Ну, что ж, пора сказать официально. Сегодня эта женщина подписала свой первый в жизни договор с издательством. С чем она себя и поздравляет. Ух.
Всё, теперь живём по-взрослому – следующие четыре года право публиковать мою книгу о приключениях в Латинской Америке принадлежит исключительно Редакции Елены Шубиной. А мне принадлежит право писать новые книги, уже подумываю, какой же станет следующая и в какую же очередную жопу мира мне придётся забраться ради материалов для неё. Ну, это мы увидим.
Пока с трепетом жду выхода этой книги. Где покупать и за сколько денег пока не спрашивайте, сама не знаю: ни сном, ни духом. Но, как узнаю, расскажу вам, само собой разумеется. Выход книги в продажу запланирован на середину осени этого года.
Хотелось бы сказать — всем шампанского, но нет. Шампанского сегодня только мне и оно уже во мне, как-то так. С трудом верится, но, кажись, кой чего в этой жизни у меня получилось. Ура, что ли.
Иллюстрация Кладбище Джо. Больше Чтива: chtivo.spb.ru
В интерьерах больниц преобладают блестящие поверхности. Глянцевые покрытия, хромированные поручни, стеклянные перегородки и зеркала. Это самый очевидный способ продемонстрировать чистоту и расширить пространство, добавив воздуха. Это, вместе с белыми халатами врачей, несомненно символизирует ещё и здоровье. Но я заметил, что свет не одинаково отражается от этих поверхностей: например, блестят отполированные турникеты на входе и мраморный пол, чуть менее охотно сверкает кокарда охранника. Глаза же врача приёмного отделения не отражают свет вовсе.
Приёмное отделение наполнено людьми в гражданском. Они толкутся в светлых коридорах, задевают друг друга сумками и тростями, наезжают на ноги колясками, перебирая многочисленные медицинские бумаги. Они, в кожаных куртках, в шапках и платках, обеспокоены, многие из них голодны. Хаотичные движения и звуки здесь как воздух — по законам физики занимают всё оставшееся пространство.
Эти люди не знакомы с больничными законами, не владеют языком больницы: между ними создаётся гомон из многих диалектов и языков. И, кроме очаровательных особенностей русского у мордвинцев и изобретательных междометий северного Кавказа, я имею в виду ни с чем не сравнимые языки прорабов, бывших военных, блогеров, профессуры еврейского происхождения и прочих. Толмачами выступают врачи.
Они ждут восьми часов тридцати минут утра, когда удерживать двери закрытыми им больше не позволят. Сегодня за одной из таких дверей сижу я и веду приём, о чём ясно гласит табличка снаружи.
После того как стрелки часов достигли положенного места, раздались три удара в дверь — между ними были длинные паузы. Так стучат в набатный колокол.
Сначала вошла вытянутая женщина в платье цвета охры. К платью, к его изгибам вдоль талии, подходила плетёная сумочка. Всё под цвет глаз. Она пригладила немытые волосы и проговорила:
— Добрый день. Можно мы войдём? — Входите, конечно.
Она закатила в кабинет инвалидное кресло, несколько раз меняя руки и перекладывая сумочку. В кресле сидел человек — я не сразу распознал его пол — в яркой модной куртке и с закутанной в несколько платков головой. Сидел он смирно, будто притаившись, разглядывая меня из-под всех этих слоёв.
Женщина как-то строго посмотрела в коридор, закрыла дверь и, подкатив к моему столу кресло, принялась распутывать платки.
— Так, давай, моя дорогая. Тут хороший доктор.
Через минуту передо мной сидела девочка лет тринадцати с копной вьющихся крупной волной волос, плющом змеившихся вокруг лба и глаз — карих, ясных, но со странным движением в глубине. Казалось, она не смотрит на меня, а очерчивает взглядом мой силуэт.
Перед тем как начать опрос, я ещё некоторое время задержался на её чертах, увлечённо разглядывая то тонко очерченные, красивые, явно мамины брови, то неровный зигзаг губ, нервно дрожавший и будто добавленный ко всему образу наспех неловкой рукой. У девочки были большие, но изящные уши, торчавшие из-под кудрей, что, вместе с темноватым пушком на висках, придавало ей слегка звериный вид. Только теперь я заговорил:
— Ну, здравствуйте. Кто тут у нас? — сначала я широко улыбнулся девочке, а потом посмотрел на её маму.
Та отрывистым движением передала мне папку с документами и паспорт.
— Елизавета Маратовна, Лиза… — начал я. — Не указывайте отчество, пожалуйста, — строго сказала мама.
— Но я просто записываю как в паспорте… — Мы попросили нигде не указывать и в паспортный стол уже заявление подали. Пожалуйста, просто Елизавета Убей-Волк. Спасибо.
Она резко замолчала, поправляя что-то в кресле дочери.
— Сейчас постараюсь всё быстро сверить, — бросил я и смущённо потупился в бумаги.
К сожалению, у девочки была немалых размеров и какого-то злого роста опухоль, примыкавшая к стволу мозга. В этом месте сосредоточены все центры, отвечающие за дыхание, сердечную деятельность и жизненно важные рефлексы. Холодным разумом осознав трагичность её положения, я продолжил изучать документы. В заключении нашего Семёна Аркадиевича было написано: «Паллиативная операция». Я аккуратно решил закончить:
— Как вы знаете, у вас по плану паллиативная операция и… — Да, доктор, сказали, только у вас могут сделать. Семь лет страдаем! — Я…
Девочка громко вскрикнула и улыбнулась. Мама отреагировала так же. Они были чертовски похожи.
— Вы же знаете, что это означает? Паллиативный?.. — Дорогой доктор, — начала мама, сдувая со лба прядь волос и возясь с салфеткой у рта девочки — у той по подбородку растекались слюни, — не надо умных медицинских словечек, я этого не люблю. Месяц собирала документы, как вы просили.
Я не стал продолжать, а отпустил их с бумагами, которые, к слову, были оформлены с немецкой педантичностью.
Я грустно выдохнул и стал ждать следующего пациента. В дверь постучали: стукнули единожды и тут же открыли дверь. Просунув загорелое лицо и недоверчиво осмотревшись, вошёл поджарый мужчина с редкими седыми волосами.
— Будьте здоровы! Я только спросить! — отчеканил он, закрыл за собой дверь и громко поставил спортивную сумку на пол, забаррикадировав выход. — Спрашивайте.
Тем временем вошедший уже достал из сумки папку и проводок, выложив для удобства пакетик с йогуртом и печенье.
— Вот я не пойму! У меня госпитализация завтра. Иван Фёдорович Кошкин велел сегодня приехать, сдать кровь на что-то. Вы расскажете? — Давайте документы.
Он положил папку мне на стол и спросил:
— А можно я у вас телефон заряжу? — Вон там розетка, — сказал я со стопкой желтоватых листков в руках.
Он снял свою олимпийку и любовно сложил её на спинку стула. Поставив телефон заряжаться, он задержался взглядом на экране, полистал что-то большим пальцем и оскалился.
— Так, — чуть взглянув на его бумажки, начал я, — а сейчас у вас жалобы прежние?
Перед тем как начать, он хрустнул шеей.
— Да, доктор, как вас? Не знаю… Там грыжу нашли в спине. Болело, когда бегал. Я — КМС по биатлону. Тренер Архипов, может, знаете? Ну, золото в Турине! Надо знать, доктор! Спина, да… Но вот сейчас и плечи болят, даже сборы пропустил. — Вы можете сесть. Я вас осматривать не буду, мне бы только в документах разобраться. — Да, спасибо, постою. Иван Фёдорович сказал, что с грыжей поможет.
С этими словами он начал приседать и как-то патологически дышать.
— Ничего, если я разомнусь? Нам в академии американец один это упражнение показал, но я не совсем правильно его делаю — у меня ведь тазобедренный... — Да, вижу, вам эндопротезирование делали, — сказал я, отстукивая по клавишам и побаиваясь смотреть на его гимнастику. — Что-то после назначали? — Доктор, химия всё это! Я даже австралийца того, обколотого, абсолютно чистым на четырёхстах метрах сделал! А Кошкин ваш — хороший доктор? Я видел, у него в кабинете фотокарточка с Эльбруса, на вершине был… — У нас — все хорошие!
Я погрузился в изучение снимков его грыжи. Во-первых, это действительно была грыжа, студенческая классика. Никаких секвестров, L4–L5. Во-вторых, я бы не рекомендовал ему так приседать… Мне даже казалось, что я слышал зловещие щелчки от каждого его движения. Оптимизма добавляло то, что за дверью слышны были брань и ругань с малороссийским акцентом; а я был тут, смотрел на приседавшего и в этом не участвовал.
— Иван Усачёв, верно? — уточнил я его имя. — Кто это?
Я указал ему на фамилию с инициалами внизу его снимков.
— Иванус, — сказал он. — Тут имени просто нет! Николай Иванович Иванус.
Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза.
— Хорошо, Николай Иванович Иванус. Сейчас подпишу направление и отпущу вас, всё в порядке. Ваш институт физкультуры хорошо все документы подготовил. — Шутите, доктор? Вы посмотрите сюда! Кошкин говорил, что это так нельзя оставлять, — на снимках он указал на копчик. — Оно в зад впивается, заниматься нормально не даёт. Волком вою!
Иван Фёдорович Кошкин доводил порой молодых сестёр до слёз своими матерными пассажами и был известен как эдакий шутник; но собственной рукой писать в диагнозе поклёп на здоровый копчик — не в его правилах.
— Это ваш копчик. Это нормально, — как можно более спокойно сказал я. — Ладно, доктор, давайте я пойду уже, — и он стал сворачивать свой телефон. — Кстати, у вас предплечья жилистые. Вы с шестом раньше не прыгали? — Куда, простите?.. Нет, не прыгал. Вот, Николай Иванович, ваши бумаги, можете идти. — То есть всё? Ну, ты извини, доктор, что отвлёк, — он стал собираться. — У вас, кстати, у охраны даже травмата нет!
Чуть повозившись с сумкой, он шумно вышел.
Я стал гуглить Архипова. Биатлонист. Левша. Дважды разведён. Серебро в Турине. Отец — заслуженный тренер. Выступает под фамилией первой жены.
В дверь постучали двумя сильными ударами с длинной паузой.
— Здравствуйте, — и мужской голос обратился ко мне по имени-отчеству. — Я прошу вашего прощения. Загорелось М07, и пригласили сюда. — Заходите, конечно. — Спасибо.
Медленно, с прямой осанкой, зашёл пожилой мужчина в твидовом пиджаке волчьего оттенка с элегантными заплатами на локтях. Вся остальная одежда — брюки, ботинки, жилет — была какая-то непримечательная. Обращаясь, он смотрел прямо на меня, но потом сразу отводил взгляд куда-то к полу. Бесконечное катание глаз очень оживляло его лицо, без этого казавшееся печальным.
— Вы знаете, шутка ли, М07 — номер места могилы моей жены на кладбище…
Я отодвинулся от стола, приняв позу заинтересованного собеседника.
— Можете шутить, доктор, вы молодой. Молодые любят юмор всякого калибра. Так и мне легче будет. Шутите, доктор! Я и сам своего рода шутник. Да если бы не эта зараза…
Он протянул мне папку с документами и присел. С папки на меня безучастно смотрел Антон Чехов, под ним — надпись: «Конгресс Чеховедения. Тбилиси, 1996».
Я изучил выписки. У мужчины была немалых размеров аневризма внутренней сонной артерии. Такие разрываются летально, но и до разрыва могут вести себя прескверно. Я вкратце рассказал об этом пациенту.
