Лёд Рябиновой реки⁠⁠

Цикл: В своей постели ты не сдохнешь!

История 1

Часть 1

Холодно.

Жесткий снег пополам с мерзлой грязью под пальцами. Во рту железистый привкус. В носу хлюпает, мешая дышать, кровь.

Он лежит на ледяной земле. Лицом вниз. Не в силах пошевелиться. Не в состоянии понять, что произошло.

Хотя... Стоп. Нет. Он помнит!

Они пошли в атаку. Завязался бой. Грохот орудий, что-то воодушевляющее орет командир. Слов не разобрать, но все отвечают оглушающим: «Ура-аааа!!!»

Он бежит вперед. Рвутся снаряды. Всё вокруг заволокло дымом.

А потом... на него выскочил фриц, и с размаху двинул прикладом по лицу.

Вспышка чудовищной боли, Олежка отлетел назад и спиной рухнул в глубокую воронку. Скатился вниз вместе с комьями грязи. Он надеялся, что это все, что фриц пойдет дальше, оставив его в покое.

Но этого не произошло.

Тот с холодной, хищной ухмылкой спрыгнул следом и принялся наносить восемнадцатилетнему мальчишке удар за ударом. Медленно, с оттяжкой... с нескрываемым удовольствием. Как будто все происходило не в ледяной воронке посреди хаоса боя.

Как будто перед ним лежал не человек.  

Макеев, который всегда был самым хилым во всем колхозе – худым и с цыплячьей шеей – конечно пытался подняться и оказать какое-то сопротивление. Но этот противник был ему не по зубам. Он предвосхищал все выпады пацанёнка, предвидел каждую его неловкую атаку. И только улыбался все шире и шире.

Олег навсегда запомнил эти пустые голубые глаза – без намека на сочувствие.

Когда развлечение фашисту наскучило и над головой сверкнул немецкий штык-нож - Макеев понял, что это конец...

Он глубоко набрал в грудь воздуха и перевел взгляд на небо. В последний раз.

Вдруг лицо фрица взорвалось. Или это так только показалось – Олег увидел лишь фонтан кровавых брызг. И белокурая голова тут же куда-то исчезла. Воздух сотряс дикий грохот, а паренек уткнулся лицом в землю, пытаясь прикрыть голову руками...

Вот оно что.

Видимо, он лежит здесь уже давно – вон какое тело неподъемное. Только бы не получить обморожение.

И эта тишина... Очевидно, бой давно закончился.

Вдруг рядом с ухом захрустел снежок.

Шаги.

Олег не успел обрадоваться тому, что его нашла, наверно, санитарочка, как вдруг, сорвав с головы треух, кто-то с силой схватил его сзади за волосы и перевернул на спину.

Боль сразу привела в чувство. Макеев ойкнул и даже смог немного приподняться, изумленно озираясь по сторонам.

Он лежал возле речки Рябиновой. Черное небо в крупных звездах нависало прямо над головой. Сквозь заросли кустарника с противоположного берега подмигивала редкими огоньками родная деревня.

Олег облегченно выдохнул. Все в порядке. Он дома! Давно остались позади и та страшная воронка, и тот подонок, что жестоко избивал тощего мальчишку. С тех пор прошло много лет. Хоть воспоминания и преследовали его до сих пор в кошмарах. Но сейчас, в наше время, и в родной деревне – ему уже ничто не грозит.

Ведь так?.. 

Почему он опять лежит на снегу?

Почему над ним снова нависает чья-то жуткая фигура?

Тогда, зимой сорок первого, он хотя бы видел, кто на него напал. Теперь же – не знал и этого.

- Кто ты?!.. – вырвалось само собой.

В ответ на это черный силуэт вдруг коршуном упал на него, придавливая к земле тяжелым мускулистым телом. Железные пальцы сжались на шее, не позволяя издать ни звука.

Зубы вдруг со страшной силой впились в кожу лица!

Макеев захрипел, задергался!.. Но огромное количество алкоголя в крови сделало мышцы вялыми, а тело безвольным.

