими ребятами я тебе не помощник. Я сам тут на птичьих правах. Коли Ефросиния бы не вязала, так давно бы меня за ненадобностью на холодное… или же Крюку отдали.
Паша не ответил, да и нечего ему было сказать…
***
Дальше потянулись серые, одинаковые дни полные уныния и безнадежной, смертельной тоски. Через четыре дня Паше довелось лицезреть делегацию из спасателей и полицейских, которые сновали туда-сюда у больницы. Засыпанную снегом машину почистили, проверили салон, багажник, даже под капот заглянули.
За все время этого шествия Паша не отходил от выхода. Шуметь нельзя, поэтому он, как идиот, отплясывал и махал руками в надежде, что может быть всё-таки? Но нет, этого не случилось, никто его не видел, как и входа в эту, другую больницу. Через пару часов безнадежных поисков, Логан погрузили на эвакуатор, все разъехались. Паша со слезами на глазах провожал последнюю полицейскую машину, стоя на коленях у проёма. А когда и та скрылась из виду, парень тихо и тоскливо взвыл, подавляя жгучее желание разрыдаться.
Лишь изредка ребята навещали пресловутый выход — не хотелось в очередной раз нырять в пучину безнадёги, да и если из этой могилы можно выбраться, то точно не здесь. А пока то место не нашли, надо жить дальше…
Была одна странность, заключалась она в непонятном подношении для бабы Фроси. Первые сразу же после Стояния забрали из-под койки старушки ящик, а вернули его через полчаса уже наполненным пряжью. Откуда они ее взяли, оставалось только гадать.
Все правила ребята уяснили и честно исполняли. Впрочем, ничего сложного и не было. С восьми до одиннадцати вечера в душ и туалет не лезть, в коридорах не шуметь, стен не касаться, еду брать только после первых. Выяснилось, что в этой больнице имелась целая столовая, а на месте, где обычно раздают обеды, была глухая перегородка с небольшим проемом и дверцей. В это окошко убирали подносы и грязную посуду. Створка закрывалась, а после открытия — на выступе уже было пусто. Кто и из чего готовил — они не знали, да и не хотели.
В определенное время на четырех столах в зале появлялись подносы с теми самыми тарелками, которые после приема пищи возвращались за перегородку.
Пусть первые и забирали основную массу пропитания, ребятам все равно хватало. Да, немного, но лучше, чем умереть голодной смертью и отправиться на холодное. Мишке выпала худшая доля — он вынужден был носить часть обеда в палату к первым. Отказываться нельзя — это опасно для Марины, ведь если парень не явится в определенное время — в их обитель пожалует Саня со своими братками. И как знать, успеет ли Марина в очередной раз схорониться под кучей грязного тряпья в углу палаты…?
Егору, тем временем, становилось все хуже. Рана на спине парня загнивала, и привычный запах старых, застиранных простыней начал разбавлять болезнетворный смрад. Когда обезболивающее кончилось, Егор практически не спал. В самые тяжелые моменты он выл от невыносимой боли, а позже из его раны начала сочиться гнойная сукровица, запах стал совсем нестерпимым. Баба Фрося, Роман и Олег «попросили». Еще бы они не этого не сделали… ребята и сами очень ждали, когда их «попросят».
С трудом нашли пустующую палату и поселили в нее Егора, куда Миша стал носить еду. Запах в этом помещении быстро испортился, ведь парень к тому же не ходил в душ. Пусть и не имелось там ни мыла, ни шампуней, а ополоснуться хотя бы раз в два дня и потереть тело руками никогда не было лишним.
Но он не мог из-за раны и самочувствия. Инфекция то или продуло на холодном — уже не выяснить. К тому же, чай, который попросту негде разогреть, не способствовал облегчению положения. Вскоре он перестал покидать свою палату даже для похода в туалет — на эти нужды он определил один из углов.
Когда смрад в помещении стал совершенно невыносим, ребята перестали навещать Егора. Встречи свелись к тому, что Миша, задерживая дыхание, насколько это было возможно, пробирался в палату, менял затхлую, испачканную простыню, (которая служила еще и как туалетная бумага) и оставлял у койки два стаканчика чая — Егор практически перестал есть.
Марину же оберегали, как пасхальное яйцо. За первые недели еще ни разу она не показалась пресловутым хозяевам. В душ ее провожали всегда вдвоем, и только после выдачи обеда. Миша сторожил их палату, а Паша отводил сестру.
Это было их новое, негласное правило, благодаря которому девушка оставалась неприкосновенной. Также ее койку придвинули ближе к куче тряпья, а по звуку шагов в коридоре легко было определить, уже запомнили — идут «свои» или надо прятаться.
Правда, вскоре Марина намекнула брату, что лучше Мише провожать ее в душ самому. Паша нехотя согласился, все-таки дело молодое, да и их сближение было уже очевидно. Правда, не обошлось без строгого наказа для сестры, чтобы «не вздумали». Еще не хватало в этом гадюшнике Марине «залететь».
Первые стали вести себя осторожнее, а именно — бродяги разломали одну из коек, вооружившись ее составными частями аки дубинками. Ребята могли бы сделать так же, только смысла в этом особого не было, покуда у Сани имелся пистолет.
В течение нескольких недель Паша не прекращал долгие вылазки по коридорам больницы. Он исследовал темные закоулки с фонариком смартфона, зарисовывая примерную карту местности. И что было странно — действительно, Бит не соврал, по непонятной причине, вся электроника зависла. Парень переживал, что вскоре, как это бывает в разных фильмах, аккумулятор телефона сдохнет, и больше от него не будет никакого толка. Беспокойства оказались напрасными, заряд так и держался на двадцати процентах по сей день.
Еще он боялся, что первые отберут все их телефоны, но нет, и тут обошлось — гаджеты им оказались без надобности. Настоящую ценность в этом месте представляли творения бабы Фроси — в основном теплые носки, которые она справила ребятам с новых запасов пряжи. Главным условием было предоставлять вещи Сане и его браткам по первому требованию, остальные же пусть снашивают носки до дыр, а им нужен комфорт.
Конечно, имелась еще ценность. Вернее будет ее назвать жемчужиной в этом архитектурном бестиарии. Но она принадлежала лишь Мише. Паша завидовал другу по черному, ведь ему повезло больше всех. Хотя, везение в этом месте определяется сроком незнания первых о наличие молодой девчонки. Парень знал — долго прятаться не смогут. Однако уже одичавший и помешанный на сохранности своей сестры, он пообещал себе, что если это произойдет, то прольется много крови. И либо Марину получится отбить, или же…
Не хотелось думать, но перед своей смертью он заберет с собой и сестру, не доставайся же жемчужина никому. Пусть, ублюдки… немного времени у них будет для развлечения, а потом окоченевшее Маринино тело все же придется отнести на холодное... заниматься этим с гниющим и попахивающим трупом не станет даже такая скотина, как Саня и его дружки. Дело ли, однажды высунуть и увидеть на конце извивающуюся личинку опарыша?
А пока Марина была затворницей. Вот пусть ей и остается, а как только он найдет выход, они все вместе свалят отсюда, даже стариков прихватят. И пускай первые тут продолжают гнить, а когда от последних носков ничего не останется, пусть хоть жрут эту пряжу, вязать они все равно не умеют.
Крюк. Часть 5 (1)
Ночью спалось плохо… да какой тут вообще сон?
Спустя несколько часов Олег вынес тело своего друга, как позже старик объяснил «на холодное». Что это означало, ребята уточнять не стали. И так уже хватало чертовщины. Баба Фрося переложила тот самый корявый крест с пустой койки на некогда бывшее ложе Максима, а в головы само собой пришло понимание, для чего тут был этот атрибут.
Дядю Рому клонило в сон. Последними требованиями стало — не шуметь и ни в коем случае не открывали окно. Что будет, если нарушить это правило, он не объяснил. Отмахнулся — язык отсох говорить.
— А почему нельзя шуметь? — напоследок поинтересовалась Марина.
— Потому что спать пора, — дядя Рома отвернулся, удобнее устраиваясь на койке.
Баба Фрося уже давно отдыхала, а ребята, страдающие от накатывающего похмелья, решили тоже укладываться — других вариантов не оставалось. Свет в палате погасили. Что было непонятно, так это наличие электричества в помещениях. Еще имелась одна розетка в углу, куда подключали телевизор.
Койку Максима занимал крест, а на оставшихся свободных устроились ребята. На одной, понятное дело Егор, а на последней Паша с сестрой. Как и в ту самую ночь, когда к ним обещал заявиться разъяренный, пьяный отчим, Мишка остался чутким дозорным. Так же он заметил, что по непонятной причине, сколько бы он не залипал в смартфон, дабы отогнать сонное марево, заряд батареи с тридцати процентов даже не сдвинулся.
Шли часы, пейзаж за окном оставался неизменным. Казалось бы, помощь Миши и не нужна была, как и его наблюдение за спящими людьми. Только когда Егор проснулся и начал стонать от боли, парень дал ему еще четыре таблетки обезболивающих, а в качестве запивки взял и сперва проверил воду в бутылке у койки дяди Ромы. Странно, но та была абсолютно нормальная и пригодная для питья.
Только через полчаса Егору стало немного легче, и он смог уснуть.
