Жизнь моя тогда была как заезженная пластинка. Утро - универ, где слова о Достоевском и синтаксисе смешивались в кашу от недосыпа. День - попытки что-то выучить в перерыве между подработками. Вечер и ночь - ресторан. "Белый Лотос", претенциозное местечко в конце нашей улицы, где я, студентка филфака, разносила изысканные блюда людям, чьи счета за ужин равнялись моей месячной стипендии. График 2/2, но "выходные" - понятие условное. После полуночных смен ноги гудели, спина ныла, а в голове стоял гул от тарелок, заказов и фальшивых улыбок.

И всегда, всегда на пути домой в нашу съемную однушку с подругой Алёной был он. "Уют 24/7". Не "Пятёрочка", не "Магнит". Своё название, своя вывеска - теплые буквы на синем фоне. Автоматические двери бесшумно разъезжались, впуская меня в этот… идеал. Всегда. Идеально. Чистая плитка под ногами блестела так, что в нее можно было смотреться. Стеллажи - ровные солдатики, консервы - выстроены по ранжиру, фрукты и овощи лежали, как с картинки глянцевого журнала - ни пятнышка, ни вмятины. Даже мелочи для дома - прищепки, губки, мыло - были сложены пирамидками, как в музее современного искусства. Воздух пахнет искусственной свежестью - лимоном и чем-то химически чистым. И тишиной. Гул холодильников был единственным звуком, далеким, как шум моря. После шумного ресторана эта тишина была почти… благословенной.

Я заходила почти каждую ночь после смены. Купить что-то на ужин - вернее, на завтрак, который был уже ночью. Доширак, йогурт, иногда курицу-гриль, если не была слишком измотана. Или ингредиенты для моих кулинарных экспериментов в выходной - готовка была моим антистрессом, единственным моментом, когда я чувствовала творческий контроль. Алёна смеялась, что я могла бы накормить армию одним махом, если б не учеба и работа.

И всегда там был Он. Артем Сергеевич Воронин. Владелец. Появился он как-то незаметно, но быстро стал неотъемлемой частью этого стерильного ландшафта. Лет 35-40, всегда в безупречно белом, чуть старомодном халате поверх рубашки и брюк. Чистый, подстриженный, с мягкими манерами. И эта улыбка. Не натянутая, не дежурная. Теплая, располагающая. Как у доброго дядюшки или идеального соседа.

- "Диана! Поздно сегодня! Тяжелая смена?" - его голос был всегда ровным, спокойным, уважительным. Он знал мое имя. С самого начала. Когда-то я удивилась, но он просто сказал: "У меня хорошая память на лица постоянных гостей". И я поверила. Почему бы нет? Он был воплощением доброжелательного порядка.

Он всегда находил повод для пары слов. Спросит про учебу, посоветует свежую партию творога, вручит сдачу с легким поклоном: "На здоровье". Иногда, если я выглядела особенно убитой, предлагал чашечку чая "за свой счет, чтобы согреться". Я всегда вежливо отказывалась - спешила домой, в кровать. Но жест был приятен. В этом хаосе моей жизни "Уют 24/7" и его хозяин были островком предсказуемой, почти домашней теплоты.

Но была у меня одна слабость, о которой он, конечно, знал. Рассеянность. Не критичная, не мешающая работе, но в быту - да. Кошелек на кассе. Ключи в корзине для покупок. Однажды я ушла, забыв пакет с купленной едой. Артем Сергеевич сам догнал меня на улице, улыбаясь:

- "Диана! Забыли самое главное!". И протянул пакет. Я горела от стыда, благодарила. Он махал рукой: "Пустяки! Главное - не пропало".

Он находил мои "потери". Запонку от дешевой бижутерии. Заколку. Однажды - сережку. Недорогую, но любимую. Он нашел ее у холодильников с напитками через пару дней.

- "Вот же она, лежала! Берегите теперь," - сказал он, протягивая ее в ладони, покрытой тонкой латексной перчаткой. Я была безумно рада. Он казался ангелом-хранителем этого чистого, упорядоченного мирка.

Настал тот день. Вернее, та ночь. У меня был выходной. И не просто выходной - повод! Алёниному Сашке наконец-то хватило смелости сделать ей предложение! Скромное, с кольцом-половинкой, но искреннее. Мы решили устроить девичник. По-студенчески, но с шиком. Я вызвалась купить угощение после своей последней перед выходным смены.

"Уют 24/7" встретил меня привычной стерильной прохладой. Я шла с легким сердцем, таща корзину. Дорогое (по нашим меркам) итальянское красное. Маленькая баночка трюфельной пасты. Кусочек "Дор Блю". Оливки. Я переписывалась с Алёной на ходу, уточняя детали:

- "Алён, вино взяла, то самое! Нет-нет, без газа! Чёрт, фисташки забыла, щас вернусь..."

Я отвлеклась на телефон, направляясь к полкам с орехами, как вдруг из-за стеллажа с хлебом возник он. Артем Сергеевич. Как всегда, безупречен. Улыбка чуть шире обычного.

- "Диана! Поздравляю Алену с помолвкой - это так вдохновляет!" - прозвучало его ровным, доброжелательным голосом.

Я улыбнулась автоматически:
- "Спасибо, Артем Серге..." - и тут меня как обухом по голове. Я замерла. Мозг с запозданием обработал информацию. - "Подождите… как вы узнали? Про Алёну?"

Он не моргнул.
- "О, ваша подруга упомянула, когда выбирала шампанское вчера. Забегала ненадолго". - улыбка не дрогнула.

- "А… понятно," - пробормотала я, чувствуя легкий укол беспокойства. Алёна ненавидела "Уют 24/7", называла его "муравейником для перфекционистов". Она бы сюда не пошла, тем более за шампанским - у нас был договор покупать алкоголь в другом, более дешевом месте. Я отмахнулась от мысли. Наверное, спешила, зашла случайно. Или это был не он? Я поспешила к фисташкам, стараясь заглушить внезапный холодок под лопатками.

Пока набирала орехи, мой взгляд случайно скользнул по металлической двери в подсобку. И зацепился за маленькую деталь, которую раньше не замечала или не придавала значения. Окошко в верхней части двери. Оно было… закрашено. Густо, белой краской. Наглухо. Странно, - мелькнула мысль. Зачем? Чтобы никто не заглянул? Или чтобы… что-то не увидел? Мысль показалась надуманной, отголоском моих любимых ужастиков. Я отогнала ее. Рассеянность. Усталость. Всего лишь странная деталь.

Подошла к кассе. Артем Сергеевич начал пробивать покупки. Его движения были точны, как всегда. Но когда он взял бутылку вина, его взгляд на мгновение стал каким-то… оценивающим. Холодным. Я списала это на свет. Он протянул мне сдачу, и его пальцы в латексных перчатках на миг задержались на моей ладони. Дольше, чем обычно. Легкое, едва заметное давление. Я поспешно отдернула руку.

- "Весьма достойный выбор для праздника, Диана," - произнес он, его улыбка снова стала теплой. - "Наслаждайтесь."

- "Спасибо," - пробормотала я, собирая пакеты. Чувство тревоги не уходило. Оно висело в воздухе, густея, как туман.

И тогда он произнес:
- "Простите за беспокойство..." - его голос был мягким, но в нем прозвучала стальная нотка. - "Вы в прошлый четверг не теряли серебряную помаду? С логотипом... как его... Dior?"

Ледяная волна прокатилась по спине. Да. Я потеряла ее. Дорогую подаренную помаду. Искала везде. И потеряла именно в прошлый четверг, после смены, когда забегала сюда за хлебом. Как он…?

- "Чёрт, правда пропала!" - вырвалось у меня. - "Дорогая…"

- "Нашёл в холле у морозильников," - сказал он, его глаза неотрывно смотрели на меня. В них не было привычной теплоты. Был… интерес. Как у ученого, наблюдающего за реакцией подопытной мыши. - "Отнёс в подсобку, чтобы сохранить. Заберете?"

Он уже доставал из кармана халата связку ключей. Металл звякнул, звук был невероятно громким в внезапно наступившей тишине. Гул холодильников куда-то исчез. Я почувствовала, как сердце колотится о ребра. Знание сотен фильмов ужасов кричало в голове: НЕ ИДИ! НЕ ИДИ ТУДА! Но… это была моя помада. Дорогая. И он же всегда был таким добрым! Он нашел ее!

- "Я… Да, конечно, спасибо," - услышала я свой голос, странно далекий.

Он кивнул, его улыбка стала шире, но глаза остались холодными. Он повернулся к двери в подсобку. Ключ вставил в замок. Щелчок был похож на выстрел.

Дверь открылась. Воздух из подсобки ударил в лицо - холодный, спертый, пахнущий пылью и сыростью. Не лимоном. Не чистотой. Я сделала шаг за порог. Освещение здесь было тусклым, одна лампочка под потолком.

Первое, что я увидела - не столы с товаром. Стены. Одна стена была заставлена обычными стеллажами с коробками. Но другая…

На другой стене не было коробок. Там на столе были… вещи. Аккуратно разложенные. Как экспонаты в музее. Кошельки. Женские, мужские, даже детский, ярко-розовый. Все вывернутые, пустые. Телефоны. Разные модели, все с разбитыми экранами. Связки ключей с брелоками - один с фото улыбающейся семьи на пляже. И игрушки. Плюшевый мишка с темным пятном на боку. Машинка без колеса. И на самом видном месте, на чистой белой салфетке - моя серебряная помада Dior. Она сверкала под тусклым светом, как зловещий трофей.

Мое дыхание перехватило. Я медленно отвела взгляд выше. Над столом, на котором лежала помада… висели фотографии. Людей. Крупным планом. Некоторые были как снимки из соцсетей - люди улыбались, не подозревая. Другие… другие были иными. Лица, искаженные ужасом. Глаза, полные слез. И рядом с каждой фотографией - аккуратная записка, написанная знакомым, доброжелательным почерком Артема Сергеевича.

"Лена С. - кричала на ребенка у кассы. Свинья. Отправил на перевоспитание 12.10."

"Максим И. - купил дорогой виски, уронил, не извинился. Высокомерный червь. 05.11."

"Марина К. - плакала над дешевым йогуртом. Слабачка. 21.11."

Я узнавала лица. Мелькали в новостях районной группы. "Пропал человек". "Разыскивается…". Холодный ужас, липкий и невыносимый, пополз по коже. Я медленно повернула голову. В углу комнаты была еще одна дверь. Массивная, металлическая. С кодовой панелью. Подвал. От нее веяло ледяным сквозняком и несло тем самым странным запахом…?

- "Вот же она!" - его голос прозвучал прямо за моей спиной. Я вздрогнула, чуть не вскрикнув. Он взял помаду со стола.
- "Берегите теперь." Он протягивал ее мне. Его улыбка была прежней - теплой, доброжелательной. Но глаза… глаза были глазами хищника, наблюдающего, как добыча попала в капкан. В них светилось удовлетворение. И ожидание.

Я машинально протянула руку. В этот момент раздался громкий, металлический ЩЕЛЧОК снаружи. Звук брошенного засова.

Артем Сергеевич сделал театрально-огорченное лицо.
- "Ой, беда! Дверь старая, вечно заедает. Это не страшно, я сейчас отвертку возьму… из подвала… и починю. Минуточку!"

Он резко повернулся к металлической двери. Его пальцы быстро, привычно пробежали по кодовой панели. Я не успела разглядеть цифры. Замок щелкнул. Он потянул дверь на себя - из темного проема хлынул волной холодный, насыщенный запахом сырой земли воздух. Он шагнул в черноту.
- "Вы не бойтесь. Здесь безопасно, я быстро!"

Дверь в подвал захлопнулась с глухим, окончательным стуком. Еще один щелчок замка. Теперь уже изнутри подвала.

Я осталась одна. В подсобке. Выход наружу - заперт.

Первой пришла паника. Дикая, всепоглощающая. Сердце бешено колотилось, в ушах звенело, дыхание перехватывало. Дверь заперта... Подвал... Фотографии... Записи... ПОМАДА... Он знал имя... ОН ЗНАЛ ПРО АЛЁНУ!

Я рванулась к двери в магазин. Трясла ручку - намертво. Барабанила кулаками по холодному металлу.
- "Откройте! Артем Сергеевич! Выпустите!" - только глухое эхо ответило мне в этой каменной сумке.

Я обернулась, ища что угодно - окно, другой выход. Мой взгляд снова упал на стену с досье. И я увидела. Рядом с последней заполненной ячейкой была пустая. А чуть в стороне… мое фото. Я не знала, где он его взял - возможно, из соцсетей, возможно, снял скрытой камерой в магазине. Я стояла у кассы, усталая, с пакетом. Под фото - его каллиграфический почерк: "Диана Л. - транжирит деньги на глупости. Забыла, что такое голод. Эгоистка. На очереди."

"На очереди". Эти слова добили меня. Я прислонилась спиной к холодной стене и медленно сползла на пол. Обхватила голову руками. Это ловушка. Я в ловушке. Он... маньяк. Он убьет меня. Как в тех фильмах... Ирония ситуации ударила с новой силой. Я смотрела ужасы, чтобы отвлечься от рутины. А теперь я в одном. И правила здесь диктует улыбчивый монстр в белом халате. Алён... Помоги.... Телефон! Я судорожно полезла в карман джинсов. Пусто. На кассе! Я оставила его на кассе, когда брала орехи!