С мясом содрав кожу с одной щеки, жуткий рот, тем временем, с силой вцепился в нос, кажется, собираясь его отгрызть.  

Макеев умирал медленно и долго. И все это время «зверь» ни на секунду не переставал терзать его лицо.

Колхоз «Стахановец» встречал неприветливо. Сначала Белова помотало по невозможно изрытой колеями дороге. Так что, без конца подпрыгивая на сиденье, он едва не бился головой о крышу кабины. А когда грузовик наконец выплюнул его в рыхлую чёрно-снежную кашу, оказалось, что до колхоза еще пилить и пилить.

- Все, я приехал! – отрезал водитель и махнул рукой куда-то в густую белую хмарь, - Идите дальше по дороге! Тут уже недалеко!

Поблагодарив шофера, Белов огляделся. Поблизости шла какая-то стройка. Наверное, коровник или что-то подобное. Хмурые мужики в тулупах и валенках сновали туда-сюда, перетаскивая мешки и перевозя что-то на тачках. Штабелями были свалены балки. Слышались сердитые окрики. На незнакомца никто не обратил внимания, разве что тявкнула со смесью любопытства и подозрения маленькая лохматая собачка.

Обдав следователя облаком вонючих выхлопных газов, грузовик свернул к стройке, скрывшись за грудами кирпича. 

Белов побрел дальше по дороге.

Морозило, деревья покрылись толстым слоем инея. Стоял плотный ледяной туман.

Идти было тяжело – высоченные сугробы в человеческий рост с двух сторон обрамляли обширные колхозные поля. Посередине же – чуть подмороженная сверху, и разъезженная в кисель внутри - снежная масса. Белов потратил минут сорок, перепрыгивая с кочки на кочку, выискивая относительно сухие и чистые места.

Поскальзываясь на очередном льдистом островке, он останавливался, чтобы перевести дух и утереть пот со лба.

По старой своей привычке, едва выпадала свободная минута – следователь в очередной раз принимался обдумывать все известные факты. Производить анализ и, по возможности, выстраивать логические цепочки.

Итак: что мы имеем?

Восемь странных смертей за три года. Даже для такого большого села – это многовато. Каждая из них по отдельности легко могла бы сойти за несчастный случай, но все вместе они наводили уже на совершенно другие мысли. Чем и привлекли, собственно, внимание его подразделения.

До этого все смерти в колхозе были естественными – он сам все перепроверил несколько раз. Несчастные случаи если и происходили – то при многочисленных свидетелях, и сомнений никаких не вызывали.

И лишь в последние три года река раз за разом стала преподносить зловещие сюрпризы.

На первый взгляд, жертвы не имели между собой ничего общего. Разный пол, возраст, интересы. Объединяло их лишь одно – всех их находили в воде с напрочь объеденным рыбами лицом. 

После множества таких случаев даже местная сонная милиция начала наконец что-то подозревать. Да и народ в деревнях ниже по течению стал чаще обращать внимание на реку. Так что в этот раз тело не успело уплыть далеко. И лицо покойного... почти не пострадало. От рыб во всяком случае.

Личность определили мгновенно. Погибшим оказался пропавший накануне гражданин Макеев Олег Степанович, как и все остальные жертвы проживавший в колхозе «Стахановец».

Сорок лет. Воевал. Дважды ранен. Получил контузию. Потерял два пальца на левой руке.

Несмотря на то, что по сравнению со многими другими (кто вернулся с войны без рук, без ног, или вообще не вернулся) Макеев отделался достаточно легко, тем не менее, после войны этот гражданин замкнулся в себе. Рвения к колхозному труду, равно как и к общественной жизни - не проявлял, жаловался на плохое самочувствие, дурное настроение и общую усталость от жизни. На партсобраниях неоднократно обвинялся в тунеядстве и злоупотреблении спиртным. Не женат. Жил бобылём в родительском доме. Большую часть времени вел себя тихо, но периодически, хорошенько заложив за воротник, мог совершить хулиганскую выходку или затеять драку. Участковый инспектор Петров проявлял к нему чрезмерную снисходительность. Чем, по мнению многих, лишь вредил Макееву.

