Начало истории: Олеся
***
– Прямо во время совещания? – ужаснулась Света.
– Да. У меня была включена камера, и я как раз объясняла, почему не могу взяться за проект с такими сроками. И когда я доказывала их нереалистичность, ко мне ввалилась свекровь с ребенком на руках и словами «а кто это у нас такой соскучился по маме?»
– И дедлайн тебе, конечно, не продлили.
– Ни на день. И начальник потом ещё отдельно позвонил и сказал, что если я не могу организовать дома нормальное пространство, то работать удалённо он мне больше не позволит. А я не могу выйти в офис! Каждую неделю хоть раз, но либо мама, либо Мария Леопольдовна не приезжают, во сколько обещали. А то и не приезжают вовсе… И я никак им не могу объяснить, что если я дома – я все равно должна работать… Знаешь, выход на полставки был очень глупым решением. Я почти каждый день сижу допоздна, только за меньшую зарплату…
Разговор с сестрой принес хоть небольшое, но утешение. Услышав шум из соседней комнаты, Олеся поморщилась: сын проснулся.
Вопреки всем обещаниям, день ото дня с ним становилось не легче, а сложнее.
Да, во младенчестве он гораздо меньше спал, больше плакал, а ещё порой совершенно невозможно было понять, что ему не нравится и что сделать, чтобы он замолчал.
Зато теперь он научился выражать свои желания. И очень часто эти желания распространялись на Олесино безраздельное внимание.
Это был полный провал.
Накормить, перепеленать, укачать – механические действия, не требующие много контакта. Это можно делать и не испытывая глубокой привязанности. А вот имитировать интерес к наивным и бессмысленным играм оказалось гораздо сложнее. И ещё сложнее становилось не называть сына по имени. Но каждый раз говоря «Максим» Олеся внутренне вздрагивала.
Интернет утверждал, что у Олеси – послеродовая депрессия. Она нашла у себя все описанные признаки, и могла бы добавить в список еще парочку новых.
Мама с диагнозом категорически не согласилась.
«Дурь у тебя, а не депрессия»
И посидеть с внуком, пока Олеся сходит к психологу, отказалась наотрез.
«Не гневи Бога! Максимка – идеальный ребенок. Если бы он хоть половину делал из того, что ты в детстве вытворяла, я бы ещё тебя поняла… А он же настоящий подарок!».
Однако от «подарка» и мама, и Мария Леопольдовна уставали очень быстро. Олеся была свято уверена, что если бы не работа, то её вообще не отпустили бы от сына ни на час.
Шум в соседней комнате сменился отчетливым звоном стекла. Уже через две секунды Олеся была в детской.
На полу лежала разбитая рамка с фотографией Максима.
Она стояла на высоком комоде, но сын проявил чудеса сообразительности и как-то смог туда добраться. Сам он стоял тихо-тихо, испуганно распахнув глазенки и гадая: накажут его или нет.
Умом Олеся понимала, что ребенок ни в чем не виноват, и ни эта рамка, ни фотография для него ничего не значат. Но она еле сдерживалась, чтобы не заорать от злости и отчаяния. Освобождая дрожащими руками фотографию от осколков, она услышала тихое: «Мама…»
– Меня зовут Олеся, – сказала Олеся и заплакала.
***
– Мама, ну пожалуйста, я просто не успеваю всё доделать в срок. А это очень важный проект!
Тишина в трубке каким-то непостижимым образом отчетливо передавала мамино неодобрение. После долгой паузы последовал длинный, протяжный вздох.
– Олеся, когда же ты уже поймёшь – у тебя не может быть ничего важнее, чем твой сын. А ты всё о какой-то ерунде переживаешь. Проекты, дедлайны…
– Эта ерунда нас кормит, – сжав зубы, процедила Олеся. Она знала, что услышит в ответ – и не ошиблась.
– У меня в твоем возрасте уже двое было. И ни машинки стиральной, ни посудомойки. В магазинах очереди и шаром покати. И я, между прочим, тоже работала. И всё успевала!
Олеся внутренне сосчитала до десяти. Нет смысла ввязываться в спор и напоминать маме, что зарабатывала она три копейки, а содержал семью отец. И что работала она строго до 17.00, и никогда в жизни ей не звонили в пол-одиннадцатого ночи и не требовали переделать презентацию к утру… и что она не отвечала за проекты с бюджетом в миллионы. Какой смысл это всё говорить, если это не поможет уговорить маму посидеть с внуком.
– Мама, ты же обещала помогать!
– И что, разве я не помогаю? Я по три-четыре раза в неделю к тебе езжу. Но у меня и своя жизнь есть! Я свой долг отдала, двоих вырастила.
Олеся сглотнула горькую слюну. Стиснула кулаки, и не стала напоминать маме вопли «только роди, а дальше мы сами». В прошлый раз на это ей ответили, что она не так всё поняла…
– Мама, пожалуйста. Я очень тебя прошу. Хотя бы на полдня.
Расслышав среди ворчания согласие, Олеся выдохнула. И хмуро усмехнулась: радоваться тому, что она выйдет на работу в субботу, раньше ей не доводилось.
– Мама! На!
Глядя на протянутую сыном игрушку, Олеся закатила глаза. Максим способен был десятки раз подряд бегать за брошенным мячом, как щенок. Громко топая, хохоча во все горло и доводя до неистовства соседей.
В очередной раз напомнив себе, что она обязана играть с сыном, Олеся натянула на лицо улыбку.
