АЗЯП
Лиля Гривцова царственно вскинула подбородок и огляделась в поисках случайных зрителей – кто-то же должен оценить торжественный момент. Обшарпанный коридор педагогического вуза был пуст. Ладно уж, - снисходительно подумала Гривцова, - всего лишь очередная пятерка в зачетке, кто бы сомневался.
Лиля уже было сунула зачетку в сумку. Однако тоненький тревожный голос в голове взвизгнул – проконтролируй!
Она открыла зачетку. Глухой удар в грудь. Лиля пошатнулась и в мгновение покрылась холодным потом. Она на секунду умерла. А когда воскресла, то вновь посмотрела в открытую книжку и задрожала: на белоснежной странице, между, натянутых как струны, строчек значилось: курсовая работа, тема: «Формирование нравственных качеств младших школьников на уроках литературного чтения». Напротив оценка. Удовлетворительно. Буквы выведены небрежно, Лиля почувствовала приторный запах еще свежих кобальтово-синих чернил. Тройка смердела. Гривцова поводила головой: длинный коридор со сводчатым потолком, портреты Великих от педагогики на стенах, редкие студенты, удивленно глазеющие на несчастную третьекурсницу – всё задрожало, подернулось едким туманом, завихрилось в безумном хореическом танце.
Лиля судорожно захлопнула зачетку. Досчитала до пяти. Открыла вновь. Тройка никуда не исчезла, напротив, буквы, казалось, набухли и пульсировали, разнузданно раскорячившись на бледной страничке.
- Но я…но у меня…у меня…это ошибка, - бормотала Лиля, на ватных ногах двигаясь к деканату.
Она открыла дверь без стука. На Лилю пахнуло дешевым кофе, сгущенным замысловатым запахом канцелярии и табака.
Георгий Мельхиорович Ракитин сидел в глубокой задумчивости. Его стол, заваленный отчетами, студенческими работами и еще невесть какой макулатурой, казалось, вот-вот рухнет от тяжести.
Преподаватель невозмутимо взглянул на Лилю и снова погрузился в размышления.
- Вот тут ошибка, - Лиля бесцеремонно сунула зачетку под нос Георгию Мельхиоровичу.
Преподаватель пошевелил носом, отчего его роскошные усы смешно задвигались. На секунду Лиля воспряла – в самом деле, ну, не может обладатель такой добродушной физиономии поставить тройку лучшей студентке на потоке. Не смотря на внушительный рост и подтянутую фигуру, Ракитин имел мягкие черты лица – нос пуговицей, светлые ясные глаза с чуть припухшими веками, что однако не портило его, но лишь придавало живость лицу. Густая золотисто-каштановая шевелюра и старомодно остриженные усы куполообразной формы, скрывающие верхнюю губу, придавали Ракитину сходство с детективами из американских сериалов семидесятых.
- Лилия Сергеевна, - Ракитин обращался к студентам подчеркнуто уважительно, - никакой ошибки. Но вы зря переживаете, тройка – вовсе не плохая оценка. Ваша курсовая принята и оценена. Увы, ряд недостатков не позволяют мне поставить высокую оценку.
- Я все делала так, как мы обсуждали. Был план. Вот «Введение», там исправила предмет и объект исследования. Выводы переписала. И список литературы…
- Лилия Сергеевна, несерьезная проработка темы, - перебил Лилю Ракитин, по-видимому, начиная раздражаться, - вот, например, в списке литературы - «Мышление и речь» Выготского. Однако, внимательно прочитав ваши выводы по теоретической части, я так и не увидел анализа хотя бы основных тезисов Льва Семеновича в контексте заявленной темы. Отрывки из «Этюдов о коммунистическом воспитании» вы используете без сносок на Сухомлинского. Я уже не говорю об элементарных ошибках оформления – отступы, межстрочные интервалы.
