Бабий яр
Как после такого на Украине стало возможно возрождение нацизма?
Очень советую посмотреть на ютубе «Великая война». Отличная документалка из 9 серий.
Как после такого на Украине стало возможно возрождение нацизма?
Очень советую посмотреть на ютубе «Великая война». Отличная документалка из 9 серий.
Это массовое убийство не было расследовано международными организациями <...> Его организаторы до сих пор остаются на свободе, безнаказанно глумясь над памятью о жертвах своего страшного преступления.
• Одесская трагедия должна была наглядно продемонстрировать всем сомневающимся, что киевская хунта не остановится ни перед какими морально-этическими преградами ради удержания завоеванных с западной помощью позиций.
• Москва до последнего пыталась найти дипломатическое решение украинского кризиса. Будем честны — мы всё же не могли до конца представить, до чего при попустительстве своих кураторов опустятся руководители Незалежной.
• Новая версия Хатыни в одесском Доме профсоюзов стала точкой невозврата, Рубиконом, перейдя через который, и российское общество, и ещё не присоединившиеся к нему в тот момент жители Новороссии начали осознавать, насколько тёмные и беспринципные силы нам противостоят.
• Созерцание преступления украинских карателей подтолкнуло духовное возрождение России, её сплочение перед лицом экзистенциальной угрозы. Много лет нас убеждали, что история «закончилась», уступив место комфортному потребительскому прозябанию в западоцентричном болоте.
• 10 лет назад дыхание истории мы вместе с защитниками русского мира в Одессе вновь ощутили на себе, в мгновение ока осознав, что международная коалиция русофобов и ненавистников нашей страны никуда не делась, а лишь ждала удобного момента, дабы нанести болезненный удар. Этот вызов мы
Читать полностью: Известия
Источник: МИД
Оперативная сводка за 6 ноября 1943 года
Войска 1-го УКРАИНСКОГО фронта, в результате стремительно проведённой наступательной операции и обходного маневра, разгромили противостоящие немецкие войска и на рассвете 6 ноября штурмом овладели столицей Советской Украины городом КИЕВ. Противник понёс огромные потери в живой силе и технике. Продолжая развивать успешное наступление, войска 1-го Украинского фронта овладели районным центром Киевской области городом ВАСИЛЬКОВ, а также заняли более 60 других населённых пунктов, среди которых крупные населённые пункты ЛУБЯНКА, ОЗЁРЫ, ГОСТОМЕЛЬ, БЛИСТАВИЦА, БУЧА, ЯБЛОНКА, СОФИЕВСКАЯ и НИКОЛЬСКАЯ БОРЩАГОВКА, ШЕВЧЕНКО, ПЕТРОВСКИЙ, ЖУЛЯНЫ, МЫШЕЛОВКА, КРЮКОВЩИНА, ГАТНОЕ, ХОТИВ, ПИРОГОВО, ВИТА ЛИТОВСКАЯ, ЗАБОРЬЕ, БОЯРКА-БУДАЕВКА, ТАРАСОВКА, ЮРОВКА, BETA ПОЧТОВАЯ, ГЛЕВАХА и железнодорожные станции БУЧА, ЖУЛЯНЫ, БОЯРКА.
На-днях войска СЕВЕРО-КАВКАЗСКОГО фронта во взаимодействии с ЧЕРНОМОРСКИМ флотом и АЗОВСКОЙ военной флотилией провели успешную десантную операцию с высадкой войск на восточном берегу Керченского полуострова в районах северо-восточнее и южнее города КЕРЧЬ. Северо-восточнее города КЕРЧЬ наши войска, сломив сопротивление противника, овладели сильно укреплёнными опорными пунктами ОССОВИНА, маяК, ЖУКОВКА, ОПАСНАЯ, КРЕПОСТЬ ЕНИКАЛЕ, БАКСЫ, КАПКАНЫ, создав в этом районе плацдарм шириной по фронту 10 километров и в глубину 6 километров. Южнее города КЕРЧЬ наши десантные части овладели сильно укреплённым опорным пунктом противника ЭЛЬТИГЕН. Неоднократные контратаки против наших высадившихся частей были отбиты с большими для противника потерями.
Юго-восточнее НИКОПОЛЯ, на левом берегу ДНЕПРА, наши войска отбивали контратаки пехоты и танков противника, нанеся ему большие потери в живой силе и технике.
В излучине ДНЕПРА, юго-западнее ДНЕПРОПЕТРОВСКА, наши войска отбили; атаки крупных сил пехоты и танков противника. В ходе боёв противник понёс огромные потери в живой силе и технике.
Западнее и юго-западнее НЕВЕЛЯ наши войска, преодолевая сопротивление-противника, продолжали вести бои местного значения, в ходе которых овладели рядом населённых пунктов, среди которых КРАНОПОЛЬЕ, БУЛЫГИ, БОЛЬШОЕ СИТНО и железнодорожные станции КЛЯСТИЦЫ, АЛЕША.
На других участках фронта разведка и артиллерийско-миномётная перестрелка.
В течение 5 ноября наши войска на всех фронтах подбили и уничтожили 141 немецкий танк. В воздушных боях и огнём зенитной артиллерии сбито 57 самолётов противника.
СОВИНФОРМБЮРО
Все мы слышали историю Маресьева — летчика без ног, который воевал с протезами. О нем даже книгу написали «Повесть о настоящем человеке». А слышали ли вы о том, кто воевал без обеих рук?
Дважды Герой Советского Союза Василий Степанович Петров — единственный в мире офицер, воевавший без обеих рук.
Он был призван в Красную Армию в 1939 году, а в июне 1941 года он уже воевал с фашистами
Он, будучи заместителем командира 1850-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка отличился в боях на Левобережной Украине, при форсировании Днепра и удержании плацдарма на его правом берегу.
