Подростки игнорировали веселую возню и слонялись у подъезда. Несколько мальчиков шумно обсуждали видео на телефоне, неторопливо катали мяч. Неподалеку шептались две школьницы, косились на компанию, не решаясь присоединиться. Их негромкое воркование прерывалось щелканьем розовых жвачных пузырей. Прямой взгляд звенел пустотой. На гладком лбу еще не успели пролечь борозды тоски и напряженной мысли. Большие младенцы, которые вот-вот оступятся.
В суете весеннего дня никто не заметил появления из-за угла грузной фигуры. При ближайшем рассмотрении она оказалась вовсе не грузной, а просто сгорбленной и тщательно одетой. Древняя старушка в подпоясанном ветошью пальто, настолько старом, что цвет его поистерся — ни коричневый, ни бордовый. Старушка в сморщенных колготках дефицитных времен и разношенных полусапожках. Ее образ дополнял истерзанный шерстяной берет и пухлая сумка на колесах. Слишком тяжелая сумка громко постукивала по бугристому асфальту.
Когда непосильный воз докатился до подъезда, подростки перебрасывались шутками и хрипло гоготали. Один из мальчиков метко выпнул мяч. Тот ударился о стену дома и прикатился обратно под звуки хлесткой брани. Старушка не заметила, искала негнущейся рукой ключи. Между двумя подростками завязалась борьба. Когда остальным надоело наблюдать их драку, костлявый мальчик с серыми сальными волосами с размаху ударил по мячу с боку. Он не рассчитал силу, и мяч обрушился на оставленную без присмотра котомку на колесах.
Та упала и обнаружила миру свое нехитрое содержимое: диски консервных банок, буханка хлеба в целлофановом пакете и яблоки очутились у заплеванной подъездной лавки. Раздался бурный взрыв смеха, мальчики толкали друг друга, поддразнивали и давились смешками. Яблоки оказались у ног старухи. Она неказисто присогнулась разглядеть, комичная поза еще больше рассмешила весельчаков. Девочки тоже смеялись, прикрыв рот, и с восторгом смотрели на ловкого мальчика, создателя курьеза. Когда старуха принялась собирать рассыпанные продукты, компании и след простыл.
Одна школьница не торопилась домой, мяла пальцами жвачку и оглядывалась — искала, куда прилепить. Обернувшись, девочка увидела, как тележка с продуктами и ее обладательница скрылись в подъезде. Вдруг под скамейкой что-то сверкнуло. Школьница пригляделась. Это была новая консервная банка, забытая полуслепой хозяйкой. Наверняка банка укатилась под лавочку, и старуха не заметила ее.
Пропажа аккуратным кругляшком покоилась среди окурков и пивных бутылок. Девочка замерла в нерешительности. Почему-то стало неловко уходить теперь, когда она обнаружила эту консервную банку. Крышка банки таинственно поблескивала в куче мусора. Школьница все смотрела на нее, и странное чувство покалывало изнутри. Поколебавшись, девочка подобрала банку и забежала в подъезд в надежде догнать старушку.
Огляделась, боязливо зашагала вверх по ступенькам. На втором этаже лязгнула дверь, мелькнула старушечья рука. Девочка сжимала холодную жестяную банку — обычные дешевые консервы с блеклой этикеткой. Медленно поднялась на лестничную площадку и оказалась перед старой исцарапанной дверью. Нажала на звонок. Прислушалась. В квартире не последовало ни единого звука. Негромко постучала. И вновь подъездная тишь. Пришлось постучать громче. Когда школьница уже отслеживала пути отступления во мраке пошарпанной лестничной клетки, в квартире послышались шорохи. Девочка испугалась и захотела удрать, но ее остановил старушечий голос:
— Кто та-ам? — с недоверием интересовались по ту сторону двери.
— Э-э… Да я просто отдать хотела вот… — растерялась, неловко демонстрируя свою находку в дверной глазок.
— Кто-о? — медленно переспросила старушка, силясь расслышать своего посетителя.
— Вы забыли консервы, — громко сказала школьница, чуть наклонившись к двери.
— Я забыла? — снова спросили за дверью.
— У вас выпали консервы из сумки! — девочка почти перешла на крик и вплотную прислонила к дверному глазку жестяную банку.