— Да я более или менее осведомлён! Мешочек на сосуде. Большой. Лопнуть может. Семён Аркадиевич назвал это псевдотуморозным течением. Я вспомнил из медицинского: тумор, рубль, коллор, доллар… Или как там? — Рубль, доллар. Да вы и правда шутник! — Приходится, молодой человек. Извините за фамильярность. Он так и сказал, Семён Аркадиевич: «Если разорвётся, не возьмусь. Да и умрёте, скорее всего». Ну вот опять, шутка ли, я — детский писатель. У меня есть книжка — про красный надувной шарик. Он всем детишкам нравится, с ним играют, без него ни один праздник не обходится. А в конце он лопается, — он помолчал пару секунд, глядя в пол. — Ну, это даже хорошо. Будет что оригинальное на похоронах сказать! А то все эти «иже еси»… — Ваша аневризма сама по себе не слишком опасна. Но крайне важно не допускать её разрыва. Правильно Семён Аркадиевич сказал: нужно оперировать. А пока берегите себя! У вас гипертония есть? Курите? — Курить я в восемнадцать лет бросил. Барышня тогда заявила: «С курягой в кино не пойду!» Женой моей стала, чертовка! А пить — выпивал, но не помогает это. Есть вещи и позабористей… — Да? Ну расскажите, — заискивающе поинтересовался я. — Будем рекомендовать! — Порекомендуйте начать с Джотто. У него лица будто по-дурацки все похожи. И я вам скажу чем: надо вглядываться в них долго-долго — и тогда, если всё правильно сделать, сквозь эту средневековую темноту, через их улыбки начинает пробиваться душа. Это возрождение и есть, это надо почувствовать! Можно и на чёрно-белых репродукциях: если человек в чёрно-белом этого не видит, то ему и во Флоренцию ехать незачем. Ну, а потом — как хотите, — он откинулся на спинку стула. — Шекспир, Моцарт… Мне Малер нравится. Он будто стоэтажный дворец строит, а не симфонии пишет. Дух захватывает! Потом медленно, через Лермонтова и Гоголя, можно подбираться к Врубелю. Ах! Но это, может, и не для всех. И вроде всё хорошо: на столько вопросов ответы нашёл! Кроме одного — как с аневризмой быть? Слава богу, Семён Аркадиевич есть! Малера, кстати, тоже любит. — Семён Аркадиевич — большой молодец, — сказал я. — У вас, Кирилл Валентинович, очень правильный подход! Я вам только несколько рекомендаций дам…
Я рассыпался в болтовне о статистике и советах ВОЗ.
— Простите, что без шуток — у нас не положено, — подытожил я. — Всего доброго! — Спасибо. Кстати, о шутках, доктор! У вас кольцо на пальце, а дети у вас есть? — Маленькая дочка. — То что надо! Вы, доктор, по-детски ко всему такому относитесь. Вот что: если лягушки квасу всё время хотят, но «с» им никак не произнести? Задумайтесь! Я свободен? — Да, — после такой фразочки я с подозрением на него взглянул. — То есть нет, секунду! Я у вас анализов на гепатиты не нашёл. Есть просроченный, но он не подойдёт. Простите, всё по регламенту. — Эх, незадача. Я у вас наверняка могу сдать. Платно? — Боюсь, что да, — ответил я.
И так мне захотелось помочь старику-писателю, и стало так стыдно за это канцелярское «боюсь, что да», что из моего рта вырвалось:
— Вы идите! Спокойно оформляйтесь в палату, а там уже чуть позже у вас сёстры всё возьмут. — Спасибо, молодой человек! — И вам — за такие советы!
Потом было ещё несколько пациентов. Кто-то просил у меня справку о вменяемости — потом выяснилось, что она нужна для отца его невесты. Одному мужчине с паркинсонизмом я помогал включиться после таблеток, сидя на его ладони. Мусульманин с могучей, непроглядно чёрной бородой извинился на полуслове и кинулся в намаз, головой не то чтобы к востоку, но к пожарному плану эвакуации. Ещё двум я, применяя всё, что вспомнил из занятий с доктором Лившицем, попытался объяснить разницу между фурункулом и карбункулом; одному из них, особо толстому, даже пришлось раздеваться.
Около четырёх в дверь постучали уверенным триплетом. Пациенты так не стучат. Однако открылась дверь лишь после моего фальцетного «Войдите!». Это был Котаев, с его оправдывающей фамилию улыбкой.
— О! Мир тесен — я тоже рад тебя видеть. Можно я у тебя попрячусь?
Я кивнул, встал и закрыл за ним дверь. Всё равно было время обеда. Мы оба, вздыхая, сняли свои резиновые хирургические тапочки и размяли пальцы ног. Котаев, пожалев о том, что нельзя закурить, начал:
— Хочешь, историю расскажу?
Он открыл кран — оттуда шумно и не сразу потекла вода. Котаев яростно натёр руки мылом и пожаловался:
— Вызывают дежурного в приёмник пролежни посмотреть, а у самих ни перчаток, ни раковины!
При слове «дежурного» у меня дёрнулось под ложечкой. Как я забыл, что сегодня в ночь дежурю вторым нейрохирургом?
— …и до второго хирурга не дозвониться. Пришлось идти! Благо, пролежень на пять копеек, — и он, вытерев руки, показал его размеры. — Пять рублей, я бы даже сказал. — Я дежурный, — произнёс я. — Ну даёшь! Тут такое не терпят. Выходит, повезло тебе со мной, хех! Ладно, в отделениях пока всё тихо. Вот тебе история! Поступил вчера пациент с опухолью. Не большая, не маленькая, но неприятная. Во входящих написано: «Сотрудник МВД». Он мне и рассказывает с жаром, руками ещё так странно делает, как он с двумя детективами — я тогда не придал значения этому слову — афериста ловили какого-то. Хорошо. Опухоль посмотрел. Офтальмологи. Заведующий одобрил. Готовим к операции. Сегодня утром он снова про детективов! Я спросил, как зовут этих джентльменов. А он говорит: «Следователь Кандинский и офицер Клерамбо». Представляешь?! Кандинский и Клерамбо! Я понимаю: дело пахнет керосином. От него и вправду часто керосином пахнет, — Котаев щёлкнул себя по шее. — Я про Олега Ивановича, нашего психиатра. Позвал его и показал этого пациента. А тот правда не в себе оказался! Опухоль, я понимаю, но так вычурно: Кандинский и Клерамбо. Оказалось, в регистратуре ошиблись и вместо «ПНД» написали «МВД». Он санитаром был. Вот так! А Олег Иванович такое показал: вытащил из кармана пальцы, будто ниточку держит, и пациенту якобы её подержать даёт, а тот — раз! — и берёт её, даже на палец стал накручивать, бедняга! Я хотел остаться и дальше эти фокусы посмотреть, но меня сюда вызвали. — Ты не подумал, что Олег Иванович тоже спятил? — Подумал! Но решил сойти за умного. — Верно говоришь — цирк. Чего только не покажут… У меня сегодня пациенты были: у одного фамилия Иванус, второй — Сынгеев. Это к деньгам? — Давай без суеверий сегодня. Дежурство. Фамилии забавные! Но у меня такой был — с тебя от смеха штаны спадут. — Ну? — Не скажу. Может, потом. Нам ещё до утра вместе. Давай.
Мы попрощались, и он скрылся в коридорах приёмника.
Дверь закрылась, будто упала гильотина. И покатился пятый час. Пора было заканчивать. Работа прекрасна своим окончанием.
Я пошёл наверх, в кабинет со скучным душком кофе и засаленным коричневым диваном.
Проходя по коридору, столкнулся с медсестрой. И опять я разглядел в её взгляде то, чего там наверняка не было. Ещё более заметный в белом больничном свете блеск этих обильно облитых голубой влагой глаз будто что-то у меня спрашивал. Но, смутившись, я не понял чтó и переключился на тонкую оторочку белой нити, бежавшую по воротнику у самой её груди.
— Здравствуйте, доктор! — Добрый вечер, Саша.
Несколько секунд мы сближались, шагая по коридору друг другу навстречу. Как только она скрылась за моим левым плечом, я наконец-то расслабился.
В кабинете сидел Антон и, как всегда мерно, отстукивал на клавиатуре свой полусонный врачебный ноктюрн. Бросив что-то в ответ на его приветствие, я погрузил себя всего в яму нашего дивана. Не было ещё и шести, но спать хотелось больше всего на свете. И в эту сладкую минуту зазвонил телефон. Антон снял трубку.
— Да, он тут лежит.
Пришлось со скрипом встать и подойти к столу.
— Дежурный. А, добрый вечер, Фёдор Анатольевич! Вы ещё здесь? Что значит — «мой сын геев»?! А, Сынгеев. Помню. Интересно, что вам тоже пиджак запомнился! Ага. Что? Я разрешил. И ВИЧ, и гепатиты, и сифилис?! Вот так Джотто! Да это я не вам… Конечно! Прошу прощения, Фёдор Анатольевич. Впредь обещаю!
Я повесил трубку. У детского писателя оказался весь букет венерических заболеваний…
Теперь можно было полежать несколько часов, экономя силы для следующей главы сегодняшнего дня — ночного дежурства.
В голове всплыла девочка со странной фамилией и немного волчьим лицом. Но как она была красива! Неужели это та же природа, наградившая её чудесными волосами и этой игрой Азии и Европы на лице, та же природа, заведующая длиной костей, количеством родинок и способностью желудочных соков, по недосмотру допустила эту смертельную опухоль в области самых тонких своих произведений? Я ужаснулся тому, как подробно стал представлять себе внешнюю и внутреннюю её анатомию. Будто сознание-хирург стало по профессиональной привычке прикладывать ленту с сантиметрами к её голове — вот сосцевидный отросток, чуть медиальнее стоит делать разрез. Дойдя до самых внутричерепных нервов, я проснулся.
— Просыпайся… Убей-Волк…
Надо мной со следами подушки на лбу и тревожными глазами возвышался Котаев.
— Что случилось? — Девочке твоей не очень хорошо, пошли.
Мы торопливо прошли по коридору реанимации. Старались незаметно протирать сонные глаза.
Оттуда, откуда раздавались шумы аппаратов, поддерживающих жизнедеятельность, и где крутился сонм возбуждённых сестёр, выплыл реаниматолог без шапочки. Застывшие в доброте глаза, лысина и не успевшая ещё полностью поседеть довольно густая борода придавали ему сходство с иконой.
— Привет, коллеги, — он пожал нам руки, глядя на снимки мозга. — Девочка совсем плоха. Вклинение. Она перестала глотать, сами понимаете. Предлагаю готовить операционную, а мы пока трубочку поставим.
Котаев многозначительно кивнул.
— Ты помоги дяде Паше, а я пойду в оперблок. Поздравляю, кто-то сглазил, — сказал он и удалился, размахивая полами мятого халата. — Трахеостома — дело нехитрое.
По тому, как произнёс это реаниматолог Павел, стало ясно, что он операцию проводить не собирается. Он раздал множество команд сёстрам, а мне велел намыться «моментально».
— Это обязательная процедура для всех врачей. — Я не проводил её. Может, учиться будем в другой раз? — Запомнишь на всю жизнь — как на велосипеде кататься. — Скорее, как с парашютом прыгать.
Когда я подошёл к пациентке, той самой девочке Убей-Волк, она была полностью скрыта простынями. Лишь виднелась трубка и дышала за неё и небольшое обработанное йодом поле смотрело на меня оттуда, где у мужчин торчит кадык.
— Ориентиры простые, — показывали мне, — щитовидный, перстневидный, мембрана. Самое важное — оставаться на linea alba. Строго посерединке! Там, в трахее, увидишь трубочку. Мы её и поменяем, вставим новую ниже гортани, девочка хоть задышит по-человечески.
