Папина дочка

Ирка в который раз переставила тарелки на столе. Вот ведь загогулина какая – двадцать пять лет прожили, а она до сих пор волнуется, когда накрывает для мужа праздничный ужин. Хотя какой он праздничный... Так, очередная репетиция прощания с дочкой.

– Катька! Вылезай уже из своей берлоги! — крикнула она в сторону детской. – Ща-а-ас! — донеслось в ответ привычное подростковое мычание.

Ирина вздохнула и поправила выбившуюся прядь. В последнее время она частенько ловила себя на мысли, что эти семейные посиделки становятся какими-то... ненастоящими, что ли. Вроде и готовит как раньше, и стол накрывает, а душевности той нет. Андрей вечно в телефоне копается, дочь в своём мире, а она... А что она? Крутится как белка в колесе – работа-дом-готовка-уборка.

– Андрюш, может хватит уже в эту штуковину пялиться? Ужин стынет, — она попыталась придать голосу игривость, но вышло как-то жалобно.

– Угу, — буркнул муж, не отрывая взгляда от экрана. В последнее время он всё чаще прятался за этим своим смартфоном, будто тот был щитом от семейных обязанностей.

Катька наконец соизволила появиться – взъерошенная, с наушником в ухе.

– Мам, я только перекушу быстренько, ладно? У меня там онлайн-консультация по поступлению через полчаса.

– Господи, доча, ну хоть поешь нормально! Смотри, я твой любимый жульен сделала...

На кухне витал аромат грибов и сливок, но Ирина уже чувствовала – сегодняшний вечер пойдёт наперекосяк. Вот ведь чувствовало её сердце...

Она потянулась за солонкой через стол и случайно задела локтем телефон мужа. Экран мигнул, высветив сообщение:

– Андрюша, спасибо за вчерашний вечер... Ты такой внимательный... Так хочется снова...

Мир словно застыл. В висках застучало, а во рту появился противный металлический привкус.

– У нас семейный ужин, а в твоём телефоне чужие признания? — голос предательски дрогнул.

Андрей дёрнулся, как от удара током, и потянулся к телефону, но Ирина уже крепко сжимала его в побелевших пальцах.

– Мам, пап, вы чего? — Катька наконец вытащила наушник и растерянно переводила взгляд с одного родителя на другого.

– А вот мы сейчас и узнаем... чего... — Ирина почувствовала, как предательские слёзы подступают к горлу. — Кто такая Марина? И почему она благодарит тебя за вчерашний вечер?

В кухне повисла звенящая тишина. Только где-то на плите предательски шипело убегающее молоко, да тикали старые часы – подарок свекрови на новоселье. Тик-так, тик-так... Двадцать пять лет этого тиканья. Четверть века совместной жизни. И вот – здрасьте-пожалуйста...

---

Андрей медленно поднял глаза от пустой тарелки.

– Ира, ты чего городишь? – его голос звучал устало и как-то безразлично.

– Я чего горожу? – Ирина грохнула телефоном об стол. – Я, значит, тут из кожи вон лезу, готовлю-убираю, а ты...

– Мам, да хорош уже! – Катька вскочила, опрокинув стул. – Вечно ты себя накручиваешь!

– А ты помалкивай! – Ирина резко повернулась к дочери. – Может, ты тоже в курсе папиных похождений?

Андрей побагровел:

– Какие ещё, на фиг, похождения? Ты себя-то слышишь?

– Ой, да ладно! – Ирина схватила телефон. – Сейчас я тебе зачитаю...

– Не надо ничего зачитывать, – Андрей вдруг как-то обмяк и потёр виски. – Марина – это...

– Молчи! – Ирина выставила руку вперёд. – Дай угадаю... коллега? Старая знакомая? Или как там это сейчас называется?

На кухне снова повисла тишина. Катька переводила растерянный взгляд с отца на мать, комкая в руках салфетку.

– Мам... – начала она тихо.

– Что – мам? Защищать его будешь? – Ирина почувствовала, как по щекам покатились горячие слёзы. – Двадцать пять лет... Двадцать пять лет коту под хвост!

– Да погоди ты! – Андрей стукнул кулаком по столу. Чашки жалобно звякнули. – Марина – это консультант по поступлению Катьки!

Ирина застыла с открытым ртом:

– Чего?..

– Того! – Андрей взъерошил седеющие волосы. – Хотел сделать сюрприз. Договорился с знакомой – она в приёмной комиссии университета работает. Вчера встретились, обсудили шансы Катькины...

– Без меня, значит? – голос Ирины дрогнул.

– Ой, всё! – Катька вдруг всхлипнула. – Достали вы уже оба! Я вообще никуда не поеду! Останусь тут с вами, двумя придурками!

Она выскочила из кухни, громко хлопнув дверью. В наступившей тишине было слышно, как на плите остывает нетронутый жульен.

– Сюрприз, значит... – Ирина медленно опустилась на стул. – А что ж ты телефон-то прятал?

– А вот потому и прятал! – огрызнулся Андрей. – Знал же, что ты всё не так поймёшь. Вечно тебе больше всех надо, вечно ты во всё суёшь свой нос!

– Это я сую нос? – Ирина почувствовала, как внутри всё закипает снова. – А кто втихаря решает судьбу нашей дочери?

– Господи, Ир... – Андрей устало прикрыл глаза. – Ну какую судьбу? Я просто хотел помочь...

– Как всегда – молча! Как всегда – один! – Ирина вскочила и принялась яростно собирать тарелки. – Всё сам, всё втихушку, а я так... кухарка при муже...

Снизу донесся требовательный стук в потолок. Соседка Петровна – божий одуванчик, не пропускающий ни одной семейной разборки в доме.

– Чтоб ты провалилась, старая карга! – прошипела Ирина, с грохотом опуская кастрюлю в раковину.

– В кои-то веки хотел как лучше, – Андрей покачал головой. – Знаешь, может оно и правильно, что так вышло. Надоело уже всё прятать, как нашкодивший пацан.

Ирина замерла у мойки:

– Это ты о чём сейчас?

– А о том, что задолбался я, Ир. – Он тяжело опустился обратно на стул. – Каждый шаг с тобой согласовывать, каждое решение оправдывать. Ты ж у нас всё знаешь, всё умеешь...

– Ну извини, что забочусь о семье! – она резко развернулась, разбрызгивая мыльную воду.

– Да не надо так заботиться! – Андрей повысил голос. – Я же не только муж, я ещё и отец. Имею право сам решать...

– Решать он имеет право! А я, значит, должна сидеть и помалкивать? Как мебель кухонная?

– Мам... пап... – в дверях снова появилась заплаканная Катька. – Можно я скажу?

– Ну говори уже! – хором выдохнули родители.

– Я... это... в этот универ и не собиралась поступать.

Повисла пауза. Андрей медленно повернулся к дочери:

– В смысле?

– А в прямом! – Катька шмыгнула носом. – Я в художку хочу. На дизайнера.

