1 мая 1923 года орган Тульского Губкома РКП(б) и Губисполкома газета «Коммунар» в № 93 (1437) писала следующее: «Если не считать Польши, то впервые 1-е мая в России праздновалось в 1891 г. в Петербурге, а потом уже в 1892 г., 31 год тому назад, подготовка к маевке была сделана в Туле высланными сюда петербургскими рабочими: Куделевым, Меродиевым, Буяновым и др.

Так что Тула является вторым городом по давности празднования в России маевки. (Московские рабочие начали праздновать только в 1895 г., три года спустя)».

Подозрительные сходбища

О том, что представляла из себя подготовка к маевке «Коммунару» рассказали живые свидетели тех событий:

«Рассыпавшись ночью по всем частям города, рабочие дружно распространили первомайские прокламации, полученные на массовке, а рано утром должны распространить их по фабрикам и заводам. Еще город спал, а на заборах, на телефонных столбах, на театральной афише, в ставнях домов и почтовых домашних ящиках были приколоты булавочкой, приклеены хлебом, просто воткнуты в дырку прокламации».

Прежде чем продолжить воспоминания тульских подпольщиков, следует напомнить, что в Российской империи до 1905 года существовал полный запрет на проведение публичных мероприятий.

Уставом 1832 года «О предупреждении и пресечении преступлений» ограничивались привычные для нас сегодня права на собрания и союзы. Запрещались «сходбища и собрания для совещания или действия общей тишине и спокойствию противных», а если «кто учинит сходбище подозрительное, или прошение, или донос скопом или заговором, того брать под стражу и отсылать к суду». Так, за произнесение речи оратор мог быть приговорен «к лишению всех прав состояния и к ссылке в каторжную работу на заводах на время от шести до восьми лет». Нехило! При этом наказания не избежали бы и слушатели, выражавшие сочувствия. Впрочем, если верить нормативному документу, ответственность для последних наступала только после отказа разойтись. В случае неповиновения толпы полицейские власти имели право применить силу или даже прибегнуть к вызову армейской команды.

Конспирация прежде всего!

Именно в таких жестких условиях состоялась одна из описанных в газете тульских маевок 1 — 2 мая 1904 года. В целях безопасности проходила она в безлюдном месте за Патронным заводом. Вот что вспоминал товарищ Архипов:

«Вечером за Патронный завод были высланы жандармские и полицейские стражники; товарищи же, не обращая на них внимания, разными дорогами с разных концов по окончании работы потянулись в лес. Предварительно Н. Валиков, Н. Немцов, А. Минуйлов, Федоров, А. Сокольников, А. Дьяков, И. Терехов, М. Матюшин и другие купили провизии, немного вина, пива*».

По сноске внизу публикации следовало уточнение «*Зачастую вино брали для отвода глаз, чтобы обмануть предложения полиции».

«Провизию сложили в кустах, поставили на постах товарищей, обʻявили пароль и пошли на большую поляну. Тихая погода. Открыли. Выступали товарищи. По опушке Засеки стояли патрули, при опасности они должны были предупредить нас выстрелами…

И вот раздается один выстрел, за ним другой, затем раздаются три выстрела подряд.

Тов. Эриксон кричит:
— Спасайтесь!.. —

Все кинулись в чащу леса, поднялся треск, шум. Потом все затихло. Минут через пять слышим голоса, сначала одиночные, потом групповые...

Собираемся опять на поляну.

Выяснилось, в чем дело. Стражники подошли к опушке леса, в это же время лесом шла на массовку группа товарищей, патрули в темноте сочли их за полицейских. Т. Эриксон, подумав, что идет окружение поляны, дал выстрел. В результате всего некоторые убежали и не вернулись, а большинство собралось и продолжало митинг до рассвета».

Тюремная маевка

Не менее интересное празднование в том же 1904 году устроили в тульской тюрьме, сидящими там по делу о первой массовой политической демонстрации 14 сентября 1903 г. В честь этого события на углу Советской и Ф. Энгельса в 10 метрах от трамвайной остановки установлен малозаметный обелиск с надписью: «Здесь происходила первая рабочая политическая демонстрация в Туле».