И снова в голове поплыли картинки из атласа. Однако скальпель уже у меня в руке. Я сделал надрез под выступающей частью хряща. Крови — ни капли. Значит, можно двигаться дальше. Сестра стояла рядом, я видел её руки, вибрировавшие в готовности помочь. Я сделал ещё одно движение — появилась мясистая ткань, и обильно проступили капли крови. Я бросил сестре что-то вроде «Где же, чёрт побери, салфетки!». Стал обстоятельно сушить рану и тянуть время.
— Это плятизма. Ты, наверное, давишь на край слишком сильно, вот и в сторонку ушёл, — прозвучал голос Павла из-за плеча.
Аппарат дыхания несколько раз тревожно пропищал. Всё тот же голос попросил поторапливаться.
Я обложил края раны салфетками так, что стало совсем сухо, ещё помешкал пару секунд и, прикрыв глаза, полоснул в стороне от намеченной траектории. Показалась белая ткань, за которой дрожали кольца трахеи. Я вздохнул — дальше навредить было уже сложно. Попросив готовиться к смене трубки, я вдруг увидел странную дрожь тела под моим скальпелем. Затем раздался высокий, раздражающий писк прибора искусственного дыхания. Пока пелена неопытности сковывала меня, я услышал какой-то треск, и тело девочки ушло из-под меня. Четыре, а то и пять рук сорвали с него все простыни и бросили мне под ноги.
Борода реаниматолога приобрела блеск и тряслась в такт его ритмичным толчкам её грудной клетки. Ещё две или три руки отодвинули меня, всё ещё державшего скальпель, в сторону. Строго по очереди раздавались писк аппарата, команды и счёт Павла: «Раз, два, три». Действие сгустилось над грудью пациентки. Я скинул маску, перчатки и халат и стоял, тяжело дыша. У девочки остановилось сердце.
Павел смачно выругался, посмотрел на линию пищавшего аппарата, выругался ещё раз и сказал мне:
— Пишите, доктор.
Затем пробормотал что-то под нос, кивнул сёстрам, те кивнули в ответ. Зачем-то распахнул окно за койкой.
— Пускай летит.
И, грустный, ушёл.
Девочка лежала передо мной. Белеющая фарфором, как кукла. Потные волосы, вялое мясо опустившихся щёк и заострённый нос повсюду образовывали углы на её лице. А ведь ещё сегодня утром я писал её фамилию при поступлении — Убей-Волк, — теперь же чувствительная душа смогла бы явственно ощутить холодные волны молчания аппаратов, вившиеся вокруг девочки.
В молчание вторгся Котаев.
— Ну, что тут у вас? Наверху всё готово, сёстры ждут.
Появился Павел.
— Реанимационные мероприятия в течение тридцати минут безуспешны. 23:42, биологическая смерть. Честно говоря, шансов у неё не было. Нам с вами нечего расстраиваться. Однако жалко… Как свяжитесь с родственниками и всё оформите, заходите в нашу комнатку. Петя чаёк какой-то забористый вчера принёс. — Трагедия, — печально сказал Котаев. — Сколько ей было? Тринадцать? Волосы красивые... — Две тысячи десятого года рождения, — сказал я и в последний раз перед тем, как её увезут, взглянул на блестящие клоки волос вокруг видневшегося из-под простыни волчьего уха.
Котаев, как старший товарищ, принялся обстоятельно заполнять все протоколы. При этом иногда его пальцы замирали, а глаза обращались в раскрытое Павлом окно. Быстро справившись и ловко подшив все бумаги к её истории болезни, он немногословно и в меру хладнокровно поговорил с мамой девочки. Так, под равномерный стук клавиш, пролетела сегодня жизнь Елизаветы Убей-Волк: от размашистой подписи в приёмном отделении до распахнутого окна в реанимации.
Спустя полчаса мы сидели с Котаевым и молча глотали сигаретный дым на чёрной лестнице. Немного дрожали пальцы, веки застыли на полпути. Котаев вдруг вздрогнул и весь изобразил нетерпение поскорее доспать упущенное. Не желая расходиться лишь с горечью Lucky Strike во рту, он сказал:
— Странная всё-таки фамилия. — Убей-Волк… Ещё и без отчества. — Сказать, какая была у меня самая необычная фамилия?
Я затушил сигарету и тоже заторопился к своему дивану.
— Ну, какая? — Калмык был лет пятидесяти. Сакмайкоков.
Редактор: Ася Шарамаева Корректоры: Александра Крученкова, Катерина Гребенщикова
************** Моя работа связана с компьютерами. Справедливо можно решить, что большие ящики системных блоков и безликие мониторы не могут представлять ничего интересного. Это верно отчасти, потому что иногда техника удивительным образом становится похожей на хозяина. Занимаюсь я этими компьютерными делами с 2002 года и неизменно прихожу к выводу, что знаний много не бывает, пригодиться может, что угодно. Мою работу условно можно разделить на две части – железо и люди. С людьми, конечно, интереснее. Через месяц мне будет сорок шесть лет, и я всё чаще в череде текущих дней предпочитаю вспоминать дни ушедшие со своими персонажами, событиями, эмоциями. Хорошее вспоминать приятно, зато что-то неприятное – интересно. В тот день раздавшийся телефонный звонок оторвал меня от одного крайне кропотливого занятия, и бодрый голос громко пригласил меня для решения задачи. Оказавшись на месте, я стал внимательно слушать объяснения. Действительно, непонятно, почему так ведёт себя программа. Надо бы прикинуть план ближайших действий. И вот тут могут быть сложности. Если ранее такое уже попадалось, то через пару минут ты счастливый уходишь с ощущением выполненной работы. А если иначе, ответ приходится искать, и не всегда успешно. На это требуется время, и на тебя начинают нетерпеливо поглядывать. Увы, в этот раз был второй вариант. Я перебирал решения, но ничего не подходило. Хозяин кабинета Эдуард Петрович, человек крайне энергичный, уже принял несколько посетителей, совершил несколько звонков, а я по-прежнему не мог исправить ситуацию. Нетерпеливо переминаясь, он вглядывался в монитор вместе со мной, задавал новые вопросы, не дожидаясь ответа на предыдущие, строил догадки, предлагал варианты решения. Такое поведение пользователей меня неизменно удивляло. Разумно предположить, что человек очень хочет разобраться с вопросом. Но иногда складывается ощущение, что собеседник просто самоутверждается. Я исхожу из того предположения, что все люди за компьютером равны, у них равный доступ к информации. Но… и тут следует поднять вверх указательный палец и сказать: «Ага!». Так можно сказать о любой профессии – водитель, врач, кондитер, сантехник... Нужны навыки, знания, опыт применения. Иначе мы бы всё делали сами по полной программе: от вскрытия брюшины до удаления прыща, пошива обуви, ремонта магистрального водопровода и канализации. Но я возвращаюсь в кабинет. В воздухе отчётливо стал витать дух раздражения. Я задумчиво молчал, понимая, что решение этого вопроса не совсем очевидно, для этого нужно время. Хозяин кабинета резко схватил телефон и со словами: «Поищем другой путь», стал названивать моему коллеге. Мои акции скатились до уровня плинтуса. Оставалось сделать озабоченный вид и тихонько исчезнуть, проглотив горькую пилюлю тонкого унижения от собственной неудачи. Или, например, Алина Дмитриевна, её компьютер страдал одним дежурным недугом, который лечился откатом системных настроек. Такой способ лечения напоминал путешествие во времени, и я очень жалею, что так нельзя поступить в реальности с настоящей болезнью. Представляете, на приёме у терапевта ваш организм откатывают в жизнеспособное состояние. И пациент с беззаботным видом покидает кабинет. Впрочем, я отвлёкся. Итак, недуг компьютера дал о себе знать, и моё присутствие стало необходимым. Алина Дмитриевна, приятная неглупая женщина, возможно, в тот день была не в духе. Это было заметно по излишне энергичным движениям в разборе бумаг на столе, пока я рядом занимал её рабочее место. Погружённый в собственные мысли, я вдруг неожиданно с изумлением поймал явно брошенную в мой адрес фразу: «Другие бы за пару минут справились». Во мне вспыхнула и опала волна мгновенного гнева. Я часто не нравлюсь окружающим, многие мою работу за работу не считают, но зачем же так явно говорить об этом? Мои губы превратились в узкую полоску, чтобы не ляпнуть лишнего, и я промолчал. Довёл свою работу до нужного результата, встал, сделал приглашающий жест и покинул кабинет, унося не самое лучшее впечатление. Слава Богу, такие неприятные ситуации происходят нечасто, но запоминаются надолго. И лишний раз подтверждают – почти во всех окружающих событиях важны детали, тонкости и немного везения. *************** Просто посмотреть. 08 апреля 2023 года. Мост, дорога, вертолёт, река и лес.
Свет как прожектор на премьере дешевого боевика, разрезал розовую пелену, словно хирург скальпелем. Из него под бодрый саундтрек победы, словно герои на вручение Оскара, выходили агенты Overwatch. Гэндзи, словно киберпанковский ниндзя хотя он и есть ниндзя, скользил сквозь толпу солдат Черного Щита оставляя за собой кровавый след, как художник-абстракционист у которого закончились все краски, кроме красной. Ангел, с лучезарной улыбкой словно фея с гранатометом, поливала врагов потоком исцеляющего света. Райнхардт с грохотом достойным падения метеорита, приземлился в самом центре толпы, раскидывая солдат Черного Щита как кегли в боулинге для гигантов. — Overwatch! — громогласно проревел Райнхардт, его голос словно раскат грома, заглушил звуки битвы. — Мы вернулись! — И устроим вам вечеринку в стиле “апокалипсис”, — Маккри, с широкой ухмылкой, словно иллюзионист, вытаскивающий кролика из шляпы, отправил в полет парочку гранат, превратив толпу врагов в живописный фейерверк. — Ого! — Хэмонд, подпрыгивая от восторга в своем Шаре, словно мячик для пинг-понга на чемпионате мира, — это лучше чем фейерверк на мой день рождения! Солдаты Черного Щита, ошеломленные таким поворотом событий, словно зрители на концерте, где вместо скрипки начали играть на бензопиле, заметались пытаясь понять кто из них злодей, а кто герой. — Уинстон, — Трейсер ее глаза сверкали, как рождественская елка, — мы побеждаем! — Не расслабляйтесь, Трейсер, — сказал я, чувствуя как в груди разгорается знакомый огонь битвы. — Враг коварен и… — я увернулся от летящей в меня гранаты, — очень любит розовый цвет. Битва, начавшаяся как мрачный триллер, превратилась в веселый, абсурдный фарс, где солдаты Черного Щита метались, словно муравьи которые оказались в разорённом муравейнике. Гэндзи сражался как настоящий мастер боевых искусств на конкурсе талантов. Он побеждал врагов, разрубая их на части, а за ним тянулся шлейф искр и цитат из древних философских трудов. Ангел с ангельской грацией уклоняясь от пуль словно танцовщица на балу у вампиров, лечила раненых союзников. Райнхардт неудержимый как поезд, сошедший с рельсов, сметал врагов своим молотом, приговаривая: “Пора спать, детки!”. — Ну что, горилла, — Маккри, перезаряжая револьвер, словно бармен, смешивающий коктейль смерти, — кажется, мы им показали кто тут главный режиссер этого боевика. — Overwatch! — проревел Райнхардт, его голос эхом отозвался в ночном небе. — Мы снова вместе! И глядя на лица друзей, освещенные светом маяка, я понял: Overwatch – это не просто команда, это семья. Семья, которая может пережить любые невзгоды, потому что ее объединяют не просто навыки и способности, а вера в идеалы, вера в то что добро всегда побеждает зло.
