Полтора года назад, в декабре, мистер Рочестер, богатый землевладелец, аристократ по рождению и воспитанию, много испытавший человек старше меня на двадцать лет, мужчина с внешностью, которую я находила крайне привлекательной, но считающийся некрасивым в общепринятом смысле, заехал ненадолго в свое фамильное поместье Торнфилд посмотреть, как идут дела. Неожиданно для себя он нашел во мне, Джоане (все называли меня Джейн) Эйр, восемнадцатилетней неимущей невзрачной гувернантке, воспитывавшей его внебрачную дочь, родственную душу, единственное средство исцеления и возрождения собственной разочарованной души.
Мои родители, бедный приходской священник и девушка из знатной семьи, лишенная наследства по причине мезальянса, оставили меня сиротой в младенчестве. Любящий брат моей матери, судья Рид, не бросил племянницу, но и сам вскоре умер. До десяти лет я воспитывалась вдовой дяди. Две их капризные дочери не снисходили ко мне, а самолюбивый сын постоянно обижал. Миссис Рид, пока муж был жив, ревновала его к бедному младенцу, а овдовев, узрела в опекаемом ребенке только обузу. Не получая в ответ на свою черствую заботу ни любви, ни даже привязанности, она отдала меня в сиротский приют Ловуд, где я прожила восемь лет. Первые шесть - упорно училась и поглощала все те знания, которые восьмидесяти девочкам разных возрастов преподавали опытные наставницы, последние два, будучи первой ученицей,- терпеливо учила сама.
Не удовлетворяясь спокойным и однообразным существованием, не обнаруживая в окружающих тепла и дружбы, я решила посредством объявления в газете сменить место работы. Экономка мистера Рочестера миссис Алиса Фэйрфакс, по его приказу подыскивавшая гувернантку, пригласила меня в Торнфилдхолл, расположенный вблизи промышленного города Милкот, для воспитания девятилетней Адели.
Маленькая дочь содержанки моего хозяина, французской танцовщицы Селины Варанс, рожденная в пору их любовной связи, после разрыва отношений по причине измены мадемуазель оказалась ненужной матери. Сомневаясь в отцовстве, мистер Рочестер, все же, не забыл брошенного на произвол судьбы ребенка, стал его опекуном и вывез из Парижа в свой английский дом. Странствуя по свету, он редко бывал в родовом имении. Адель жила в окружении слуг под присмотром бонны Софи, а за три месяца до его приезда в Торнфилд воспитание и образование девочки перепоручили мне.
Мы с мистером Рочестером встретились необычно - лунным зимним вечером на каменной тропинке. Я шла на почту в близлежащую деревню Хэй отсылать письмо, наслаждаясь прогулкой и грезя об интересной жизни, а мистер Рочестер верхом возвращался домой из очередного путешествия, мечтая исключительно о покое и не надеясь ни на какие положительные перемены. Его лошадь поскользнулась и упала. Упорно предлагая помощь отвергающему ее джентльмену, вывихнувшему ногу, я и не предполагала, что навязываю свои услуги собственному хозяину, которого никогда не видела. Эта встреча не оставила нас равнодушными друг к другу. Мистера Рочестера поразила моя настойчивая доброта и бледное неправильное лицо. Склонный к романтике, он нашел во мне сходство, вероятно, по причине маленького роста, со сказочными эльфами. Меня же впечатлили непонятная резкость и странная суровость смуглых черт незнакомца.
Мистер Рочестер, желая узнать учительницу получше, пригласил ее на чай и заинтересовался особой, непохожей на знакомых ему дам: я много читала, размышляя над прочитанным, высказывала свои суждения, не кривя душой, и никому не льстила. Дальнейшее общение привело к нашей взаимной любви, далеко не сразу открытой друг другу.
Мы не верили своим сердцам и своим глазам. Кроме того, я не могла даже предположить, что знатный и интересный господин захочет на мне жениться, а он долго не решался нарушить закон и стать двоеженцем: в ранней молодости отец послал младшего сына на Ямайку, где его обманом обвенчали с безумной девушкой, Бертой Мейсон, ради богатого приданого.
Неумолимое влечение разметало неодолимые сомнения. Нетерпеливый голос настойчиво предложил руку и сердце, неторопливые уста обдуманно изрекли согласие.
Пусть мистер Рочестер считал себя свободным, пусть его жена была сумасшедшей почти всю супружескую жизнь, пусть их ничто, в сущности, не соединяло - увы, бесплодные мучительные узы оставались неразрывными перед богом и людьми. Все раскрылось при скромном венчании, прерванном самым законным образом: в пустом пространстве небольшой церкви у ворот имения, где совершалось таинство брака, раздался уверенный громкий голос лондонского поверенного Бриггса, сообщивший священнику, причетнику и невесте о непреодолимом препятствии в виде наличия у жениха, человека, любимого мною всеми силами души, которому я вверила судьбу, здравствующей супруги.
