Да не то что бы бить. Это же толпа уголовников за гаражами. Понятно, что далеко не всем нравился Юрка-толишен. Но об этом ему сообщили без криков, культурно. А желающие свернуть чужаку шею, выстроились в очередь.
Панику поднял Мишка, но когда Люба с Гвоздем добрались до площади, на которой происходило ристалище, стало понятно, что помощь нужна не Юрке, а тому, кто на него напал.
Самбо Цинтарея не прошло мимо, и первый же наивный йокумэн к этому не был готов.
Нет, если этот парень дотянулся бы до Юрки своим копьем, то тут конец. Сделать это было трудновато, Зима был в превосходном расположении духа: сытый и в меру раззадоренный. Склонись весы в противоположную сторону, скорее всего, убил бы. Без суда и следствия.
Потому что та девушка, которая пришла к Юрке в тот, первый раз, была его нареченной.
И хоть йокумэны свято чтили свои обычаи, религия Лысого Бога уже изменила мышление молодого поколения. А с ней пришли и пуританские нравы.
Девушка-то понесла и очень этому радовалась. И семья ее. Юрка попросил ее приехать в Логово для родов. В конце концов, хоть что-то для этого ребенка он должен сделать. Например, уберечь его мать от послеродовой горячки. Неплохой подарок. Ну, и подарить жизнь его "отцу".
Копье, выбитое из рук противника, опрокинуло йокумена, ударом древка в грудь, а потом гудело в холодном воздухе, вонзившись в сантиметре от головы. Шах и мат.
Площадь, до этого молчавшая, ожила, заголосила. Все радовались.
- Белый мир должен оставаться белым. Ты хороший воин. Станешь славным мужем. - Юрка
примирительно протянул руку. Парень не задумываясь ни секунду ухватился за нее:
- Хорошо дерешься. Такой сын мне нужен. Копье понравилось? Хорошее копье, дарю.
Очередь жаждущих Юркиной крови сама собой рассосалась. Ну в самом деле, мало ли дел у мужиков? Вон, погода прояснилась, можно в море выйти сети проверить.
А то уж больно ловок мальчонка. Мог бы копьецо и в горло воткнуть. Отвел в последнюю секунду.
- Клево!!! - Колька сиял от обожания:
- Ловко ты его! Раз-раз и вот так и вот!
Зима протянул ему копье:
- Посмотри, какая резьба искусная. И баланс то что надо. Дорогая вещь.
Жизнь выкупил. Не поскупился.
- Да вообще. Можно подержать?
Люба подошла к Мишке и взяла его за руку:
- Ты чего?!
- Ничего. Не отходи от меня. Ни на шаг.
- Хорошо.- обалдел от такой благосклонности парень.
- Ловко ты его.- Гвоздь потер замерзающие щеки:
- А зареченских что? Жалел?
- Нет. Когда нападают в лоб, как бы не был силен оппонент, есть некая толика удачи. А когда получаешь кирпичом по затылку, и на тебя нападают семеро, то ни о каких правилах честной войны уже не идет и речи.
- М... А за меня почему вступился? Тогда.
Коленька с треском заехал себе древком копья в лоб. Довертелся.
Всех оглушил громогласный рев.
- Потому что еду отнимают только падальщики. Это неправильно. Ну? Чего орешь? Лоб покажи, снег приложи. От “шишки“ никто не умер.
С другой стороны их бивуака подбежала встревоженная Рада:
- Коля! Коленька! Что Этот тебе сделал?Ударил?! Он тебя ударил?!!
Юрка закатил глаза и махнул рукой. Потом подобрал копье и обернулся к Гвоздю:
- Мне нужно поговорить с шаманом племени. Займи их чем-нибудь, пожалуйста.
Димка поскреб в затылке, потом хлопнул себя по коленям :
- Ну что? Луна яркая, может смотаемся в тундру? Посмотрим реликтовых.
Огромный носорог разделял снежное полотно на две полосы. Он задумчиво раскапывал снег, вырывая с корнем невысокие кусты и медленно пережевывал их, волоча за собой свалявшиеся кисточки шерсти. Рада опустила бинокль, который тут же отобрал младший брат.
- Откуда они тут взялись? Все эти носороги, медведи и волки?