Перед глазами вновь возник снимок последней жертвы. Теперь, когда тело нашли быстро – медэкспертиза могла рассказать довольно много. Во-первых, подозрительные синяки на шее наводили мысли об удушении. Во-вторых - и это самое интересное! - рыбы не успели объесть труп. И в результате вскрылась одна крайне любопытная деталь. Жуткая! Но любопытная.

Все лицо погибшего было покрыто глубокими следами укусов. А зубы достоверно были определены как человеческие. Не совсем понятно, при жизни это произошло или уже после смерти. Возможно, за несколько минут до или через несколько минут после. Точнее, к сожалению, установить не удалось.

Будем считать, что укусы могли начаться до смерти и закончиться после. Это, пожалуй, объясняло, почему эксперты не смогли договориться в этом вопросе.

Чтобы затруднить опознание, ускорить процесс разложения, а то и просто в порыве ярости, преступник мог исполосовать лицо жертвы ножом, молотком, топором... Такие случаи, к сожалению, были не редки. И в свое время Белов повидал их немало.  

Но... чтобы собственными зубами?.. Такого не смог припомнить ни сам следователь, ни кто-либо из экспертов.

Вот почему Белов был сегодня здесь. Кажется, это дело по его части.

К селу следователь вышел весь мокрый и расхристанный. Раз пять он чуть не упал и сильно запачкался. Потертый коричневый чемодан покрылся брызгами. Голенища сапог оказались замызганы до самого верха.

Наконец, в воздухе запахло печным дымом, навозом и чем-то еще... чем-то таким родным, сладким, что сразу возвращало в детство.

Найти нужный дом удалось не сразу. Пришлось походить по улицам и поспрашивать людей.

Обычная деревянная изба с облезлыми резными наличниками на окнах и скрипучей калиткой выглядела давно заброшенной. Неухоженной и мрачной.

Входная дверь была немного приоткрыта. Внутри кто-то копошился.

Белов скользнул внутрь:

- Бу! – громко выкрикнул он, увидев двух немолодых женщин, одна из которых копалась в сундуке, а вторая что-то искала на полках буфета. Обе подпрыгнули на месте и схватились за сердце.

- Ой! Ой-ёй-ёй! – страдальчески захныкала одна, - Что ж ты так пугаешь, охальник!

Вторая же скользнула в уголок, спрятавшись за буфетом, надеясь, видимо, что Белов ее не заметил.

Новоприбывший добродушно рассмеялся:

- А что это вы тут делаете? Никак добро чужое растаскиваете?

- Что ты?! – испуганно замахала руками бабуся, тут же ловким движением захлопывая крышку сундука, - Откуда здесь какое добро!? Скажешь тоже! Мы так просто... порядок наводили.

- А-ааа... – протянул Белов, - Ну, тогда другое дело! – глаза его, впрочем, продолжали насмешливо улыбаться.  

- А вы, собственно, кто? – насупилась старушка, переходя в наступление, - Что-то я не припоминаю такого молодца в нашем селе. Нюрка, ты его знаешь?

Кажется, все еще наивно надеявшаяся тихо ускользнуть Нюрка, принужденно выглянула наконец из укрытия за буфетом и выдавила опасливо:

- В первый раз вижу...

- Иванов! Владимир! Очень приятно познакомиться! – нарочито расшаркался Белов, затем, стянув с головы ушанку, продолжил на тон ниже, но все тем же ироничным тоном, — Увы. Прибыл я сюда по печальной надобности. Из-за безвременной кончины троюродного дядьки.

Все степенно опустили глаза и немного повздыхали.

- Э-ээх! Так и не довелось повидаться напоследок! – горько заключил Белов, когда посчитал, что для импровизированной минуты молчания времени прошло уже достаточно.

- Дядька, говоришь? А как же вышло, что он Макеев, а ты Иванов? – внезапно проявила бдительность старушка.

