Ночью ударил мороз. Задрав голову, Марк сидел на детской качельке и смотрел, как по тёмному небу тянется сизый шлейф дыма из трубы местной котельной. Он и забыл, что в пригороде видны звёзды. В Москве всё выжигала городская засветка. Марк вспоминал, как ребёнком представлял, что дым — это что-то вроде ковра-самолёта. И кто-то летит на нём по небу, невидимый и свободный. Как он сейчас.
Никто не потревожил покой мёрзлой ночи до самого рассвета. Только один раз вдоль дома медленно проехала полицейская машина с включёнными проблесковыми маячками. А утром первыми на детской площадке появились женщина с девочкой лет пяти-шести. Марк присмотрелся внимательнее. В женщине он узнал жену Генки. Ей наверняка не было и тридцати, но выглядела она намного старше. Особенно с покрасневшими, словно заплаканными глазами.
— Ма-ам, — девчушка упрямо теребила её за подол потёртой дублёнки. — Холодно. Папа скоро уйдёт?
Женщина вытащила из кармана мобильник и посмотрела на дисплей.
— Да, скоро. Ещё полчасика погуляем и пойдём домой. Папа как раз уедет.
— Тогда пойдём к тёте Свете, посидим у неё.
— Не знаю, милая…. Не знаю, — женщина тяжело вздохнула и нахмурилась. — Ты уже замёрзла что ли? На щеке вон белое пятно. Только пришли же… Ох, ну сейчас я тёте Свете позвоню.
Пока она разговаривала по телефону, Генкина дочка подошла к качельке и посмотрела прямо на Марка.
— А тебе почему не холодно? — спросила она, внимательно оглядев его с головы до пят. — Ты же без шапки.
Марк с улыбкой пожал плечами.
— Красивые у тебя серёжки. Мне папа тоже обещал подарить на Новый Год, — девчушка погрустнела. — Только теперь, наверное, уже не подарит. Он злится на нас с мамой.
— Не знаю. Он часто так делает.
— Скажи ему… Вечером, когда вернётся, скажи ему, что дядя Марк запретил вас обижать. Я потом сам ещё с ним поговорю.
Её окликнула мать. Девочка обернулась и побежала к женщине. Марк слышал, как она что-то ей говорила. Жена Генки внезапно остановилась и оглянулась на качели с невидимым ей призраком. Потом что-то резко сказала дочери и за руку потащила в подъезд. А Марк пошёл к дому, где жил Генка. Поднялся в его квартиру. Тот был пьян с самого утра. На кухне Марк увидел разбитую детскую чашку, на стене — потёки от чая. Генка сидел на кухне напротив наполовину пустой бутылки водки. Он не собирался никуда уходить. Его жена, видимо, всего лишь пыталась успокоить дочь. Надеялась, что муж напьётся и заснёт. Марк глянул на электронные часы на столе — воскресенье. Никому никуда не надо. Ни в школу, ни на работу. Должно быть, это новость о смерти Дархана вынудила Генку схватиться за бутылку. На приятеля ему, скорее всего, было глубоко наплевать, а вот неминуемый разговор с полицией мог пошатнуть душевное равновесие.
Глядя на него, Марк снова чувствовал злость. Желание раздавить этого человека. Расправиться так же жестоко, как с ним поступил он — прямо сейчас, не откладывая ни на минуту. Но держался — убить Генку было легко. У него и такой же кухонный нож рядом лежал. На мгновение колыхнулась колкая мысль — может, даже тот самый? Вчера порезал человека, а сегодня — колбасу. Но, конечно же, нет. Генка не был дураком, чтобы тащить в дом оружие убийства. Он всё попрятал вместе с частями тела. Выбросил улики, попытался скрыть следы. Поэтому его нельзя было убивать просто так. Сначала Марк хотел выбить из него признание, чтобы родители смогли снять листовки со столбов, не вздрагивать от каждого звонка телефона. Не ждать и не надеяться, а отнести его фотографию в мастерскую памятников и попытаться смириться с тем, что сына у них больше нет.