В 1943 году в районе села Чеберяки (ныне Роменский р-н Сумской области) при переправе через реку Сула капитан Петров отразил атаку фашистов
После переправы батареи поверглись атаки немце, капитан Петров быстро развернул артиллерию и подпустив танки ближе открыл огонь. Было уничтожено 7 танков из 13 и две роты противника. Но немцы зашли в тыл и открыли сильный автоматный огонь. Капитан сориентировался и тут — он развернул 6 орудий, а также организовал группу автоматчиков, которые под его руководством отразили атаку немцев, вывел своих бойцов из окружения, уничтожив при этом около 90 солдат противника, 7 взял в плен, остальные бежали. Петров был ранен в плечо. но вскоре вернулся в строй
В сентябре того же года капитан Петров одну ночь умело и быстро форсировал Днепр и переправил матчасть, боеприпасы и людей на правый берег, занял боевой порядок и прочно удерживал плацдарм, отражая контратаки противника
Следующая атака противника и снова взявший на себя командование Петров уничтожил 4 танка немцев
В этом бою Петров и его ординарец остались единственные живые из всего расчета и вдвоем они отразили еще 3 атаки немцев. Всего благодаря мужеству капитана Василия Петрова, сумевшего воодушевить личный состав батареи, в этот день были отражены 4 контратаки противника, плацдарм был удержан. Здесь он и получил тяжелое ранение обеих рук, но разрешил себя эвакуировать в медсанчасть лишь убедившись, что все его бойцы в безопасности.
И в госпитале Петрову пришлось ампутировать обе руки
Из интервью Василия Петрова газете «Факты» (24.07.2002):
" — Преодолев расстояние в три километра, меня, тяжелораненого, товарищи доставили в Ковалин, где тогда находился наш медсанбат. Но он был переполнен ранеными, и меня, как безнадёжного, оперировать не стали…
Умерших от ран было очень много. Похоронная команда, не успевая предавать тела земле, укладывала их штабелями возле руин разрушенных домов, в сараях… В один из таких сараев положили и меня. Когда командиру бригады доложили, что Петров отправлен в морг, полковник Купин приказал капитану Запольскому и майору интендантской службы Галушко немедленно отбыть в Ковалин, найти моё тело и доставить его в село Старое для похорон. … В общем, среди умерших им в конце концов удалось отыскать меня. Обнаружив, что я жив, Галушко с Запольским вновь перенесли меня в санбат и, приставив пистолет к голове хирурга, потребовали сделать всё, чтобы спасти мне жизнь. На размышление дали одну минуту. И тот рискнул сделать операцию, хотя честно предупредил моих товарищей: шанс выжить у раненого минимальный. Операция, однако, прошла успешно. А спустя несколько недель, где-то в конце ноября — начале декабря 43-го, на самолёте У-2 меня доставили в Московский институт ортопедии и протезирования".
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24.12.1943 за успешное форсирование Днепра, удержание плацдарма и проявленные при этом мужество и стойкость капитану Петрову Василию Степановичу было присвоено звание Героя Советского Союза
Но, по воспоминаниям самого Петрова, он, узнав, что остался без рук, кричал на больничной койке до тех пор, пока оставались силы, а за день выкуривал до 100 папирос — жизнь была кончена…
Однажды к нему в госпиталь пришли боевые товарищи и предложили вернуться в строй. Он не поверил своему счастью и тут же полпросился в боевой полк, а не на штабную работу, как ему предлагали изначально
Так майор Петров был снова включён в состав действующей армии с разрешения Верховного главнокомандующего И.В.Сталина
27 апреля 1945 года его бойцы отбили атаку 16 танков и пехоты — после значительных потерь и так и невыполненного приказа о взятии высоты. Петров принял решение идти в атаку, поднял своих бойцов и вместе с ними, без рук, ринулся на врага
Они захватили высоту. В Петрова попала пуля, но он продолжал командовать бойцами. Высоту удерживали до прибытия подкрепления, а потом вместе с ним пошли в последнюю в тот день атаку.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27.06.1945 года за удержание плацдарма на Одере гвардии майор Петров В.С. был удостоен второй медали «Золотая Звезда»
Из интервью Петрова газете «Факты» (24.07.2002):
" — Василий Степанович, а ведь вы, как и ваш отец, спасли жизнь человеку, стрелявшему в вас…
— Да, это случилось в Германии, за несколько дней до того, как наши водрузили знамя Победы над Рейхстагом. Я был ранен, от сильной потери крови терял сознание, но приказ — оцепить район и задержать стрелявшего — отдать успел. Когда у пленных спросили, кто стрелял, из строя вышел унтер-офицер. Его звали (до сих пор помню) Пауль Имлер. Все мои подчинённые сходились во мнении, что пощады и прощения ему быть не может. Последнее слово оставалось за мной. Я подозвал майора Алексеева и сказал: «Никаких расстрелов! Приказываю вам сейчас же посадить этого человека в бронетранспортёр, вывезти за линию соприкосновения войск и отпустить с миром».
— Чем вы тогда мотивировали своё решение?
— Исход войны был уже предрешён, и смерть этого парня уже ничего не меняла. По красно-белой ленточке на его френче между второй и третьей пуговицами можно было сделать вывод, что на войне он не первый год. Такие нашивки вручали всем солдатам Вермахта, принимавшим участие в зимней кампании 41-го. Лёжа на носилках, я смотрел на этого парня и думал: «Этот человек прошёл всю войну. И сейчас, когда до её окончания остаются считанные дни, он должен погибнуть?.. Несправедливо!»
После войны Петров продолжал службу в Вооружённых Силах. Член ВКП(б)/КПСС с 1945 года. В 1954 году окончил Львовский государственный университет. В 1963 году служил в городке Нестеров на Львовщине в должности зам. командира 35-й бригады оперативно-тактических ракет. Здесь же ему было присвоено очередное воинское звание «генерал-майор».
После распада СССР Петров продолжил службу в украинской армии. В марте 1994 года указом Президента Украины генерал-полковник В.С.Петров был пожизненно оставлен на военной службе в ВС Украины. Занимал пост зам. командующего Ракетными войсками и артиллерией Главного командования Сухопутных войск ВС Украины.
