Вскоре её страхи куда-то исчезли, стало по-настоящему спокойно и хорошо.

А Татьяна уже снимала с неё крестик, зажимая его в руке.

- Теперь она в твоей власти. Можешь приходить в её сны, - шепнула она Артёму последнее, что Ирина услышала, выходя из магазина с подарочными пакетами.

Услышала и забыла, а подсознание протяжно выло: «Ну что ты делаешь, дура?!  Одумайся, пропадёшь!» Ирина не слышала, одурманенная и пленённая злыми чарами. Для неё всё это лишь сон, ставший явью. Всё так и должно быть: обыденно и в порядке вещей.

Ирина убрала все обереги, защищающие её. Подчиняясь шёпоту, приходившему каждую ночь, шёпоту, заставившему её нарушить жизненные принципы, убрала даже сушеный можжевельник, положенный под постель.

Вороний глаз – подарок тётки Алёны, цыганки, у которой она двенадцать лет назад снимала жильё. Суеверие Ирины началось из-за неё.

Учёба в другой стране превратилась в одиночное плаванье, заставив чувствовать себя домашним псом, которому, чтобы выжить, необходимо стать матёрым волком.

И она выжила и смогла выучиться, получить красный диплом и престижную работу, вопреки недругам и болтовне, что не получится, вопреки и всем бедам назло.

С тех пор суеверия прочно вошли в её жизнь, став образом жизни и мыслей.

Пол вечером мыть нельзя, а от сглаза и против плохих людей его необходимо протереть отваром полыни. Зеркала напротив кровати – запрет.

Это табу, строжайшее, теперь нарушено, и даже полотенце с зеркала снято.

Ирина жила точно во сне. Ночами пропадала, а на пляже появлялась лишь ранним утром, когда солнце ещё не взошло, потому что Артём и Татьяна сказали – для них много солнца вредно. Кожа чувствительная. И она верила.

Чары, порча – как ни назови, окутали девушку, подчинив её волю, и она покорно, не отдавая себе в том отчета, шла по воле судьбы. Но, как говорят: судьба переменчива.

… Вечер наступил слишком быстро. В восемь пятнадцать солнце скрылось за горизонтом, растворившись в полуночно-синем небе.

Резкий гудок – и Ирина ушла, захватив сумочку-клатч на цепочке… Девушка уверенно села в чёрный, тонированный «хаммер».

Дом культуры построен ещё до войны. Здание слегка обновили, покрасили и отштукатурили, поставили пластиковые окна. Но внутри всё осталось, как прежде. Длинные коридоры и высокие потолки. Высокие лампы и тени, спрятанные возле узких окон и таящиеся за мебелью и у карнизов.

В окна солнце не заглядывало: под ними вытянулась аллея кипарисов и туи. Брат и сестра Ижевские прятали здесь секретную комнату – глубоко под подвалом, в катакомбах. Здание принадлежало им, поэтому ничего не менялось уже много лет.

В узком переулке «хаммер» развернулся и подъехал к центральному входу. Двери машины раскрылись. Вышел Артём, в белом дорогом костюме, затем девушки в платьях. Татьяна в ярко-алом. Ирина – в кофейном, коротком и облегающем похудевшую фигурку.

Поднявшись по белым ступенькам, они зашли внутрь.

Артем, улыбаясь, отдал билеты кассирше, заставив её слегка покраснеть, словно молоденькую девицу. А Татьяна вела Ирину вперёд, держа за руку.

Цокот тонких высоких шпилек утонул в зелёной ковровой дорожке, сменившей гладкую черно-белую плитку. В воздухе слегка пахло духами, оставленными тонким шлейфом женщинами, здесь присутствующими.

В зелёных бархатных креслах наблюдать за происходящим на сцене очень удобно.

Музыка, лёгкая, мелодичная, убаюкивала. Ирина сидела, полностью подчинённая ментальному контролю Артёма. Он приобнял ее, посылая импульсы через кожу. Камень на лодыжке Ирины пульсировал в такт мерному биению её сердца.

Артём посмотрел на золотой ролекс, затем обменялся со сестрой всё понимающим взглядом, напоминая: скоро, когда в небе появится молодой лунный серп, а созвездие Большой Медведицы будет хорошо просматриваться под опредёленным углом, всё свершится. Настанет их время.

Он обвёл взглядом полный народа зал: «И ведь никто не догадывается, что всё это – фасад, декорации для игры. Моей игры – и Татьяны. На кону слишком многое».