***
Миша начал возиться и постепенно возвращался в реальность. Окружающий мир еще не воспринимался должным образом. В голове мелькали неприятные картины. Темные коридоры, по которым они бродили, дремучий лес вокруг больницы и страшный холод. И все подкрепляла тоскливая безысходность.
Мишка выдохнул с облегчением, неужели сон приснился? Какая же ерунда…
Он распахнул глаза, подорвался на койке.
От резкого подъема, сидящая рядом с ним Марина вздрогнула. Паши и дяди Ромы нигде не было. Неподалеку лежал друг, укрытый простыней, а баба Фрося спешно довязывала серый носок.
Голова закружилась и Миша, простонав, рухнул обратно, разминая затекшую шею.
— Что такое, Миш? Приснилось чего? — Марина пригладила ладонью кудрявые волосы Мишки.
Девушка выглядела подавленной и усталой. Оно и понятно, не здесь хотелось провести ночь.
— Нет, просто думал, что все это было сном…
— Я тоже…
— А где Паша? И почему я на койке?
— Они в какую-то столовую пошли. Сама не поняла… но дядя Рома торопил, сказал, что надо успеть, пока первые всё не растащили. А тебя Паша поднял, но ты не проснулся тогда, видимо. Завалился рядом, и дальше сопеть.
Марина положила ладонь на руку Миши и аккуратно погладила. Он слегка сжал ее пальцы в ответ, на лице мелькнула улыбка, но она была печальной, тусклой.
— Как Егор?
Девушка посмотрела на укрытого простыней парня, который лежал к ним спиной. Миша же заметил, что его тело била мелкая дрожь.
— Плохо… он только под…
Девушка осеклась на полуслове. Она хотела сказать «под утро», но обстановка совершенно не изменилась, разве что свет включили. За окном по-прежнему было темно.
— Недавно уснуть смог. У него температура еще, кажется… ты сам как?
— Да я-то нормально…
За дверью раздались шумные, словно нарочитые шаркающие шаги и громкий кашель, на который отреагировала до этого безучастная старушка и посмотрела на Марину.
— Ну-ка, касатик, давай девку свою сюда. И не смотри на меня так, давай сюда, говорю, пока не поздно…
***
Дверь открылась, и в палату вошли Паша и дядя Рома с Олегом с пластиковыми подносами в руках. На них несли эмалированные миски с макаронами и вареными сосисками, а так же бумажные стаканчики, наполненные чаем.
Взгляды вошедших были встревоженные, а причина тревоги прошла в палату следом. Точнее целых три…
Два неотесанных крупных мужика в старом рванье, а один из них худощавый и абсолютно лысый. Под фуфайкой его был поддет толстый, вязаный серый свитер. Мише сразу не понравились их взгляды, как и наколки у него на пальцах. Он прошел в центр палаты, сунув руки в карманы спортивок.
— Это все? — он осмотрел «новеньких».
Старик выпрямился, поставив поднос, повернулся к явно незваному гостю и дернул плечами.
— Кого приняли — того и приняли. Чей экскурсии не водят сюда.
— А ты че, дед, юморить вздумал? В халдеи заделаться решил? — лысый недобро покосился на дядю Рому.
— Сам не видишь? Всех здесь собрал, кого принесло.
— А мне показалось, или я вчера слышал, как девка визжала? — он почесал в паху через карман спортивок.
Сразу же вмешался Мишка.
— Я это был.
— И так звонко? Девочка что ли?
— Такое говнище увидишь — не так можно заорать.
Лысик прищурился, снова осмотрел палату, сделал глубокий вдох.
— В общем… меня зовут Саня, погоняло мое — Бит…
Он успел только представиться, как на койке завозился Егор, приковав его внимание. Парень с трудом приподнялся, простонал от боли, посмотрел на друзей.
— Кто это? Где… Марина…?
Парни бросили на друга недоуменные взгляды, Саня в это же мгновение повеселел, буквально загорелся звериным азартом.
— Та-а-ак, Марина значит? Ну и где же ты, Маринка? — он опустился на корточки и посмотрел под всеми койками, затем подошел к Мише, — девка где!?
Егор сразу сник, осознав, что взболтнул лишнего. Михаил же поморщился от смрада изо рта лысика. Он сразу понял, что с гигиеной в этом месте всё плохо. Хотя, от других постояльцев так не воняло, как от этого трио.
— Где девчонка? Говори, иначе в водолаза(1) с тобой поиграем.
Миша сжал кулаки, это и заметили двое кудлатых мужиков, сразу же сделав по шагу вперед.
— Тебе че надо? — Паша был на грани терпения и начал подходить к Сане, но тот отодвинул край фуфайки, продемонстрировав торчащий в спортивках магазин пистолета, покачал головой. Парень остановился, понял тонкий намек на толстые обстоятельства.
— Здесь вопросы задаю я. Девка где?
— Да какая девка еще? Нет никакой девки! Егор ранен, у него температура и он бредит, с бабой на днях разошелся, вот и приснилась, наверное! Мне вот снилось, что тут Сталин по коридорам ходил, планировку с кем-то обсуждал. Ну и че? Где он, Сталин этот, а?
Лысый чертыхнулся, пристально осмотрел Егора и подошел к койке, рывком стащив простыню. Кроме парня там никого не было…
— У-у-у… недолго тебе осталось с таким-то. Еще неделька и на холодное.
— Тряпку верни.
Бит швырнул простыню, Миша подошел и помог другу укрыться.
— В общем, так, — Саня громко прочистил горло, обратив на себя внимание, — вы трое — новенькие. Порядков вы тут еще не знаете, дед все объяснит, а до того — не высовывайтесь и права не качайте, иначе быстро всех по местам расставим и по мастям разложим. Из главного скажу вот что. Как вы уже знаете, меня зовут Саня, погоняло моё — Бит. Мы первые. Тут не тюрьма, мы засели в бест(2). Это халява и сладкая жизнь, дубаков(3) здесь нет, но правила кой-какие имеются. В коридорах вести себя тихо, чтобы не привлекать Крюк, его визита с братками тут раз в год хватает за глаза и за уши, можете поверить. В столовке вести себя скромно и помнить главное — мы приходим первые, берем то, что нужно, а остальное уже ваше и делите, как хотите, мне до фени.
Посуду возвращаете обратно. Нет посуды — нет жратвы, так тут устроено. На стаканчики чхать, они бумажные, сами видите. В коридорах не мусорить, дедок покажет вам парашу, туда все кидать. С восьми до одиннадцати вечера на дальняк и в мыльню даже не суйтесь — это наше время. Никаких козней против нас не строить и записочками не перекидываться, дорожников(4) мы не любим. Были тут такие, в водолазы потом заделались, и живьем на холодное. И не надо пытаться меня наебать. Остальные нюансы вам объяснит дед, пока в памяти. Дальше уже, кто на Стояние следующее снегурочкой будет — решим. Ясно все?
Саня осмотрел новеньких и не услышал ответа.
— Ясно!?
Миша с Пашей кивнули.
— Вот и молодцы. Ты, слащавый, — Саня посмотрел на Мишу, — сегодня к ужину подтягивайся, объясню, куда потом хавчик носить будешь. Ужин — это в восемь, по мобиле прикинешь, тут вся сложная электроника колом стоит, не разряжается. А лучше приходи заранее, к половине ждем. Усек?
Когда парень кивнул, Бит посмотрел на женщину
— Баб Фрось, ну чего там? Готово?
Старушка выдвинула из-под койки ящик, достала пять вязаных носков и приложила к ним последний, который только закончила.
— Держите, соколики, вот вам, на будущий год.
Саня подошел и взял три пары новых, шерстяных носков.
— Хороши… теплые, — Саня прижал их к лицу, жадно вдохнул, мельком глянув в угол справа, — че эту кучу тряпья не разберете? Вон, молодых сколько, на час дел.
— А чего-й их трогать? Лежат себе и лежат простынки, всякое случается.
Бит безразлично пожал плечами и побрел к выходу, кинув своим браткам по паре носков. Проходя мимо Миши, Саня подмигнул ему, после чего вместе с двумя мужиками вышел из палаты.
Олег отправился вслед за ними, помещение погрузилась в давящую, тревожную тишину. Никто даже не двигался со своих мест, пока мужчина не вернулся, закрыв за собой дверь.
— Ушли…
Ps:
(1) Водолаз — человека опускают головой в воду, пока тот не начинает задыхаться.
(2) Засесть в бест — укрыться в недосягаемом, но не сокрытом убежище.
(3) Дубак — надзиратель, охранник.
(4) Дорожник — то же, что и сговорщик.
Раздается игра зомби-апокалиптическое выживание Lifeless Horizon на Itch.io
Lifeless Horizon - Лоу-поли выживание зомби-апокалиптическом сеттинге
Эта игра скоро будет выпущена в Steam, и я решил выпустить ее здесь бесплатно на несколько дней.
Пожалуйста, если вам интересно, запишите для меня видео на YouTube, это лучшая поддержка для нас.
В этой напряженной и захватывающей игре на выживание зомби игроки должны использовать свой ум и быстрые рефлексы, чтобы остаться в живых в мире, наводненном нежитью.
С ограниченными ресурсами и бесконечными полчищами зомби игроки должны собирать припасы, строить свою защиту и работать вместе с другими выжившими, чтобы остаться в живых. Но будьте осторожны, так как опасность таится за каждым углом, и любой неверный шаг может означать верную смерть. Сможете ли вы пережить зомби-апокалипсис?
