С вершины холма на меня смотрела усадьба. Она молча выжидала, наблюдала, осмелюсь ли я взойти к ней, посмею ли я назвать ее своей. Солнце светило прямо на нее, но она оставалась такой же холодной, каменной и серой, застывшей во времени. Всю землю заполнил запах трав, меня окружили багрово-синие поля. Я шел вперед, казалось, что за поворотом я увижу след крови, который оставил, пока бежал из поселка. Ту самую вечную кровавую тропу, мой указатель к дому, чтобы я никогда не потерялся. Я прошел арку, на ней клинописными буквами было выбито «Тищево». За углом собрались люди, я удивился от того, насколько их много, голов сто, не меньше. И все твои, сказала усадьба. В середине стояла девочка лет десяти, она держала в руках большой каравай. Я подошел к людям, они радовались и улыбались. Вперед вышел старик, махнул рукой сверху вниз и с улыбкой крикнул: «Три-четыре!» Люди радостно в унисон прокричали: «С возвращением, Максим Игоревич!» Они начали смеяться, кто-то бросал венки из цветов вверх, кто-то уже открывал шампанское. Знойный день начал плясать, произошло какое-то извержение счастья. Девочку с караваем подтолкнули ко мне, она все время оборачивалась на маму и стеснялось подойти. Уже около меня она виновато пискнула: «С вовр… С возвращением!». Я не улыбался, взглянул вверх на усадьбу. «Добро пожаловать», — прошептала она.
Не успел я откусить от каравая, как ко мне резко подбежал тот старик. Он зачем-то поклонился мне и промолвил, постоянно опуская голову: «Вы их извините, Максим Игоревич, давно такого счастья не прибывало». Он повернулся и начал отпугивать от меня людей, очищая мне путь к усадьбе и приговаривая: «Ну, полно, полно, хватит. Хозяин только с дороги. Мы шли дальше вверх, люди махали мне и здоровались со мной. За спиной к нам пристроилась какая-то семья. Девочка шла рядом с мамой, а за ними следовали отец с дедушкой. Казалось, они единственные не разделяют общего ликования. По дороге старик представился мне Федором, сказал, что он занимается хозяйственными делами, и чуть что мне надо – сразу звать его. По дороге он то и дело махал руками и приговаривал: «Вот тут Денисовы живут, они травы в город возят, а тут, – показывал он на другой дом – Хмельновы, они семена разводят».
Мы подошли к воротам усадьбы, и он изящно указал рукой на строение. «А тут живете вы – Исаков Максим Игоревич, – потом он добавил, даже не посмотрев на семью за мной — ну, и Кондратьевы, они за домом следят». «И хотят продолжить следить», — уверенно добавил мужчина, пристроившийся за мной. Я обернулся к нему и удивился, что такая уверенность в голосе никак не соотносится с его смешными черными усиками.
Я открыл ворота одной рукой, мне даже не нужно было прилагать усилия, они сами пригласили меня внутрь. Усадьба непокорно стояла передо мной. Так и будешь молчать? В ответ опять тишина.
Я ворую кисточку у папы и бегу от него. За спиной слышу «Проказник!» и смех мамы. Капли серой краски летят с кисточки на мою одежду, попадают на волосы. Я оббегаю калитку и приседаю, слушаю шаги, никто ли не побежал за мной. С радостью мчусь к забору и рисую на нем рожицу, краски не хватает на нос и рот. Из калитки выходят мама с папой. Мама облокачивается на него и начинает смеяться ему в плечо. Глаза папы широко раскрыты, он в ступоре просит меня быстро отдать кисточку и бежать за черной краской. Я танцую с кисточкой в руках и игриво напеваю: «Я великий художник, я великий художник». Подходит бабушка и резко бьет меня по голове. Мама подлетает ко мне, начинает кричать на нее. От бабушки исходит язвительное: «Следи за своим щенком!» «Ты! — поворачивается она к отцу. — Неси черную краску».
Я стою у дверей. На террасе вижу мольберт с каким-то рисунком лугов вокруг, у входа лежит одинокая детская кукла. Федор подлетает ко мне и достает охапку ключей. Передает ее мне: «Мы вообще здесь не запираем двери, но тут ключи не только от входных, комнаты тоже на замках». Я отпираю дверь...
На кухне уже стоит какая-то женщина, улыбается мне. Начинает быстро сервировать стол, на ужин у нас борщ, фирменный чай, картошка с котлетами. Мы едим, в голове мысль, что все равно не как у мамы. В конце ужина Федор отводит меня в сторону:
— Сегодня спите в любой свободной комнате, завтра скажите, что вам нужно, все быстро организуем.
— Что насчет жильцов?
Он улыбнулся мне, будто мы закадычные друзья, и произнес:
— Не волнуйтесь, их время пребывания с нами скоро подойдет к концу.
После этой фразы Федор быстро вышел, оставив меня наедине с самозванцами.
На кухне повисла неловкая для них тишина. «Ну что, давайте знакомиться?» — первым начал говорить отец со смешными усами, он достал бутылку водки. Жена неодобрительно на него посмотрела и сказала дочери: «Лер, иди к себе». После минутного спора девочка зло потопала в мою комнату. «Меня Вадим зовут, это моя жена — Валерия, — он начинал разливать водку по рюмкам и усмехнулся. — Дочка тоже Лера». Я присел за стол, старик смотрел на меня потерянным взглядом.
— Это мой папа, Дмитрий, он уже глуховат.
Дмитрий продолжил сидеть и смотреть сквозь меня.
— Очень приятно, Максим, — Вадим протянул мне руку, я не ответил тем же.
Ему стало неловко, и он пододвинул ко мне рюмку. — Ну и порядки тут у вас, Максим, на дворе 21 век, а встречают реально как барина, город сюда не дошел еще.
Вадим выпил первую рюмку и дернул своего отца, показывая на уже на его рюмку, жена закатила глаза.
— Мы тут уже 5 лет живем, пока не готовы уехать, но сейчас как продам пару картин.
— Ну, конечно, продашь, – съязвила его жена.
— Лер, не начинай, – он повернулся к ней. — Продам-продам, тут ваш чай с вдохновением такие чудеса творит.
Я начал расспрашивать их, откуда они и как сюда попали. Вадим говорил, что посвятил всю жизнь творчеству, с детства учился на художника, потом работал дизайнером, но в итоге решил целиком и полностью уйти в живопись. Он рассказывал, как у него хорошо получалось рисовать, хотя жена в эти моменты иронично намекала на обратное. Потом Вадим загорелся идеей собственной студии, вложил туда кучу денег, но конкуренты, по его словам, убили его дело. Они с семьей остались в долгах и без квартиры, в тот момент на них вышел мой юрист. Вадим похвалил меня за выбор персонала и сказал, что мой работник произвел на них хорошее впечатление, постоянно носил конфеты их дочке. Юрист сказал, что меня очень вдохновили его картины, и что мне тяжко смотреть как такой талант умирает под напором сложившихся обстоятельств. Мой юрист передал им мое предложение: они все вместе будут жить в моем поместье бесплатно, их обеспечат всем необходимым, взамен от них требуется только следить за домом. Его даже поддержали, когда он спросил про своего отца. Юрист сказал, что так будет даже лучше. Потом он час распинался, как много работы по дому они делают с женой, рассказывал, где и как он красит дом и шпаклюет стены, даже захотел вести меня к свежей дырке, которую он заделал. Изрядно напившись, под неодобрительные возгласы жены он начал таскать на кухню свои картины, уверяя меня в том, что они будут стоить целое состояние. Потом он настойчиво пытаться спросить про мои шрамы и смеялся как умалишенный над своими шутками. В конце концов, жена унесла это тело в мою спальню, а потом уложила и дедушку.
«Вот так мы и живем», – зашла она ко мне одна. «Вижу, Максим ты понимаешь, что ничего путного из его картин не выйдет», — она сказала это со смирением. «Я вообще не понимаю, что ты в них там увидел, но спасибо тебе. Прошу дай нам еще времени. Я постараюсь убедить его, это пройдет».. Она так и не дождалась от меня ответа. В доме наступила та самая тишина, изредка прерываемая храпом людей. Я смотрел на ночь за окном, поселок и меня разделял невысокий черный забор. Я взглянул на уставшую женщину и спросил: «Фонарик тут есть, мощный?»
— Да, вроде где-то видела.
— Принеси его, пожалуйста, и пару кисточек с палитрой.