Хотя мы не могли пожениться, мистер Рочестер не собирался разлучаться и твердо решил жить вместе со мной, ни капли не сомневаясь в естественной целесообразности нашего внебрачного союза. Он упорно доказывал необходимость для нас и безвредность для общества совместного бытия. Да, действительно, вкусив сладостный восторг нескрываемой любви, порознь мы влачили бы жалкое пустое существование. Да, другим людям не было до нас дела, а немногочисленные обязанности перед окружающими выполнялись бы без изменений. В далекой стране мы выглядели бы обычной супружеской четой. Будущее вдвоем манило райским блаженством. Безраздельно и всецело с любимым! В роскоши его восхищенной нежности!
При всем при том, я не смогла преступить установленные обществом нормы. Безусловно, живя вместе, мы неминуемо стали бы любовниками. О какой чистой дружбе можно думать, испытывая страстные чувства?! Всю жизнь притворяться, играя перед чужими равнодушными глазами роль освященной церковью пары? Юное существо, почти не имея жизненного опыта, опиралось лишь на правила.
На следующее же утро после отмененной свадьбы, еще до восхода солнца, никого не предупредив, я покинула дом, оставляя в нем возлюбленного с его буйной законной супругой, скрытой в одной из комнат третьего этажа под надежным надзором крепкой сиделки.
Сев в проходящий дилижанс, безутешная невеста очутилась в том месте, где находилась и сейчас: в Мурхаузе, вблизи отдаленного от Торнфилда местечка Мортон. Проскитавшись несколько мрачных дней по незнакомому холодному краю без средств и вещей, почти обессилев от голода, я, промокшая и продрогшая, едва живая и готовая умереть, попросилась в первый попавшийся дом. Провидение сжалилось надо мной - как выяснилось впоследствии, в старом коттедже обитали мои небогатые родственники, двоюродные сестры и брат: Диана, Мэри и Сент-Джон Риверс, - их мать приходилась моему отцу родной сестрой.
Все трое были старше меня, очень хорошо образованы, отличались стройностью и красотой. Энергичная и решительная Диана носила темные локоны, отзывчивая и мягкая Мэри – светло-каштановые, прямо зачесанные волосы. Темноглазые сестры служили гувернантками в богатых семьях, как и я у мистера Рочестера. Сент-Джон, уравновешенный высокий блондин с синими глазами и классическими чертами лица, поглощенный идеей служения богу и борьбой с собственным тщеславием, трудился священником в местном приходе и задался целью в качестве миссионера отправиться в Индию. Еще не зная о нашем родстве, Риверсы приютили горемычную беглянку, предоставив ей, кроме крова, свое дружеское расположение, и стали заботливо опекать.
Миновал год с тех пор, как мне пришлось тайком уехать из Торнфилда, места своего великого счастья и обманутых ожиданий. Чтобы обеспечить себе средства к жизни, я, не имея никаких надежд на будущее, понемногу сжигая сердце неискоренимой любовью и несбыточными мечтами, работала учительницей в местной школе для фермерских дочерей. Неожиданно богатое наследство, полученное мной после смерти дяди, брата моего отца и брата матери вновь обретенных родственников, разделенное на четыре части, привело к подобающим переменам: став обеспеченными, кузины и я оставили преподавание. Однако, кузен не счел возможным изменить образ жизни и намерения, упорно изучая индустани и чужие обычаи.
Наше безоблачное существование протекало неторопливо: необременительные хлопоты по старому дому, неспешные прогулки, вдумчивое чтение, старательное штудирование языков, тщательное рисование, в основном, окружающих пейзажей и увлеченные занятия музыкой. Внешне я сохраняла такой же всем довольный вид, как и старшие сестры, но любящая душа моя беспокоилась и горела.
Солнце только взошло. Его робкие лучи проникали сквозь неплотно задернутые шторы и едва освещали небольшую комнатку. Я проснулась с улыбкой на лице, погруженная в радостные ощущения присутствия любимого.
Вставать было рано – обыденные дела начнутся гораздо позже. С удовольствием потянувшись, я продолжала лежать в постели и пребывала в своем сне, в котором мы с мистером Рочестером, наконец-то, поженившись, жили друг другом.
Мне помнился румяный малыш с сильными кулачками и крепкими ножками, наш первенец. Руки еще чувствовали теплоту младенческого тела и шелковистость тонкой кожи. Сколько же у нас родилось детей? Наверное, не меньше двоих, и среди них, непременно, девочка. Я ясно представила ее, с темными кудрями и большими черными глазами, обрамленными длинными изогнутыми ресницами, как у отца.
Где же мы жили? Поместье и походило на Торнфилд, и неуловимо отличалось от него. Так часто бывает в ночных грезах: известное место дополняется иными, когда-то промелькнувшими и забытыми чертами, и кажется незнакомым. В начале сна дом сгорел, но я помнила, как мы с мужем сидели в красно-белой гостиной старого здания возле камина, чудесным образом перенесенного из Мурхауза, читали в привычной беседке на берегу ставшей шире реки, гуляли в нашем парке среди не росших в нем лип.