Марк дотронулся до бутылки, и та покрылась инеем. Изморозь пошла дальше — перетекла на стол, добралась до стакана. Обожгла холодом Генкину руку. Тот вздрогнул, словно очнулся от глубокого сна. Отдёрнул ладонь и непонимающе посмотрел на заледеневшее стекло.
— Чё за хня? — пробормотал он.
Генка вдруг уставился прямо на Марка. Он не мог увидеть призрака, но тому всё равно показалось, что бывший одноклассник смотрит прямо на него. С глухой, животной злобой — точно так же, когда душил. Марк невольно вздрогнул. Стиснул зубы. Снова заскреблось на душе. Всего-то надо разбить эту чёртову бутылку и вспороть Генке глотку от уха до уха или выбросить его в окно.
— Ты скоро сдохнешь, — еле слышно прошептал Марк. — Очень скоро.
С этим обещанием он заставил себя уйти. Пришло время заглянуть к третьему участнику задушевной встречи — к Серёге. Дома того не оказалось. А без него слоняться по чужой квартире отчего-то было неловко. Марк недолго постоял в коридоре. Потом всё-таки заглянул на кухню, где пили чай родители Серого. Из их разговора он узнал, что тот слишком эмоционально воспринял смерть Дархана и куда-то ушёл с самого утра. Мать посетовала, что надо сходить поискать. Холодно на улице. Как бы где не замёрз. Отец предположил, что, может, сын у Генки, но та только покачала головой.
Марк догадывался, где мог спрятаться Серый. Было у них одно место, куда они сбегали от своих подростковых проблем. Дархан там частенько песни репетировал. Генка отсиживался, когда пьяный отец руки распускал и выгонял его из дома. А Марк с Серым туда за компанию приходили. Старую постройку они называли блиндажом. Потом уже узнали, что настоящий блиндаж выглядит совсем по-другому, а облюбованная ими заброшка больше походила на какую-то хозяйственную постройку с погребом.
Серёга сидел на крыше блиндажа и, обхватив себя руками, тихонько раскачивался из стороны в сторону. Рядом с ним в снегу темнели окурки, лежала пачка сигарет и зажигалка. Марк остановился напротив него.
— Я знал, что ты придёшь, — не глядя на него, тихо сказал Серёга и улыбнулся. — Зна-а-ал. Догадался после того, как Дархан сгорел, что он не просто так. Я ещё тогда в квартире понял, что твоя смерть нам не сойдёт с рук. Только они не поверили. Я же это… того.
С тихим смешком он поднял голову и посмотрел на Марка.
— Ку-ку, — Серёга снова улыбнулся и постучал указательным пальцем по шраму. — У меня же и справка есть. Получил, правда, только два года назад получил. Ураган у нас был, листы железа сорвало с крыши. Задело. А так сразу после института началось. Сначала немного, потом всё сильнее. Так что теперь точно только завод. Полы мою. Плохо мы с тобой поступили. Не по-людски.
Он говорил с ним как с близким другом, а не с тем, кто пришёл его убить. Бесхитростно вываливал всё подряд. До смерти боялся, но при этом словно смирился с судьбой и терпеливо ждал развязки. Теперь Марк лучше понимал, почему остальные смотрели на Серёгу с такой снисходительностью, когда тот рассказывал ему, как живёт — подыгрывали его небольшой лжи. Сам он думал, что Серый быстро накидался, а тот просто… такой.
— Лучше бы ты в полицию позвонил, — сказал Марк. — Сам себе хуже сделал.
К Серёге он не ощущал такой лютой ненависти как Генке и Дархану. Серый, конечно, дурак. Мог бы заорать, позвонить в полицию. Но с него спрашивать как с нормального не получалось. Да и хрен знает, что сделал бы Генка — мог бы всех порешить, как грозился.
— Зато теперь всё правильно будет, — ответил Серёга и потёр ладони, словно замёрз. — Так даже лучше. Наверное.