Дотошный препод, оказывается, не был тем добряком, каким казался сначала. Ракитин скрупулёзно вычитывал курсовые и оценивал потуги студентов со всей строгостью. Если бы Лиля только знала об этом! Однако Георгий Мельхиорович работал в вузе первый год, и многие студенты решили писать курсовые работы под руководством Ракитина, обманувшись располагающей внешностью преподавателя и великолепным мастерством Ракитина как лектора.
- Я хочу исправить. Можно переделать? Мне нельзя тройку, - залепетала Лиля, подобострастно склонившись над преподавательским столом.
Ракитин внимательно посмотрел на Лилю, и в его взгляде почувствовалось отвращение.
Гривцова отпрянула и повторила.
- Можно исправить?
- Завтра подаю ведомости, - холодно бросил Ракитин, - исправляйте!
- Я успею, - зашептала Лиля и выскочила из деканата.
Старый расхристанный трамвайчик вез Лилю домой. Глаза ее застилали слезы. В окне мелькали пестрые новогодние вывески, путы гирлянд обвивали фонарные столбы, фантастически красивые елки собирали вокруг себя румяных круглощеких малышей. В городе ждали праздника.
Но Лиля чувствовала себя недостойной общего веселья. Трамвай вез здоровое и молодое тело Лили Гривцовой домой. Бестелесная же ее ипостась крючилась от боли, выла, страдала, проклиная и ненавидя себя.
Выйдя из трамвая, Лиля постояла немного на остановке, переминаясь с ноги на ногу, словно бы не решаясь пойти домой. Она прислушалась к монотонному гудению поезда – совсем недалеко железная дорога. Там, за переездом обшарпанный ларек «Калинка».
Вдруг Лиля ощутила мягкое прикосновение к ноге. Об ее штанину терся здоровенный потрепанный кот. Лиля с отвращением оглядела несколько округлых залысин на боку животного.
- Ну вот, еще лишая не хватало, - подумала она.
- Э-э-эть подлец! – отчитала кота дородная женщина в лохматой шубе, - Чего к людям пристаешь?
Кот мякнул неожиданно басовито. Раскаяния в этом «мяу» не прослеживалось.
- Плешивый ты какой-то. В гости, извини, не приглашу, зато у меня сосиска с обеда осталась, - женщина внезапно извлекла из сумки контейнер и вывалила содержимое перед мордой собеседника, - Из картона и тушенки, но хоть пожрешь. Приятного аппетита, Пушок!
Кот оказался не из гурманов и приступил к трапезе без промедлений.
Женщина обратилась к Лиле:
- Холод собачий. Жалко их…
Лиля кивнула. И поспешила домой.
У нее самой когда-то был вот такой «Пушок». Под дверь подкинули. Лиля тогда училась на втором курсе и, конечно, не рассчитывала заводить животных. Вмешалась однокурсница. Она, как назло, в тот вечер приперлась одолжить конспекты.
- Ну, чего ты? Отдельная квартира. Скучно же одной. Глянь, красивый котик. Породистый, наверно. Вон, какая морда умная. Барсиком назовешь.
Кот, развенчав пророческий дар Лилиной сокурсницы, оказался далеко не самым интеллектуальным представителем фауны. Совместная жизнь Лили и подкидыша началась с обосанной кровати, подранных обоев и растерзанного тапка. Наивно полагаясь на свой педагогический талант, Лиля надеялась перевоспитать кота. Однако аристократическим манерам Барсик обучаться не желал. Кот оказался тупым, как валенок.
Лиля, маниакально следившая за чистотой, сжимала кулаки и закатывала глаза, обнаруживая очередной «сюрприз». Барсик, ничуть не смущаясь своей бескультурности, влюбленно пырил на Гривцову прозрачные глаза и тыкался здоровенным розовым носом, напоминавшим пятачок, в ноги Лили.Мизерный уровень интеллекта Барсика, очевидно, компенсировался грандиозным запасом нежности, которую кот с избытком вываливал на Гривцову, бегая за ней по квартире, словно хвостик, подобострастно ласкаясь, еженощно сворачиваясь меховой шапкой у Лилиных ног.
