Лига авторов

Окно спальни бесшумно отворилось. Показавшаяся в оконном проеме голова замерла. Человек прислушался, и затем осторожно заглянул внутрь. Была глубокая ночь. Свет полной луны, отражавшейся в зеркале, и блеск бронзовых ручек трюмо на миг заслонил темный силуэт мужчины, неслышно скользнувшего в комнату.
На широкой кровати с резными деревянными ножками, разметавшись на белых простынях, спала девушка. Измятая ночная рубашка приоткрывала стройные изящные лодыжки. Длинные волосы спящей рассыпались по подушке, темным ореолом окружая миловидное личико.
Проникший через окно человек ступал неслышно и еле дышал. Он поставил у окна небольшой ящик и двинулся к двери. Толстый ковер глушил и без того осторожные шаги. Мужчина подошел к двери и нажал на ручку, убедившись, что она заперта. Ключ торчал в замке, и он довольно улыбнулся. Затем приблизился к девушке и замер возле кровати. Судя по ровному дыханию, она крепко спала. Незнакомец увидел свое отражение в зеркале и приветственно помахал рукой в черной перчатке. Черная маска хорошо скрывает лицо. Если девушка проснется, то не узнает его. Но она вряд ли проснется.
Он обошел кровать, повернув набок голову, словно художник, разглядывающий понравившуюся панораму. Девушка шевельнулась, и он быстро скользнул в сторону, скрывшись за цветной китайской ширмой. Нет, все спокойно, она крепко спит. Мужчина расстегнул пуговицу на сюртуке и из внутреннего кармана достал крошечный пузырек. Осторожно открутил крышку, прижал к горлышку кусочек ваты и перевернул бутылочку.
Сделав три быстрых шага, он очутился возле девушки и поднес вату к ее лицу. Подождал немного. Затем снова пропитал вату жидкостью из пузырька и вновь проделал тоже самое. Так он действовал до тех пор, пока пузырек не опустел. Мужчина спрятал пузырек и ждал, слушая ее дыхание и поглядывая на часы. Пожалуй, теперь пора.
Он осторожно сжал пальцы на ее ладони. Девушка не реагировала — пары эфирной смеси сделали свое дело. Можно немного расслабиться. Где-то в коридоре четыре раза гулко пробили часы. Мужчина остановился, прислушиваясь, но дом спал. Он откинул в сторону простыни и замер над распростертым телом. Чудесная поза! Такой она и останется, он не станет ничего менять. Он аккуратно снял с нее ночную рубашку. Тело хозяйки спальни безвольно поворачивалось в его руках, но, раздев, он уложил девушку так, как она лежала прежде, и отступил, любуясь прекрасным телом. Луна играла с тенями на изгибах бедер, отсвечивая на безукоризненной коже и ныряя в манящую тьму живота.
— Да, именно так! — возбужденно прошептал мужчина. Он отошел к окну, поднял продолговатый ящик, оставленный там, и подтащил к постели. Нагнулся, что-то щелкнуло, и возле кровати возникла высокая тренога. Мужчина водрузил на нее фотоаппарат и навел на спящую. Отлично. Он засунул в аппарат тонкую пластинку и насыпал порошок магния на специальное блюдце. Чиркнула спичка, порошок с шипением вспыхнул, на миг ярко осветив комнату. Готово!
Он быстро и четко собрал аппарат в ящик, затем склонился над девушкой и поцеловал в губы, стараясь запомнить запах ее кожи и волос. Возможно, завтра он встретится с ней на улице, поздоровается, а она, как и раньше, улыбнется, показывая ровные коралловые зубки, и скажет: «Здравствуйте, мистер Уотерс.» Все останется как раньше, с одной лишь разницей: теперь она будет с ним всегда, нагая, беспомощная и доступная, даже не подозревающая о том, как близко он знает ее...
Уотерс одел девушку в ее рубашку, в последний раз оглянулся и перелез через подоконник. Часы пробили четверть пятого.

2

Как восхитительна осень! Когда дымку утреннего тумана растворяют лучи лениво поднимающегося солнца, и она пятится прочь, скрываясь за деревьями парка. Когда лужи, как огромные зеркала, отражают расползающиеся тучи и редких прохожих, расплываясь под колесами проезжающих кэбов. Когда влажный лондонский воздух ударяет в голову, и ты жадно дышишь, забывая о делах...
Уотерсу нравилась осень, особенно такая. Как истинный лондонец, он не унывал от череды дождливых пасмурных недель и умел радоваться ярким солнечным дням. Сегодня он даже оделся по-другому: черный повседневный сюртук сменил на светло-коричневый, и старую, но по-прежнему любимую трость поменял на новую, с резной головой хамелеона. Этот день обещал новые знакомства. Уотерс чувствовал это, и вышел из дома с радостной, но все же сдержанной улыбкой.
Его дом стоял на Хилл-стрит, своим началом упиравшейся в Гайд-парк. Как обычно по воскресеньям, туда двигалась прогуливавшаяся публика. Он быстро сошел с крыльца, но скрыться в толпе не успел.
— Мистер Уотерс, добрый день!
Он остановился и повернулся, приподнимая шляпу:
— Добрый день, мисс Полиш.
Его соседка, девица девятнадцати лет, стояла у металлической ограды и улыбалась ему. Когда она это делала, чудные ямочки на щеках невольно притягивали внимание и заставляли улыбаться в ответ. Глаза ее блестели ярко и как будто вызывающе, и Уотерс не мог смотреть на них более одного мгновенья.
— Замечательная погода, мисс Полиш.
— О да, сэр.