Он нервно усмехнулся и пожал плечами. Серый как будто говорил о чём-то своём, и это потихоньку начинало раздражать.
— О чём ты? — нехотя спросил Марк. — У тебя вариантов, знаешь ли, не сильно много. Либо сдохнешь, либо сядешь.
— Не надо в полицию, — тут же замотал головой Серёга и поёжился. — Я… Они уже приходили, когда ты пропал.
С тяжёлым вздохом он потянулся к сигаретам.
— Не знаю я, что он потом с тобой сделал. Ну, то есть… где тело спрятал. Могу оставить записку. Рассказать, что знаю. А потом уж сделаешь, что должен. Дай мне только дочку ещё раз увидеть.
— А чего же ты тогда так сдохнуть рвёшься, если есть к кому возвращаться? — со злой усмешкой спросил Марк. — Разжалобить пытаешься?
Серый молча прикурил сигарету и неопределённо хмыкнул.
— У Ксюхи и так отец со справкой. А отец дурак-уголовник — это вообще клеймо. От такого не отмоешься. У неё сердце больное, не надо ей этого. С моими родителями будет лучше. А за меня ей, может, пособие дадут.
Марк промолчал. Не говоря ни слова смотрел, как Серый неловко спрыгнул с “блиндажа” и провалился по щиколотку в снег.
— Я пойду? — с надеждой спросил он. — Ночью сюда приду. Ты сам ко мне не приходи, ладно? Ксюха испугается, а ей нельзя…
Серёга не договорил. Только пожал плечами.
— Иди, — сухо отозвался Марк.
Не двигаясь, он посмотрел вслед Серому. Перевёл взгляд на забытую им пачку. Он мог бы вытащить сигарету. А дальше всё. Он мёртвый, курево для живых. Он мог простоять здесь до самой ночи, не чувствуя ни холода, ни усталости. Мог закрыть глаза и открыть их через сотню лет, потому что до омерзения страшило предстоящее забвение. Это виделось несправедливым. Неправильным. За него один раз выбрали, что ему нужно сдохнуть в старой ванне, а теперь медленно подводили к решению, что нужно перестать цепляться за ставший чужим мир и остаться в нём только в памяти близких людей.
Марк ощутил вспышку горькой злости. Она требовала догнать Серого. Разбить его тупую башку о ближайшее дерево, утопить в рыхлом снегу и задушить, но он понимал, что в нём говорит не ненависть к Серому, а боль от осознания, что тот — живой, идёт домой, а он больше ни к кому не вернётся. Марк впился взглядом в затылок бывшего одноклассника и быстро пошёл следом. Перед глазами заметались образы сумасшедших девочек-близнецов, застывшего на горизонте взрыва и рассыпающегося на части солнца. Марк физически ощутил, как из посмертия дохнуло безумием. Он зачерпнул его полные горсти и вложил в чужое сознание.
— Иди, — сквозь зубы повторил Марк, прижимая ладони к вискам Серёги. — Только для тебя там больше ничего нет и не будет.
Он обошёл его по кругу и заглянул в глаза. Серый посмотрел на него так, словно впервые увидел. Не проронив ни слова, медленно пошёл в сторону дома, где никого не узнает. Марк снова проводил его взглядом. Оставался последний.
К Генке он наведался вечером. Прошёл сквозь дверь и сразу угодил в детский плач. На кухне рыдала его дочка. Бледная и уставшая женщина сидела перед ней на коленях и старалась успокоить.
— Ну зачем ты ему сказала про дядю Марка? Папа и так нервный. Не говори ему ничего больше…
— Я думала, он переста-а-анет дра-аться, — навзрыд проревела девчушка.
— Перестанет, — пообещала мать.
Марк по глазам видел, что она говорит и не верит. Дурак он, конечно. Зачем ляпнул девчонке? Мог бы догадаться, что Генка взбесится, а пострадают те, кто с ним рядом. Ну ничего, ему недолго осталось кулаками махать. Марк задумался, где тот мог быть вечером в воскресенье. На улице холодина. Гараж Дархана сгорел вместе со своим хозяином. Ответ напрашивался сам собой. Через мгновение Марк оказался в той самой однушке. Пахло строительным раствором и чем-то химическим. С замершим сердцем он заглянул в ванную — всё раскурочено. Саму старую чугунную ванну Генка уже вынес. Подсуетился и здесь.
Генка сидел на диване, смотрел футбол и пил водку. Хозяин жизни, мать его. Марк мгновенно взбесился. Вроде бы только что боялся посмотреть на место, где умирал, а уже накрыло животной яростью. Обрёл облик и пнул старый жопастый телевизор он одновременно.
“Го-о-ол!” — радостно закричал комментатор, прежде чем телик разбился об пол и погас.
Бывший одноклассник вскочил с дивана, уронив стакан с водкой.
— Какого хуя?! — вскрикнул Генка.
— Такого, Ген, — злобно процедил Марк. — Думал, всё сойдёт с рук?
— Ты… Как? Ты же, сука, умер. Я тебя своими руками… Ты не настоящий!
Вместо ответа Марк ударил ему по роже. Генка отшатнулся, наткнулся на диван и чудом устоял на ногах.
— Ненастоящий? — с ухмылкой спросил Марк. — Правда?
— Ну тогда я тебя ещё раз сейчас убью, сука, — прорычал Генка и кинулся на него.
Бил он воздух. Метился в Марка, но удары проходили сквозь тело. Не самый честный бой, но Марк и не на дуэль пришёл. Оттолкнул Генку со всей силы. Схватил бутылку с пола. Через секунду он был уже рядом с ним — ударил по голове. Запахло водкой. Генка заорал. Вряд ли от боли. Скорее, со страха.
— Су-у-ука, су-у-ука, — держась за голову, провыл он. — Отъебись от меня, слышишь! Уйди!
— За что? — Марк ухватил его за грудки и рывком поставил на ноги.
Будь они оба живые, Генка бы отмудохал его и убил ещё раз. В посмертии были свои преимущества.
— За что?! — повторил бывший друг. — Ты с-сука весь такой пришёл и ещё спрашиваешь? Я вот тоже лошадкой работал. После того, как освободился. Только ты поработал и ушёл, а меня никто брать не хотел с судимостью.
— Да не пизди ты! Искал, значит, плохо. И даже если отказали раз, два или больше — это что, даёт тебе право убивать?
— А, может, ты мне просто не понравился, — вдруг рассмеялся Генка. — Выглядишь как пидор. Решил сделать землю чище.
— Сейчас сделаешь, — глухо сказал Марк.
Он схватил его одной рукой за волосы. Генка вздрогнул и замер. С лица слетело неприятное выражение злости и страха. Он успокоился, даже на мгновение стал похож на того Генку, из старших классов.
— Возьми телефон и запиши сообщение, как ты и Дархан меня убили. Отправь его своей жене, начальнику. Ты же работаешь где-то, мразь?
Генка утвердительно кивнул.
— Вот, значит, ему. Есть у тебя номер моего отца? Есть, спрашиваю? Ему тоже отправь. Про Серого ни слова, понял?
Бывший одноклассник снова качнул головой в знак согласия. Вытащил мобильник и принялся наговаривать признание, а Марк слушал пересказ событий, которые он вместе с Огнецветом видел в зеркале на том свете.
— Брось телефон, — скомандовал он, когда Генка умолк и разослал сообщения. — Ты же на машине? Поехали, покатаемся.
Генка взял ключи от старого “рено”. Как зомби надел ботинки и куртку. В зале зазвучала мелодия. Марк глянул на брошенный на диване мобильник. Увидел на дисплее имя — “дядя Костя”. Сердце болезненно сжалось. Вот и папа, значит, послушал. А дальше уже дело за полицией.
Они спустились вниз. Марк сел на пассажирское сиденье потрёпанного “рено”, Генка — за руль.
— Помнишь озеро, с подземными ключами, которое никогда не замерзает? Езжай туда.