***
Дослушав тираду начальника до конца, Олеся нажала отбой.
Хотя возможно на его месте она говорила бы то же самое.
Мария Леопольдовна так и не появилась, не отвечала на телефон, и было непонятно, приедет ли вообще.
Хотя скорее всего, приедет. Просто в прошлый раз Олеся задержалась на работе, а свекровь принципиально опаздывала после такого на свои «смены» минимум вдвое дольше, чем ей приходилось ждать невестку. Не иначе как в воспитательных целях…
Олеся вздохнула. В принципе, она может позволить себе няню – после того как она вышла на полный день, с деньгами стало получше. Не так, как до декрета – полную зарплату ей так и не вернули, мотивируя это тем, что как работник Олеся стала менее результативна. Но все равно накопления быстро росли, а не таяли. Отчасти благодаря тому, что Олеся фанатично экономила почти на всем.
Но вот начать тратить эти деньги она не могла себя заставить. Ей всё время казалось, что она вот-вот заболеет, или её уволят, или случится ещё что-то плохое, и сбережения нужны будут для того, чтобы выжить.
Дверной звонок наконец ожил. Почему-то Мария Леопольдовна не любила пользоваться своими ключами, предпочитая, чтобы Олеся неслась через всю квартиру открывать дверь.
После обмена сухими приветствиями, Олеся начала торопливо одеваться. Поняв, что мама сейчас уйдёт, Максимка громко заревел.
«Мама, не уди».
Мария Леопольдовна строго посмотрела на Олесю. Свекровь тоже любила читать ей лекции о жизненных приоритетах.
«Я – дрянь. Чудовище» – подумала Олеся, отлепляя от юбки детские пальчики и с облегчением закрывая за собой дверь.
***
– Надо же, – удивилась Мария Леопольдовна, – вы здесь!
Валентина Петровна нахмурилась:
– Неужели Олеся перепутала? Вот кукушка, совсем она с этой работой уже не соображает ничего. Хотите, я останусь с Максимкой? Все равно на сегодня все планы пришлось отменить…
– Да нет, мы с вами уже так давно не виделись! Давайте хотя бы чаю попьем, а то как не родные уже…
Пухлый конверт на кухонном столе не сразу привлек их внимание. Мария Леопольдовна заметила его первой, но проявлять любопытство сочла невежливым. Зато Валентина Петровна не колебалась ни секунды.
– А это ещё что? Ох уж эта молодежь, разве можно всякую гадость класть туда, где люди едят…
Она осеклась на полуслове, увидев, что конверт полон денег. И растерялась так, что поначалу не увидела записку. Зато прочитав её, начала медленно оседать, едва не промахнувшись мимо стула.
– Что случилось? – занервничала Мария Леопольдовна и потянулась к злосчастной бумажке.
На ногах она устояла. Только побледнела, став белее кружевной скатерти на столе.
***
Дыхание с шумом вырывалось из груди. Сколько лет она не была здесь? Три? Пять? Больше?
А ведь раньше они с Максимом частенько выезжали на природу. Не разбираясь ни в грибах, ни в ягодах, они с удовольствием разглядывали диковинные муравейники с огромными лесными муравьями, держась на достаточно почтительном расстоянии, чтобы не быть покусанными. Бродили по сосновым рощам, устраивали пикники у полузаросших речушек, подкармливая местных комаров…
А ещё она впервые после родов выбралась куда-то не по делу. Не на работу, детскую площадку, в поликлинику, магазин, а туда, куда захотела сама.
Впервые села за руль после аварии, в которой Максим разбил их машину и погиб.
Но об этом лучше не думать.
Олеся уже отчаялась найти это место и почти повернула назад, но вдруг оказалась на небольшой полянке, густо заросшей травой и цветами.
Он был на месте. Старый дуб, под которым они столько раз отдыхали. Здесь Максим сделал ей предложение. За эти годы ствол раздался еще сильнее, став просто огромным.
Олеся не знала, зачем сюда пришла. Протянула руку, желая прикоснуться к шершавой коре, но почему-то отдернула ладонь в последний момент. Всхлипнула, опустилась на колени и зарыдала.
– Господи, почему? Почему он, а не я? Ты же видишь, что я ни на что не способна! Почему ты не забрал меня! И зачем, зачем ты дал мне сына, но не можешь сделать так, чтобы я полюбила его?!
Остальные упрёки утонули в судорожных всхлипах. Олеся плакала некрасиво, открыв рот, размазывая слезы и слюни по лицу. А потом завыла. Протяжно, хрипло. Дыхания не хватало, нос забился, она замолкала на мгновение, а потом лесную тишину снова прорезал полный боли и страдания, почти звериный стон.
Никто не отозвался на её крики и мольбы. Совсем обессилев, Олеся легла на землю, не обращая внимания на насекомых. Время будто замерло, и она бы не смогла ответить, сколько здесь находится – часы или минуты.
Но постепенно всхлипы прекратились, дыхание выровнялось. Потерев опухшие глаза, Олеся стряхнула с себя несколько муравьев и поднялась на ноги.
Обратно к машине она вышла гораздо быстрее, будто чувствуя направление.
Старенький, но бодрый автомобиль радостно мигнул ей фарами в ответ на нажатие кнопки брелка. На выезде из леса Олеся замешкалась, буквально на секунду. А потом крепче стиснула руль, и повернула в сторону, противоположную дому.
До трассы «Дон» оставалось всего несколько километров.