Последние годы героя были омрачены — его дом, без его согласия (он находился в госпитале), снесли, документы уничтожили, а его самого выселили. Умер 15 апреля 2003 года. Похоронен на Байковом кладбище Киева.
Награды В.С.Петрова:
Герой Советского Союза (дважды)
Орден Ленина
Орден Красного Знамени
Орден Отечественной войны (1 и 2 степени)
Орден Красной Звезды (три ордена)
Орден Богдана Хмельницкого
Орден Октябрьской революции
Военный крест (Чехословакия)
Орден Воинской доблести (Польша)
Медаль «За Одру, Нису и Балтику» (Польша)
Колонну немецких военнопленных проводят по улицам Киева. На всем протяжении пути колонны за ней наблюдают жители города и свободные от службы военнослужащие
Из доклада Н. Хрущева И. Сталину:
«16 августа с.г. через гор. Киев было проведено конвоирование группы немецких военнопленных в количестве 36 918 человек, в том числе 549 офицеров. Из этого количества пленных было: захвачено войсками 1-го и 2-го Украинских фронтов 21 249 человек; войсками 1-го и 2-го Белорусских фронтов 7927 чел.; войсками 1-го Прибалтийского фронта 2700 чел., а остальные 5042 чел. направлялись из лагерей НКВД.
Колонны военнопленных проходили по улицам гор. Киева в течение пяти часов — с 10 часов утра до 15 часов дня. Общая длина маршрута по городу от места сосредоточения до места погрузки в эшелоны составляла 21 километр.
При движении военнопленных все улицы, окна и балконы зданий были заполнены местными жителями. Во время появления на улицах колонн военнопленных, по маршруту их движения, собралось свыше 150 тысяч жителей города.Жители города, потерпевшие много бед от фашистских захватчиков, сопровождали военнопленных возгласами ненависти и проклятий по адресу немцев.»
Пленный майор, ветеран Первой Мировой войны и свои Железные кресты обоих степеней, он получил еще тогда.
По Крещатику идут, в сторону Бессарабской площади. Рельсы справа — временная трамвайная линия, проложенная для ускорения разбора завалов и восстановления зданий
Эти рельсы шли до нынешней станции метро «Лыбедская» — там в громадных карьерах свалены остатки зданий старого Киева
Пленных ведут по площади Богдана Хмельницкого
Самый правый немец в первом ряду в горных ботинках. Все германцы какие-то прибитые и маленькие по сравнению с охраняющими их нашими бойцами
Место съемки: Киев, Украина, СССР
Время съемки: 16.08.1944
Предыдущий пост: Зло всегда торжествует, когда добро бездействует
Бойцы пехоты и члены экипажей танков Т-34 288-го отдельного танкового батальона 52-й гвардейской танковой бригады 1-го Украинского фронта на последнем привале перед боями, под Киевом. 03.11.1943 Телеграмм канал: https://t.me/war_in_color
Дни в лагере шли своим чередом. На стрельбище и танкодроме, учебном поле и артполигоне красноармейцы настойчиво овладевали оружием.
Бузулукчанин Ф. К. Асеев, как и другие его земляки, находившиеся тогда на сборах, думал: «Отстреляемся и отпустят нас домой, к семье». А семья у Асеева, лесного объездчика, была немалой: жена и четверо сыновей.
Однако вернуться домой, к мирному труду не пришлось. Вероломный враг напал на нашу Родину, началась Великая Отечественная война. Дорога к семье, дальняя и трудная, пролегла через бои.
…В дверях теплушки мелькали села, станции, перелески, позади оставались глухие полустанки и большие города.
И чем дальше эшелон уходил от родного Оренбуржья, тем сильнее чувствовалось дыхание войны. Горько и больно было смотреть на разрушенные города и села. Дым пожарищ слезил глаза.
Эшелон остановился неподалеку от полусожженной станции. Часть выгрузилась и вскоре вступила в бой. Для многих бойцов он был первым, только не для старого солдата Асеева.
Федор Константинович Асеев родился в селе Сухоречке, близ Бузулука, в 1899 году в бедной крестьянской семье. Нужда и лишения — вот, пожалуй, и все, что сохранила память о детстве и юности. Асеевы жили большой и дружной семьей, работали до седьмого пота, однако из нужды не вылезали.
С победой Великого Октября канула в прошлое полуголодная, бесправная жизнь. Люди, испытавшие подневольный труд, горькую нужду, стали хозяевами своей судьбы. Только бы жить и жить! Но все силы старого мира обрушились на только что народившееся Советское государство. В июне 1918 года Асеев вступил в один из отрядов В. И. Чапаева.
В исторический день 19 апреля 1919 года в родном селе он, как и сотни других бойцов Пугачевского полка 25-й Чапаевской дивизии, принял присягу. После торжественной клятвы чапаевцы выступили навстречу врагу.
Где только не побывал в те годы Асеев. Будучи разведчиком, он засекал огневые точки колчаковцев в районе Бузулука и под Бугурусланом, штурмовал Стерлитамак, в боях под Уфой отражал «психическую» атаку белогвардейцев. Был ранен, но остался в строю. Пришлось повоевать и на Польском фронте.
Кончилась гражданская война. Асеев вернулся в родное село. Занимался хлебопашеством, работал в лесхозе. Подрастали сыновья, достаток и счастье пришли в дом. На это счастье посягнули гитлеровцы. Пришлось снова взяться за оружие.
В годы Великой Отечественной войны артиллерист старшина Асеев познал и горечь неудач и радость побед. Сотни тревожных дней и ночей провел он на фронте, участвовал во многих боях, Его орудие, двигаясь в боевых порядках пехоты, вело огонь прямой наводкой, в упор уничтожало вражеские огневые точки и живую силу.
Однажды подразделение, в котором служил Асеев, проходило через украинское село, недавно освобожденное от гитлеровцев. Еще дымились остовы домов. С земли ветер поднимал пепел. Кругом лежали трупы замученных врагом людей. У развилки дорог Асеев и его товарищи увидели повешенную на перекладине женщину. У ее ног рыдала маленькая девочка. «Мама, мамочка!» — кричала она. Проходя в суровом молчании мимо виселицы, воины дали клятву беспощадно мстить врагу за кровь и слезы замученных.