Она была дочкой галантерейщика, эмигранта из восточной Европы, и папа души в ней не чаял. Об этом знала вся улица, не раз наблюдавшая, как отец балует дочку, привозя из торговых вояжей самые модные платья. Вот и сейчас мужчины поворачивали головы, провожая глазами ее стройную фигурку, а женщины цеплялись взглядом за фасоны и кружева. Нет, семья Полиш была небогата, и жители Хилл-стрит недоуменно пожимали плечами, удивляясь расточительности главы семейства. Уотерс даже слышал, что будто бы мистер Полиш намеренно наряжает дочь, чтобы произвести впечатление на богатых мужчин и выгодно выдать замуж. Но Уотерс не слишком верил этому, ибо был свидетелем, как Анна (так ее звали) весьма холодно обошлась с одним молодым человеком, судя по одежде, достаточно состоятельным, но недостаточно воспитанным. Тогда ее глаза сверкнули так грозно, что Уотерс, случайно проходивший мимо, был изумлен. Но с ним она была неизменно мила и приветлива.
— Мы с отцом идем в парк, — сказала она. — Вы, случайно, не туда направляетесь?
— Нет, — соврал он, — я иду по делам. Извините, мисс Полиш, я спешу.
— Как жаль. До свидания, мистер Уотерс.
— До свидания.
Пришлось идти в другую сторону. Вот некстати. Ладно, зайду в парк с другой стороны и буду осторожен, подумал он. Анна непохожа на обычных лондонских девушек, и если заметит его в парке, то запросто подойдет и спросит о делах, и предложит прогуляться вместе, а у него действительно дела. Да и отец ее, с тех пор как они познакомились, не уставал при встрече звать Уотерса в гости. Джонатан понимал, что это — жест благодарности. Однажды, зайдя в лавку Полиша, он стал свидетелем безобразной выходки. Какой-то офицер в ярости разбрасывал носовые платки и топтал ногами разлетевшиеся по полу пуговицы. Мистер Полиш не препятствовал разгрому, тихо съежившись в углу комнаты. Но Анна не испугалась негодяя:
— Как вы смеете! Пойдите вон!
— Что? Ты еще будешь что-то говорить, мерзавка! — заорал вояка, и вошедший в лавку Джонатан не мог позволить ему продолжать. Схватив офицера за китель, он отшвырнул его к стене:
— В чем дело, мистер? Извольте уйти, если вас просят!
— Ах ты, крыса сухопутная, я проучу тебя! — посетитель замахнулся, но отлетел, пропустив апперкот в голову. Джонатан брал уроки бокса, и получалось у него неплохо. Получив чувствительный удар в грудь, Уотерс ответил быстрым хуком, попав точно в висок. Хулиган зашатался. Не медля, Уотерс схватил его за руки, сжал их и вытолкал грубияна из лавки. Хозяин рассыпался в благодарностях, а Анна смотрела как на героя, чего Джонатан не понимал. Он не сделал ничего особенного, любой джентльмен поступил бы точно так же. Ему даже стало неловко заходить в лавку, если вдруг требовались носовые платки или новый галстук, так как мистер Полиш буквально переворачивал все вверх дном, чтобы угодить дорогому клиенту.
Он свернул на Миддл-стрит, здороваясь с изредка встречавшимися знакомыми. Что ж, чтобы повстречать интересную девушку, необязательно идти в парк, иногда достаточно просто прогуляться по городу. Уотерс не обращал внимания на семейные пары или девушек, идущих под руку с мужчинами. Он не желал иметь дел ни с чьей собственностью. Девушка должна принадлежать только ему.
Юная рыжая ирландка понравилась сразу, едва он увидел ее. Она шла с подружкой, слишком невзрачной, чтобы о ней говорить, и невзрачность эта выгодно оттеняла его выбор. Девушки прогуливались не спеша, изредка останавливаясь у витрин, чтобы обменяться мнениями о выставленных там платьях и шляпках. Они щебетали, как две беззаботные птички, и Уотерс улыбнулся такому сравнению. Девушка была слишком юна, в его коллекции еще не было таких молоденьких, и Джонатан почувствовал азарт. Она будет его! Непременно!
Он прогуливался вслед за ними, останавливался и смотрел на часы. Время ланча, а девчонки не торопятся домой. Наконец, они пошли назад. Уотерс проводил подружек до церкви, и там они расстались. Подружка вошла в какой-то дом, рыжая пошла дальше, и Джонатан медленно следовал за ней. Запомнив, где она живет, Уотерс зашагал домой. Круглое живое личико стояло перед глазами, и он с замираньем сердца представлял, как будет выглядеть этот ангел в постели на белых простынях.
Вернувшись домой, он наскоро поел и поднялся наверх. Помимо спальни, на втором этаже находилась лаборатория, где он проявлял и печатал снимки, а также галерея — любимое место отдыха и его страсть.
Эту дверь он всегда тщательно запирал, несмотря на то, что дом принадлежал ему, и в нем редко бывали посторонние. Знакомым и друзьям, заходившим к нему, он говорил, что за дверью пустая комната для прислуги, ключи от которой он потерял.
Дверь отворилась, впуская хозяина. Посреди комнаты стояло одинокое кресло, шторы были задернуты так плотно, что внутрь не проникало ни лучика. Джонатан зажег несколько свечей, стоявших на бронзовом подсвечнике в виде танцующей восьмирукой женщины. Приятель Уотерса привез ее из Индии и подарил ему. Уотерс сел в кресло и дождался, пока пламя свечей успокоится. Он не хотел разглядывать свои творения при солнечном свете. Только ночами, при луне, или днем в этой темной комнате он мог вспомнить и почувствовать все, что чувствовал тогда...
Вот его первая фотография. Леди Фостер. Его первая и последняя любовь. Уотерс думал, что всегда будет любить ее. Как он был молод и наивен! Она вышла замуж и уехала в Америку. Пусть. Никакой муж и никакой океан не помешает им быть вместе. Он будет наслаждаться ее телом всегда...
Вот еще одна. Он не знает ее имени. Полное, налитое страстью тело словно изогнулось в экстазе, а лицо закрывает тень от закинутой за голову руки. Божественный ракурс, достойный кисти Рембрандта или Тициана...
Джонатан повернулся в кресле и посмотрел на противоположную стену, где висела последняя фотография. Беззащитная и целомудренная поза только сильнее оттеняла наготу девушки. Ее грудь, как два окруженных тенями острова, невольно притягивала взгляд, и сгусток тьмы плавал в манящей впадине живота...
