Разбор предыдущей серии сериала с пересказом сюжета, находится ЗДЕСЬ по ссылке.

Без долгого предисловия, переходим сразу к седьмой серии, которая начинается на барже. Людмила Штрум в компании советских солдат и матросов плывёт по Волге из Казани в Саратов , постоянно проговаривая про себя, хоть бы Толя остался жив А зритель смотрит на все это и думает, да нам нас-рать, жив там Анатолий или нет.

Между Людмилой и молоденьким лейтенантом завязывается знакомство, он даже отдает женщине свой кулеш, посоле чего рассказывает про госпиталь в Саратове, в котором раненые Сталинградцы лежат. Оказывается, лейтенант в том госпитале лежал три месяца после ранения, но так как там врачи хорошие, то они поставили его на ноги, и Анатолия на ноги поставят, несмотря на то что его тушка превратилась в решето.

Тут же в машине, сидит партийный чиновник, который с аппетитом жрет бутерброд с колбасой, на него долго пялится голодный солдат. Зачем этот эпизод в сериале? Может так сценарист хотел показать, что в Советском Союзе колбаса была не для всех и солдат никогда раньше не видел колбасу? Бедный солдат до того оголодал, что не может даже собрать винтовку, ему на помощь приходит Людмила Штрум, вставляя затворную пружину.

И вот Людмила Штрум добирается до Саратова. На автобусной остановке, жена режиссера спрашивает у людей, как доехать до госпиталя, но люди все молчат, как будто в рот воды набрали. Всё-таки Людмила несмотря на неразговорчивых жителей города, добирается до госпиталя.

В Регистратуре, ушастый очкарик, чем то похожий на гоблина, ну очень долго не может найти медицинскую карту, начинает осматривать уже картотеку умерших, Людмила падает в обморок. Хотя непонятно куда Людмила подевалось, пока ушастый стоял у окна Людмила около двери находилась, когда он повернулся, её уже там нет, может ушла, а может действительно упала в обморок.

Само падение мы не видели, звука падающего на пол тела не было, Людмила испарилась вот и все.. Комиссар рассказывает Людмиле, что Анатолий умер, в его теле сидело около тридцати осколков, многие рядом с жизненно важными органами. Анатолий умер во время операции, пока из его тела вытаскивали осколки не выдержало сердце.

А зритель опять думает, да всем, ну вы поняли. Как персонажа, Анатолия толком не раскрыли, он нужен тут был по сути, для любовного романа с Катей, который по сути закончился ничем. Катю нам тоже толком не раскрыли, так что зрителям и на неё было как то наплевать. Да и актриса что Катю играла, настолько "талантливо" сыграла, что даже во время важных диалогов сидела с одинаковым каменным лицом.

Пока военный врач разъяснял обстоятельства смерти сына, с каменным лицом, на котором ноль эмоций, сидела уже Людмила, и что бы скрыть такую замечательную актерскую игру, камера постепенно сдвигалась в сторону военного врача, что бы зритель лицо Людмилы в это время не видел. После разговора с врачом, Людмила навещает палату где лежал Анатолий, и тут её наконец то вроде как прорывает на эмоции.

Потом Людмила разговаривает с хирургом, который делал Толе операцию, тот признается что у него к лейтенанту появилось отцовское чувство, но так получилось что руки хирурга только приблизили его смерть. Далее Людмиле выделяют машину и она отправляется на кладбище, навестить могилу сына . Закадровый голос перечисляет зрителем кто перед матерью Анатолия хоть в чем то оказался виноват.

Медсестра типа чувствовала свою вину в том, что её сын, который младше Анатолия, работал на оборонном заводе в конструкторском бюро. Комиссар был виноват в том, что в день операции он напился пива. Старшина, сопровождающий Людмилу на кладбище, оказался виноват в том, что он уже успел сегодня в каптёрке выпить спирта и боялся что женщина учует запах спиртного. Так же старшина чувствовал пред Людмилой свою вину, из за низкого качества лесоматериала, из которых сколачивали гробы.

Трое могильщиков на кладбище производят очередное захоронение и переживают что старшина не дал им лома, трудно могилы в мерзлой земле одними лопатами копать. Тут появляется старшина и устраивает могильщикам за перекур разнос, Людмила же направляется на могилу сына. Так как в этом серии преобладает серость и тоска предлагаю для разнообразия ознакомится с воспоминаниями Родимцева о Сталинградской битве.

А то сериал вроде бы как о должен рассказывать о Сталинградской битве, но пока кроме дома капитана Грекова, в этом плане ничего такого не было. Да и дом этот немцы уже ко всем чертям разбомбили всех советских солдат в нем поубивав.