Высокие волевые качества, командирское умение нашего земляка наиболее полно проявились при форсировании Днепра, на подступах к Киеву.
…В землянке было тесно. Бойцы, утомленные рытьем щелей, изготовлением плота, думали каждый о своем. Огонек коптилки тускло освещал усталые лица.
Асеев — в который раз! — достал из кармана треугольник письма, шершавой ладонью натруженной руки разгладил листок. Старший сын Александр, летчик, сообщал о первом сбитом им «мессершмитте». Успехи сына волновали отцовское сердце. Приятно было сознавать, что и он не отстает от сына: артиллерийский расчет, которым он командует, в битве за Киев уже потопил немецкий катер с офицерами.
Вскоре артиллеристы заняли места у орудия. Холодом веяло от Днепра. Беззвездная, тревожная фронтовая ночь простиралась над измученной землей. По ту сторону Днепра горели деревни. А здесь, в лесу, надломленные снарядами вершины деревьев поскрипывали, словно стонали от боли.
Расчету Асеева было приказано форсировать реку первым рейсом совместно со стрелковым взводом. Артиллеристы вышли к самому берегу красивой и могучей реки. Асееву показалось, что таким Днепр был и в гражданскую войну, когда он переправлялся со своим расчетом через реку, освобождая Киев от белополяков.
Кто-то у лодки тихо сказал:
— Ой, Днепро, Днепро, ты суров, могуч,
Над тобой летят журавли…
Нет, не журавли летели над Днепром. Снаряды и пули визжали и свистели над рекой.
Бывалые, натренированные воины, понимавшие своего командира с полуслова, спустили на воду плот, погрузили пушку, боеприпасы и поплыли к противоположному берегу. Течением реки плот стало относить в сторону. Немцы усилили огонь. Снаряды и мины рвались на прибрежной земле, в реке, поднимая столбы земли, фонтаны воды. Один из номеров орудия был ранен.
Причалили под огнем. Увязая в размякшей после дождей земле, бойцы вытянули орудие на высокий берег, оборудовали огневую позицию. К расчету Асеева примкнуло шесть наших воинов — все, кто остался в живых из стрелкового взвода, переправлявшегося на лодках в одно время с артиллеристами. Асеев стал старшим начальником на плацдарме. Положение осложнялось тем, что группа не имела связи с нашим берегом: во время переправы осколки снарядов порвали кабель, повредили телефонный аппарат.
Забрезжил рассвет. Фашистские самолеты обрушили на плацдарм смертоносный груз. Советские воины мужественно выдержали налет. Они не понесли урона, потому что не щадя сил поработали над оборудованием позиции.
Налет был только началом. В туманной дымке показалась цепь гитлеровских головорезов. Их было свыше роты, и шли они во весь рост, непрерывно стреляя из автоматов.
— Нас «психической» не возьмешь, — сказал молодой боец, которого за голубые глаза все звали Васильком.
— Правильно, сынок! — отозвался Асеев. Он скинул с себя шинель и распорядился:
— Без команды огонь не открывать!
Нужна была несгибаемая стойкость, железная выдержка, чтобы подпустить врагов близко, бить их наверняка. И когда гитлеровцы подошли, Асеев крикнул:
— По фашистским гадам огонь!
Орудие вздрогнуло. Заговорили автоматы. Многие гитлеровцы свалились замертво, но те, кто уцелел, как очумелые, лезли вперед. Когда они приблизились на двадцать пять — тридцать метров, в ход пошли гранаты. Лишь несколько фашистов достигли плацдарма, но и они нашли здесь себе могилу.
Понесла потери и группа Асеева. На «пятачке» осталось в живых десять человек.
Отразив одну атаку, наши воины приготовились к отражению второй. Оголтелый враг пытался любой ценой уничтожить советских храбрецов. Лязгая гусеницами, стреляя на ходу, на плацдарм двинулись танки.
У щита орудия замерли наводчик Семен Смирнов, заряжающий Дмитрий Сорока. Грянул выстрел, второй. Передний фашистский танк остановился, охваченный пламенем. Вскоре сполз с оборвавшейся гусеницы и катками зарылся в землю второй танк. Из люков выскочили фашистские экипажи, но им не удалось унести ноги.
Стойкость советских воинов взбесила гитлеровцев. Из-за холма показался «тигр». Переваливаясь на ухабах, он полз вперед, чтобы раздавить своей тяжестью людей, осмеливавшихся удерживать плацдарм.
В эту минуту наводчик Смирнов склонился на лафет. Его смуглое лицо стало бледным.
— Что с тобой, Семен? — спросил Асеев.
— Рука, — простонал раненый.
Асеев встал у орудия. Иван Бродников наложил на руку Смирнова жгут из бинта.
На «пятачке», занятом смельчаками, снова забушевал огонь. Снаряды рвали землю. Над головой визжало и свистело. Ранило заряжающего Сороку. Настали страшные минуты. Казалось, стальная громадина вот-вот надвинется на огневую позицию. В этот критический момент и пригодилось огневое мастерство командира. Асеев сам заряжал орудие, наводил, вел огонь. Выбрав момент, когда танк чуть развернулся, Асеев выстрелил, снаряд впился в борт «тигра». Желтое облачко пламени вспыхнуло на броне. Огонь полез выше, охватил башню и взметнул в хмурое небо рыжие языки. Выскочивших из танка гитлеровцев уничтожили из автоматов.
Асеев выпрямился, вытер рукавом мокрое лицо.
— Братцы, будем стоять насмерть! — крикнул он своим бойцам. — Гитлеровцы не пройдут, давайте снаряды!
После схватки с «тигром» бойцы углубляли окопы, щели, подсчитывали и распределяли ограниченный запас гранат, патронов. Где-то справа все громче и громче слышалась артиллерийская стрельба. Асеев определил: еще один наш артиллерийский расчет, закрепившись на берегу, начал бой с наседавшими фашистами.