Вскоре Гривцова почувствовала, что кот ее раздражает. Упоенное тарахтение Барсика мешало сосредоточиться на занятиях. От шерсти слезились глаза и чесался нос. Даже необъяснимая приторная влюбленность в нее этого странного существа вызывала у Лили тошноту.
Но, разумеется, больше всего досаждали едкие лужицы, оставляемые Барсиком в самых разных местах. Лилю преследовал запах кошачьей мочи даже, когда она сидела на парах. Порой начинало казаться, что она сама источает эту мерзкую вонь.
Она даже думала снова съехаться с родителями. А уютную однушку и заодно заботу о Барсике доверить Артему, младшему брату. Артем учился на первом курсе того же педагогического и искренне мечтал преподавать физкультуру. Он, как представитель наиболее низкоинтеллектуальной касты человеческих существ, по мнению Лили, нуждался в попечении старших и жил с родителями, что, по правде говоря, Артема вовсе не расстраивало.
- Да, вроде, хороший кот. Большой. Но если хочешь, я его придушу. На всякий случай, - спрашивал Артем, ласково теребя загривок Барсика. Кот ему нравился. Возможно, потому, что умом Артем превосходил Барсика лишь ненамного. Лиля почти с умилением наблюдала за нежными отношениями Артема и подкидыша, однако переезжать к родителям передумала.
Стал бы Барсик упитанным домашним любимцем с хорошими манерами? Кто знает? Все решилось неожиданно. Ровно год назад. В разгар зимней сессии Лиля почти забыла о досадном присутствии кота в доме. И сам Барсик притих, словно не желая беспокоить хозяйку. В часы, когда Гривцова корпела над учебниками, он устраивался посреди комнаты, поднимал большую круглую голову и таращился на Лилю, не моргая. Солнечный свет, такой яркий, каким бывает лишь в самые морозные дни, золотил мягкую шерсть Барсика, и тот казался почти красивым.
В перерывах между зубрежкой конспектов и клацаньем по клавиатуре старенького ноутбука, Лиля ставила чайник и включала радио.
- А в наши края пришли невиданные морозы! Эх, ребята, сидим дома – слушаем музыку! – вещал радио диджей бодрым голосом.
В последний день зачетной недели похолодало настолько, что студенты начали робко надеяться на «автоматы» по случаю чрезвычайных погодных условий. Однако Лиля была не из числа тех, кто рассчитывает на авось. Рано утром она собралась в университет – бодрая, подготовленная к испытаниям, и д е а л ь н а я. Лиля надела вязаный свитер, укуталась шалью, достала с верхней полки гардероба теплую меховую шапку - не до красоты! Сунув ноги в сапожки, она поначалу ощутила нежную овечью шерсть, а спустя секунду почувствовала запах. Обе ноги были влажными. Свежая кошачья моча еще не впиталась в подкладку.
Барсик, словно ожидая благодарности, подбежал к Лиле и прильнул к ее ногам. Немного удивляясь собственному спокойствию, Гривцова прошла на кухню, не разуваясь. Кот засеменил вслед за ней. Лиля достала из холодильника любимый Барсиком паштет из тунца и вывалила лакомство в миску. Барсик радостно сожрал завтрак.
Лиля подхватила кота под передние лапы. Чувствуя теплоту его тела, ощущая равномерное биение сердца животного, она спустилась на улицу. Прошла две остановки, совершенно не ощущая холода. Пересекла железнодорожный переезд. У магазина «Калинка» Лиля аккуратно положила кота в сугроб. Тот таращил глаза и водил носом в изумлении, на усах у Барсика уже сверкал иней. Лиля повернулась и побежала домой. Нужно было переодеться и успеть к зачету.
Прошел день, неделя, месяц. О недавнем присутствии кота в жизни Гривцовой теперь напоминали лишь испорченные сапоги и запах кошачьей мочи в квартире. Сапоги она выбросила, квартиру отдраила. Даже обои переклеила. И «Калинку» обходила стороной, только бы забыть о мучительном эпизоде.
