Я охотился 20 лет. Ничто не могло подготовить меня к тому, что последовало за этим кровавым следом
Вот уже двадцать лет я охочусь на лосей в этих местах и знаю разницу между пошатывающейся походкой зверя с пробитыми лёгкими и безумным рывком животного, раненого в брюхо. Я знаю, как темнеет кровь на промёрзшем мху. Я знаю, что если пустить пулю весом в 180 гран прямо в грудную клетку быка-лося, он умирает. Он может пробежать ещё сотню ярдов, пока адреналин выжимает из него последние глотки кислорода, но он умирает.
Таков договор. Ты нажимаешь на спуск, дальше всё делает физика, и животное становится мясом. Но то, за чем мы с Хейзом шли в тот день вверх по хребту, этот договор нарушило. Мы уже три дня как ушли вглубь тайги, далеко за старые противопожарные просеки, где по выходным тусуются «охотники выходного дня», пьют пиво и делают вид, что они люди леса. Остались только мы с Хейзом, серое небо и та тишина, что тяжёлым грузом висит в глухом лесу, — тишина, больше похожая не на отсутствие звуков, а на чьё-то затаившееся дыхание.
Быка мы увидели на рассвете. Он был великолепен: тяжёлая шестирожковая корона, тёмная грива, пар из ноздрей в лютом холоде. Он стоял на прогалине среди бурелома, лениво жуя лишайник. Хейз выстрелил. Со штуцером он хирург. Я смотрел в прицел, как удар пошёл рябью по плечу лося. Зверь дёрнулся, высоко вскинул ноги и вломился в густые тсуги.
— Чёткое попадание, — прошептал Хейз, передёргивая затвор. — Розовая пыль. Лёгкие.
Мы выждали положенные тридцать минут, чтобы он лёг и истёк кровью. Когда подошли к месту попадания, снег был залит яркой, пенистой кровью. Артериальный выброс. Учебник.
Первую странность мы заметили через сотню ярдов. След крови не редел. Он оставался густой, алой лентой — слишком обильной для одного животного. Но меня остановили следы.
— Миллер, — сказал Хейз напряжённым голосом. Он стоял на коленях у грязного пятна возле ручья. — Ты посмотри на размах.
Я присел рядом. Отпечатки копыт были отчётливо видны в грязи, но длина шага была невозможной. Между последним следом и следующим зверь преодолел почти пятнадцать футов, не прыгая. Ни следов удара, ни борозд от дополнительных копытец, которыми животные цепляются для разгона. Словно он просто вытянул ноги до неестественной длины и шагнул через пропасть.
— Адреналин, — сказал я, хотя сам в это не верил. — Он бежит на одном страхе.
— Лоси так не растягиваются, Миллер. Ничто так не растягивается.
Мы пошли дальше. Солнце стало клониться к закату, бросая длинные, синяковатые тени меж деревьев. Температура упала, грязь схватилась острыми гребнями. Вторая странность появилась ещё через две мили. Обычно раненый зверь идёт вниз, к воде и густым зарослям. Он выбирает путь наименьшего сопротивления. Это же существо поднималось. Оно лезло прямо вверх по осыпному склону — сорок градусов рыхлого сланца, где лошадь сломала бы ногу.
И кровь изменилась. Она уже не была яркой и пенистой. Она стала тёмной, почти чёрной, и пахла… неправильно. Не медью и железом. Она пахла желчью и мокрым известняком.
— Мне это не нравится, — пробормотал Хейз, глядя вверх по склону. Ветер усилился, посвистывая в сухих соснах. — Оно нас ведёт.
— Оно умирает, Хейз. Оно в бреду.
— Оно не в бреду. Посмотри на след.
Он указал вперёд. Кровяная дорожка была не рваной. Она шла прямой линией. Совершенно прямой. Зверь ни разу не споткнулся. Мы начали карабкаться по осыпи, скользя ботинками по рыхлому камню. Когда перевалили через гребень, свет уже угасал. Мы вошли в густую чащу старых елей, где кроны так плотно смыкались, что не оставляли небу ни щели. Там было темно — тяжёлая, давящая мгла. И тогда мы это услышали.
Это был не брачный рев и не предсмертный крик зверя. Это звучало как треск мокрого дерева, усиленный во сто крат. Краааак. Чвак.
— Впереди, — сказал я, кивая.
Мы двинулись медленно, с ружьями наизготовку. Запах ударил первым — волна гнили, от которой защипало глаза. Да, там был мускус, но под ним скрывалась приторная, тошнотворная вонь древнего, перебродившего мяса. Мы нашли лося, стоящим в небольшой прогалине, спиной к нам.
Он был неподвижен. Голова была низко опущена, массивные рога чуть покачивались на ветру. Но с силуэтом было что-то не так. Он казался слишком высоким. Пропорции были нарушены.
— Добей, — прошептал я. — Заканчивай.
Хейз поднял винтовку.
— Миллер… посмотри на колени.
Я подкрутил прицел. Увеличение резко высветило задние ноги животного. Колени были вывернуты назад.
Не просто «по-собачьи», как у четвероногих, а полностью инвертированы, резко загнуты вверх. И их было слишком много. Нога не шла по схеме бедро-колено-лодыжка. Она шла так: бедро-сустав-сустав-сустав-лодыжка. Конечности были членистыми, как у паука-сенокосца, сложенными под телом так, чтобы имитировать рост лося.