– Куда?! – Ирина схватилась за сердце. – А как же экономический? Мы же договорились...

– Вы договорились! – в голосе дочери появились истеричные нотки. – Вы вечно всё за меня решаете! Вот папа со своей Мариной, ты со своим экономическим...

– А ты что же молчала? – тихо спросил Андрей.

– А что говорить-то? Вы же друг друга не слышите, куда уж меня услышать...

Ирина вдруг почувствовала, как ноги становятся ватными. Она медленно опустилась на табуретку.

– Доча... – начала она.

– Не начинай, мам! – Катька всхлипнула. – Вы оба... вы как будто в разных мирах живёте. Папа всё молча делает, ты всё молча терпишь, а потом бах! – и скандал на пустом месте.

В этот момент в дверь позвонили. Все трое вздрогнули.

– Это Петровна припёрлась, – Ирина устало махнула рукой. – Сейчас начнётся...

Андрей вдруг встал:

– Я открою.

– Куда?! – Ирина дёрнулась следом.

– Да пусть идёт, – Катька опустилась на стул. – Пусть хоть кто-нибудь что-нибудь сделает...

За дверью оказалась не только Петровна, но и её внучка Настя – бывшая одноклассница Катьки, а ныне студентка третьего курса той самой художки.

– Чё у вас тут за бедлам? – Петровна бочком проскользнула в прихожую. – Я уж думала, убивают кого...

Настя закатила глаза:

– Баб, ну что ты сразу в лоб-то...

– А чего церемониться? – старушка пропылила на кухню. – Ой, а жульен-то стынет! Бессовестные...

Катька вдруг прыснула со смеху. За ней не выдержала Ирина. Андрей стоял в дверях, переводя недоуменный взгляд с жены на дочь.

– Насть, – вдруг выпалила Катька, – расскажи предкам, как ты в художку поступала!

Настя смутилась:

– Да чего рассказывать... Бабуля тоже против была. Всё медицинский пихала – типа, престижно, денежно...

– И что? – Ирина подалась вперёд.

– А то! – встряла Петровна. – Сейчас на четвёртый курс переходит, уже заказы берёт. Намедни такую картину забабахала – в соцсетях все с ума посходили!

– В смысле? – Андрей нахмурился.

– В прямом! – Настя достала телефон. – Вот, глядите. Это мой последний проект – редизайн городского парка. А вот тут – интерьеры для нового ресторана. Они уже по моим эскизам ремонт начали...

Ирина почувствовала, как к горлу подступает ком. Она посмотрела на дочь – та сидела, закусив губу, с надеждой глядя на родителей.

– Ты поэтому всё время в комнате торчишь? – тихо спросил Андрей. – Рисуешь?

Катька молча кивнула.

– А ну-ка, показывай! – Петровна по-хозяйски уселась за стол. – Чего там у тебя наваяно...

– Да ладно, не надо... – Катька замялась.

– Надо, Катя, надо, – вдруг твёрдо сказала Ирина. – Мы должны увидеть.

Через пять минут вся семья, включая Петровну с внучкой, рассматривала Катькины работы. Эскизы, наброски, целые проекты интерьеров – всё то, что она прятала последние два года.

– А это что? – Андрей взял последний лист.

– А это... – Катька покраснела. – Это наша кухня. Какой она могла бы быть.

На рисунке их старенькая кухня преобразилась до неузнаваемости. Светлая, просторная, с удобной барной стойкой и уютным уголком для семейных посиделок.

– Господи, Катюш... – Ирина провела пальцем по рисунку. – Почему же ты молчала?

– А вы бы услышали? – дочь пожала плечами. – Вы же всё решили: престижная профессия, стабильная работа...

– Как твой отец, да? – Ирина посмотрела на мужа. – Всю жизнь в бухгалтерии, хотя в молодости машины проектировал...

Андрей дёрнулся:

– Ты помнишь?

– Конечно, помню! Все стены в общаге были завешаны твоими чертежами. А потом... потом нужны были деньги, квартира, стабильность...

– Во-во! – встряла Петровна. – А стабильность – она вона где! – старушка постучала скрюченным пальцем по Катькиным рисункам. – В том, чтоб дело своё любить!

– Мам, пап... – Катька переводила взгляд с одного родителя на другого. – Я всё понимаю, правда. Но я не хочу, как вы – всю жизнь делать то, чего душа не просит...

В кухне повисла тишина. Было слышно только, как тикают старые часы – свидетели стольких семейных драм и примирений.

– Знаешь, – вдруг сказал Андрей, обращаясь к жене, – а ведь я до сих пор иногда рисую. По ночам, когда никто не видит...

– А я стихи пишу, – эхом отозвалась Ирина. – В телефоне заметки прячу...

Они посмотрели друг на друга – как будто впервые за долгие годы по-настоящему увидели.

– Ну что, по жульену? – деловито поинтересовалась Петровна. – А то остыл уже совсем...

ЕЩЁ РАССКАЗЫ

ЧАСТЬ 1: РАЗОБЛАЧЕНИЕ

Ирка сидела на кухне, бессмысленно таращась в экран телефона. Банковская выписка плыла перед глазами, цифры прыгали, но главное она уже поняла — их сбережения, все до копеечки, исчезли со счёта.

— Андрюш, — она старалась говорить спокойно, хотя внутри все клокотало. — Ты не глянешь, что тут с нашим счётом? Может, глючит приложение...

Муж возился в прихожей, разуваясь после работы. Привычно кряхтел, снимая ботинки — последнее время прихватывала спина, но к врачу, как водится, не загонишь.

— А чё там глядеть? — донеслось из прихожей. — Всё путём.

Ирка почуяла неладное. За двадцать лет вместе научилась различать все оттенки его голоса. Этот притворно-беспечный тон она знала слишком хорошо.

— Путём? — Она встала, прислонилась к дверному косяку. — А куда делись наши четыреста тысяч?

Андрей замер с ботинком в руках. На его круглом добродушном лице промелькнула растерянность, которую он тут же попытался скрыть улыбкой.

— Слышь, Ир, ты только не кипятись...

— Я не кипячусь. — Она сжала телефон так, что побелели костяшки пальцев. — Я спрашиваю: где деньги, которые мы копили на операцию Наташке?

— Пришлось Вовке одолжить, — выдохнул он. — У него там такое дело...

— Какое ещё дело? — В висках застучало. — Ты отдал все наши сбережения своему брату? Без моего согласия?

— Да ты не поняла! — Андрей наконец разулся и двинулся к ней, разводя руками. — Он вернёт! У него там бизнес горит, реально выгодная тема...

— Выгодная тема? — Ирка горько усмехнулась. — Как в прошлый раз? И позапрошлый? Сколько раз твой братец уже прогорал?

— Ну чё ты начинаешь? — Андрей набычился. — Он же родной человек! Не мог я его кинуть!

— А дочь не родная? — Голос предательски дрогнул. — Ей операцию через два месяца делать! Или ты забыл?