Безысходность накрыла с головой. Я сидела на холодном полу подсобки "Уюта 24/7", слушая свое прерывистое дыхание и далекий, зловещий гул холодильников за дверью. И тут… я услышала. Из-за металлической двери подвала. Сначала - тишина. Потом - тяжелые, мерные шаги. По бетону. Вверх. Тук. Тук. Тук. Потом - звяканье металла. Связки ключей. Четкий звук ключа, вставляемого в замок с той стороны. Щелчок поворачивающегося механизма.

Он почти пришел. Время вышло.

Адреналин ударил в голову, сметая часть паралича. Я вскочила. Взгляд метнулся по комнате. Оружие! Нужно оружие! На столе у "досье", среди фотографий жертв и моей помады, лежала длинная крестовая отвертка с черной ручкой. Он шел за "отверткой" в подвал, а она здесь! Я схватила ее. Холодный металл в руке дал призрачное ощущение контроля. Рука дрожала. Чем я думаю? Это же не кино!

Громкий щелчок из замка. Дверь в подвал начала медленно открываться.

Его маска "добряка" была сброшена. Лицо искажено холодной яростью и… любопытством? В руках - тяжелая монтировка. Латексные перчатки теперь были в бурых разводах. За его спиной - крутые ступени вниз, уходящие в тьму. Мелькнули инструменты на стене, пластиковые рулоны, яма, прикрытая брезентом, и свежая лопата.

Он замер. Я замерла. Отвертка в моей руке казалась зубочисткой против его монтировки. Его губы растянулись в лишенной всякой доброты улыбке.

- "Догадлива..." - его голос был низким, без интонаций, как скрип несмазанной двери. - "Жаль. Я надеялся, ты будешь... интереснее. Как та студентка в прошлом месяце. Она билась долго."

И тут я поняла... Его план - "перевоспитание". Его коллекция. Его контроль. Мой взгляд упал на пресс-папье на столе - тяжелое стеклянное яблоко, часть его "идеального" интерьера. Идея ударила как молния. Безумная. Отчаянная.

Я резким движением приставила острый конец отвертки к своей шее, прямо под челюстью. Нажала. Острая боль, и я почувствовала, как теплая капля крови скатилась по коже. Его глаза сузились.

- "Стой!" - мой голос хрипел, но звучал с безумной решимостью.

- "Не подходи ни на шаг, ублюдок! Я знаю, что ты хочешь - моего "перевоспитания"! Ты не получишь его! Я умру СВОЕЙ смертью, здесь и сейчас! Твоя коллекция останется без моего "трофея"! Пустая ячейка навсегда!"

Я сделала шаг назад, к столу, упираясь в него спиной. Глаза в глаза. В его взгляде мелькнуло нечто помимо ярости - шок? Оскорбление? Его ритуал, его порядок, его власть - все это я грозилась разрушить одним движением.

- "Дура..." - его голос дрожал от бешенства. - "Брось эту игрушку. Ты не посмеешь." - но он стоял на месте. Его взгляд был прикован к капле крови на моей шее. Порча его безупречности.

Я сильнее вдавила жало. Еще капля.
- "Я посмею! И ты знаешь это!" - голос крепчал. - "Но давай... договоримся? Отпусти меня через магазин. Сейчас. И я уйду. И забуду. Ты никогда больше меня не увидишь. А твой... безупречный порядок..." - я искусственно усмехнулась, - "...останется безупречным. Твой маленький секрет - спасен. И твоя коллекция..." - кивок на стену, - "...останется полной. Просто без меня. Иначе - пятно крови здесь, на твоем чистом полу. И пустая ячейка на стене. Навсегда."

Он не отвечал. Секунды тянулись вечностью. Потом… он медленно, очень медленно опустил монтировку. Конец тяжелого металла с глухим стуком коснулся пола.
- "Разумно..." - прошипел он. - "Слишком... разумно для эгоистки." - в глазах - яд и… вымученное уважение к игре.

Он открыл дверь в магазин и сделал шаг в сторону, к зияющей черноте подвальной двери, освобождая мне путь.
- "Иди..." - кивок на дверь. - "К выходу. Медленно. Не опуская руки. И если обернешься... если твой взгляд упадет НА МЕНЯ... сделка аннулируется. Я сделаю твою смерть долгой. И помни… мой магазин идеален. Ни капли крови. Ни единого крика. Нарушишь порядок - умрешь."

Я пошла. Спиной к нему. Каждый шаг по холодной плитке отдавался гулко в тишине. Я чувствовала его взгляд на своей спине - тяжелый, липкий, ненавидящий. Мимо стены с досье. Мимо моего фото и надписи "На очереди". Мимо стола с помадой и пресс-папье. Мимо рядов "трофеев" - пустых кошелек, разбитых телефонов, игрушечного мишки. Они молча кричали: Ты следующая. Проходя через зал - он уже казался не идеальным, а безумным.

Входная дверь в магазин оказалась запертой. Я прижалась к ней лбом, отвертка все еще у горла. И вложила весь ужас, всю надежду, все силы в крик, надеясь, что его хоть кто-нибудь услышит:

"ПОМОГИТЕ! В МАГАЗИНЕ УБИЙЦА! АРТЕМ ВОРОНИН! В ПОДСОБКЕ! ВЫЗОВИТЕ ПОЛИЦИЮ!"

Крик оглушил даже меня. Он эхом ударился о металл двери, о стены этого каменного мешка.

За моей спиной раздался звериный, нечеловеческий рев.
- "НЕВЕЖЛИВАЯ СУКА!" - его идеальный порядок был разрушен. Его контроль испарился. Я услышала тяжелые шаги, несущиеся по плитке. Скрип монтировки, заносимой для удара.

Я резко развернулась! Отвертка со звоном упала. Моя рука молниеносно схватила тяжелую стеклянную бутылку минералки. Он был уже в двух шагах, монтировка занесена, лицо - маска чистой ярости. Я не убегала. Я бросилась НАВСТРЕЧУ. С диким криком я изо всех сил швырнула бутылку прямо ему в лицо!

Глухой хруст! Сосуд разбился о его скулу. Кровь брызнула фонтаном, алая на безупречно белом халате. Он оглушенно пошатнулся, монтировка с грохотом упала. Он схватился за лицо, из разбитой раны торчали осколки стекла, он издавал хлюпающие, животные звуки.

Я не думала. Подпрыгнула и со всей силы ударила коленом ему в пах! Он согнулся пополам, захлебываясь от боли, и рухнул на колени. Кровь ручьем текла по его лицу на идеальную плитку, смешиваясь с осколками его "порядка".

Я отскочила. Кровь на руках, на джинсах. Он поднял голову. Сквозь маску крови и стекла его глаза горели обещанием медленной, мучительной смерти. Он попытался встать. И я увидела: КЛЮЧИ! Выпали из его кармана, лежали в луже крови рядом с монтировкой.

Я нырнула! Поскользнулась в крови, но схватила связку. Он протянул окровавленную руку, пытаясь схватить мою ногу. Я откатилась, вскочила, подбежала к двери в магазин. Руки дрожали, ключи звенели. Первый ключ - не подходит! Второй - не лезет! Сзади - он встал! Шатаясь, но поднимая монтировку! Третий ключ! Вошел! Поворот! Щелчок!

Я дернула ручку - дверь открылась!

Вылетела на тротуар. Холодный ночной дождь хлестнул по лицу. Я упала на колени, и меня вырвало. Кровь, рвота, дождь, невыносимый ужас. Рядом шарахнулся пьяный мужик в помятой куртке.
- "Ты чё?! Че там было?!"

Я вскочила, вырвала у него из рук древний кнопочный телефон. Тыкала 112.
- "Полиция! Магазин "Уют 24/7"! Там маньяк! Он убивал людей! Приезжайте! Я... Диана Лапина!" Из магазина донесся звон бьющегося стекла. В темном проеме за кассой мелькнуло окровавленное лицо? Или померещилось?

Сирены. Мигалки. Полиция ворвалась. На полу - лужа крови, осколки стекла, брошенная монтировка. Подсобка была пуста. Дверь в подвал открыта. В подвале - свежевырытая яма, инструменты.

Артем Сергеевич Воронин исчез.

Через неделю мы с Алёной съехали из того района. В новостях крутили одно и то же: "Поиски владельца магазина "Уют 24/7" А.С. Воронина, подозреваемого в серийных убийствах, продолжаются. Свидетелей просят..."

Сегодня я зашла в новую круглосутку, в другом конце города. Купить чай. Продавец - улыбчивый пожилой мужчина.
- "Холодно сегодня, правда?" - сказал он доброжелательно.

Я замерла. Моя рука инстинктивно потянулась к шраму на шее - тонкой белой линии от жала отвертки.
- "Да..." - прошептала я, не поднимая глаз. - "Очень холодно."

Я быстро выбежала на улицу. И за спиной... мне почудился звук. Знакомый. Жутко, до костей знакомый. Звяканье связки ключей. Или это был просто звон колокольчика над дверью?

Я не обернулась, чтобы проверить. Просто побежала. Быстрее. Потому что знаю - "Уют24/7" может быть где угодно. А он… он просто ждет следующей ночи. И следующей "идеальной" жертвы.

Когда они скрылись внутри, Белов тихонько скользнул следом. Самым неприличным образом он подслушал под дверью рассказ Марьи Дмитриевны. Тот был весьма коротким и маловразумительным, и, по сути, сводился лишь к двум фразам: «Нюрка пропала! Ее забрал Зубарь!»

Петров пытался ее утешить, объясняя, что то, что женщины нет дома – еще ничего не значит, и все такое в том же духе. Но Марья Дмитриевна была безутешна.

Когда участковый, наконец, начал ее выпроваживать, обещая, что сейчас же начнет поиски, Белов сделал вид, что только что пришел, и попросил воспользоваться служебным телефоном.

Петров устало махнул рукой и поспешно вышел.

Для подобного рода звонков Белов всегда использовал особый шифр, который со стороны выглядел невинным воркованием влюбленных. Девушка-оператор на том конце провода подыгрывала очень естественно – и они могли не бояться, что кто-то их подслушает.

Хотя сейчас в комнате, да и, вероятно, во всем здании никого не было – Белов никогда не делал исключений. Одна маленькая ошибка могла поставить под удар всю операцию.

- Как ты, любимая? – сладко завел он, - Соскучилась по мне? Я вот по тебе – очень! Думаю, нам стоит опять сходить в театр, так же, как и в тот раз...

Несколько ключевых слов в этих фразах означали, что все повторилось. Человек снова исчез.

О том, что его опять следует искать ниже по течению, Белов объяснять не стал – слава богу, идиотизмом никто из сотрудников не страдал. Сами знают, что надо делать.

Теперь оставалось только ждать ответного звонка от «невесты».

Еще один обкусанный труп просто не мог быть совпадением. Приходилось признать, что речь точно идет о людоеде.

Однако, конкретно это убийство может быть мотивировано и практическими соображениями. Слишком уж быстро после предыдущего оно произошло. Почти без перерыва. 

А на фоне вчерашних событий под особое подозрение подпадали трое: участковый, председатель и комсомолец. Каждый из них был по-своему странным.

Комсомолец, например, не скрывал, что терпеть не мог Макеева, потому что тот испортил концерт, который они готовили много недель, и вообще периодически ронял, так сказать, «лицо» колхоза.

Председатель, хоть и воздерживался от нелестных выражений в адрес Макеева – но тоже не мог не понимать, что тот доставляет массу проблем. К тому же, Иван Александрович был каким-то дерганым, нервным и то суетливым, то молчаливым. Хотя это, конечно, может ничего не значить.

Участковый – напротив - уверял, что они с Макеевым старые товарищи, что он ему сочувствовал, жалел и все такое – что, собственно, подтверждают и все вокруг. Какие в этом случае у участкового могут быть мотивы? Может ему надоело бесконечно подтирать за дружком? А может и вся эта дружба была напускной, а на самом деле там какие-нибудь старые счеты?

В целом, наверное, каждый, кто знал Макеева, имел причины недолюбливать его. И это сильно усложняло поиск преступника.

К тому же, нужно было прощупать почву еще и насчет остальных жертв. Надо только придумать, под каким соусом безопаснее начать расспросы об этом.

Белов мысленно вернулся к своему визиту на реку. Вспомнил, как он стоял там, изучая местность, как шептались люди на берегу. А потом появилась Нюра.  

Получается, убийца испугался того, что она могла видеть?

Но... тут что-то не сходилось.

Сам Белов был уверен, что она ничего не видела – иначе давно всем рассказала бы. С ее простодушием и детской наивностью – вряд ли она смогла бы хранить тайну.

Но у страха, как известно, глаза велики – и убийца мог думать, что она видела его. И каким-то образом узнала. Даже несмотря на то, что была ночь.

В доме Нюры было полно народу. Какие-то женщины, поспешившие нарядиться в черное, рылись в шкафах, плакали и тихо что-то обсуждали, начиная приготовления к похоронам. На него никто не обращал внимания.

Белов прошел к окну, которое выходило на лавы.

Он попытался встать на место людоеда, мыслить, как он. 

Итак, лавы достаточно близко. Но что могла Нюра увидеть из этого окна ночью? Если только визитеры не шумели (что вряд ли, иначе люди в соседних домах тоже услышали бы), то все, что она могла увидеть – это фигуры людей где-то на мостушках или возле них.

Момент сбрасывания тела в воду она видеть не могла – иначе, наверняка, рассказала бы об этом. А значит либо у убийцы есть какая-то особая примета, такая, что его даже по очертаниям тела ни с кем не перепутаешь. Белов задумался, но из известных ему фигурантов дела никто не казался ему особо узнаваемым. Одежда у всех одинаковая. Особенно сейчас, по такой погоде – все село щеголяет в телогрейках да тулупах. Разве что... председатель чуть пониже ростом, чем другие. А комсомолец наоборот – высокий. Белов вновь бросил взгляд на мостки. Н-ннет... Чтобы узнать кого-то отсюда, ориентируясь только на рост... Это крайне маловероятно. Да в селе полно мужиков любого роста!