P.S. от автора: Пока я писал эту главу, Яшка моя верная муза, успела не только уснуть на моей клавиатуре, но и поиграть с моим кактусом, перепутав его с когтеточкой. А Смерть… куда он запропастился? Наверное считает плюшевых кроликов Черного Щита, пытаясь понять сколько душ ему достанется после этой битвы. Кстати о Смерти…
Смерть и автор: — Ты что издеваешься?! – прорычал Смерть, возникая из клубов черного дыма. – Я, между прочим, ждал этого отпуска целую вечность! Хотел сходить на рыбалку, подышать свежим воздухом, расслабиться… А ты снова за свое! Не мог хоть недельку подождать? — Не сердись, Костя, — автор лучезарно улыбнулся, словно кот нашедший заначку сосисок. – Просто события так бурно развиваются, что грех было не написать новую главу. И потом, Overwatch возвращается! Разве это не повод для радости? — Радости для тебя, — проворчал Смерть, разворачиваясь и исчезая в клубах дыма. – А я пойду лучше поищу спокойное местечко, подальше от этих твоих героев.
P.P.S. от автора: А вообще друзья спасибо вам всем огромное за поддержку! Я решил вернуться пораньше из отпуска, чтобы продолжить работу над историями. Ваши комментарии и лайки дают мне силы и вдохновение. Так что ожидайте продолжения совсем скоро! ;) Мне очень помогают ваши комментарии. А написание историй позволяет отвлечься от повседневных забот.
Снежинки бились в стекло, как слепые мухи. Поезд убаюкивал маленькую Варю ритмичным постукиванием стальных колёс и душным уютом полумрака – всем, что он мог ей предложить. Но девочка совсем не хотела спать. Она нехотя надевала колючий свитер из верблюжьей шерсти, подаренный бабушкой на 7-летие. И всматривалась в зимний пейзаж за окном пассажирского поезда: ей жизненно необходимо увидеть какого-нибудь лесного зверька. Это, своего рода, ритуал – по пути домой после выходных у отца высмотреть в окне какую-нибудь зверушку. Для Вари это хороший знак. Местность здесь дикая, а потому без местного “приветствия” домой она ещё не возвращалась.
Суетливая проводница объявила санитарную зону и теперь закрывала туалеты. Мама доставала сумки с верхней незанятой полки. В это время Варя воскликнула, тыча пальцем в стекло:
– Мам, там Санта!
Пары секунд девочке хватило, чтобы разглядеть в темноте леса, еле освещаемой луной, старика с красным мешком за спиной. Он уверенно шагал по сугробам в одном направлении с поездом.
Мама с шумным выдохом устало присела рядом с дочкой и обняла её:
– Доченька, собирайся. Ты же знаешь, что Санта дарит подарки только тем, кто хорошо себя ведёт?
Девочка с энтузиазмом продолжила собираться, косясь в окно. Проводница заглянула в их купе и предупредила:
– Подъезжаем к станции “1840 км”.
– Да, мы уже собираемся, – кивнула ей мать.
Девочка надела валенки, синий комбинезон и спрыгнула с сиденья. Мать взяла сумки в одну руку, другой взяла дочь за руку. Они прошли в тамбур мимо мужчин обсуждающих что-то пылким громким шёпотом; мимо малочисленной молодёжи, лица которых подсвечивались смартфонами; мимо торчащих из-под одеял пяток, как в морге, только без бирок на больших пальцах.
В тамбуре пахло сигаретами и чем-то механическим. Поезд замедлял ход. Проводница с умилением посмотрела на девочку. Та перехватила взгляд и тут же похвасталась:
– А я видела Санту в лесу!
– Ого! А как ты поняла, что это Санта, а не Дед Мороз?
– А он был одет в красное, а не в синее.
Состав остановился на небольшом техническом полустанке, чтобы перецепить локомотив. Проводница открыла дверь, выпуская тепло взамен на морозную свежесть.
– Всего доброго, – попрощалась проводница.
– До свидания, – ответила мать, спустилась и помогла спуститься дочери.
– С Новым годом, – обернувшись напоследок попрощалась девочка с проводницей. – Ведите себя хорошо, а то Санта угольки подарит.
– Ну, будет хотя бы, чем печку топить, – находчиво ответила проводница и засмеялась, закрывая дверь.
Из первого вагона вышел мужчина и направился в сторону деревни, закурив на ходу. Вспышка зажигалки на секунду осветила его лицо, испещрённое язвочками, и расчерченное шрамом на щеке. Кроме него и женщины с ребёнком на станции никого не было. Женщина вдруг задумалась: лучше дойти до деревни в компании незнакомого мужчины или в одиночестве, но по соседству с диким лесом? Она выбрала тактику пропустить его вперёд по протоптанной тропе и держаться позади на безопасном расстоянии. Из-за маленькой Вари спешить и не получалось. И вскоре мужчина скрылся за холмом, разделяющую тропу от станции до деревни пополам.
– Мам, а как думаешь, куда идёт Санта? Он шёл в нашу деревню? – заинтересованно заглядывала девочка в лицо матери, – Мы с ним встретимся?
Где-то в чертогах леса завыли волки. Мать заволновалась и ускорила шаг.
– Лучше бы нам ни с кем не встречаться, – обеспокоенно сказала она.
– Ой мам, волки поют! – воскликнула Варя и представила себе, как на залитой лунным светом поляне волки поют, стоя в ряд, как церковный хор, а перед ними сидят разношёрстные обитатели леса и с упоением слушают.
– Ага… Ничего хорошего в этом пении нет. Ты знаешь сказку про мальчика, который кричал: “Волки”? – старалась мать отвлечь ребёнка на подходе к холму.
– Да! Жил-был мальчик пастух… – начала девочка рассказывать маме сказку. – Ему было скучно пасти овечек и он вдруг решил закричать на всю деревню…
Сказку девочки перебил мужской истошный крик. К нему добавился волчий лай, похожий на кратко прерывающийся вой, будто череду смешков.
Мать резко остановилась, бросила сумку и взяла дочь на руки. По телу пробежала волна холода. Сердце заколотило по грудной клетке, как арестант, привлекающий внимание. Из-за холма доносился душераздирающий вой мужчины, его крик тонул в заполняющем всё вокруг волчьем вое. Холм загораживал происходящее, поэтому мозг с готовностью дорисовывал сцену по мрачному наброску.
Женщина попятилась назад к станции, вокзала там нет, но можно спрятаться в поезде или в крохотной будочке работника станции.
И тут на вершину холма поднялся волк Он величественно и надменно оглядел женщину с ребёнком и завыл.
– Беги! – крикнула мама, и тут же волк кинулся на неё, шоркнув когтями по утоптанному снегу.
Варя развернулась и побежала к поезду, стоящему вдали, с теплом наблюдающим за происходящим своими жёлтыми окошками. За её спиной раздавались звуки борьбы, рычание, треск ткани и отчаянные ругательства матери.
На своих маленьких ножках девочка не смогла убежать далеко. Вдруг состав громыхнул своими суставами, потягиваясь перед долгой дорогой, и пришёл в движение.
– Стойте! Подождите! – кричала девочка ему вслед. Она заплакала от беспомощности, боясь обернуться назад и увидеть там страшную картину, которая случилась с её мамой.
– А ну пошли отсюдова! Вон! – раздался громкий бас по округе. Девочка вздрогнула и обернулась. Возле холма лежала мама. От её тела растекались струйки в разные стороны, как томатный сок по белоснежной скатерти. Издали доносились поскуливания волков.
Варвара медленно подошла и аккуратно присела возле матери.
– Мама... Мамочка, вставай! – дочь с упорством толкала маленькими ручками тело, желая пробудить маму ото сна. – Мам, волки ушли. Пойдём домой.
После тщетных попыток девочка заплакала. Поезд ушёл. И в тишине она услышала какой-то шум за холмом. Варя опасливо поднялась и подошла поближе. За холмом открывался вид на мирно спящую деревушку. По ту сторону холма на тропинке лежал мужчина в бордовом ореоле. Над ним склонился крупный седой старик в красном тулупе. Он разбирал разорванный труп на куски и бросал их в мешок из плотной ткани в пятнах и разводах, который местами сливался с багровым снегом.
– Санта?.. – неуверенно тихо спросила девочка.
Старик вздрогнул и обернулся. Он вытер мокрые красные перчатки о тулуп, взял мешок и потащил его по снегу. За мешком потянулась размашистая кровавая полоса, как от полной краски кисти, будто художник с небес рисовал красным по белому. Старик подошёл к девочке.
– Здравствуй, Варенька, – сказал он.
В нос девочке ударил спёртый запах железа и корицы. Великан снял перчатки и заткнул их за пояс, достал из внутреннего кармана красно-белую сахарную трость в герметичной плёнке, обвязанную зелёной ленточкой. Протянул её девочке и сказал мягким басом:
– Возьми, Варенька, покушай. А я пока для твоей мамы “подарок” подыщу.
Девочка с жалобным видом взяла сладкую палочку и спросила:
– А ты правда Санта?
– Да, а ты в меня не веришь? – спросил он, спрятав улыбку в густой седой бороде.
– Я всегда верила, а вот моя мама… – и девочка опять захныкала, оглянувшись на маму в луже крови.
– Ну-ну, Варенька, успокойся, попробуй леденец – он очень вкусный! – старик погладил девочку по пушистой шапке. Та поддалась и раскрыла леденец. – Ну вот, другое дело.
Он подтащил мешок к женщине и присел перед ней. Залез обеими руками в мешок и стал активно там перебирать. До девочки донеслось шуршание фантиков, будто мешок был доверху наполнен конфетами. Наконец, он вытащил красный продолговатый кусок мяса в прозрачной подарочной упаковке и бантом с надписью. Протянул девочке:
– Варенька, прочитай, пожалуйста, что тут написано? А то дедушка очки оставил в другой стране.
Девочка уже подуспокоилась. Санта контролировал ситуацию и сейчас поможет маме. Нужно только сначала помочь ему прочитать.
– Мар-гар-и-та, – прочитала по слогам она.
– Ну вот и славно, – старик развязал бант, стянул шуршащую упаковку и положил мыщцу в разгрызанную голень женщины. Мыщца идеально легла в пустое пространство. – Вот так.
– Санта, а что это? – спросила девочка с удивлением.
– Это? “Подарки”, – ответил он и вынул из другого внутреннего кармана иголку с красной нитью. – Один день в году я дарю подарки детям, а в остальные дарю подарки взрослым, хоть они в меня и не верят. Я их не виню, они думают, что выросли. Но они такие же детишки, как ты, только старые.
Великан потрепал девочку по шапке. Та тепло улыбнулась. Он насладился её улыбкой и начал зашивать ногу женщине.
– А где ты берёшь эти ”подарки”? – спросила Варя.
– У тех, кто плохо себя вёл, – ответил ей старик.
Старик зашил ногу и принялся искать в мешке кисть.
– А тот дяденька плохо себя вёл, раз ты у него забрал “подарки”?
– Ой, он очень плохо себя вёл. Он заслужил то, что заслужил, – ответил он, распаковал очередной “подарок” и начал пришивать. Девочка облизывала леденец. Глаза потихоньку закрывались. Она устала.
– Вот так, – повторил дед и убрал швейные принадлежности обратно в карман. – Как новенькая!
Варя проснулась утром в своей постели. С кухни доносились звуки готовки: гремела посуда, хрустели овощи под ножом. Девочка встала с постели и прошла на кухню.