В этот момент хлопнула входная дверь — вернулась Наташка. Ирка поспешно смахнула навернувшиеся слёзы.

— Чего это вы? — Дочь настороженно переводила взгляд с одного родителя на другого.

— Ничего, солнышко. — Ирка попыталась улыбнуться. — Уроки сделала?

— Мам, мне шестнадцать. Хорош как с малявкой разговаривать.

Наташка прошла мимо них, слегка прихрамывая. Эта чуть заметная хромота резанула Ирку по сердцу.

— Мы потом поговорим, — процедила она, глядя мужу в глаза. — Только не думай, что это всё.

ЧАСТЬ 2: НАДЕЖДЫ И СОМНЕНИЯ

Ночью Ирка не могла уснуть. Лежала, глядя в потолок, пока рядом мерно сопел Андрей. Так и подмывало пихнуть его в бок, растолкать, высказать всё, что накипело. Но что толку? Он как всегда включит свою волынку про "родная кровь", "должны помогать", "всё устаканится".

Вовка, Вовка... Вечно у него какие-то схемы, прожекты, а потом — пшик. То контейнеры из Китая, то какая-то мутная история с автозапчастями. И каждый раз Андрей как миленький развешивает уши, будто забыл все прошлые косяки братца.

Телефон тихонько пиликнул — сообщение. Ирка потянулась к тумбочке.

"Мам, ты не спишь?" — Наташка, хотя время час ночи.

"Не сплю. Что-то болит?"

"Да не... Слышала, как вы с папой собачились. Опять из-за дяди Вовы?"

"Спи давай. Взрослые сами разберутся"

"Мааам! Я же не тупая. Это из-за денег на операцию, да?"

Ирка закусила губу. Вот только этого не хватало — чтоб дочь переживала.

"Всё будет хорошо, зая. Спи"

"Знаешь... а может ну её, эту операцию? Я уже привыкла..."

От этих слов у Ирки защипало в глазах. Привыкла она! К косым взглядам, к шепоткам за спиной, к тому, что на физру не берут...

— Ир, ты чего не спишь? — сонно пробормотал Андрей, поворачиваясь к ней.

— А то ты не знаешь, — огрызнулась она.

— Ну вот опять... — Он приподнялся на локте. — Слушай, я завтра с Вовкой встречаюсь. Он всё объяснит, покажет документы...

— Какие ещё документы? — Ирка резко села в постели. — Ты что, реально веришь в его очередные байки?

— Ир, ну ты пойми...

— Нет, это ты пойми! — В горле стоял ком. — Я двадцать лет всё понимаю! Понимаю, когда он занимает и не отдаёт, понимаю, когда ты последнее ему тащишь! Но это уже через край! Это деньги Наташки!

— Да вернёт он! — Андрей тоже повысил голос, но тут же спохватился, заговорил тише: — Клянусь, вернёт! У него реально крутая тема...

— Ага, как всегда, — Ирка горько усмехнулась. — Только знаешь что? Если он не вернёт до операции — можешь собирать манатки и валить к своему братцу. Я не шучу.

— Ты что несёшь? — Андрей аж задохнулся от возмущения.

— А вот то! Выбирай, дорогой: или семья, или вечные косяки твоего Brothers Band!

За стеной скрипнула кровать — видно, Наташка проснулась от их перепалки. Ирка с силой вдавила лицо в подушку, сдерживая рыдания.

— Ладно, давай спать, — примирительно проговорил Андрей, погладив её по плечу. — Утро вечера мудренее...

"Утро вечера мудренее", — передразнила она про себя. Вечная его отмазка, когда нечего сказать. А время тикает, операция через два месяца, и где взять такие деньги — один бог знает...

ЧАСТЬ 3: НЕПРОСТАЯ ВСТРЕЧА

На следующий день Вовка припёрся как ни в чём не бывало. Явился под вечер, когда вся семья собралась на кухне — Ирка готовила ужин, Наташка сидела в телефоне, а Андрей возился с кофеваркой.

— О, какие люди! — раздался от двери его звонкий голос. — Привет семейству!

Ирка дёрнулась, чуть не выронив половник. Только его тут не хватало.

— Здрасьте, — буркнула она, не оборачиваясь.

— Вовян! — Андрей просиял. — А мы как раз кофеёк...

— Не откажусь, братиш! — Вовка плюхнулся на табуретку, потрепал проходящую мимо Наташку по голове. — О, племяшка, совсем большая стала! Как дела в школе?

— Нормас, — дочь отодвинулась, исподлобья глянув на дядю.

Ирка с грохотом поставила кастрюлю на плиту. Вовка, как всегда, лучился оптимизмом — свежая стрижка, модная рубашка, золотая цепь на шее. Глядя на него, никто бы не подумал, что человек в полной заднице и только что взял в долг четыреста тысяч.

— Ириш, ты это... не сердись, — он виновато улыбнулся. — Я же всё верну, даже с процентами!

— Да что ты говоришь? — Она наконец повернулась к нему. — Прям как те пятьдесят штук, что брал на автозапчасти?

— Ну ты вспомнила! — Вовка махнул рукой. — То была фигня, неудачный расклад. А щас реально золотое дно! Андрюх, покажи им...

Андрей засуетился, полез в карман за телефоном.

— Вот, смотри! — Он протянул трубку Ирке. — Это бизнес-план. Всё просчитано!

— Бизнес-план? — Она даже не взглянула на экран. — А может, лучше расскажете, где взять деньги на операцию Наташке? До неё, если кто забыл, два месяца осталось.

— Мам, да хорош уже! — вдруг взорвалась дочь. — Достали со своей операцией! Может, я вообще не хочу!

— Что значит не хочешь? — Ирка похолодела.

— То и значит! Вы из-за неё собачитесь, папа как побитый ходит... — Наташка вскочила, с грохотом отодвинув стул. — Надоело! Буду хромать дальше, невелика беда!

— Наташ... — Андрей растерянно шагнул к дочери.

— Всё, харе! — Она выскочила из кухни, хлопнув дверью так, что звякнули чашки в серванте.

Повисла тяжёлая тишина. Было слышно, как на плите шкворчит масло и тикают старые часы на стене.

— М-да... — протянул Вовка. — А я тут, значит, со своими проблемами...

— Ну наконец-то дошло! — Ирка скрестила руки на груди. — Может, объяснишь теперь братцу, что твои проблемы подождут?

— Так я...это... — Вовка заёрзал на табуретке. — У меня тут вариантик наметился... Можно часть денег уже через неделю вернуть.

— Да? — В голосе Ирки зазвенел металл. — И откуда такое счастье?

ЧАСТЬ 4: РАЗВЯЗКА И ПРОЗРЕНИЕ

Через неделю их жизнь перевернулась с ног на голову. Вовка, вопреки всем ожиданиям, появился с деньгами. Правда, не со всей суммой — но притащил двести штук.