Когда то давно, до войны, север был одной большой научной станцией. Сажали мхи, строили заводы, восстанавливали популяции реликтовых животных.
- Зачем?
- Да кто ж их знает? Ни у кого нет, а у нас есть. Что бы было. Раньше их держали в заповедниках, приезжали туристы.
- А потом?
- Грянула третья финская, стало не до носорожиков. Выжили единицы. Родят, ищут себе подобных. Печальные здоровяки.
- Там волки! Здоровые какие! - Коленька чуть не вывалился из люка снегохода.
- Это пегие. У вас в гостиной шкурой такого волка диван обтянут.
- Вонючей.
Гвоздь отвез их на вершину самой высокой сопки. Через ряд они спускались к заметенной тундре. Вдали, едва видный начинался Великий лес.
- Рада, смотри! Олени! Какие красивые! Серебряные!!!
- Это гигантеусы, большерогие. На самом деле в древности, они были меньше. Это наши генетики начудили.
- А что они едят??? Это ж сколько нужно сена.
- Как и носорожики, они едят все подряд. Траву, мох, кусты, ветки, водоросли. Мышей.
- И им хватает?
- Ну, как видишь. Не замерзла?
- Какой вы заботливый Дмитрий. Юрку бы этому поучить.
- Заботы в нем море. Только вот. Ее нужно заслужить.
- Не говорите ерунды. Избалованный, эгоистичный, грубый и совершенно не чуткий. Весь в папу.
- Я бы поспорил. Смотри, песец. Такой малюсенький, с булавочку.
Тот кто не хочет знать человека, никогда его не узнает. Это Димка понял еще в глубоком детстве. Характер Зимы спокойный, покрытый льдами, хранил в себе цунами страстей. Только вот узнать их было дано не каждому. Но слабого или попавшего в беду Зима не бросал никогда, даже если ситуация была для него откровенно патовой.
А ведь он, Гвоздь, тогда смалодушничал. Заломался спасибо сказать. Стыдно было, что этот косорылый его в слезах видел. Так обидно было: думал добытчик, мяса мамке принесет. А эти лбы все отняли. Ревел просто в голос. Кто ж знал…
- А кто это там летит?
- Где?
- Я замерз.
- Ихтиорнисы. Спать укладываются.
- Я замерз!
- Сейчас Аврора играть будет.
- Вот это да! Обычно зеленая!
- И такая бывает.
- Я ЗАМЕРЗ!!!
Нет, в Этом Дмитрии однозначно была изюминка. Волевой, спокойный. “Тыкает” правда, но это понятно. Кто ж их тут в глуши культуре учил. Мотор чихал в холостую.
- Застрял, зараза. Сидите тут.
- Мы потерялись? Мы умрем? Я увижу маму!?
- Увидишь, не волнуйся. Дмитрий сейчас все решит. Успокойся. - монотонно, словно магнитофон, Рада повторяла слова заученные с детства.
Коленька был их с мамой надеждой. Сколько радости было когда УЗИ показало, что родится мальчик. Сколько чаяний с ним было связано. Но отец не приехал даже посмотреть на него. Да и смотреть, в общем то, было не на что. Слабый, нервный, какой уж тут сын и наследник рудной разведки. Смех один.
Снегоход приподнялся и девушка поняла, что Гвоздь вытолкал тяжеленный транспорт в одиночку.
- Ну, как вы тут? - хлопнула дверь, и в вонючее тепло иглами скользнул морозный воздух. Затарахтел двигатель:
- О! Счастье какое. Ну, пристегнитесь. Скоро приедем.
Поселение встретило их пустыми , косо освещенными улицами. Только дозорные на вышках, не оставляли свой пост.
- А где все? - Рада поежилась. Как же хорошо за высокими стенами. Ветер снаружи ветер пробирал до костей.
- Дойдем до яранги - узнаем. Что, Колька, устал? Залазь на спину. Донесу.
“Дома” Наотамэ разрисовывала Любушку синей краской. Мишка самозабвенно храпел высунув ноги из спального полога.
- Красивая-красивая! На. Съешь. Худая. Нет-нет. Нельзя худая. Надо что б!.. - Наотамэ деловито качнула грудью:
- Тогда вот он - твой будет. Слушай Наотамэ. У Наотамэ осенью свадьба.