Что же тогда так напугало убийцу???

Никаких дельных мыслей в голову не приходило, и Белов, на всякий случай, решил тщательно осмотреть весь видимый из окна участок.

Река, лавы, лед.

Он даже перешел на другую сторону и дошел до зарослей кустов на том берегу, так ничего и не обнаружив.

Белов совсем уже было хотел возвращаться обратно. Но режим «людоед», который он мысленно в себе включил, вдруг подсказал, что эти кусты достаточно высокие и густые даже сейчас, зимой.

Еще и этот небольшой удобный овражек. Здесь можно делать что угодно – а люди с того берега и не заметят. Сейчас в поля никто не ездит – там просто нечего делать посреди зимы. То есть шансы на появление свидетелей – минимальны. Да еще и ночью. А ко времени сева никаких следов уже не останется. Сначала снегом заметет, потом травой укроет.  

Белов подошел поближе к зарослям. Просто для очистки совести. Он был почти уверен, что ничего там не найдет.

Но ошибся!

Там были следы! Свежие!

Снег был слишком высокий, и все же он попытался найти хоть один рисунок подошвы. Кажется, ему это даже удалось, хотя следы оказались довольно странными – то ли от валенок, то ли кто-то обмотал тряпками сапоги. По таким отпечаткам вряд ли кого-то найдешь.

Не желая сдаваться, Белов продолжил поиски.

Капли крови в первые мгновения показались ему ягодами рябины, рассыпанными по снегу. И лишь приглядевшись он осознал, что это были алые брызги. Подходить ближе он не стал. Теперь сюда следовало вызвать экспертов. И, возможно, не только их.

Такие брызги вряд ли могли стать последствием укусов. Скорее всего, изувер сначала избил жертву. Разбил нос. Может, пытался оглушить? Запугать? Обездвижить? 

В любом случае, у Белова почти не оставалось сомнений – что это и есть место последнего убийства. Отсюда не составляло никакого труда оттащить тело к лавам и сбросить в воду. И это во сто крат удобнее, чем тащить труп по улицам села. Или пытаться задушить и покусать жертву прямо на мостках – на виду у всей деревни.

Все сходилось идеально.

Получается, что и все остальные жертвы погибли здесь же. Значит, под снегом могут быть еще улики.

Руки Белова сами собой сжались в кулаки. Это было потрясающе красивое место на берегу живописной реки. Как можно было так его осквернить и испоганить?

Когда его нашла Марья Дмитриевна. Лицо ее все еще было заплаканным, однако в глазах светилось неподдельное любопытство:

- Девушка какая-то звонила! – частила она, ведя Белова к зданию правления колхоза, - Голос приятный такой, нежный. Дайте мне, говорит, Иванова Владимира Ивановича! Ну, я за вами и побежала!

- Да что же вы-то? Неловко даже! Неужто помоложе никого не нашлось?

- Ой, а кому? Не председателю же за вами бежать? Не агроному? Там все люди занятые! Но... вы скажите... это что же, невеста ваша? – тут она перевела на Белова заинтригованный взгляд.

- Да! – довольно улыбнулся тот, - Невестушка! Ненаглядная моя! Свет в оконце!

Марья Дмитриевна зарделась и мечтательно приложила руки к щекам:

- Ох и завидую же я вам! Молодость! Да еще и времена такие хорошие сейчас! Учись, работай – не хочу! Знай, живи себе в свое удовольствие! Никаких проблем! Нам так легко не было... – с этими словами она тяжко вздохнула.

В правлении колхоза творилось что-то невообразимое – в коридоре в разных позах сидели и стояли многочисленные девушки и женщины, которые разом замолчали и посмотрели на Белова, стоило ему появиться в дверях.

На секунду он даже растерялся и попятился. Но Марья Дмитриевна решительно пихнула его в спину:

- Заходи скорее! Чего встал? Щас опять звонить будет!

Девушки покраснели и захихикали.

Совладав с чувствами, Белов осторожно стал протискиваться сквозь толпу. И вовремя. На одном из столов задребезжал телефон:

- Она! – поощрительно кивнула Марья Дмитриевна.

Все еще слегка ошарашенный происходящим, Белов взял трубку.

Агенты перебросились парой проверочных фраз, чтобы убедиться, что на связи именно тот, кто нужен, после чего «невеста» завела капризным тоном: 

- Ты не представляешь, какую сумочку я видела в ЦУМе! Точно такая же, как и тогда, ну, помнишь? В том магазине! Кожаная, с такой же точно отделкой! Ну просто один в один! Я считаю - нужно покупать, пока не разобрали! Что скажешь?

Белов мысленно перевел: «Тело нашли. На лице такие же следы укусов. Действуйте, пока не произошло новых убийств! Дополнительная информация по делу есть?»

Он картинно закатил глаза, прося у доярок сочувствия. Некоторые девушки ласково улыбнулись в ответ, другие же посматривали на него - с изумлением, а на телефонный аппарат - с откровенной завистью.

- Ну, что будешь с тобой делать? – ласково прочирикал он, - Пойдем, конечно, за сумочкой, но только вместе! Мне понадобится твоя помощь – честно говоря, я уже не помню, как она выглядела! И подружек с собой захвати! В кафешку сходим!

Белов запрашивал у подразделения срочной помощи – экспертов на место убийства и кое-что еще.

- Как чудесно! – защебетала «невеста», - В какое кафе пойдем?

В ответ Белов продиктовал ей заранее заготовленный текст из нескольких названий, в которых было зашифровано описание места встречи с сотрудниками.

Затем, вновь обменявшись слащавыми признаниями, агенты распрощались.

- Веревки из меня вьет! – вздохнул Белов, положив трубку, - На все готов ради моей птички! А что делать? Люблю – не могу! Она у меня – такая красавица!

Вокруг раздались завистливые вздохи. А потом все перекрыл грозный рык:

- Это что тут за собрание?! Случилось что?!

Женщины тут же бодро двинулись на выход. Белова снесло толпой.

- Марья Дмитриевна! – обратился внезапно появившийся в дверях председатель к спине пожилой женщины, - Хоть вы объясните, что происходит?!

- Я??? – изумилась та, медленно поворачиваясь, - Не знаю ничего! Я вообще только что вошла!

Участковый сидел у себя в кабинете и что-то писал. Белов поздоровался, сел и снова стал косить под дурачка.

- Знаете, а у меня тут вот... возникла мысль такая нехорошая.

- Говорите, - буркнул тот, не отрываясь от бумаг.

- А что, если Нюра пропала не просто так?

- Ну, очень уж все это похоже на... ну, вы поняли. Исчезновение моего дяди.

Участковый крякнул и взглянул на Белова недовольно:

- Идите отдыхайте, товарищ. Милиция сама со всем разберется.

- Ну, хорошо... Только ответьте на один вопрос! О чем она вам вчера рассказала? Наверное, что-то важное, да?

Петров откинулся на спинку стула, он стремительно терял терпение:

- Ни о чем! Чушь несла про Зубаря. Это водяной местный.  

- И все???

- Все! - отрезал тот.

Белов покивал:

- Да-да, мне она тоже рассказала, что видела Зубаря и даже рассказала про его логово! Но я тогда серьезно не отнесся. А теперь вот жалею... Все-таки надо пойти туда и все проверить!

Участковый напрягся:

- Что??? Логово Зубаря? Чушь какая! Я про такое никогда не слышал. Да и вообще! Нюра была... ну... так скажем... кхм... женщиной не самой образованной. Хоть возраст и большой, а ум – как у ребенка. Наплела она. Не надо никуда ходить! Особенно без меня – не дай бог, упадете в канаву, об лед ударитесь... А мне потом отвечай!..

- А с чего вы решили, что там есть канава?

Петров странно посмотрел на Белова:

– С того, что местность нашу хорошо знаю! Здесь людям приезжим, да по такому снегу, ногу сломать – раз плюнуть! Если уж так хотите – пойдемте вместе! Убедитесь, что я прав. Где оно было, говорите, это ваше место?

- А вот этого я... пожалуй... говорить не буду, извините!

- Что?!.. Будете препятствовать работе милиции???

- Помилуйте! – с улыбкой развел руками Белов, - Какое отношение это имеет к работе милиции?? Вы же сами сказали, что женщиной она была не самой... «образованной». Да и само существование Зубаря отрицаете, не так ли?

Петров высоко поднял подбородок, желваки на его щеках активно зашевелились.

- Вот и получается, что к расследованию местный фольклор никакого отношения не имеет и иметь не может! И милиционерам не стоит тратить на это время. А вот мне, как простому обывателю и человеку не столь скептично настроенному – будет очень интересно на место обитания Зубаря взглянуть! Сейчас у меня дельце есть, - тут он посмотрел на часы, - но ничего. Сегодня еще успею! Пусть даже и затемно! Все равно пойду!

Такую же точно историю Белов чуть позже рассказал председателю и комсомольцу. Все они, в целом, вели себя почти одинаково – существование Зубаря отрицали, намекали на слабые умственные способности Нюры и отговаривали приезжего от опасных вылазок.

Разве что комсомолец много шутил и смеялся. А председатель все больше нервничал и хмурился.

После этого Белов прочно засел в Нюрином доме, внимательно наблюдая за лавами.

Как он и предполагал, в это время года там совсем никто не ходил. Ни одного человека! Один раз мимо пробежала собака. Еще раз неподалеку остановились, зацепившись языками, две немолодые женщины. Но, впрочем, и они скоро ушли, будто бы не желая долго находиться рядом с рекой.

Когда стало стремительно темнеть, Белов удвоил бдительность. Он не зажигал света и был весь натянут, как струна. Будет крайне неприятно, если людоед не попался на крючок. Пальцы невольно начинали отбивать частый ритм, постукивая по коленке.  

Когда стало совсем темно, мостушки наконец кто-то пересек. Человек этот озирался по сторонам и старался двигаться быстро.

Белов выждал пару минут, чтобы убедиться, что это именно тот, кто ему нужен – и убедился! На той стороне человек еще раз внимательно огляделся - и нырнул за густой кустарник. Это явно была засада! Для него. Для Белова-Иванова.

Хотелось начать действовать немедленно! Но Белов заставил себя успокоиться. Лучше будет немного подождать, чтобы все выглядело более естественно.

Некоторое время спустя, он тихо вышел из дома, достал из кармана фонарик-жучок и, весело насвистывая популярную мелодию, под мерное жужжание «жучка» неспеша двинулся к лавам.

По пути он пару раз громко чертыхнулся, поскальзываясь на скользких местах. Не спеша миновал мостки, разглядывая то воду, то звездное небо, и сопровождая все это возгласами:

- Красота-то какая, эх! А воздух, воздух!.. – после чего шумно вдыхал полной грудью и продолжал путь.

Перейдя лавы, он стал особенно тщательно светить под ноги и по сторонам.

Если бы он не своими глазами только что видел спрятавшегося за кустами человека – то был бы уверен, что он здесь совсем один. Укрытие тот выбрал – идеальное! Занесенные снегом кусты представляли собой высокую живую стену.

Продолжая весело насвистывать, Белов двинулся прямиком к тому месту, где днем видел капли крови. Но шел медленно, не спеша, будто бы не совсем уверенный в том, что ищет.

Если бы он не был начеку, то, наверняка, не расслышал бы приближения сзади. Кто-то прыгнул на него как раз тогда, когда Белов воскликнул испуганно:

- Что это? Кровь?!

На самом деле до крови оставалась еще пара метров. Он нарочно не дошел до нее, чтоб не испортить доказательства.

Даже будучи готовым к нападению, Белов не смог увернуться – таким быстрым и ловким оказался противник! Он практически подмял следователя под себя и принялся наносить мощные тяжелые удары.

Белову пришлось изрядно поднатужился, чтобы сбросить его с себя, параллельно нанеся несколько ударов в ответ. Хотя бил он наугад – но, кажется, не промазал. Особенно в последний раз. «Зубарь» вдруг резко обмяк, застонав и свалившись на сторону. По иронии судьбы, теперь уже у него из носа текла кровь, орошая снег вокруг, как за пару дней до этого, на этом же почти месте она текла у Макеева. 

А потом враг вдруг замешкался. Нехорошо так. У Белова даже холод скользнул по позвоночнику от неприятного предчувствия. Сообразив, что голыми руками совладать с жертвой не сможет - преступник полез за оружием. Это могло быть все, что угодно! В том числе и какой-нибудь трофейный Вальтер!

Белов как мог быстро рванул в сторону, прыгнув в снег и моментально перекатился за ближайшие кусты.

- Не двигаться! – сказал он, когда преступник вскочил на ноги.

Тот не послушал, бросившись вперед. И Белов выстрелил. Верный Стечкин никогда его не подводил.  

Преступник сначала замер, а потом упал лицом вниз, тихо поскуливая:

- Не надо! Не стреляйте!

На самом деле Белов выстрелил в воздух – это был условный сигнал, по которому их должны были найти.

Посветив на лежащего жучком, который пришлось взять в левую руку, потому что из правой он не выпускал Стечкин, следователь приказал медленно подняться и вывернуть карманы.

Когда «Зубарь» это сделал, Белов отметил, что тот действительно был в сапогах, обмотанных тряпками. Это позволяло тому бесшумно подкрадываться к жертве и почти не оставлять следов.

Из кармана у него выпал всего лишь складной перочинный нож.

