Душак был хорошим районом, относительно остальных точек моей афганской биографии. Место вполне спокойное. Народ поговаривал, что до нас здесь пехоту не один раз обстреливали и даже «утюжили» из минометов.

Но когда поставили на этот пост нашу минометную батарею, нам удалось нормализовать обстановку. По приезду на боевую задачу, на 25 пост, мы сразу оповестили кто здесь хозяин. В течении нескольких дней окружающие горы «стонали» от разрывов мин. Нами был пристрелян каждый камень, каждая вершина на расстоянии четырех километров и бодаться с нами было не просто. Все-таки миномет очень грозное оружие. На вооружении у нас кроме минометов 2Б14-1 «Поднос» были два миномета 2Б9 «Василек» советский возимо-буксировочный гладкоствольный автоматический миномет калибра 82мм. Огонь из него можно было вести как прямой наводкой, так и навесной. Еще очень важное преимущество «Василька» в том, что стрелять из него можно очередями, по две-четыре мины, с подачи мин из кассеты.

На 25 посту у нас даже и потерь не было. В одну из ночей был ранен часовой, Рустам Искандеров. Стреляли из гор через дорогу. Но как только мы открыли огонь из минометов в ответ, обстрел прекратился. Утром комбат конечно же загнал нас в горы. Надо было прочесать местность и разрушить возможные укрепления душманов или наблюдательные пункты. День ползали по горам, но безрезультатно, ничего не нашли. Только вымотались до предела.

На самом посту потерь не было, но при очередном выезде в Джабаль по каким-то делам, погиб наш старшина прапорщик Фомин. За мою службу в минометной батарее у нас погибли три прапорщика. Два под обстрелом на маршруте и один подрыв на мине, в секрете «Гвоздика»

Скорее всего из-за моего опыта службы в Джабальском секрете, здесь я тоже был отправлен командованием на боевое дежурство в секрет. Этот секрет находился в горах. Название секрета романтичное – «Пион». Подъём на него был не слишком трудным, гора пологая. По всему склону горы росли невысокие сосенки. А с другой стороны пропасть, отвесные скалы. Это было нам на руку, потому что со стороны пропасти душманам до нас добраться не просто. На «Пионе» было шесть человек, все одного призыва, уже почти «черпаки». Из вооружения – 82 миллиметровый миномет 2Б14-1 «поднос», пулемет Калашникова ПКМ-7,62 с лентой в коробке на 100 патронов, гранаты и автоматы АК74М-5,45 со складывающимся прикладом. Все как бы хорошо. И вооружение, и расположение секрета, и подъем не слишком тяжелый. Кто лазил по горам в полной разгрузке, тот поймет, о чем я. Но был один очень существенный недостаток. Полное отсутствие воды. Воду приходилось поднимать и поэтому расходовалась она только для приготовления пищи и питья. Да и «апартаменты» были уж очень сомнительного качества. В расщелине из скал свалены матрасы и еще какое-то тряпье, сверху крыша из брезента.

На «Пионе» я очень близко познакомился с бельевыми вшами. Этими противными насекомыми, похоже еще задолго до нас, была плотно заселена наша «спальня». И где-то недели через две, тело было расчесано до крови. Кормить эту живность на «Пионе» довелось мне ровно месяц. Дни проходили монотонно. Наблюдение за окрестностями, чистка оружия, приготовление пищи. И еще давили вшей. Снимаешь с себя всю одежду, вплоть до трусов, а во всех швах и особенно в трусах под резинкой этих тварей немерено. И щелкаешь их между ногтями больших пальцев. Они лопаются, обрызгивая тебя твоей же кровью. Все тело чесалось, а почесывание руками лишь вредило расцарапанной коже и причиняло боль.

Ночью было сложнее, приходилось стоять на посту через каждые два часа. Стоять на посту, выражение несколько образное. На пост выходили по два человека, один лежал на позиции у миномета, второй в нескольких метрах ниже, недалеко от входа в «апартаменты». Что бы не уснуть, минут через двадцать, менялись местами. Горы не были безжизненны. В течении всей ночи, не раз были слышны какие-то движения, шорохи, шумы. Огонь мы открывали без предупреждения из автоматов или пулемета. Мы настолько привыкли к стрельбе, что она совершенно не мешала отдыхающей смене спать. Но уснуть мешали вши, которые были очень активны в это время суток. Сколько бы мы их днем ни давили, ничего не помогало. Было такое впечатление, что по ночам эти твари размножались тысячами.

Слава богу, хоть со стороны душманов не было попыток захватить наш секрет и ночью нас не вырезали. Через месяц пришла долгожданная смена и мы спустились вниз на 25 пост. Внизу мы сначала выстирали форму, предварительно замочив ее в керосине. Сами вымылись в баньке. Как же приятно было, одеть трусы и форму без кишащих в ней насекомых. Вот только тело еще заживало в течении нескольких дней.

Была на 25-том посту хлебопекарня. Хлеб выпекался для нашего батальона. Но самое приятное, что лично у нас, недостатка в свежем ароматном хлебе не было. Можно было заскочить на пекарню в любое время дня и ночи. Пекарями были мужики моего призыва, но из другого батальона. До пекарни они уже успели повоевать. А здесь местечко теплое, сытное. Казалось бы, сиди себе до самого дембеля на хлебе и на дрожжах. Да и бражкой можно себя побаловать. Но не из того теста были слеплены пацаны. Эти ребята не собирались провести службу в «нычках». Они оборзели до такой степени, что за нарушения воинской дисциплины их перевели в нашу батарею по своим ВУС. По которым изначально отправляли в Афганистан. С одним из них, Юрой Дубовицким, я и познакомился на пекарне. Впредь между нами завязалась очень крепкая дружба. Но встречались мы не очень часто. Потому что были в разных минометных расчетах.

Как-то уже перед «дембелем» я с Юрой в колонне поехали в 177 полк. Зашли в полковой магазин, а там продавцы две женщины. Женщин то мы уже не видели очень давно.. Как мы в этом магазине то краснели, то бледнели, никак не могли выбрать товар. Мы вдруг осознали, что без матных слов даже объясниться не можем, ни одной фразы без этих слов паразитов произнести невозможно. Да и вообще было очень сильное ощущение робости и смущения перед противоположным полом. После этого случая мы решили учиться «гражданскому» языку. И мы на полном серьезе занялись своим «образованием». Несколько раз вели «светские беседы» друг с другом исключая маты. А матерные слова, я до сих пор не люблю и практически не применяю в своей речи.

Ну так вот, хлебушка хватало всегда, а хотелось еще чего-нибудь к свежему хлебу, кроме обычной солдатской пайки. Погода в этом районе была тоже вполне комфортная для Афгана. Не было изматывающей жары. И даже местами была зеленая трава. Поэтому откуда-то из более жарких мест, сюда на пастбища перегоняли скот целыми стадами. Пастухи, как кочевники, жили месяцами со скотом на пастбищах. И, естественно, старались держать свои стада максимально ближе к нашему посту-заставе. Это все-таки стопроцентная охрана от набегов охотников за дармовым мясом. Душманы могли запросто вырезать и пастухов, и овец.