- Привет! - Гвоздь сгрузил спящего мальчишку в Мишкину обитель:
- Куда все делись?
- На площади. У мертвеца камлают.
- И Юрка?
- Да, там что то с бубном связанное. Я замерзла, да и с Наотамэ веселее. Охота там торчать. Есть хотите?
- Хотят. - гостеприимство Наотамэ было ультимативным. Да и строганинка хороша, чаек горячий. Раду разморило:
- Все. Я мечтать о душе и спать. Спасибо за прогулку.
- А я пойду посмотрю, что с Юркой. Доброй ночи. Отдохните как следует. Завтра путь неблизкий.
Главная площадь поселения показалась ему странным местом . Надо отдать должное, йокумэны постарались сделать ее удобоваримым местом для парадов и майских праздников. Снег убран, площадь вознесена на насыпь, чтобы не погрязнуть в весенней воде. Монумент с бюстом Ленина убран бусами и хвостами куниц. Под ним, на троне из оленьих рогов присутулилась мумия. По периметру были расставлены плошки с чадащими фитилями, развевались по ветру бисерные нити.
Старый шаман-председатель крутился вокруг костра. Люди, обступившие площадь, приплясывали в такт, хлопая в ладоши. Прямо за мумией, скрестив ноги и усевшись на медвежью шкуру, замер Юрка. “Надо было фотоаппарат взять, такой кадр пропадает.”- досадливо сплюнул Димка.
Йокумены приодели белобрысого кандидата для инициации. Зима был облачен в какие то невообразимые меха, с кистями, оторочками. С капюшона на лицо, совершенно его закрывая, спускались бисерные нити и ленты.
Сначала тихо, потом все громче, старый шаман начал петь. Площадь окружили практически все йокумэны колхоза, все эти люди подпевали, раскачиваясь и хлопая в ладоши. Димка впал в какой-то пространственный транс. Он слышал то, про что рассказывала Люба. Ветер, снег, скрип льдов о берег, люди и огонь ткали мелодию.
Вот и оставайся после всего этого атеистом.
Может и правда все то, что Юрка рассказывает. Все они просто украшения для волос Юргалэ. И покойный Луц, и Крапушкин, и сам Димка. Тогда… в чем смысл? Зачем бороться с капиталистами, ловить контру, если все - это всего лишь волосы? Много ли им уделяют внимания? В конце концов никто не бессмертен. Даже товарищ Смолец.
Димка очнулся и в ужасе зажал рот руками, хотя это были всего лишь мысли.
Мороз пробирал до костей, поднялся ветер. Площадь опустела, только Юрка остался один на один с посвящением.
Гвоздь подошел ближе и заметил, что сквозь бисер и ленты пробивается сизый дымок. Новоявленный шаман смолил самокрутку.
- Ты там зад себе еще не отморозил?
- Отморозил. Ноги затекли, не разогнуться. Помоги-ка…
Димка подставил его на ноги.
-- Забавная у них тут самодеятельность. Их бы в ансамбль песни и пляски, забирают почище самогона.
Юрка меленько хромал рядом, потирая седалище:
- Этника, вещь прекрасная. С этим я согласен, но все же, прояви уважение к ритуалу. Просидеть на холоде сорок минут - это тебе не хухры-мухры.
- Проявляю-проявляю. Ты там из под своего кокошника вообще что-нибудь видишь? Завесили, чисто невеста.
В лицо Димке прилетел шершавый снег. Их дружескую перепалку прервал оглушительный, сотрясающий скалы рев.
Юрка резко сменил направление, почти бегом, приволакивая ноги ломанулся к воротам. Гвоздь припустил следом.
Реликтовый лев сидел у входа в деревню, жмурясь от ветра.
Юрка почтительно преклонил колени:
- Тууат нерюнгри, я так рад тебя видеть. Ты пришел навестить своего служителя?
Лев еще раз оглушительно зевнул и потянулся шумно обнюхивая Юркину шапку. Зима задохнулся от зловонного дыхания, а Димка не рискнул выйти за ворота от ужаса.
Перед таким зверем человек что спичка.