Наконец старый замок щелкнул, и через целую вечность показалось лицо хозяйки квартиры. Эта была та самая старушка, растерявшая свой скромный продуктовый набор у подъезда. Она уже успела снять пальто и предстала перед школьницей в растянутом вязаном жилете с карманами. Увидев консервы, она всплеснула руками.
— Это где же я их оставила-то? Где забыла-то? — но не успела девочка ответить, как старушка шире раскрыла дверь и пригласила войти, — да что ж вы стоите, заходите-заходите.
— Нет, мне идти надо, — мялась у порога школьница, теребя в руках злосчастную консервную банку.
— Ой, да заходите, что там стоять, сейчас я вас угощу, я же с магазина.
— Да не нужно, спасибо, я пойду, наверное, — ответила девочка, но старушка не услышала или проигнорировала ее слова. Со скоростью вдумчивого шахматиста она направилась на кухню, где лежало несколько кульков с покупками. Школьница переминалась с ноги на ногу, раздражаясь на медлительность старухи и подыскивая глазами поверхность, где бы оставить свою находку и незаметно уйти.
Девочка обратила внимание на ветхость небольшой квартиры, обставленной просто, по-советски. Виднелась маленькая спальня с аккуратно заправленной кроватью. С другой стороны коридор упирался в зал, откуда величественно выглядывал шкаф с необъятным количеством книжных полок. Дешевый линолеум самой обывательской расцветки выглядел вымытым, а кухня и вовсе казалась приветливой. Тем не менее школьнице хотелось как можно скорее покинуть квартиру незнакомого человека: слишком уж странная история вышла, увидит еще кто, потом в школе от вопросов не отделаешься.
Порывшись в пакетах, старушка достала несколько конфет.
— Как тебя зовут? — спросила она, ковыляя из кухни.
— Саша… — неуверенно ответила девочка.
— Саша, возьмите, возьмите, — сказала старушка, протягивая угощение в обмен на консервную банку.
— Я не хочу, — ответила школьница и попятилась к двери. Но старушка успела заложить конфеты ей в руку.
— Бери, с уроков-то голодная.
Школьница не слишком внятно ответила «спасибо» и выскользнула из квартиры. Когда она уже была на ступеньках, старушка окликнула ее и негромко сказала:
— Вы приходите еще… Ко мне ведь уже очень давно никто не приходил.
Саша едва заметно кивнула и почти бегом бросилась из затхлого подъезда на свежий воздух. Она вдохнула его полной грудью, ощутив едва уловимый аромат скорого тепла. На душе почему-то стало хорошо и спокойно.
Дома
Следующие несколько дней Саша не вспоминала о странном знакомстве. Никто не видел, как она входила и выходила из злополучного подъезда, и можно было вернуться к повседневным делам. А именно к отсиживанию уроков в школе и общению с приятелями, которые прогуливали занятия во дворах. Ребята из классов постарше брали пиво, но Саша никогда не пробовала. Она дала себе слово.
Бесцельные хождения по дворам и, когда находились деньги, торговым центрам, позволяли приходить домой позже. Девочка каждый раз с неохотой возвращалась из школы и при расставании с приятелями впадала в мрачное расположение духа.
Угасал очередной серый день. Саша попрощалась с подружкой и вяло двинулась в сторону дома. Солнце то пригревало, то пряталось за тучи, и тогда ледяной ветер целился прямиком в шею. Зеленый подъезд и черная железная дверь. Девочка как можно тише открыла ее и бесшумно наступила на грязную половую тряпку в коридоре. Первым делом она осмотрела кухню. Из желтого коридора та казалась темной и пустой дырой. Тогда школьница вздохнула с облегчением и принялась раздеваться.
— Пришла-а! — раздался издевательски протяжный оклик из темноты. Саша вздрогнула и поторопилась раздеться. В зале, развалившись в кресле, сидел ее отец. Девочка не сразу заметила его угрожающую фигуру в темноте.
— Са-ша! — окрикнул он. Школьница не отвечала. Ее лицо напряглось, а руки быстро расшнуровывали ботинки.
— Са-ша! — повторился окрик. — Иди сюда… — дочь не слушалась, и он начал свирепеть. — Сюда иди, я сказал! — рявкал он, язык запинался о каждую согласную. Саша наконец закончила с одеждой, схватила рюкзак и быстро скрылась в маленькой спальне. Плотно закрыв дверь, она тихо выдохнула.