У нас была стационарная проводная связь с Душаком. Когда проходили стада животных, они иногда повреждали провода. Один раз меня с Гришей Зыряновым отправили найти и исправить повреждение. Гриша связист, хороший связист. Он, кстати, до сих пор у себя в Тюмени, так со связью и не расстался, продолжает работать в этой сфере. Обрыв провода был тогда почти у самого Душака. Мы с Гришей нашли обрыв, восстановили связь, затем зашли в Душак. Там стояло советское подразделение, царандой и какие-то строительные афганские части. В общем, настоящая «цивилизация» и магазин. Вот только денег мы с собой не взяли. Патроны взяли, гранаты взяли, сигнальные огни взяли, а вот денег нет. Ну и что? Посмотрели на витрину, сглотнули слюну от разнообразия колбас, да печенья и потопали, понурив головы до своей заставы. Но ведь не может молодой солдатский организм – вот так вот просто отказаться такого изобилия жратвы. По пути мы разработали «коварный план». И сразу же на следующий день его исполнили. Недалеко от нашего поста был мост и связь проходила под мостом. Григорий, по утру незаметно перерезал провод. Естественно, мы предупредили об этом «доверенных» лиц. В случае нападения на пост или колонну, связь этими людьми была бы восстановлена моментально. Я с Григорием, собрали деньги и заказы от всех желающих, вооружились автоматами, гранатами и прямой наводкой потопали в Душак в магазин. Риск естественно был и немалый. Территория не полностью под контролем советских войск, кругом ущелья, горы. Но какие мы колбасы оттуда принесли, ух и вкуснотища. Пировали мы тогда славно.

Однажды весной разведка доложила о крупной банде в одном из ущелий. Командованием была организована боевая операция по уничтожению этой банды. К тому времени я уже был наводчиком миномета в расчете сержанта Мехедова. Естественно, на операцию я шел уже не с минометной плитой, а с трубой (ствол, вес 19 кг). Высадились мы недалеко от входа в ущелье. Далее надо было следовать пешком. В ущелье предстояло форсировать горную речку. Река была внизу, нам надо было преодолеть эту преграду по двум бревнам, проложенным от берега до берега. Бревна высоко над рекой, а внизу стремительно проносились бурлящие потоки воды. Как только я ступил на бревна, ствол своим весом начал стягивать меня на сторону. Я снял его со спины и попытался использовать в качестве балансира, держа перед собой на руках. У меня опять ничего не получилось, ведь кроме ствола, за спиной был еще автомат и вещмешок. Почему-то сильно дрожали ноги и соскальзывали с бревен, как только я пытался ступать на них. Сержант, молча взял у меня ствол и пошел с ним. А я без ствола уже вполне спокойно преодолел это препятствие. Как только мы оказались на другой стороне речки, практически сразу из гор душманы начали нас обстреливать. Впереди нас на некотором расстоянии шла пехота, она приняла огонь на себя. Бой был в ущелье. Стреляли хрен знает из чего. Эхо было еще страшнее и громче самой стрельбы. По команде «расчет к бою» мы установили миномет на позиции выбранной офицером. Позиция была защищена валунами, скалами. Расчет работал слаженно и четко. Но я хорошо помню, что был несколько ошалевший от грохота, раздававшегося вокруг. И когда последовала команда огонь, я на пару секунд растерялся. Мне, как наводчику, надо было установить и навести прицел. Я испытал сильный страх. Хотя это была не первая моя операция, и до этого я уже участвовал в боевых действиях. Но мне почему-то казалось, что сейчас весь огонь душманов ведется только по мне и они только и ждут, что бы я высунулся. Сержант, правда, быстро вывел меня из этого состояния. Довольно грубо, но твердо произнес что-то вроде: «Боец, ты что охренел? Почему команду не выполняешь? Работай!!!» У меня еще мысль мелькнула: «Ладно, я буду работать. Но, если меня убьют или ранят, это ты будешь виноват». Не знаю, как-то я зацепился за эту мысль и на самом деле просто работал. Все-так я уже был настоящим минометчиком. И тем более с каждой миной, выпущенной из миномета, огонь с гор становился все реже и уходил от нас дальше. Сколько длился бой по времени, я сказать не могу. Но мне казалось, что он длился целую вечность. Все наши бойцы, находящиеся в зоне моей видимости, остались целы и невредимы. Душманы затихли или отошли куда-то.

Какое-то время мы стояли в ущелье, а по кишлакам и горам впереди работала авиация. После авиаподготовки (авиационные удары по выявленным объектам противника, уничтожение укреплений и огневых точек противника) мы пошли на проческу этих кишлаков. Там было много разрушенных дувалов, но были и вполне целые. Хотя мне казалось, что после такой огневой обработки уже вообще ничего здесь не должно остаться. А там даже были люди, живые люди. Женщины какие-то и без паранджи. Они уже не прятались и не закутывались. А что-то выкрикивали нам с ненавистью. Хотя каждый раз перед авиаударами и артподготовкой командование оповещало кишлаки и давало время выйти всем мирным жителям из зоны боевых действий. Это был дополнительный риск для нас. Душманы ведь тоже знали об этом и это был шанс устроить засаду у нас на пути, которым они всегда старались воспользоваться. В общем что-то мы там прочесывали, что-то искали. Кое-где возникали кратковременные перестрелки. Мелкие группы или одиночки еще оказывали вялое сопротивление. Но до завершения этого дня, банда была разгромлена, боевая задача выполнена.

Выходя из ущелья, мы продолжали осматривать уцелевшие строения. Кое-где находили оружие. В одном из дувалов моим сержантом был обнаружен мешок с деньгами. Понятно было, что эти деньги не простого дехканина. Деньги были аккуратно упакованы в мешок, скорее всего они принадлежали местному главарю банды и были переданы с караваном из Пакистана. Душманы часто перевозили караванами из Пакистана и деньги, и оружие, и боеприпасы. Вот здесь конечно мы поступили вопреки приказу, но в пользу здравого смысла. Ну не отдавать же такое богатство командирам. Деньгами забили ствол миномета почти до верху, не придумали куда их еще можно спрятать. Личные вещи и вещмешки у нас при выходе обычно проверяли особисты.

Операция закончилась, к тому же закончилась успешно. Я и бойцы моего расчета живы и даже не ранены. А за моей спиной навьючена уже не такая уж и осточертевшая труба. Это целое вместилище «клада». Награда за пот, за страх. Вот что ни говори, а могут большие деньги поднять настроение, слегка снять усталость и сил добавить, даже на войне.