Пока мы смотрели, существо сместило вес. По поляне прокатился противный, влажный щелчок. «Лось» поднялся. Он не просто встал — он разложился. Сегментированные ноги вытянулись, поднимая туловище на семь, восемь, девять футов в воздух. Кожа на боках натянулась, стала полупрозрачной и лопалась, и под шкурой не было ни мышц, ни органов — лишь клетка из белых, мокрых костей и серых сухожилий, движущихся в сложной, щёлкающей геометрии.
— Это не лось, — выдохнул Хейз.
Голова существа — всё ещё в коже и с рогами быка — провернулась. Она не повернулась на шее. Она развернулась на сто восемьдесят градусов со звуком перетираемого хряща. Глаза исчезли. В глазницах плескалась та самая густая, чёрная жидкость, по которой мы шли. Оно нас увидело.
Хейз выстрелил. Грохот, вспышка выхватила поляну на долю секунды. Я видел, как пуля ударила в грудь. Шкура вздулась, но не было привычной судороги от удара. Существо не дрогнуло. Оно просто поглотило импульс, свободная кожа пошла рябью, как вода. А затем оно двинулось.
Оно не побежало. Оно заскользило рывками. Многосуставные ноги двигались с ужасающей, бешеной скоростью, вспарывая землю. За считанные секунды оно преодолело сорок ярдов между нами, двигаясь низким, зигзагообразным размытым пятном, за которым не успевал глаз.
— Беги! — заорал я, отступая и стреляя вслепую.
Хейз не побежал. Он замер. Я видел такую реакцию у новичков, но никогда — у бывалых. Его мозг просто не смог осмыслить то, что на него надвигалось. Он стоял, наполовину подняв винтовку, с открытым ртом.
Существо не укусило его. Не проткнуло. Оно врезалось в него. Длинные, паукообразные ноги обвились вокруг Хейза, не раздавливая, а прижимая. Туловище рухнуло на него, и «лосья» шкура накрыла его, как мокрое одеяло. Я услышал, как Хейз закричал, — крик быстро перешёл в влажное бульканье.
Я развернулся и побежал. Я бежал с безрассудством жертвы, продираясь сквозь колючие заросли, что резали лицо, спотыкаясь о корни, съезжая вниз по той самой осыпи, по которой мы поднимались час назад. За моей спиной лес наполнился звуками, которые не оставят меня никогда. Это не были звуки поедания. Это были звуки перестройки.
Влажный треск костей. Хлопки хрящей, вдавливаемых в новые углы. И под всем этим — низкое стрекотание, будто тысяча насекомых вибрирует в пустом бревне.
Я добрался до кромки леса в долине и рухнул, сожжённый в лёгких, подвернув ногу. Я лежал в темноте, направив винтовку обратно к хребту, и дрожал так сильно, что ствол стучал о зубы. Я ждал, что оно придёт за мной. Ждал щёлканья суставов, запаха гнили. Но оно не пришло.
Вместо этого тишина вновь поглотила лес. Тяжёлая, абсолютная тишина. А потом, высоко на гребне, раздался лосиный рев. Он начался как обычный клич — высокий свист, поднимающийся в визг. Но на середине тембр изменился. Высота тона рухнула, звук забулькал и исказился. Он перешёл в человеческий голос, растянутый и изломанный, выкрикивающий один-единственный, протяжный слог, отзывавшийся от стен каньона.
— Ми-и-и-и-и-и-и-и-и-лл-и-и-и-и-и-и-ре-е-е-е… — звал голос.
Это был голос Хейза. Но звучал он так, будто его проталкивали через горло из ПВХ-трубы и гравия. Потом снова наступила тишина.
Я не спал. Я не двигался, пока не взошло солнце. Я шёл восемнадцать миль без остановки, не оглядываясь. Я бросил всё — снаряжение, рюкзак, всё, кроме винтовки.
Я сообщил о случившемся как о нападении медведя. Сказал шерифу, что мы разделились, и я слышал какую-то возню. Они устроили поиски. Нашли винтовку Хейза. Нашли его ботинки — зашнурованные наглухо, всё ещё вертикально стоящие в грязи. Но Хейза они не нашли. Вернее, не нашли тела. Они нашли следы.
Начальник поисково-спасательной группы, человек, которого я знаю много лет, отвёл меня в сторону на тропе через неделю. Он был бледен, потрясён. Он сказал, что они нашли лосиные следы, уходящие от места, где лежали ботинки.
— Но они были неправильные, Миллер, — прошептал он, оглядываясь через плечо. — Шаг был огромный. Двадцать футов между следами. И вес… по глубине отпечатков выходило, что животное весило две тысячи фунтов.
Он сделал паузу, с трудом сглотнув.
— И ещё, Миллер… только два следа были копытами. Другие два… задние…
Он умолк. Ему не пришлось договаривать: я и так знал.
— Они были похожи на руки, — прошептал он. — Большие, растопыренные руки, вдавленные в грязь.
Я перестал охотиться. Продал оружие. Переехал в город, где есть только сирены и шум машин. Но иногда, когда ветер дует с запада, со стороны гор, я всё равно слышу это. Я слышу щёлканье.
И я знаю, что где-то там, на том хребте, бродит лось с слишком большим числом суставов, шагая по чаще на ногах, которых не должно существовать. И в эту клетку из костей и гнили вплетён осколок, который помнит моё имя.
Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit
Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6
Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit





