Сегодня на кладбище был первый заморозок. Не снег, а именно злой, сухой холод, который пробирает до костей. Воздух стал тонким и острым, как битое стекло. Под ногами хрустели замёрзшие листья, и этот звук был единственной музыкой в этом царстве тишины.
Его могила была под стать дню. Не кричащая роскошь, а холодная, брутальная основательность. Прямоугольник из почти белого мрамора, отполированного до зеркального блеска. Никаких ангелов, никакой скорби. Просто камень, имя и даты, выгравированные с математической точностью. Вся эта конструкция не скорбела. Она сообщала о статусе. О вечности.
И подпись, вырезанная строгим, деловым шрифтом:
«Он всегда о нас заботился».
Я протянул руку и коснулся камня. И тут же отдернул. Мрамор не просто был холодным. Он высасывал тепло, как чёрная дыра, будто я дотронулся до сердца, которое никогда и не билось. Меня затянуло в эту ледяную, звенящую пустоту.
Я сидел во главе стола в большом, дорогом и стерильном доме. Ужин был изысканным и безвкусным. Моё тело — сухое, с цепкими пальцами, привыкшими считать, а не обнимать. Напротив — моя семья. Жена с потухшими глазами, которая даже не поднимала головы от тарелки, и дочь-подросток, смотревшая в свою тарелку, как в план побега.
— Пап, — начала дочь, и её голос прозвучал в мёртвой тишине неуместно громко. — Нам в классе предлагают поехать на экскурсию... на три дня.
Я поднял на неё глаза, и мой взгляд остановил её на полуслове.
— Сколько? — спросил я. В моём голосе не было интереса. Только запрос данных.
Я молча отложил вилку. — Пятнадцать тысяч. Каков ожидаемый возврат инвестиций?
Она непонимающе захлопала ресницами.
— Что?.. Ну... я посмотрю достопримечательности. Будет весело.
— «Весело», — повторил я, как будто пробовал на вкус ядовитое слово. — «Весело» — это эмоция. Эмоции — это пассив. Они не приносят дивидендов. Пятнадцать тысяч — это три акции газовой компании. Через десять лет они превратятся в пятьдесят. Во что превратятся твои «воспоминания»? В пыль. В неэффективно потраченный ресурс.
В её глазах собирались слёзы — ещё одна статья расходов. Бесполезная трата солей и воды.
— Я забочусь о твоём будущем, — отчеканил я. — О твоём реальном, обеспеченном будущем, а не о сиюминутных желаниях. В просьбе отказано.
Она не заплакала. Просто встала и молча ушла.
Я остался один. Я не чувствовал вины. Я чувствовал правоту. Я любил их. Моя любовь была в цифрах на банковском счёте. В акциях. В недвижимости. Я строил для них крепость из денег, а они, идиоты, хотели выглянуть наружу, чтобы понюхать цветочки. Я защищал их от главного врага — от бедности.
В тот вечер я умер. От инсульта. Прямо в своём кабинете, перед открытым сейфом, пересчитывая пачки наличных. Просто чтобы успокоиться. Чтобы почувствовать их тёплую, плотную тяжесть в руках. В тот момент, когда цифры сошлись, что-то в мозгу лопнуло. Я упал, и моя щека прижалась к холодной стали сейфа. Последняя мысль была не о семье, а о том, что я не успел составить завещание так, чтобы они не промотали всё на свои «эмоции».
Я очнулся, стоя на коленях перед могилой. Мои собственные зубы стучали от холода, который шёл не снаружи, а изнутри.
Я вытащил блокнот. Пальцы одеревенели.
«Он не заботился. Он владел. Его семья была не близкими людьми, а самыми рискованными активами в его портфеле. Он строил им не будущее, а золотую клетку, умирая от страха, что они научатся летать. Его сердце было не мышцей. Оно было калькулятором. Умер, обнимая единственное, что по-настояшему любил — холодный, мёртвый металл».
Я захлопнул блокнот. Порыв ледяного ветра швырнул мне в лицо горсть мёртвых листьев. Они зашуршали по полированному мрамору, как пересчитываемые бумажные купюры.
