Воздух на углу Ярославской и Бабушкиной в это утро пах корицей. Даниил Петров, корреспондент местного телеканала "Горизонт", щурился от раннего солнца и ждал, когда Макс настроит камеру на него. Перед ними, словно теплый символ нормальности, стояла булочная "Пряничный домик".
- "Фокусируйся на витрине, Макс," - бросил Даниил, поправляя микрофон. - "Вот он, главный герой дня. Не политик, не спортсмен, а он - "Пряничный домик"". Камера скользнула по аккуратным рядам румяных булок, круассанов и пирожков, остановившись на величественном, золотисто-коричневом рулете, из щелей которого пробивался пар и виднелись сочные дольки яблок.
- "Булочная открывается в пять утра, когда наш герой, Фёдор Иванович, он же владелец, он же единственный пекарь, начинает свое волшебство под старые пластинки Шульженко. К восьми…" Даниил обернулся, чтобы показать на начинающую выстраиваться очередь, но его взгляд зацепился за небо.
Над площадью, где стоял старинный фонтан с тритонами, висели точки. Десятки, сотни. Как россыпь странных, неподвижных звезд. Не самолеты. Не спутники. Просто… точки.
- "…К восьми," - Даниил сглотнул, пытаясь вернуть нить, но голос дрогнул, - "здесь уже…" Очередь у "Пряничного домика" зашевелилась. Люди перестали смотреть на витрину, запрокинув головы. Кто-то достал телефон. Над площадью повис нездоровый гул - смесь недоумения, нарастающего страха и возбуждения.
- "Макс," - резко сказал Даниил, отрывая взгляд от штруделя. - "Снимай небо. Прямо сейчас. Перебиваем сюжет. Прямой эфир."
В считанные минуты площадь превратилась в кипящий котел человеческих реакций. Даниил, забыв о Фёдоре и его шедевре, говорил в микрофон, стараясь перекрыть шум толпы и далекие сирены:
"…Мы видим множественные неопознанные объекты в небе над городом! Повторяю, это НЕ глюк ПВО! Мы не одиноки!" Первые минуты - чистая эйфория. Люди плакали, обнимались, кричали "Ура!" в небо. Пьяный мужик в кепке пытался дирижировать небесным хором. Девчонки делали селфи с фоном из таинственных точек.
Но точки росли. Стремительно. Из звездочек они превращались в пятна, а пятна - в нечто. Не диски. Нечто гладкое, безликое, излучающее тусклое, нефритово-зеленое свечение изнутри. И они не висели - они спускались. Целенаправленно. На город.
- "Они… они летят сюда! Все! Прямо на нас!" - истеричный крик кого-то рядом перекрыл голос Даниила. Эйфория лопнула как мыльный пузырь. На смену пришел страх. Люди рванули к машинам, к метро, просто бежали, не зная куда. Сирены завыли по всему городу. Запах корицы сменился вонью горящей резины от пробки на Ярославской.
Но не все бежали. У стены "Пряничного домика", куря, стоял мужик в засаленной кепке.
- "Цирк," - буркнул он в сторону Даниила. - "Бюджетные миллионы на спецэффекты, а пенсии - копейки. Хорошо разыграно, ага."
На скамейке у фонтана пожилая пара невозмутимо доедала булочки, кроша их голубям.
- "Бабка, идем!" - орал ей внук, дергая за рукав. - "Да отстань, Петька," - отмахнулась старуха. - "Учения. Нас дурят, как в девяносто третьем."
А над ними, беззвучно, с пугающей плавностью, опускался самый большой объект. Прямо на площадь. Прямо на фонтан.
- "Смотрите! Цветы!" - завопила девушка у клумбы. Даниил навел камеру. Яркие бархатцы и петунии у края площади вдруг съежились, почернели и рассыпались в пепел за секунды. Трава вокруг пожухла, стала мертвенно-желтой. Металлический привкус заполнил рот Даниила. Голова заныла тупой болью.
- "Радиация!" - закричал он в микрофон, голос сорвался. - "Они… они несут смерть просто своим присутствием!"