- Я – следователь специального подразделения, - представился Белов, - Вы арестованы по подозрению в девяти убийствах!

Душегуб сглотнул:

- Я... не нарочно. Они сами меня... спровоцировали.

- Да??? И как же?

- Я всегда все делал только ради нашего колхоза! Ради светлого будущего! Ради партии!

- И чем же помешали партии эти несчастные?

Злодей снова сглотнул.

- Ну... началось все с Филонова – он вообще был ярый антисоветчик!

- Угу. А жену его за что?

- А она разделяла его взгляды!  

- А вдова комбайнера? Тоже антисоветчицей была?

- Нет! Она нет! Она... того... гулящая была! Вот. То с одним, то с другим путалась. В общем, роняла моральный облик колхоза...

Белов вздохнул. Про остальных жертв он не стал даже спрашивать. Все и так было понятно.

- То есть ты очищал советское общество?

- Да! Вот именно! – с готовностью закивал комсомолец, - Я за то, чтобы вокруг жили только нормальные, честные и порядочные люди! С правильными установками!

Белова почему-то взбесило такое объяснение. Возможно, потому, что он и сам занимался почти тем же самым.  

- Нет! – жестко рявкнул в ответ он, - Ты просто маскируешь благими мотивами свое гнилое нутро! Никого этой херней провести тебе не удастся!

- Да нет! Я...

- Брешешь, собака! Зачем ты им лица обкусывал?!

- Дык... я же это... под Зубаря хотел...

- Врешь! Только ради одного этого никто не стал бы совершать подобное! Ты удовольствие от этого получал – вот что!

Грибанов потупился.

- Признавайся, скотина!

- Ну... ладно, было немного. Это... как бы... давало такую... разрядку...

- Ну, с женщинами-то я, допустим, понимаю, какую разрядку тебе это давало. А с мужчинами?

- Тоже. Ну... не с-ссовсем так, а как бы... как бы... зло срывал. После этого... прямо... такое благодушие накатывало. Хотелось весь мир целовать! 

Белов не знал, что ответить. Так бывало всегда, когда он беседовал с людоедами. Они регулярно вводили его в ступор.

К счастью, звук мотора избавил от необходимости продолжать этот разговор. На дороге меж полями показалось несколько черных автомобилей.

- Ну, наконец-то! А то у меня уже рука отваливается! – с облегчением выдохнул Белов, пряча в карман «жучок». Теперь вполне хватало света фар.

Машины остановились. Из одной тут же выскочило несколько бравых молодцев с автоматами. Грибанова скрутили и потащили.

Увы, всех этих уродов не судили и не расстреливали, а свозили в то самое сверхсекретное НИИ, где, как надеялся Белов, их подвергали страшным опытам. Ибо, по его глубокому убеждению, более ни на что эта шваль не годилась.

Эксперты остались искать в снегу улики.

Следователь же покинул колхоз в одной из машин. Уставший от долгой дороги, боявшийся задремать на ходу шофер, пристал к Белову с расспросами. В частности, очень его заинтересовала легенда о Зубаре.

- Может это и не сказка вовсе! – увлеченно говорил он, - Говорят же, что по наследству могут передаваться не только цвет глаз или волос. Характер и наклонности тоже. Может, это дед его был, али прадед? Вы как думаете?

Белов равнодушно пожал плечами. Он тоже про такое слышал. И возможность такую допускал. Но доказательств не было. А дед тот давно в могиле.

А Белову были интересны лишь живые преступники. Те, за кем еще можно было поохотиться.

Чтобы никто из них не сдох в своей постели!  

-Кстати, пап, - обратился я к отцу, - ты ведь в тот вечер щенят кастрировал, и Эдьку с собой на дачу с ночёвкой брал, помогать тебе.

Отец оживился – такие события у него намертво заседали в голове, о чём я прекрасно знал, стараясь подгонять под них отмазки и для себя.

-Точно! – тут же припомнил родитель. – А ты у отца сперва в тот день на фазенде был, а спал потом с нами. Утром мы вместе в город поехали, я тебя ещё до суда подвёз. – У отца отлегло от сердца, очевидно, что за свою репутацию.

Более обширный и отхвативший часть горы участок деда, был на другой от нас стороне дачного посёлка. В тот день дед попросил меня уйти пораньше с моей, недавно снова начатой практики в суде, чтобы проконтролировать подвоз особого дерева для строящейся у него новой бани. Сам он умотал по делам дня на три в Киргизию. Для меня всё складывалось просто идеально: дядька Сашка залёг подлечить душу у любовницы на целые сутки, доверив в этот вечер своим дружкам самим мусолить вырученные капиталы. Мне же, наконец-то, удалось найти подход к их тому самому главному церберу-охраннику, затаившим на них злобу, и совсем не беспричинно – дядька Сашка сам, как-то на посиделках, смеялся с того, как он и его компаньоны, иногда и смеха ради, надувают этого увальня. Что ж, в тот вечер четверга пошутил уже я, над всеми ними. Хотя в первые мне пришлось ослушаться матушку в её просьбе не дать выпить отцу больше положенного. Именно поэтому в тот вечер у отца в припасённом им пол-литра настоящей перцовой горилки, эти самые пол-литра никак не заканчивалась, плюс немного снотворного для верности. С братишкой же проблем не было вообще – начало каникул сотрясало безудержным весельем молодости дачный посёлок и всю округу до самого утра, где он блистал одной из звёзд Востока. Так что ни моего отсутствия до начала второго ночи, ни отсутствия машины отца никто не заметил. Алиби, надёжнее этого не сотворит себе даже прожжённый прокурор!  

-Дядь Саш, а где ты был тем вечером? – Вопрос напрашивался сам собой. – Это ведь странно, да, что именно в тот вечер тебя не было с твоими, уже приговорёнными к тому моменту, друзьями?  

Неизвестно к чему бы ещё могли привести любезности между мной и обуреваемыми подозрениями дядюшками, если бы в дверях не появились родители дяди Лёни.

-Наш сын полетит с нами домой! – категорично заявила пожилая женщина.

Её муж, с выправкой отставного военного, строго посмотрел на всех нас, поддержав плечом жену. Груз «200» ему, отдавшему всю свою жизнь военно-транспортной авиации, был хорошо знаком. А закатывать гробы в цинк, в бывшей воинской части дяди Лёни, думаю, ещё не разучились.

-На наш рейс сегодня вечером мы зарезервировали крупногабаритный багаж, - продолжил после жены информировать нас отец дяди Лёни. – Я только что созвонился с одним из друзей сына, и он обещал нам во всём помочь. Они, их товарищество, организуют грузовик и всё прочее.

Я снова стал свидетелем столкновения двух противоположных миров. И те и другие – их солдаты; и у тех и других есть слово чести, есть клятвы и наказания за провинность; есть долг и верность принципам; и те и другие могут стать героями своего мира, или пойти на его предательство; и там и там есть слабые и сильные, есть успешные и далеко отстающие; но за теми и другими стоит своя, особая система, подпитываемая общей для всех идеологией насилия.  

На веранду из спальни, раздвинув тяжёлые шторы и отворив массивную стеклянную дверь, вышел дед. Просторные чёрные трусы и задратая на пузе белая майка нисколько не смягчали застывшую на его лице злобную мрачность. Видать, проведённый в коридоре телефонный разговор сватов с дружками-вояками их сына не прошёл мимо его ушей.

-Забрать у детей отца, лишить их памяти о нём? – В словах деда не было и нотки заботы – сплошная угроза. – Вы только ради этого приехали?

-Почему-то здесь их не было и нет, как и их матери. – Ветеран планирования и переброски по воздуху целых армий, настроен был решительно. А осведомлённость о передвижениях противника на местах его сегодняшнего вторжения, вызывало к нему некоторое опасение. – И что это за семья, которая не нашла у себя дома места для отцовского гроба?

Своих навыков обнаружения и слежки бывшие военные разведчики не растеряли! Так же я был уверен, что о том, где и с кем веселилась этой ночью их сноха, друзья дяди Лёни не стали от них утаивать тоже! Диверсия на диверсии – я изо всех сил сдерживался, чтобы не расхохотаться с затвердевших в злобе физиономий моих родственничков!  

Дядька Славка вопросительно посмотрел на деда – прихлопнуть уже сейчас этих назойливых насекомых?! На деда из кухни, из-за спин его сватов, смотрела и бабка Луизка – её всю распирало от сдерживаемых в себе проклятий. Мы все вглядывались в глаза старшего Семьи, стараясь предугадать его решение по этим двум особам, свалившимися на его голову с ещё одной большущей проблемой.

-Отвези их в гостиницу, - сказал он моему отцу и вернулся в спальню.

-Не утруждайте себя, - отказался от наших дальнейших услуг боевой пенсионер. – Нас к себе пригласили друзья сына.

-Ну-ну… - зло, сквозь железный оскал, напутствовал их дядька Славка. – Только не заставляйте его сильно скучать без вас.

Родители покойника то ли не услышали его угроз, выходя с веранды, то ли решили на них не реагировать.

-У нас гробов на вас всех хватит! – поддержал брата дядька Сашка.

Вот зачем деду, Семье, нужен этот многострадальный труп?! Да, они перестраховались, припрятав его на пару дней, чтобы злопыхатели не добрались до остатков яда в нём. Хотя я, убедившись в том, от кого этот яд был получен, уверен, что он был высшего качества в сложности его обнаружения и скорости распада в трупе. Что это – упертость? Жадность потерять, пусть и дохлое, но своё? Требующая уважения к себе принципиальность? Противодействие покушению на свой авторитет?..

Почему живым так важны трупы их кумиров и врагов?! Пирамиды с мумиями фараонов величайшей древней цивилизации; целый Мавзолей на Красной площади в самом сердце некогда мировой державы! И в противовес: головы правителей у ног ханов империи Монголов и пирамиды из башок их поверженных народов; а ещё задолго до них и после них, до сегодняшнего дня – бесчисленные трупы врагов, выставляемые для устрашения ещё оставшихся в живых и для поднятия духа своих соплеменников; и над всем этим - голова Крестителя Господня!

Могила

Кто не хотел вернуть к жизни мертвеца? Увидеть вновь нетленной плоть того, кого любил, от кого зависел, кем жил, и о ком мучительно жалеешь, что потерял. Ведь вот он этот самый человек, который так легко и неожиданно приходит к тебе… во сне, говорит с тобой, подбадривает, предупреждает тебя, не требуя ничего от тебя взамен, кроме твоей памяти о нём. И как уродливы и тягостны мысли о том, что отныне этот человек – в земле гниющая фигура, а его присутствие рядом с тобой – всего лишь фантомы в беспокойных снах!

Тем ранним утром, год назад, дед собрал всех, кому сумел дозвониться, на кладбище. Раскуроченная в хлам могила бабки вглядывалась в нас своей опустошённой бездной прерванной смерти. Мы с удивлением, а кто и со страхом, смотрели в неё. Расколотое надвое гранитное надгробие, как и прочий побитый каменный декор на месте захоронения старой грымзы, были разбросаны по всему, на добрую чёртову дюжину покойных мест участку, выкупленному дедом «на будущее», для всех близких. Выпотрошенный гроб, оббитый пурпурно-красными бархатом и шёлком, тоскливо возвышался на нарытом пригорке могильной земли. Покорёженная в битве с ломиком крышка покойного ларца валялась чуть в стороне, покрыв собой куст переспелых роз.  

-Убью! – повторял дед снова и снова, стараясь насытить этой угрозой и всех его окружающих. – Убью! – Не поверить в исполнение этой клятвы было бы непростительным кощунством, всем присутствующим и причастным!

Стараясь быть как можно ближе к осиротевшей могильной юдоли бабки, дед возвышался над всеми собравшимися. Освободившая покойницу земля осыпалась под его ногами. Бабкин цветастый платок, прихваченный им из дома, развивался в его руке подобно хоругви – смерть победившему стягу крестного хода! Два его сына - мой отец и дядька Сашка - мрачнее ведьминой ночи, стояли за его спиной, зловеще вглядываясь в пустоту могильной пропасти под ногами. Старший из братьев, «особо опасный», пока ещё досиживал тогда свой, не такой уж и «особый» срок в колонии города Навои.

Народ Семьи, несмотря на начинающийся рабочий день, продолжал прибывать – редкое зрелище обещало быть интересным и незабываемым. Менты, нагрянувшие сюда раньше многих, скучали за массивной оградкой на скамеечках соседних могилок.

Вот если бы два года назад, закапывая здесь бабку, на память причастным пришли наставления из того же пособия по борьбе с ведьмами – «Молота ведьм», то, может быть, такого и не случилось. Ведь, как не скреби - тяжело пробиться из гроба вверх, когда закопали тебя мордой вниз! Да и голову не мешало бы отрубить – так же следуя надёжным советам святой инквизиции! Можно было бы, на крайний уж случай, обильно присыпать её тело в гробу серой или солью! Но кто я такой, чтобы советовать деду, как надёжнее закопать его личную святую?! Посмеиваясь исключительно про себя, я всё же, как и другие здесь собравшиеся, задался вопросом: кто посмел покуситься на тело бабки, разлагающееся уже добрых два года в этом людском могильнике, подпирающим небо правоверных крестами Христа распятого?! Были бы это расплодившиеся в последнее время расхитители могил - а у бабки, да, и кольца были с собой, и серьги, и зубы золотые – то зачем им тогда тот студень, который от неё остался?! Нет, тут что-то другое, и пипец – какое непростое, дело! Пусть лично меня всё это и касалось меньше других, но глазеющую на всех нас из пустой могилы опасность, ощутил даже я.