И она забыла. Почти на год. Но сегодня, будто бы в довершение всех несчастий, уродливые воспоминания заклубились в голове.
- Чертов кот, - ругнулась Лиля, прислоняя блестящую металлическую таблетку к домофону.
Дома Лиля немного успокоилась. В полной решимости исправить проклятую тройку, она уселась за ноутбук, обложилась книгами и погрузилась в работу. Она не замечала времени, не чувствовала усталость. Спина ныла, глаза слезились, но это все мелочи. Лиля исступленно стучала по клавишам, перелистывала страницы монографий, изучала методички. Когда она, наконец, услышала телефонный звонок, часы показывали половину двенадцатого.
- Сестренка, ну где пропала? У тебя любимый брат от волнения при смерти, – веселый голос Артема рассердил Лилю.
- Я занята. Курсовую завтра сдаю, - ответила она сухо.
- О! Слыхал! После пар ко мне Леха подрулил, и такой – твоя Лилька обоссалась с курсовой, тройбан отхватила. А я ему в тычу прописал. Я тебе, короче, вот и звоню. Если будут там издеваться, дерзить…ну, сама знаешь. Ты говори.
- Спасибо, - поблагодарила Лиля, с ужасом осознавая, что ее уже позор стал достоянием общественности.
- Лиль, а что за кот у тебя там воет, как ненормальный? Опять кого-то подкинули?
- У меня тихо, Тем. Что за шутки?
- Какие шутки?! Ты кота опять завела? Или…Барсик вернулся? – спросил Артем, голос его дрогнул и Лиля поняла, что брат не шутит.
- У меня все в порядке. Может, что-то со связью. Не знаю, я очень занята, - Лиля повесила трубку.
В квартире было тихо. И холодно. Нестерпимо холодно. Лиля надела свитер, но ее все равно знобило. Она прошлась по комнате, разминая затекшие ноги. Шаг. Еще один. И еще. И так по кругу. В какой-то момент она различила звук, напоминавший треск разрываемой ткани. Этот звук был сочным и отчётливым – вжик! Она замерла. Зашагала снова. Шаг. Вжик! Еще шаг. Вжик! Лиля вдруг ясно осознала, что она не одна в квартире. Это ее не испугало. Нет. Энергии на страх просто не было. Лиля проверила – закрыты ли двери, заглянула в ванную, постояла зачем-то перед распахнутой дверцей холодильника. Вернулась к ноутбуку.
Вжик!
Лиля уставилась в угол комнаты - обои в нежно розовый цветочек были исполосованы от потолка до пола. На ламинате бумажными сугробиками улеглись свежесодранные лоскуты.
Безобразие…безобразие, - вяло возмутилась она, - как в таком бардаке работать?
Лиля брезгливо подняла с пола бумажный обрывок и приложила его к стене, словно надеясь, что тот чудесным образом прирастет обратно. Ничего такого, само собой, не произошло.
Гривцова вздохнула и отвернулась от стены, демонстрируя полное безразличие к происходящему вокруг. Ей нужно исправить курсовую. Исправить ошибки. Исправить тройку.
Она уселась за компьютер и застучала по клавишам.
Всю ночь Лиля провела за работой, казалось, не замечая, что в квартире творится неладное: в кухонном шкафчике дребезжали чашки, с полок падали книги и рамки с фотографиями. В комнате вдруг становилось так жарко, что у Лили проступал пот, а временами резко холодало - тогда изо рта у девушки шел пар и от мороза сводило пальцы. Окна покрылись плотным слоем изморози, изодранные в клочья обои, словно бабочки трепетали на сквозняке. Разбросанные повсюду вещи: колготки, носки, трусы из бельевого шкафа вперемешку с мусором: картофельными очистками, яичной скорлупой, рваными чайным пакетиками равномерно устилали пол. Царивший в квартире хаос нисколько не волновал Лилю.