— Продал тачку, — сказал он, выкладывая на стол пачку купюр. — Всё равно не по карману она мне была...

Ирка смотрела на деньги, не веря своим глазам. За двадцать лет это был первый раз, когда Вовка реально что-то вернул.

— Остальное через месяц будет, — добавил он, избегая смотреть в глаза. — Честно, Ириш. Я всё понял.

— Чего ты понял? — она недоверчиво хмыкнула.

— Что нельзя так... — Вовка вздохнул, плюхнувшись на стул. — Наташка вчера мне позвонила. Знаешь, что сказала?

Ирка замерла с чашкой в руках:

— Что?

— Сказала: "Дядь Вов, я ведь из-за тебя на операцию не пойду. Чтоб родители не ругались. Буду хромой ходить, зато все живы-здоровы". Представляешь? — Он потёр лицо руками. — У меня аж мурашки по коже...

— Господи... — У Ирки защипало в глазах. — Вот дурёха...

— Не дурёха, — вдруг твёрдо сказал Вовка. — Умнее нас всех оказалась. Я потом всю ночь не спал, думал... Что ж я за урод такой? Родного брата подставляю, племяшку калечу...

— Не калечишь, — Андрей, молча слушавший их разговор, положил руку брату на плечо. — Всё наладится.

— Наладится, — кивнул Вовка. — Я ещё кое-что надумал. Квартиру свою сдавать буду, к матери перееду. Через месяц точно все деньги верну.

— Да ладно, — Ирка махнула рукой. — Не до такого уж...

— Нет, Ириш, — он поднял на неё глаза, и она вдруг увидела в них что-то новое, незнакомое. — Так правильно будет. Хватит в вечного подростка играть. Сорок лет мужику, а всё в игрушки играю...

Вечером, когда Вовка ушёл, они сидели с Андреем на кухне. Наташка уже спала, в форточку задувал тёплый майский ветер, а они всё молчали, не зная, с чего начать разговор.

— Знаешь, — наконец сказала Ирка, — я ведь не со зла тогда... Просто испугалась.

— Знаю, — он взял её за руку. — Я тоже хорош — не посоветовался, психанул...

— Слышь, Андрюх, — она вдруг улыбнулась, — а ведь твой братец не такой уж пропащий...

— А я что говорил? — он тоже заулыбался. — Просто повзрослеть надо было.

— Иногда для этого нужно услышать правду от ребёнка, — Ирка сжала его руку. — Завтра с Наташкой поговорим? Насчёт операции?

— Поговорим, — кивнул он. — Теперь всё будет хорошо.

И она поверила. Впервые за долгое время по-настоящему поверила, что всё наладится.

• – Ты продал нашу машину втихаря, а как же наши мечты, – с болью спросила жена, держа в дрожащих руках документы о продаже

• ЕЩЁ РАССКАЗЫ

Часть 1. Тревожные звонки

– Алиночка, доченька, ты бы хоть чайку попила... – Вера Николаевна прислонилась к закрытой двери дочкиной комнаты. Тишина. Только едва слышное шуршание за дверью выдавало: там кто-то есть, там её девочка.

– Я тут оставлю, на столике. Любимый, с жасмином... – голос дрогнул.

Вера машинально огладила складки домашнего платья. В голове крутилось: "Как же так? Ещё месяц назад всё было нормально". Она помнила их последний настоящий разговор – за этим же чаем, с теми же чашками из сервиза, который подарила бабушка.

– Мам, представляешь, у нас такой классный препод по истории искусств! – щебетала тогда Алина, размахивая руками. – Он так рассказывает про эпоху Возрождения, прямо мурашки!

"А теперь что? Заявление об отчислении будто гром среди ясного неба. И эта записка корявым почерком: 'Простите. Я больше не могу.'"

Вера прерывисто вздохнула, прислушиваясь к звукам за дверью. Тихо. Опять тихо.

Звонок телефона разрезал тишину.

– Алло, Ларис... – устало выдохнула Вера.

– Ну как она? – голос подруги звучал встревоженно.

– Всё так же. Третий день не выходит. Ест, только когда мы спим. Я уже и к двери еду ставлю, и разговариваю с ней... Как со стенкой.

– А Сергей что?

– А что Сергей? – Вера невесело усмехнулась. – "Да пройдёт это, – говорит, – блажь какая-то. Вот в армии бы..."

– Типичный папаша, – хмыкнула Лариса. – Слушай, а может... это, ну... мальчик какой?

– Да какой мальчик, Ларис! – Вера понизила голос, отходя от двери. – Она ж у меня такая правильная была. Вся в учёбу. На свиданки эти только нос воротила. "Мам, – говорит, – вот получу диплом, тогда и будем личную жизнь устраивать".

– Вот-вот... – протянула Лариса. – Слишком правильная. Знаешь, ко мне на приём такие часто приходят. Отличники бывшие. Срываются.

– В каком смысле? – Вера напряглась.

– В прямом. Давление родительское, ожидания эти вечные... Копится-копится, а потом – бах!

– Какое давление, ты что? – возмутилась Вера. – Мы ж её никогда не заставляли. Сама всё...

– Вер, я ж психолог. И я тебя сто лет знаю. "Доченька, ты у меня самая-самая", "Доченька, ты же можешь лучше", "Ты же моя умница"... Не узнаёшь?

Вера прикусила губу. Перед глазами всплыло: Алинка, совсем маленькая, показывает четвёрку в дневнике. И её собственный разочарованный вздох: "А что ж не пятёрка, дочь? Ты же можешь лучше..."

– Господи, Ларис... – голос задрожал. – Что же делать-то?

– Для начала – перестать давить. Совсем. Еду оставляй, но не доставай разговорами. Просто скажи один раз: "Я рядом. Когда захочешь поговорить – я здесь".

– И всё?

– И всё.

Вера вернулась к двери. За ней всё так же тихо шуршало что-то. Может, листы переворачивает? Или в телефоне копается? Раньше делилась каждой мелочью, а теперь...

– Алиночка... – тихонько позвала она. Потом вспомнила совет Ларисы и твёрже сказала: – Я просто хочу, чтобы ты знала. Что бы ни случилось – я рядом. Когда захочешь поговорить – я здесь.

За дверью что-то упало. Потом тихий всхлип.

– Спасибо, мам... – голос был едва слышен, но Верино сердце подпрыгнуло. Первые слова за три дня!

Она прислонилась к стене, медленно сползая на пол. Слёзы катились по щекам. "Господи, помоги мне! Помоги понять, что с ней. Помоги достучаться..."

Это только начало длинной дороги, она понимала. Но первый шаг сделан. Теперь главное – набраться терпения.

Часть 2. Когда старые методы не работают

На часах три ночи. Вера сидела на кухне, машинально помешивая давно остывший чай. За окном завывал октябрьский ветер, швыряя в стекло мокрые листья.

Скрип входной двери заставил вздрогнуть.

– Ты чего не спишь? – Сергей устало опустился на стул. От него пахло сыростью и табаком.