Но не тут-то было. Видно и так уж слишком много фарта свалилось на меня на этой операции. Живой солдат!!! Еще и богатства тебе? Оказывается, у пехоты оставалось несколько минометных мин. Что бы не мучать личный состав и так измотанный до предела на операции, комбат решил расстрелять оставшиеся мины. И вот скажите, какого черта, нашему расчету надо было в это время оказаться рядом аж с командиром БАТАЛЬОНА. Приказ миномет к бою, был отдан именно нашему расчету. Правда сориентировались мы быстро. Леня Радчук с двуногой метнулся за ближайшие развалины. Мехедов доложил, что не все номера расчета на месте. За что немедленно услышал от комбата «лестный отзыв» в свой адрес и приказ: «В течении пару минут, чтобы орудие было готово к бою!» Я и Мехедов пулей побежали за развалины. И с остервенением палкой начали выковыривать деньги из ствола. За несколько минут мы успели выковырять деньги, запихать немного в берцы, вернуться к комбату и привести миномет в боевое положение. Успешно отстрелялись, но вернуться за деньгами возможности не было. Вот так на одной из операций мне довелось почувствовать себя сказочно богатым, но всего-то, наверное, в течении получаса.

О военных буднях 25-го поста. В один прекрасный день нам сказали, что на КП батальона на самом перевале, приехал стоматолог и всех желающих с зубными проблемами будут лечить. Из нашего минбата было тоже несколько человек, в том числе и я, в коренном зубе образовалась дырка. Я с Гришкой по дороге совещались по поводу лечения. Он стоял на своем, что свой зуб будет только удалять. Ну а я решил, молод еще, вся жизнь впереди, уж лучше полечу, запломбирую, зубы нужны еще. Как сказал, так и сделал. Рассверлил мне этот эскулап (Ссука) дырку, да и залепил пломбой. Вернулись мы к себе на пост, у Гришки к вечеру, после удаления, уже вся боль прошла, улыбается довольный. А я места от боли себе не нахожу. Всю ночь водой ледяной из речки рот полоскал. Пока холод во рту, на минуты боль снимало. Под утро полный песец, башка раскалывается, челюсть выворачивает, глаза на лоб лезут. Ну и давай меня мужики выручать. Чем-то наподобие шила, пломбу мне доставать. А доктор видно опытный был, пломбу на совесть поставил. И все-таки, хоть и с огромным трудом, но мы победили, выковыряли ее. И все, боль моментально ушла. Не лечил я больше зубы в Афгане. А этот все же сразу на гражданке пришлось удалить, да и не один зуб что-то у меня был подпорчен за время войны.

Как-то в гости к нам на огонек, заглянула полковая разведка. Вечером я стоял на посту. На улицу вышел прапорщик и два лейтенанта. Они спрятались возле моего эспээса, присели и осторожно курили. Потом у них зашел спор о часах. Прапор очень хвастался своими часами фирмы Seiko, настоящие, были такие в Афгане. Он говорил, что они противоударные, водонепроницаемые и прочее. В общем они даже заспорили на что-то. Ну и зачем же дело стало-заспорили, проверили. Делов-то, речка в двух шагах. В воду опустили, подержали малехо, достали, все хорошо, тикают. Ну а на против ударность, решили мне доверить проверку. Зря конечно. А я и рад стараться, добросовестно и с душой, со всего маха и впечатал в скалу эти часы. В общем стекло себе, механизм себе, разлетелись часики. Прапорщик: «Ну что же ты, солдат, кто так часы кидает?» Я: «Виноват, товарищ прапорщик, старался как лучше, приучен выполнять приказы дословно». В общем поржали с него лейтенанты, а прапорщик сгреб часы в ладошку и пошли они в расположение.

Попробую рассказать о своем личном опыте употребления чарза. Тема очень непростая и поэтому изложить ее не легко. Возможно, кто постоянно служил в полку и после боевых возвращался в полк, меня может не понять. Я думаю полк – это есть регулярная Советская Армия с соответствующей дисциплиной, командирами и прочими атрибутами. Ну, а на операциях тут уж не до чарза, это и ослу понятно. А вот на заставах и на маршруте, как лично в моем случае, достать наркоту было очень легко. Опасность погибнуть была всегда, особенно в одурманенном состоянии. Боевое дежурство – это постоянное напряжение, риск боестолкновения в любую минуту. Так же у нас был беспрепятственный контакт с местным населением, с колоннами советскими и афганскими. И я почти уверен в том, что среди добродушных бачей, которые снабжали желающих наркотой, были обычные распространители, которые зарабатывали на этом деньги. Но были и душманы, подсовывающие эту дрянь, с определенной целью подсадить на наркотики бойцов, ведь потом так легко резать обдолбленных.

Попробовал я на 25 посту, уже после полугода службы. Молодым у нас это было совсем непозволительно, свои же и прибили бы за употребление. А вот потом уже можно было попробовать. Первый опыт был можно сказать почти безрезультатным. Курнули мы на пару человек один косяк, я практически ничего не почувствовал, кроме какой-то неопределенной тревожности и потом волчьего аппетита. Пошёл на пекарню за хлебом, на улице было темно, расстояние мне показалось втрое большим, чем было на самом деле до пекарни. Ничего хорошего, в целом никаких приятных эмоций. Кто-то сказал, это потому что первый раз и доза маленькая. Второй случай мне представился довольно быстро и нежданно-негаданно. На 25 посту мы даже баньку построили. Была настоящая парная, только очень тяжело было воду таскать из речки. Я был в наряде. С кем-то из своих, целый день таскал воду в баню. Вечером «деды» отдыхали после баньки , смеялись, шутили, балдели. Кому из них пришло в голову угостить меня, я даже не помню и цель их поступка я не знаю. Мне досталась одному целая сигарета с фильтром, забитая пластилином чистоганом (душманский чарз у нас называли) без табака. До развода было какое-то время. Я выкурил почти целую эту сигарету. И почему-то был уверен, что на вечернем построении мне не придется быть. Что и как там произошло, я толком не помню, но слегка соображать я начал уже в строю. До сих пор кажется помню, мне очень хотелось пить, кружилась голова и меня клонило в сторону на рядом стоящего товарища. Когда я пару раз своим плечом коснулся его плеча, он посмотрел на меня и шепнул: «Что-то ты  очень бледный и на лице крупные капли пота». Я обратился к офицеру с разрешением выйти из строя, по причине плохого самочувствия. Мне разрешили. Я сделал пару шагов, колени у меня стали подгибаться, и я услышал слова офицера уже как будто из-под земли: «Держи его, лови!» Я еще подумал: «О ком это, кого я должен ловить?» Очнулся я на кровати, рядом встревоженные лица кого-то из офицеров и солдат. У меня под носом ватка с нашатырем и рядом на кровати один из моих благодетелей-угощателей. Он мне на ухо шепнул: «Расскажешь кому-нибудь – тебе песец». В общем быстро мужики сориентировались и разыграли перед командованием сцену угоревших в баньке. Баня новая, еще в обкатке, ну вот и результат. И тут выяснилось, что у нескольких человек внезапно закружилась голова, кого-то затошнило, кто-то принес памятку «Пострадавшему от угарного газа». А я лежал на кровати и боялся взлететь, на самом деле все плыло перед глазами, все кружилось. Через некоторое время конечно же отпустило и даже, наверное, слегка хорошо стало. Вот так «деды», не знаю умышленно или просто шутя, оказали мне «медвежью услугу». Не тянуло меня больше экспериментировать с этой хренью. Ну и слава богу.