Только самые смелые и умные выживут. Приготовьтесь сразиться с нежитью в этой душераздирающей и динамичной игре этим летом.
Руководство по управлению
Опубликовано : 23 часа назад
Статус : В разработке
Платформы : Windows
Автор : 10n Stuido
Жанр : Выживание
Сделано на : Unreal Engine.
Теги : Низкополигональная, Хоррор на выживание, Зомби
Средняя сессия : Несколько секунд
Языки : Английский
Ввод : Клавиатура, Мышь
Крюк. Часть 4 (2)
В ту же секунду привычный, уже такой близкий и вожделенный пейзаж изменился, и парень почувствовал, как ледяное дуновение обожгло кожу.
Осмотрелся, обнаружил себя окруженным густым, уже не раз проклятым лесом…
Павел сглотнул, руки его затряслись от паники, на глазах проступили слезы. Что это? Где он? Как же хочется домой… лечь с Олеськой на диван, прижаться к ней и укрыться теплым пледом. И просто уснуть, чувствуя запах ее шампуня и эвкалипта…
От нахлынувшей тоски отвлек невыносимый холод и отдаленный, глуховатый рык. Взгляд по памяти метнулся в сторону, откуда к ним что-то приближалось в прошлую вылазку. Там, за деревом, на высоте примерно трех метров, из-за ствола выглядывало абсолютно темное, непроглядное нечто, сверля Пашу красными огоньками глаз. В этом взгляде он почувствовал острое желание незнакомца полакомиться свежей человечиной.
Развернувшись, он быстро вернулся обратно в больницу. Туда, где его ждали обеспокоенные долгим отсутствием друзья и сестра.
— Этого… не может быть, — Паша скрыл в трясущихся ладонях раскрасневшееся от мороза лицо, — это… иллюзия! Перебухали и теперь видим вот это говно! Ну, или надышались чего, пока бегали тут. Куда полицейские пропали? Почему эта больница заброшена? Может, газ в стенах!?
Парень подошел к стене, приложил к ней ладонь, потом принюхался и припал ухом, но услышал лишь очередное предупреждение старика.
— Здесь-то ладно, а вот в других коридорах так делать не советую.
— Да в жопу стены! В жопу эту больницу и тебя тоже в жопу! У меня друг ранен, ему помощь нужна!!!
— Он-то тут причем, Паш, — Егор посмотрел на друга а затем на деда, — он такой же заложник, как и мы…
— Заложник!? Да какой он тут заложник? Он там, в палате со своей бабкой сидит и в ус не дует! Ну, точно блять, бомжи притон себе устроили, обдолбались и думают, что выхода отсюда нет, херню всякую сочинять начинают!
Парень сделал первый шаг, нервно осмотрелся и его взгляд зацепился за предмет на полу, который он до этого не замечал.
— Я же говорил, нарколыги! Вон и шприцы валяются! И это только здесь. Если по всей больнице пробежаться, так и не такое еще найдем!
— Паша, успокойся! — Марина попыталась вразумить брата, но он ее даже не слушал.
Вмешался Миша, преградив другу путь.
— Отойди.
— Угомонись. Тебя опять несёт, этим ты делу не поможешь!
— Меня несёт? — Павел оскалился, указав на себя двумя руками, — щас и тебя понесёт…
Не успел он сделать шаг, как получил жаркую пощечину от сестры. С учетом обморожения, удар был куда болезненнее. Миша даже скривился, представив эти ощущения. Парень промычал от боли, приложил ладонь к щеке, а затем посмотрел на сестру.
— Ты че творишь!?
— Успокойся ты уже! Никто тут не виноват в том, что конкретно ты не можешь выбраться.
— Эх-х… угораздило же нас с Ефросинией так обдолбаться, что четыре года отсюда носа не кажем. И прекратил бы ты орать, пока чего хуже не случилось.
Он развернулся и, потушив ногой окурок, пошел обратно, когда ребята провожали его недоуменными взглядами.
— А вот девку все же спрячьте, — бросил старик, скрывшись за первым поворотом.
Не придав особого значения последним словам, Паша развернулся к выходу.
— Нет уж, мы или уйдем туда, или…
Он не успел договорить. Пейзаж снова пошел рябью, но они даже не приближались к проему. Ребята уставились на выход, как бараны смотрят на новые ворота. Их заставил вздрогнуть голос деда позади, который почему-то решил вернуться.
— Я предупреждал. Нечего было горланить. Уходим, пока еще можно.
Компания медленно попятилась. Павел задал единственный, уместный в этой ситуации вопрос.
— Что это?
— Они идут…
— Кто? Кто они то!?
Послышался звук, напоминающий разрыв тонкой простыни, рябь усилилась. Треск был натужный и громкий, словно ткань сопротивлялась, но не выдержала, поддалась окончательно и впустила в больницу троих. Они будто пришли оттуда — из того холодного мира.
Двое крупных, высоких мужчин в серых халатах, вымазанных засохшими, бурыми пятнами. В плечах их форма была растянута и, казалось, вот-вот порвется. Внешность одинаковая, как под копирку. Абсолютная лысина, широкие лбы, мясистые носы и бычьи, свирепые взгляды серых, бесцветных глаз. А вот при виде того, кто шел между этими громилами, ребятам стало по-настоящему жутко.
Он был на голову ниже подручных, но довольно крупной комплекции. Серый, местами рваный полукомбинезон, истлевшая рубаха и дырявая фуфайка поверх нее. Лица не было видно, поскольку его заменяла омерзительная, блестящая от жира, склизкая маска свиньи, испещренная толстыми швами. Вытянутая пасть под скользким пятаком, также сшитая по бокам, застыла в уродливой улыбке. В черных глазницах ничего не удавалось разглядеть. По вискам ниспадали длинные, засаленные волосы, а из-под них торчали не менее жирные, свиные уши. Это «лицо», если его можно так назвать, было кривым и несимметричным — одна глазница прямо под лысой бровью, а вторая будто стекала к щеке.
Сразу после лицезрения этой омерзительной маски компании в глаза бросилась другая деталь. В левой руке мужчина, или кем бы он там ни был, сжимал самодельную рукоять увесистого, острого крюка для мяса.
Ребят обуял настоящий, суеверный ужас при виде этих троих. Из забытья их вырвал возглас постояльца.
— Уходим, говорю!
Они дернулись, когда старик скрылся за углом, снова попятились, но их взгляды были по-прежнему прикованы к незнакомцам. И вряд ли эти трое пришли сюда раздавать пирожки к позднему ужину.
Под свиной маской чавкнуло, словно разлепились такие же жирные губы, от которых тянулись склизкие нити слюны, по консистенции больше напоминающие сопли. Послышался хриплый, давно пропитый и прокуренный, но довольный голос.
— Новенькие… — оно взяло короткую паузу, — новенькие это хорошо.
Громилы потянулись в карманы и вытащили оттуда по шприцу, наполненному мутной жидкостью. Синхронно вдавили толстыми пальцами штоки — из игл брызнуло. Вся компания разом двинулась по направлению к Паше.
Марина, что до этого лишь дрожала и тихо всхлипывала, не выдержала и завопила во всю глотку. Ее крик послужил мощным толчком и уколом адреналина, от чего ребята побежали за стариком. Даже Егор припустил почти на равных с остальными.
Как нагнали деда и забились в палату — не помнили. Паша так захлопнул за собой дверь, что стены задрожали. Машинально попытался нащупать задвижку, замок, да хоть цепочку, лишь бы запереть. Но ничего такого и в помине не было, только ручка.
— Где!? На что закрывать, чем подпереть!? — Паша едва не взревел, осматриваясь в палате и остановил взгляд на пустой койке, где ранее сидели мужики, — давай, Мишаня, хватаем и потащили!
Перепуганная таким неожиданным визитом и резким пробуждением, баба Фрося присела на койке.
— Вы чего-й загомонили? Спать только мешаете.
— Какой спать!? Вы вообще видели, что там, в коридоре!?
— Да не трогайте вы тут ничего! Не надо подпирать, нашим вернуться помешаете. Не войдут они сюда. Не положено им.
Последние слова отрезвили парней. Паша с другом отпрянул от койки. Тишину палаты нарушала обрывистая и тяжелая одышка ребят, а так же всхлипы все еще плачущей Марины. Павел осторожно подошел к двери, снаружи слышались удаляющиеся шаги.
Миша заметил среди общей суматохи взволнованную девушку, которую и обнял, прижав к себе. Она словно этого и ждала, сама вцепилась в парня.
Егор болезненно простонал и опустился на койку, которой изначально хотели подпереть выход, Паша припал к стене, закрыл глаза и сделал тяжелый вдох.
— Дед… ты про этих санитаров говорил?
— Про этих, сынок. Про этих. Я уж думал, раз ваша девчонка завопила, вы уж всё.
И только сейчас, когда адреналин и жгучий страх оттесняли алкогольный дурман, Павел начал понимать, куда они попали. Было много вопросов, но на некоторые он уже ответил сам себе. По какой причине старики встретили их с безразличным спокойствием, сразу готовы были их приютить. От чего вся их одежда в таком состоянии и почему мужики так смотрели на Маринку…
— Ты извини, дед… — единственное, что смог выдавить из себя Паша.
— Ладно уж, мне не привыкать.