– Гулял? – Вера подняла бровь.

– Да так... Проветрился, – он потер лицо руками. – Слушай, может, взломаем эту чёртову дверь? Сколько можно в игрушки играть?

– Сереж...

– Что "Сереж"? Неделю уже сидит, как сыч! Это ненормально! – он стукнул ладонью по столу, чашки жалобно звякнули.

– Тише ты...

– А что тише? – зашипел он. – Да её психиатру показывать надо! А мы тут в поддавки играем!

Вера поморщилась:
– Перестань. Лариса сказала...

– Да что твоя Лариса понимает! – Сергей вскочил, заметался по кухне. – "Психолог, психолог"... Тьфу! Вот в наше время...

– В ваше время что? – раздался вдруг тихий голос от двери. Там стояла Алина – бледная, в растянутой футболке, с тёмными кругами под глазами.

– Алиночка... – Вера привстала.

– В наше время не было этих соплей! – Сергей шагнул к дочери. – Что за детский сад устроила? А ну марш в колледж!

– Пап... – Алина обхватила себя руками, словно защищаясь. – Ты не понимаешь...

– Чего я не понимаю? Что ты решила всю жизнь псу под хвост пустить? Что мы с матерью для тебя всё делали, а ты...

– Серёжа, прекрати! – Вера встала между ними.

– Вот именно... – прошептала Алина. – Всё делали. Всё решали. А я... я даже не знаю, чего сама хочу! – её голос сорвался.

– Как это не знаешь? – опешил Сергей. – Диплом получить, работу нормальную...

– А если я не хочу? – вдруг крикнула Алина. – Если меня тошнит от этих лекций? Если я не могу больше быть вашей "умницей-отличницей"? Если я... я просто хочу понять, кто я такая! Без ваших планов на мою жизнь!

Вера замерла. В голове всплыли слова Ларисы: "Давление родительское, ожидания эти вечные..."

– Да что ты несёшь... – начал Сергей.

– Доченька, – перебила его Вера, осторожно шагнув к Алине. – Ты права. Прости нас.

– Что?! – поперхнулся Сергей.

– Я сказала – она права, – твёрдо повторила Вера. – Мы всё решали за неё. А ей нужно... – она запнулась, подбирая слова, – нужно найти себя. Самой.

Алина подняла на мать заплаканные глаза:
– Правда? Ты... ты правда так думаешь?

– Правда, – Вера через силу улыбнулась. – И мы... я постараюсь не давить. Только не закрывайся, ладно? Говори с нами. Даже если нам не понравится то, что ты скажешь.

– Вы что, обе с ума сошли? – Сергей в отчаянии взмахнул руками. – Какое "найти себя"? А жить на что?

– Пап, – Алина впервые за долгое время улыбнулась, хоть и сквозь слёзы. – Я не собираюсь сидеть на шее. Я... я пойду работать. Может, в книжный... И буду думать, что дальше.

– В книжный? С твоими-то способностями?

– Сергей! – оборвала его Вера. – Хватит.

Он осёкся, посмотрел на них обеих, покачал головой и вышел, громко хлопнув дверью.

– Мам... – Алина шагнула к матери. – Ты правда... правда разрешаешь?

Вера притянула дочь к себе, чувствуя, как дрожат её плечи:
– Глупая моя... Я не разрешаю. Я просто... просто хочу, чтобы ты была счастлива. По-настоящему.

Они стояли, обнявшись, а за окном всё так же швырял в стекло мокрые листья октябрьский ветер. Но теперь в его завывании Вере слышалась какая-то надежда.

Часть 3. Первые шаги

– Опять уходишь? – Сергей хмуро наблюдал, как Алина собирается на работу. – В своём "книжном раю"?

– Пап, не начинай, – она привычным жестом намотала на шею шарф. – У меня сегодня интересная смена – творческий вечер молодых поэтов.

– Тьфу! – Сергей демонстративно уткнулся в телефон. – Лучше б в нормальное место пошла. В банк там, или...

– Серёжа! – Вера выглянула из кухни. – Мы же договорились.

Прошло два месяца. Два месяца, как Алина устроилась в маленький книжный магазинчик на соседней улице. "Зато недалеко от дома", – успокаивала себя Вера, хотя сердце щемило каждый раз, когда она думала о брошенном колледже.

– Мам, я сегодня попозже, – Алина чмокнула мать в щёку. В глазах появился давно забытый блеск. – Может, с ребятами после вечера посидим...

– С какими ещё ребятами? – встрепенулся Сергей.

– С нормальными, пап. Они стихи пишут, представляешь? – она улыбнулась. – Такие классные! И никто из них не учится в престижном вузе, представляешь?

– Только этого не хватало... – буркнул Сергей.

Вера промолчала, только крепче стиснула полотенце в руках. "Господи, только бы не связалась с кем... А с другой стороны – хоть ожила немного".

– Ладно, я побежала! – Алина порхнула к двери, но вдруг обернулась: – Кстати, мам... Помнишь, ты говорила, что в юности стихи писала?

– Было дело, – Вера смущённо улыбнулась. – А что?

– Почитаешь как-нибудь? Представляешь, а я и не знала... – она осеклась, виновато глянув на мать. – Слушай, а почему бросила?

Вера замерла. Перед глазами всплыло: тетрадка в кожаной обложке, выпускной класс, мамино суровое: "Хватит глупостями заниматься! О будущем думать надо..."

– Да так... – она махнула рукой. – Взрослая жизнь началась...

– Херня это всё! – вдруг громко сказал Сергей, вставая. – Взрослая жизнь – это работа нормальная, а не бумажки марать!

– Пап, ну вот опять...

– Что "опять"? Думаешь, не вижу, к чему идёт? Сначала колледж бросила, теперь с этими... поэтами связалась! Стихи ей подавай! А дальше что? На улице с гитарой сидеть будешь?

– А хоть бы и с гитарой! – Алина вспыхнула. – Это моя жизнь!

– Твоя жизнь? – Сергей побагровел. – А кто тебя кормит? Кто одевает? Кто...

– Хватит! – Вера с грохотом опустила сковородку. – Оба замолчите!

В кухне повисла тишина. Было слышно, как тикают часы и гудит холодильник.

– Алина, – Вера глубоко вздохнула. – Иди на работу. Только... позвони вечером, ладно?

– Ладно, мам, – она благодарно улыбнулась и выскользнула за дверь.

– А ты, – Вера повернулась к мужу, – прекрати её травить. Видишь же – она оживает потихоньку.

– Оживает? – он горько усмехнулся. – В бомжи оживает, ты хочешь сказать?

– Господи, Серёж... – Вера устало опустилась на стул. – Ей девятнадцать. Дай ей просто... пожить немного. Поискать себя.

– Как ты тогда искала? – он вдруг понизил голос. – Со своими стихами? И что нашла?

Вера вздрогнула. В горле предательски запершило.