Весь вечер она боялась, что отец вломится к ней, будет приставать с пьяными разговорами и стучать кулаком по столу. Иногда он садился, смотрел в упор мутным взглядом и говорил:
— Не моя ты дочь, Сашка, — губы его при этом с трудом справлялись с согласными. — Ты такая же, как мать твоя. Злая. Не-бла-го-дар-на-я, — последнее слово он любил больше всего и повторял так часто, как только мог. Поначалу от этих разговоров у девочки наворачивались слезы, а он все говорил и, вконец рассвирепев, кричал: «Не ной, когда я с тобой разговариваю!»
Потом она почему-то перестала плакать. Детская любовь была навсегда уничтожена пьяными признаниями. Каждый раз, когда отец пьяным заходил в ее комнату, разъярялась больше, чем он, швыряла на пол тетрадки, кричала до хрипоты: «Выйди! Отстань!» Закрывалась в ванной, пока отец не прекращал тарабанить в дверь. В такие дни девочка подолгу сидела на холодном кафеле, отколупывая старые коричневые плитки от пола и прокручивая в голове тайные мысли и полные ненависти мечты, за которые не-бла-го-дар-ны-е дети по предписанию должны попадать как минимум в ад.
Сегодня ей повезло. Он уснул в кресле, так и не начав свой монолог. Благодатная тишина прервалась, когда в коридоре хлопнула дверь. Сейчас же были закрыты все вкладки с YouTube, а с полки схвачен первый попавшийся учебник. В доме зажегся свет.
— Поглядите только на него! — взвизгнул голос в зале. — Встава-ай и иди отсюда! — вслед за криками послышалось недовольное мычание и сильные хлопки. Саша знала — сейчас мать вытолкает его в ванну, а потом обязательно зайдет проверить, делает ли девочка уроки. Последовала раздраженная ругань. Через несколько минут дверь в комнату распахнулась. В проеме показалась худая женщина с изможденным серым лицом.
— Чем занимаешься?
— Уроки делаю, — ответила школьница, сжимая в руках учебник.
— Сядь нормально, — последовало холодно. Саша тут же спустила ноги со стула и подвинулась вплотную к столу. Дверь закрылась.
Еще немного тишины.
Другие чувства
Последний урок длился бесконечно долго. На доске белел список упражнений с пометками «пис» или «уст». Саша добралась только до второго «пис». Глаза стекленели, голод вдавливал живот внутрь, по всему телу разливалась слабость. В духоте класса шелестели тетрадные листы, раздавались шепотки и приглушенный хохот. Грузная учительница временами отрывала взгляд от тетрадей и сверлила шумевших глазами, полными усталости и холодного презрения.
— Я не поняла, Пудко, ты закончил все? — спросила она с нескрываемым раздражением.
— А что я-то? — промычал мальчик на второй парте, с трудом сдерживая приступ веселья.
— Рот закрой свой, — дала команду учительница.
Саша несколько раз прочитала условия задания, но слова и цифры растворялись в ее усталости. Она смотрела в тетрадь, и отросшие волосы свисали крашеными черными кончиками, закрывая лицо. Девочка принялась елозить на стуле. Спустя несколько вечностей прозвенел звонок. Всеобщий вздох облегчения был слишком громким, чтобы учительница не могла его не заметить.
— Так, сели все, — сказала она тембром настройки старого контрабаса. Класс вяло повиновался, тая в глазах искорки ненависти, которые позже доведут учителя до сердечного приступа. — Записываем домашнее задание.
Саша записала все на бегу и торопливо выскочила из нестерпимо душного класса. Сегодня она почти весела, а причина — несколько сложенных пополам купюр «на обед» в маленьком тряпичном кошельке. Вместе с одноклассницами девочка направилась в местный супермаркет. В разгар рабочего дня он пустовал. Громко переговариваясь и дурачась, подростки разбежались по магазину.
Школьница обошла подружек, шептавшихся у полки с пивом, и задержалась у шоколада. Совсем рядом замаячило нечто знакомое. Присмотревшись, девочка обнаружила сумку на колесах — жалкую и одутловатую. Саша сразу ее узнала. Вскоре показалась и хозяйка сумки, она близоруко щурилась у полки с подсолнечным маслом. Школьница спряталась, ей не хотелось вновь столкнуться с назойливой старухой. Девочка выбрала несколько шоколадок и присоединилась к гомонившим подружкам. Они боялись покупать пиво без взрослых парней, бравших эту грязную работу на себя.