Людмила же долго так бродит по кладбищу, пока не находит могилу сына, у которой долго так сидит с каменным лицом, после чего зачем то накрывает могилу своим платком. Закадровый голос начинает заунывно зачитывать закадровый текс, Людмила ложится головой на могилу сына, её начинает хорошенько так присыпать снежком.

Прямо с кладбища, зрителей переносят к профессору Штруму, который с постной физиономией сидит за столом. Ну видимо водка закончилась, никто не наливает, в гости не приглашает водочку пить, вот он грустный такой и сидит. Затем коллега профессора сообщает очень важную для зрителей новость, из Москвы пришел приказ о переезде конструкторского бюро в столицу нашей Родины.

Все бурно хлопают в ладоши, правда водки опять никто не предлагает, так что огорченный профессор отрывается от коллектива и идет обратно в кабинет. Маковецкий в этом сериале пока совершенно не радует, он практически весь сериал ходит с одинаковым выражением лица, как бы говорит, да мне нас-рать, зрителям на него кстати тоже.

Одна баба, так же с весьма с заунывным лицом, жалуется профессору на то, что она не попала в список людей что должны возвращаться в Москву. Профессор говорит, что женщина в Москву все-таки едет через три недели, согласно второму списку. Женщина опять недовольна, она же хотела что бы её отправили в Москву в первую очередь, а тут такой облом.

По словам женщины получается, что из списка на реэвакуацию, были вычеркнуты люди с еврейской фамилией из за расовой такой дискриминации, в списках были оставлены только видные ученые из евреев. На это профессор говорит, что это все чушь, женщина обижается и с постным выражением на морде лица, выходит из кабинета.

Профессор вечером сидит дома с семейством, попивает чай, из поездки возвращается Людмила Штрум. Профессор предлагает жене поесть с дороги, хочет ей картошку жареную ей положить, но оттого что он очень неуклюжий у него все валится из рук и он разбивает тарелку. Жена командует профессору сидеть, пока он всю посуду в доме не переколотил.

Профессор послушно садится на табурет, Людмила убирая осколки тарелки, рассказывает про путешествие, а так же про гигантское кладбище на котором захоронен её сын. А машины мёртвых все привозят и привозят кладбище все больше растет. Ага, так привозят, что нам показали только одну машину, которая уже с тремя могильщики на борту уезжала с кладбища.

Нас же переносят в Сталинград к майору Брезкину. Что будет с человеком если он искупается в кипятке? Ну наверное в этом случае человек получит обширные ожоги кожного покрова. Что случилось с Царем в сказке о Коньке Горбунке, после купания в кипятке? Он сварился заживо. Что стало с майором Березкиным после купания в кипятке? Он живой и здоровый и излечился от воспаления легких.

Майор находится в своем блиндаже, раздаётся взрыв снаряда, блиндаж в труху, майора только слегка землей присыпало и слегка так придавило бревном. С майором на связь выходит капитан Кравцов, который докладывает, что он командует мертвым батальоном. Майор говорит что раз Кравцов жив, пускай он собой и командует, да еще пускай он держится там.

Майор оставляет комиссара за старшего и идет навестить Кравцова. Оказалось, что Кравцов в окопе не один, солдаты отражают немецкую атаку, а у ушастого капитана просто случилась истерика. Кравцов выбегает из окопа, орет что сейчас возьмут и наваляют немцам от души, после чего кричит ура и поднимает солдат батальона в самоубийственную атаку.

Короче, до немцев так никто не добежал, а майор возвращается к себе в раскуроченный блиндаж. Ну а мы с вами давайте еще раз ознакомимся с воспоминаниями Родимцева.

Кстати и Родимцев и Чуйков часто были на передовой. По воспоминаниям Родимцева, он не единожды самолично посещал легендарный дом Павлова. Тут же в сериале Родимцева не видать вообще, как будто его не существует, Чуйков же все время сидит у себя в блиндаже. И вот только майор вернулся в блиндаж, его вызывает Чуйков.

Чуйков сообщает майору что командир бригады ранен, начальник штаба и комиссар убиты, поэтому генерал приказывает майору принять командование над бригадой, заодно спрашивает про дом номер шесть. Майор рассказывает, что разведка к дому ходила, дома больше нет, живых из гарнизона дома никого не осталось.

А ведь гарнизон дома Павлова дожил до советского контрнаступления в Сталинграде, даже принимал в нем участие. Более того, многие солдаты маленького гарнизона дожили до конца войны. Например в можно найти воспоминания Ивана Филипповича Афанасьева под названием "Дом солдатской славы", написанные после окончания войны.