“Все мы, просто украшения для волос Юргалэ”
Юрка разговаривал с этой громадиной о чем то своем, зверином. Почесывал горячий шерстистый нос, заглядывал в задумчивые карие глаза. Пока льву это не надоело и он огромным прыжком растворился в подступающей вьюге.
- А если бы он тебя сожрал?
- Не сожрал. Я для него, что мошка. Хранители не едят своих шаманов. Ну, по крайней мере, пока они не марают снег своими делами.
Они тихо переговаривались в спальном пологе. Снаружи бесновалась непогода. Храпел и постанывал Мишка. Ворочался беспокойным лесным сном Коленька.
- И тебе не страшно?
- Страшно. Мне, Димочка, почти постоянно страшно. Просыпаюсь с этим чувством и засыпаю. И так много этого страха, что он в конце концов ужался и превратился в осторожность. В чистом же виде страх не позволяет трезво мыслить. Да и устаешь боятся буквально всего: отца, школу, Савву…
- А Савву то зачем боятся?
Зима замолчал. Гвоздь почувствовал, что вышел на тонкий лед и свернул тему:
- Давай спать. Завтра до дому, отдохнуть нужно.
Зима прошла уж, а никто особо и не заметил. По первой оттепели схоронили Луца. Отгуляли первое мая. Но это ж такое дело, снег еще и не думал сходить. За то люди вовсю радовались солнцу.
- А знаешь почему солнца тута так мало? - Рыжий сидел на перилах школьного крыльца. Он ел горстями сушеную тюльку из газетного кулька и строил глазки умирающей от отвращения Любочке:
- Потому что оно по карточкам. Гы-гы-гы.
- Рыжиков! Оставить политесы. Чтоб я тебя видел на три метра от девочек, поял?
- Ну что вы Василь Агафьич, напраслину на меня возводите? Я ж, ромашка альпийская, пальцем не трону.
- Вот-вот. Именно, что не пальцем. Крапушкина где?
- Кто это? Ребята переглянулись. Василек чертыхнулся в усы:
- Таня! Староста ваша.
- В библиотеку пошла. Озябла.
- Мерзляков, сходи за ней Транспорт придет с минуты на минуту. А вы разбредаетесь. Коношевич, следи за стадом.
Девятый класс и старшая группа воспитанников трудового дома отправлялась на весеннюю повинность. Хотя трудовой отработкой это можно было назвать с натяжкой. Скорее это была экскурсия по хозяйствам и знакомство с профессиями. Дирекция для такого дела выписала из центра всеход. Из репродуктора, закрепленного посредине катка, простужено хрипел вальс “Прощание с Москвой”. Девочки нарядились в кумачовые платочки поверх шапочек.
Наконец, шипя подушками по бездорожью, легко слово утюг по простыне, всеход подкатил к школе. Зима сел рядом с Димкой и закрыл глаза. Последние недели четыре он зверски не высыпался, подменяя Тамару и Пересмешника в больничке. Строительство левого берега шло полным ходом и людей покалечившихся на стройке становилось все больше. Среди них было мало профессиональных рабочих, так что количество поломанных и обмороженных росли в геометрической прогрессии.
Зато совсем недавно прошло торжественное открытие Дома Культуры. Достроили большой магазин “Краса Севера”, сдали под эксплуатацию первую девятиэтажку. С подъемником.
Пришлось посадить на первом этаже старичка-вахтера, потому что в первую неделю кто-то из ребят трудового училища додумался продавать на катание в лифте билеты.
Белая макушка Юрки уперлась в плечо Димки. Тот придержал ее ладонью, чтоб не болталась.
Гвоздь судорожно морщил складку между бровями. Девятый класс подходил к концу. Учебой он не блистал, и по возрасту должен был пойти осенью в армию.
Сердце судорожно сжималось за мать, как одна? В последнее время здоровье постоянно ее подводило. Одна надежда на Юрку. Побратимы как-никак.
Всеход обогнул украшенное зеленым куполом здание Дома Культуры и выехал на главную дорогу ведущую к паромной переправе через Незамерзайку.
Еще головная боль. Гвоздь поморщился.