Уотерс сидел, как султан из сказок «Тысячи и одной ночи», окруженный прекрасными обнаженными наложницами. Он владел ими и мог выбрать любую из десятка, и провести с нею ночь, и гладить, и смотреть. Игра света и тьмы вводила его в экстаз, и в колеблющемся свете свечей тела шевелились и дышали. Зачем ему знать, где эти девушки, если они всегда будут с ним, здесь, в его галерее! Он мог придумывать им любое имя, представлять дикой амазонкой или загадочной русской царицей, своей рабыней или повелительницей...
Этот мир слишком сложен и требует слишком многого, думал Уотерс. Он не желает жить по этим правилам, он, Джонатан Уотерс, имеет свой мир, свою вселенную, где есть лишь два цвета: черный и белый. Изучив искусство фотографии, Уотерс открыл тайну, скрытую в нем. Многоцветье ослепляет человека, увлекает коварным разнообразием жизни и отношений. Ведь сказано: есть «да» и «нет», а остальное — от лукавого! Есть белое и черное, есть свет и тень, и только с ними можно увидеть истину. Но он понимает! И сам выберет тех, кто будет с ним в его вселенной. Навсегда.

3

Чтобы забраться в чужой дом, да еще именно в ту комнату, куда нужно, Джонатану приходилось хорошо потрудиться. С некоторыми девушками из галереи он был знаком и бывал у них дома. Узнать, где находится спальня, не представляло особого труда. Сложнее оказывалось с теми, кого он совершенно не знал. Иногда он мог познакомиться с юной леди, иногда нет, и тогда через прислугу вызнавал месторасположение комнат в доме. Но этот путь был опасен: Джонатан читал популярные рассказы Конан-Дойля о Шерлоке Холмсе, и понимал, что лишние свидетели совершенно не нужны. Тогда он сильно рисковал, ведь достаточно ошибиться лишь раз, оставить какие-то следы — и в случае расследования эти люди тотчас укажут на него. Хотя какое расследование? Он ничего не крадет, никого не убивает, и никогда не оставляет следов. По крайней мере, Уотерс мог узнать о последствиях ночного визита от знакомых. Но никто ничего не замечал, лишь девушки спали непривычно долго, а у одной утром разболелась голова. Никто не видел и не слышал его присутствия, и Джонатан гордился собой. Лишь раз он забыл поставить на место стул, отодвинутый ночью, и весь следующий день ходил в ужасе, но затем понял, что такую мелочь спишут на прислугу или рассеянность хозяйки.
Проблемы в его деле возникали самые разные, но Джонатан Уотерс был чрезвычайно целеустремленным человеком, и не боялся препятствий. Подчас его хитрости и уму мог позавидовать любой взломщик. Однажды почти три недели ему приходилось появляться по ночам у вожделенного дома и отборным мясом прикармливать собаку, которая, в конце концов, радовалась ему, наверное, больше чем хозяину, вряд ли баловавшего пса такими деликатесами. В другой раз пришлось лезть по дереву на второй этаж, где спала его красавица, а затем на веревке поднимать тяжелый аппарат.
Эфирную смесь для усыпления Джонатан раздобыл у аптекаря, причем купил целую пинту. На удивленный вопрос, зачем ему столько, ответил, что он — естествоиспытатель, и жидкость ему нужна для опытов. За щедрое вознаграждение аптекарь подробную проконсультировал Уотерса, какие дозы эфира можно считать безопасными, как им пользоваться и как хранить. Естественно, аптекарь этот жил не в Лондоне, Джонатан и здесь был чрезвычайно осторожен. Рекомендации аптекаря он запомнил наизусть, и все же проверил действие эфира на себе. Все оказалось верно: примерно через пять минут после вдыхания эфирных паров расслабленное сознание расплывалось, и Уотерс погружался в сон. Что тогда говорить о уже спящем человеке? И все же Джонатан остерегался давать девушкам слишком большую дозу снотворного, и специально для этого заказал пузырек с накрепко притертой крышкой, в который помещалось ровно столько жидкости, сколько необходимо.
Уотерс исследовал дом славной рыженькой феи и пришел к выводу, что пробраться туда будет непросто. Дом окружал невысокий кирпичный забор, в основание которого была встроена крепкая решетка в виде острых римских копий. Отец рыжеволосой был явно небедным человеком. За забором протянулся небольшой сад, и деревья заслоняли некоторые окна, не давая Уотерсу возможность, прогуливаясь, отмечать для себя расположение комнат. Он потратил несколько дней, пока однажды не заметил знакомого кондитера, выходившего из заветного дома. Уотерс разговорился с ним и узнал, что дочке хозяина скоро исполнится
четырнадцать, и они заказали торт по этому случаю. Джонатан признался, что ему понравился этот дом с садом, и он подумывает его купить. Кондитер, часто бывавший в доме, ответил, что хозяин вряд ли станет продавать его. Тогда Джонатан поинтересовался расположением комнат, ссылаясь, что ему надо это знать, прежде чем торговаться. Так он узнал, где находится спальня.
Но был еще забор, и с таким препятствием он столкнулся впервые. Решетка в виде копий была серьезной преградой. Нет, преодолеть ее он бы смог, но ведь он понесет с собой тяжелый аппарат. А если придется убегать? Вторжения в частный дом не всегда проходят так гладко, как хотелось бы. А в этом случае хороший помощник был просто необходим. Нужен напарник, подумал Уотерс, человек надежный и не задающий вопросов. Но где такого найти? Искать в своей среде бессмысленно и опасно. Не то, чтобы он не доверял друзьям, но как они отреагируют на его тайную страсть? К тому же они никогда не взламывали ничего, кроме пробок на бутылках вина...
Уотерс пришел к мысли, что лучше всего подойдет человек из низших слоев общества, не отягощенный моралью и за деньги готовый на все. Или почти на все. В поисках такого человека Уотерс заходил в далеко не безопасные районы города, бывал на рынках и в порту. Одни казались ему чересчур грубыми или туповатыми, другие слишком опасными, третьи — не вызывающими доверия. С некоторыми он даже не решался заговорить. Наконец, Джонатан понял, что ищет, сам не зная, кого. Но ему помог случай.