Тот, кто поглумился над святыней Семьи, прекрасно знал, что значит для них бабка и память о ней. И, скорее всего, похитители бабкиных мощей так же не были лишены суеверий, подпитывая свой жизненный баланс какой-нибудь жизнеутверждающей ересью. Короче, это был вызов, дерзкий и безапелляционный. Понятное дело, что в плен, в объявленной неизвестными войне, сдаваться никто не будет, тем более – брать!

Появился следователь прокуратуры Садыков, а с ним пара криминалистов – дед бредил настоящим следствием! Служебных собак для ментов на этот вызов, к сожалению, не нашлось.

-Посмотри, народу сколько собралось! – укорил дед следователя, отнекивавшегося до этого от столь резонансного преступного акта, прикрываясь какими-то там убийствами и грабежами. – Это ж похлеще всякого терроризма будет! – заявил дед увереннее любого израильского политика, тут же найдя своим словам бурную поддержку среди всех его окружающих.

-Да без проблем, уважаемый вы наш человек! – поспешил заверить надоедливого «хозяина жизни» следователь, не привыкший к столь ранним телефонным пробуждениям, тем более вот такими вот «товарищами», которые, по роду его службы, должны были быть ему совсем не товарищами. Но, как говорится: с волками жить – шакалом выть! – Сейчас всё оформим как надо!

Дед, хорошо знакомый по личному опыту со следственными действиями, тут же скомандовал собравшимся, уже достаточно впитавшими в себя возмущение увиденным:

-Всё, расходимся! Дайте людям работать!

Как только народ стал покидать место преступления, освобождая пространство вокруг разрытой могилы, я подошёл поближе к её опустошённому нутру. Не успел я собраться с мыслями, как услышал прямо за спиной голос матери:

-Не вздумай лезть в это дело! – тихо, но твёрдо предостерегла она меня, а потом, уже погромче, спросила: - Ты зайдёшь ко мне? Часам к одиннадцати у меня будет машина, чтобы в банк съездить – можем тебя домой подкинуть.  

Моя маман работала в районном «Заготзерно» бухгалтером-кассиром, прямо напротив городского кладбища, расположенных далеко от города. По совместительству их контора счетоводов обслуживала и местную скотобойню, так же припрятанную когда-то неподалёку отсюда советскими градостроителями. В детстве и юности, прихватив по пути очередную книгу в библиотеке, я часто наведывался к матери на работу. Напившись конторского чаю и вдоволь начитавшись, я, в приятном одиночестве, любил бродить по окрестностям.

С любой точки этой местности, раскинувшейся на обширном предгорье, виднелся утопающий в зелени и суете город, на время отрезанный от меня и моего покоя мощной рекой. Холодные и кажущиеся тяжёлыми воды горных потоков, питаемые сразу несколькими реками одного из хребтов Тянь-Шаня, немного очищали от порока общности того, кто переходил или проезжал мост, ведущий из города и отклонявшийся от главной дороги, ведущей в столицу. Дорога, уходящая вдаль, в далёкие и крутые горы, разделяла кладбище и поля с фермами с её одной стороны, с множеством хозяйственных построек и складов с другой. Обрушившаяся с развалом Советов экономика, постепенно превращала в хозяйственные кладбища то, что когда-то кормило тех, кто лежал и продолжал ложиться через дорогу. Скота на бойню гнали всё меньше и меньше, зерна, картофеля и прочего фуража для человека и выращиваемого им мяса подвозилось на склады всё реже и реже. Ели меньше, а хоронили больше, как человека, так и дело его рук.

Само собой разумеется, что цех по забою скота привлекал меня более, чем хранилища с зерном и картошкой. Бараны и козлы, бычки, отдоившие своё пожилые коровы, подуставшие верблюды и лошади (в наших краях проживало немало казахов и киргизов, любителей конины), а когда-то, до утверждения ислама в стране и свиньи – глотки резали всем, забирая с кровью их жизни, чтобы напитать нас мясом разного качества и свежести. Домой, чаще всего, мы ехали с отцом – он забирал мать по дороге с работы и отходы скотобойни (вымя, требуху, кишки и прочее) – для своей псарни.

-У меня есть дела, - ответил я, отходя от бабкиной могилы.

Маман, сдержав себя, чтобы на прощание не плюнуть туда, где ещё недавно лежала ненавистная ей свекровь, попрощавшись со мной и проигнорировав деда, отправилась манипулировать цифрами.

-Внук мой! – представил меня дед следователю Садыкову. – На юрфаке учится! А на каникулах сам решил практику у нас в суде делать! Я ему её организовал, со следующей недели начнёт! – Дед похлопал меня по правому плечу, подталкивая мою руку для приветствия важной для Семьи особы.

Я осторожно протянул ладонь и следователь, тяжело вздохнув, нехотя пожал её. Криминал всё настойчивее сращивался с властью – по его, профессиональному, мнению. А то, что его сынок-неуч приторговывал по дискотекам и прочим злачным местам травкой и таблетками, он замечал только тогда, когда того отмазывал – было ему в масть, что ли? Ха-ха! Но свои глаза, под его тяжёлым и пытливым взглядом, я смиренно опустил. Враги мне здесь, в сфере моей будущей деятельности, пока никак не нужны.

-Слышал, что вы лучший следователь в прокуратуре, - произнёс я с выверенным подхалимажем. – Очень рад знакомству.

-Да, - неопределённо ответил мне Садыков. Пусть сегодня криминал и власть ненасытно питаются из одного котла беззакония, всё равно они всегда будут по разные стороны баррикад. Навряд ли мне удастся победить к себе недоверие тех, живущих по ту сторону закона, в чьих закулисьях будут всегда вспоминаться мои корни. Потеряв ко мне интерес, он обратился к деду: – Так с кем у вас в последнее время были самые жёсткие тёрки?

-Думаешь, я бы тебя звал сюда, на это место моего позора, если бы хоть немного кого-нибудь подозревал в таком… - дед огляделся и скривил мясистое лицо, - …беспределе?! Это ж какими конченными отморозками надо быть – я таких не знаю… Кто-то из наших, - дед имел в виду злодеев из криминального мира, - на такое навряд ли пойдут! Да им и в головы такое даже не прийдёт!.. Нахера?!

Пока новоявленный потерпевший вслух размышлял, так же подкованный в бандитских разборках следователь осматривался и большей частью молча, взмахами рук и кивками головы, отдавал указания к работе криминалистам и ментам. Первые принялись изучать опустевший гроб и его крышку, а другие, без особого энтузиазма, расползлись в поисках чего-нибудь примечательного – какой-нибудь лопаты, например.

-Тут вы всё затоптали, а там, - следователь махнул рукой в сторону подъездной грунтовой дороги, - заездили возможные следы шин поганцев вашими тачками.

Дед хмуро поглядел в сторону разъезжающегося народа, который сам и созвал.

-Да уж, такой кипиш бомбанул… - Дед, сняв фуражку, почесал голову. – Слушай, что-нибудь подобное уже было? Пусть не у нас, может, где-нибудь там…

-На нашей территории о подобных выкрутасах я не слышал, а насчёт соседей – поспрашиваю. – Следователь намёк понял, заверив в помощи. – Что будете делать с ямой и… гробом?

Дед задумался, пожал плечами, посмотрел на меня.

-Могилу накроем досками и присыпем землёй, а гроб пока… - я посмотрел на деда, - в гараж поставим?

Аккуратно сложив бабкин платок и немного подумав, он согласился:

-Да, так и сделаем.

Следователь Садыков посмотрел на меня повнимательнее.

-Мы все постараемся вернуть её обратно, - заверил я обоих и направился на выход, в город.

Реализацию моего предложения я возложил на отца и дядьку Сашку, куривших поодаль и колко обсуждавших нерасторопность ментов.

- Я – лично – проводил его до дома! Физию ему снегом обтер, чтобы он в себя пришел немножко, поругал маненько – куда ж без этого! Да только что с пьяным разговаривать? Решил – домой отведу, пусть проспится! А назавтра уж отчихвостю как следует! Может, и на пятнадцать суток посажу! Давно пора! А то... все жалел его... пропащего. А оно вон как...

- И прямо дверь за ним закрылась?

Петров усмехнулся:

- Дверь! Да я сам лично его до кровати довел! Раздевать не стал правда... что я ему, нянька?! Да и холодно в доме было, не топлено почти. Пару поленьев в печь подбросил, дверь за собой прикрыл поплотнее – и... ушел... – последнее слово участковый выдохнул трагическим шепотом.

- Что же с ним могло случиться? – снова вопросил Белов после долгой паузы.

- Сам над этим голову ломаю! Понять не могу! Куда его черт понес посреди ночи?! – тут участковый снова начал горячиться и осыпать голову пеплом.

Больше ничего полезного выудить из него не удалось.

Несколько последующих часов Белов посвятил опросу других деревенских жителей. Особое внимание он уделял тем, с кем у Макеева были драки и конфликты в недавнем прошлом. Но таковых было слишком много, а этот последний день в клубе возводил в число подозреваемых буквально весь колхоз!

Не-еет, так он провозится полгода! Нужно было попытаться зайти с какой-нибудь другой стороны.

К тому же, если преступления эти действительно совершены людоедом (как у них в подразделении принято было называть изуверов с манией убийства), то для этого может вообще не быть никаких видимых причин.

Или, вернее, причин, понятных нормальному человеку. Белов такое уже не раз видел - беседовал с людоедами. И то, как они объясняли причины страшнейших убийств - не поддавалось никакой логике! Это была либо какая-то чудовищная чушь, вроде: «Ненавижу тех, кто смеется таким визгливым голоском!», либо объяснения как такового и вовсе не было: «Не знаю, что на меня нашло... просто вдруг захотелось посмотреть, что у него внутри».

Тем не менее целый тайный отдел, созданный по приказу лично товарища..!

Впрочем, таких имен лучше не упоминать всуе.

Так вот – целый тайный отдел был посвящен тому, чтобы: во-первых, не допустить падения престижа Советского Союза в глазах иностранных держав. В конце концов холодную войну с США и жесткое противостояние почти со всем остальным миром - никто не отменял.  

Во-вторых, защищать сон и покой советских граждан. И если в милиции говорили, что это несчастный случай или самоубийство – и слава богу! Пусть народ пребывает в святой уверенности, что в нашей стране преступности практически нет. А установить истину и устранить угрозу отправят специальных людей. Таких, как Белов. Надежных, проверенных, головой отвечающих за результат перед самим... Ну, вы поняли.  

Третьей важной задачей подразделения являлась профилактика. Несколько максимально засекреченных научных отделов занимались изучением такого рода преступников, чтобы выявить, какие закономерности приводят к их появлению и можно ли это как-то предотвратить. Чтобы когда-нибудь, в прекрасном и светлом коммунистическом будущем, эта зараза выродилась в нашей великой стране навсегда!

Пусть она бушует где-нибудь там, на гнилом западе! А у нас будут жить лишь здоровые, чистые душой трудяги, с высокими моральными качествами!

Всю информацию по делу, включая досье на фигурантов расследования, следователи подобные Белову получали по своим каналам. Документации как таковой - не вели. Лишь писали по окончании расследования подробный рапорт, с предоставлением всех найденных улик.

Все данные собирались в одном месте - в тайном архиве глубоко под землей.

К вечеру Белов понял, что страшно проголодался. Он только утром на станции съел пирожок с ливером. И теперь, после целого дня беготни и расспросов желудок жалобно ныл и сжимался. Значит, настал момент еще одной важной беседы.

Сельпо – несомненно, является новостным центром любого поселка. Белов никогда не проводил ни одного расследования без беседы с продавщицами. Особенно если речь шла о вот таких вот маленьких деревенских магазинчиках.

Поднявшись на несколько ступеней вверх, он толкнул дверь и оказался в небольшом, наполненном фантастическим запахом свежего хлеба, помещении. В одном углу рядами громоздились ведра, грабли, калоши и куча всякого другого необходимого в хозяйстве инвентаря.

В другом – на полках были горками выложены консервы, пачки соли, большие упаковки спичек и тому подобное. Рядами выстроились трехлитровые банки с томатным соком, а также бутылки с уксусом, водкой и бог знает, чем еще. Круглолицая женщина в телогрейке и пуховом платке сосредоточенно что-то распаковывала.

От сладкого хлебного аромата желудок стал сжиматься еще сильней, Белов улыбнулся всеми зубами:

- Здравствуйте! Как же у вас тут вкусно пахнет!

Женщина довольно хмыкнула и окинула вошедшего цепким взглядом:

- Здравствуйте, товарищ Иванов!

Прекрасно понимая, что птичкой, разнесшей по селу весть о его приезде, наверняка была Марья Дмитриевна, Белов, тем не менее, изобразил картинное недоумение:

- Как вы... откуда...?!

Женщина довольно расхохоталась:

- А я всех знаю! Даже тех, кто только что приехал!

Доставив продавщице еще несколько приятных минут своим «недоумением» и неоднократно успев восхититься ее «поразительно глубокими познаниями», следователь окончательно расположил торговку к себе. После чего попросил продать ему пару банок килек в томате, кабачковую икру, буханку хлеба и кусочек «этого прекраснейшего свежайшего маслица»!

Когда продавщица принялась выставлять на прилавок все заказанное, Белов осторожно завел разговор о главном:

- Ай-яйяй-яйяй... Бедный мой дядька! И как же это его угораздило? Я вот вижу - вы женщина умная! Может, вы знаете, что с ним случилось?

Торговка замерла, не дотянувшись до банки с икрой.

Белов навострил уши, однако она, ничего не ответив, молча продолжила обслуживать покупателя. Вся веселость ее при этом разом куда-то исчезла.