Рада. Что она от него хотела, понятно всем. Дело доходило до того, что приличия уже трещали. И дело даже не в том, что Гвоздю она не нравилась. Как может не нравится ухоженная и такая красивая девушка? К тому же за Радкой бегало табуном все половозрелое население поселка, но сама она смотрела только в сторону Коношевича.
Только вот…
Гвоздь осторожно скосил глаза на Танечку Крапушкину. Худенькая, беленькая, она сидела особняком от остальных. Пыталась читать.
Нет, ни о каких отношениях думать не моги. Сначала нужно закрепится. Сломать клеймо рожденного в ссылке. Заслужить доверие комсомольцев. Обзавестись работой и домом.
Короче, Танечка к тому времени наверно уже третьего ребенка родит. Не от него.
Семья в пустоту - дело гиблое.
Нет.
Вернется из армии, Зима как раз в георазведке освоится. Туда то Димка и подастся. Конечно он не такой умный, и шпат от кварца не отличит. Но даже ученым нужно есть и где-то спать. Труженики разведки бывают не только умственного труда.
Эх, Таня, Таня. Королева моя, недоступная.
Форсировали Незамерзайку. Часа через четыре сделали привал. Попили чаю, закусили пайком. Зима приятно удивил, раздав всем из своей поклажи по копченой рыбине. Даже беспризорников не обделил.
Следующий отрезок пути все отчаянно воняли рыбой, но сытые и согревшиеся шутили и бузили. У Славки Кривоухого нашлась старенькая гармоника с западающими кнопками. Он пиликал на ней свое , блатное, но и правильные песни знал.
Так что в Логово-6 влетали грязные, вонючие и с музыкой. Центарей нервно дымил самокруткой.
Заселились в барак. Девочек отгородили шторкой. Начальник общежития выдал всем тазики, по бруску серого мыла и строем, под “Белы снега Суоми”, двинулись в баню.
Развалившегося на полке Мишку разморило до философии:
- Вот, хорошо все-таки живем, братцы. Горячая вода есть, дрова - есть. Валенки и те - есть! В других местах глядишь похуже будет.
- Это где? - поинтересовался здоровый как кабан, Рыжий.
- В Финляндии, естественно. Там значит так: старший из школы приходит, обувь снимает и на печку лезет, а младший обувается и во вторую смену идет.
- А что ж он на печку лезет, если она не топлена?
- Да кто ж его знает. - простодушно пожал плечами Мишка:
- Мож его крысы одолели.
- Любитель Советов. - Лоб спустился с полок и сел рядом с Зимой. По сравнению с другими Лоб сильно выделялся, потому что правая половина его тела будто усохла. Сильно болел, а потом вот так случилось. И нога короче, и рука, да позвоночник изогнулся. Только лоб остался большой и красивый. Сократовский.
- Вот как ты думаешь, почему я тут оказался?
- Знать не знаю. - Юрка обрушил на себя ушат воды.
- Отец у меня офицер, мама ученый-иммунолог. Все партийные. Папа в полковнике, всю третью Финскую прошел. А как сухотка напала, так меня прям из школы на поезд и сначала в Передовищи, а потом сюда. Рожей не вышел.
- Ты его не слушай... Врет он как дышит. - Рыжий погрозил Лбу кулаком:
- Тут невинных нет. Кто за разбой, кто по мокрухе. Это они нормальные. Даже раскосый. А ты знай свое место.
- Вот-вот. - кивнул Мишка:
- Советская власть такого бы не допустила. Отправили на перевоспитание, значит было за что. И все вы можете вернуть кредит доверия стране. За тем и приехали.
Конечно же, Мишины валенки - спиздили. Ну потому что разговоры-разговорами, а не думай что ты нам друг. Так что семенил он до барака в шерстяных носках, подвывая от мороза.
День казался бесконечно долгим. Сначала они около полутора часов ждали своего куратора. Одновременно стараясь растопить две барачные печи. Куратор оказался безмерно пузатеньким мужичком, с острой черной бородкой и заиндевевшими круглыми очками.
- Так, молодежь. Минуточку внимания.
Гвоздь рявкнул на весь барак:
- Ти-и-иха!