А тут в сериале из гарнизона капитана Грекова не осталось никого в живых. Чуйков же приказывает майору держаться, после принятия командования над бригадой доложить сколько в наличии имеется народу. Заходит комиссар, докладывает что уже семь немецких атак отбили, немцы же заняли дом номер шесть. Хотя в реальности немцы так и не смогли дом Павлова захватить.

Майор делится новостью с комиссаром, что его назначили бригадой командовать, в то время как комиссар командует лишь полком. А где остальные красные командиры, в том числе и политруки? Куда пьяный политрук подевался, который какое то время командовал батальоном?

Тут же майор оставляет комиссара командовать полком, сам же с ординарцем, прихватив еще двух советских бойцов, отправляется принимать командование над бригадой. Идет майор с сопровождением, по ровному, хорошо обстреливаемому противником месту не пригибаясь, туи позади Березкина разрывается снаряд и он уже на земле лежит. Вот так и не принял майор командование над бригадой.

И вот майор с множественными осколочными ранениями ,уже находится в госпитале, где его готовят к операции. Нас же переносят к профессору Штруму, который находится в поезде, едет со своим семейством в Москву. Так как водка в кадре больше пока не появляется, то профессор на этот раз довольствуется чайком. Напившись чаю, профессор с женой отправляется в соседний вагон навестить Соколова. Жена Соколова лежит на верхней полке, сам он комфортно устроился внизу.

Соколов угощает профессора воблой. Анна Михалкова хочет положить рыбу на газету с портретом товарища Сталина, что очень пугает Соколова, он просит на стол тряпку постелить. Соколов разделывает рыбу, Михалкова приносит чай. Хотя от того как компания чокается, можно предположить что в стаканах находится не чай. Ну и так же по тому как Штрум пялится на Анну Михалкову, становится понятно какого именно Соколова профессор хотел навестить. На молчаливых посиделках в вагоне серия заканчивается.

Продолжение следует.....

Большая просьба к читателям канала, пожалуйста ведите себя поактивнее, ставьте лайки, пишите комментарии, тогда моет быть у статей на канале будет побольше охват, что в принципе далеко не факт. Кто на канал еще не подписан, то не забывайте подписаться.

Здравствуйте Уважаемые читатели! На начальном этапе войны, в ее первые недели и дни, накопленный запас танков позволял держать ситуацию под контролем, и танковые соединения тогда, без преувеличения, спасли страну, но понесли большие потери. Как итог, появляется решение в виде бронированных тракторов, это было лучше, чем ничего, тем более промышленность, как казалось в той ситуации, могла их выпускать. Первые машины появились в Одессе, назвали их НИ, или "На испуг". Причем да, румыны порой боялись этих машин, а после оставления города даже взяли на вооружение уцелевшие экземпляры. Первые две машины были оборудованы орудиями 37 мм, на остальные устанавливали только пулемет ДТ. Машина была слабо маневренна на поле боя. Что касается брони, она составляла 10 мм. Экипаж этого танка на базе трактора СТЗ-5 был 2-3 человека.

Другой танк ХТЗ-16, или Т-16, должен был производиться на Харьковском и Сталинградском заводах, и был официально принят на вооружение, в отличие от одесского варианта. Так, у трактора СТЗ-3 двигатель располагался впереди, демонтировалась кабина и устанавливалась рубка из бронелистов толщиной 10-30 мм, остальная броня была 10 мм. В рубку устанавливалась пушка калибром 45 мм, способная бороться с немецкими танками, и пулемет. Имелись вполне удачно расположенные смотровые щели. По сути, это была САУ, и для прицеливания было необходимо разворачивать танк. Причем сам трактор так же проходил модернизацию из-за увеличения массы машины до почти 9 тонн, она касалась двигателя, коробки и других агрегатов. Первые 33 экземпляра собрали из обычных листов стали и назывались они железными, далее ставили броню. Всего в Харькове выпустили 142 таких трактора, но точную цифру назвать все-таки сложно.

Т-16 должен был быть по задумке массовой машиной, он проходил приёмку и испытания. Так, САУ могла взбираться по склону в 25 градусов, преодолевая брод глубиной 60 см, стену 55 см, а ров 130 см. Но САУ была мало маневренна на поле боя и это был жирный минус, который приводил к потерям. Скорость на пересеченной местности всего 5 км/ч, по шоссе не больше 17 км/ч. О боевом применении этих машин мало что известно. Боевым крещением Т-16 можно считать бои под Красноградом, так же трактора с пушками били врага под Полтавой и в Харькове(в частности во время обороны города в октябре 1941), где участвовали в уличных боях. Отличились они и в боях на подступах к столице. Ну а последние ХТЗ-16 были потеряны во время наступления на Харьков в мае 1942. Кстати, подобные САУ, правда кустарно, делали на ижорском заводе в Ленинграде. В завершение замечу, делать САУ на базе трактора не было новым решением в СССР, так подобные машины разрабатывали ещё в 30-е годы. В частности, самоходка Су-2 на шасси трактора "Коммунар" с калибром орудия 76 мм. Отмечу, что немцы тоже калхозили, особенно к концу войны, были у них и САУ на базе нашего тягача, а так же самоходные лафеты и т.д. А у меня на этом все. Спасибо за внимание. До свидания!