Валерия удивилась моей просьбе, но уже через несколько минут у меня был фонарь с красками. Я пожелал ей спокойной ночи и обошел забор. Усадьба выжидающе смотрела на меня. Я поставил фонарь, чтоб его свет падал четко на забор, тень от моего плеча накрыла особняк. А я ведь тоже великий художник. Прикоснувшись к забору, по спине прошли мурашки. На лице появилась улыбка. Я начал с горизонта, как меня когда-то учили. На горизонт смотрит солнышко, желтого нет, будет белым. Лучики от него падают на зеленую траву. С крыши усадьбы упал маленький камешек. Я рисую деревья. Появляется ощущение, что кто-то смотрит за мной из окон второго этажа. Пусть смотрит, я тут хозяин, и я тут художник. На деревьях мое тело начинает подрагивать, руки горят изнутри. Я отхожу посмотреть на свое произведение – вышло очень плохо. На лице расплывается улыбка – великолепно. Я посмотрел на рисунок, за ним усадьба, на ней тень образовала силуэт. Справа от этого силуэта тень от моего плеча. Я перестал дышать, сердце остановилось. За спиной нежный женский голос игриво промурлыкал: «Задатки великого художника, Максим». Я чувствую спиной ее улыбку, не в силах повернуться.
— Наконец-то приехал домой.
Если я повернусь, то умру. По кисточке начинает течь моя кровь.
— Евдокия сказала, что твоя кровь еще слабее, чем у твоего отца.
За спиной раздался ужасно прекрасный смех, в голове вспыхли те красные глаза, прожженные злостью.
— Она говорила, что тобой можно пренебречь, но что я вижу, ты здесь, а она уже не может дать тебе по голове.
То детское воспоминание наполнило меня яростью. Эта ярость проникла в рот, разрывая оковы оцепенения.
— Ты говорила с бабушкой? Это вы заставили отца?
В ответ молчание, от ее хищного дыхания расходятся мурашки по спине.
— Кто ты такая? Ты эта усадьба?
Она подошла ко мне вплотную, я чувствую, как она вдыхает меня. Между нами нет расстояния, я хочу, чтоб она впилась в мою шею, я желаю отдать ей последнюю каплю крови. Она прошептала мне на ухо: «Я твоя жизнь, твоя любовь, твоя кровь». Я хочу поднести к ее ногам весь мир, всех людей, всю кровь этого мира. Тело мамы стекает со стены. «Нет! Я убью тебя. Я сожгу твою усадьбу и буду танцевать на твоем пепле», — она дотронулась до моей руки, размазала кровь по предплечью. Такие прекрасные нежные пальцы.
Я сжал кисточку острым концом, развернулся и повел эту пику к ее шее. Кровь с моей руки разлетелась во все стороны. Передо мной поселок, и мне кажется, что эти капли подобно дождю попадут на каждый дом, заглянут в каждый дворик. Силы уходят, и я падаю на спину. Она подходит ко мне, ее глаза горят ярче, чем звезды на небе. Ложится рядом со мной и поворачивает мою голову в свою сторону. Я вижу линии ее лица, такие ровные и прекрасные, капли моей крови играют в догонялки за право первыми упасть с ее щек. Я не могу отвести взгляд от ее красных глаз, вижу там жизнь и смерть, прошлое и будущее. «Здесь ты сожжешь только себя, Максим», — шепчет она и целует меня. Дрожь от губ расплывается по всему телу, импульс страсти подходит к сердцу, в нос бьет железный запах крови. Я растворяюсь в небытие.
Папа храпит в комнате напротив, из комнаты мамы доносится какой-то шорох. Я спрыгиваю с кровати и наступаю прямо на куклу, она мягкая, похожа на какую-то девочку. Я никогда не видел эту игрушку раньше, видимо, мама подшутила надо мной и подложила ее, пока я спал. С улыбкой я ищу то, что можно оставить у кровати мамы, в темноте сложно найти подходящую вещь, я решаю ответить ей этой же куклой. Уже представляю, как буду рассказывать маме, как эта игрушка ходит по ночам, как она будет удивляться и пугаться. Я тихо выхожу в коридор, комната мамы немного приоткрыта. В доме царит тишина, я стараюсь ее не нарушать, слиться с ней. Я без скрипа пытаюсь открыть мамину дверь.
«Все-таки вернулся», – суровый голос бабушки встречает меня у порога комнаты. Я волнуюсь, что папа может нас услышать. «Он уже никогда не проснется», – читает она мои мысли.