В коридоре раздались быстрые шаги, опустилась ручка и дверь распахнулась. Ребята дернулись и отстранились, ожидая увидеть двух громил и их, судя по всему, предводителя в мерзкой маске. Но нет.
В палату ворвалось двое мужиков. Тот, что в затертых спортивках вел друга, взвалив его руку на себя. Оба были без носков и с мокрыми волосами. Второй еле волочил ноги.
— Уйди! — один из них посмотрел на Егора. Тот нехотя и с трудом поднялся, уступив место. Мужик уложил своего друга на койку. Паша в это время метнулся к двери и закрыл ее.
— Что… случилось?
Олег — тот, что в спортивках, с тревогой и сожалением смотрел на друга, крепко сжимая его ладонь. Все тело Максима била мелкая дрожь. Старик поднялся, прошел к их койкам и с сочувствием спросил.
— Кольнули?
Олег быстро покивал, зажмурившись. Приподнял края вытянувшейся, обесцвеченной футболки Максима, обнажив на животе свежую, красную точку.
Баба Фрося охнула со своего места, покачала головой и запричитала.
— Ой-ой, что ж делается? Вот молодежь разгульная, сказали вам, сидите тут. Нет, шастать пошли! Вот и привели, этих… э-х-х, такого жеребчика сгубили.
Дед заметил, как Олег раскрасневшимися от злобы и слез глазами осматривал новеньких. Причитания бабы Фроси сработали для него точно команда фас.
— Да помолчи ты старая, будто в другие годы иначе было… не повезло им просто. А ты, Олежка, зла на ребятишек не держи. А коли не послушаешь меня, так вспомни, как себя вели, когда вас приняли.
Слова старика подействовали, немного усмирив мужчину. Он не прекращал сжимать ладонь друга и со слезливой жалостью смотреть на него, но и не кидал диких взглядов на новых постояльцев.
В этот момент в коридоре вновь послышались шаги. Спокойные, размеренные. Ребята в панике переглядывались друг с другом, пока за дверью не раздался странный звук. Будто что-то вонзилось в стену, за чем последовал скрежет. Паша отчетливо представил, как острие крюка начало вырезать новую борозду.
— Они ведь сюда… не пройдут? — он посмотрел на старика с надеждой.
Тот помотал головой, но тревожного взгляда с двери не отнимал. Тогда парень сам подошел к выходу из палаты. Сначала был слышен все тот же скрежет, осыпающиеся на пол крошки бетона и шаги. А затем послышалось тихое, хриплое бормотание.
"На пике" лето, день – "на пике”,
И солнце вырвалось в зенит,
И в сердце, и в оконном блике,
Июнь цикадами звенит.
И где искомая прохлада?
Найти ее в пределах сада,
В неповторимой новизне,
И только вдруг, и только мне…
Скрежет был совсем близко и неожиданно замер почти у самого входа в палату…
Раздался оглушительный стук, дверь распахнулась, едва не сшибив Пашу, который в последнее мгновение успел отскочить.
У прохода стоял он…
Даже старик замер в нервном напряжении, а Павел, пусть и не видел глаз за свиной маской, но чувствовал на себе этот тяжелый, хищный и почти физический взгляд.
Он протянул руку, его крюк пересек границу.
Неужели он был неправ, и сейчас оно зайдет…?
Острие вдруг зашипело, начало источать белый, еле заметный дымок, и в это же мгновение он отстранил руку назад, на свою территорию. Он в последний раз посмотрел на Пашу, повернулся и пошел вперед. Снова послышался скрежет и тихое бормотание, совсем неразборчивое.
— Дед… ты же говорил…
— Говорил, — он проковылял к двери и закрыл ее, посмотрев на парня, — и он не прошел. Но я впервые вижу, чтобы он так делал… а эту околесицу он несет постоянно.
— Один… — заговорил вдруг Олег, конкретно ни к кому не обращаясь, — один день в году его интересует, как минимум, один человек, приходит всегда без двадцати полночь. Обычно забирает новеньких, но если они вовремя соображают, что дело труба и прячутся, тогда первые сами выбирают жертву, а это куда хуже. Если он не получит подношение в коридоре, то вломится в первую попавшуюся палату, но человека заберет. В остальное время, даже если он и появляется в больнице, то никого не трогает. От скуки просто бродит, но нарываться на него все равно не стоит.
Олег вздохнул, посмотрел на друга с сожалением.
— Макс… нарвался вот. Я-то успел отскочить, а его кольнули…
— Эх, спасибо, Олежка, что объяснил. А то самому разжевывать правила по сто раз…
Паша посмотрел на Максима.
— А с ним что будет?
Тот лежал тихо, не шевелился. Взгляд был потускневший, он до крови закусывал нижнюю губу.
Вместо ответа старик махнул рукой и отвернулся. Баба Фрося сделала то же самое.
Олег отпустил окаменевшую ладонь друга, приподнялся, схватил его за голову и резким движением сломал шею с громким хрустом.
Марина отпрыгнула назад, вскрикнула, но сразу зажала рот ладонью. Парни так же отстранились.
— Какого дьявола ты творишь!? — Паша сжал кулаки и был уже готов ко всему.
Олег взял застиранную простыню из общей кучи и накрыл ей тело, и тогда старик повернулся к ребятам.
— Не обращайте внимания. Так лучше для Максимки, Крикуха не лечится у нас.
— В… в смысле лучше!? Он его блять завалил! Какая еще в жопу Крикуха!?
Павел все меньше понимал, что здесь происходит. А вместе с тем усиливалось желание покинуть это место.
— После уколов его помощничков… быстрая смерть — это награда. Мы одного как-то пытались спасти, переждать, авось и прошло бы. Не прошло…
Старик печально вздохнул и продолжил.
— Смотря, куда кольнут. Если в руку-ногу, там только через сутки симптомы проявляются. А если в тело, то все… сначала слабость, потом мышцы сводит так, что можно ненароком и навредить себе. Один пальцы переломал и губу откусил… подавился, ладно, хоть ушел быстро и сам. Олежке не пришлось…
Если не повезет, то уже наступает вторая стадия. Органы чувств отказывают. Зрение, слух, все и сразу. А потом… не знаю, как объяснить, что-то вроде финальной стадии. В общем, Вовка орал так, будто его живьем резали. От чего и зовем Крикухой, вопли стоят такие, что уши закладывает. Ну и… чтобы не слушать это и не мучать его, пришлось заранее. А так, кто знает, сколько еще бы страдал.
Рассказ старика ничуть не успокоил перепуганных ребят. Наоборот, слова породили новый страх перед непонятной болезнью, зараженного которой лучше сразу прикончить, чтобы не мучился.
— Дед…
— Да что ты заладил, какой я тебе дед? Осенью только седьмой десяток разменял. Ну да, выгляжу не очень. Здесь мало, кто хорошо выглядит. Рома меня звать. Хочешь — дядя Рома, не суть.
— Д…дядь Ром, а кто это… он?
Он замялся, пожевал сухими губами.
— Мы лишний раз не говорим об этом, чтобы внимание не привлекать, — Роман вздохнул, посмотрел парню прямо в глаза, — видел, что в руке у него?
Паша покивал.
— Вот так и звать его, — он бросил беглый взгляд на дверь, — Крюк…
Крюк. Часть 4 (1)
Паша мгновенно среагировал, схватил сестру за плечо и рывком отстранил себе за спину, диким зверем посмотрев на двоих мужиков.
— Вы ниче не перепутали?
— Олежа, Максимка, сядьте уже! Вон, в дурака перекиньтесь или в душ прогуляйтесь. Уж если вы будете вести себя, как первые…
На удивление, слова старика сработали на мужиков в отличие от Пашиной готовности защищаться. Явно сдерживаясь, они уселись обратно, пусть и нехотя, но потеряли интерес к компании. Один из них достал из-под подушки колоду карт и принялся бережно тасовать перед раздачей. То, что это карты, а не туалетная бумага, дали понять еле различимые рисунки мастей.
Паша последний раз осмотрел этих двух мужиков и перевел взгляд на старика.
— Нам бы человечка починить, дед. И койка только одна нужна, больница, смотрю, не заброшенная. Ты это, скажи… где регистратура? Мы обо всем договоримся.
Он мельком поглядывал то на мужиков, то на крест на одном из свободных мест.
— Чей с вашим малым-то стряслось?
Миша помог постанывающему от боли Егору развернуться, что старик скривился, продрог. Баба Фрося, лишь мельком увидевшая рану парня, ахнула.
— Жуть какая…
— Эх, жалко, до следующего Стояния вряд ли дотянет, — пожала плечами старушка, — а то, глядишь, хоть бы с пользой…
Мужики снова посмотрели на Марину, затем друг на друга. Засобирались, убрали карты и покинули палату. Дед, проводив их взглядом, махнул рукой.
— Не обращайте внимания, они мирные. Просто… инстинкты.
Паша, слушая эти бредни, уже не выдержал.
— Вы меня слышите вообще? Человеку помочь надо! У него ожог! Медсестру позовите, врача, я не знаю, кого у вас там принято звать!
— Слышим мы тебя, чей еще не совсем сдаём. Вы располагайтесь. Больного, вона, можете на свободную койку укладывать, только еще надо будет нести. Я покажу, где их взять, если упомню.
— Какие нахуй койки!? Что ты несешь, блять? Не всем, а одному!