Основной задачей постов-застав на маршруте была охрана трубопровода и проезжающих колонн, как советских, так и афганских.

Доставалось водителям колонн даже без обстрела. Как-то на подъеме на перевал Саланг с дороги сошли два КамАЗа. Обрывы, пропасти были там страшные. Подъем тяжелый, дорога узкая. Мне вообще со стороны казалось, как можно на таких дорогах управлять транспортным средством. А случай с этими КамАЗами запомнился по причине того, что они были с картошкой и мы ездили туда за картофаном. Колонна ушла дальше, а машины так и остались там лежать. Что с водителями, я не знаю, но нас это как-то не сильно тревожило. Обычное рядовое происшествие. А вот наличие картошки, настоящей картошки, радость в наш коллектив привнесло. На посту картошка у нас была только «клейстер» и иногда маринованная в банках. Но она была не вкусная и сколько ее не вари оставалась твердой. А тут богатство такое привалило. Я не кощунствую и никого не пытаюсь оскорбить, да пусть простят меня пацаны, которые вели эти КамАЗы.

Рассказывает Андрей Александрович Голубев Колона 1022, боеприпасы, ВЧ ПП 13354 с, 425 автобат, водитель, рядовой.

– Душак запомнился конкретно, там и цепи одевали, и патроны к изолирующим противогазам получали чтобы пройти тоннель и не задохнуться. «Путешествие» было очень романтичное. От этой романтики очко жалось, как в последний раз.

На Саланг мой КамАз затянут тракторами или БТРом, а спускаться - как хочешь, так и спускайся. «Жопа» редкостная. Втыкаешь скорость передачи пониже, а колеса начинает в обратку крутить. И всё … полетел как на коньках. Тормоза вообще эффекта ноль. Надо газу давать, а впереди чья-то «корма», справа пропасть, слева скалы отвесные и что хочешь, то и делай.
Ахмад Бекмирзоев, после «дембелей» получил в феврале «шаланду». И где-то после Душака, его КамАЗ улетает в пропасть. Улетел и лежит на боку, весь целенький, а уже когда вытаскивать стали, вот тогда ему и досталось. Автомат и бронежилет водителя утонули в реке. Так они с земляками до одури ныряли в реку... горную... зимой. Ствол нашли, а броник уплыл, площадь сопротивления большая, так и не нашли. В Кабуле на стоянке спёрли у водителей какой-то колоны, я им уже в гарнизоне у знакомого старшины обменял его, чтобы такой же был.
Диме Федяеву из Одессы в Хинжане мину магнитную подцепили. Перед Душаком сработала. КамАЗ в одну сторону, кузов с градовскими снарядами в другую. На «точку», то ли пехотную, толи «трубачей» затащили и оставили там, на обратном пути забрали.
И холодали, мерзли при подъёме на Саланг. От штанины отрезали гачину. Делали одну дырку и одевали на голову что бы не мерзла. Это когда нет лобового стекла. А дырка одна для того, чтобы, когда один глаз замерзнет, передвигаем на другой.

  Так я помню Северный Саланг. Таким мне запомнился Душак. И мы, и комендачи, и трубачи, и водители колонн – каждое подразделение выполняло свои задачи. Но цель была одна - сохранить перевал Саланг и доставить стратегически важные грузы до места назначения. Все мы, хоть и в разной степени, испытали на себе сходы лавин, мины, обстрелы, резкие перепады температуры воздуха, высокогорный разреженный воздух, нехватку воды. Все хватанули тягот и лишений по полной программе, но боевую задачу выполнили.

Батальон рассредоточили по всему маршруту от Джабаля до северного Саланга, по точкам-заставам. Это был все еще октябрь месяц. В Джабале можно сказать ещё лето, а вот перевал, всего-то через несколько часов следования, встретил нас снегом и морозами.

Задача нашей минометной батареи - сменить роту пехоты на северном Саланге в Душаке. Здесь тоже стояла зимняя погода. Оборудование позиции, обустройство, размещение и прочие армейские хлопоты. Вот тут уж я заметил, что меня даже от порыва ветра начинает покачивать. Обратился к комбату. Ослаб, говорю, товарищ капитан, не притворяюсь. Не могу больше. Через несколько часов с колонной приехала «таблетка» Меня отправили в полк.

Ночевали мы на перевале, прямо в «таблетке», вдвоем с Олегом и с нами был ещё один боец из батальона. Нас даже не выпустили из машины, так и ночевали под замком. У меня нету угрызений совести по поводу что я собирался откосить, попав в инфекционку. Я был желтый как лимон, на пайку уже даже смотреть не мог. Да и казалось, как будто у меня все внутренние органы ноют, кто то изнутри их крутит, щиплет, колет. Так что это была на самом деле вынужденная мера. А сколько в Кызыл Арвате крови сдал на анализы за "героев -дембелей", которые свой срок досиживали госпиталях, в общем "долгожители". А у меня билирубин зашкаливал. С правой руки сдам за себя, а через некоторое время у другого лаборанта, с левой, за того парня.

Порядки в госпитале меня шокировали. Я был в недоумении, что происходит, почему? Где я оказался, что за очередное испытание, для чего еще и это мне?

Сразу по приезду в Баграмский госпиталь, я уяснил, что лучше никому лишних вопросов не задавать, раз уж тебе "свезло" загреметь в статусе "душары". Попали мы вместе с Олегом. Нас отправили в душ и вручили бритвенные приборы с указанием сбрить всю растительность на теле. Я молча взял станок и занялся делом, а Олег начал задавать вопросы — зачем, да почему. Ну и сразу же вместо ответов нарвался на пару оплеух. В принципе зачем нарываться, отрастут эти волосы со временем. Это даже и не унижение, понятно, что в целях гигиены.

Мы с Олегом две ночи спали на одной кровати на втором ярусе, валетом. Второй раз он нарвался на неприятности сразу же на следующий день. Были голодные очень, а он с собой припер большую луковицу (хрен его знает где он взял ее). Предложил мне ее съесть вдвоем, но я отказался, я уже был слегка информирован об успехе лечения желтухи при строгом соблюдении диеты. И он тоже это знал, но все равно сгрыз ее как яблоко, укрывшись с головой одеялом. Но запах то лука не скроешь. Опять он получил, типа от заботящихся о его здоровье "дедулек". Но в этом случае они отчасти были правы (вот только не пинать же они должны были). Но и я ему говорил: "Олег, ты хоть башкой своей думай иногда, ты же сам нарываешься постоянно, ну есть какие-то правила, ведь меня не трогают, да и не унижают нас".