Мужичек отряхнул валенки и протер очки о шубу:
- Благодарю. Рад, весьма рад видеть столько крепких, готовых к труду, наследников наших сел и колхозов. Я заместитель заведующего трудовой терапией, Карл Фридрихович. Постройтесь-постройтесь, дайте на вас взглянуть. Ну, а ты что такой понурый?
- У него валенки в бане сперли.
- Нехорошо-нехорошо, расследуем. А это кто такой. Что за птица? Китаец, по обмену? Почему меня не предупредили?
- “Тунгус”. На пмж. Юрий Зимородок.
Центарей показался на глаза, отчаявшись растопить вторую печку;
- Наш, русский мальчик. Можете расслабиться.
- Приведите в человеческий вид. Я не могу привести в столовую этакого лохматика. Вы там в своем четвертом совсем одичали что ли? Горластый, на вот. Возьми бумажку и с ней на склад. Это третье здание на право. Получи там валенки. Какой у тебя размер? Сорок четвертого. Да, подшитые не бери. Там новые есть. И поживее, ужин стынет. Зазябли никак, без горячего-то?
Димка вернулся с белыми, хрустящими от новья, валенками. Мишка светился от счастья:
- Смотри, заводские. Красотища.
Зима молчал, обуваясь в пимы и натягивая на голову малицу. В чем то этот Карл и Фридрих прав, одичал он маленечко. Ничего, всего две недели перетерпеть прилизанным. А потом шабаш. И школе, и прочим, людным местам.
Когда все оделись, строем по два направились принимать пищу. Шестерка отличалась от четверки. Многоэтажные здания, вышки. Много военных. Собаки. Заборы, всеходы. Вдалеке, светили многоглазыми фонарями уранодобывающие фабрики. Девочки чуть не свернули шеи на яркую вывеску “Универмаг Кедр”. Во дворах, на горках и снежных крепостях возились румяные дети.
- Смотрите, молодежь. Каких-то десять лет назад тут не было ровным счетом ничего. Но! Группа энтузиастов, совершенно бесплатно отправилась на поселение. Из десятерых, через год осталось в живых трое. Вот, полюбуйтесь, скульптурное изображение. Да-с. Еще несколько лет ушло на селекцию и насаждение мшатников. Работа тут не из легких, но нам всегда требуются специалисты. Тут наше училище, проходите, вот веничек.
Ребята обметали ноги и с блаженством окунались в тепло светлого и жарко натопленного помещения.
В столовой училища играла музыка. С потолка свисали кашпо с живым цветами. Посредине бил веселыми струйками фонтан. Ребята не могли сдержать восторг. Вот это хоромы!
Пузатый Карл явно радовался, потирая ладони:
- Курточки в гардероб вешайте и пойдемте, первое стынет. Наше училище одно из первых по олимпиадам в области. Вот, Василь Агафичь, проходите. Ребята, умывальники - там.
- Сколько можно мыться, только что из бани. - возмутился Сережа.
Таня поцокала языком и показала на нарядный агитплакат, где злобная бактерия подпираемая финским солдатом вгрызалась в сердце красноармейца.
- Если ты страны герой, постоянно руки мой.- хохотнул Мишка и потянулся за мылом.
- Шикарно живут.- Гвоздь рассматривал бордовую ковровую дорожку, бра и фонтан.
- Так не повсеместно. Тут пестуют молодых и ретивых, которые должны быть завлечены пряником в нужную сторону. Я тебе после ужина кнут покажу. - Зима вытер руки свеженьким полотенчиком с красными петухами.
- На ужин так же спустились и ученики. Рыжий с сотоварищами взбодрились. Преобладал женский контингент. Смешливые, в одинаковых косыночках, но каждая при помаде и локонах. Весь женский курс томительно благоухал “Авророй” и “Сиреневым рассветом”.
- Каки цацы.- Чернь набивал рот супом, свернув шею на коренных обитателей.
- Вон та, цыганочка, особо. - Рыжий утер рот горбушкой.
- Особо не зыркайте. Только неприятностей не хватало.- осадил плотских Мясо.
- У тя елда ща стол пробьет, так что не воспитывай. Политрук.
Ужин роскошный. Три блюда, компот, сладкое. Девочки не осилили и половины. Таня заворачивала в салфетку цукаты и конфеты. Для Нинки.