Проходя мимо кузнечной мастерской, Джонатан мельком услышал разговор двух мужчин, стоявших у дверей:
— Инструмент будет готов к субботе, — сказал один, невысокий крепыш с рыжими бакенбардами. На нем был прожженный кожаный фартук, что вкупе с вывеской указывало на род его деятельности. Второй был детина немаленького роста, широкоплечий, с твердым немигающим взглядом.
— Надеюсь, он не согнется, как в прошлый раз?
— Не согнется, Джек.
— Прошу меня извинить, джентльмены, — Уотерс подошел к ним и приподнял шляпу. — Кажется, здесь занимаются кузнечным делом?
— Это так, сэр, — подтвердил человек в фартуке. — Что вам угодно? Могу сделать практически все.
— А... сломать?
— Сломать? — мужчины переглянулись. — А что нужно сломать?
— Железную решетку.
— Решетку? Где?
— У меня дома. В подвале есть старая решетка. Я потерял от нее ключи и...
— Я могу взяться, сэр, — сказал здоровяк. — Меня зовут Харрис.
— Отлично. Давайте отойдем и обсудим это дело.
Харрис и кузнец перекинулись недоуменными взглядами.
— Хорошо, сэр, — сказал Джек.
Они шли по улице, и Джонатан никак не мог придумать, как объяснить верзиле, что ломать придется не решетку в подвале собственного дома, а железную изгородь на улице, чтобы проникнуть в чужой дом. Наконец Уотерс собрался с духом и начал:
— У меня есть одно дело. Не знаю, сможете ли вы помочь...
— Говорите, мистер, я не из болтливых, — доверительно проговорил Джек, и Джонатан приободрился:
— Мне нужно, чтобы вы помогли мне сломать решетку, но не в подвале, а... Мне нужно пройти в один дом, где... Позвольте не объяснять. Нужно просто ночью сломать ограду.
Джек внимательно слушал. На лице его не отразилось ни единой мысли, ни страха, ни презрения, и Уотерс почувствовал, что нашел нужного человека.
— Я дам вам пять гиней, если вы поможете мне. Вам нужно будет только сломать решетку. Справитесь? С виду вы человек сильный.
— За пять гиней, сэр, я сломаю любую решетку и вдобавок ребра тому, на кого укажет ваша милость.
— Отлично, но ломать ребра не придется, только решетку, — улыбнулся Уотерс. — Вот вам гинея в задаток. Встретимся завтра ночью, в три часа, на мосту рядом с Ковентри-кросс.
Уотерс хотел протянуть будущему напарнику руку, но замялся, подумав, стоит ли обмениваться рукопожатием с подобным проходимцем. К облегчению Джонатана, Джек словно не заметил этого и, кивнув напоследок, скрылся в одном из переулков. Возвращаясь домой, Джонатан вдруг подумал, что напрасно отдал громиле задаток. Такие люди, как он, вполне могут взять деньги и не выполнить своего обещания. Деньги пропадут, и винить в этом можно только себя. А вдруг он пойдет в полицию? Эта мысль заставила Уотерса вздрогнуть. Нет, этот верзила наверняка не захочет иметь с полицией никаких дел. Его физиономия вызовет подозрение у любого нормального человека.


Продолжение следует...
Буду рад вашим комментариям).

За окнами вечерело. Внесли свечи.
- Однако мы отклонились от темы, - желая, по-видимому, взбодрить Павла, сказал Заславский. - Пусть наш гость продолжит, господа, ведь интересно, что будет с Россией дальше.
- Да, конечно, - полковник поерзал на стуле, - продолжайте, молодой человек, прошу вас.
Огоньки свечей трепетали, бросая на стены мрачные тени будущего.
- После революции тридцать лет Россией будет править диктатор Иосиф Сталин. Сталин - ненастоящая фамилия...
- Конечно! Иосиф! Я всегда говорил: жиды губят Россию! - помрачнев, стукнул кулаком Семен Макарович. Хозяйка с укоризною взглянула на купца. - Простите, Вера Андреевна.
- Ну, уж прямо и жиды. Слабоваты они Россию погубить. Не та сила, - ответствовал Кирхер.
- Это еще как сказать...
- Да бросьте, Семен Макарыч. Не жиды и не карбонарии виноваты.
- А кто же? – подал голос Глуздов.
- Жадность. Жажда властвовать. Злоба. Зависть, - Кирхер выговаривал слова тихо, но звучали они громче купеческого крика. - И неважно, какого человек сословия, важно, может ли противостать им. Если нет, будет и подлость и кровь.
- А я вам, милейший государь, вот что скажу: вольнодумство всему виной! - полковник, как хищная птица, навис над столом. – Если б дети наши почитали нас, как заповедано обычаями и священным писанием – ни революций, ни измен бы не было! Чти отца своего и мать свою, повинуйся начальству и знай свое место – так ведь написано? Примерный гражданин, как солдат, должен слушать своего государя. Слушать и повиноваться. Тогда государство будет крепким, и народ счастлив.
Илларион Андреевич одобрительно закивал. Все слушали полковника, а Павел смотрел на Машу: девушка улыбалась гостям – но выглядело это неестественно и фальшиво. Она была несчастна. Несчастна тем, что должно было случиться. Своей помолвкой и будущей свадьбой. Павел ощутил это так же четко, как и то, что девушка эта вдруг стала ему небезразлична.
- Каждый по-своему представляет счастье, - сказал Павел. - Не думаю, что даже император знает, что нужно Маше, лучше ее самой...
Тишину можно было резать ломтями. Встретившись взглядом с Павлом, Маша слабо улыбнулась. Глуздов задрал подбородок и фыркнул, готовясь что-то сказать.
- А может, чаю, господа? - прервала нехорошую паузу хозяйка. - Лизка, принеси самовар! Ну-ка, живо, живо!
Вокруг задвигалось, зашумело. Шустрые девушки прибрали на столе, принесли новый, пышущий жаром самовар, расставили блюдца.