Потом нас с ним расселили на разные кровати и в разные "кубрики". В нашем "кубрике" старшим был кто-то из старослужащих. Я выслушал от него о местных порядках и уяснил, что он здесь "царь и бог". Практически сразу же представился случай проверить этот факт. Мне выдали новый халат, теплый такой, фланелевый, но именно новый. И какая то медсестра (нехороший человек) отправила меня в тифозное отделение, отнести баночки под анализы. Там у меня попытались отнять халат, обменять на старый. Халат я не отдал, легкая потасовка и я сбежал. И вот еще так сказать в пылу "боя," я прибежал в свое отделение и по борзому выпалил все своему старшему, мол наших бьют, давай показывай, каков ты орел на самом деле. Да..., он пошел и еще пару человек и я с ними. Разборки были только словесные. Мне было сказано: "молодец, носи с достоинством этот халат, заслужил". Я недолго был в этом госпитале. Меня не трогали, не чмырили, хотя в отделении была нездоровая обстановка. "Деды" наглели," духи" летали.

Не знаю, исходя из каких соображений, но какое-то количество больных в том числе и меня, отправили в Союз, в город Кызыл Арват. Как мы радовались в полете. Все-таки Союз, даже казалось, болезнь слегка отпустила, сил больше стало.

Вечером самолет, кстати грузовой АН, приземлился среди гор, как будто в яму какую. Нас побыструхе распихали по машинам и доставили до госпиталя. Ого! Вот тебе и Союз. На территории несколько корпусов и множество обычных армейских палаток. Трындец! К вечеру заселили меня в палатку, в которой почему-то оказалось человек сорок старослужащих и нас четверо молодых, не знакомых друг с другом. Меня сразу же отправили за сигаретой с фильтром. Вышел на улицу, увидел какого-то бойца с метлой, понял, что тоже душара, спросил у него, где можно найти сигарету, да еще и с фильтром. Получил ответ: " Нигде, разве что в офицерской палатке, но туда лучше не суйся. Если они будут пьяные, убьют". Пошел за свою палатку, посидел с полчаса в раздумьях: «Бля, где мой автомат, где МОИ борзые дедушки? Что делать? Откуда здесь весь этот сброд?» Потом решил, да ну его все на хер, пойду или убью кого, или сам лягу, все, это край!!! Зашел в палатку и сказал: "Нету сигареты и не будет". Последовала команда: " Грудь к осмотру". Я добросовестно и с каким-то отчаянием успел махнуть несколько раз и даже вроде попал кому-то... По лицу меня не били, но вырубили, по-моему, довольно быстро.

Очнулся я от холодной воды, которой из чайника кто-то поливал мне лицо. Когда открыл глаза, сказал: "Все равно не пойду за сигаретой, хоть убейте". Один из дембелей, он был из ВДВ, меня не избивал, (наверное, единственный из этой своры шакалов кто вообще воевал до этого в Афгане) он просто присутствовал при этом. На следующий день он мне "предложил" сделать ему сапоги на дембель. Я не раздумывая взялся за это. Хоть и не имел никакого представления о сапожном деле. Сделать сапоги на дембель, здесь имеется ввиду, подбить подошву, каблуки. И при помощи ножа, придать определённую форму.

Хрена его знает, за мой категорический отказ искать сигарету с фильтром, за мое согласие сделать сапоги, или вообще фортуна, но я был освобожден от участи "ОДИН" в палатке. ОДИН - это боец, без имени и фамилии, дух, не важно кто ты. Но при этой команде старослужащего, любой, свободный молодой, должен лететь к старику, готовый выполнить любое поручение. Кстати это слово я услышал только в госпитале.

Я сидел за палаткой и "ваял" эти сапоги.
Я не был "ОДИН", но испытывал жуткое одиночество, я видел, как шуршали молодые, я видел, как пили и развлекались старики. А я не был ни теми, ни другими. Я понимал, что так продолжаться не может и одному мне будет очень тяжело противостоять этим дебильным порядкам, но и смириться я не собирался. Мне нужен был союзник, друг, такой же непокорный и не глупый «душара».

Сапоги кстати я сделал на отлично. Да и жизнь моя с рядом последующих событий резко пошла вверх. После моего отказа искать сигарету и дембельских сапог, меня практически не трогали и к тому же в палатке обнаружили "духа", который скрыл свой срок службы. Вот он, бедолага, отдувался за нас четверых. Это было наказание для него, и оно было довольно циничным, показным. Нам поблажки оказывались специально, на его фоне. Жалко его было, но с другой стороны и не очень. Первые дни он "дедом " был, а мы шуршали. Не знаю, заложил его кто, или каким другим способом это выяснилось.

Потом ко мне приехал отец, он поговорил с начальником госпиталя или с кем-то из руководства. Этот кто-то (сволочь) наговорил моему бате разных ужасов об Афганистане. Сказал, что нас там убивают пачками, шансов выжить практически нету и он просто обязан меня любым способом спасти, вытянуть из этого ада.

Отец высказал мне свои мысли, сказал, что попытается откупить, с собой у него достаточного количества денег нет, но он будет звонить родственникам и соберет сумму. Я воспринял это как оскорбление и ударил отца в грудь (никогда ранее в жизни я ничего подобного себе не позволял). Он стоял передо мной в полном недоумении и только повторял: - «Сынок, что с тобой сделали за полгода? Ведь ты превратился в зверя! Как так? Ты же был очень добрый и воспитанный паренек».

Мне стало очень больно на душе, я сам не понял своего поступка. На самом деле за этот промежуток времени со мной что-то произошло. Я стал другим.

Это была наша последняя встреча с отцом. Когда я провожал его на вокзале и посадил в поезд он заплакал и сказал: «Сын, я больше никогда не увижу тебя, тебя там убьют, прости что не смог уберечь тебя, прости что таким воспитал». Я только ответил ему: «Успокойся, все будет хорошо, я уже настоящий солдат и меня не просто убить. Да и не верь ты этому вранью, кто-то хотел с тебя просто деньги сорвать». В следующем году отец умер.

Но все-таки отец смог сделать для меня очень много. Он решил вопрос о моем более комфортном пребывании на время лечения.

Из палатки, меня перевели в корпус, в палату. В палате всего шесть человек. Все блатные или старослужащие. Все практически равны. Элита ,блин. И еще, отец оставил мне денег. Тут уже из стариков нарисовалось много друзей. Два раза я сходил в самоволку. Меня снабдили гражданской одеждой. Именно два раза за свои деньги, я проставился по паре бутылок водки. Несколько раз сдавал за кого-то свою кровь, с очень высокими показателями болезни, с одной руки за себя, а с другой за "того парня".

Потом я ходил в самоход уже за их деньги. Я ничего не боялся, терять мне было нечего, я просто не представлял даже как меня могут наказать. Единственное это то что я сам не бухал, только раз напился, а так я был уверен, что желтуха и бухло несовместимы. Больные бухали и сильно, не в открытую конечно, но довольно распространено это было у некоторой категории, в том числе и офицеры, хоть они и в отдельных палатках лежали. Там же я узнал еще один метод кайфа — вату, смоченную эфиром, зажимаешь в ладонях, пару тройку вдохов и улетаешь. Тоже попробовал, но повторно не захотел больше. Я все-таки был упертый. Если я решил, что не буду что-то делать, я точно не буду, если я себе втемяшил в голову, меня уж никакими ни пряниками, ни кнутами не переубедить.