Словно зомби, не давая себе ни минуты отдыха, да и не замечая потребности в перерывах, она горбилась над книгами, вчитываясь в сложные формулировки, печатала, сверяла текст, исправляла, печатала, сверяла, исправляла, печатала, сверяла, исправляла.
За окном было еще темно, но по участившемуся гулу машин и дребезжанию трамваев, Лиля поняла – наступило утро. Ее догадки подтвердил будильник, выводящий ежеутреннюю трель ровно в семь. Из странного экстатического состояния Лиля выходила медленно, плавно погружаясь в плотную пелену изнеможения. Она больше не могла бороться с усталостью, и собрав остатки рациональности, решила, что разумно позволить себе отдых в несколько часов, прежде чем отправиться в университет. Лиля уснула мгновенно. Ей было хорошо и спокойно. Все получилось.
Пробудившись, Лиля с трудом пришла в себя. Квартира выглядела так, словно стала эпицентром славного студенческого загула. На почти разряженном телефоне: мама - пятнадцать, брат – семь пропущенных вызовов. И время! Время! Шесть часов вечера! Проспала!
Лиля, все еще плохо соображая, совершенно осоловелая, засуетилась. Ополоснув лицо холодной водой, она кинулась к ноутбуку. Тот вызывал отвращение, уж слишком много сил вытянул ноут из Лили за последние сутки. Сбросив проклятую курсовую на флешку, Лиля с досадой обнаружила, что объем файла подозрительно мал. Это ее не испугало. Недоразумение и только.
Гривцова нашла исходный документ на ноутбуке. Курсор. Два щелчка. Один вордовский лист и четыре буквы: АЗЯП. И больше – ничего. Лиля обомлев, с каким-то мазохистским наслаждением рассматривала то, что осталось от ее работы. АЗЯП. И это все.
Лиля принялась открывать все документы, которые только попадались ей на рабочем столе, в папках, в списке удаленных файлов. Ничего.
АЗЯП, - пошевелила Лиля сухими губами.
Она бросила флешку в сумку, быстро оделась и поспешила в университет.
А-А-А-З-З-З-Я-Я-Я-П-П-П! – завывал ветер, подхватывавшая снежные хлопья и бросая их в лицо Лили.
АЗЗЗЯП! АЗЗЗЯП!АЗЗЗЯП! – распахивал двери на остановках трамвай, заглатывая пассажиров.
азяп! азяп! азяп! азяп! – семенила Лиля по протертому паркету. Университет уже опустел. Мимо Гривцовой мелькали аудитории, запертые, погруженные во тьму. Шуршание Лилиных сапожек нарушало мертвую тишину, царившую в старом здании. Тусклый свет едва озарял длинный коридор, упиравшийся в деканат.
Лиля застыла перед дверями деканата. Вид ее был жалок: из-под вязаной шапки топорщились клочья волос, пуговицы на куртке застегнуты не в свои петли, голые лодыжки белели в полумраке. В руке она сжимала флешку.
Дверь открылась сама, словно приглашая Гривцову войти. Внутри было холодно. Очень холодно. В распахнутые окна намело снега. Тут было светлее, чем в коридоре. Снег поблескивал и все казалось сияющим и нарядным. Эффект странного праздника усиливался еще и от похрустывания бумаги, устилавшей пол. Студенческие работы, курсовые, контрольные, сброшенные со стеллажей, еще не вымокли под снегом. Лиля перевала взгляд на стол Ракитина.
Георгий Мельхиорович был здесь. Он, свернувшись калачиком, лежал прямо на столе, изредка вздрагивая и шевеля усами. В одном из выдвинутых ящичков Лиля разглядела початую банку тунца. Она оторопела, флешка почти бесшумно выпала из разжатой руки.
Ракитин дернул большой головой и уставился на Лилю ясными прозрачными глазами.
Озяб! – пожаловался он и грациозно выгнул спину, потягиваясь.