Машина тронулась с места. Отсюда до небольшого озерца — рукой подать. Доехали минут за десять. Вода чёрной гладью темнела как разлитая нефть.
— Езжай, — ледяным тоном произнёс Марк. — Прямо в озеро.
В глазах Генки мелькнул страх. Бывший одноклассник замотал головой и как-то умоляюще посмотрел на Марка. Куда только делось желание очищать планету от людей, кого он счёл неугодными? Марк дотронулся ладонью до его лба.
— Езжай, — повторил он и вышел из машины. — Езжай и сдохни, сука.
“Рено” поехал по берегу. Меньше, чем через метр безнадёжно застрял в снегу. Из-под колёс вылетала белая каша, но машина не двигалась.
— Тогда иди пешком! — процедил Марк.
Дверца открылась. Генка выбрался из легковушки и, пошатываясь, побрёл к озеру. Он медленно зашёл в ледяную воду, словно не чувствуя холода. Марк неотрывно следил за ним взглядом, пока тот не скрылся с головой. Вот и всё. Желание Генки сбылось — мир стал немного чище.
Сильный мороз продержался всего лишь день, потом небо затянуло белой мглой, а всё вокруг завалило снегом. Город парализовало. Ругались люди на улицах. Непогоду проклинали владельцы застрявших машин и полицейские, которым пришлось работать в метель. Раскапывать и долбить промёрзшую землю по сомнительной наводке. Но, наверное, они должны были радоваться, когда, наконец, нашли заиндевелый комок, оказавшийся головой Марка Вейнера. У них не будет “глухаря”, у волонтёров — незавершённого поиска. Люди в рыжих куртках снимали листовки. Из полиции позвонили родителям, и воздух прорезал пронзительный женский крик. Марк был далеко, но всё равно услышал — душой.
Почти как в посмертии, но тогда в голосе мамы слышалась надежда. А сейчас — только горькая боль. Не было больше надежды, она рассыпалась в морге рядом со стылым комком, залепленным грязью и кровью. Среди вещдоков у следователя. В автоматическом сообщении навсегда замолчавшего номера телефона.
Марк мог бы на несколько секунд притвориться, что всё как раньше. Не было никакого отчаянного крика. Не было смерти. Он всего лишь смотрел в окно в своей квартире. Ему вовсе не захотелось взглянуть на неё напоследок, он по-прежнему здесь живёт. Скоро приедет доставка. Дождётся, а потом пойдёт дописывать очередную крипипасту — про себя. Марк посмотрел вниз. Даже на пятнадцатом этаже было слышно, как внизу попискивает снегоуборщик. Только бестолку всё — расчистит, через час снова разойдётся метель. Марк чувствовал, что пришло время уходить — заглянуть к родителям и раствориться в нигде. Он в последний раз посмотрел по сторонам. Всё словно замерло, затаилось. Смирилось, что хозяин больше не вернётся. Марк мысленно повторял слова Огнецвета, что нужно отпустить. Повторял и смотрел по сторонам. На сваленные в углу доски. Накануне встречи шкаф привезли, который он не успел собрать. На нераспакованную прозрачную коробку с гирляндой на столе, которую он тоже не успел повесить. Марк закрыл глаза.
А когда открыл, оказался в квартире родителей. Невидимый, безмолвный. Тихо ширкали стрелки часов на стене. Тишина стояла нехорошая. Звенящая тоской и горем. Мама застывшей статуей сидела на краешке дивана, на щеках блестели ещё не высохшие дорожки слёз. Возле окна замер отец. Он, как Марк минутой назад, смотрел на ползающие под окнами снегоуборщики.
— Может, не он всё-таки? — глухо произнёс отец. — Дождёмся результатов теста…
Мама посмотрела на него пустым взглядом.
— Что ты такое говоришь? — с пугающей безэмоциональностью спросила она. — Этот нечеловек во всём признался. Сказал… Сказал, где искать нашего сына. Полиция же серёжки Марика нашла.