А потом меня вообще каптером там назначили. Вот здесь я развернулся, с формой и пуговицами, и кокардами, значками разными крутил, что хотел. Друзьями оброс моментально, за какие-то мелкие услуги со всем этим барахлом. Понимаю, что это повествование меня не характеризует с лучшей стороны, но я пытался выжить, и я выжил, и к тому же выздоровел.

Как лечили меня в инфекционках? Капельницы почему-то практически не помню, вот только таблетки какие-то горстями выдавали, да уколы внутримышечно. Ну и кровь из вены на анализ сдавали часто, раз в несколько дней. Как-то раз девчонки-практикантки брали анализы. Случай запомнился очень отчетливо, она мне всю руку истыкала, никак не могла попасть в вену. Я уже сидел и пыхтел, как паровоз, даже испарина на лбу выступила. Злился очень и хотел уж рявкнуть что-нибудь обидное, да как взглянул на ее лицо, а у нее-то у самой слезки в уголках глаз, да губки дрожат. Жалко стало уже ее, а не себя и я так спокойно сказал: «Не мучай меня, отпусти уже, нету мочи терпеть и дальше твои манипуляции, поверь, я хоть и солдат, а все же больно и мне.» Пацаны сзади в очереди стояли, рассмеялись, шутить начали, да и девчонка улыбнулась. А кровь в тот раз у меня взял кто-то из своих, в очереди кто-то из санинструкторов-солдат был.

И еще помню одно лекарство очень вкусное. Сахар кусковой высыпали в бак с водой. Бак стоял на коридоре или в палатке и на крышке висел замок навесной. Ну и вот этой сахарной водой мы лечились. Правда была ограниченная порция этого напитка на человека. Я, как молодой, не один раз получал сахар и из мешков засыпал в эти баки. Ну и пару раз мне удавалось набить карманы сахаром. Лакомство вообще прекрасное, даже менял у кого-то на хлеб, печенье. Поверьте, было всякое, так сказать – хочешь жить, умей вертеться.

Я никогда не скрывал свой срок службы, не приписывал себе года. Все-таки иногда моя честность приносила мне свои выгоды. Мое лечение с реабилитацией — это не просто срок около двух месяцев, а целая цепь случайностей, совпадений, везения, кулаков и мозгов. Да и все-таки были человеки и среди духов, и дедов, и дембелей. Кстати, осенью 1983 года в инфекционке Кызыл Арвата был судебный процесс. Я его очень хорошо помню, дали срок тюрьмы двоим уродам. Они выжигали на теле молодых узоры и надписи раскаленной кочергой. В палатках для отопления имелись буржуйки, сответственно и кочерга.

Гораздо труднее приходилось выживать тем бойцам, которые скрывали по началу свой срок службы. Как правило, через некоторое время, правда все равно всплывала. Вот тогда, для таких хитрожопых, жизнь превращалась в ад.

Когда я в самоволке в городе был, мне надо было выполнить заказ "дедов" водку найти. Городок по-моему небольшой, домики в основном невысокие и частных много. Я в гражданской форме."Деды" снабдили и коридор мне беспрепятственный обеспечили, и через забор перекинули. Сами старослужащие, боялись в самоход ходить. В случае залета, обратно в Афган отправят. А так, смотришь, и удастся по госпиталям, да реабилитационкам, и до дембеля дожить.

А мне то что? Служить в принципе только начал. Да и в местах, типа госпиталя, для духа, далеко не рай. Уж лучше в Афгане.

Так что залета я не сильно боялся. А в самоволе красота. Свобода, воля, ощущения прекрасные. Никакой опасности. Вообще ни о чем не думал, просто гулял по городу, по улицам. А вот с водкой оказалось все не так-то просто. Зашел в несколько продовольственных магазинов, ни в одном не было водки. Вот тут я уже оказался в некотором замешательстве. И в каком-то именно промтоварном небольшом магазинчике я спросил у единственного продавца, человека местной национальности: "А где у вас в городе можно водки купить?" Он сидел на стуле за небольшим столом-прилавком, посмотрел на меня улыбнулся и сказал: "Дорогой, так у меня и покупай". Я удивленно посмотрел на него. Он кивком головы указал мне под прилавок, я устремил свой взгляд туда, там стояла водка нескольких сортов. Вот до сих пор не знаю, или у них сухой закон там был или традиция какая, но водка была именно в промтоварных магазинах и из-под прилавка.

В Кызыл Арвате, я все-таки нашел себе друга, тоже из молодых. Он у меня попросил хорошую форму на отправку, я сделал ему, хоть и считал, что зря, себе я ничего не сделал, как прибыл в "стекляшке" так и убыл в "стекляшке". Но с Кызыл Арвата нас отправили не в Афган, а куда-то под Ташкент, на реабилитацию. Должны были 45 суток реабилитироваться там. Может с неделю были там, может немногим больше, но почему-то резко и спешно отправили в Баграм дореабилитироваться . Под Ташкентом была армия, никакой дедовщины, строевая, песни и прочее. Устав, устав и еще раз устав.

А вот по прибытию в Баграм, резкая смена обстановки. В первый же день у моего знакомого в туалете забрали часы и обменяли х/б, которое я ему сделал в Кызыл Арвате, на старое. Правда расстроился он не сильно, как-то спокойно отнесся к этому. Но мы договорились с ним даже на очко ходить только вместе, вдвоем. Это была мысль отличная, пару раз мы с ним отпор давали, я б даже не сказал, что мы сильно пи...ли кого-то. Но, мы реально были решительны и главное, у нас с ним всегда была готовность, хоть сдохнуть, но не сдаваться. В Баграме на реабилитации дедовщина открыто не использовалась Это было как-то по подлому, в туалете, который на отшибе находился, отобрать что-то у молодых, или отп...ить, пайку в столовой располовинить. Ну и по ночам иногда устраивали что то типа боев гладиаторских. О нас говорили, что этих двоих придурков лучше не трогать (почему о нас такая слава сложилась, я даже не могу точно сказать, ну попинали пару уродов слегонца).

Случай один еще хорошо запомнился на реабилитации в Баграме. «Дед» или почти «дембель» уже, брелок себе делал из разрывной пули. Не помню из какой именно пули, не помню её калибр. Но, хорошо помню два его пальца на песке и кровь. Он держал тот боеприпас между ног и пилил напильником. Взрывом ему, вроде, и яйца "всмятку". Военврач тогда говорил: "Как можно додуматься до такого? Солдат почти два года прослужил, отвоевал в Афгане. Как можно не усвоить, что боеприпасы — это не игрушки?"