Объект коснулся земли. Без звука. Мощный, но мягкий толчок прошел под ногами. Фонтан - каменные тритоны, чаша, струи - просто перестал существовать. Раздавлен, стерт в пыль гладкой, светящейся зеленым глыбой, занявшей центр площади. Тишина, наступившая после этого, была гулкой, давящей, полной неосознанного ужаса. Даже сирены где-то стихли. Оставшиеся зеваки замерли, лица побелели. Стример, еще минуту назад оравший "Лайкайте!", стоял с открытым ртом, его телефон безвольно свисал из руки.
Тишину разорвал рев моторов. Из переулков выскочили БТРы, заблокировав улицы. Солдаты в полной экипировке, с противогазами и автоматами наперевес, заняли позиции. Стволы, казавшиеся игрушечными перед громадой объекта, были направлены на него. Команды звучали резко, сквозь помехи в эфире.
- "Объект окружен! Не приближаться! Готовность номер один!"
Даниил комментировал, его слова сливались в сплошной поток ужаса и непонимания.
- "…Абсолютно гладкая поверхность… никаких признаков жизни… никаких двигателей… только это жуткое свечение… и тишина… Боже, тишина…"
И тогда часть поверхности объекта… поплыла. Не открылась - деформировалась, как ртуть. Из проема медленно, с чудовищной, неземной грацией, выплыла структура. Ни рука, ни щупальце. Скорее, какой-то веер из жидкой тьмы и изумрудного пламени, постоянно меняющий очертания на грани восприятия. На ее конце пульсировали сферы тусклого зеленого света. Там, куда падал их свет, асфальт темнел и трескался. Воздух зыбился. Даниил почувствовал, как кожа под одеждой начала зудеть и жечь.
Выстрел прозвучал как хлопок петарды в гробовой тишине. Один. Нервный. Солдат у БТРа не выдержал. Пуля чиркнула по поверхности структуры, отскочив с жалким пингом и искрой.
Структура замерла. Затем, с леденящей кровь неторопливостью, повернула сферы в сторону солдата. Не на него. В сторону. Как на назойливого комара.
Это был не рев. Не грохот. Это был вой. Низкий, гортанный, исходящий не из горла, а из самой ткани реальности, из воздуха, из земли под ногами. Он не просто оглушал - он входил в кости, в зубы, в мозг. Он вибрировал с такой силой, что стекла в окнах соседних домов взорвались одновременно, осыпая тротуары хрустальным дождем. Люди вскрикнули, хватаясь за уши, из которых хлынула кровь. Даниила и Макса швырнуло взрывной волной звука. Камера вырвалась из рук Даниила, ударилась об асфальт, объектив разлетелся вдребезги. Мир погрузился в оглушительный гул, сквозь который пробивались лишь самые громкие крики агонии.
Вой не стихал. Он нарастал, меняя частоту. И началось…
Даниил оглох. В ушах звенело, по лицу струилась теплая кровь из носа и ушей. Он схватил Макса, оглушенного, с рассеченным лбом, и потащил к распахнутой двери булочной. Они ввалились внутрь, захлопнув за собой дверь. Запах свежего хлеба был сметен волной озона, гари и сладковатой вонью горелого мяса.
Укрытие. Хрупкое, иллюзорное. Они рухнули за прилавок, заваленный теперь забытыми булками. Сквозь выбитые витрины открывался вид на Ад.
Человек метнулся мимо окна. Его лицо и руки были покрыты гигантскими, лопающимися волдырями, из-под которых сочилась сукровица. Кожа свисала кровавыми лоскутами. Он захлебнулся хриплым криком, упал на колени, потом на бок, дергаясь в немых судорогах, пока не затих, превратившись в обугленный, дымящийся комок. Его тело шипело.
Женщина, пытавшаяся спрятаться за разбитым киоском, вдруг замерла. Ее куртка и кожа под ней начали пузыриться и плыть, как пластилин на раскаленной плите. Она издала звук, похожий на бульканье, и рухнула, превратившись в бесформенную массу, прилипшую к асфальту.
Где-то ближе к центру площади, солдата в бронежилете подбросило в воздух невидимой силой. Он завис на мгновение, а потом просто разорвался изнутри, как переполненный мешок. Кишки, осколки костей, клочья формы - все смешалось в кровавом фейерверке. Кусок ребра с мясом шлепнулся на витрину "Пряничного домика", оставив кровавый след.