К тюремному празднованию, по понятным причинам, не готовились. Все описанное «Коммунаром» дальше произошло спонтанно, так как исправительное учреждение было переполнено политическими. Впоследствии этот эпизод войдет в книгу Н. Добротвора «Первая рабочая демонстрация в Туле», изданную Тульским Истпартом к двадцатилетию выступления рабочих.

Началось всё с того, что кто-то из заключенных «взял да и вывесил в окне красный платок. Ему администрация придала политическое значение и приказала его убрать. Платок убрали. Тогда на смену ему Сергей Колесников вывесил алую рубаху. Его примеру последовали другие и во многих окнах появились красные пятна. Все цветное, напоминающее красное знамя, вывешивалось за окно, на решетку. Администрация не на шутку перепугалась.

Сам Бурчун Бурчевич (так в «Коммунаре» назван начальник тульской тюрьмы. — С. Т.) бросился тогда по камерам и стал уговаривать нас убрать красное.

— Господа, — говорил он, помилуйте, ну, что вы делаете? Я для вас и то и другое, a вы демонстрацию. Ведь это же с вашей стороны, ей богу же, нехорошо. Я должен принять меры...

Нам было смешно и весело…

И ему ничего не оставалось делать, как отдать приказ надзирателям снимать «знамена» …».

Кстати, суд над участниками первой рабочей политической демонстрации в Туле, отложенный по разным причинам до октября 1905 года, так и не состоялся — началась первая русская революция.

Не все участники той тюремной демонстрации дожили до 1 мая 1923 года. Ещё меньше осталось в Туле. Из 18 привлечённых к суду достоверно известна судьба 14. Из них двое окажутся провокаторами и будут расстреляны ЧК, ещё двое умрут своей смертью, остальные разъедутся по стране; в оружейной столице или «красной кузнице», как её тогда называли, продолжат жить и работать трое: Иван Деев и Николай Рождественский — служащие на Патронном заводе, а также Александр Шишков — заведующий губ. стат. бюро. И, скорее всего, в первый день мая сто лет назад они по привычке влились в бурный поток, хлынувший по улицам Тулы под перекатистое «Ура!».

* * *

С момента организации второй в истории России маевки прошло уже более 130 лет. Однако, тысячи туляков остаются верны исторической традиции собираться 1 мая группами на окраинах города, своевременно закупив провизию, вино и пиво, исключительно(!) в конспирационных целях.

Источник: газета «Тульская молва» (зарегистрирована Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций, № свидетельства: ПИ № ФС 77 – 87637, дата регистрации 28.06.2024)

* Цитируется с сохранением орфографии и пунктуации первоисточника.

"Он сделан везде, К своей большой беде
Из стрелки и вертушки на гвозде.
Он так хотел бы остаться твердым
Во избежанье дурной молвы
Но вправо-влево крутится, увы.
Ну где тут честь сберечь? Об этом и речь -
Такая неустойчивая вещь..."

При появлении порядочного (по её собственному мнению) мужчины в поле зрения женщины она (против своей воли, непроизвольно, спонтанно) становится привязанной к нему - попадает в зависимость от него, влюбляется в него.

«Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь».

Эта любовь (привязанность, зависимость, озабоченность, страсть) для женщины - крайне нежелательная. Женщина всеми фибрами души желает избавиться от этой (глубоко унижающей и оскорбляющей её) любви.  

Как в женщине проявляется это её стремление к спасению от любви к порядочному мужчине? Она демонстрирует ненависть и озлобленность к порядочному мужчине. Она назло порядочному мужчине связывается с быдлом и гопниками. В присутствии порядочного мужчины женщине ничего не остаётся, как быть глубоко не-порядочной, подлой, гадкой, мерзкой.

Женщина становится типичной шлюхой только для того, чтобы отвязаться от своей любви к порядочному мужчине. Но её от этой любви ничего не спасает, как она ни старается.

Идеальная модель порядочного мужчины для женщины - Принц. Женщина всю её (жалкую, несчастную) жизнь делает всё от неё зависящее, чтобы не попасться на глаза Принцу. Мужчины, которые кажутся женщине сколько-нибудь порядочными, напоминают ей о Принце. И поэтому женщина боится порядочных мужчин, как чёрт ладана.