- Продолжайте, Павел, сделайте милость, - попросил Заславский. – Вспомните что-нибудь поближе к нам, то, что, может быть, увидят наши дети...
- Лет через пятьдесят Николай Второй проиграет Русско-японскую войну, а потом войну с немцами. Первую мировую. У нас еще писали, что революция не произошла бы без немецких денег, - вспомнил Павел. – Будто бы кайзер дал денег революционерам, чтобы расколоть Россию и выиграть войну.
- Кто угодно, только не кайзер! - возмутился Карл Генрихович. - Он не мог!
- Это почему же кайзер - и не мог? - вмешался Поликарп Петрович.
- Кайзер всегда был друг России! - уперся доктор.
- У России нет друзей, господа, - сказал Павел. - Всем просто нужны наши ресурсы. Нефть, газ, лес, металлы.
Он сам удивился, насколько четко теперь это понял. И насколько мало задумывался об этом раньше.
- Дальше, дальше говорите, - сказал Глуздов, – все, что знаете.
- Самым известным правителем в двадцатом веке в России был Сталин. Сталина многие ненавидели и до сих пор ненавидят, - сказал Павел, - но он создал великое государство и выиграл войну с Германией.
- Сильная рука, - одобрительно кивнул Глуздов. - Мужицкий царь...
- Да, свято место пусто не бывает, - сказал, вытирая лицо платком, купец.
- После смерти Сталина страной правила партия его последователей-коммунистов, всего семьдесят лет. Но народ захотел свободы и...
- Что вы сказали? - подался в кресле Глуздов. – Захотел свободы? Разве народ ее не получил?
- Получил, - развел руками Павел. – Но люди желали жить, как они хотят, а не так, как скажет партия. Хотели говорить, что думают.
- И здесь вольнодумство, - поднял вверх палец Глуздов. – Видите, чем все обернулось? Царя свергли, а свободы как не было, так и нет. Что же: государь мешал свободе? Вольнодумцы – они всему виной, горлопаны и бунтовщики!
Павел пожал плечами:
- Дальше сменилось много лидеров, я и фамилий их не помню... Мои родители говорят, что тогда они жили замечательно. У них не было многого, что есть в стране сейчас, но люди действительно были добрее, радушнее и честнее, чем теперь. Так они говорят, и я им верю.
- Это правильно! – сказал Илларион Андреевич, недвусмысленно глядя на дочь. – Родителей следует почитать и слушать, ибо сказано: «почитай отца своего и мать свою»...
- А сейчас... Я даже не знаю, как рассказать вам это. Мне не нравится то, что сейчас в России. Я не могу вам всего объяснить, вы не поймете, просто скажу: мне кажется, что страна болеет. Она больна, потому что власти наплевать на народ, а народу – на власть. Потому что нет равенства, за которое все голосовали, нет равных возможностей, нет справедливости и честного суда. Вы здесь говорили о ворах – а что вы сделаете, если вас обворует государство?
Павел не ожидал от себя такой речи и, хоть в душе понимал, что не все так мрачно, ему хотелось рассказать этим людям правду о том, что слышал и видел, пусть горькую – но правду. Пусть знают! И не думают, что в грядущем - рай.
- И кто же правит Россией в ваше время? – проронил долго молчавший Глуздов.
- Президент. Его выбирает народ. Тайным голосованием. Даже я могу стать президентом. Теоретически. Любой гражданин.
- И даже не дворянин? – спросил Заславский.
- Это необязательно, - улыбнулся Павел.
- И ваш президент - не дворянин? - спросил полковник.
- Нет, конечно. Не дворянин. Дворян у нас и не осталось, - сказал Павел и осекся: ведь я же сказал, что дворянин! Но, кажется, никто этого не заметил.
- Так чего вы ждете от потомков хамов? – обведя глазами всех, загремел Глуздов. - Это племя будет воровать даже на троне, им наплевать на Россию!
Павлу стало неприятно. Не сколько за президента, сколько за себя, потомка хамов.
- Вы ведь его не знаете, - укоризненно произнес он, чувствуя, однако, что полковник не так уж неправ. Но это лишь больней задело. Ведь это – мое будущее. Я – его часть. Я в нем живу, значит, и отвечаю за него тоже я.
- Да, мы не имеем чести знать его лично... да и не будем иметь, но... как же вы не видите, молодой человек, что все, все славное достояние России утеряно и разворовано? Кавказ, порты на Черном море, Средняя Азия, Польша, Украина. Чухонцы – и те отошли. Мы по крупицам собирали могучую Россию, освободили болгар, разбили турок и французов, а вы - что сделали вы, наши потомки? Что сделал ваш президент? У России есть могучая армия, непобедимый флот?
Павел молчал, думая, стоит ли говорить, что Россия из индустриальной страны превратилась в потребительскую, всюду иностранный капитал, бывший едва ли не лучшей из мировых валют рубль стал «деревянной», не имеющей веса, деньгой... Лучше не говорить. Что делает президент, он тоже не знал, потому за что долгое время в стране ничего не менялось. Зато по телевизору рассказывали о демонстрациях, недоверию власти, самоуправстве, самосуде, повальном воровстве и коррупции, кумовстве и власти денег. Но разве здесь не так? Что изменилось? Эти отъевшиеся рожи не эксплуатируют свой народ? Этот Глуздов во имя царя и России где-нибудь на Кавказе не гнал солдат на убой? Ради чего? Ведь там все равно не осталось ничего нашего. Купец наверняка дерет втридорога с покупателей, скоро с жиру треснет... Помещик – что он вообще делает? Живет на горбу у крестьян... Еще рассуждает о пользе России. Один Кирхер чего-то стоит, по крайней мере, врач. И тот - немец...
- Россия давно другая, господа, - медленно проговорил Павел. – Не такая, какой хотели бы видеть вы. И не такая, какой хотелось бы видеть мне. А кто виноват, и что делать, я не знаю. Думаю, господин доктор прав: все дело в людях. Если царь или президент любят Россию, то и народ их будет любить, и все будет хорошо.
- Что ж, неплохой ответ, - сказал Глуздов.