Компания подошла к кассе. В то же время к кассе напротив прикатила свою тележку старушка. Она медленно достала кирпичик хлеба, самое дешевое подсолнечное масло подозрительно темного цвета и сосиски, которые обычно скармливают котам. Саша пыталась не смотреть на знакомую, но боковым зрением она видела старое пальто и морщинистые руки. В груди у школьницы опять неприятно кольнуло, как тогда, когда она увидела консервную банку под лавочкой. Ей почему-то подумалось, что старушка не может позволить купить себе нормальную еду. От этой мысли девочке сделалось неуютно, и она покосилась на свои покупки.
Наконец очередь продвинулась, и они оказались на кассе. Старушка уложила свои продукты в каталку и едва смогла сдвинуть ее. Теперь Саша распознала чувства, давящие на грудную клетку. Ей стало ужасно жаль позабытую миром старуху, а еще почему-то стыдно. В голове вдруг вспыхнула жаркая незнакомая искра. Наскоро попрощавшись с подружками, школьница выскочила на улицу и быстро догнала бабушку.
— Здравствуйте! — громко сказала девочка и испугалась своего уверенного голоса. Старушка не сразу поняла, что обращаются именно к ней. — Здравствуйте, вы меня помните? — Саша наклонилась чуть ближе к неприглядному пальто. Старушка обернулась и какое-то время вглядывалась в смутно знакомую фигуру.
— Ой, моя милая-я! — воскликнула старушка, разулыбавшись и помолодев лет на десять.
Дальше Саша не знала, что говорить.
— А я вот со школы иду. Может вам помочь везти? — спросила она, желая быть полезной.
— Да ну что вы, — отмахнулась старушка.
Но школьница все же взяла теплую ручку тележки и покатила ее. Какое-то время они шли молча, и девочка подстраивалась под неторопливый шаг своей спутницы.
— Что же вы Саша, в каком классе учитесь? — спросила наконец старушка. Девочка удивилась, что к ней обращаются на «вы». Несомненно, если бы учителя могли обращаться к ученикам более грубо, чем просто по фамилии, они бы это делали.
— В восьмом, — ответила школьница. — А вы? Работаете? — вопрос дурацкий, но она не знала, о чем вести разговор с незнакомым старым человеком. Бабушек у Саши не было…
— Ну что вы, милая моя, какой уж тут работать! — воскликнула старушка. — Я на пенсии давно. Хожу еле-еле, кому такие работники-то нужны, — она улыбалась, но девочка расслышала горечь в этой фразе. Они медленно брели вдоль дворов и вскоре дошли до того самого закоулка у школы, где так часто коротали время наиболее беспечные из учеников. Саша с тревогой посмотрела на знакомый подъезд, но рядом с ним никого не оказалось.
Школьница тащила по ступенькам коричневую сумку в одной руке, а другой рукой под локоть вела старушку. Та нетвердо взбиралась по ступенькам, нащупывая под собой пол, будто проверяла на прочность молодой речной лед. В подъезде спутница девочки принялась беспокоиться и суетиться — спрашивала, не тяжел ли их маленький возок, просила быть осторожнее, если сумка слишком резко ударялась о ступеньку. Когда они добрались до квартиры, старушка все говорила и говорила, и Саше было неловко уйти. Ее собеседница заметно оживилась и не прекращала благодарить школьницу за помощь.
— Ну ладно, я пойду, — заторопилась девочка, едва они затащили тележку.
— Как, уже пойдете? — удивилась старушка. — Может чаю, Сашенька, как же мне вас отблагодарить?
— Да нет, спасибо, мне пора идти, — мялась в дверях девочка, отказывать было неудобно.
— Давайте я вас угощу чем-нибудь! — старушка засуетилась в поисках кулька с конфетами.
— Да не нужно, спасибо, до свидания! — школьница попятилась к ступенькам.
— Вы заходите как-нибудь, заходите, — с надеждой проговорила старушка, выглядывая из-за двери, — заходите…
Саша бодро зашагала по улице, на ходу откусывая большие куски вкусного шоколада. Беспомощное «заходите» словно эхо пульсировало в голове.