Всё обыденно. Дворец культуры, классическая музыка, скрипки и нежно певучая виолончель. Ансамбль исполнял Ночную серенаду. Музыка словно жила в ночи, наполняя собой концертный зал. Артём видел слёзы на глазах Ирины – играли проникновенно. «Что ж, стоит потерпеть ещё чуть-чуть, немного боли – и наслаждение будет ярче».

Он гладил Ирину, всё легче касаясь обнажённых плеч кончиками пальцев. Мурена на его лодыжке пульсировала. Только знающие люди, способные видеть тонкие сферы, могли разглядеть, как через поры его кожи сочится жёлтый яд – наркотик, действующий на людей, превращая их в послушных рабов.

«А всё-таки сложно было сломить её, слишком недоверчивая и дикая, хорошо, что Татьяна всегда соображает в такие моменты. Не зря говорят: всё гениальное - просто. Стоило только заставить её принять маленький обработанный подарок – и всё, её сны захвачены. Теперь только подталкивая, заставлять верить мне и желать меня всё больше».

Татьяна отвлекла его от раздумий, толкнув локтем в бок.

Концерт давно закончился. Практически все разошлись.

Ирина умиротворённо спала. Татьяна окинула девушку презрительным взглядом,  замечая бледную кожу, осунувшееся лицо и круги. Хватит ли её энергии? Доволен ли будет Он? Такие вопросы вертелись в её голове.

Брат взял Ирину на руки, словно ребёнка во взрослом, не по возрасту, платье.

Незамеченными они покинули зал, спустились в туалет, а там, минуя раковины у стены, сняли плитку с трещиной. Зеркало скрылось в стене, открывая ход в секретную нишу. Узкие винтовые ступеньки. Напротив них – дверь, чёрная, как ночное небо перед бурей. Повернули гладкую ручку; щелкнул, открываясь, замок, и они вошли.

Время наступало на пятки, а ещё многое предстояло успеть.

… На лицо капало что-то холодное, стекая по щеке. Разлепила налитые свинцом, непослушные веки. Темно. «Пить… Не могу больше». Ирина с трудом поднялась. Сжала волю в кулак, стиснула зубы, собралась: я выберусь, выберусь. Сознание плавало, как в тумане, но кое-что она вспомнила. Опасность, чьи-то лица, от Ижевских надо держаться подальше. Подсознание настойчиво тормошило её, но Ирина всё никак не могла вспомнить. Сомнения сковали душу, но она шла ощупью, выставив руки вперёд.

Вскоре девушка ощутила под руками то, что можно назвать дырой в стене. Проем, идеально округлый, пульсировал белоснежным неземным искрящимся светом.

Здесь ещё холодней.

Резкий звук – глянула на потолок. Мгновение превратилось в вечность. Замерла при виде колючего взгляда Артёма, наблюдающего за ней с потолка.

Мужчина перевернулся в воздухе, сполз по стене, точно паук.

И опять Ирину пронзило жуткое чувство нереальности происходящего.

Артём встал рядом, сжал ей щеки и посмотрел в глаза. Взгляд жёсткий. Куда делась его былая нежность? Волосы он завязал в «хвост». Затем стал снимать, как горный снег, белоснежную рубашку – плавно, играючи, соблазнительно, всё так же буравя взглядом, затем потянулся к ремню. Опять скрежет, но Ирина не могла отвести взгляда от него. Зачарованно наблюдала, как он раздевается, оставаясь полностью обнажённым.

В призрачном свете тело Артёма, казавшееся ожившей мечтой, напоминало скульптуру… Лёгкий скрип по полу, едва ощутимый. Кто-то подошёл к нему сзади. Он не обернулся. Судя по нему, для него всё идёт как надо... Оглядываться не потребовалась. Ирина поняла. Татьяна. Легкий аромат французских духов, тонкий и едва ощутимый, влекомый призрачным ветерком, обвеял комнату. Артём безучастно спросил у сестры:

- Ты готова, милая?

- Готова, - громко сказала она. Ирина, дрожа, смотрела, как Татьяна снимает яркий, словно спелая вишня, короткий халат, обнажая великолепную фигуру.

Артём и Татьяна окружили девушку, не давая сделать шаг назад, слишком быстрые, улыбающиеся. Улыбкой голодных пираний.

Татьяна за спиной Ирины обнимала её за плечи, затем протянула над ними ладони, которые Артём обхватил. Всё. Ирина пропала. От ужаса дрожали ноги, заплетался язык, но она всё-таки спросила, после чего голос полностью отказал ей, словно его отключили:

- Что вы делаете? Зачем я здесь?