- Дык он же мне не по отцу родственник, а по матери! – с готовностью пояснил Белов. Который всегда, во всех оперативных заданиях использовал фамилию Иванов. Это было удобно – не запутаешься, да и отследить кого-то с такой фамилией крайне сложно. Что очень помогало, когда под подозрением оказывались сотрудники милиции или кто-то подобный, кто мог бы - гипотетически - попытаться что-нибудь о нем раскопать.

Обычно рассказа о «дядьке по материнской линии» бывало достаточно, ну а если попадался кто-то особо дотошный, начинавший заваливать бесконечными вопросами, Белов доставал из внутреннего кармана свой главный козырь – документы, выправленные на имя Иванова Владимира Ивановича. (Имя и отчество, кстати, были подлинными).

- А вас как зовут? – в свою очередь спросил он.

- Марья Дмитриевна.

- А я – Нюра, - раздалось из-за буфета.

- Очень, очень рад! – сверкнул всеми тридцатью двумя зубами Белов, - Вы, Нюрочка, пока идите, мне тут с Марьей Дмитриевной покалякать надо.

- Пожа-ал-ста... – обиженно протянула Нюра, не понимая, почему что-то интересное внезапно решили обсуждать без нее.

Когда дверь за женщиной закрылась, Белов указал на кособокую табуретку, предложив старушке сесть. Сам же устроился напротив:

- Дорогая Марья Дмитриевна... – начал было следователь, но она вдруг прижала палец к губам, а потом гаркнула молодецким рыком:

- Нюрка! А ну брысь!!

За входной дверью захрупал снежок, затем хлопнула калитка.

Белов улыбнулся: бабуся оказалась не так уж проста.  

- Вижу, на мякине вас не проведешь! – восхищенно выпалил он.

Женщина довольно хмыкнула:

- А то ж!

- Расскажите же мне, уважаемая Марья Дмитриевна, что случилось с моим дорогим дядей? А то мне о смерти-то сообщить - сообщили, а вот подробностей никаких не представили.

Старушка вздохнула:

- Ох, темное это дело, сынок! Ох, темное! – и она замолчала, сделав долгую театральную паузу.

Белов придвинулся, всем своим видом выражая глубочайший интерес.

- Мы его в последний раз видали на концерте в клубе... А потом он... исчез! Как в воду канул!.. Ой! – она дернулась и прикрыла рот рукой, - Это я... случайно так выразилась. Вы же знаете, что его в воде нашли?

Белов изобразил подлинное недоумение:

- Ни-че-гошеньки не знаю! Расскажите, пожалуйста, дорогая, поподробнее обо всем, что произошло. Все, что вспомните.

- А ты не из милиции случаем? – вдруг напряглась старуха и отпрянула, глядя с подозрением.

Белов весело расхохотался:

- Дорогая Марьечка Дмитриевна! Хуже!!! Меня дома ждет маманька с расспросами. А это, уж поверьте мне! Куда хуже милиции будет! Сама она приехать не смогла – кому-то ж за скотиной приглядывать надо... Но если уж я во всех деталях всего ей не порасскажу – она мне этого ни в жисть не простит!

Марья Дмитриевна расслабилась. Уголки рта ее стали подозрительно подергиваться.  

- Ну, слушай! В тот день был у нас концерт в клубе в честь награждения колхоза переходящим Красным Знаменем. За победу в соцсоревновании, между прочим! Да-аа! Кстати, и не в первый раз уже!..

Слушая ее, Белов восхищенно закатывал глаза и всячески выражал восторг бурной жестикуляцией.

Несмотря на лютый холод снаружи – в зале было жарко натоплено. Конечно, чтобы произвести впечатление на высоких гостей из района.

Закончил печальную песню военных лет гармонист. На сцену выскочил симпатичный белокурый парень и бодро выкрикнул:

- А теперь – девушки из колхозного ансамбля «Реченька» споют для вас час-туш-ки!!  