Меня почти не огорчало несчастье, случившееся во сне с мистером Рочестером: когда он пытался спасти жену, его завалило обрушившейся крышей. Мы встретились снова приблизительно в эту пору: слепой калека, со шрамами, навсегда изменившими дорогое лицо, сомневающийся в моей любви и полагающий, что его состояние ничего не может вызвать, кроме отвращения, и я – обеспеченная, уверенная в себе молодая девушка, больше всего на свете опасающаяся, что мой любимый остыл ко мне. С трудом признавшись друг другу в неизменности чувств, мы почти сразу обвенчались. Что была мне его внешность! Слепота, рубцы, покалеченная рука словно не существовали, главное, что он находился рядом со мной и любил меня. О, как бы мне хотелось оказаться сейчас с ним, утонуть с головой в его глубоких черных глазах, запустить дрожащие пальцы в густую темную шевелюру, прижаться к сильному атлетическому телу!
Так нежилась моя душа какое-то время, вновь и вновь переживая сон, перебирая прошлогодние события: нашу растущую влюбленность, сложное объяснение в любви, радостный месяц подготовки к свадьбе.
Но разум не довольствуется чувствами, пусть и приятными. Он неустанно и непрерывно работает точно так же, как светило сияет даже тогда, когда скрывается от наших глаз в ночной темени. Пока душа предавалась счастливым воспоминаниям, этот вечный труженик постигал подоплеку приснившегося. По всей вероятности, трагедия, произошедшая в Торнфилде во сне, обусловлена недавними мортонскими событиями: жена деревенского хлебопека недоглядела за печью и дом сгорел в мгновение ока, к сожалению, вместе с его хозяином, не сумевшим выбраться из кладовой. Я видела пожар, видела бесполезные усилия собравшихся вокруг людей, видела оставшиеся после пиршества беспощадного огня дымящиеся развалины, слышала раздирающие душу причитания и, наряду со многими жителями Мортона, отдала последний долг памяти сгоревшего.
Страшные события в деревне, нескончаемая тревога за моего любимого хозяина, глубокая вера в то, что мы с мистером Рочестером обретем друг друга, вероятно, и навеяли этот сон. А, может быть, он является предостережением от согласия на брак с Сент-Джоном. Несколько дней назад кузен, рассчитывая получить помощницу, сделал мне предложение. Настойчивость и завораживающая убедительность непреклонного пастора все более склоняли меня принять его. О, мое сердце упорно сопротивлялось, оно стремилось к другому человеку, в иные места! Кузен молод, красив, умен, отменно воспитан и я ему внушаю симпатию. Но насколько отличалось его практичное отношение ко мне от тех чувств, ярких и горячих, которые питали друг к другу мы с мистером Рочестером, - так спокойна горящая свеча перед пляшущим пламенем костра!
Мне очень хорошо помнился любимый голос, неизвестно откуда донесшийся во сне до вересковых пустошей и неуклонно призывающий к себе – в нем явно звучали любовь и тоска. Но изматывающие сомнения терзали мое сердце: а вдруг я не нужна более мистеру Рочестеру? Я предполагала, что он, неугомонный и не терпящий препятствий, должен разыскивать меня, если сохранил свои прежние чувства. Осторожный разум страшился, а безудержная душа желала этого. Конечно, меня забросило довольно далеко от Торнфилда, но что такое сто миль для влюбленного? «Если знать, в какую сторону ехать, - усмехнулся внутренний голос и ехидно добавил: - Ты-то знаешь – куда!».
Колкое указание зимним ветром охладило горячие мечты, но не прервало их. И наша встреча, и наше счастье – не глупая фантазия истосковавшейся девицы, не причуда изворотливого мозга! Они – грядущая явь! Но - скоро ли? Подобно ли сну? Неважно, когда и как все произойдет. Сердце верило, что благосклонная судьба уже запрягла неукротимых коней в золотую колесницу.
Между тем, утро вступило в свои права и ждало действий, заурядных и привычных, не совпадающих с моим тревожным настроением. Обманется ли не помышляющий об изменениях день или ошибется жаждущая перемен душа? Никто не взялся бы предугадать начертанное на каменных скрижалях и, в первую очередь, я сама, покинувшая блаженное ложе воздушного замка, поневоле повинуясь немилосердному солнечному свету.
Одеваясь и укладывая перед большим зеркалом в скромную прическу прямые светло-русые волосы, я в который раз с сожалением оглядывала свою маленькую худую фигуру. В благополучии идиллического Мурхауза она немного пополнела, но не стала выше. Отражение порадовало только одним - серо-зеленые глаза на бледном овальном лице с неправильными чертами полнились счастьем сна и сияли надеждой.