- Сжальтесь же! Мне никто ничего не хочет рассказывать!

- Что ж я могу рассказать? – вдруг спросила она холодно, - Не я ведь его! Того... Так почем мне знать?

Белов погрозил пальцем:

- Не пове-еерю... Вы вот меня только что в первый раз увидели, а уже и по фамилии знаете, и кто я. Видно, что от вас – ни-чи-во не скроешь!

Вновь не удостоив его ответом, она начала складывать итог на счётах. Костяшки щелкали нервно - резко и громко.

Белов расплатился, сложил покупки в авоську и взглянул на торговку самым жалобным собачьим взглядом из тех, что были в его арсенале.

Тяжко вздохнув и закатывая глаза, продавщица наконец сдалась. Она уперлась обеими руками в прилавок и сказала тихо:

- Ну, допустим, я знаю. Да только вы все равно не поверите!

- Говорите всё! – горячо воскликнул Белов.

Девушка снова вздохнула:

- Есть в наших местах одна легенда. Говорят, что в речке Рябиновой живет... Зубарь...

Тут слова ее оборвались на полуслове, а сама она принялась делать вид, будто протирает прилавок, потому что по ступенькам снаружи затопали, входная дверь резко распахнулась – и в облаке пара появились двое мужчин.

Один был низенький, коренастый. Массивный широкий нос покрывала россыпь крупных пор и чёрных точек. Другой - высокий, белокурый, с картинной внешностью рабочего с плаката.

- Доброго дня, Ниночка! Спички и буханку хлеба! – с порога заголосил низкорослый. По его безапелляционному смелому тону сразу стало понятно, что он привык раздавать указания.

Продавщица быстро выложила на прилавок заказанное и мило улыбнулась высокому парню:

- А тебе чего, Лёша?

Тот одарил ее белозубой улыбкой:

- Конфеток мне отсыпь! Килограммчик.

- Ой! А съешь ли? – кокетничала она, принимая деньги.

- Ну что ты, Ниночка! Мне конфеты ни к чему! Я вырос давно! – хитро улыбнулся в ответ парень, - Ты же слышала, что у нас пятиклассник Вася Стрельников организовал тимуровскую команду?

- Ну-уу, - утвердительно протянула женщина, все еще ожидая пояснений.

- Вот, хочу им поощрение выдать! Молодцы ребята! И макулатуру сдают! И старушкам помогают! Грамоту им Иван Александрович уже выдать обещал, - с этими словами он слегка похлопал низкорослого по плечу, - Ну, а я со своей стороны, чем могу поощряю.

- А что тогда так мало?

- А много сладкого - вредно!

Продавщица заулыбалась и двинулась к ряду лотков в углу:

- Но шоколадных – извини – нет! Разобрали. Карамельки есть и ириски. Насыпать?

Парень махнул рукой:

- Пусть будут ириски! – и повернувшись к низкорослому, продолжил: - Ведь какие ребята хорошие растут! Какие ребята! Какое прекрасное будущее они своими руками сотворят, когда вырастут!

Тот кивал и все больше косился на Белова, который безмолвной тенью маячил у витрины, делая вид, что внимательно что-то там изучает.

- А вы, извините, кто будете, товарищ? – внезапно заговорил с ним большой нос.

Белов закрутил головой, как будто лишь только что обнаружил, что рядом есть еще люди:

- Вы это мне?

- Вам-вам!

Тут к Белову повернулся уже и белокурый. Вот уж кто, похоже, точно ничего вокруг не замечал, увлеченно рассуждая о высоком.

- А это товарищ Иванов, родственник алкоголика Макеева! – ляпнула вдруг продавщица, - Ой, простите, - тут она стыдливо прикрыла рот рукой, но выражение хитрых глаз при этом ничуть не изменилось.

- Во-оот как??? – заинтересованно протянул нос.

- А это наш председатель - Иван Александрович! – указала на него продавщица, - А это – Лёша, лучший комбайнер в нашем колхозе! Да к тому же и гармонист! И на балалайке может. И песни поет! И план всегда перевыполняет...

- Да ладно тебе! – прервал поток дифирамбов высокий парень, - Ты меня засмущала совсем. Не слушайте ее! Я просто обычный комсомолец! Алексей Грибанов, – скромно представился он, протягивая Белову руку.

Следователь ответил на рукопожатие, потом поручкался и с председателем.

- У вас наверное... много вопросов... по поводу кхм... Ну, не будем мешать Ниночке работать, пройдемте! – и слегка подталкивая Белова в спину, председатель вытащил его на улицу.

- Здесь не лучшее место для беседы, если вы понимаете... – зашептал он, когда они немного отошли от Сельпо, - Ниночка – чудесная женщина, но язык без костей! А дело... деликатное.

Через минуту из магазина вышел комсомолец-Лёша и вместе они двинулись по заснеженной улице.

- Если не возражаете, - начал Белов, выдержав паузу, - Мне бы хотелось сходить на место гибели дяди.

Председатель и комсомолец переглянулись.

- Дык оно же это... в соседнем селе, - тихо сказал председатель, нервно оглядываясь по сторонам.

- Нет-нет! – меня интересует не место, где нашли тело, а то место, где он... упал... в реку.

Селяне вновь переглянулись.

- Дык кто ж знает-то где... откуда он... – снова залепетал председатель.

- Но... сейчас ведь зима, разве река не покрыта льдом? Думаю, мест, где можно э-эээ... погрузиться в воду – не так уж и много. Наверное, это была какая-нибудь прорубь?

- Проруби нет, - вступил в разговор комсомолец, - Стыдно признаться, но... народишко у нас тут... суеверный. Во всякую чушь верят! Про какого-то Зубаря сказки рассказывают.

Тут председатель резко остановился и зыркнул на Лёху неодобрительно.

- Ну а что? – развел руками тот, - Шила в мешке не утаишь! Рано или поздно кто-нибудь все равно ему расскажет.

Иван Александрович вздохнул и вяло махнул рукой, мол: «да делайте, что хотите»!

- Сама по себе сказка придурацкая! Яйца выеденного не стоит! - продолжил повествование Лёша, - Эммм... что-то вроде местного водяного... или... духа воды? Не важно, в общем! Все равно – чушь! Так вот... – тут он запнулся, потому что председатель вдруг с силой дернул его за тулуп.

Лёха резко замолчал, и никто больше не произносил ни слова до тех пор, пока они не миновали стоящих у калитки и лузгающих семечки женщин в шерстяных платках.

Когда селянки остались позади, Леха продолжил:

- Э-эээ... о чем это я? А, ну да... река. В общем, все боятся к ней подходить из-за этого... лешего или кто он там. Так что прорубей никаких никто не делает, рыбу не ловит и купаться даже народ ходить перестал! А в воду можно погрузиться... - он на секунду задумался, и вдруг сделал резкий жест рукой, - Лавы! Точно – лавы! Больше негде!

- Покажите пожалуйста, где это. Я тут человек новый...

- Конечно! – пожал плечами комсомолец, - Мы сейчас все равно мимо проходить будем, да? – и он слегка пихнул председателя локтем.

Тот хмуро кивнул. Все происходящее явно не приносило ему удовольствия.

Вскоре вышли к перекрестку, одна дорога шла немного под уклон – и буквально в нескольких десятках метров внизу виднелась белоснежная гладь реки.

- А вот и они – лавы, - кивнул комсомолец на узкие неудобные мостки, ведущие на ту сторону реки.

- Колхоз уже выделил деньги на нормальный мост... – будто бы оправдываясь, почему-то завел председатель, - Ждем только лета, чтобы начать работы... Как только половодье закончится, так сразу и...

- Давно пора! – удовлетворенно воскликнул комсомолец, - Нужно поддерживать, так сказать, «лицо» колхоза! А то - что толку во всех этих переходящих знаменах, если народ речку перейти безбоязненно не могёть?!..

Белов перестал их слушать. Сняв шапку и сделав нарочито скорбное лицо, он приблизился к лавам. Река в этом месте была не очень широкой - не больше пятнадцати метров. У опор вода до конца не замерзла. Вокруг них виднелись широкие темные проталины. А на середине мостушек – и вовсе образовалась крупная полынья. Видимо, течение реки здесь было достаточно сильным, а может снизу били ключи. Как бы то ни было – места для того, чтобы сбросить тело в воду было более, чем достаточно.

Чтобы убедиться в этом, Белов взошел на лавы, осторожно хватаясь за хлипкие прогнившие перильца. С непривычки идти по столь узкому и шаткому мостику было страшновато. Но кто-то, кто всю жизнь переходил по этим мосткам туда-сюда, и был достаточно физически крепким (а это почитай каждый колхозный мужик, а то и баба) запросто мог затащить сюда тело и сбросить в воду. И никаких следов на этих обледеневших деревянных досках не осталось бы.

Раздумывая надо всем этим и параллельно изображая глубокую печаль по безвременно ушедшему «дядюшке», Белов не сразу заметил, что к двум оставшимся на берегу людям присоединился еще кто-то.

Это был участковый. И теперь все трое о чем-то тихо переговаривались, встав так близко, что почти соприкасались плечами. Периодически кто-нибудь из них да бросал взгляд на Белова.

Следователь с нарочито рассеянным видом огляделся по сторонам. На том берегу темнели заросли густого кустарника, а за ними поля, поля... До самого горизонта.

Он перевел взгляд на село. Оно стояло на небольшом пригорке, так что в принципе, кто-то мог что-то видеть из окна. Конечно, пропал Макеев скорее всего после событий в клубе. То есть было уже темно и поздно. Но учитывая то, как хорошо снег и лед отражают лунный свет – свидетели все же могли быть. Особенно вот в этих двух, ближайших домах. Он еще раз оглядел весь пейзаж – где-то окна смотрели в другую сторону, где-то вид перекрывали забор или деревья. Да, с жителями двух крайних домов всенепременно следовало познакомиться!

Возвращаясь назад, Белов обнаружил, что количество людей на берегу вновь увеличилось. Теперь там стояла еще и Нюрка – давешняя странная барышня, прятавшаяся за буфетом. Участковый как раз объяснял ей, что это возможное место преступления – так что лучше ей будет уйти и не мешать работе компетентных органов.

Женщина слушала, вытаращив глаза. А потом лицо ее вдруг приняло странное выражение, она закусила губу и сморщила лоб.

- Что такое, Нюра? Ты что-то видела? – тут же заинтересовался переменами в ее поведении участковый.

- Да! Э-ээ... Нет!!

Очевидно, на лице Белова изобразилось недоумение, потому что председатель пояснил вполголоса:

- Нюра живет в этом доме! – и он кивнул на одну из двух изб, в которых Белов надеялся найти свидетелей, - Если кто что и видел, то это она!

- В другом доме тоже могли что-то видеть, - подсказал Белов.

- Бессмысленно! – безнадежно махнул рукой Иван Александрович, - Там обитает древняя старуха. Слепая и глухая. Да разорвись у нее под окном фугас – она и то бы не заметила!

- А ну... пошли со мной! Побеседуем, – между тем кивнул всем на прощанье участковый и повел Нюру в отделение.

- Похоже, он напал на след! – хихикнул председатель. И было не совсем понятно, радуется он или нервничает.

- Неужто самого Зубаря отловит? – принялся зубоскалить комсомолец.

- Кстати, я хотел спросить, нет ли у вас тут гостиницы? – поинтересовался Белов, а то... в доме дяди, наверное, нельзя... расследование же.

Деревенские переглянулись.

- А идите ко мне! – все так же радостно предложил Лёша, - У меня там, конечно, не Зимний дворец - так, холостяцкая хибарка, но все же. Есть книги, есть гантели – полный сервис!

- Нет! – отрезал председатель, - Лучше ко мне! У меня жена вкусно готовит и в доме уютно.

Белов задумался. Вообще-то он не прочь был бы пойти к ним обоим – понаблюдать за каждым по отдельности в расслабленной домашней обстановке. Может, выяснить что интересное из приватных вечерних бесед. Вопрос – с кого начать?

Ну, если у председателя дома жена, то, наверное, будет сложно побеседовать приватно, и Белов с извиняющейся улыбкой обратился к Ивану Александровичу:

- Простите великодушно, но для меня нет больше соблазна, чем хорошие книги и спортивный досуг!

Председатель вскинул брови и поджал губы:

- Ну, как хотите! – пожал плечами он, - Вот увидите, завтра же вы прибежите ко мне! Потому что у Лёхи с голоду подохнуть можно! Он кроме вареной картошки ничего не готовит!

- Да вы никак завидуете, что товарищ Иванов предпочел мою компанию? – громко засмеялся Лёха, шутливо грозя указательным пальцем.

- Чему там завидовать?! – обиженно воскликнул председатель, - Вот еще глупости!

В ответ на это Лёха захохотал еще громче.

Все повернулись и двинулись прочь от реки.  

В одном председатель был прав, жил Лёха по-спартански. Ни цветов в плошках, ни кружевной скатерти, ни фотографий или картинок по стенам – все только самое необходимое, разложенное в идеальном порядке. К предметам роскоши можно было отнести лишь книги. Белов с интересом изучил коллекцию – но не обнаружил ничего выдающегося: «Как закалялась сталь», «Молодая гвардия», сборник стихов Маяковского... В общем, святая классика советской литературы.

За скромным ранним ужином Алексей много рассуждал о прекрасном социалистическом будущем, которое ждет всех, стоит только немножко постараться. Рассказывал о многообещающем тимуровском отряде местного разлива, о том, как регулярно перевыполняет план их колхоз, о том, как прошла уборочная и все прочее, в том же духе.