Для убедительности он чуть наклонился и продемонстрировал кулак с оттопыренным указательным пальцем.
— Ферштейн? Мы в отличие от вас здоровы, только одному нужна помощь! Где гребаный врач!?
— Паша! — Марина взяла брата за запястье, но он грубо одернул руку.
Старик отреагировал без всякого испуга, лишь исподлобья посмотрел на парня.
— Нет здесь врачей, и быковать на меня не надо. Санитары да, есть, но они вам вряд ли понравятся. Ефросиния! Выключи ты эту шипелку!
Старушка с трудом поднялась, к телевизору, вдавила круглую кнопку, и палата погрузилась в тишину. Она вернулась на койку, выдвинула из-под нее небольшой, деревянный ящик, заполненный пряжей, спицами, нитками. Достала недовязанные носки и принялась за работу.
— Че то я вообще не выкупаю, что происходит, — вмешался Егор, а его блеск глаз таял так же стремительно, как и надежда на скорый наркоз.
Миша шепотом обратился к другу.
— Паш, тебе не кажется, что это просто… бомжи?
— Да, просто некуда идти, вот и сидят здесь.
Выслушав сестру и друга, Паша осмотрелся в палате во второй раз. Более тщательно. Все составные коек были испещрены облупившейся до металла краской. Простыни желтоватого оттенка, застиранные до несводимых катышек. Всё в этой палате говорило о том, что даже самый обосранный профилакторий в богом забытом поселке выглядит и то более цивильно. Странным показалось еще то, что в палате стоял запах вовсе не медикаментов, как во всех больницах.
Нет, не было жуткого смрада, но и приятного мало. Пахло сыростью, старьем, оно и понятно, два пожилых человека в палате. И чем-то вязким, замшелым, как будто окунаешься в кучу древнего, на сотню раз застиранного тряпья.
Сначала Павел усмехнулся. Ну да, кому еще придет в голову населить заброшенное здание, если не бомжам? Пришли тут четыре синебота, требуют врача. С регистратурой он договорится, дипломат хренов.
Он уже сорвался на истеричный смех, посчитав, что слишком обсажен для того, чтобы принимать какие-то здравые решения. Додуматься же надо, прийти в бомжатник и требовать врача.
— Паша! — подзатыльник от рассерженной сестры привел парня в чувства. Он сначала уставился на обидчика, кулаки его сжались.
Но, как только понял, что получил от Марины, все серьезные намерения сразу померкли.
— Уйдем мы отсюда, или нет?
— Ты им лежанки покажи, где взять, Ромаш, — баба Фрося подняла голову на ребят, — и простынок пару еще бы, коли повезет.
— Да, пойдем, — Паша еще раз осмотрелся в палате, — ладно дед, бывай. Мы это… если что, на обратном пути, если хочешь, захватим вам чего.
Старик вздохнул, положил ладони на колени.
— Водки возьмите и курева побольше.
— Не вопрос.
Он пропустил друзей и сестру в коридор, следом вышел сам. Ничего он не собирался везти. Хотелось поскорее уйти от этих наглухо ебнутых людей, сделать дело, вернуться домой и просто отоспаться.
Напоследок Паша услышал напутствие.
— Только, если что… надолго там не задерживайтесь. Опасно это.
Парень, и без того злой, вдруг остановился. Обернулся, посмотрел на старика.
— Это все?
— А, да… чуть не забыл, — опомнился дед, поднявшись с койки, — стены не трогайте. Тоже… не безопасно.
Он закрыл дверь палаты. Паша нагнал сестру, крепко взял ее за руку и с осторожностью озирался по сторонам. Миша же вел раненого, который вдруг усмехнулся.
— Крутой они себе бомжатник отгрохали. А главное — живут ведь.
Паша, продолжая крепко сжимать ладонь сестры, согласился, но по-своему. Он взял у Миши бутылку с остатками ликера, сделал несколько жадных глотков.
— Ага. Живут, блять, и с катушек съезжают. У одних вон, при виде Маринки… — он не стал уточнять при сестре, но все прекрасно поняли, о чем речь, — куда эти двое пошли? Пидоры что ли? Даже знать не хочу. Другие нас уже заселять к себе готовы. Ебанутые одним словом. А ты, Егорка, про призраков тут все наговаривал. Вонь там чуял?
Егор согласно кивнул.
— Вот… а призраки, подозреваю, не воняют.
Вскоре они прошли к тупику и дальше дорога была только налево, как и предполагал Паша.
Вспомнив про реальную опасность, он отпустил руку сестры и доверил ее Мишке, а сам прошел вперед. Не мог он не заметить того, как холодало по мере приближения к выходу.
Последний коридор протянулся метров на десять, и Павел, выглянув в проход, осмотрелся. Ничего, слева — уходящая в неизмеримые дали бетонная кишка, а справа выход.
Воровато озираясь, он вышел, но и тут никакой засады не оказалось. Там же, у заметённой дороги виднелся его Логан, покосившийся на правую сторону.
Паша на полпути к проему остановился. Когда подтянулись остальные, он достал новую пачку, распечатал, закурил.
— Успеешь ты еще накуриться, пошли уже, — Марина нахмурилась, посмотрев на брата.
Вспомнилась Ксюша с ее спешкой, но так, как на подругу, на сестру он не мог вспылить, поэтому просто стерпел. Молча сделал еще несколько затяжек, собрался выкинуть сигарету и тут…
Из того коридора, откуда они вышли, раздались тихие шаги.
Ребята обернулись и увидели идущего к ним запыхающегося старика.
— А я уж думал убегли...
— Да вот уж, уходим, — Паша дернул плечами, — чего тебе?
Безжизненные, кажется, мертвецкие глаза деда вдруг блеснули надеждой.
— Так… ничего, просто выйти хотел с вами, воздухом подышать, и это… сигаретку можно? Одну бы.
Поведение постояльца казалось ребятам все более странным, как и окружающая обстановка. Но Паша больше боялся, что вернутся эти озабоченные мужики и придется с ними разбираться, ведь их взгляды, которыми они сразу же одарили Марину, ему не понравились. Он даже представить не мог, что должно случиться в жизни, чтобы так смотреть на девчонку.
Или же, если не мужики, то те полицейские. Они наверняка пошли за ними следом, куда-то же они должны пойти?
Но нет, никого не было. Ни мужиков, ни полицейских. Только тишина, которую разбавлял своим сиплым дыханием старик. От него угрозы совсем не чувствовалось, двум крепким парням он не соперник.
— Ну, держи, можешь две взять.
Тот благодарно кивнул и достал из протянутой пачки трясущимися пальцами сигареты, смотря на них, как на священный Грааль.
— Пойдем, — Паша сделал жест головой в сторону выхода, и все вместе они пошли вперед, старик увязался за компанией.
Странным Павел находил то, что этот вход явно не главный в больнице. Не было фойе, свойственного даже для небольшой поликлиники. Ведь где-то должна располагаться регистратура, гардероб на худой конец. А тут просто пробитый в стене проем, которым оканчивается коридор. Вспоминая, как они бродили по этому бетонному кишечнику, становилось не по себе. Была одна мысль бегло осмотреть помещение с улицы, чтобы убедиться, что снаружи здание такое же огромное, каким показалось изнутри.
По мере приближения к проему нарастало странное чувство. Несмотря на холод, которым, кажется, были пропитаны и стены этой больницы, на лбах ребят появилась липкая испарина. У Паши в виске начинало пульсировать, у самого выхода к горлу подступил ком, желудок болезненно свело. Он еле сдерживался, чтобы не распрощаться с его содержимым прямо на пороге. В ушах стоял противный писк, напоминающий ультразвук. И чем ближе — тем громче.
И все же он сделал последний шаг, переступив черту. Он закашлялся едкой желчью, а органы будто провернуло мясорубкой. Внешне же Паша ощущал, словно при выходе он прошел пелену холодного тумана, нырнул в кипяток, и его тут же окатило ледяной водой с ног до головы.
Заметенная дорога, накренившийся Логан, серое небо, все это в одно мгновение пошло рябью, и ошарашенным, измученным глазам компании предстал совершенно иной пейзаж. Кожу тут же обдал жгучий мороз.
Небо было абсолютно чистым, ни единой звезды, лишь сплошное одеяло сумрака. Площадь у входа с двумя вросшими в морозную землю лавочками грубо обрывалась… лесом.
Глаза Паши округлились от ужаса, тело сковывал нестерпимый холод. Он услышал затяжной кашель, а следом за ним всплеск. Обернулся и увидел, что это Егор не выдержал и его обильно вырвало. Ощущения были такие, будто все тело пронизывают сотни маленьких, ледяных игл.
Парень осмотрелся — густой лес, уходящий вдаль занимал все пространство вокруг больницы.
— Х… холодно, — послышался слабый голос стучащего зубами Егора. Ему, определенно, здесь было хуже всего.
— Это что еще за пиздец… — Паша сглотнул и тут же поморщился от ледяного ветра, который обжигал кожу.
Старику этот выход тоже дался нелегко, но он, кажется, был привыкший.
— Идем обратно, здесь долго не протянете, — он поймал на себе изумленные взгляды ребят.
— Да что это за чушь!?