Отец порывисто повернулся к маме.
— Вот не надо было ему сюда таким… — сказал и оборвал фразу.
Мама ответила не сразу. Сначала посмотрела на него так, что тот под её взглядом весь съёжился.
— Костя, ты понимаешь, что у нас больше нет сына? — очень тихо произнесла она. — У меня больше нет сына. А если ты только попробуешь сказать, что Марик хоть как-то виноват в том, что случилось, не будет и мужа, потому что в моих глазах ты станешь таким же нечеловеком.
Марк с горечью смотрел на неё. Он ни на мгновение не сомневался, что она исполнила бы своё обещание и выгнала бы отца из дома. Понял и отец — покачал головой, подошёл к жене и присел рядом. Неловко её обнял.
— Я бы их обоих убил… — тихо сказал он и неожиданно всхлипнул. — Своими бы… руками каждого…
Отец порывисто крепче обхватил маму и зарыдал. Горько, тяжело, словно в первый раз в жизни выбросил свой дурацкий страх сделать что-то не то. Мама дрожащей рукой погладила его по спине и спрятала лицо у него на плече. Марк безмолвно смотрел на плачущих родителей. Все эмоции замёрзли внутри. Да и сам словно весь покрылся ледяной коркой. Еле заставил себя уйти. Медленно спустился по лестнице — во двор. Там уже зажглись фонари. Снова снег повалил. Снегоуборщики один за другим покатили прочь. На улице стало совсем безлюдно, все разбежались по домам от разбушевавшейся непогоды. Только возле соседнего подъезда на лавке сидел Серый и бессмысленно смотрел перед собой, а рядом Ксюха теребила отца за руку.
— Пап, пойдём домой… Ну па-ап, почему ты меня опять не помнишь?
Серый не слышал, он был далеко. Ходил по несуществующему миру. Кто знает, какие образы тот для него принял. Может, заставлял раз за разом смотреть, как они убивают одноклассника, а, может, пощадил и подарил покой. Марк подошёл поближе, невидимый для бывшего друга и его дочери.
— Ладно, Серый, хватит с тебя, — тихо обронил он.
Провёл ладонью по запорошенной снегом шапке Серёги. За рукой потянулись чёрные нити безумия — те, что он сам оставил, и те, что раньше проросли. Марк выгреб всё и стряхнул на свежий снег — как мазутом плеснул. Ксюха удивлённо ойкнула и снова потормошила отца, показывая ему на дымящуюся черноту возле лавочки. Серёга очнулся, узнал дочь, во взгляд как по волшебству вернулась осмысленность. А Марк смотрел на них обоих и хотел верить, что не зря пощадил. И что если бы Серый был в своём уме, он бы его спас.
Марк почти бегом зашагал прочь. Снег разошёлся с такой силой, что застилал соседние дома. Крутился белым роем в свете уличных фонарей, слепил. Ветер сорвал со столба рекламную листовку, из-под неё выглянул кусок поисковой ориентировки. Марк посмотрел на своё лицо на бумаге. Всё, больше она не нужна. Найден, погиб. Уходить пора, уходить… Он опёрся ладонью на столб. Закричал что было сил. Никто не услышит, не увидит. Никого он не потревожит. Да и свою боль не облегчит. Его держала злость, но её потушила ледяная вода. Выжег огонь. Остатки он выбросил вместе с криком. Посветлело как будто вместо тусклого фонаря сверху бил мощный прожектор. Снег слился со светом. Всё застыло. Время, жизнь. Марк запрокинул голову, закрыл глаза и медленно развёл руки в стороны. Он словно растворялся, исчезал. В последний момент в сознании проступила своя-чужая мысль — человек, который помог ему выбраться из посмертия, сам искал помощи. Марк открыл глаза. Успеет он умереть. Теперь он знает, как уходить.
Над головой снова светил обычный тусклый уличный фонарь. Метель яростно засыпала всё снегом.
Марк быстро зашагал в белом мареве — туда, где он нужен даже мёртвый.