– Уже проснулась, доченька? – мама обеспокоенно носилась по кухне, как фея. – Одевайся теплее. Я вчера забыла печку затопить. Не помню, как добрались домой…
– Мам, так это был Санта! – восторженно воскликнула дочка и засияла от радости, хлопнув в ладоши.
– А не рановато для него? – мама мельком глянула на отрывной календарь на стене. – 4 декабря только.
Варя потопталась на холодном полу и внимательно всмотрелась в мамину лодыжку. На коже виднелся еле заметный шрам в виде хвойной ветви.
– Мам, а ты веришь в Санту, только честно? – спросила девочка серьёзно, нахмурив брови.
Мать на секунду зависла над пышущей паром кастрюлей и задумалась, запечатывая мысли в слова перед ответом:
– Верю, Варя. Я верю, что кто-то наблюдает за нашими поступками и затем воздаёт по заслугам.
Варе понравился мамин ответ. Уже потом, повзрослев, она раздумывала над тем как он звучал: одновременно пугающе и успокаивающе. Но в тот день, она этого ещё не понимала. Маленькая Варя побежала в комнату надевать тёплые носочки. На плите гремела крышкой кастрюля. На окраине деревни возле холма толпились полицейские, криминалисты и местные зеваки. Где-то в одном из душных кабинетов уголовного розыска снимали ориентировку с доски “Их разыскивает полиция”. Дело закрыто. Маньяк растерзан.
Когда я только начинала баловаться писательством, в сообществе рождались бурные споры по поводу (и без повода) заместительных. Рыжеглазые зелёноволосые блондинки подвергались дизлайку, их авторы — остракизму. Возможно, всё было не так плохо, как мне запомнилось, но спишем на юношескую впечатлительность. Случаи действительно были.
Предлагаю вашему вниманию лёгкую, ни к чему не обязывающую статью о заместительных. Для наглядности я буду приводить примеры из собственных запасов. На литературную ценность не претендую, лишь хочу немного развлечь вас и, возможно, дать пищу для размышлений.
Для начала, выдержка из игры Warhammer 40,000: Rogue Trader, роман с дознавателем имперской Инквизиции Хейнриксом ван Калоксом, который я нежно люблю и вообще рекомендую всем женщинам от шести до шестидесяти:
«Мы ведь найдем отсюда [из Комморры] дорогу домой, да?» «Я бы мог оценить наши шансы с учётом моих скромных познаний об этом месте, но, наверное, в этой ситуации от меня ждут не сухих фактов, да?» Дознаватель бережным касанием поворачивает ваше лицо к себе. «Если понадобится, я готов отдать жизнь, чтобы ты вернулась домой».
Пять секунд вам на нахождение заместительного и осмысление того, почему оно мне категорически не нравится.
Напомню, что контекст — это романтическая сцена. Романтические сцены не происходят между коллегами по работе и случайными человеками, оказавшимися в одном лифте (обычно, по крайней мере). Романтические сцены подразумевают, что персонажи достаточно близки, чтобы такие сцены вообще случались; они почти наверняка провели вместе какое-то время и, скорее всего, для них личность партнёра куда важнее того, что он работает грузчиком. И, кхм, учитывая мою небольшую осведомлённость в лоре Вархаммера, слово «дознаватель» у меня имеет ассоциацию с воздействиями при допросе. Ну, там, устный допрос, допрос с ментальным воздействием, допрос с использованием пыток и дальнейшим выведением дознаваемого из строя… не знаю, как вы, но мой цветок уже увял (прости, Хейнрикс).
Как лечить? Шлёпнуть заплатку. Замену, то есть.
Впрочем, не могу удержаться от ехидного комментария, что, в принципе, за мастером ван Калоксом замечена склонность к ролевым играм («Ведите, Лорд-капитан!» — и, желательно, в вашу спальню), что может обосновать использование «профессиональных» заместительных в романтических сценах. Но конкретно в этом случае не обоснует. Всё портит сложность момента: героине плохо физически и морально, и ей нужна поддержка от возлюбленного, а не от дознавателя.
За сим пространное отступление завершаю.
Заместительные слова, они же контекстные синонимы, — это один из инструментов в вашем рабочем кейсе. Писательство на самом деле очень похоже на ремонт: тебе нужно владеть те́м инструментом, тем, тем и тем, и ещё гаечным ключом, потому что критики не дремлют. Заместительные, конечно, не гаечный ключ, скорее, м-м, болт, который соединит ваши крепления и сделает историю лучше (обещаю). Но если скреплять нескрепляемое, можно получить страшную блондинку из начала статьи. Если мы не пишем какой-нибудь сюр, нам желательно держаться подальше от таких… выразительных персоналий.
Заместительные помогают нам избежать страшного-страшного зверя, которым пугают маленьких писателей, — тавтологии. Честно говоря, этот чёрт не так уж страшен, но и сильно сближаться с ним не стоит (читать о масле, жившем в доме с масляными стенами, масляной крышей, масляной дверью и… вы ещё здесь?). Но даже не это их главная роль. Их роль — помочь вам раскрыть ваших персонажей, не используя для этого описания и диалоги. Двух последних на всех не хватает, знаете ли! И хорошо, потому что, если вы будете описывать каждого персонажа до волосиночки в их идеальной/неидеальной/отсутствующей причёске, а затем утилизировать ввиду сюжетной ненужности, читатель рано или поздно поймёт, что вы нагло крадёте его время.
С учётом того, что любое слово может стать заместительным, их можно типировать (не будем мешать мозгу упрощать нашу жизнь). Сходу я могу назвать «профессиональные», «внешние» и «отношенческие», их легко различить. Вот вам три слова: «друг», «писатель», «блондин». На этом моменте в видео просят оставить ответ в комментариях, но я в вас верю, справитесь без подглядок. Кстати, именно в градации «отношения-работа-внешность» я бы и расположила эти типы: мы всё-таки о личностях пишем, и эти личности взаимодействуют (по моему скромному мнению, это вообще лучшее, что есть в писательстве).
Я не буду расписывать каждый тип по отдельности: в этом нет смысла. Вместо этого предлагаю перейти к наглядным примерам. Я помогу вам прочитать их так, чтобы вы узнали о персонажах как можно больше за как можно меньшее время.
— […] За мной нет вины, именем Единого и во свете Его. — Именем Единого и во свете Его, — гулко повторили за ней все три дознавателя: одновременно и почтение, и свидетельство. У одного из спутников лорда Малликена оказался резкий, звонкий голос — и, наверное, поэтому Анора различила в нём оттенок… иронии? Звонкоголосый дознаватель поймал её мимолётный взгляд, почтительно склонил голову и вновь обратил всё внимание к стене. Судя по движущейся радужке, считал камни. Анора бы считала.
Перед вами свежайший отрывок для идеи, которую я только-только начинаю мариновать. Нет, это уже не Вархаммер, я просто завела себе ещё одного дознавателя. А теперь предлагаю обратить внимание на два существительных и одно прилагательное: «спутник» и «звонкоголосый дознаватель». Преступник найден! Но был ли преступник?
Я использую «спутника», чтобы указать положение персонажа в сцене. Он — не главный герой здесь, его дело — красиво стоять за старшим коллегой. Это с натяжкой можно отнести к «профессиональным» заместительным, туда же пойдёт и «дознаватель». А вот прилагательное «звонкоголосый» введено для того, чтобы выделить персонажа и для героини, и для читателя. Именно по этой примете вы его запомните. Пользуйтесь этим приёмом — дарите персонажам уникальные черты. Под «уникальностью» я подразумеваю не умение двигать ушами и сворачивать язык в трубочку, а что-то, что вы не будете выделять у других персонажей. У героини, очевидно, голос тоже не бас, но буду ли я выделять то, что у неё женский голос, который по определению звонче, чем мужской? Я вас уважаю.
Дальше. Это отрывок из моей масштабной работы, которая маринуется уже довольно давно (неплохое бы вышло вино), и я, без лишней скромности, горжусь этой сценой:
Нулевой отвёл её на одну из террас, в сторону от прочих пар, и замер у самой ограды. Стоит признать, Морвен ожидала, что он вытащит из-за пазухи пистолет или нож, и крепче сжала в руке трость, но наружу показался только сложенный вдвое лист бумаги: юноша протянул его ей с таким видом, будто держал в руке не бумагу, а нестабильную бомбу. — Объяснитесь. — Я — посыльный, — окончательно стерев с лица вежливое выражение, процедил нулевой. — Если вам угодно, с удовольствием верну послание отправителю. — Значит, я просто обязана его прочесть, — флегматично заметила Морвен, кончиками пальцев взяв лист за уголок: мало ли какой дрянью мог его обработать дурной мальчишка. Но или бывший лорд оказался недостаточно умён для этого, или его настоятельно убедили не делать глупостей, что, в свою очередь, делало честь автору послания: младший Вестерманн выглядел упрямым ослом, а не образцом послушания.
Вводные данные: персонажи на момент сцены уже знакомы какое-то время, героиня сделала некоторые выводы о собеседнике. Вылавливаем заместительные: «нулевой», «юноша», «дурной мальчишка», «бывший лорд», «младший Вестерманн». Зна-атный улов. Потрошим:
«Нулевой» правит бал — это заместительное повторяется чаще. Именно так один персонаж (Морвен) воспринимает другого персонажа (Эдварда; я позже объясню, почему его имени нет в списке заместительных). Он сначала нулевой, а потом уже какой угодно принц и осёл. Не буду углубляться в объяснения, считайте это «профессиональным» заместительным.
С «юношей» всё ясно — это нейтральное заместительное, которое я вставила просто для того, чтобы «нулевой» не рождал тавтологию. Однако оно тоже может иметь свой смысловой вес, например, при первой встрече персонажа с незнакомцем, просто в данном случае оппоненты уже встречались.
«Дурной мальчишка», моё любимое. Это уже «отношенческий» синоним: вы чувствуете налёт снисходительности и раздражения? Я даже не буду описывать, как Морвен хмурится и кривит губы, ведь у меня уже есть два слова, которые закрыли необходимость в описании. Могут быть и у вас!
«Бывший лорд» и «младший Вестерманн» суть одно и то же. Используйте историю персонажа для выбора заместительных. Морвен делает на этом акцент потому, что от аристократа, выросшего среди аристократов, можно ожидать аристократических пакостей.
Я могла бы использовать и имя персонажа, потому что Морвен оно известно. Но не стала. Смотрите: если выбирать между именем и фамилией, фамилия — это более формально, имя — это чуть-чуть более лично. Имя для Морвен не имеет значения: Эдвард может быть Робертом и Чарльзом, какая ей разница? Другое дело то, что он — нулевой и представитель аристократии. Чем не способ показать дистанцию между персонажами?
А вот «упрямый осёл» уже не заместительное. Не путаем.
Дальше мне хотелось бы привести пример, как по мере развития истории отношение Морвен к Эдварду изменяется и он перестаёт быть для неё «нулевым» и становится больше «юношей», но почему-то таких отрывков никто не написал. Возьмём вместо Эдварда другого персонажа:
— Я не помешаю? Девочка энергично замотала головой и похлопала по месту рядом с собой. Морвен послушно села на тот же обломок, что и девочка, и Мириам доверчиво положила голову ей на плечо. — Что-то случилось, маленькая? — Не-а, — протянула девочка, вытянув руки вперёд и рассматривая неровные — пострадавшие от зубов — ногти. — Просто… ей нравится петь.
Девочка — Мириам — нулевая, тоже ребёнок аристократии. Но почему вы не узна́ете этого из сцены выше? Потому что это перестало иметь значение для протагониста. Жонглируйте заместительными, вводите новые, удаляйте старые: это добавит динамики вашей истории. Это поможет показать развитие персонажа — а мы все любим, когда наши персонажи развиваются.