…Наступила ночь. Холодный влажный ветер пронизывал до костей, слепил глаза. Люди почувствовали смертельную усталость, буквально падали с ног. Этого больше всего боялся командир. «Только бы выстоять, не отдать плацдарм врагу», — думал он.
Перед рассветом через Днепр стали переправляться наши главные силы. Батарейцы оживились, не в силах скрыть радость, которая затеплилась в сердце. Они с честью выполнили боевой приказ, выстояли, враг не перешагнул их рубеж, несмотря на превосходство в людях и технике.
Вскоре на плацдарм прибыло стрелковое подразделение. Асеев хотел было как следует по-уставному представиться командиру, но офицер не стал слушать, обнял его.
6 ноября 1943 года части Красной Армии вступили в Киев. Среди освободителей столицы Украины был и расчет старшины Асеева.
Указом Президиума Верховного Совета СССР Федору Константиновичу Асееву за героизм, проявленный при форсировании Днепра, было присвоено звание Героя Советского Союза. Все другие защитники плацдарма были награждены орденами.
Наши войска с боями продвигались вперед, изгоняя фашистских захватчиков с родной советской земли, помогая другим народам освободиться от гитлеровского порабощения. Во многих боях участвовал артиллерийский расчет старшины Асеева. На его боевом счету числился 41 уничтоженный фашистский танк.
Асееву не довелось дойти до Берлина. В одном бою вражеская мина разорвалась рядом с огневой позицией орудийного расчета, которым он командовал. Сильная взрывная волна отбросила его в ров. Когда, превозмогая боль, он через некоторое время открыл глаза, то увидел санитара, державшего в руке его каску…
Тяжелая контузия, открывшаяся старая рана вынудили бывалого воина покинуть строй.
Возвратившись домой, Асеев не стал ждать пока окрепнет здоровье. По рекомендации райкома партии он возглавил колхоз, включился в борьбу за хлеб, в котором так нуждалась страна. Вскоре к его боевым орденам прибавилась медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.».
С. Левинсон, 1960 г., Рассказы о героях
Все трое были достопримечательностью взвода. И хотя ни тот, ни другой и ни третий «языка» не брал, все-таки мы единодушно считали их равноправными разведчиками…
Ягненок появился у нас во время бомбежки в каком-то селе. Насмерть перепуганный, он вскочил на тачанку и забился под тулуп — наверное, посчитал его за мать. А из-под тулупа вылез, когда мы были уже далеко от села, в поле.
— Ребята! Смотрите, кого фриц сбросил нам вместе с бомбами! — визжал от восторга Дудка.
Ягненок с детским любопытством смотрел на пацана, наклоняя голову то на один бок, то на другой. Потом взвился на дыбки, поджав передние ножки, и нацелился выпуклым ребячьим лбом в Дудку — он уже забыл о бомбежке и только что пережитом страхе, ему хотелось играть.
Ребята окружили тачанку, и началась возня с ягненком — они тоже забыли о бомбежке, забыли, что находятся на фронте, а не в колхозной кошаре.
Ягненок бесстрашно сиганул на землю. Сделал несколько скачков в сторону и навострил уши. Ребята, растопырив руки, подступали к нему. Но он, шустрый и ловкий, проскакивал между ног. Выскочит из круга, остановится и смотрит на нас вызывающе озорно.
— Найшлы забаву, як той дурень цацку! — раздался вдруг отрезвляюще спокойный голос старшины. — А вы. оболтусы, пытали его, чи ив он сегодня шо-нибудь, чи ще ни?
— Правда, ребята, может, он голодный?
Кто-то потянул с тачанки клок сена, кто-то накрошил на ладонь хлеба и стал протягивать ему.
— Геть, дурни! Вы ему мьяса шмат дайте, а после ще цигарку… Ну и бестолковый народ!.. Ему молока треба. Бачь, який вин махонький. А вы ему сина!..
— Старшина, а сахар он будет?
— Сахар? — Федосюк задумался. — Должон. Ежели, конечно, приучен. Тильки навряд ли. Пид нимцем люди-то отучились сахар исты, а не то скотиняка…
Ягненка довольно быстро «приучили» есть сахар и, ко всеобщему удивлению… махорку. Тут, правда, дело чуть не дошло до скандала: половина взвода считала, что он отравится табаком, а другая утверждала, наоборот, что они, бараны, любят махру…
Поступил приказ двигаться дальше. Запихивая за пазуху по горбушке хлеба, мы побежали вперед. Кто-то крикнул:
— Старшина! Ягненка никуда не девай! Пусть в тачанке ездит!
— Ты шо, мени командир, чи шо — приказываешь, — бурчал Федосюк. Но тут же согласился: — Хай издэ… Все Дудке забава будэ…
Большое село, в которое мы только что вошли, было безлюдно — то ли гитлеровцы угнали всех жителей, то ли они сами разбежались по окрестным лесочкам, а может, попрятались по погребам. Мы вдвоем с кем-то наткнулись среди пустынной улицы на корову, бредущую с распухшим выменем. Переглянулись (а оглянуться не догадались) — и поняли друг друга. Я ухватил корову за рога, а товарищ подобрал немецкую каску, выдрал из нее внутренности и пристроился под вымя.
И вдруг из-за угла кавалькада во главе с каким-то полковником.
— Эт-то что за мародеры?!
Мы вытянулись в струнку.
— Никак нет, товарищ полковник! Ягненок вон там маленький, молочка ему надо, помрет.
Он глянул на наши черные финки. Сбавил тон.
— Чьи разведчики?
Из свиты выехал наш ПНШ.
— Мои, товарищ полковник.
— Хор-рошим делом они у вас занимаются! Наказать! — И двинулся дальше.
— Слушаюсь, товарищ полковник!
Начальник разведки удивленно уставился на нас: знал, что, когда разведчики, оторвавшись от своей части, долго идут одни, иной раз по недавней мальчишеской привычке и залезут к кому в погреб, выпьют по кринке молока. Но чтобы посреди улицы корову доить…
— О каком ягненке тут плели? — нахмурился он.