Павел отошел с крыльца и осмотрел лицевую часть больницы. Не было ни окон, ни парадного входа. Но тот, через который они вышли, располагался там же, как и в… реальности? Сейчас проем вспоминался расплывчато, и разум начал подмечать несостыковки. Парадный вход в больницу находился справа. Да, он был, Паша помнил точно. Еще по пути на дачу, когда их машина угодила в яму, обратил на это внимание. Вот только днем он не видел тот самый проем, куда их загнали полицейские…
Сорвавшись с места, Паша пробежал к углу больницы, посмотрел вдаль. Собственно, картина изменилась не сильно. Слева непроглядная чаща, а справа монолитная стена. Бежать туда? Может, с обратной стороны будет точно такой вход, только нормальный!?
А если не добежит…?
Он выдохнул клуб густого пара, прямо намекающий на экстремальную температуру. Цифра в двадцать четыре градуса ниже нуля смотрелась бы смешной по сравнению с тем, что сейчас чувствовалось.
Под встревоженные взгляды трясущихся на морозе ребят Паша пробежал к другому углу больницы, но и там картина не изменилась.
— Да этого быть не может! Где мы блять вообще!?
Внимание парня привлек звук со стороны, а затем и голос старика.
— Я бы на твоем месте так не горланил.
Из леса раздался шелест и глухое урчание. Вот только с каждой секундой звук менялся и слышался натужный хрип или даже рык. Когда Паша увидел вдалеке шевеление деревьев, стало понятно — что-то направляется в их сторону, весьма шумно прокладывая себе просеку. Это было нечто большое, определенно злое и наверняка шло не для того, чтобы спросить, как у ребят дела.
— Назад, назад! — Паша побежал к друзьям, перепуганно таращась впереди себя.
В больницу вернулись под сопровождение отчетливого, приближающегося топота…
Уже будучи в коридоре, они с тоской и недоумением посмотрели на выход — пейзаж снаружи оставался неизменным. Заметённая дорога, покосившийся Логан. Видели, но не могли туда попасть, ни выбраться из этой ловушки.
Егор, дрожа всем телом, взял у Миши ликер, сделал несколько глотков и передал Паше. Тот допил остатки и бросил бутылку на пол, снова глянув в сторону выхода. Старик вздохнул.
— Сейчас, Олеське позвоню, она спасателей вызовет, они еще не должны спать с Ксюхой, — Паша достал телефон и начал судорожно тыкать в экран, но попытка не увенчалась успехом.
Связи не было.
Все проверили смартфоны и столкнулись с одной и той же проблемой.
— Мы еще когда коридорами шли, связь была, — припомнил Миша.
— Паш, — перепуганная Марина прижалась к брату, — вытащи нас отсюда, пожалуйста!
— Дед… — Паша достал пачку сигарет и долго пытался закурить, но трясущиеся руки не давали ему исполнить задуманное.
Когда же у него получилось, и по коридору поплыл запах табака, то парень, не обращая внимания на дрожащую рядом сестру, посмотрел на старика.
— Как это возможно? Мы же… оттуда пришли. Вон, видишь? Машина моя!
— Вижу, — он кивнул, сунул сигарету в зубы и подошел к парню, — дай огня.
Павел протянул ему зажигалку и, пока дед не закурил, все пребывали в тревожном молчании.
— Ну… а куда мы попали!? Там не было ни машины, ни дороги, даже снега!
— Это называется, не повезло, ребятки, — он с наслаждением затянулся, выпустив клуб табачного дыма, — приняли вас, а значит, ход обратно вам заказан.
Паша отстранился от всхлипывающей сестры, замотал головой.
— Нет-нет-нет! Это какой-то бред! Не бывает, блять, такого! Так… ждите здесь.
Минуя то самое поганое самочувствие, тошноту и писк в ушах, Паша снова подошел к выходу. Замер, вглядываясь в темноту улицы. Вот она, снежная дорога, его ласточка стоит, ждет хозяина, все еще аварийкой мигает. Он сделал аккуратный шажок вперед, пейзаж прямо на глазах пошел рябью, вынудив отстраниться. Он услышал встревоженный, приглушенный голос сестры.
— Паш, вернись…
— Подожди!
Он смотрел на свою машину, сосредоточился на том, что хочет попасть к ней. Пожелал этого.
Аккуратный шаг вперед… и ничего не меняется. Нет этой проклятой ряби! Может, потихоньку и получится?
Он делает мелкий шаг, еще один…
Мгновение, и он переступит этот порог, черту, которая отделяет от привычного, реального и родного мира. Вот она, его ласточка, плевать, что с пробитым колесом. Внезапно так захотелось сесть в теплый салон, просто завести двигатель и сжать в руках руль. Такое обыденное в миг стало таким желанным.
— В жопу все! Я здесь не останусь!
Сжав кулаки и стиснув зубы, Паша сделал резкий шаг вперед.
Крюк. Часть 3
Когда Паша вырулил на проселочную дорогу, снегопад усилился. Несмотря на обезболивающее и алкоголь, Егор постанывал и пребывал в полусонном состоянии. Периодами затихал или же едва не выл от новых приступов.
Паша вел автомобиль максимально быстро и аккуратно, насколько это было возможно для его состояния. Стресс, конечно, имеет место быть, но байки про «мгновенно отрезвел» — это лишь байки. По факту градус никуда не делся, и он это чувствовал.
Марина была напряжена и не хотела смотреть, но ее взгляд сам невольно бросался в зеркало заднего вида на Егора, а так же его рану. У нее была прямая ассоциация с братом, который в момент помешательства превратил отчима в такой же кровавый бифштекс, украшающий спину парня.
Именно после того случая Паша изменился. Стал более раскрепощенным, вспыльчивым и такого брата Марина побаивалась, но каждый раз, видя его хмуро сведенные брови, гневный взгляд. Она пыталась побороть эти страхи, считая их навязанными и притянутыми за уши. Все-таки, это за нее он заступался и с ней точно так никогда не поступит.
Миша, до этого хранивший молчание, задал вопрос.
— Через Алёшино поедешь?
Тишина. Паша сосредоточенно смотрел на дорогу, и только голос сестры привел его в чувства.
— Паш, ты чего?
— А, да… если крюк не заложим, через Оси́нки будем еще столько же ползти, сам знаешь.
Миша молча кивнул и обратил внимание на Егора.
— Скоро… приедем?
Услышав стон друга, Паша крепче сжал руль, сильнее вдавил педаль газа и еле удержал управление, когда машину понесло юзом. Ему пришлось снова сбросить скорость.
— Потерпи Егорка, видишь, че творится за бортом? Тут осталось-то плюнуть да растереть, скоро все будет братан.
Он прекрасно понимал, что до Тарасихи они доберутся не раньше, чем через полчаса даже с учетом среза.
— Быстрее… — Егор снова простонал.
Паша не сдержался и вдарил ладонями по рулю. Марина испуганно вздрогнула, Миша же только покосился на друга.
— Ну, я и так еду, как могу! Не получится быстрее! Сейчас поддам, и если нас на какую-нибудь встречную машину выбросит, тогда нам точно пиздец! Я и так уже не вижу нихрена!
И правда, за считанные минуты погода серьезно испортилась. Снега стало больше, а ветер усилился. Встречных машин в этой глуши поздним вечером не было, хоть какой-то плюс.
Через десять минут проехали Алёшино, мело уже вовсю, что дворники Логана работали без остановки. О колее речи не было, он ехал наугад, стараясь держать автомобиль на скорости.
Сразу вспомнилась яма на дороге, на которую они нарвались по пути на дачу. Машина сильно не пострадала, лишь правый габарит вышел из строя — на дорожных пастухов нарываться было опасно.
Когда до трассы осталось всего ничего, буквально рукой подать, Пашин наметанный глаз уловил одну деталь, которая вынудила его затормозить и погасить все огни. Только двигатель тихо работал, и дворники размазывали крупные хлопья снега по стеклу.
— Приехали, блять.
Миша протиснулся между сидениями, пытаясь хоть что-то разглядеть. Марина так же смотрела вперед, но метель сильно сокращала радиус обзора.
— Что такое?
— Гаишники там, вот что, — Паша откинулся на сидении, смотря на очертания белого авто с синей полосой поперек кузова, — вот надо было им прямо в конце дороги этой встать, а? Как специально всё подмутили!
— Может, проехать получится? Авось не остановят? — девушка с надеждой смотрела на брата.
— Держи карман шире! Мало того, что на этой дороге мы тут в принципе одни, так у меня еще правый габарит не работает! Да мы для них краше новогодней елки, еще и бухие все поголовно. Не остановят, как же!
— Ждать, пока свалят, что ли? Нас, вроде, тут не видно, — Миша взъерошил кудрявые волосы, обернулся, — назад сдавать не вариант. Если так мести и дальше будет, мы обратно к Оси́нкам уже не выедем.
— Другой дороги нет? Ну, чтобы в объезд этих вот сквозануть на трассу?
— Не помню, вроде бы нет, — он сразу взялся за смартфон, открыл карты, а Павел, взъерошивая волосы, приговаривал.
— Думай башка — шапку куплю, думай…
Ломать голову долго не пришлось, да и карты не понадобились. У полицейской машины загорелись проблесковые маячки. Все в Логане замерли в тревожном ожидании.
Вопреки надеждам, ГАИ развернулись на дороге и направилась в их сторону. Марина сама откинулась на сидении и в очередной раз вздрогнула, когда Паша стукнул по рулю.