Ещё случай.
— Вы забываетесь, госпожа Раднитц, — ледяным тоном произнесла Морвен. — Я здесь не для того, чтобы развлекать городских интриганов […]. — Пределы могут сгореть к чёрту, — с очаровательной улыбкой ответила леди Констанция Раднитц. Она развернулась к нулевому, положила руку ему на локоть и произнесла, небрежно взглянув на Морвен через плечо: — Если вам нужна моя помощь, добро пожаловать на игральную доску.
Персонаж Констанции — это стремление занять любую вершину в поле зрения. Она претендует на аристократичность, на которую, по некоторым причинам, не имеет никакого права. Морвен в диалоге ставит её на место, однако противница — тёртый калач. Использование заместительного «леди» рубит последнюю ниточку между персонажами, указывает на ухудшение отношений. Если раньше Констанция могла упоминаться просто по имени, более такого в сюжете не происходит: она становится «леди Раднитц», протагонист вычеркнул её из списка союзников. Отношения изменились — изменились и заместительные. Динамично!
На этом, пожалуй, я сказала всё, что хотела. Итого: заместительные слова, контекстные синонимы, — это ваш инструмент, который вы будете использовать постоянно. В ваших силах использовать его так изящно, чтобы это не только предотвращало страшную и ужасную тавтологию, но и шло на благо вашей истории и персонажам. Обещаю, с ростом навыка вам не придётся даже думать над синонимом: вы, зная персонажей и их историю, будете выбирать его подсознательно, автоматически. Но если сейчас это вызывает у вас затруднения, отриньте страх: со временем перестанет. Вы познакомитесь со своими героями и они вам сами скажут, как их называть.
Спасибо за прочтение!
— Прости, — тихо произнесла Морвен ей в макушку. — Прости, милая. Они постояли так [в объятиях] ещё несколько минут, прежде чем Морвен усадила Ровену на соседний стул, протянула ей носовой платок и подвинула к ней вазочку с шоколадом. Пока дочь успокаивалась, она до дна осушила чашку с остывшим чаем.
Вернувшись домой вместе с братьями, хозяин дома представил их Глафире и провёл по дворовым постройкам, а где попадались слуги, знакомил с будущими сторожами. В это время пришёл на ночную службу Илья. Отойдя со всеми сторожами в сторонку, Федот завёл разговор:
— С сего дня будут такие порядки. Сторожить будете по двое, всю ночь, меняя друг друга. Один будет ходить по двору и саду, греметь в колотушку. А тот, кто отдыхает, сидя на маленьком пеньке посередине крыльца, чтобы не прислонился к чему-либо и не уснуть, поёт или читает молитвы вслух. Утром, когда все проснуться, один сторож идёт спать в людскую. Второй охранник, стоит у ворот, и никого из чужих не пускает во двор, без моего или Глафиры Сергеевны разрешения. После обеда меняетесь местами. Та смена, которая отстояла сутки, не уходит домой, пока не придут новые сторожа. Сейчас, пока Пётр болеет, сами думайте, как будете сторожить, но чтобы всегда вас было двое. Платить буду вдвое больше, но и спрос будет строже. Пётр уснул на ступеньках, прислонившись к перилам, пока его не выгоню, но больше поблажек не будет.
Только Федот закончил инструктаж сторожей, как в ворота кто-то постучал. Демьян сходил и, вернувшись, доложил купцу:
— Сосед, Марат Кужебетович коней пригнал.
— Заводите в конюшню, пускай Степан ими занимается, велел наш герой.
Стоя на крыльце, хозяин дома наблюдал, как мимо провели десять сильных, молодых, вороных коней. Затем занесли десять комплектов добротной упряжи, последним зашёл Марат и сказал:
— Всё хорошо, кони славные, сколько я тебе задолжал за них вместе с упряжью», спросил Федот Елисеевич.
— Отнака, пятьдесят залатых, — ответил продавец.
Не дорого просишь, по одному злотнику за комплект простой упряжи», начал торговаться сосед.
— Отнака, все цены знас, купец якши, давай па палавинке за упряжь, —согласился Марат.
На том и сошлись.
Федот сходил в дом и вынес увесистый кулёк из куска дерюжки и, протягивая его продавцу сказал:
— Здесь весом золота на сорок шесть злотников, сдачи не надо».
Развернув и полюбовавшись тусклым светом дорого металла, Марат сказал уходя:
— Отнака, тафай я бараска завтра заресу и гулять будем твой праздник семьями.
— Спасибо за приглашение, но мне завтра надо отъехать по делам, Бог даст, ещё соберёмся и погуляем вместе, — ответил наш герой.
Расставшись у ворот с соседом, Федот покликал Афоню и поставил задачу на завтрашний день:
— После праздничной службы, со всеми извозчиками собираетесь здесь. Готовитесь в дальнюю дорогу. Складываете всё в одни сани: продукты, овёс и попоны для лошадей, сто пустых мешков, вооружение мужицкое, а также три котелка, три железных ведра, по мешку сухого мха и бересты для розжига костра. Ждите меня, поедем к древоделу за санями, а дальше к кузнецу Алексею, с которым вы поедите за железом к Большому камню. Плату дам по ползлотника на брата, тебе целый злотник, как старшему. А угробите коня или товар не сбережёте, вычту из платы.
Вместе с женой и детьми сходили в амбар, покормили щенков и поиграли с ними вволю. Тут же, на семейном совете решили назвать их Полканом и Жучкой.
Встав пораньше, начали всей семьёй наряжаться в церковь. С непривычки долго провозились. Хорошо хоть Лукерья была рядом и помогала одевать младших детей.
Отстояв праздничную службу, заторопились домой, Таечка расхныкалась, наверное, оконфузилась, бывает такое с детьми.
Придя домой, Федот велел Степану запрягать вороного, в нарядные сани. Сам же пошёл на меховой склад, положил в чистый мешок двадцать шкурок седого соболя и двух горностаев. Через десять минут он уже подъехал к резным расписным воротам главы Тучинска. Перед его взором открылся красивый забор и терем местного князя. Забор, из вековой лиственницы, в две косых сажени высотой, ворота держали три деревянных богатыря ⸻ великана. Постучал в калитку, она неожиданно быстро открылась, за ней стояли три стражника, все здоровяки. Один из трёх, был только с боевым топориком, наверное, старший. Двое других, с копьями, мечами и щитами. Узнав, зачем пожаловал наш герой, пустили его в ворота и, обыскав на предмет оружия, отправили к боковому крыльцу, объяснив, что там его встретит молодой служка, и проводит в главную трапезную, к самому князю.
Войдя в огромную комнату, Федот увидел, на дальнем краю большого стола, на резном стуле, восседал приятный мужчина, лет тридцати пяти. Он был с коротко стриженой бородкой и аккуратными русыми усиками. Наряд его состоял из богатых атласных одежд, отделанных золотыми нитками и соболиным мехом, на голове красовалась соболья шапка. Купец, перекрестившись на красный угол и низко поклонившись князю начал говорить:
— Здравствуй светлый князь! Долгие лета жизни тебе и твоим близким! Пришёл поздравить тебя с Рождеством Христовым и преподнести скромный подарок от купца Олешкина, что поселился в твоём славном городе.
— А-а-а, Олешкин! Наслышан, наслышан, как ты честных горожан от двух разбойников избавил. Хвалю! Хвалю! — приятным голосом и, улыбаясь, сказал князь подходя и протягивая холёную руку нашему герою.
Шустро забрав мешок со шкурками, начал в нём рыться, явно с удовольствием рассматривая подарок. Затем выпрямился и хлопнул один раз в ладоши. Тот час из потайной боковой двери появился молодой служка.
— Сходи в поварню, да принеси большой медовый пряник», велел ему князь, а у Федота спросил:
— Где поселился? Чем заниматься будешь?
— Дом купца Филиппова купил, думаю торговать мехом, да разными изделиями из металла и дерева, — ответил тот.
— Хороший домик, бывал там. А какую свадьбу закатил Отец Филиппов сыну, неделю слободка сотрясалась от веселья, — сказал князь.
В этот момент вошёл служка, неся в одной руке плоский свёрток, размером с хорошую сковородку. Князь взял свёрток и, не разворачивая его, передал Федоту со словами:
— И тебя купец Олешкин с Рождеством Христовым поздравляю.
— Благодарствую, — ответил Федот, принимая подарок с глубоким поклоном.
Выйдя из княжеского терема, наш герой поймал себя на мысли:
— Хорошо ты начинаешь торговлю в городе, Федот Елисеевич ⸻ за двадцать две шкурки, пряник детям приобрёл.
Вернувшись домой, Федот увидел во дворе семь чужих мужиков, это явно были извозчики. Велев стоявшему рядом с мужиками Афоне, перезапрячь коня из нарядных саней в рабочие, сам поднялся в дом. Отдал княжеский пряник жене, зашёл в тёмную комнату, отвесил первый вес золота за десять саней и сбрую к ним, и второй вес, сто злотников, на поездку к Большому камню за железом.
Переодевшись в охотничью одежду, взяв оружие и туесок с едой на первые три дня, распрощался с Глашей и детьми, спустился во двор к мужикам. Внимательно осмотрев извозщиков, купец вывел двоих из них на середину двора. Первый был без рукавиц и в рваных чунях подвязанных тряпками, а второй, в каком детском заячьем тулупчике, не прикрывающем даже пятую точку.
— Вы двое можете идти домой, мне трупы обмороженные не нужны, а вам и вашим семьям, видать не нужна половинка злотника за десять дней работы. Но если вы быстро найдёте хорошую одежду, можете нагнать нас у дома древодела Михаила, мы там будем запрягать коней в сани, — закончил Федот, беря вожжи своего вороного и выводя его из ворот дома.
Оставшиеся мужики бросились за конями и, ведя по два под уздцы, пошли за санями купца. У дома древодела, вдоль забора в два ряда, стояло десять саней, запорошённых снегом. Велев извозчикам запрягать коней, а сам пошёл к мастеру рассчитаться. Поздравив мастера с праздником и расплатившись за сани, вышел за ворота и был приятно удивлён увиденным. Вместо пятерых, у обоза работало семь мужиков. Те двое, которых он выгнал, уже вернулись, одетые в добротные шубы и чуни, а из оружия, кроме топоров, появились и сулицы. Сани хозяина были полностью разгружены, остались только подкладка из сена, туесок с едой и его оружие.
Убедившись, что все готовы тронуться в путь, Федот хлестнул коня и пошёл первым в обозе, остальные пристроились за ним. Те кони, что остались без извозчиков, были привязаны вожжами за впереди идущие сани.
Поездка прошла с наслаждением, кони молодые и резвые, только снег, скрипящий под полозьями и лёгкий морозец навевали дрёму на мужиков.
Лишь к ночи добрались до дома кузнеца.
Взяв с собой мешочек золота и толстую амбарную книгу, наш герой вошёл в хозяйскую избу.
Мужики распрягли лошадей, вытерли их насухо после дальней дороги, накрыли попонами и привязав к саням дали сена и овса на всю ночь. Развели три костра, стали греть воду для лошадей и готовить себе кулеш из дроблёного ячменя и солёного сала.
Садясь за стол в избе, Федот приметил выглядывающих из-за занавески на печных полатях три пары испуганных детских глаз. Наш герой тотчас встал и вышел из дома, а вернувшись, через пять минут, протянул за занавеску увесистый кулёк со сладкими петушками, который моментально оказался в руках какого-то шустряка.