— Правда, товарищ капитан. Ягненок приблудился вчера, маленький такой, хорошенький. Федосюк говорит, молочка надо ему…
— Молочка-а на-до… Тот старый байбак чему учит ребят! — Он никак не мог настроиться на ругательный тон, настолько был ошарашен. — А чего рты разинули? Почему не видели подъезжающих?
— Товарищ капитан, она не дается, вымя раздуло, брыкается.
— Брыкается… Стыдобушка на всю дивизию! Разведчики! Расшеперились посреди улицы с коровой — до-оят! Тьфу!.. Теперь глаз никуда не показывай… — И вдруг потише добавил: — Ну, уж если такое дело — не могли, что ль, в пригон загнать?
— Товарищ капитан, фрицев вон еще видно — думали, какой дурак вперед нас попрется…
— При чем тут дурак? Командир дивизии новый, знакомится с обстановкой… В общем, вот так: передайте лейтенанту, что я приказал держать вас в головном дозоре до… до морковкиного заговенья.
— А мы и так оттуда не вылазим.
— Поняли?
— Поняли…
Мой напарник в сердцах пнул корову, бросил свой «подойник», и мы побрели вперед.
А вечером будто ненароком капитан завернул к нашей тачанке. Посмотрел на ягненка. Поиграл с ним. Словно между прочим, спросил старшину, достал ли он молока. Потом вытащил из-под вещмешков свой чемодан, извлек из него две банки сгущенки.
— Про черный день держал, — протянул он старшине. — Водой разбавишь. Только кипяченой…
— Нас учить не надо, товарищ капитан. Сызмальства со скотиной дело имеем. — Старшина подержал банки на широкой заскорузлой ладони, протянул обратно. — Положите назад. Свои найду.
У нашего старшины была особенность: с начальством всегда говорил чисто по-русски.
Ягненок с удовольствием уплетал сладкое молоко. К когда Дудка выпросил у тетки кружку молока, он попробовал и отвернулся. Пришлось подслащивать.
Теперь в обязанности Дудки входило в каждом селе брать ягненка на руки и выпрашивать у теток «кружечку молочка». Те удивленно смотрели на странных просителей и не отказывали.
С тех пор среди штабного обоза наша тачанка выделялась — на самой верхотуре сидел завернутый в тулуп ягненок. Он с детским любопытством таращил глаза на все окружающее и время от времени подавал голос — блеял, как ребенок плакал.
Через неделю старшина взмолился:
— Хлопчики, пошукайте соби другу забаву. Невмоготу бильш: вин прудит кажинные пьять минут, тулуп вже надиты нэ можно…
Ребята ржали:
— А ты пеленки ему сделай…
— Горшок ночной вози…
Однажды кто-то из ребят принес снятый с пленного офицера железный крест с муаровой черно-красной лентой и подкинул на ладони перед старшиной. Тот замахал рукой:
— Ты шо мэни туточки усякую мразь таскаешь? Иды, иды отсель з этой побрякушкой. Я нэ пидрядывся возыть погань.
А ребята уже тащили барашка. Поставили его на передок тачанки. Он обрадованно крутил головой (уже знал всех, не дичился), нетерпеливо топал копытцами по кожаному сиденью.
— За личную храбрость при бомбежках и примерное поведение на марше лучший друг и соратник старшины Федосюка баран Борька награждается железным офицерским крестом…
Ребята закричали «Ура!», стали кидать вверх шапки. Ягненку повязали орден на шею, и он вдруг заблеял.
— Гля, ребя, «спасибо» говорит!..
— Не «спасибо», а «Рад стараться!»…
— Тю-ю, дурни! — не вытерпел, вмешался старшина. — Хиба ж можно надсмехаться над бессловесною скотинякою?
А баран во всю прыть скакал по уложенным на тачанке вещам. Дудка визжал и бегал вокруг повозки, старался схватить ягненка за вздернутый торчком хвостик. Вдруг ягненок замер, расставил массивные крепкие ножки и пустил струю на чей-то вещмешок.
— Во гарно! — засмеялся старшина. — Хай бачуть, яку шкоду вин робыть кажинный день.
— Ничо-о, — успокаивал Дудка, — просушим…
Дудка объявился у нас глубокой осенью сорок третьего на дальних подступах к Житомиру. Старшина на следующий день рассказывал:
— Бачу, хлопчик с-пид угла выглядае. И бильш не на мэнэ, а на кухню смотрит.
— А чего ему на тебя смотреть? Подумаешь, удовольствие!
Словом, старшина приголубил хлопчика, «нагодував», выяснил, что у него ни отца, ни матери нет и что направляется он в соседнее село к тетке. Старшина предложил свой экипаж к его услугам. Тетки в селе не оказалось. Да и как она могла жить там, если ее вообще не было, не существовало на свете! Дудка признался в этом. Так он остался у нас. В каком-то селе за кусок сала хозяйка перешила солдатскую обмундировку. Нет, у нашего Дудки не было ладно подогнанного кителя, маленькой шашечки. Федосюк не отличался франтовством. Он одел Дудку в немного выцветшую и немного длинноватую, «на вырост», хлопчатобумажную гимнастерку, в такие же штаны и женские армейские ботинки с обмотками. Не так красиво, зато прочно и тепло. Шапку перешивать никто не взялся, поэтому Дудкина голова влезала в нее вместе с ушами и чуть не с носом…
Потом, никому не докладывая, ни у кого не спрашивая разрешения (старшина говорил, что это его испытанная хитрость), Дудку в удобный момент зачислили на довольствие. И когда начальник штаба полка спросил, откуда у нас мальчонка, все сделали удивленные глаза:
— Как откуда? Наш. Давно у нас…
Первые дни Дудка дичился, жался к Федосюку, называл его «дядькой». Тот бурчал:
— Який я тоби дядько! Я — товарищ старшина. В армии дядькив немае…
Постепенно он освоился. Водил коней на водопой, чистил картошку на кухне. Начал уже проказничать: чтобы покататься подольше верхом, возьмет отпустит одну лошадь, а на второй гоняется за ней, «ловит». Пока не натешится — не приезжает с водопоя. Но скоро Федосюк разгадал его хитрость. Начались поучения и нравоучения, которые в основном сводились к тому, что «на билом свите ще не родылась людына, яка б перехитрыла Федосюка…»
Дудка отъелся, отоспался, и ему стало скучно плестись в штабном обозе с Федосюком. Когда появился ягненок, он обрадовался больше всех. Теперь они вдвоем встречали нас всякий раз, когда мы возвращались, — оба обрадованные бежали нам навстречу, оба ждали гостинца. И мы старались не оплошать — приносили то трофейную шоколадку, то конфет. Дудка усаживался на тачанку, ягненок вскакивал к нему на колени, упирался, передними копытцами ему в грудь, и они попеременно откусывали от одной шоколадки.