Карл расхаживал между столов зорко контролируя чтобы хватило поровну:
- Барышни напротив - будущие инженеры агрономии, наши мастера зеленщики и химики. Юноши также могут получить эти профессии. Но им геройствовать подавай, все в Техникум Безопасности норовят утечь, а ведь энергетика страны напрямую зависит от наших мшатников, да-да. Без урана, замерзнет Родина-мама. Кушайте-кушайте. У техникума имеются комфортное общежитие, до полевых работ развозит транспорт. Завтра я вам все покажу. После еды подойдите к раздаточному окошку, вам выдадут сухпаек на утро. В семь я приеду за вами, так что сегодня вернитесь в барак и хорошенько выспитесь.
- А погулять можно?
- Конечно можно, сходите в синематограф. Пройдитесь по ботанической галерее. Василь Агафичь, покажите им нашего Симурчика, а потом спать в теплые постели. Вы мне завтра нужны отдохнувшие и полные сил.
Но выйдя из столовой, Зима развернулся и зашагал обратно к бараку, Центарей окликнул его:
- Юрок, ты куда?
- Спать, Василь Агафичь.
Гвоздь вышел из толпы:
- Я его провожу.
- Хорошо, попробуйте растопить вторую печку. Мы вернемся часам к десяти.
- Добро.
Вернувшись, Зима вытащил свои мешки и стал перекладывать газетные свертки.
- Куда пойдем?
- Найдем Выдру. И посмотрим кнут. Саввушка оформил пропуск.
Пойдем, у нас не так много времени.
В Шестерке Юрка уже бывал. Поэтому ни кино, ни ботанический сад, ни, тем паче, ручной мамонт Симурчик ему был не интересен. Минут через десять они на городском всеходе доехали до границы закрытой, заводской зоны.
Юрка подготовил документы и предъявил их на КПП. Охранник долго рассматривал печати и подписи.
- Проходите. Подождите немного, к вам подойдет сопровождающий.
- Спасибо.
- Не выходите за пределы ограждения, автоматчики стреляют на поражение.
Димка сглотнул.
Минут через шесть подъехал снегоход с конвоиром, и тяжелые металлические врата отворились.
Мир открывшийся перед Димой совсем не походил на леденцовую радость открытых улиц. Узкие решетчатые проходы опутанные егозой, блудливые лучи прожекторов. Шеренги людей скованных наручниками по парно.
- Что это? - у Гвоздя перехватило дыхание.
- Это? Трудовое воспитание несознательных. Тех, кого не прельстила столовая с фонтаном и ковровой дорожкой. Вот ты поверил в историю Лба?
- Нет, конечно. Кто в этот бред поверит.
- Ну-ну, а тем временем по документам Лоб - Мирослав Ваеньсьев.
- Что? Он - сын генерала Ваеньсьева?!
- Выходит что так. В то время как его безутешные родители похоронили даже его имя, Мирославушка коптит тут личико из-за своей болезни.
- Это несправедливо.
- Мы не говорим сейчас о справедливости или несправедливости. Мы говорим о идеологии. А следуя ей, у красивого и умного генерала и его красавицы жены не может родится сын с сухоткой.
По лабиринту решеток и контрольнопропускных врат они приехали в жилую зону. Мрачными столбиками домино на фоне полей уранового мха, высились двухэтажные женские бараки.
Конвоир пинком открыл дверь.
Помещение освещалась тусклыми лампами. Посредине, кирпичной кишкой лежала длинная печь, на которой, удушливо воняя, сушилась обувь. По обеим сторонам в три ряда, до самого потолка высились нары. На вошедших со всех сторон уставились испуганные глаза. Молодые и старые женщины замерли, как будто в игре “Море волнуется раз..”
- Томашевич! Томашевич, я сказал!!!
Наверху завозились и срываясь на перекладинам , вниз заспешила завернутая в тряпье фигурка.
- Здесь…
- В переговорную, живо!
Женщина потупив взгляд засеменила к лестнице. Димка обрел дар речи:
- Ирина Владимировна, вы хоть обуйтесь…
Остановилась, не веря своим ушам, подняла взгляд от пола:
- Мальчики?...