- А не выпить ли наливочки-с? – предложил Заславский. – Вера Андреевна, распорядись, голубушка.
Всем разнесли по рюмке. Павел выпил. Наливка оказалась вкусной и пахла травами. Маша едва пригубила. Павел заметил, что она избегает смотреть на полковника, и ему стало жаль девушку. «Я понимаю: самой искать богатого жениха, - подумалось ему, - у нас многие так делают... Но быть насильно выданной»... Он помрачнел.
- Ну, а вам как живется в России, лично вам? – спросил Илларион Андреевич, и в его взгляде Павел увидел искреннее и откровенное участие. И Павел не посмел обманывать.
- Ну, как вам сказать... Мои родители всегда жили небогато, да и до сих пор так живут. На жизнь нам хватает, но поехать, скажем, за границу денег нет. Они с трудом собрали на мое образование, влезли в кредиты... Если я женюсь, мне некуда будет привести невесту. У меня нет своего дома, и купить его я не смогу. Очень дорого.
Он заметил презрительный взгляд Глуздова и отвел глаза.
- Нет денег - женитесь на богатой, - хмыкнул Персиков. – Умные люди так и делают.
Павел улыбнулся. Он не хотел отвечать, что сердцу не прикажешь. Жердяй второй гильдии с золотой цепочкой и сальными волосами все равно не поймет.
- А девушки? – выручая его, неожиданно спросила Маша. – Какие там у вас девушки? Они похожи на меня?
Павел покачал головой:
- Нет, Мария, похожих на вас мало. Большинство ищет богатого мужа и хочет жить на содержании. Многие девушки утратили то, что есть у вас: чистоту, скромность, наивность, воспитание. В этом вы им сто очков вперед дадите. Это чистая правда.
Он посмотрел ей в глаза. У Маши выступил румянец.
- Спасибо, Павел, - еле слышно прошептала она. Глуздов заерзал в кресле.
Вечер закончился. Купец и доктор Кирхер уехали вместе. Вера Андреевна и Маша ушли, Заславский извинился и увел полковника в кабинет, и Павел остался один. Сидеть за столом было скучно, есть не хотелось, он поднялся и пошел в свою комнату.
Спать не хотелось. Он лег на кровать и лежал, глядя на звезды. Из головы не шла Маша, он вспоминал ее глаза и кисти рук, едва видневшиеся из-под закрытого платья, тоненькую беззащитную шею и каштановые волосы... Разговор о будущем взбудоражил Павла, ему казалось, что он все говорил не то и не так, что он забыл рассказать всем о...
Павел услышал шум и сдавленный шепот:
- Не смейте прикасаться ко мне!
- Марья Илларионовна...
- Отпустите мои руки. Я закричу.
- Да кто вас услышит? - засмеялся Глуздов. Павел узнал его. - А и услышат - уши закроют. Потому как я ваш жених, любезная Марья Илларионовна, и все это знают.
- Не смейте...
- Будет вам. Будьте благоразумны. Ваш папенька кругом должен, я - ваше спасение, вы ноги мне целовать должны.
- Сами себе целуйте!
- По миру пойдете-с...
- Пускай!
Павел решительно шагнул за угол. Две фигуры прижались к стене.
- Кто здесь? - громко спросил он. - Маша, ты здесь?
Глуздов отпустил девушку, с неудовольствием глядя на Павла.
- Что случилось? - Павел подошел к ним. Отвернувшись, Маша плакала. - Почему ты плачешь?
- От избытка чувств-с, - улыбнулся полковник. - Не так ли, Мария Илларионовна?
Маша повернулась и побежала. Полковник двинулся было следом, но Павел заступил путь.
- Мне кажется, ей лучше побыть одной.
Судя по лицу, Глуздову это не понравилось:
- Я знаю, что ей лучше, господин студент, уж поверьте, - сказал он, пытаясь обойти препятствие.
- Нет, не знаете, - покачал головой Павел. – Ни фига не знаете.
- Оставьте нас, сударь, - холодно потребовал Глуздов. - Если вам не сказали, что я - жених Марии Илларионовны и имею честь...
- Тискать ее по углам, - перебил Павел.
- Выбирайте выражения! - придвинувшись, прошипел Глуздов. Он был повыше Павла, но тот не боялся. Выпитое вино и слезы девушки горячили кровь.
- Это не ваше дело, молодой человек, - указательный палец полковника плясал перед носом Павла. - Вы здесь никто, господин студент из будущего, а я друг семьи и жених Марии Илларионовны. Убирайтесь немедленно, пока я вас не... Ой!
Павел схватил полковника за кисть и резко вывернул вниз. Старый действенный прием из айкидо. Глуздов упал на колени.
- Вот так! Свалишь отсюда сейчас же, старый козел, и чтобы я тебя больше не видел!
- С-сукин сын! - извиваясь от боли, процедил Поликарп Петрович, но встать не мог - Павел держал на "контроле". - Убью!
- Руку сломаю! - предупредил Павел.
- Убью, в пыль сотру! На каторгу пойдешь... хам!
Устав слушать ругательства, Павел отпустил полковника.
- Я сразу понял, что ты не дворянин, а быдло, потомок хамов! - процедил Глуздов. Он потирал руку, злобно глядя на гостя из будущего. - Дворян ведь у вас вырезали...
- Да пошел ты! - плюнул ему под ноги Павел. - Они верят всему, что я сказал, и что дворянин - тоже. Ни черта ты не докажешь.
Полковник нервно расхохотался:
- Прекрасно! Тогда, сударь, примите вызов! Мы будем стреляться, здесь, сейчас, с двадцати шагов.
Павел опешил. Стреляться?
- Ну? Или все узнают, что ты трус и потомок посконного быдла!
- Да? Изволь, - злобно ответил Павел. – Ты не уедешь – тебя отсюда вынесут!
- Здесь и сейчас! - повторил Глуздов.
- Господа, господа! - размахивая руками, к ним бежал испуганный Заславский. - Помилуйте, что случилось? Господа, помиритесь, не стоит, ей-богу!