— Ебейшая сила! Ну, почему!?
Он включил заднюю передачу, быстро развернулся и с трудом выровнял автомобиль после маневра.
На этот раз, с приливом адреналина, лучше получалось удерживать машину на большой скорости.
— Мишаня, смотри, где тут свалить от них можно?
Пока друг изучал местность, они проезжали Алёшино. Он уже спланировал, где можно повернуть и как затеряться в поселке, сделать круг и выйти на трассу.
— Как больницу проедем — направо.
Ну, почему она заброшена? Было бы очень кстати определить сюда Егора, и в Тарасиху ехать бы не пришлось. Нет же, здание давно не используется по назначению.
Все планы пустило под откос одно большое «но», когда около больницы автомобиль снова угодил правым колесом в ту же самую яму, только на этот раз ехали они куда быстрее.
Подвеска отпружинила так, что Логан на несколько мгновений накренился на левую сторону, а затем машина содрогнулась от удара, пока Паша вдавливал тормоз и выворачивал руль. Раздался вопль Егора, автомобиль понесло юзом, а от приземления пробило правое переднее колесо.
Остановились только через несколько секунд после рокового провала и разворота на сто восемьдесят.
Пристегнута в машине была лишь девушка, остальным повезло меньше. Когда авто накренилось, Паша ударился виском о боковое стекло, Миша влетел головой в пассажирское место, а раненого подбросило и он прижался к сидению спиной.
Сзади завозились — это Мишка помогал другу принять прежнее положение.
— Ты как, Марька? — парень осматривал сестру на возможные повреждения.
— Нормально я, просто пристегиваться надо! Сам-то как?
Он не ответил и подался Марине, на всякий случай прощупал ее затылок, макушку и виски — мало ли, не почувствовала или шок. Убедившись, что она в порядке, парень обернулся — картина там не такая обнадеживающая. Миша, зажимающий окровавленный нос, вопящий Егор и засранная спинка сидения, куда его прижало.
Только это было не единственной проблемой. Недалеко от них остановилась полицейская машина, из которой вышли двое. Паша включил аварийку, вздохнул и прикрыл глаза, пытаясь совладать с эмоциями.
— Вот и прокатились. Колесу и подвеске, похоже, пиздец.
— Делать-то чего?
Миша только сейчас заметил, что ликер почти вся вылился на коврик. Он успел сохранить лишь малую часть, поднял бутылку, но другу ничего не сказал. Не время.
— Чего делать… сдаваться, у нас варианты как будто есть. Главное, чтобы Егорку отвезли.
Сестра и друзья поддержали его молчаливым согласием. Трое вышли из машины…
Захлопнулись двери, ребята собрались у капота, когда к ним приближались двое сотрудников. Паше, как водителю, было страшнее всего. Он приготовился доставать права. Пробитое колесо, покореженное крыло и разбитая правая фара уже мало волновали. Какая теперь разница, что там с машиной, если как минимум полтора года за руль не сядет. А учитывая, сколько было выпито, то все два, еще и тридцатник штрафа сверху. Повезет, если погоню не припишут, на вид сотрудники вроде адекватные, не кричат, суету не наводят и оружие не достают.
Он вообще думал, что выйти из машины не успеет, как ляжет лицом в капот. Однако его ожидания не оправдались.
Паша присмотрелся — у одного из сотрудников была планшетка. Когда они подошли, один из них спросил.
— Нарушаем?
Пашу понесло на откровения.
— Понимаете, пришлось нам, раненый у нас, надо срочно в больницу его отвезти, — он обернулся на друга, — выведи его, давай-давай.
Миша прошел к задней двери Логана. Второй сотрудник с планшеткой начал делать в ней какие-то записи.
— Мы даже ехать никуда не собирались, поверьте, мы так и остались бы ночевать на даче, только вот… ситуация случилась, а скорую помощь не дождешься у нас в поселке, понимаете?
Вид у сотрудников был почему-то озадаченный. Один так и стоял, глазея на ребят, второй же, записывая что-то на планшетке, покивал.
— Угу…
Мишка в это время вывел Егора с бутылкой ликера в руке на мороз, подвел к другу. Тот подвывал от хлопьев снега, когда те попадали ему на ожог.
— Вот он, несчастный случай, понимаете, — раненого развернули, Паша указал на его спину, — отвезите нас в Тарасиху, а меня в отдел, если надо, только парня сначала в больницу, пожалуйста!
Сотрудники даже ухом не повели. Один осмотрел Егора, а второй же, продолжая писанину, снова кивнул.
— Угу…
— Паш… — девушка подергала брата за рукав.
— Да погоди ты! Отвезите нас уже, человеку плохо!
В этот раз Марина взяла его за плечо, встала на носочки и что-то ему прошептала. Павел, скривившись, осмотрел сотрудников более тщательно. Вмешался Миша, придерживающий раненого под руку.
— Паша, че за херня? Они нас в гляделки поиграть остановили?
Тот не ответил. Он обратил внимание на то, о чем ему говорила сестра. Несмотря на нерабочую правую фару, на сотрудников все равно попадала хотя бы толика света, те же блики аварийки, только в эти короткие промежутки они не отбрасывали тень.
Марина так же подошла к Мише, он немного наклонился и выслушал, что она ему прошептала. Теперь и он пристальнее осматривал сотрудников и сначала встряхнул головой, не поверив тому, что видел. Полицейские стояли, как восковые фигуры, практически неподвижно.
Паша полез в карман джинсов, медленными шагами начал подходить к ним, остановился рядом с тем, который до сих пор делал одному ему известные записи. Все вокруг перестало существовать. Никаких движений ни сзади, ни спереди. Он пригляделся к лицу сотрудника и… ничего.
Обычная физиономия, только… ни одной морщинки, кожа гладкая, как будто ее натянули на скелет. Губы почти безмолвно шевелились, слышалось невнятное бормотание.
Он достал из кармана зажигалку, аккуратно поднес ее к планшетке. Уже прикидывал, что это сойдет за нападение на сотрудника при исполнении. Вот, сейчас его тут же скрутят. Но нет. Две фигуры оставались безучастными. Паша чиркнул зажигалкой, оранжевое пламя ненадолго осветило руку и частично лицо сотрудника.
Вот только в свете настоящего, живого огня это была вовсе не планшетка. На мгновение картина полностью переменилась — полицейский костлявым пальцем ковырялся в пустой глазнице высохшего черепа, что держал второй рукой. Его одежда была старая, вся рваная и местами истлевшая, а нижняя челюсть, которую выхватил свет зажигалки, предстала перед парнем сгнившим, беззубым костяком.
Паша чуть не вскрикнул, отстранившись.
— Вы видели!?
Ему никто не ответил, их округленные от ужаса глаза были понятнее слов.
Когда Павел пятился от сотрудников, тот, с планшеткой, поднял на него взгляд. Единственное, что они успели увидеть, так это их лица, искривленные яростью, бездонные рты, вытягивающиеся до самой груди, и закатившиеся глаза. Двигатель их машины взревел, завыла сирена, только там по определению никого не было. По крайней мере, за рулем уж точно.
Марина вскрикнула, Паша тут же развернулся.
— Валим! БЫСТРО!
Полицейские пошли к ним, но четверо сорвались с места. Миша с Егором бежал медленнее, чем Паша с сестрой, но сотрудники, кем бы они ни были, не торопились. Единственным вариантом оставался он — вход в больницу, зияющий темнотой прямо перед ними.
И ребята, которых обуял нечеловеческий ужас от увиденной картины поздним, морозным вечером, скрылись в мрачном проеме пустующего здания…
***
Бежали они долго и практически без оглядки. Петляли по пустым коридорам больницы, пробегали мимо десятков закрытых дверей. Каждый из них слышал стук собственного сердца. Не останавливались до тех пор, пока вой сирены с улицы не затих окончательно. Раненому бежать было сложнее всех, каждое движение отдавалось пульсирующей болью в спине. Он ощущал порывы холодного воздуха, касающегося оголенной кости.
Остановились на перекрестке. Паша отпустил руку сестры, привалился к стене и переводил дыхание. Долгая пробежка сильно утомила накачанные алкоголем тела, у Егора, несмотря на холод, на лбу проступила липкая испарина.
Неожиданно, Павел почувствовал что-то странное и непривычное. Какое-то легкое дуновение позади. По спине пробежали мурашки, как будто в нее кто-то дышал. Непонятное, тревожное чувство заставило его сделать шаг вперед и обернуться. Ничего, все было, как обычно. Просто голая стена, испещренная кусками облупившейся краски. И никто не заметил, как по ней несколько секунд назад прошла мелкая рябь.
Списав странное чувство на пережитый стресс, подпитанный алкоголем, он отпустил эти мысли и достал телефон, посмотрев на время. До полуночи оставалось четыре минуты.
— Чего дальше делать будем, кто это вообще был? — Миша в непонимании уставился на друга.
— Полицейские так себя не ведут, — добавила Марина.
Паша, как негласный командир, громко прочистил горло.
— В общем, план такой. Эти двое, кем бы они ни были, идут за нами. Не знаю, что мы видели. Групповая галлюцинация, оптическая иллюзия, голограмма или хрен пойми, что еще. Я прикинул, тут коридоров видимо-невидимо. Сейчас идем налево и сразу в обратную сторону к выходу. Пока они нас нагонят, мы уже сквозанем на улицу и…
Он задумался, взъерошил волосы, поймав на себе неодобрительный взгляд сестры.