Днем все-таки в расположении офицеры держали относительный порядок и даже, по-моему, именно замполит был там самый человечный и авторитетный. Когда было его дежурство ночью, то было все спокойно, он мог всю ночь провести в казарме. Так вот, трогать нас с моим товарищем (к огромному сожалению никаких данных, даже имени его не помню) практически не трогали. А он был какой-то проныра, везде все и обо всем знал. Он был ведущим, а я уже как грубая физическая сила. Но, вдвоем у нас был очень крепкий союз. То он где-то хлеба буханку достанет, и мы схомячим ее где-нибудь в укромном месте. То договорился с какими-то земляками в офицерской столовой на "подработку". Это, говорит, не в "падлу", там мои земляки деды, вроде из обслуживающей местной части служат. Ну мы мыли с ним там посуду, нам пайку шикарную давали, жирком начали обрастать. В общем мы даже ходили по территории не как духи, а расправив плечи и с гордо поднятой головой. Да и служба уже за полгода перевалила по сроку. И мы всегда были готовы порвать глотку, тому, кто посягнет на наш союз. А в целом, я считаю, что мне просто повезло, за всю эту лечебную эпопею, хотя насмотрелся всякого.

После Кызыл Арватского лечения и Баграмской реабилитации, я вернулся в свой минбат. И хотя и у нас были периодически "дедовские" выходки, но все же я считаю наш боевой коллектив вполне приличным (за некоторым исключением). И вот захожу я в родной минбат, подзывает меня "дедуля" и говорит: "Желтухой болел? Печень значит больная?" Удар с ноги по печени и вопрос: "Болит?".

Вот бля, опять дух, опять молодой, опять все по новой? Да нет уж хрен тебе. Стерпел я. Спокойно ответил ему с улыбкой на лице: "Нет, не болит». Я знал (после Арвата) все будет хорошо, я "дома", я со своими. Сейчас осмотрюсь, обживусь, а потом и разберусь кто чем дышит. И правда, все было хорошо, я довольно быстро вернулся, вжился в коллектив.

И еще "лирическое" отступление. Когда я уже стал "черпаком" в один из прекрасных дней я с такой же улыбкой на лице сомкнул свои пальцы на шее, сидя сверху на том, заботящемся когда-то о моей печени, старшем товарище. Стянули меня с него мои сослуживцы, вовремя, спасибо. Это не была месть, он сам дурак, напомнил мне ненароком, выпендриться решил. Ну и выпендрился. Меня кам-кам перемкнуло. Впоследствии он ко мне все в друзья набивался. Жить хотел, домой хотел. Возможно кто-то помнит это и кроме меня, а возможно для остальных это был рядовой эпизод, который промелькнул мимо.

Моя лечебная эпопея многому меня научила. Очень часто, выпендрежники, моральные уроды, понимают только язык силы. Почему - то побои, жёсткий отпор, до их так называемых мозгов, доходят с реактивной скоростью. И в основном, по натуре своей, они трусливы. Только он замахнулся на тебя, а тут бац и хвостик у него поджался. Вот только с толпой не каждому дано справиться. Поэтому всегда держитесь вместе, занимайтесь спортом и никогда никого не унижайте.

Очень часто при просмотре фильмов о войне, об армии СССР и армии России слышу от бывших и действующих танкистов, солдат и офицеров претензии к создателям кино по поводу качества работы военных консультантов и других специалистов. Мол, где они вообще взяли такую форму? Откуда эти комбинезоны? Почему вооружение экипажа не соответствует уставу?..
Претензий множество. Действительно, странно слышать от специалиста, который иногда прослужил не один десяток лет в танковых войсках, такие выражения. Особенно где-нибудь на даче или в гараже, где на каждом крючке висит что-то, полученное от родной армии. От шлемофона до старого комбинезона с ромбиком и желтым Т-62 на груди.
Чтобы как-то успокоить критиков военных консультантов, пришлось мне закопаться в военную историю. Оказалось, что простой вопрос об одежде солдата или офицера может быть не менее интересен, чем хороший детектив. Даже открытия были.

Танкисты РККА

Мы привыкли к тому, что в советских фильмах о довоенном и военном времени танкисты выглядят одинаково. Черный комбинезон, шлемофон и пистолет на поясе.
Увы, разочарую вас, первые комбинезоны были синими. Точнее, темно-синими. И назывались они так: комбинезон механика-водителя. Просто потому, что выдавались водителям практически всего, что могло ездить. Экипаж же носил обычную полевую форму.
Куртка и брюки были просто пришиты друг к другу по поясу. Соответственно, застегивался такой комбинезон на пуговицы сверху до низу. С тканью промышленность тоже не особо экспериментировала. Обычная х/б ткань. Да и предназначен был этот элемент военной одежды просто для того, чтобы уберечь форму механика от технической грязи при ремонте техники.

Отсюда некоторые особенности этого элемента одежды. Прежде всего клапаны. Это специальные накладки на пуговицы и карманы, которые прикрывали пуговицы на груди и поясе и карман сверху. На карманах клапаны застегивались на пуговицу. Дальше затяжные хлястики на рукавах и внизу брюк. Они использовались для утяжки одежды на запястьях и щиколотках. Третий элемент — наколенники. Несколько непривычные для современного военнослужащего — ромбовидные.
Карманы. У комбинезона было всего два кармана. Один на левой стороне груди и второй на правом бедре. В отличие от более поздних советских комбинезонов карман на груди был действительно карманом, а не кобурой для пистолета.

В принципе, комбинезон был достаточно удачным. За исключением некоторых деталей. Прежде всего цвет. Темно-синий не скрывал пятен от масла и смазок, которые появлялись при ремонте машин. Поэтому достаточно быстро темно-синий цвет был заменен на черный. Однако даже в начальный период Великой Отечественной войны в армии было достаточно много и темно-синих танкистов.
Второй недостаток достаточно пикантный. Комбинезон был совершенно не приспособлен для отправления естественных надобностей танкиста. Если «по маленькому» ещё как-то можно было сходить, то «по большому»… Именно поэтому ещё в предвоенный период сзади был сделан отстегивающийся клапан.
Кстати, прыжковые комбинезоны в Советской Армии копировали танковые и тоже пошиты были с клапанами. Ветераны-парашютисты помнят тот «комфорт», который предоставлял комбинезон для оправления этих самых надобностей. Особенно на площадке перед посадкой на борт многие испытали такое «наслаждение» на личном опыте.

Небольшое отступление от главной темы

Самым узнаваемым элементом танкиста и, как мне кажется, самым любимым элементом, является танковый шлемофон. Хотя сегодня такими шлемами пользуются не только танкисты, но и пехотинцы, артиллеристы, моряки и даже десантники. Правда, в последнем случае шлем несколько упрощен.
Шлем, точнее, шлемофон, имеет очень удачную конструкцию. Именно потому и практически не меняется до сих пор. История данного аксессуара танкиста началась в середине 30-х годов прошлого века. Необходимость разработки специального головного убора была вызвана бурным развитием танковых войск.
Шился шлемофон из кирзы. Правда, к сапогам солдатским эта ткань имеет отношение только по наименованию завода-изготовителя. Обычная ткань, прорезиненная каучуком. На шлем нашивались валики, набитые конским волосом или другими компонентами. Прямо напротив ушей нашиваются специальные клапаны для наушников. Подкладка плисовая (лето) или натуральный мех (зима). Регулировка по размеру головы танкиста производится с помощью ремешков сверху и на затылке.