В гостях
Неделя шла за неделей, весна разгоралась, предвещая пожар из красных тюльпанов на клумбе по пути из школы домой. Саша могла бы радоваться приятным теплым дням, но от пьяных криков дома и нестерпимой череды домашних заданий мир тускнел. Старушка не показывалась ни в магазине, ни у подъезда, и девочка забыла про странное знакомство. Ей хотелось, чтобы учебный год поскорее закончился вместе с разговорами учителей о никчемности кучки подростков из ее класса и ненавистной химией. Но потом вспоминала, что придется проводить каждый день дома вместе с родителями, и от этой мысли вся сжималась, слабела и мрачнела. Целое лето дома, когда друзья разъедутся на море и за границу, а Саша останется слушать, как они с отцом поступательно и целенаправленно доводят мать до инфаркта. Нет, так жить невозможно. Придя к такому выводу, девочка громко вздохнула, чем вызвала недовольный взгляд учительницы и подозрительный — одноклассниц.
Она снова увидела старую знакомую, когда встрепанная и недовольная рывком распахнула дверь магазина. На улице накрапывал дождь, и так не хотелось никуда идти, но после долгих препирательств с матерью Саша все-таки оделась и отправилась за покупками. Старушка только что закончила беседовать с продавцом и теперь опиралась на прилавок, пытаясь уложить прозрачный пакет с лекарствами в тряпичную сумку. Она промахивалась раз за разом, все больше горбилась и нависала над своим скарбом. Оставив попытки, старушка устало замерла с пакетом в руках.
Школьница захотела позвать ее и только сейчас поняла, что до сих пор не знает ее имени.
— Здравствуйте! — приветливо окрикнула она грузную фигуру у прилавка. — Помочь вам?
Старушка рассеянно обернулась на девочку, пошатнулась и едва не упала, вовремя ухватившись слабой рукой за край прилавка. Саша испуганно спросила:
— Вы плохо себя чувствуете?
Узнав девочку, старушка засуетилась.
— Ой, Саша, здравствуйте! Да, пошла за лекарствами, давление, еле дошла. Как обратно пойду, не знаю. Мне еще когда врач прописал, а собралась только сейчас, совсем невмоготу стало, я последние две недели все лежу, — рассказывала старушка, глядя на девочку выцветшими глазами. Непослушная рука все еще сжимала прозрачный кулек.
— Э-э, давайте я вас провожу, — предложила Саша, помогая уместить пакет с коробочками лекарств в ветхой сумке.
— Правда? — по-детски переспросила старушка. — У вас, наверное, свои дела.
Школьница отмахнулась, сделала наказанные покупки и повела свою спутницу на смоченную весенним дождем улицу. Они медленно шли по тротуару, девочка поддерживала старушку и чувствовала пульсирующее тепло сухой руки.
— А как вас зовут? — спросила Саша, стесняясь собственной бестактности.
— Меня? Антонина Николаевна, — ответила старушка, и в ее голосе были слышны интонации советских дикторов, тех самых, что вместо «дождь» говорили «дожжь». Девочка заметила, что каждый шаг давался ее спутнице с трудом, тело непослушно покачивалось, кренясь то в одну, то в другую сторону.
— Саша, я вам так благодарна, спасибо. Мне помочь-то некому…
— А внуков нет у вас? — поинтересовалась девочка.
— Внуков? Нет… Сынок у меня был, — сказала старушка через паузу, и ее глаза сразу же затянуло мокрым. — Погиб он. Давно, — теперь слова, как и шаги, получались натужно, и школьница отругала себя за неуместный вопрос.
Дошли до квартиры. Тяжело дыша, старушка на ощупь добралась до старой тахты. Девочка замерла в нерешительности. Так бы и осталась стоять, но хозяйка квартиры попросила принести таблетки. Саша засуетилась, испуганно глядя на побелевшее лицо своей спутницы. На кухне она обнаружила молоко, которое растеклось по полу вокруг жалко смятого голубого пакета. Едва не наступив в лужу, школьница тихо выругалась. Она налила воды и отнесла старушке. В ванной нашлась старая половая тряпка, и девочка быстро все убрала.