Белов не мог и слова вставить, чтобы завести речь о чем-нибудь более полезном для дела.

Председатель оказался прав и в другом: в доме у Грибанова не было никаких изысков. Он сварил картошку, достал из погреба соленые огурчики. Были там еще чеснок, черный хлеб – вот и весь разносол.

Белов выставил на стол купленные кильки, кабачковую икру, масло - но Грибанов к ним даже не притронулся. Он весело сдирал шкурку с раскаленной картошки, посыпал ее крупной солью и проглатывал с огромным наслаждением. Глаза его все время смотрели куда-то вверх и вдаль, где он, очевидно, уже видел светлое советское будущее.

Следователь очень рассчитывал, что что-нибудь удастся выудить из Лёхи хотя бы после еды. Но когда закончили пить чай, Грибанов резко засобирался.

- Надо в ДК идти! – радостно сообщил он, - «Кис-кис» пострелятам отнесу! Они там стенгазету рисуют. Да и новый концерт уже готовить надо! Теперь – ко Дню Советской армии! Времени не так уж и много осталось. В общем – дел невпроворот! А вы уж тут не скучайте – книгу вон почитайте или радиопрограмму послушайте. Я поздно вернусь.

Конечно, у Белова была мысль пойти вместе с ним в ДК, все равно он собирался туда сходить. С другой стороны - это могло и подождать. Сегодня он собрал уже достаточно фактов. Лучше было сесть и записать их, пока не вылетели из головы.

Для этой цели у Белова был особый блокнот. На обложке он сам, своей рукой нарисовал ферзя и подписал красиво: «Записная книжка шахматиста».

При его работе прямым текстом писать: «Подозреваю Попова, улики такие-то» - было невозможно! Вот и приходилось идти на хитрости.

Всем действующим лицам давались условные прозвища: конь, ладья и т.п. Далее использовался особый шахматный шифр, с помощью которого Белов мог спокойно записывать любую информацию.

Разумеется, попадись его блокнот заядлому шахматисту – тот, конечно, сразу понял бы, что на обычную партию, да и вообще на шахматные ходы – это совершенно не похоже. Но таких умников Белову, к счастью, встречать пока не доводилось. Да и блокнот он берег как зеницу ока. Зато легко мог мельком продемонстрировать всем любопытствующим записи, если кто-то интересовался, что это у него там за книжица.

В целом, блокнот был не особо нужен – его память была специально натренирована, он легко запоминал имена, фамилии, даты и другую важную информацию. Однако полностью рассчитывать только на память было небезопасно. Да и в случае чего товарищи смогут найти записи и узнать все, что накопал агент. Такой вероятности тоже нельзя было исключать.

Как будто перед ним лежал не человек.  

Макеев, который всегда был самым хилым во всем колхозе – худым и с цыплячьей шеей – конечно пытался подняться и оказать какое-то сопротивление. Но этот противник был ему не по зубам. Он предвосхищал все выпады пацанёнка, предвидел каждую его неловкую атаку. И только улыбался все шире и шире.

Олег навсегда запомнил эти пустые голубые глаза – без намека на сочувствие.

Когда развлечение фашисту наскучило и над головой сверкнул немецкий штык-нож - Макеев понял, что это конец...

Он глубоко набрал в грудь воздуха и перевел взгляд на небо. В последний раз.

Вдруг лицо фрица взорвалось. Или это так только показалось – Олег увидел лишь фонтан кровавых брызг. И белокурая голова тут же куда-то исчезла. Воздух сотряс дикий грохот, а паренек уткнулся лицом в землю, пытаясь прикрыть голову руками...

Вот оно что.

Видимо, он лежит здесь уже давно – вон какое тело неподъемное. Только бы не получить обморожение.

И эта тишина... Очевидно, бой давно закончился.

Вдруг рядом с ухом захрустел снежок.

Шаги.

Олег не успел обрадоваться тому, что его нашла, наверно, санитарочка, как вдруг, сорвав с головы треух, кто-то с силой схватил его сзади за волосы и перевернул на спину.

Боль сразу привела в чувство. Макеев ойкнул и даже смог немного приподняться, изумленно озираясь по сторонам.

Он лежал возле речки Рябиновой. Черное небо в крупных звездах нависало прямо над головой. Сквозь заросли кустарника с противоположного берега подмигивала редкими огоньками родная деревня.

Олег облегченно выдохнул. Все в порядке. Он дома! Давно остались позади и та страшная воронка, и тот подонок, что жестоко избивал тощего мальчишку. С тех пор прошло много лет. Хоть воспоминания и преследовали его до сих пор в кошмарах. Но сейчас, в наше время, и в родной деревне – ему уже ничто не грозит.

Ведь так?.. 

Почему он опять лежит на снегу?

Почему над ним снова нависает чья-то жуткая фигура?

Тогда, зимой сорок первого, он хотя бы видел, кто на него напал. Теперь же – не знал и этого.

- Кто ты?!.. – вырвалось само собой.

В ответ на это черный силуэт вдруг коршуном упал на него, придавливая к земле тяжелым мускулистым телом. Железные пальцы сжались на шее, не позволяя издать ни звука.

Зубы вдруг со страшной силой впились в кожу лица!

Макеев захрипел, задергался!.. Но огромное количество алкоголя в крови сделало мышцы вялыми, а тело безвольным.

С мясом содрав кожу с одной щеки, жуткий рот, тем временем, с силой вцепился в нос, кажется, собираясь его отгрызть.  

Макеев умирал медленно и долго. И все это время «зверь» ни на секунду не переставал терзать его лицо.

Колхоз «Стахановец» встречал неприветливо. Сначала Белова помотало по невозможно изрытой колеями дороге. Так что, без конца подпрыгивая на сиденье, он едва не бился головой о крышу кабины. А когда грузовик наконец выплюнул его в рыхлую чёрно-снежную кашу, оказалось, что до колхоза еще пилить и пилить.

- Все, я приехал! – отрезал водитель и махнул рукой куда-то в густую белую хмарь, - Идите дальше по дороге! Тут уже недалеко!

Поблагодарив шофера, Белов огляделся. Поблизости шла какая-то стройка. Наверное, коровник или что-то подобное. Хмурые мужики в тулупах и валенках сновали туда-сюда, перетаскивая мешки и перевозя что-то на тачках. Штабелями были свалены балки. Слышались сердитые окрики. На незнакомца никто не обратил внимания, разве что тявкнула со смесью любопытства и подозрения маленькая лохматая собачка.

Обдав следователя облаком вонючих выхлопных газов, грузовик свернул к стройке, скрывшись за грудами кирпича. 

Белов побрел дальше по дороге.

Морозило, деревья покрылись толстым слоем инея. Стоял плотный ледяной туман.

Идти было тяжело – высоченные сугробы в человеческий рост с двух сторон обрамляли обширные колхозные поля. Посередине же – чуть подмороженная сверху, и разъезженная в кисель внутри - снежная масса. Белов потратил минут сорок, перепрыгивая с кочки на кочку, выискивая относительно сухие и чистые места.

Поскальзываясь на очередном льдистом островке, он останавливался, чтобы перевести дух и утереть пот со лба.

По старой своей привычке, едва выпадала свободная минута – следователь в очередной раз принимался обдумывать все известные факты. Производить анализ и, по возможности, выстраивать логические цепочки.

Итак: что мы имеем?

Восемь странных смертей за три года. Даже для такого большого села – это многовато. Каждая из них по отдельности легко могла бы сойти за несчастный случай, но все вместе они наводили уже на совершенно другие мысли. Чем и привлекли, собственно, внимание его подразделения.

До этого все смерти в колхозе были естественными – он сам все перепроверил несколько раз. Несчастные случаи если и происходили – то при многочисленных свидетелях, и сомнений никаких не вызывали.

И лишь в последние три года река раз за разом стала преподносить зловещие сюрпризы.

На первый взгляд, жертвы не имели между собой ничего общего. Разный пол, возраст, интересы. Объединяло их лишь одно – всех их находили в воде с напрочь объеденным рыбами лицом. 

После множества таких случаев даже местная сонная милиция начала наконец что-то подозревать. Да и народ в деревнях ниже по течению стал чаще обращать внимание на реку. Так что в этот раз тело не успело уплыть далеко. И лицо покойного... почти не пострадало. От рыб во всяком случае.

Личность определили мгновенно. Погибшим оказался пропавший накануне гражданин Макеев Олег Степанович, как и все остальные жертвы проживавший в колхозе «Стахановец».

Сорок лет. Воевал. Дважды ранен. Получил контузию. Потерял два пальца на левой руке.

Несмотря на то, что по сравнению со многими другими (кто вернулся с войны без рук, без ног, или вообще не вернулся) Макеев отделался достаточно легко, тем не менее, после войны этот гражданин замкнулся в себе. Рвения к колхозному труду, равно как и к общественной жизни - не проявлял, жаловался на плохое самочувствие, дурное настроение и общую усталость от жизни. На партсобраниях неоднократно обвинялся в тунеядстве и злоупотреблении спиртным. Не женат. Жил бобылём в родительском доме. Большую часть времени вел себя тихо, но периодически, хорошенько заложив за воротник, мог совершить хулиганскую выходку или затеять драку. Участковый инспектор Петров проявлял к нему чрезмерную снисходительность. Чем, по мнению многих, лишь вредил Макееву.

Перед глазами вновь возник снимок последней жертвы. Теперь, когда тело нашли быстро – медэкспертиза могла рассказать довольно много. Во-первых, подозрительные синяки на шее наводили мысли об удушении. Во-вторых - и это самое интересное! - рыбы не успели объесть труп. И в результате вскрылась одна крайне любопытная деталь. Жуткая! Но любопытная.

Все лицо погибшего было покрыто глубокими следами укусов. А зубы достоверно были определены как человеческие. Не совсем понятно, при жизни это произошло или уже после смерти. Возможно, за несколько минут до или через несколько минут после. Точнее, к сожалению, установить не удалось.

Будем считать, что укусы могли начаться до смерти и закончиться после. Это, пожалуй, объясняло, почему эксперты не смогли договориться в этом вопросе.

Чтобы затруднить опознание, ускорить процесс разложения, а то и просто в порыве ярости, преступник мог исполосовать лицо жертвы ножом, молотком, топором... Такие случаи, к сожалению, были не редки. И в свое время Белов повидал их немало.  

Но... чтобы собственными зубами?.. Такого не смог припомнить ни сам следователь, ни кто-либо из экспертов.

Вот почему Белов был сегодня здесь. Кажется, это дело по его части.

К селу следователь вышел весь мокрый и расхристанный. Раз пять он чуть не упал и сильно запачкался. Потертый коричневый чемодан покрылся брызгами. Голенища сапог оказались замызганы до самого верха.

Наконец, в воздухе запахло печным дымом, навозом и чем-то еще... чем-то таким родным, сладким, что сразу возвращало в детство.

Найти нужный дом удалось не сразу. Пришлось походить по улицам и поспрашивать людей.

Обычная деревянная изба с облезлыми резными наличниками на окнах и скрипучей калиткой выглядела давно заброшенной. Неухоженной и мрачной.

Входная дверь была немного приоткрыта. Внутри кто-то копошился.

Белов скользнул внутрь:

- Бу! – громко выкрикнул он, увидев двух немолодых женщин, одна из которых копалась в сундуке, а вторая что-то искала на полках буфета. Обе подпрыгнули на месте и схватились за сердце.

- Ой! Ой-ёй-ёй! – страдальчески захныкала одна, - Что ж ты так пугаешь, охальник!

Вторая же скользнула в уголок, спрятавшись за буфетом, надеясь, видимо, что Белов ее не заметил.

Новоприбывший добродушно рассмеялся:

- А что это вы тут делаете? Никак добро чужое растаскиваете?

- Что ты?! – испуганно замахала руками бабуся, тут же ловким движением захлопывая крышку сундука, - Откуда здесь какое добро!? Скажешь тоже! Мы так просто... порядок наводили.

- А-ааа... – протянул Белов, - Ну, тогда другое дело! – глаза его, впрочем, продолжали насмешливо улыбаться.  

- А вы, собственно, кто? – насупилась старушка, переходя в наступление, - Что-то я не припоминаю такого молодца в нашем селе. Нюрка, ты его знаешь?

Кажется, все еще наивно надеявшаяся тихо ускользнуть Нюрка, принужденно выглянула наконец из укрытия за буфетом и выдавила опасливо:

- В первый раз вижу...

- Иванов! Владимир! Очень приятно познакомиться! – нарочито расшаркался Белов, затем, стянув с головы ушанку, продолжил на тон ниже, но все тем же ироничным тоном, — Увы. Прибыл я сюда по печальной надобности. Из-за безвременной кончины троюродного дядьки.

Все степенно опустили глаза и немного повздыхали.

- Э-ээх! Так и не довелось повидаться напоследок! – горько заключил Белов, когда посчитал, что для импровизированной минуты молчания времени прошло уже достаточно.

- Дядька, говоришь? А как же вышло, что он Макеев, а ты Иванов? – внезапно проявила бдительность старушка.

- Дык он же мне не по отцу родственник, а по матери! – с готовностью пояснил Белов. Который всегда, во всех оперативных заданиях использовал фамилию Иванов. Это было удобно – не запутаешься, да и отследить кого-то с такой фамилией крайне сложно. Что очень помогало, когда под подозрением оказывались сотрудники милиции или кто-то подобный, кто мог бы - гипотетически - попытаться что-нибудь о нем раскопать.

Обычно рассказа о «дядьке по материнской линии» бывало достаточно, ну а если попадался кто-то особо дотошный, начинавший заваливать бесконечными вопросами, Белов доставал из внутреннего кармана свой главный козырь – документы, выправленные на имя Иванова Владимира Ивановича. (Имя и отчество, кстати, были подлинными).

- А вас как зовут? – в свою очередь спросил он.

- Марья Дмитриевна.

- А я – Нюра, - раздалось из-за буфета.

- Очень, очень рад! – сверкнул всеми тридцатью двумя зубами Белов, - Вы, Нюрочка, пока идите, мне тут с Марьей Дмитриевной покалякать надо.

- Пожа-ал-ста... – обиженно протянула Нюра, не понимая, почему что-то интересное внезапно решили обсуждать без нее.

Когда дверь за женщиной закрылась, Белов указал на кособокую табуретку, предложив старушке сесть. Сам же устроился напротив:

- Дорогая Марья Дмитриевна... – начал было следователь, но она вдруг прижала палец к губам, а потом гаркнула молодецким рыком:

- Нюрка! А ну брысь!!

За входной дверью захрупал снежок, затем хлопнула калитка.

Белов улыбнулся: бабуся оказалась не так уж проста.  

- Вижу, на мякине вас не проведешь! – восхищенно выпалил он.

Женщина довольно хмыкнула:

- А то ж!

- Расскажите же мне, уважаемая Марья Дмитриевна, что случилось с моим дорогим дядей? А то мне о смерти-то сообщить - сообщили, а вот подробностей никаких не представили.

Старушка вздохнула:

- Ох, темное это дело, сынок! Ох, темное! – и она замолчала, сделав долгую театральную паузу.

Белов придвинулся, всем своим видом выражая глубочайший интерес.

- Мы его в последний раз видали на концерте в клубе... А потом он... исчез! Как в воду канул!.. Ой! – она дернулась и прикрыла рот рукой, - Это я... случайно так выразилась. Вы же знаете, что его в воде нашли?

Белов изобразил подлинное недоумение:

- Ни-че-гошеньки не знаю! Расскажите, пожалуйста, дорогая, поподробнее обо всем, что произошло. Все, что вспомните.

- А ты не из милиции случаем? – вдруг напряглась старуха и отпрянула, глядя с подозрением.

Белов весело расхохотался:

- Дорогая Марьечка Дмитриевна! Хуже!!! Меня дома ждет маманька с расспросами. А это, уж поверьте мне! Куда хуже милиции будет! Сама она приехать не смогла – кому-то ж за скотиной приглядывать надо... Но если уж я во всех деталях всего ей не порасскажу – она мне этого ни в жисть не простит!

Марья Дмитриевна расслабилась. Уголки рта ее стали подозрительно подергиваться.  

- Ну, слушай! В тот день был у нас концерт в клубе в честь награждения колхоза переходящим Красным Знаменем. За победу в соцсоревновании, между прочим! Да-аа! Кстати, и не в первый раз уже!..

Слушая ее, Белов восхищенно закатывал глаза и всячески выражал восторг бурной жестикуляцией.

Несмотря на лютый холод снаружи – в зале было жарко натоплено. Конечно, чтобы произвести впечатление на высоких гостей из района.

Закончил печальную песню военных лет гармонист. На сцену выскочил симпатичный белокурый парень и бодро выкрикнул:

- А теперь – девушки из колхозного ансамбля «Реченька» споют для вас час-туш-ки!!  

Зал одобрительно загомонил, раздались громкие приветственные аплодисменты. На сцену выбежала гурьба девчушек в сарафанах, которые принялись задорно петь...

Наверняка какие-то весьма смешные и злободневные четверостишия. Только вот расслышать их смогли разве что в первых рядах.

Потому что, перекрывая звуки балалайки, дверь в клуб вдруг с протяжным скрипом раскрылась, а затем хлопнула так, что стекла в окнах задрожали. Протопали тяжелые шаги.

Люди стали оборачиваться. На новоприбывшего недовольно шикали, какая-то бойкая старушка даже погрозила кулаком - однако визитёра ничто не смутило. Залитыми, что называется «по самые брови», стеклянными глазами он хмуро взирал на переполненный зал. В руке чадила цыгарка. Тулуп распахнут, замурзанная ушанка съехала на затылок, держась непонятно как. От пьяницы за версту разило перегаром, потом и давно нестиранным бельем.

Затянувшись и стряхнув на пол пепел, он по-звериному зарычал, так что на него снова зашикали и замахали руками, пытаясь прогнать. Был ли в этом рыке какой-то смысл или алкоголик просто дошел уже до животного состояния – было совершенно непонятно.  

- О, какие! Свистульки! – громко и похабно вдруг выдал он, глядя на девушек, - Еще вчера под стол пешком ходили. А сегодня гляди – уж бабами стали!

Девушки в кокошниках продолжали взмахивать платочками и частить про надои и веселых трактористов. Однако голоса их теперь звучали как-то вымученно, а личики покрылись румянцем. Да и публика не вся уже смотрела на сцену.

Особенно тревожно всем стало, когда алкаш привлек внимание совершенно особой группы людей. Дело в том, что за длинным, покрытым алой скатертью столом, восседали высокие гости и журналисты из района. И хотя стол этот стоял ближе всего к сцене - теперь уже даже там заметили новоприбывшего и стали недовольно на него оглядываться, перешептываясь.

Председатель колхоза, притулившийся подле них, с белым как мел лицом, утирая пот быстрыми мелкими движениями, что-то поспешно говорил, кажется, оправдываясь. А пузатый лысеющий мужик в сером костюме, насупившись поспешно делал какие-то пометки в блокноте.

Шум сзади, между тем, становился лишь громче:

- Да что ж ты делаешь, подлец?! Совсем с ума свихнулся?! – заголосила какая-то женщина. Толпа загудела. Девушки в кокошниках запели еще громче, срывая голоса, и заулыбались еще шире, пытаясь перетянуть на себя внимание высокой комиссии, однако теперь на них уже никто не смотрел. Все взгляды были прикованы к грязному пропойце, который встал в углу в соответствующей позе, собираясь, видимо, помочиться. Народ повскакивал с мест, несколько дюжих мужиков безуспешно пытались выбраться со своих мест, но все никак не могли протолкнуться сквозь плотные ряды людей.

На шум из-за кулис выглянул и давешний симпатичный конферансье. Мгновенно оценив ситуацию, он тут же оказался в конце зала и, подхватив пьянчугу под руку, стал мощными тычками выталкивать его за дверь. Вскоре к нему присоединились участковый и еще несколько высоких крепких ребят. Инцидент – вроде бы – был исчерпан.

Хотя послевкусие осталось. Да такое, что весь остаток вечера концертная программа мало кого волновала. Люди перешептывались, обсуждая и осуждая пьянчугу-Макеева. Который, видать, совсем уже допился до зелёных чертей, раз вытворяет такое!

Через несколько минут в зал вернулись почти все, кто выводил пьяницу. Не было только участкового. 

Девушки, смущенные поганой выходкой, танцевали уже без удовольствия. Да и публика больше не улыбалась.

- Он когда пьяный был - буянил сильно, - поясняла Марья Дмитриевна, - Вечно кого обругает, а с кем и подерется. Главное, когда трезвый – тихий, ну, а как выпьет – как бес в него вселяется! В прошлый раз также было – завалился в клуб (хорошо хоть тогда не было высоких гостей), да как стало его посреди зала наизнанку выворачивать! Ой, срамота! Все танцы молодежи испортил!

Опасаясь, что бабуся сейчас завязнет в перечислении всех хулиганских выходок безобразника-Макеева, Белов прервал плавный поток ее речи:

- И это был последний раз, когда его видели?

- Да, сынок, последний! – грустно покивала женщина.

- Ничего не понимаю! – картинно воскликнул Белов, - Получается, его участковый домой повел?

- Повел-повел.

- Значит, дядька мой не мог заблудиться в метели! Вы ведь сказали, что в воде его нашли? Хм... Вряд ли он посреди ночи на мост пошел. Как же вышло, что он исчез?! Что с ним случилось???

Женщина пожала плечами.

- Хто ж знает?.. – задумчиво протянула она, не поднимая глаз.

Было видно, что в голове у нее вертится что-то. Что-то такое, чем она не спешит делиться.  

- Мамочка! – схватился за сердце следователь, - Ну не мог же его этот... участковый... того?... 

Марья Дмитриевна испуганно замахала руками:

- Что ты?! Участковый у нас человек старой закалки! И на фронте был, и медали имеет! Хороший, порядочный человек! Мухи не обидит! Да и Макееву сочувствовал всегда. Тот набедокурит, а участковый всех успокаивает – мол, войдите в положение, у Макеева контузия была... тяжело ему... А у кого контузии не было?! С войны все почти раненые вернулись! Да у нас в колхозе некоторые инвалиды без рук, без ног – и работают! А этот Макеев вечно отлынивал, прости господи!

Информация эта была очень интересной – Белов внимательно слушал, старательно запоминая все детали.

- Марьечка Дмитриевна, ну, я же вижу, что вам что-то известно!

Женщина не стала отрицать, сделав неопределенный жест и уставившись куда-то в стену.

- Ну расскажите вы мне все! Вы же знаете, что произошло, да?  

- Знаю, - призналась наконец она после долгой паузы.

Белов почти перестал дышать. Никогда еще дела у него не раскрывались так легко и быстро.

- Что?! – взволнованным полушепотом выдохнул он, обратив все внимание на старушку.

Та, явно наслаждаясь моментом, не спешила говорить:

- Отчего ж не рассказать? Тут секрета нету. У нас об этом все знают.

- Да-аа???? – изумился Белов.

- Нда! Только вот сейчас, при советской власти, говорить об этом стало не принято. Вслух то есть. На людях. Дома-то люди, конечно, шепчутся.

- Ну не томите же, дорогая! Я изнемогаю от нетерпения!

Женщина заулыбалась и наконец снизошла до пояснений:

- Зубарь это был!

Белов вздрогнул. Зубарь! Что-то было очень знакомое в этом слове. Где же он его слышал? Зубарь, зубарь... Фамилия что ли? Или где-то ему встречалось такое название рыбы?..

Марья Дмитриевна тем временем продолжала:

- Дух это нечистый. В воде живет. В речке в нашей, в Рябиновой. Я от прабабки слышала, что он еще до революции людей здесь похищал, да в реке и топил. С дре-еевних времен это пошло. Надо было ему жертвы приносить – тогда он село защищал. А как жертвы ему не приносят больше – так он сам их... себе забирает. Да только злится от этого очень. Вот и не по одной в год берет, а по нескольку. Знаешь, как у нас люди реки бояться стали? Даже летом на пляж никто не ходил! Ребятишек матери со двора не отпускали! Рыбаки и те удочки забросили. Потому как жизнь дороже будет!

Белов молча хлопал глазами, не зная, что сказать. Лицо Марьи Дмитриевны вдруг приблизилось к нему, тон стал жутким, а глаза страшно засверкали - следователь поневоле ощутил противный холодок вдоль позвоночника.

- Он одно время досыта накормился, видать. И в спячку впал. За войну-то много наша реченька тел перевидала. А теперь ишь... проснулся опять. Да жрать хочет!

— Ну, где нам взять мага? — всё говорил Терло садовому карлику, — Слушай, а давай ты будешь магом, а, Бабблер? Мы тебя отправим в Хогвардс, будешь учиться, экзамены сдавать… Правда, бороду придётся сбрить…

Бабблер ничего не ответил, а запустил в Терло солонку. Бросок своей цели не достиг, соль просыпалась на стол и на пол. Больгус выругался, но тихо, чтобы я не услышала. Вот даже и не скажешь, что тролль такой джентльмен. Мы сидели в одном небольшом ресторанчике, который нашёл кендер. Это было довольно уютное место. Родителям я сказала, что пошла гулять с подругой. В последнее время папа стал задавать странные вопросы: а что за подруга, а как её зовут и не видела ли я больше нашу сороку… Может, он стал догадываться обо всём?

Больгус жевал большой кусок мяса, и, казалось, не обращал внимания на Терло и его подколки Бабблеру. Я же пила чай и с любопытством глядела на всё это.

— А ну прекратите! — гаркнул тролль, — ведёте себя как дети! Забыли, что за нами охотятся?

Все притихли, в том числе и я, хотя и так сидела ниже воды — тише травы. Больгус был прав, за нами, ну если быть точной, то за ними троими, действительно, охотились. И даже была назначена награда: очки и зеркало, деньги нЕлюдей не интересовали. Совет нЕлюдей не захотел прекращать нападения на людей и решил устранить Больгуса, Бабблера и Терло, как представляющих опасность для дальнейшего существования «Народов Второго Мира», как они себя называли.

— Как я уже говорил, — продолжил Больгус, — нас не захотели слушать. Они не захотели принять того, что я убиваю только маньяков или нЕлюдей, как говорит наша маленькая Лили. Я не хочу убивать всех гномов, эльфов и орков, хотя мне этого и хочется. Они хотят начать войну и всячески провоцируют людей. Мир нестабилен сейчас как никогда. И договариваться с советом людей они не хотят. Поэтому нам и остаётся только находить тех, кто убивает людей, и самим вершить правосудие. Но про нас прознали и теперь все стали осторожны. Мы тоже не можем открыться людям, даже и не спорь.

Последние слова были адресованы мне.

— Поэтому нам нужен тот, кто сможет отыскать нЕлюдей без очков.

— Маг, сказала я, — вот только я не знаю, остались ли они.

— Остались, — внезапно подал голос Бабблер, который сидел всё это время тихо, — и я знаю одного.

— Говори, — сказал Больгус.

— Тут не всё так просто, — тихо сказал Бабблер, — дело в том, что он умер.