– Вот именно, – он тяжело поднялся. – Пойду покурю.

А Вера сидела, невидяще глядя в окно. В ящике письменного стола, под старыми тетрадями, до сих пор лежала та самая кожаная тетрадка. И иногда, совсем редко, она доставала её и перечитывала наивные строчки...

Телефон тренькнул сообщением. От Алины:

"Мам, спасибо тебе. За всё. Я тебя люблю ❤️"

Вера улыбнулась сквозь навернувшиеся слёзы. Открыла ящик стола, достала потрёпанную тетрадку...

Часть 4. Когда кончается зима

– Что это? – Алина замерла в дверях гостиной. На журнальном столике лежала знакомая тетрадка в потёртой кожаной обложке.

– Нашла вот... – Вера смущённо улыбнулась. – Перечитывала ночью.

– Можно? – Алина присела рядом, благоговейно протянула руку к тетрадке.

Вера кивнула. Сердце заколотилось – словно душу наизнанку выворачивают. Там, на пожелтевших страницах, жила другая она – юная, мечтающая, не знающая, что "так не бывает"...

"В городе март разлил акварели,
Лужи искрятся под солнцем весны.
Я так давно не писала – неделю,
Я так давно не видала те сны..."

– Мам... – Алина подняла глаза. – Это... это же прекрасно! Почему ты правда бросила?

Вера вздохнула:
– Знаешь, иногда кажется, что будто и не бросала. Просто... запрятала поглубже. Как в твоём любимом "Хоббите" – зарыла клад и забыла, где искать.

– А сейчас? – Алина придвинулась ближе. – Сейчас пишешь что-нибудь?

– Да что ты... – Вера махнула рукой. – Какие там стихи, когда...

– Когда что? – раздался вдруг голос Сергея. Он стоял в дверях, привалившись к косяку.

– Пап, ты представляешь... – начала Алина.

– Представляю, – он как-то странно усмехнулся. – Я ведь тогда, в университете, именно в эти стихи и влюбился.

– Что? – Вера и Алина уставились на него.

– А ты не помнишь? – он подошёл, сел рядом. – Литературный вечер на первом курсе. Ты читала про март и акварели. А я стоял в дверях и думал: "Господи, какая красивая..."

– Сереж... – Вера почувствовала, как щёки заливает румянец.

– А потом, – он вздохнул, – потом была взрослая жизнь. Ответственность. Я ведь как лучше хотел... – он повернулся к Алине. – Чтоб у тебя всё было. Чтоб не пришлось, как нам...

– Пап... – Алина положила голову ему на плечо. – А может, это и не страшно? Ну, если придётся? Зато по-настоящему.

Сергей помолчал, потом хмыкнул:
– А знаешь... может, ты и права. Я тут вчера зашёл в твой книжный...

– Правда? – Алина встрепенулась.

– Ага. Послушал этих твоих... поэтов. И знаешь, что подумал? Что они, конечно, дурные. Но... живые.

– Пап! – Алина рассмеялась.

– А что? – он улыбнулся. – Вот твоя мать тоже была такая... живая. Пока не начала быть "как надо".

Вера почувствовала, как к горлу подступает ком. Всё правда – была живая. И куда всё делось?

– Мам, – Алина вдруг схватила её за руку. – А давай с нами? В следующий четверг новый вечер. Почитаешь?

– Да ты что! – Вера отшатнулась. – В моём-то возрасте...

– А что возраст? – Сергей вдруг притянул её к себе. – Помнишь, как в твоих стихах было? "Я так давно не видала те сны..." Может, пора увидеть?

Вера молчала, чувствуя, как по щекам катятся слёзы. А за окном робко звенела первая капель, и мартовское солнце расплёскивало по подоконнику золотые акварели.

Через неделю в маленьком книжном магазинчике было не протолкнуться. А они стояли втроём – седеющий мужчина, женщина с кожаной тетрадкой и девушка с сияющими глазами. И в воздухе пахло весной, кофе и... надеждой.

"В городе март разлил акварели..."

• – Телефончик завела, на какие шиши, позволь спросить? Небось, хахеря нашла, как я в твои годы

• ЕЩЁ

Всегда приятно получать подарки, а особенно от любимых своих детей.
Вот старшая дочь подарила мне картину. Сказала называется "Барсик лижет свою жопу". Наверное это лучший подарок за несколько лет. Тем более что она не дарит вообще свои картины и рисунки.
p.s холст, темпера. Рисовала девочка Ника 15 лет.

ЧАСТЬ 1. ТОЧКА КИПЕНИЯ

Дождь барабанил по карнизу, словно отбивая чечётку. В маленькой кухне хрущёвки было душно от пара кипящего чайника и напряжения, повисшего между двумя женщинами.

– Опять в своих махрах пришла? - Валентина Петровна скривилась, глядя на потёртые джинсы дочери. - Вся в краске. Что, эти ваши... перформансы снова?

Наташа молча поставила кружку с недопитым чаем. На клеёнчатой скатерти расплылось маленькое пятно - точно слеза скатилась.

– Мам, это называется стрит-арт. Мы делаем город красивее...

– Красивее? - Валентина грохнула ладонью по столу так, что ложки подпрыгнули. - Малевать по стенам - это теперь красота? Я тебя не для того растила, чтобы ты...

– А для чего? - Наташа подняла глаза, в которых плескалась застарелая обида. - Чтобы я, как ты, всю жизнь в поликлинике горшки таскала?

Валентина побледнела. Сквозь морщинки вокруг глаз проступила усталость – глубокая, как колодец.

– Ты... ты... - голос её задрожал. - Да я последнее на твои кисточки-краски отдавала! Думала, может, правда талант. А ты? По подворотням с этим... хлыщом!

– Мишка не хлыщ! Он...

– Молчи! - Валентина вскочила, опрокинув стул. - Видела я таких. Наобещает с три короба, а потом...

– Как папа, да? - тихо сказала Наташа.

В кухне повисла тишина – густая, как остывший кисель. Только чайник всхлипывал на плите, да форточка поскрипывала на ветру.

– Ты... - Валентина медленно опустилась на стул. - Ты не смеешь. Не смеешь его поминать!

– Почему, мам? Почему нельзя говорить о папе? Двадцать лет прошло!

– Потому что предателей в этом доме не поминают! - отрезала Валентина. - И не будет моя дочь якшаться с кем попало! Вон он, твой Мишка, на мотоцикле гоняет. Такой же безответственный...

– Господи, мам! Ему двадцать! Он студент политеха, у него светлая голова! А то, что на мотоцикле – так это его хобби!

– Хобби? - Валентина горько усмехнулась. - У твоего отца тоже было хобби – по бабам шастать. А я, дура, верила...

Наташа вздохнула. Этот разговор повторялся уже сотый раз. Все дороги вели к папе, который ушёл, когда ей не было и года.

– Мам, я не папа. И Мишка – не папа. Нельзя всю жизнь...