Они промолчали, улыбаясь всё так же хищно. Голод и нетерпение отразились в их холодных, блестящих глазах.

Наклонили головы, стали целовать лицо, шею Ирины – медленно, обжигающе горячими, оплавляющими кожу губами. Целовали, а Ирина от боли извивалась угрём, но не могла вырваться. Силы снова покидали её.

«Помогите кто-нибудь!» - кричала душа, а из горла не вырывалось ни звука.

Она сопротивлялась, пыталась царапаться и оттолкнуть их, но не могла, всё было напрасно: тело больше её не слушалось.

Падая в черноту, она увидела нечто ужасное. Татьяна замерцала, её татуировка горела жёлтым огнём и точно ползла под кожей. Артём замер на миг, ожидая, и вот - его мурена тоже зажглась ослепительно-ярким, чёрным свечением.

Они отпустили Ирину, которая упала на пол.

Дребезжание, звук приближения чего-то большого, громоздкого, гулкий топот  словно слоновьих шагов, заставили Ирину зажать уши, она плакала, чувствуя себя одинокой и потерянной, чувствуя, что её конец близок.

Артём и Татьяна встали бок о бок, переплели пальцы, поддерживая друг друга. Обнажённые и прекрасные.

Воздух застыл. Гул, казалось, замер. Время остановилось, а Татьяна, чьё тело превратилось в нечто прозрачное и мягкое, прильнула к телу Артема, поглощённая им затем. Артём тоже начал меняться. Его голова увеличилась, распухая, чернея, а кожа и спинной хребет запульсировали, обрастая чешуёй и плавниками.

Когда Ирина открыла глаза, из последних сил сопротивляясь смертельному обмороку, она увидела гигантскую мурену, из открытой пасти которой стекала слюна, зловонная и прозрачная. Не выдержав, девушка закричала, когда тварь приблизилась:

- Нет!!! - и попыталась, отползти назад. Мурена настигла её через пару секунд. Хвост больно шлёпнул по ногам, и шипение, лишь отдалённо напоминавшее человеческий голос, сказало ей:

- Ползи в дыру, а не то…

Девушка потеряла сознание.

Мурена, помогая себе плавниками и длинным хвостом, подобралась, наклоняя голову ровно настолько, чтобы перекусить девушке трахею и утолить раздирающий двуликое тело непереносимый, мучительный голод. Насытиться кровью, ощущая во рту угасающий пульс, чтобы вытащить душу и отдать её Ему, ждущему в тоннеле.

Резкий звук заставил мурену отпрянуть, заскрести плавниками, отдаляясь назад, к дыре, в безопасность. Двуликое сознание в одной твари почувствовало: в их логове чужак.

Шаги, быстрые и едва ощутимые, резкий свет фонаря. Мурена завыла, уловив дымный запах ладана и можжевельника. Свет фонаря ослепил белесые глаза мурены. Её пасть щёлкнула, пытаясь дотянуться до фонаря.

Мужчина, в светлых вылинявших джинсах, взмахнул кадилом, добавляя дыма. Мурена опять завыла. Она уже решила скрыться в провале, как незнакомец вытащил нечто округлое – свет фонаря заиграл на резных золотистых гранях.

- Нет!!! - жалобно завыло чудовище.

- Да! - закричал мужчина, приближаясь к мурене и заставляя её посмотреться в золотистое венецианское зеркало.

Чудовище хотело отвернуться, но мужчина опять взмахнул кадилом, заставляя вдоволь надышаться дымом. Заставил замереть и потерять ориентировку в пространстве.

… «Ну, мать твою, это надо видеть!» - подумал Леха Кудрявцев, когда мурена открыла глаза и посмотрела в зеркало.

Её плоть почернела, глаза окаменели, рассыпавшись в пыль, чудовище жалобно било хвостом, плавники покрыла слизь, и тело стало крошиться, как мрамор. Чудовище пыталось убежать, и Лёха не стал его догонять, зная, что оно погибает.

Подняв Ирину с пола, закутав её в свою кожаную куртку и бросив через плечо, он понёсся по зеркальному, гудящему, точно улей, полу, а зеркало пола и потолка медленно рассыпалось на части, осколками падая в трещины появившейся под ногами пропасти.

Он бежал по коридору, затем по лестнице, ведущей к потайному ходу, – наружу, наверх, где Алексея ждал лучший друг, работавший в городском музее.