— Ладно, Фёдору тоже достанутся пряники медовые, — подумал про себя наш герой.
Долго сидели за столом купец и кузнец, не одну свечку сожгли. Кроме разговоров о делах, Федот сделал запись в амбарную книгу, каждого товара с ценой на него, изготовленного кузнецом, как образцы.
Это были: наконечники для стрел и копий, ножи охотничьи и домашние, мечи и кольчуга, лемех для сохи под человека и под быка, да зубья для бороны, ведра, корыта, котелок на треноге, гвозди трёх размеров, топор плотницкий, топорик боевой, металлические полозья для саней, оси для телег; комплект железных изделий для конской упряжи.
Всё было сделано в двух вариантах, простом и дорогом. Кроме того, кузнец пояснил, что каждое изделие смазано топлёным салом и замотано в дерюжку, чтобы не поцарапалось по дороге в город. Закончив основную часть разговора, купец приступил к приятному для кузнеца моменту, отвесил самородков, за сделанные им изделия, а оставшееся золото передал со словами:
— Здесь тебе на поездку, должно хватить на покупку железа и на дорогу, пять саней с металлом себе заберёшь, а пять пригонит в Кирилловку к отцу Сергию Афоня. Везде его бери с собой, пусть учится и запоминает, дальше он один будет ездить. Давай ложиться спать, завтра тяжёлый день.
Поутру, распрощавшись с хозяевами и поблагодарив их за ночлег, Федот вышел на улицу, где уже кипела работа. Несколько мужиков запрягали лошадей, один, варил кулеш, а остальные, грузили сено в сани. Обоз из одиннадцати саней тронулся в одну сторону купец в другую, к себе в деревню.
Зайдя в ледяную безлюдную избу, наш герой подумал:
— Надо кого-нибудь поселить здесь, пусть пользуются, а я и в бане ночь пересплю. Обиходив коня, затопил печь. Почистив снег во дворе, дошёл до дома Ивана и попросил Семёна, присмотреть за конём, пока он сходит на зимовье. Вернувшись домой, сытно поел из туеска, что собрала Вера и завалился спать в уже протопленной избе. Это была первая спокойная ночь за осень и зиму, после того, как он стал купцом.
Встреча в зимовье была очень тёплой и даже немного бурной. Поев вкусной каши с мясом, приготовленной Бондой, Федот с Иваном пошли в конюшню, посмотреть, что заготовили охотники за это время. Там купец при тусклом освещении свечи, разглядел под потолком несколько рядов выделанных шкур. Самый большой ряд был из беличьих, навскидку более ста штук. Ряд собольих ⸻ тридцать шкурок, семь горностаевых, двадцать лисьих, семь волчьих, и отдельно висела главная ценность ⸻ шкура рыси.
— А эту как взял, и где?— спросил Федот.
— В горностаевом углу, там лес дремучий, увидел следы красавицы и выследил её логово. Отсидели в засаде целый день, только в сумерках вернулась голуба к себе домой, ну а дальше ловкость рук и никакого волшебства. Правда, пришлось заночевать с Фёдором в лесу, но это дело не хитрое, — рассказал Иван.
— Давай здесь поговорим о нашем деле, без лишних ушей, — предложил наш герой и тут же спросил:
— А тебе есть куда сдавать свои шкуры?
— Нет особо, любому заезжему купцу продам по весне.
— Давай я буду их забирать, да золотом платить, о цене прямо сейчас договоримся.
— Давай, так надёжней будет.
Обсудив цены на шкуры и пересчитав их, друзья наполнили ими два мешка, к завтрашнему уходу Ивана домой, удалось упаковать где-то половину добытого. На следующее утро он отправился в родную деревню, гружёный мясом и шкурами, а отец с сыном пошли в соболиный край.
Проверив капканы, вернулись домой только с одним соболем, да с зайцем, подстреленным Фёдором по дороге.
Надо искать новое место охоты, здесь, похоже, всего соболя выбрали. Пусть годик-другой отдохнёт зверь, размножится, тогда и вернуться не грех.
На следующий день, охотники пошли в другую сторону от соболиного края. Оба гружёные заплечными мешками с едой, а за ними по проторённой лыжне семенила Найда. Два дня они кружили по тайге и искали следы дорогого зверя, но пока удача обходила охотников стороной. Встречались только одиночные цепочки соболиных следов, которые их не интересовали.
На третий день поиска, наткнулись на медвежью берлогу.
— Это тоже хлеб, — сказал отец сыну.
Отошли подальше от берлоги, чтобы не разбудить зверя. Срубили пару рогатин, жердь и вернулись назад. Федот предупредил Фёдора, чтобы тот не стоял за спиной во время подъёма медведя из берлоги, и принялся ворошить жердиной в яме, пытаясь разбудить хозяина тайги. Раздавшийся рёв возвестил о том, что зверь проснулся и сейчас вылезет наружу. Сначала сломалась жердь, как будто это была не молодая лиственница в руку толщиной, а сухая соломинка. Затем из лаза показалась оскаленная морда здорового медведя.
— Ждём, когда весь вылезет, и встанет на задние лапы. Я подпираю его рогатиной под горло, затем копьём в сердце, ты только копьём в грудь», сказал отец, не сводя глаз с ревущего зверя.
Вот медведь целиком выполз из берлоги, встал во весь рост и поднял передние лапы выше головы, пугая пришедших чужаков. В этот миг, охотник воткнул заострённую рогатину под горло косолапому, а другой её конец упёр в землю, прижал ногой. И тут же схватив, торчащее рядом в снегу копьё, что есть силы, всадил в область сердца противника. Фёдор тоже удачно вонзил своё копьё меж рёбер хозяина тайги.
— Отходим в разные стороны, — крикнул отец сыну.
У медведя сначала ослабли и опустились передние лапы, затем провисла нижняя челюсть, и ещё немного постояв, он рухнул вперёд, ломая оба копья и рогатину.
Всё было кончено. Еле перевернув медвежью тушу на спину, начали снимать шкуру, а закончили уже затемно, при свете костра. Здесь же и переночевали на тёплых брёвнах. Поутру отправились в обратный путь, Федот тащил свёрнутую сырую медвежью шкуру, а Фёдор всё оружие.
— Найду теперь месяц можно не кормить, сюда будет бегать, — сказал наш герой сыну.
Пройдя примерно полпути до зимовья, охотники вышли на край огромного оврага. Глубина его была такова, что вековые сосны, растущие на самом дне, только верхушками видели солнечный свет. Обходить его не имело смысла, так как в обе стороны не видно было, как говорится ни конца, ни края. Отец, а за ним и сын, начали боком на лыжах спускаться вниз. А когда достигли дна, Федот радостно воскликнул:
— Слава Богу, нашли! Нашли соболя.
Он указал сыну на многочисленные цепочки соболиных следов. Дно оврага было разрисовано их переплетающимися тропами.
— Какое счастье, что два дня не шёл снег, иначе бы всё замело, и мы могли не заметить следов, — облегчённо сказал наш герой. Подъём из оврага был тяжелее, чем спуск и, выбравшись на поверхность, оба охотника и собака, рухнули в снег отдыхать. На пути к зимовью, немного заплутали и потеряли часа два времени, пока нашли свой ручей с поляной.
Бонда их явно ждал, котелок тушёной капусты с копчёной лосятиной томился на печи и распространял чудесный запах по всей избушке. Баня была протоплена, из снега натоплена вода.
Фёдор стал взахлёб рассказывать старику, как брали огромного медведя и как нашли соболиный овраг.
Помывшись и сменив нательное бельё, плотно поев, отец с сыном легли счастливыми спать, с мыслью о завтрашнем новом походе в лес. Надо снять капканы в соболином краю и горностаевом углу.
Притащив к вечеру в избушку сорок семь капканов, втроём сели их чистить и чинить. Ещё изготовили два новых длинных копья. На следующее утро, взяв капканы, мясо на приманку, оружие и две длинных пеньковых верёвки, охотники вышли из дома на новое место промысла. Заветный овраг нашли довольно быстро и, связав две верёвки, спустились на его дно практически без проблем.
Соболиных следов стало намного больше, чем они видели позавчера, это гарантировало хорошую добычу. После того, как установили все капканы, довольно просто и быстро взобрались наверх при помощи верёвки. На обратном пути не плутали, поэтому добрались до избушки ещё в сумерках.
На следующий день, наши охотники принесли богатую добычу, шесть соболей и двух горностаев.
Этим же вечером, вернулся из деревни Иван, да не один, с ним пришёл его сын Семён. Они с Фёдором дружили, поэтому их встреча была особенно радостной.
— Вот, вместе им будет гораздо веселей. Да и обучать пора себе смену, —сказал Иван, глядя как хорошо общаются дети.
Переночевав, Федот ушёл в деревню, унося остатки шкур и пуда три мяса за плечами. Добравшись домой, наш герой сильно удивился протопленной печи и горячему чугунку с вкусными щами.
— Наверное, Марья позаботилась. Славная жена у Ивана, — подумал купец.
Прекрасно отдохнув за ночь, он поехал к отцу Сергию, встречать обоз с железом. Подъехав к дому настоятеля, по- свойски распахнул ворота, распряг коня, поставил в стойло и стал его обихаживать. В этот момент из дома вышел сам хозяин.
— Какие гости дорогие пожаловали, — сказал священник, обнимая Федота. Долго они вели беседу за столом о том, как торговать купцу, как разводить голубей, какую церковь по весне начинать возводить, какой приют построить рядом. В ожидании обоза, посетил кузнеца Макара, взяв с собой амбарную книгу и чернильницу с пером. Рассмотрел и переписал в книгу изделия, изготовленные по его заказу. Все изделия понравились купцу, особенно дорогая кольчуга, усиленная нагрудником, наплечниками и нарукавниками. Также он заглянул к столяру Епифану и убедился, что тот старательно готовится к весенней стройке новой мастерской и сушилки. Ещё издали увидел несколько срубов очищенных брёвен, сложенных на месте будущей стройки. В старой мастерской наш герой нашёл мастера и вместе с ним осмотрел полуготовые изделия. Обсудили цену на них и договорились, что к Пасхе будут готовы.
И вот на третий день пребывания Федота в гостях у отца Сергия, по селу потянулся обоз из пяти саней. По ним было сразу видно, что идут издалека. Исхудалые, грязные кони, со спутанными гривами и хвостами, шли, понурив голову. Мужики, что сидели на санях, имели вид неприглядный, с проваленными щеками и свалявшимися грязными бородами. Федот встретил их, сел в головные сани и обоз направился к дому кузнеца.
Пока мужики разгружали железо, Афанасий рассказал купцу о трудностях поездки к Большому камню. О трескучем морозе, кусающем сквозь тулупы, о сильной метели, продолжительностью три дня, о том, как заплутали немного и сделали крюк, вёрст двадцать, но главное, что всё получилось и высококачественный металл, теперь был у кузнецов. А это сильно ускоряло процесс изготовления железных изделий. Ещё Федот приятно удивился и обрадовался, что небольшая часть золота осталась не истраченной, которую вернул Алексей, через Афанасия. Как раз хватит на оплату мужикам. Тут же в кузнице, поставив на ровный стол весы, он расплатился с извозчиками. Макар помог купцу аккуратно разрубать самородки весом по ползлотника. Получив плату на руки, мужики заулыбались, стали балагурить и рассказывать друг другу, как это золото потратят.
Выезжая из деревни на большак, увидели, что их дожидаются пять телег, разгруженных у кузнеца Алексея. Уже ночью, въезжал усталый обоз во двор Федота. Разгрузив привезённый товар по складам, определив коней и сани на свои места, мужики уставшие, но довольные, начали расходиться по домам, не забыв поблагодарить и поклониться в пояс нашему герою.