Иногда в комплект шлемофона включали специальные очки. Единой конструкции очков не существовало, но в большинстве случаев они представляли собой полумаску с двумя боковыми и двумя передними стеклами. В РККА очки были достаточно редким явлением просто потому, что стекло постоянно разбивалось.
И ещё один интересный факт. Связан он с личным оружием экипажа. Пистолеты, в начальный период револьверы, а затем ТТ были у всех членов экипажа. Кстати, кобуры были специально созданы как комбинированные. Для ношения обоих пистолетов. Носились они поверх комбинезона на ремне. Однако при посадке экипажа в машину часто случались заминки из-за того, что кобура застревала.

Именно тогда и появился особый шик советских танкистов. Кобура с ремешком для ношения через плечо. Внешне этот способ ношения не особо отличался от поясного, но давал огромные преимущества во времени в случае застревания. Дело в том, что поясной ремень выполнял совсем другую функцию. Он прижимал ремешок кобуры к телу танкиста. И в случае застревания достаточно было расстегнуть ремень.
И последний интересный факт. Советским танкистам никогда не выдавались кирзовые сапоги! Согласно приказам наркома обороны, танкистам выдавались только яловые или юфтевые сапоги! Никаких кирзовых сапог или ботинок танкистам не выдавали.

Война и форма

Великая Отечественная война внесла некоторые коррективы в одежду танкистов. Прежде всего комбинезон стал обязательным для всех членов экипажа. Вызвано это было желанием сохранить экипаж при поражении машины. Дополнительный слой ткани теоретически должен был уберечь тело танкиста от ожогов. Что, в принципе, вполне логично.
Однако на практике дело выглядело полностью наоборот. В ремонте и обслуживании боевых машин участвовали практически все члены экипажа. Естественно, при такой работе обмундирование пропитывалось каплями горючего и масел. Получалось, что через определенное время комбинезон не только не спасал от огня, а наоборот, становился дополнительным фактором гибели танкистов. Особенно страдали механики-водители.
Немногие знают, но эту проблему попытались решить уже в ходе войны. В 1943 году был создан специальный огнезащитный танковый костюм. Он состоял из куртки с капюшоном, брюк, маски и перчаток. Создан он был из двухслойной кирзы, пропитанной ОП. На испытаниях костюм показал достаточно серьезную защиту. От 10 до 20 секунд.

Однако в боевых условиях костюм мешал экипажу выполнять боевую работу. Потому и не любили его танкисты. Но костюм не «потерялся». По крайней мере, в советское время такие костюмы часто использовались при работе сварщиков. Даже сегодня найти такой костюм не проблема.
А что же танкисты? Танкистов военной поры спасало тоже средство, что спасает сегодня от коронавируса и поноса. Хозяйственное мыло! Комбинезоны стирали при любой возможности. Насколько это было эффективно, сказать не могу, исследований не проводилось, но, думаю, солдата не обманешь. Если он вместо отдыха стирает обмундирование, это что-то значит.

Время испытаний и поиска

Послевоенное время характеризуется частыми экспериментами с формой одежды. Танкисты наконец-то отказались от классического комбинезона. Танковый комбинезон стал костюмом. Брюки и куртка стали самостоятельным элементом одежды. Плохо это или хорошо, сказать не могу. В определенных случаях лучше костюм, в других — комбинезон.
Главное, что было сохранено для танкистов, — это черный цвет. Куртки и брюки периодически меняли фасон, количество карманов, пуговицы на молнии, но оставались черными. И продолжалось это до 1980 года. То есть до начала активных боевых действий в Афганистане.
Дело в том, что танкисты и механики-водители боевых машин и САУ были хорошо воспитаны Советской Армией и гордились своими черными комбинезонами. Однако после того как противник стал активно использовать ПТС, выяснилось, что даже практически целый экипаж или механик после покидания подбитой машины становился чуть ли не главной мишенью душманов. Черный цвет не особо маскировал его среди других солдат.

Механики-водители боевых машин уже в 1981-82 году практически отказались от черных комбинезонов и воевали в обычной полевой форме. Танкисты же оставались верны своему цвету.
Те, кто в начале 80-х побывал за речкой, помнят, сколько «эксперименталок» было тогда. Форму испытывали в боевых условиях практически постоянно. Испытывали все. И пехота, и ВДВ, и танкисты в том числе. Тогда-то и появились первые камуфлированные танковые комбинезоны и первые песчанки. Кстати, песчанки прижились именно тогда. Увы, простое решение, которое просто напрашивалось тогда, найдено не было.

Современное решение проблемы живучести экипажа боевой машины

Есть ли решение проблемы выживания танкового экипажа при поражении боевой машины? Что бы ни говорили конструкторы, какие бы системы защиты ни устанавливали на танки, боевая машина заведомо находится в проигрышной ситуации перед ПТС. Просто потому, что в бою танк должен быть в первом эшелоне, на самом острие атаки. Да и действует он чаще всего против хорошо подготовленной обороны противника.
Если сейчас спросить танкистов, служивших в последние 10-15 лет, о форме одежды в танковых войсках, картина получится не хуже калейдоскопа. Советские комбинезоны, камуфляж, черные российские комбинезоны. Кто-то расскажет о «ковбоях». И все скажут правду.
Я уже написал выше о простом решении, к которому мы должны были прийти ещё в 80-90-е годы прошлого века. Вполне возможно, что к этому решению тогда и пришли, но катавасия в стране, все эти перестройки, гласности и прочие переломы общества через колено не позволили реализовать задуманное.

Нельзя объять необъятное! Нельзя соединить в одной, даже идеальной форме все нужные качества. Что, танкисты прекратят заправлять и обслуживать свои боевые машины? Или не будут на себя капать горючим, вытирать промасленные руки о комбинезон? Конечно, нет. Танк — это не только боевая машина экипажа, это его дом. Но это и машина, которая всегда требует внимания.
Разве грязь, пыль и погодные условия изменились? «Танки грязи не боятся» отменили? Или болотины и поломки в дороге больше не встречаются? Значит, нужен комбинезон. Именно для ремонта и обслуживания машин нужен. Для маршей нужен. Для повседневной боевой учебы нужен. И будет этот комбинезон немногим отличаться от тех, что были на танкистах в 1941-1945 годах. И гореть будет так же.
Только почему танкист должен учиться, обслуживать технику, проходить марши и стрельбы и воевать в одном и том же обмундировании? Черный цвет танкисты выбрали не от собственных амбиций, а просто потому, что он самый практичный при учебе и обслуживании танков. А в обычную песчанку в бою они переодевались просто потому, что это дает дополнительный шанс выжить.