Парень вышел через подвал, выбрался наконец-то к солнцу, осветившему бледное, покрытое потом лицо. Чёрные густые волосы слиплись, под глазами виднелись круги.

- Лёха, ты всё же вытащил её! - облегчённо сказал Никита. - А я-то и не верил.

Двадцатилетний парень напоминал «ботаника». Тощий, высокий, в очках, полная противоположность плотно сбитому, мускулистому Алексею.

- Спасибо тебе за помощь. Вот - забирай и можешь вернуться в музей, - сказал Леха, отдавая Никите старую, чудом уцелевшую карту и зеркало.

- Пригодились? - только и спросил Никита, садясь во взятую напрокат «ауди».

- Без зеркала я бы пропал, а карта в точности повторяла маршрут, ведущий в подвал. Там же я нашёл комнату, - честно ответил Алексей и посмотрел на часы.

Никита только кивнул, подумав: «А россказни деда не были выдумкой. В здании культуры и вправду все эти годы происходила необъяснимая чертовщина. Говорят, там ночами слышались жуткие вопли». Лёгкий холодок прошёлся по коже, заставляя волоски приподняться по стойке смирно. Как хорошо, что дед никогда не сжигал архивы, не выполняя приказы руководства. Как хорошо, что он был таким любителем старины, а не то страшно предположить, что могло бы случиться». Никита покачал головой: думать о том, с чем пришлось столкнуться Лехе, ему не хотелось.

Было полпятого утра. Город спал, а Алексей быстро мчался по безлюдным улицам, направляясь в гостиницу «Абсолют». Он надеялся, что Ирина ничего не вспомнит и ему не придётся ничего объяснять. «Сможет ли эта хрупкая девушка выдержать всю правду?» Он всё же надеялся, что сможет.

Высаживая Никиту возле музея, где тот работал сторожем, одновременно учась на заочном в вузе, Алексей попрощался, поблагодарил друга ещё раз. Гостиница ждала его. И, только когда Ирина уже благополучно лежала в его номере, он позвонил её матери и Кате, сказав, что всё в порядке.

Днём лучшей наградой Кудрявцеву стала улыбка Ирины, тёплая и нежная, и слова:

- Лешка, ты даже не представляешь, как я рада тебя видеть.

Он долго держал её в объятиях, нежно целуя родное лицо. Долго держал за руки, успокаивал, зная, что теперь всё будет хорошо. И пусть его будущая жена практически ничего не помнит. Оно и к лучшему. А к суевериям и приметам у него теперь совсем другое отношение.

… Катя и мать Ирины, Надежда, фактически спасли Ирину. Если бы не тот единственный звонок поздно ночью, когда он был в ночном клубе. Звонок, изменивший всё. И слова, что холодным льдом осели в желудке.

- Лешка, с Ириной беда, приезжай, - сказала Надежда Петровна.

И он почувствовал, что нужен, и бросил все, чтобы приехать сюда.

Матери Ирины приснился дурной сон, она обратилась к соседке этажом ниже, к белой ведьме – Лидии. Женщина посмотрела фото Ирины и сказала всё, как есть, всё, что увидела. На вопрос, как спасти её, ответила:

- Только любящее сердце, венецианское зеркало, храбрость и сила духа спасут её.

Эти слова послужили основой к действию.

«Не забыть поблагодарить Лиду», - подумал Алексей, сидя возле спящей Ирины, держа её за руку и боясь оставить одну.

Распахнутое на третьем этаже окно приносило в комнату бодрящий ветерок близкого моря, а также пронзительный крик чаек, запах готовящейся еды, слабый запах пыли и цветов, росших под самими окнами – расцветших магнолий и сладких роз.

Реальность умиротворяла, произошедшее казалось сном.

Но он будет помнить. Он теперь всегда будет осторожен.

- Всё будет хорошо, Ирина, - ласково сказал ей, целуя в щёку. - Я теперь всегда буду с тобой, котёнок.

Алексей улыбнулся, посмотрев на исхудавшее любимое лицо. Ирина выглядела подростком. «И этой женщине, что я так давно люблю, уже тридцать. Пора ей самой становиться матерью, а не играть с другими детьми, как ребёнок, пора взрослеть. Вот только придёт в себя, сразу потащу под венец».

После таких мыслей на душе Алексея потеплело, а солнце, заглянувшее в комнату, осветило его лицо, словно давая своё благословение.