Саша очнулась, когда стало темнеть. Она сидела в старом кресле, поджав ноги и ковыряя драную джинсу на коленке. Сколько времени девочка уже провела в гостях? Школьница завертела головой в поисках часов, потом автоматически полезла в карман за телефоном. Старушке стало лучше. Когда она вспоминала о былом и улыбалась, ее глаза вновь обретали цвет, как у молодых, и Саша грелась в их теплом свете. Девочка размякла в кресле и, втайне даже для себя, с интересом слушала. Старушка вела оживленный рассказ о тех днях, когда жить было хорошо. Когда у нее была семья, работа, походы в театр, вкусные обеды и ужины, но…
— …но потом, знаете, как в стихотворении у Тургенева «Все они умерли, умерли…», — прервала свой монолог старушка. — Саша, вы знаете, что у Тургенева есть стихи?
Девочка похлопала по карманам — телефона не было. Наверное, оставила его дома. Надо возвращаться.
— Нет, кажется, — рассеяно ответила в поисках куртки. — Мне пора, поздно уже.
— Подожди, подожди, я хочу кое-что найти для тебя, — опершись на руку, старушка не без труда поднялась и неуверенно направилась к шкафу. Саша уже натянула кеды, когда ее новая знакомая преподнесла ей небольшую книгу в хорошем переплете.
— Посмотри, — попросила старушка, — мне когда-то очень нравилось ее читать.
Саша уже устремилась вниз по лестнице, когда старушка опомнилась и обрушила на девочку целый поток слов признательности за уделенное время, доброту и еще за что-то, и еще, потому что лишь пожилые люди не скупятся на благодарность и искренние пожелания, словно только сейчас начали ценить драгоценный дар общения и взаимопомощи.
Было очень легко идти домой. Саша шла быстро, иногда подставляя ладони под нежный весенний ветер. Она только сейчас заметила, как прочистилось небо, словно откашлялось от столетней зимней пыли, и теперь стало таким ясным и таким голубым. Захотелось улыбнуться. Девочка осмотрела книгу. Она называлась «Стихотворения в прозе». Название показалось ей нелепым.
Ключ тихо скользнул в замке, и Саша зашла домой. Мать ждала ее у порога — серое гневное лицо с поджатыми губами. Девочка замерла, в горле застрял твердый комок.
— Ты знаешь, сколько тебя не было? — вырвался требовательный вопрос. Школьница хотела ответить, но не успела. — Я тебя погулять что ли послала? Опять шаталась с этой пьянью малолетней? Хочешь быть, как папаша твой?
— Нет, мам, честно нет… — девочка пыталась что-то сказать в свое оправдание, но мать была не на шутку раздражена и не давала вставить слово в свой монолог вопросов.
— Довольная она пришла, ты что сделала за сегодня? Уроки сделала? Шаришься где попало, мать тебя по дворам должна бегать искать? Почему телефон не взяла? С мальчиками выгуливаетесь все?
— Нет, я просто забыла взять…
— Где была, я спрашиваю тебя?
У Саши задрожали губы, но мать как будто ждала этого, и вконец рассвирепев, замахнулась на девочку.
— Мама, не надо, пожалуйста-а! — заплакала школьница и, закрывая лицо, забилась в угол. Удары приходились по рукам, спине и ногам, железная часть плойки сразу оставляла синяки, вслед ударял провод. — Ма-ма, по-жа-луй-ста, — всхлипывала девочка, пальцы, отстранявшие удары, горели огнем.
— Чтоб ты вообще домой не приходила! — женщина запыхалась, плойка выпала из ее рук на пол. Резко развернувшись, она ушла на кухню, где что-то начало подгорать.
Саша лежала в тусклом коридоре и тихо скулила, закрыв лицо ладонями, которые сильно жгло. Она хорошо знала: если плакать громче, мать вернется и заставит ее замолчать. С кухни доносилось бряцанье посуды, в зале под бормотание телевизора спал пьяный отец. Несколько минут школьница едва могла пошевелиться и только глубоко и резко вдыхала, чтобы справиться с болью. Мать не выходила с кухни. Стараясь двигаться бесшумно, девочка, как побитая собака, доползла до своей комнаты. Из сумки выпирало что-то твердое. Она посмотрела — это была книга. Саша открыла ее на первой странице.