Дудка давно просился с нами в головной дозор. Заряжать диски, разбирать и собирать автомат, стрелять мы его учили, а вот взять с собой никак не решались. На фронте обстановка переменчива — не знаешь, что случится через пять минут.
И все-таки однажды рискнули, несмотря на категорические возражения старшины. Малец напялил свой не испачканный еще маскхалат. Пошли. Привычным гуськом растянулись. Дудка замыкающим.
В полдень пригревало солнце. Снег уже покрывался ноздреватой корочкой. Степь оживала птичьими голосами, вот-вот весна навалится. На горизонте далеко впереди чернели колонны гитлеровцев. Мы их не торопили.
К концу дня показалось село. Подошли ближе. Остановились. Противник мог остаться в нем ночевать. Достали бинокли, у кого они были, осматривали пустынные улицы — вроде не видать. Через село протекает Южный Буг. Вероятнее всего, отступающие ночевать будут на противоположном его берегу. И все-таки решили послать двоих на разведку. Те подкрались к крайним хатам. Высмотрели. Потом дальше по улице. Машут: никого нет, можно идти.
В крайней избе достали из вещмешка федосюковские запасы, перекусили. И двинулись в глубь села.
Шли осторожно от хаты к хате. Кое-где попадались местные жители. Расспрашивали их об оккупантах. В один голос говорят: засветло еще прошли. И все-таки, когда стали подходить к центру села, рассредоточились — вытянулись в цепочку, двигались по огородам вдоль берега. Дудка шел крайним к избам. Ему наказали: в случае чего — ползком в ближайший двор и отсиживаться там, в бой не вступать.
Заметно темнело. Мы вышли в последний огород — впереди виднелись дворы главной улицы. Напряжение росло. И вдруг на левом фланге, где шел Дудка, раздались голоса, женский крик, а затем короткая автоматная очередь. И сразу наступила тишина.
Все кинулись туда.
Стоит Дудка с опущенным автоматом, растерянный, перед ним низенькая перепуганная женщина.
— В чем дело?
— Кто стрелял?
Никто из них слова сказать не может.
— Дудка, ты стрелял?
Он кивнул молча.
— Никого не убил?
Он показал стволом автомата на мертвую собачонку.
Кое-как выяснили. Невысокая женщина — местная учительница. Увидела нас, обрадованно закричала: «Наши пришли! Наши пришли!», выскочила навстречу и кинулась обнимать первого попавшегося. Им оказался Дудка. Она обхватила руками его за шею, стала целовать. А он растерялся, нечаянно нажал на спусковой крючок…
Женщина первой обрела дар связной речи.
— Ой, да что вы беспокоитесь! Жалко, конечно, собачонку, но могло быть хуже. Просто молодой человек от неожиданности растерялся… Я виновата, я… — И уже окрепшим голосом: — Товарищи, дорогие, заходите, пожалуйста! Давно вас ждем! А сегодня так все глаза проглядели. Заходите поужинать! Приготовили, ждем вас, дорогих освободителей наших!
Мы зашли лишь на минутку, чтобы оставить Дудку, а сами решили обследовать село до моста.
Это обследование против ожидания затянулось. У моста наткнулись на небольшую колонну немцев, отбили обоз из двух десятков подвод, груженных фуражом. К учительнице вернулись глубокой ночью и застали такую картину: в прихожей лицом в передний угол с поднятыми руками сидел немецкий унтер, а у дверей — Дудка на табурете с автоматом наизготовку. Нас он встретил плачущим голосом:
— Ну что вы так до-олго?..
Потом, уже за столом, после первой стопочки крепчайшего первача мы узнали, как все произошло.
Едва мы ушли от учительницы, прибежала соседка.
— Мария Петровна, чи мэнэ поблазнылось, чи на самом диле — будто наши прийшлы.
— А что у тебя случилось?
— Да з вичера забежал який-то немец, каже, шо вин хранцуз, и шоб я сховала его, а потом шоб покликала наших, як придут… Они уси хранцузами та тальянцами прикидываются, як припре…
В это время из горницы вышел в белом маскхалате с автоматом на шее Дудка. Росту, росту не хватало ему в эту минуту — а так чем не разведчик! И даже черная финка на поясе.
Тетка обрадовалась:
— Хлопчик, милый, пийдымо, заарестуй его, шоб не лякал мэнэ. Заарестуй. Пийдымо, милый…
И Дудка пошел. Пошел и привел унтера.
А тетка прибежала следом, восхищенно смотрела на Дудку, хлопала себя по бедрам и тараторила:
— И скильки ж тебе рокив, хлопчик, шо ты такий малый, а вже в армии?
— Тринадцать.
— Ой, лышенько! Это вже з тринадцати зачалы браты в армию?
— Не-е… Я сын полка.
— Який, який сын?
Все это нам передавали в лицах за столом хозяйка и ее соседка. Она гладила Дудку по голове и подсовывала ему поближе тарелку. Рядом с Дудкой сидел пленный. Он и в самом деле оказался французом. Мы его угощали самогоном. Он вежливо улыбался, но пил со страшными судорогами. Потом достал губную гармошку и заиграл «Марсельезу»…
Несмотря на глубокую ночь, народ в избе все прибывал и прибывал. Уже была забита прихожая, и люди толпились в горнице.