– Нельзя?! - Валентина вскочила. - А знаешь, что нельзя? Нельзя матери сердце рвать! Нельзя по стенам малевать, когда я тебя в люди вывести пытаюсь! В художественное училище пошла – я молчала. Думала, может, образумится. А ты?

– А что я? - Наташа тоже встала. - Я учусь хорошо! У меня выставка через месяц!

– Выставка! - Валентина всплеснула руками. - Лучше бы в бухгалтеры пошла! Или в медицинский! Думаешь, легко мне одной тебя тянуть было? А ты...

Я не просила меня тянуть! - выкрикнула Наташа. - Не просила мне каждый день напоминать, как тебе тяжело! Я просто хочу жить своей жизнью!

– Своей жизнью? - Валентина как-то странно затихла. - Ну что ж... Живи. Только не здесь.

– Что? - Наташа растерянно моргнула.

– Хочешь своей жизнью жить – живи. Но не в моём доме. - Валентина говорила тихо, чётко проговаривая каждое слово. - Собирай вещи. И к своему мотоциклисту.

– Мама... - Наташа побелела. - Ты это не серьёзно...

– Серьёзнее некуда. - Валентина отвернулась к окну. - Я тебя не для того растила, чтобы ты...

– Чтобы я была счастлива? - горько закончила Наташа.

Валентина молчала. За окном дождь усилился, превратившись в сплошную серую завесу. Где-то вдалеке прогремел гром.

– У тебя час. - наконец произнесла Валентина, не оборачиваясь. - Собирайся.

Наташа постояла ещё минуту, глядя в спину матери. Потом медленно вышла из кухни. В коридоре загремели ящики шкафа.

Валентина всё стояла у окна. По стеклу сбегали капли – совсем как слёзы по её щекам...

---

ЧАСТЬ 2. МАТЕРИНСКОЕ СЕРДЦЕ

Баба Зина стояла у подъезда, опираясь на старенькую клюку, когда увидела внучку с большой сумкой через плечо.

- Наташенька? Ты куда это собралась? - окликнула она.

Внучка замерла, потом медленно повернулась. Лицо заплаканное, глаза красные.

- Бабуль... Мама... Она меня выгнала.

- Чего-чего? - баба Зина нахмурилась. - А ну пойдём ко мне. Я тут пирожков с капустой напекла.

Наташа помотала головой:

- Не могу, бабуль. Мне к Мише надо...

- К Мише успеешь. Он никуда не денется, - баба Зина крепко ухватила внучку за локоть. - Пойдём, говорю. Не на улицу же тебе идти.

В маленькой бабушкиной квартирке пахло пирожками и мятным чаем. Наташа сидела на старом диване, обитом потёртым плюшем, а баба Зина суетилась у стола.

- На-ка, поешь. В горе-то еда первое лекарство.

- Не хочу, бабуль...

- Не хочу - не палочка, за пояс не заткнешь, - проворчала баба Зина. - Ешь давай. И рассказывай, что там у вас стряслось.

Наташа, всхлипывая, начала рассказывать. Про учёбу, про Мишу, про мамины упрёки. Баба Зина слушала, качала головой, а потом вдруг сказала:

- Эх, Валька-Валька... Всё папкины грехи тебе припоминает. А ведь сама такая же была.

- В смысле? - Наташа подняла глаза.

- А в прямом, - баба Зина тяжело опустилась в старое кресло. - Вылитая мать в молодости. Такая же упрямая, такая же своевольная. Тоже, помню, всё поперёк батькиной воли делала.

- Мама? - Наташа недоверчиво покачала головой. - Не может быть...

- Может-может, - баба Зина усмехнулась. - Ты думаешь, она сразу в медицину пошла? Как же! В театральное хотела. Танцевала, песни пела... А отец ей: только через мой труп! У нас, мол, все в роду или врачи, или учителя.

- И что?

- А то! Сбежала. Прямо после выпускного. К твоему отцу сбежала. Он тогда на мотоцикле гонял, красивый был, шальной... - баба Зина вздохнула. - Валька моя так его любила, так любила... А он...

- Ушёл, - тихо закончила Наташа.

- Ушёл, - кивнула баба Зина. - К какой-то медсестре из своей больницы. А Валька с тобой на руках осталась. Вот тогда и пошла в медучилище. Деваться-то некуда было.

За окном снова громыхнуло. Дождь всё не унимался.

- А знаешь, что самое страшное? - баба Зина подалась вперёд. - Не то, что он ушёл. А то, что она свою мечту похоронила. Словно дверь в сердце закрыла. И теперь боится, что ты...

- Что я тоже дверь закрою? - Наташа горько усмехнулась.

- Нет, девонька. Боится, что ты свою дверь откроешь. И улетишь. Как она когда-то хотела.

Наташа молчала, теребя край бабушкиной скатерти.

- Бабуль, а ты... ты тогда её простила? Когда она сбежала?

Баба Зина долго смотрела в окно, где дождевые капли рисовали причудливые узоры.

- Знаешь, доченька, материнское сердце - оно особенное. Его пополам можно разорвать, а оно всё равно любить будет. Простила ли... Да разве ж тут прощать надо? Понять надо.

- А мама... она поймёт?

- Поймёт, - баба Зина ласково погладила внучку по голове. - Вот только сама с собой сначала разобраться должна. А ты к Мише своему иди. Только телефон не выключай. И забегай почаще, а то у меня пирожки остынут.

Наташа встала, обняла бабушку. От старенького халата пахло корицей и чем-то неуловимо родным.

- Спасибо, бабуль...

- Иди уже, - баба Зина утёрла глаза уголком платка. - А я к твоей матери загляну. Может, хоть чаю попьём вместе.

Когда за Наташей закрылась дверь, баба Зина тяжело вздохнула и перекрестила внучку вслед.

- Господи, вразуми их обеих... Ведь родная кровь всё-таки.

---

ЧАСТЬ 3. ЧУЖОЙ ПОРОГ

Мишина "однушка" на окраине города казалась Наташе одновременно и спасением, и клеткой. Маленькая, но уютная квартирка, где пахло растворимым кофе и машинным маслом.

- Борщ получился так себе, - Наташа поставила тарелку перед Мишей. - Не как у мамы...

- Да ладно тебе, - Миша потянулся к ней, обнял за талию. - Нормальный борщ. И вообще, ты же художник, а не повар.

- Угу, художник... - Наташа отвернулась к окну. - Бездарный и никому не нужный.

- Эй, ты чего? - Миша развернул её к себе. - Какой бездарный? У тебя выставка через две недели!

- Какая теперь выставка, Миш? Мои работы дома остались. В кладовке. Да и какой я художник... Мама права - надо было в бухгалтеры идти.

- Так, стоп! - Миша встал. - Я сейчас возьму мотоцикл и...

- Даже не думай! - Наташа схватила его за руку. - Не надо к маме ехать. Она... она тебя и на порог не пустит.

За окном каркнула ворона. Наташа вздрогнула - почему-то вспомнилось, как мама говорила: "Вороны - к несчастью".

- Ладно, не буду, - Миша вздохнул. - Но ты это... не раскисай. Прорвёмся!

Дни тянулись медленно. Наташа пыталась рисовать - купила дешёвых красок в магазине канцтоваров, нашла какой-то картон. Выходило бледно, не так как раньше.

Вечерами они с Мишей сидели на балконе, смотрели на закат. Он рассказывал про свои чертежи, про новый двигатель для мотоцикла. Она кивала, но думала о другом - как там мама? Пьёт ли на ночь молоко с мёдом от бессонницы? Поливает ли её любимые фиалки на подоконнике?

Телефон молчал. Только бабушка звонила каждый вечер:

- Как ты там, девонька?

- Нормально, бабуль...

- А мама твоя всё молчит. Сидит вечерами в твоей комнате. Думает, что я не знаю...

Однажды утром Миша сказал:

- Наташк, а давай уедем?

- Куда? - она даже ложку с кашей опустила.

- В Питер. У меня там друг, зовёт на работу в автомастерскую. И тебе там раздолье - музеи, галереи...

- В Питер... - Наташа представила маму, узнающую об их отъезде. Сердце сжалось. - Нет, Миш. Не могу я...

- Из-за матери? - он нахмурился. - Она же сама тебя выгнала!

- Не говори так! - Наташа вскочила. - Не смей! Она... она просто...

- Просто что? - Миша тоже встал. - Ломает тебе жизнь! Ты же талантливая, а она...

- А она моя мама! - Наташа закричала, сама не ожидая от себя такой силы в голосе. - Моя! И я... я не могу вот так...

Она выбежала на балкон. Внизу шумел город - чужой, равнодушный. Где-то там, в трёх остановках на автобусе, её дом. Тот самый, куда сейчас нет пути.

Миша подошёл сзади, обнял:

- Прости. Я не подумал...

- Знаешь, - Наташа вытерла слёзы, - а ведь она тоже сбегала когда-то. Бабушка рассказала. С папой моим. Тоже мечтала о другой жизни...

- И что?

- А ничего. Обожглась. И теперь боится, что я так же...

Внезапно зазвонил телефон. Наташа вздрогнула - на экране высветилось "Мама".

- Алё... - голос дрожал.

- Наташа? - мамин голос казался далёким и каким-то беспомощным. - Ты... ты как там?

- Нормально, - Наташа закусила губу.

- Я тут... - мама запнулась. - Твои работы нашла. В кладовке. Они... они очень хорошие.

Наташа молчала, боясь спугнуть этот момент.

- Выставка же через две недели? - мама кашлянула. - Может... может, заберёшь их? А то в кладовке сыро...

- Мам... - Наташа всхлипнула.

- Только... - мама говорила всё тише, - только давай не сегодня. Я... я ещё не готова.

- Хорошо, мам. Я поняла.

Когда связь прервалась, Наташа долго стояла на балконе, прижимая телефон к груди. Миша молча курил рядом.

- Знаешь, - наконец сказала она, - а в Питер мы всегда успеем. Правда?

Миша кивнул и крепче обнял её за плечи.

---

ЧАСТЬ 4. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Прошло две недели. Наташа стояла у знакомой двери, не решаясь позвонить. В руках - связка ключей: от квартиры, от подъезда... Родные, тяжёлые.

Дверь открылась сама.

- Ой... - мама отступила на шаг. Осунувшаяся, в старом домашнем халате. - Я думала, позвонишь...

- Ключи же есть, - Наташа переступила с ноги на ногу. - Можно?

Мама молча посторонилась. В квартире пахло пирогами.

- Бабушка приходила, - пояснила мама, перехватив взгляд дочери. - Сказала, что без пирогов с капустой ты не выживешь.

- А фиалки... - Наташа замерла у подоконника. - Они же...

- Засохли, - мама отвернулась. - Я забыла полить. Всё забываю в последнее время.

В коридоре тикали старые часы - те самые, что папа когда-то привёз из командировки. Тик-так, тик-так... Время, застывшее между двумя родными людьми.

- Твои работы в комнате, - мама теребила пояс халата. - Я их... я их на стену повесила. Посмотреть хотела, как это... для выставки будет.

Наташа прошла в свою комнату. Картины висели ровным рядом - пейзажи, портреты, городские зарисовки. А в центре - портрет мамы, который она рисовала тайком год назад. Молодая, смеющаяся женщина в цветастом платье.

- Это... это когда? - мама подошла сзади.

- С твоей старой фотографии. Той, где ты в театральном кружке.

- Господи... - мама прижала руку ко рту. - Откуда ты...

- Бабушка показала. И рассказала. Всё рассказала, мам.

Мама опустилась на кровать. Плечи задрожали.

- Я ведь тоже мечтала когда-то... О сцене, о славе... Всё думала - вот оно, счастье! А потом...

- А потом пришла любовь, - тихо сказала Наташа. - И ты сбежала. За своей мечтой.

- Глупая была, - мама вытерла глаза уголком халата. - Думала, мечты важнее всего. А потом поняла - нет ничего важнее семьи. Только поздно было...

- А я? - Наташа села рядом. - Я для тебя не семья?

Мама вздрогнула, повернулась к дочери:

- Ты... ты всё, что у меня есть! Я же... я же только защитить тебя хотела! Чтобы ты не повторила...

- Мам, - Наташа взяла её за руку. - Я не ты. И Миша - не папа. Нельзя всю жизнь бояться.

- А я боюсь, - мама всхлипнула. - Каждый день боюсь. Что уедешь, что забудешь... Что я одна останусь.

- Не останешься, - Наташа крепче сжала мамину руку. - Я же твоя дочь. А значит, такая же упрямая.

Мама вдруг рассмеялась сквозь слёзы:

- Это точно! Вся в меня... Господи, что ж я наделала-то...

- Ничего непоправимого, - Наташа прижалась к маминому плечу. - Главное, что мы обе это поняли.

За окном снова начался дождь - такой же, как две недели назад. Но теперь он казался тёплым, летним, живым.

- Знаешь, - мама вдруг встала. - А пойдём пироги есть? Бабушка целую гору напекла. И... и про Мишу своего расскажешь. Как он там, в политехе...

Наташа улыбнулась:

- Пойдём. Только я сначала чайник поставлю. С мятой, как ты любишь.

Они сидели на кухне до поздней ночи. Говорили - обо всём на свете. О выставке, о Мишиных чертежах, о маминой молодости... О том, что любовь - она разная бывает. И мечты тоже разные. Но главное - уметь принимать чужие мечты, даже если они не похожи на твои.

А на подоконнике, в свете ночного фонаря, распускался новый бутон фиалки - маленький, но упрямый. Совсем как жизнь, которая всегда находит путь к свету.

• – Телефончик завела, на какие шиши, позволь спросить? Небось, хахеря нашла, как я в твои годы

• Другие рассказы