Снег, хрустящий под полозьями саней, запах гари и крови, въевшийся в шинель навечно, холод приклада, сливающийся со щекой в одно целое. Дыхание - ровное, почти невидимое на морозе. В перекрестье  спина человека, молодого. Он нагнулся поднять котелок, просто нагнулся. Палец на спуске - легкое, привычное движение, выдох, щелчок, сухой, четкий, тело оседает беззвучно. Еще один крестик в блокноте. Еще один камешек в груде, что уже давит на душу тысячепудовой тяжестью. Не человек, а враг. Цель, просто цель. Так учили. Так надо было выжить.

Он закрыл глаза, но картина не исчезла, она стала ярче. Лица всплывали из темноты за веками -искаженные ужасом, внезапно застывшие, удивленные, совсем юные или нет, бородатые, чужие и... до боли знакомые. Все они смотрели на него каждую ночь, почти десять сотен пар глаз, без упрека, без ненависти, просто смотрят. Молчат. Это молчание было страшнее любых криков, оно заполняло избу, вытесняя воздух, давя на виски.

Цивилизация... Город с его огнями, грохотом машин, толчеей. Там были врачи. Говорили что-то про «посттравматическое». Давали таблетки, вели разговоры. Глупость. Какой разговор может смыть кровь, что навеки въелась под ногти? Какая таблетка заглушит эхо выстрела, отдающееся в костях? Нет, среди людей он был миной замедленного действия. Тикающей в их благополучной тишине. Его взгляд, привыкший выискивать движение в маскхалате на расстоянии километра, цеплялся за случайные жесты прохожих, искал угрозу там, где ее не было. Гул толпы превращался в грохот артподготовки. Детский смех напоминал ему предсмертный хрип.

Тайга была милосерднее, она не спрашивала, не требовала улыбок. Не заставляла лгать: «Все хорошо». Она просто была. Суровая, безмолвная, вечная. Здесь его страх никого не мог задеть. Его кошмары разыгрывались в тишине, не пугая никого, кроме старых стен да мышей под полом. Охота - не для мяса, а чтобы руки помнили ремесло, а ум - осторожность. Рыбалка - медитация на краю прозрачной, ледяной воды. Дрова - борьба с мертвой древесиной, где победа не стоила жизни.

Ночи были худшими. Когда тайга погружалась в абсолютную тишину, его внутренняя война разгоралась с новой силой. Тени в углу избы шевелились, принимая очертания павших. Шепот ветра в елях превращался в стоны. Он лежал, вгрызаясь взглядом в потолок, чувствуя, как холодный пот струится по вискам, а сердце колотится, как пулеметная очередь. Руки сами искали несуществующую винтовку. Горло перехватывало. Иногда он кричал. Глухо, как раненый зверь. Крик терялся в бескрайней таежной мгле, не встретив ни отклика, ни осуждения.

Он не жалел о выборе. Одиночество в тайге было не наказанием, а последним окопом. Щелью, где можно спрятаться от самого себя. Вернее, от того, кого сделала из него война - безжалостного, точного механизма смерти. Механизм сломался и шестеренки совести, так старательно отключенные когда-то для выживания, теперь вращались, перемалывая его изнутри.

Игнат подошел к грубо сколоченному столу. На нем лежала единственная связь с прошлым - пожелтевшая фотография. Молодой парень в гимнастерке, с еще живыми, не уставшими от вида смерти глазами. Он не узнавал в себе того парня. Тот умер где-то под Сталинградом, или в белорусских болотах, или в четырехсотый раз нажав на спуск. Остался только этот старик с глазами цвета промерзшей земли, живущий среди деревьев и теней.

Он потушил коптилку. Темнота накрыла избу мгновенно, как плащ-палатка. Но внутри черепа по-прежнему горели прожектора памяти, высвечивая ряды безмолвных лиц. Почти тысячу лиц, его личный, невидимый батальон мертвецов, вставший на вечный ночной караул в глухой сибирской тайге.

Игнат сел в темноте, стиснув трясущиеся руки. Он ждал рассвета, не потому что он принесет облегчение. А просто потому, что так надо было пережить еще одну ночь. Как тогда, на передовой. Один окоп за раз. Одна ночь за раз. Пока не кончится война. Или жизнь.