До утра мы глаз так и не сомкнули — отвечали на вопросы женщин, разговаривали со стариками о положении на фронтах.
А днем я видел, как блестели у Дудки глаза, когда он что-то рассказывал на ухо старшине. Тот нагнул голову, слушал внимательно, одобрительно кивал, и теплая отцовская улыбка блуждала на губах…
Старшина Федосюк достался нам в наследство от прежних поколений разведчиков. Может, он во взводе даже со дня его основания.
В армейских подразделениях старшина — это начальство не малое. У нас же он не был начальником, он был нашей доброй няней. Случалось особенно в распутицу, не подвезут боеприпасы, а чаще всего продукты. Другие подразделения бедствуют. У нашего старшины всегда есть в запасе, всегда он все предусмотрит. Он был очень запаслив. В его, казалось, бездонной тачанке чего только не хранилось!
Помню такой случай. Дивизия только что вернулась с формировки, приняв пополнение. Первое же освобожденное нами село противник начал бомбить. Мы разбежались по огородным канавам. Федосюк в ограде держал перепуганных лошадей. И вдруг бомба ахнула совсем рядом. Я высунулся из канавы, подумал: все, погиб наш старшина. Смотрю, нет, стоит между конями и держит их под уздцы. Бомба угодила в соседний двор.
Не успели еще скрыться из виду гитлеровские бомбардировщики, он уже кричит:
— Дудка, затапливай печь!
Нас он никогда не заставлял работать по хозяйству — видимо, считал, что с нас достаточно нашей основной работы. Но мы, как правило, помогали добровольно. На этот раз начали заступаться за Дудку.
— Какую тебе печь? На дворе теплынь.
— Только что пообедали, старшина. Ужинать неизвестно где придется…
— Во-во, уси вы таки: набил утробу и думает, шо вин бильш исты не захочет. Давай таскай дрова, чем руками махать. И Дудку мне не деморализуй! Забыл, як в тылу на одной пшенке сидив?
Через несколько минут старшина уже разделывал убитую при бомбежке свинью, бурчал под нос: «Паразит, скилько свынэй побив. Така теплынь, пропадэ мьясо…» Он не переносил, когда что-либо пропадало бесполезно.
Вскоре огромный чугун — в обхват не втиснешь! — доверху набитый салом, стоял в печи. Старшина бегал по соседним хатам, собирал миски. Мы посмеивались:
— Уж не думаешь ли ты весь полк кормить из этих чашек своим салом?
— Нэ своим, а свинячьим. А ты ежели бестолковый, то используй свое хлебало тилько по назначению, а глупость свою услух через него не показывай.
Наконец чугун с топленым салом вынули на шесток. Старшина с Дудкой в сенях домывали последние миски. В это время кто-то из ребят полез в печку за угольком, чтобы прикурить, и — надо ж такому случиться! — опрокинул чугун. Сало расплеснулось по всему глинобитному полу избы. Старшина мгновенно очутился на пороге.
— Сто-ой!! — заревел он, как комбат на поле боя, останавливая отступающих. — Никто нэ ходыть! Ни туды, ни сюды нэ ходыть!..
— Как «нэ ходыть»? Нам же отправляться на передовую пора, — кричали ребята из горницы.
— Нэ ходыть! Кого приспычело, хай через викно лизе… А туточки нэ ходыть! Хай застыне… А посля соскребу и заставлю вас жрать цэ сало…
Дудка после по секрету рассказывал, что старшина снова перетопил сало, разлил по мискам и, чтоб оно быстрее застыло, расставил их на завалинке. Сам всю ночь ходил вокруг избы, сторожил.
Готовил он нам по-крестьянски вкусно, питательно. Сам обычно пристраивался с краешку. Вяло пожует, пожует — и наелся.
— Ты чего так мало ешь? — спрашивал кто-нибудь.
— Тэбэ стесняюсь. — И вдруг вызверится: — А ты чего заглядаешь по чужим чашкам, кто скильки исть? В своей не оставляй. Поросенка не возимо, шоб объедки твои скармливать…
Не оценивали мы тогда всех этих забот. Вернешься с передовой, наешься и — спать. Даже о самом старшине Федосюке почти ничего не знали — он не рассказывал, а мы как-то не догадывались поинтересоваться.
Иногда старшина напивался. Редко, правда, это бывало. Однажды начальник разведки полка застал, когда мы укладывали его на тачанку. Думали, разгон устроит. Но он постоял над ним, покачал головой:
— Семья у него погибла в оккупации… Железный человек. А вот тоже, наверное, иногда душу облегчить надо, разрядиться…
После этого мы по-другому стали смотреть на нашего старшину. Он заметил сразу.
— Шо цэ таке робыться з вамы? — насторожился он. — Уси яки-то вежливы, антиллигенты… Поди, нашкодылы где-то?..
Когда он пил, то ставил около себя Дудку и поучал:
— Ще нэ родылась така людына, яка могла бы перехитрить Федосюка!.. — И тыкал пальцем в сторону штабной кухни. — Боны хотели, шоб разведчики годувалысь в общей кухне. Шиш! Там оглоедив ого скилько! А мы — сами! Мы завсегда усе маемо, бо не родылась ще така людына…
Дудка шептал нам на ухо:
— Почему он говорит, что он хитрый? Он совсем не хитрый, а добрый…
Со старшиной Федосюком я прошел от Киева и почти до Львова. Много хорошего сделал он ребятам — незаметно, исподволь старался облегчить нашу фронтовую жизнь. И если они с Дудкой остались живы, то, наверное, уехали вместе после войны на родину к Феаосюку под Винницу — старшина еще при мне собирался усыновить мальчонку.
Живут, наверное, где-нибудь сейчас, нянчит наш бывший старшина внуков. А может, еще и работает в колхозе, баранов выращивает…
Вот и весь мой сказ о ягненке, Дудке и старшине Федосюке.
Георгий Васильевич Егоров, «Книга о разведчиках», 1973