Зал одобрительно загомонил, раздались громкие приветственные аплодисменты. На сцену выбежала гурьба девчушек в сарафанах, которые принялись задорно петь...

Наверняка какие-то весьма смешные и злободневные четверостишия. Только вот расслышать их смогли разве что в первых рядах.

Потому что, перекрывая звуки балалайки, дверь в клуб вдруг с протяжным скрипом раскрылась, а затем хлопнула так, что стекла в окнах задрожали. Протопали тяжелые шаги.

Люди стали оборачиваться. На новоприбывшего недовольно шикали, какая-то бойкая старушка даже погрозила кулаком - однако визитёра ничто не смутило. Залитыми, что называется «по самые брови», стеклянными глазами он хмуро взирал на переполненный зал. В руке чадила цыгарка. Тулуп распахнут, замурзанная ушанка съехала на затылок, держась непонятно как. От пьяницы за версту разило перегаром, потом и давно нестиранным бельем.

Затянувшись и стряхнув на пол пепел, он по-звериному зарычал, так что на него снова зашикали и замахали руками, пытаясь прогнать. Был ли в этом рыке какой-то смысл или алкоголик просто дошел уже до животного состояния – было совершенно непонятно.  

- О, какие! Свистульки! – громко и похабно вдруг выдал он, глядя на девушек, - Еще вчера под стол пешком ходили. А сегодня гляди – уж бабами стали!

Девушки в кокошниках продолжали взмахивать платочками и частить про надои и веселых трактористов. Однако голоса их теперь звучали как-то вымученно, а личики покрылись румянцем. Да и публика не вся уже смотрела на сцену.

Особенно тревожно всем стало, когда алкаш привлек внимание совершенно особой группы людей. Дело в том, что за длинным, покрытым алой скатертью столом, восседали высокие гости и журналисты из района. И хотя стол этот стоял ближе всего к сцене - теперь уже даже там заметили новоприбывшего и стали недовольно на него оглядываться, перешептываясь.

Председатель колхоза, притулившийся подле них, с белым как мел лицом, утирая пот быстрыми мелкими движениями, что-то поспешно говорил, кажется, оправдываясь. А пузатый лысеющий мужик в сером костюме, насупившись поспешно делал какие-то пометки в блокноте.

Шум сзади, между тем, становился лишь громче:

- Да что ж ты делаешь, подлец?! Совсем с ума свихнулся?! – заголосила какая-то женщина. Толпа загудела. Девушки в кокошниках запели еще громче, срывая голоса, и заулыбались еще шире, пытаясь перетянуть на себя внимание высокой комиссии, однако теперь на них уже никто не смотрел. Все взгляды были прикованы к грязному пропойце, который встал в углу в соответствующей позе, собираясь, видимо, помочиться. Народ повскакивал с мест, несколько дюжих мужиков безуспешно пытались выбраться со своих мест, но все никак не могли протолкнуться сквозь плотные ряды людей.

На шум из-за кулис выглянул и давешний симпатичный конферансье. Мгновенно оценив ситуацию, он тут же оказался в конце зала и, подхватив пьянчугу под руку, стал мощными тычками выталкивать его за дверь. Вскоре к нему присоединились участковый и еще несколько высоких крепких ребят. Инцидент – вроде бы – был исчерпан.

Хотя послевкусие осталось. Да такое, что весь остаток вечера концертная программа мало кого волновала. Люди перешептывались, обсуждая и осуждая пьянчугу-Макеева. Который, видать, совсем уже допился до зелёных чертей, раз вытворяет такое!

Через несколько минут в зал вернулись почти все, кто выводил пьяницу. Не было только участкового. 

Девушки, смущенные поганой выходкой, танцевали уже без удовольствия. Да и публика больше не улыбалась.

- Он когда пьяный был - буянил сильно, - поясняла Марья Дмитриевна, - Вечно кого обругает, а с кем и подерется. Главное, когда трезвый – тихий, ну, а как выпьет – как бес в него вселяется! В прошлый раз также было – завалился в клуб (хорошо хоть тогда не было высоких гостей), да как стало его посреди зала наизнанку выворачивать! Ой, срамота! Все танцы молодежи испортил!

Опасаясь, что бабуся сейчас завязнет в перечислении всех хулиганских выходок безобразника-Макеева, Белов прервал плавный поток ее речи:

- И это был последний раз, когда его видели?

- Да, сынок, последний! – грустно покивала женщина.

- Ничего не понимаю! – картинно воскликнул Белов, - Получается, его участковый домой повел?

- Повел-повел.

- Значит, дядька мой не мог заблудиться в метели! Вы ведь сказали, что в воде его нашли? Хм... Вряд ли он посреди ночи на мост пошел. Как же вышло, что он исчез?! Что с ним случилось???

Женщина пожала плечами.

- Хто ж знает?.. – задумчиво протянула она, не поднимая глаз.

Было видно, что в голове у нее вертится что-то. Что-то такое, чем она не спешит делиться.  

- Мамочка! – схватился за сердце следователь, - Ну не мог же его этот... участковый... того?... 

Марья Дмитриевна испуганно замахала руками:

- Что ты?! Участковый у нас человек старой закалки! И на фронте был, и медали имеет! Хороший, порядочный человек! Мухи не обидит! Да и Макееву сочувствовал всегда. Тот набедокурит, а участковый всех успокаивает – мол, войдите в положение, у Макеева контузия была... тяжело ему... А у кого контузии не было?! С войны все почти раненые вернулись! Да у нас в колхозе некоторые инвалиды без рук, без ног – и работают! А этот Макеев вечно отлынивал, прости господи!

Информация эта была очень интересной – Белов внимательно слушал, старательно запоминая все детали.

- Марьечка Дмитриевна, ну, я же вижу, что вам что-то известно!

Женщина не стала отрицать, сделав неопределенный жест и уставившись куда-то в стену.

- Ну расскажите вы мне все! Вы же знаете, что произошло, да?  

- Знаю, - призналась наконец она после долгой паузы.

Белов почти перестал дышать. Никогда еще дела у него не раскрывались так легко и быстро.

- Что?! – взволнованным полушепотом выдохнул он, обратив все внимание на старушку.

Та, явно наслаждаясь моментом, не спешила говорить:

- Отчего ж не рассказать? Тут секрета нету. У нас об этом все знают.

- Да-аа???? – изумился Белов.

- Нда! Только вот сейчас, при советской власти, говорить об этом стало не принято. Вслух то есть. На людях. Дома-то люди, конечно, шепчутся.

- Ну не томите же, дорогая! Я изнемогаю от нетерпения!

Женщина заулыбалась и наконец снизошла до пояснений:

- Зубарь это был!

Белов вздрогнул. Зубарь! Что-то было очень знакомое в этом слове. Где же он его слышал? Зубарь, зубарь... Фамилия что ли? Или где-то ему встречалось такое название рыбы?..

Марья Дмитриевна тем временем продолжала:

- Дух это нечистый. В воде живет. В речке в нашей, в Рябиновой. Я от прабабки слышала, что он еще до революции людей здесь похищал, да в реке и топил. С дре-еевних времен это пошло. Надо было ему жертвы приносить – тогда он село защищал. А как жертвы ему не приносят больше – так он сам их... себе забирает. Да только злится от этого очень. Вот и не по одной в год берет, а по нескольку. Знаешь, как у нас люди реки бояться стали? Даже летом на пляж никто не ходил! Ребятишек матери со двора не отпускали! Рыбаки и те удочки забросили. Потому как жизнь дороже будет!

Белов молча хлопал глазами, не зная, что сказать. Лицо Марьи Дмитриевны вдруг приблизилось к нему, тон стал жутким, а глаза страшно засверкали - следователь поневоле ощутил противный холодок вдоль позвоночника.

- Он одно время досыта накормился, видать. И в спячку впал. За войну-то много наша реченька тел перевидала. А теперь ишь... проснулся опять. Да жрать хочет!