- Нет, Илларион Андреевич, здесь честь моя задета. Или Маша того не стоит? - зловеще усмехнулся Глуздов.
- Бросьте, в самом деле, господа! - купец оказался рядом и встал между ними. – Не ссорьтесь! Пойдемте лучше выпьем, наливочки. Ну, будет, будет.
- Я предупреждал: за оскорбления отвечают кровью. В грядущем, наверно, не так? Там, должно быть, можно оскорблять – и все это сходит с рук... Так, милостивый государь?
- Не так, конечно, не так! Скажите ему, Павел Владимирович! - Заславский схватил Павла за руку, но тот вырвался.
- Так. Еще как - так!

Откуда Глуздов достал пистолеты, Павел не знал, очевидно, полковник всегда возил их с собой. Он лично отсчитал шаги, ковырнул носком сапога землю:
- Здесь. Теперь решим, кто стреляет первым.
Он вынул из кармана монету.
- Решка, - сказал Павел.
- Везунчик, - сказал граф, и Павел понял, что тот совсем не боится. - К барьеру.
- Павел Владимирович, не смейте, слышите! Откажитесь! Вы из будущего, вас поймут, и никто не узнает! – шептал, хватая Павла за одежду, Заславский. – Извинитесь, и все забудется!
- Не мешайте, Илларион Андреевич! – строго сказал полковник. – Я знаю, что делаю. И он знает.
- Боже ты мой, - отойдя, проговорил Заславский. - Хоть бы вы промахнулись!
- Павел, не надо! Не стреляйтесь! – крикнула Маша. Ее светлое платье мелькало за деревьями. - Не смейте, Поликарп Петрович! Я вам этого никогда не прощу!
Полковник брезгливо поморщился и взглянул на Павла.
- Что ждете, сударь? К барьеру!
- Павел!
- Держите кто-нибудь ее! - злобно выкрикнул Глуздов, и крик прибавил Павлу уверенности. Сейчас получишь! Мушка уперлась полковнику в грудь. Убью гада, спокойно подумал Павел и спустил курок. Выстрела не последовало. Что за дьявол? Он согнул руку, не в силах держать тяжелый пистоль на весу и уставился на оружие. Не заряжен? Полковник сжульничал?
- Стреляй! - крикнул Глуздов так, что Павел понял: дело не в заряде. Это он, растяпа, забыл взвести курок!
Маша билась в руках отца, и второй раз поймать графа в прицел не получалось. Сердце колотилось, руки ходили ходуном. Грянул выстрел. Заряжено, подумал Павел, глядя, как Глуздов наводит пистолет, а я промазал. Грохот. Крик Машеньки. Земля с размаху бьет в лицо. Грудь пробита, и он тужится, выплевывая кровь. Где-то вдалеке кричат, ругаются и спорят.
- Паша, Паша!
Сильный удар по щеке. «Сволочь ты, Глуздов, раненого бьешь», - подумал Павел и открыл глаза.
- Ну, блин, ты нас напугал, - над ним склонился Костян, Кирюха и девчонки. - Вот нафига так прыгать? Хорошо, успели вытащить.
- Ты как, Паша?
- Нормально, - он приподнял гудевшую от удара голову. Жив и дышу. И крови нет. Зато есть пляж и ребята, все до одного. Дома. Я дома! Но что со мной было? Сон?
- Спасибо, Костя, - пробормотал он.
- Не за что, утопленник, - Костя потрепал его по щеке, - пошли, пивка дернешь. За спасение.
- Кирюха...
- Чего?
- Как, ты говорил, озеро называется?
- Машино. А что?

Машино озеро

Лихорадка прошла так же быстро, как началась и, проснувшись, Павел почувствовал, что полностью здоров. Он понял, что вчерашний приступ вызван не простудой, а шоком. Или побочным действием перемещения. Вообще, обо всем этом думать не хотелось.
Узнав о здоровье гостя, Илларион Андреевич пришел в неописуемый восторг и не отставал от Павла все утро. Несмотря на протесты, велел принести Павлу завтрак в постель, ушить одежду, чтобы сидела, как полагается, и наконец, предложил партию в шахматы, которую Павел благополучно и отчасти намеренно проиграл, к неописуемой радости хозяина.
За шахматами Павел узнал, что к обеду прибудут гости. Намечалась помолвка Маши с одним из них, и Заславский без конца суетился, гоняя слуг по дому и двору.
Павел решил прогуляться. Солнце светило призывно и весело. Сидеть в доме в такую погоду он не мог и быстро спустился по лестнице. Снующие по делам холопы низко кланялись, это было неожиданно и приятно.
- Куда вы, голубчик? - всполошился помещик, увидав Павла во дворе. - Не рано ли? Вам бы в постели еще полежать.
- Спасибо, не нужно, - твердо ответствовал Павел. - Я прекрасно себя чувствую. Можно, я немного погуляю?
- Ну, раз так... Доктор сказал, что свежий воздух будет вам полезен. Впрочем, он всем так говорит... Маша! - крикнул Заславский через двор. - Покажи гостю наш парк!
На это раз девушка была одета более строго. Коричневое платье, шляпка и зонт, который Павел галантно предложил понести, и который, как назло, оказался тяжел и неудобен.
Они миновали двор, зашли за дом и оказались в парке. Имение было большим, тыльную часть его окаймляли могучие дубы и вязы, за ними шел газон, подстриженный кустарник и стояла беседка, остроконечная крыша которой торчала из-за розовых кустов.
Чем дальше они проходили, тем чаще Павел замечал признаки упадка: некоторые из гипсовых скульптур повреждены, кустарник местами не стрижен, образуя настоящую чащу, дорожки покрыты слоем опавших веток и листвы.
- Мне нравится здесь, - сказала Маша, - здесь дико. Почти как в лесу. Папа хочет все здесь расчистить, а я не хочу. Сюда даже белки прибегают из леса.
- Мне тоже здесь больше нравится, - сказал Павел, не зная, как поддержать разговор. - Красивые сосны.
- А у вас есть имение? - спросила она.