Поднявшись по лестнице домой, хозяин был приятно удивлён новой, дубовой, окованной металлом входной дверью. Также обратил внимание на новые ставни на окнах. Войдя вовнутрь и осмотрев дверь, понял, что она крепка, как кусок гранита. Изнутри окована в несколько рядов полосками металла, три засова и один потайной замок, на случай если всем надо выйти из дома и запереть его.
Обняв жену и узнав, что дети уже спят, взял чистое бельё и отправился в баню, которая всегда была натоплена. Уже лёжа в постели, Федот узнал от жены, что завтра в полдень, на главной городской площади состоится суд над грабителями, которые забрались в их дом.
— Еле успел обернуться, — сказал о своей поездке муж.
— Тебя очень ждёт тысяцкий, от него сотский приходил, что здесь был в тот день, — сказала жена, нежно целую супруга на ночь.
В 1884 году из под пера Эбота Эддвинна, британского священнослужителя, ученого и писателя, выходит в свет оригинальное литературное произведение - "Флатландия". Представьте себе лист бумаги, бесконечно большой и тянущийся во все стороны. Теперь представьте, что на этом листе бумаги есть ряд геометрических фигур, но вместо того, чтобы оставаться на месте, эти фигуры перемещаются и живут сложной социальной жизнью. Добро пожаловать в Флатландию, мир, состоящий всего из двух измерений. Здесь есть ширина и длина, но нет высоты и глубины.
Книга рассказывает об А. Квадрате, который... ну, он буквально двухмерный квадрат. Он выступает в роли нашего проводника в царстве Флатландии и рассказывает о том, как живут его соотечественники и что они делают. Происходят два главных события, которые полностью меняют мировоззрение А. Квадрата. Первое - это его контакт с Лайндлендом, миром, имеющим только одно измерение, а второе - встреча с фигурой, известной как Лорд Сфера. Лорд Сфера утверждает, что он прибыл из странного трехмерного мира под названием Спейслэнд.
Звучит красиво, но действительно ли это научно-фантастический роман? Я бы утверждал, что да, безусловно. Научная фантастика всегда задавалась старым вопросом «что, если?», так и в случае с «Флатландией». В данном случае речь идет о том, что было бы, если бы мир состоял только из двух измерений. Я не могу сказать, когда именно я узнал о Флатландии, хотя думаю, что это произошло во время чтения «Физики невозможного» Мичио Каку. Независимо от того, где я впервые услышал о ней, я всегда находил концепцию Флатландии чрезвычайно увлекательной.
В 1885 году выходит роман Ричарда Джеффериса "После Лондона, или Дикая Англия". Ричард Джеффрис, который в 1879 году, судя по всему, первым использовал фразу «дикая жизнь» для описания окружающей среды, является одним из величайших английских писателей о природе. Но что менее известно, так это то, что он был также и романистом. Когда вспоминают его романы, то, как правило, упоминают его книгу «Бевис», повествующую о группе молодых ребят, которые играют в игры, строят поделки и иным образом развлекаются в мире природы. Гораздо менее известным является его антиутопическое произведение «После Лондона», опубликованное в 1885 году. В «После Лондона» за десять лет до того, как Г. Уэллс опубликовал свою куда более известную книгу «Машина времени», Джеффрис прогнозировал наступление времени, когда Лондон вернется к доиндустриальной эпохе, подобно тому как Лондон 802 701 года в романе Уэллса превратился в огромный сад. Действие романа «После Лондона» происходит после некоего грандиозного катаклизма (неуказанной экологической катастрофы, к примеру, наводнения), разрушившего индустриальный викторианский Лондон, который знал Ричард Джеффрис. Как и в «Машине времени», пейзаж (особенно для такого любителя природы, как Джеффрис) кажется утопическим, а вот люди превращают этот будущий мир в беспросветную антиутопию: хотя трубы и фабрики современного города исчезли, чтобы смениться идиллическими лесами и пастбищами, люди этого будущего мира вернулись к варварству. Главный герой романа «После Лондона» - мужчина по имени Феликс Аквила, который путешествует по этому неосредневековому миру, некоторое время живет в обществе пастухов и ищет в Англии свою возлюбленную. Джеффрис дал роману «После Лондона» подзаголовок «Дикая Англия», и он дикий в обоих смыслах: земля превратилась в огромные джунгли и болота, а люди стали бесчеловечными.
Несмотря на то, что роман не является сверхзахватывающим из-за своего неспешного и извилистого сюжета, он интересен в контексте взгляда Джеффриса на природу и интереса поздневикторианской эпохи к антиутопиям и постапокалиптической фантастике (сравните «Страну тьмы» Маргарет Олифант - это совсем другой ранний антиутопический отклик на индустриальную Англию). Ричард Джеффрис начал работу над «После Лондона» раньше 1885 года, возможно, в ответ на «Эревон» и «Грядущую расу», две утопии (хотя обе они являются скорее ироническими утопиями, чем откровенно антиутопиями), опубликованные в начале 1870-х годов.
В 1886 году увидел свет роман роман нашего незабвенного Жюля Верна "Робур-завоеватель".
Будучи известным энтузиастом авиации и уже рассказав о воздухоплавании в книге «Вокруг света за 80 дней», Верн в рассказе «Робур-завоеватель» 1886 года предвосхитил появление современного вертолета. Повесть рассказывает о гениальном изобретателе, который строит летательный аппарат из прессованного картона, летающий с помощью вращения лопастей, с дополнительными лопастями на носу и корме, помогающими набирать высоту. Верн изучил проекты вертолетов по имевшимся у него в распоряжении опытно-конструкторским образцам и предложил использовать электродвигатель в качестве источника энергии для подвижных крыльев летательного аппарата, которые должны были быть изготовлены из легких металлов, что примечательно, предсказав машину, работающую на чистой энергии, а не на паре, природном газе или нефти.
В том же 1886 году французский писатель и драматург, символист, Огюст де Вилье де Лиль-Адан выпускает свой роман "Ева будущего" (фр. L'Ève future). Нынче он часто упоминается как роман, популяризировавший термин "Андроид".
В книге «Ева будущего» рассказывается история изобретателя Томаса Эдисона (вымышленная версия реального Эдисона), который уже некоторое время экспериментирует с созданием женщины-андроида, когда его приятель, англичанин лорд Эвальд, обращается к нему за помощью. Эвальд влюбился в необычайно красивую женщину, начинающую актрису Алисию Клэри, которая на самом деле является точным подобием Венеры Милосской, выставленной в Лувре. Другими словами, она выглядит как будто эта статуя ожила. Однако, к сожалению, Эвальд с ужасом обнаруживает, что прекрасная внешность Алисии, напоминающая богиню, не соответствует ее характеру. Внешнее и внутреннее расходятся. То, что обещает ее тело, не может выполнить ее душа: «Ее внутреннее „я“ находилось в абсолютном противоречии с ее прекрасной внешностью. Ее красота была совершенно чужда ее словам, ее речь казалась неприемлемой для такого голоса». Создается впечатление, что «эта женщина случайно забрела в облик богини - что это тело ей не принадлежит».
Как вы понимаете, Эдисон берется за работу и создает из своего андроида копию Алисии, но с наполнением истинной богини.
Роман « Ева будущего» называют в равной степени потрясающим за его литературные эксперименты и яростный женоненавистнический характер. Роман также обсуждается как ключевой материал декадентского движения, как важный анализ социальных и культурных представлений об «истерии» в связи с работами Жана-Мартена Шарко и как важное произведение научной фантастики XIX века.
Книга «Люмен» была впервые опубликована Камилем Фламмарионом (1842-1925) в 1872 году в составе сборника «Истории бесконечности». Фламмарион был известным французским астрономом, писателем и весьма успешным популяризатором науки в конце XIX века. В этом знаменитом романе, написанном в форме философского диалога, космический дух по имени Люмен открывает молодому искателю знаний Кваренсу научные чудеса Вселенной. На его страницах автор смешивает эмпирические наблюдения о природе и скорости света с яркими рассуждениями на такие разнообразные темы, как реинкарнация, путешествия во времени, обратимость истории и экосферы других планет. Люмен - один из первых научно-фантастических романов, содержащих подробные описания инопланетных форм жизни, и первый, в котором (за 30 лет до появления теории относительности Эйнштейна) были представлены различия в восприятии, которые могут возникнуть в результате путешествия со скоростями, близкими и превышающими скорость света.
"Хрустальный век" Уильяма Генри Хадсона - ранний научно-фантастический роман. Первоначально он был опубликован в 1887 году анонимно, но в более поздних изданиях появилось имя автора. Некоторые сюжетные приемы, используемые в романе, повторяются в более поздних произведениях. Рассказчик отправляется в ботаническую экспедицию на холмы в окрестностях своего дома в Англии, но внезапно проваливается в сон, а затем приходит в себя в странной обстановке, не имея никакого представления о том, как это произошло. Дело в том, что он пролежал без сознания, по-видимому, тысячелетия или каким-то образом провалился через портал во времени и оказался в далеком-далеком будущем. Подобный способ переноса использовал Эдгар Райс Берроуз в своей серии «Джон Картер с Марса», где Картер таинственным образом попадает на красную планету без объяснения причин, хотя «Хрустальный век» предшествует «Джону Картеру» на добрых 25 лет или около того. История представляет собой интересное изображение того, как могло бы выглядеть далекое будущее и как вели бы себя люди того времени. Как бы то ни было, очнувшись после падения через неизвестное количество времени, он обнаруживает себя покрытым вьющимися растениями, из которых ему приходится выбираться. Его ботинки покрыты грязью, высохли, потрескались, как будто они состарились, а он нет. Он начинает идти по незнакомому ландшафту, проходя мимо животных, которые удивленно смотрят на него, словно узнают незнакомого человека, чужака. Может быть, они могут отличить хищника, когда видят его. Затем, как и в «Машине времени» Уэллса, наш рассказчик сразу же влюбляется в девушку среди небольшой группы людей, с которыми он сталкивается, хотя юная Йолетта гораздо более умна и независима, чем элои Уэлса. Смит пытается понять своеобразный уклад этих людей, но при этом с готовностью принимает их образ жизни и стремится вписаться в него с самого начала, не пытаясь понять, где он находится, как он туда попал, как мир стал таким, какой он есть, или что может лежать за пределами небольшой территории, которую населяет эта семья. Его одержимость Йолеттой управляет всеми его действиями с той минуты, как он увидел ее. Он даже не задумывается о своей семье или друзьях, о том, могут ли они беспокоиться о нем. Его увлечение Йолеттой носит почти рабский характер. Он отдает себя в аренду семье на год в обмен на костюм, который носят все члены группы, чтобы не выделяться и не обижать их, и тем самым угодить Йолетте. Его новых благодетелей возмущает внешний вид и одежда Смита, особенно его ботинки, хотя почему - так и не ясно. Читатель может лишь предположить, что это причуда их общества, как у нас принято снимать шляпу при входе в здание. Люди, кажется, легко обижаются, но так же быстро прощают и живут дальше. Они настолько привыкли к своему образу жизни, что им кажется непостижимым, что Смит может приехать из места, где все устроено иначе. Они похожи на элоев тем, что, кажется, не тратят времени на самоанализ, не задаются вопросом о своем существовании и не желают выходить за пределы своего маленького уголка мира.
Текст, как это было принято в то время, богат поэтическими описаниями, которые наскучили бы большинству современных читателей, но которые мне до сих пор нравятся. Я думаю, что современная проза часто бывает слишком резкой, но еще есть место для более красочного письма.