Бабушка сидит в темноте комнаты, я могу разобрать только силуэт старушки, ее взгляд обращен к окну.
— Я не могу понять, кто из вас заставил отца? — я сжал куклу в руках.
— Из нас? — ответила бабушка с интересом.
— Ты или она, с красными глазами?
Бабушка молчала. В маленьком мальчике зарождалась ненависть. Она била меня в детстве, она вложила папе нож, она упивалась моими криками.
— Ты все-таки видишь ее? — я знаю, что старушка чувствует мою злость.
— Отвечай! — ненависть с криком начинала вырываться из моего горла.
— У нас нет главных, наш род скован одной целью. — в ее руках заблестел серебряный нож.
— Конечно, мы берем что-то взамен за заботу об этой земле, но с другой стороны, искусный художник не должен прозябать в нищете, — она положила нож на столешницу. Я в который раз почувствовал склизкую влагу на моей руке.
— Кто такие «вы»? — я по шагу двигался к столешнице.
— Мы, Максим. Мы — Тищевы. Род художников, род новаторов, род этой земли.
Она все еще смотрела в окно, как будто специально повернувшись ко мне боком. Капли крови с руки отпрыгивали от пола.
— Я думала, твоя кровь еще слабее, чем у Игоря. Я действительно поверила, что это последний шанс возродить наш род.
Бабушка повернулась ко мне, я уже стоял у столешницы. Кукла в руке пропиталась кровью.
— Мне казалось, что она просто находит тебя забавным, хочет поиграть с тобой. Но теперь я понимаю, что она в тебе увидела, — бабушка посмотрела на мою руку, наверное, восхищаясь своей картиной из крови.
— Нравится? – я поднял руку повыше, хотел, чтобы она умерла с мыслью о той боли, которую причинила мне, чтобы мои шрамы были последним, что она увидит. Но рука была чиста, а шрамы еле заметны в темноте.
— Эти реки должны перекрывать целые поколения, — бабушка взяла кровавую куклу из моей руки, я не сопротивлялся.
— Видишь? Справа прошлое, слева будущее, настоящее посередине, — она поднесла куклу к окну, чтобы я лучше мог рассмотреть ее руки, из узоров до предплечий сочилась алая кровь. Только в свете луны я заметил, что в кукле угадывалась Лера, дочка художника, который вторгся в мой дом.
— Вы опять хотите все повторить? Вы опять хотите наполнить этот дом кровью? — я взял нож со столешницы.
— Я искренне хочу понять, зачем, — она поставила куклу на подоконник и присела на колени, чтобы ее лицо было с моим на одном уровне с моим.
— Чтобы возродить наш род. Чтобы исполнить наш долг и наполнить эту землю жизнью.
На секунду я увидел в ней ту бабушку, которая с улыбкой рассказывала мне об этом доме, о нашей семье, о том, как она сидела на террасе, смотря вдаль, потом закрывала глаза, и с задумчивым лицом погружалась в воспоминания.
— Возможно, она подарит тебе счастливую жизнь, но для этого нужно доказать, что ты можешь творить.
Я поднес нож к ее горлу. Она не смеет так мной мной говорить!
— Мне не нужно никаких подарков. Я уже хозяин этого дома. Я хозяин этого сна!
Бабушка позволила себе улыбнуться, она не боится меня и просто смотрит в окно. Я повернулся к нему и увидел кладбище — вереницы крестов у деревьев. Она с каким-то спокойствием, даже умиротворением, посмотрела на них.
— Знаешь, Максим, а ведь я всегда любила лилии. Можешь положить пару цветочков на мою могилку?– она смотрит мне в глаза, в них отражается какой-то мальчик. Его лицо наполнено злостью, несвойственным величием, властью и силой.
— Я сожгу твою могилу!
Нож резко входит в ее шею
— Я сожгу этот дом!
Лезвие разрывает ее жилы.
— Я уничтожу этот поселок со всем твоим родом!
Ее кровь холодная
— Я спасу эту семью!
Еще немного и ее голова просто упадет с плеч.
— Я заставлю ее полюбить себя!
Ее тело падает передо мной, под ее подбородком какое-то месиво, труха из прожилок и капель крови. Неплохая картина.
_______________________________________________________________________________________________________