Молодой парень, все еще пытавшийся снять происходящее на телефон, вдруг вскрикнул. Его смартфон вспыхнул ослепительно-зеленым светом и взорвался у него в руке с оглушительным хлопком. Кисть и часть предплечья исчезли в клубах дыма и брызгах крови. Он уставился на культю, из которой торчали обгорелые кости, его лицо исказилось немой гримасой ужаса, прежде чем он рухнул, истекая кровью.
Макс, бледный как смерть, трясущимися руками полез в карман. Он достал свой телефон, включил камеру, направил дрожащий объектив на кошмар за окном. Его глаза были полы безумием репортера, который должен запечатлеть историю.
- "НЕТ!" - заорал Даниил. Он вырвал телефон из рук Макса. Не думая, он распахнул дверь булочной и швырнул аппарат на середину улицы. Телефон пролетел пару метров, издал пронзительный, истерический визг и взорвался ярким шаром пламени и искр.
Даниил захлопнул дверь, прислонился к ней спиной, задыхаясь. Он встретился взглядом с Максом. В глазах оператора был немой вопрос: А мы? Мы в безопасности? За окнами ревел вселенский вой, трещали рушащиеся здания, слышался жуткий хруст костей и отчаянные, обреченные крики. А внутри "Пряничного домика" все еще витал призрачный запах яблок, корицы и свежего теста. Контраст был невыносим. Они сползли на пол за прилавок, прижавшись спинами к прохладной стойке. Мука покрывала их одежду белым налетом.
- "Надо… надо выбираться," - прошептал Макс, его голос был хриплым, чужим. - "Через заднюю дверь… в подвал…"
Даниил кивнул, не веря в спасение. Он попытался составить план в голове: переулок, мусорные баки, возможно, открытый люк… Его мысли прервал тихий звук. Писк. Высокий, тонкий, как у летучей мыши, но металлический. Он шел… сверху.
Даниил медленно поднял голову.
Оно висело прямо над ними, под потолком "Пряничного домика", задевая своими странными "лепестками" гирлянду из бутафорских крендельков. Структура. Та самая, или другая - меньшая, но столь же чуждая. Жидкая тьма и изумрудное пламя. На ее поверхности мерцали прозрачные, как слеза, сферы - глаза? Сенсоры? Они смотрели сквозь Даниила и Макса, смотрели на саму суть их ничтожного существования в этой булочной, на этой планете.
Макс замер, его глаза стали огромными от чистого, животного ужаса. Даниил почувствовал, как по спине пробежали ледяные мурашки. Он хотел крикнуть, броситься в сторону, но тело не слушалось, парализованное страхом перед непостижимым.
Существо не двигалось. Оно просто висело. И смотрело.
Потом сферы-глаза вспыхнули ярко-зеленым. И оно издало звук.
Не тот вселенский вой, что гудел снаружи. Этот был ближе. Гораздо ближе. Он не вибрировал в костях - он рвал их изнутри. Он не оглушал - он стирал сознание. Он был сконцентрированным апокалипсисом в одном крошечном пространстве уютной булочной.
Даниил увидел, как кожа на его руках вспучилась и лопнула, как перезревший плод, обнажая мясо и сухожилия, которые тут же начали чернеть и шипеть. Он почувствовал, как его кости трещат под невыносимым давлением, как черепная коробка распирается изнутри. Он увидел, как Макс, сидевший напротив, вдруг вздулся, как воздушный шар, его глаза вылезли из орбит, прежде чем его голова разорвалась с чудовищным хлюпающим звуком, забрызгав штрудель, прилавок и Даниила теплой, липкой массой.
Последнее, что успел подумать Даниил Петров, прежде чем его собственное тело превратилось в кроваво-костную кашу, смешиваясь с мукой и крошками знаменитого штруделя, было:
"Пряничный домик открывается в пять утра…"
Затем сознание погасло. "Пряничный домик" перестал существовать. Как и весь угол Ярославской и Бабушкиной. Как и надежда. Над руинами булочной, над морем огня, крови и радиоактивного пепла, беззвучно парили зеленые, чужие формы, уже ищущие следующую назойливую песчинку.
Космос ответил. Ответил жестокостью.