Прощение
Саша закусила губу. Она серьезно изучала магазинный ассортимент, слегка наклонившись вперед. Из-за насупленного вида школьница казалась немного старше. Девочка остановила свой выбор на больших мягких домашних тапках, взяла их с полки и направилась к кассе. Группа знакомых ей подростков двинулась в ту же сторону. Саша дернулась, но ее заметили.
— Эй, привет! — поздоровалась с ней высокая девочка, которая шла под руку с незнакомым взрослым парнем.
Саша поздоровалась в ответ и хотела посторониться, но парень сделал шутливый и, кажется, довольно-таки пьяный реверанс. Вся компания видела, как школьница положила на ленту у кассы большие, сейчас показавшиеся ей просто огромными, тапки. В толпе прыснули.
— Эт че, щас новая мода типа? — спросила одноклассница, с вызовом глядя на Сашу. Кто-то громко и неприятно рассмеялся.
— Это для бабушки, — ответила девочка, ковыряясь в кошельке и молясь, чтобы кассир быстрее шевелила руками. Из-под рукава предательски темнел синяк, школьница спрятала его нервным движением. Саша была уверена, что одноклассницы видели все. Они всегда видели все.
В компании послышались шепотки и смешки. Кажется, у нее спросили что-то еще, но девочка быстро взяла свою покупку и поспешила к выходу. Отчего-то стало противно и гадко на душе. Что у них, бабушек что ли нет, думала школьница по пути к знакомому подъезду. Она почувствовала стыд и почти возненавидела эти тапки. Но когда Саша увидела, как Антонина Николаевна обрадовалась обновке, то забыла о неприятном.
Они, как обычно, пили чай, а потом школьница, как обычно, села за уроки. Близился конец года, а вместе с ним несколько годовых контрольных. Девочка боялась, что провалит их. Старушка была уверена в обратном. Они даже немного занимались. Антонине Николаевне стало лучше. Саша любила ее еду. И тишину в квартире. И сладкий чай. Ей нравилось, что старушка хвалит ее даже за то, за что хвалить, казалось бы, и не надо. Иногда школьница грубила, если старушка проявляла назойливость, но выходя за порог, шла домой мрачнее обычного и умирала со стыда.
Больше всего она не любила возвращаться домой. Саша теперь никогда не задерживалась до темноты — не собиралась давать новый повод для ругани, и без этого всегда находилось к чему придраться. Слушать монотонные перечисления собственных недостатков ежедневно было невыносимо, и школьница смотрела сквозь стену безучастным, потухшим взглядом, молча соглашаясь со всеми обвинениями и желая только одного — тишины. Смена настроения не прошла незамеченной, девочку стали подозревать в наркомании. Саша постоянно находила свои карманы вывернутыми, а рюкзак опустошенным — мать искала доказательства.
Это было в день контрольной по русскому. Она сдала ее. На четыре, первый раз в жизни. Учительница даже проверила повторно. Девочка мыла пол, счастливая Антонина Николаевна пекла пирожки, от запаха урчало в животе. Кто-то позвонил в дверь. Потом почти сразу — требовательно затарабанил рукой. Саша положила тряпку и оглянулась на бабушку, та крикнула с кухни:
— У меня руки в муке, спроси кто!
Девочка подошла к двери и посмотрела в глазок. Немного опешив, открыла. На пороге стояла мама. Она влетела в квартиру и, не разуваясь, натоптала на только что вымытом полу. Увидела удивленное лицо Антонины Николаевны и пирожки на столе, остановила вторжение. Саша медленно закрыла дверь. Мама странно озиралась, взгляд зацепился на самодельной открытке в виде бумажной цифры девять. Сверху корявый Сашин почерк: «Бабуля, поздравляю с праздником Победы!» Мама села на краешек табурета. Жалкая ее фигура обмякла. Одна, вторая, третья слезинки ожгли кожу. Закрыла руками лицо, шептала: «Прости меня». Саша молча прижалась к ней. Впервые девочке стало жаль мать. Старушка взяла три чайные кружки. Чайник только вскипел и выпускал в комнату белый пар.
Это был миг понимания и прощения. У некоторых его не случается за всю жизнь. У некоторых нет бабушки. Многие не знают, что Тургенев писал стихи.
Рассказ Ксюши Вежбицкой