— Угоним их… машину? Мало нам будто статей уже…
— А у нас есть варианты? Везти они нас не торопятся. Мне показалось, или им вообще было насрать, что мы бухие все, и у нас раненый человек. Они в первую очередь должны были сообразить, как и куда везти пострадавшего, а только потом заниматься нами. Мной, точнее. Что он там на своей планшетке корябал? Понятия не имею. Но, если они не торопятся, значит, мы поедем сами. Кем бы они ни были, но транспорт у них есть и, в отличие от моей машины, у той все еще четыре колеса! Бросим их драндулет прямо там, во дворах где-нибудь, и ищи ветра в поле, переночевать найдем где, думаю это не проблема. Главное — Егор в больнице будет.
Паша посмотрел в сторону, откуда они прибежали. Там, вдалеке были лишь голые стены, которые в неизмеримой дали скрывались в густом мраке. При виде этого коридора, что сейчас казался бесконечным, над головой сгущалось облако липкого страха. Что-то в этой обстановке было неправильным и заставило задать резонный вопрос.
— Как долго мы бежали?
Миша задумался, посмотрел туда же, во тьму коридора.
— Минуты четыре может или… пять.
— А мы не должны были за пять минут десять таких больниц пробежать? Она же… маленькая?
Даже безучастный до этого Егор осмотрелся мутным взглядом по сторонам.
— Паш, пойдем уже.
Марина не скрывала необъяснимой тревоги. Были опасения, что полицейские вот-вот могут нагнать их, но отвлекло их другое. С противоположной от входа стороны они услышали… шаги. Тихие, шаркающие шаги.
Из темени коридора к ним навстречу вышел пожилой мужчина, на которого они уставились округленными от страха и непонимания глазами. Заметив четверых пришельцев, он что-то тихо бормотал. Из сказанного стариком удалось разобрать только про «двенадцать» и «не примут».
Миша не удержался и включил фонарик на смартфоне, посветив в сторону незнакомца. Одет он был в свободные штаны, клетчатую рубашку. Все вещи на нем застираны и обесцвечены. В безжизненных глазах мелькнул свет фонарика, мужчина моргнул, что-то тихо прорычав.
Полные суеверного страха после увиденных вещей, ребята могли поверить во что угодно.
— Нет, к встрече с привидениями я точно не готов, — Павел, стараясь не смотреть на старика, сделал жест головой, и все они устремились в левый от входа коридор.
Ждать приближения этого призрака заброшенной больницы и встречаться с теми, кто шел по их следу, им не хотелось.
Сил бежать ни у кого не осталось, поэтому они быстро шли по коридору, вскоре свернули на очередном перекрестке налево. Чтобы не заблудиться в странном сооружении, было решено двигаться напрямик. Конечно, Паша сначала аккуратно заглядывал в каждый коридор по левой стороне, справедливо опасаясь засады, но… ничего.
Лишь однотипные, пустые коридоры. Отличия были только в некоторых местах, где на стенах красовались узкие, но глубокие борозды. Одни короткие, всего пару метров. Другие же отличались своей протяженностью от одного перекрестка и до следующего. Либо же обрывались у закрытых дверей.
Смотря на эти следы, в голове Паши всплыло яркое воспоминание из игры Most Wanted, где в самом начале сержант Кросс берет ключ и с оглушительным скрежетом царапает дверь машины игрока, издевательски улыбаясь. Как хищник, предупреждающий свою добычу, что он рядом и от него не спрячешься.
Но то была игра, а здесь?
Не хотелось об этом думать. Сейчас Паша настраивал себя на угон полицейской машины, чтобы, наконец, смыться из этого места и отвезти друга в больницу. Из-за этой внутренней борьбы пьяной решимости со страхом перед правосудием, у него иногда подкашивались ноги, потели ладони, и на лбу выступала испарина, которую он то и дело вытирал рукавом куртки.
Когда они проходили мимо одной из палат, в нос ударил неприятный запах. Точнее омерзительный смрад, как будто там, за закрытой дверью устроили целую свалку отходов. Проверять это желания и смысла никакого не было, друзья двинулись дальше.
— А я думал, приведения это вымыслы… — Егор вдруг подал голос, заговорил с хрипотцой, — ну, я слышал про распределение душ после смерти, но чтобы они оставались бродить по земле? Нахер они тут упали? Что их держит? Незаконченные дела, может? А у этого…
Он вдруг посмеялся. Натужно, хрипло и на болезненном стоне его смех оборвался.
— Что он в больнице не закончил? Очередь не достоял? С терапевтом не поскандалил или плановую клизму не поставили?
Рассуждения Егора друзья поддержали веселыми усмешками, а Миша еще и своими собственными мыслями.
— Может, это место проклято? Умер, допустим, здесь и все, как в клетке, выйти не может, вот и вынужден бродить по коридорам и пугать таких, как мы.
— Да вот, кстати, с теорией о проклятом месте могу согласиться, — покивал Паша и в очередной раз осмотрелся в темном перекрестке, — так что давайте, валим отсюда, никто здесь коней не двинет.
Когда они прошли мимо одной двери по правой стороне, Павел замер. Друзья и сестра посмотрели на него с явным непониманием.
— Тс-с-с… слышали? — он шикнул на Егора, который простонал от очередного приступа боли, — тихо ты.
Пятясь, Паша вернулся к двери у минувшего перекрестка, и уже все уловили доносящийся из-за нее тихий… гомон? Это были явно голоса людей, но откуда?
— Меня не глючит? Вы слышите? Это… оттуда?
— Дурни! — раздался возглас за спиной Паши.
Тот вскрикнул и рысью метнулся к друзьям, развернувшись. Он не заметил, как из-за угла вышел «призрак» старика.
Не обращая на ребят внимания, он такими же шаркающими шагами заковылял к палате, из-за которой доносился гомон, повернул ручку и открыл дверь. Голоса сразу стали отчетливее.
Они уставились в проем, куда прошел дед. Кажется, этот призрак и не думал им как-то вредить. Но смотрели они туда совершенно по иной причине. В палате горел свет — это сразу бросилось в глаза, особенно после долгого пребывания в потемках.
Они так и переглядывались друг с другом и этим проемом, не понимая, что вообще происходит, пока не услышали голос старика.
— Так и будете тут стоять? Или уж пройдете? В палате теплее, — перед тем, как снова скрыться, он обратил внимание на Марину, — а вот девку спрятать бы.
Паша осторожно, украдкой заглянул внутрь палаты. В больнице ему приходилось побывать лишь раз, когда отчим его неслабо отметелил, но там он пробыл всего день и был отправлен на все четыре стороны. Дескать, переломов и сотрясений нет, значит иди и не занимай драгоценное место.
И сейчас он увидел обычную палату, практически такую же, как и тогда. Четыре стены, окно, работающий телевизор, который стоял на одной из коек, а не на тумбочке, где и должен. Изображение и звук оставляли желать лучшего, но тем не менее, они были.
Коек всего шесть, и на одной из них, не замечая новеньких, сидели двое мужчин.
Закончив осмотр, парень заметно оживился и вернулся к друзьям. Дважды два щелкнуло в мозгу. Больница не заброшенная!
— Так, пойдем. Там… люди.
Остальные посмотрели на Павла с явным недоумением, почти как на идиота.
— Сами посмотрите!
И все вчетвером прошли в палату. Они сразу заметили, что в там намного теплее, чем в коридоре. Марина и Миша осмотрелись в помещении, а у Егора на лице читалось облегчение. Вот она, больница, даже ехать не надо и терпеть эту адскую боль. Сейчас под наркоз, где-нибудь с ляжки оттяпают кожи, зашьют лопатку, и завтра уже он проснется без этого чувства.
Удивило то, как все постояльцы, за исключением старика, смотрели телевизор. Словно под гипнозом.
— Фрось, у нас две койки? — подал голос дед, — а то у нас вона, сколько их.
Старушка отвлеклась от телевизора, осмотрела всех четверых.
— А чего-й не выпроводил? Глядишь, и не приняли их еще?
— За ними пока угонишься, да и поздно пожаловали, я далеко был.
Внезапно, свет на несколько мгновений померк. Изображение и звук у телевизора резко пропали. Боевик сменил белый шум, сопровождаемый характерным шипением.
Мужики выругались, продолжая пялиться в экран. Старушка вздохнула, присела и снова осмотрела пришедших.
Теперь этот старик не казался призраком. Наоборот, в этом месте он выглядел, что ни на есть живым, как и остальные люди в палате. Сомнений уже не было, духи себя так не ведут. Да и запахи, пусть не самые приятные, но они были. Все обитатели в шерстяных носках, относительно новых, и эти новизна выбивалась из общей картины.
— Чей надо поискать, где еще две койки то сообразить. А лучше три, — старушка покосилась на место, где лежал крест, — открытые еще видел, Ромаш?
— Всего пару. Да и девку… спрятать бы.
Паша переглянулся с друзьями, но больше его насторожило то, что мужики, услышав «девка» дружно обернулись. Их уже мало волновал неработающий телевизор.
Они встали, осмотрели Марину. Один из них был в застиранных до дыр трусах, а второй в обесцвеченных спортивках. Но ни то, ни другое не скрыло того, как при взгляде на девушку, у них в паху начало набухать.