- Нет, - покачал головой Павел, понимая, что мог бы наврать с три короба, но... не хотелось. А она симпатична, отметил он, вспоминая знакомых девчонок на озере, но лицо совсем другое, у тех не такие лица, совсем не такие. Может, это и есть порода, дворянская кровь? И ведет она себя по-другому, и говорит. И даже идет. Он невольно улыбнулся, представляя реакцию Маши на девчонок в бикини и парней в плавках и бермудах. Шок. Такой же, как был у него.
- Знаете, Павел, я испугалась, когда вы стали говорить непонятные вещи, какие-то странные слова. Но доктор Кирхер сказал... что это правда. – Ее глаза смотрели с таким любопытством, что Павлу стало неудобно. - Кто бы мог подумать, что вы пришли из грядущего? Как это возможно?
- Я сам не ожидал, - ответил Павел, злобно пнув подвернувшуюся под ноги шишку.
- И вам очень хочется обратно в свой век?
«Хочется? - захотелось заорать Павлу. - Да я полжизни бы отдал, чтобы вернуться!» Но он стиснул зубы и молча кивнул.
- Но как же вы вернетесь? - продолжала выспрашивать Маша. – И как вы попали к нам?
- Я купался с друзьями в озере, нырнул - и оказался здесь.
- Но это просто чудо какое-то! Разве так бывает?
- Согласен, не бывает, но я ведь здесь, - и тут Павлу пришла мысль, которая бросила в жар: а что, если пойти туда и нырнуть? Нырять сто раз, пока не переместишься? Вдруг сработает? А что, дорогу к озеру он найдет, тут пара километров. Может, и правда, под водой какой-то портал? Это же шанс! Он невольно замер, обдумывая это, и Маша встревожилась:
- С вами все в порядке?
- Нет, все хорошо. Отлично! - Павел лихорадочно думал, когда и как отправиться к озеру. Сегодня уже не получится, за ним по пятам ходят, потом приедут какие-то гости. Завтра! Да, завтра он попробует! Павел улыбнулся, радуясь простому и ясному решению. Стало как будто легче. Если в озере дверь в наш мир, то можно успокоиться и побыть еще немного тут. Даже интересно...
- Расскажете мне о грядущем, Павел, - попросила Маша.
- Вы бы очень удивились, если бы попали к нам, - улыбнулся Павел.
- Наверно, у вас все не так.
- Все совсем не так. Все по-другому... – Павел осекся, подумав, что не стоит расписывать достижения науки и техники, вряд ли ей будет это интересно, да и не поймет ничего...
- А вы богаты? - неожиданно спросила Маша.
- Думаю, нет, - улыбнулся Павел, - хотя у меня много такого, что вам и не снилось.
- Так сколько у вас душ?
- У нас крепостного права нет, все свободны, и каждый занимается, чем хочет. Нет у меня крестьян, и поместья нет.
- И женщины тоже свободны?
- Конечно, - улыбнулся Павел. - А почему вы спрашиваете? Разве вы несвободны?
Он пожалел о том, что спросил. Маша изменилась в лице, глаза ее заблестели:
- Я не хочу говорить об этом, - отвернувшись, сказала она.
- Знаете, если о проблеме не говорить - ее и не решить, - сказал Павел. «Интересно, - подумалось ему, - что это за тайна?»
- Скажите лучше: у вас в грядущем девушки могут выбрать, за кого выйти замуж?
- Конечно. Только так.
- Как же вы счастливы там, в грядущем! Как бы я хотела, чтобы и у нас было так.
Ее выдают замуж, догадался Павел, а она его не любит. Обычная история для этих времен, если вспомнить классиков. И что тут сказать, что сделать? Да ничего...
Они еще побродили по парку, пока прибежавший мальчишка не сказал, что Марию Илларионовну ждет матушка.
- Вы идите, я здесь погуляю, - сказал Павел.
- Только недолго. Скоро приедут гости, и вы тоже приглашены. Папа хочет, чтобы вы рассказали всем о себе... и грядущем. Мне тоже будет любопытно. Только... не говорите о том, что я вас спрашивала, хорошо?
Еще не хватало! Но что поделать? Пока он здесь, придется делать то, что от него ждут, в конце концов, он должен быть благодарен Заславскому за то, как его приняли здесь. А завтра я попробую вернуться, и если получится, все это останется странным сном. А если нет... Нет, все должно получиться!
- Хорошо, - сказал он Маше. - Если папа хочет - расскажу.

Длинный, темного дерева стол был накрыт желтой скатертью и блистал серебром. Павел сидел рядом с хозяином, гости напротив. Илларион Андреевич представил их друг другу, и Павел старался запомнить, что толстый человек с вечно потеющим, похожим на масляный блин, лицом - это Семен Макарович Персиков, купец второй гильдии и старый знакомец хозяина усадьбы. А высокий худой тип, отставной полковник, сразу не понравившийся студенту, носил имя Поликарпа Петровича Глуздова. Был он сух и надменен, в движениях ощущалась военная стать. Тот и другой были немолоды, но еще и не старики. И все же Павел вздрогнул, узнав, что полковник - будущий Машин жених.
- Отведайте расстегайчиков, Поликарп Петрович, - Вера Андреевна, жена Заславского, радушно потчевала гостей, по-особенному улыбаясь полковнику.
- Да, с ушицей это самый вкус, - поддержал ее муж, и Павел не мог не согласиться: все было невероятно вкусно. И местная уха, и пироги с рыбой, и прочее, чему названий он не знал.
Павел вовремя вспомнил, в какой руке следует держать вилку, а в какой нож, зорко следил за гостями и ел не спеша, не желая выделяться.
- Милостивые господа, - откашлявшись, начал Заславский. - Я уже представил вам моего молодого гостя, но... не до конца. Можете ли предположить, господа, что он прибыл из нашего грядущего!
- То есть как? - вилка купца с нанизанным на нее куском пирога зависла в воздухе. Отставной полковник выпрямился еще больше и задрал чисто выбритый подбородок:
- Это как понимать, милейший Илларион Андреевич, как шутку?
- Нет, господа! - оживился помещик. - Вот и Карл Генрихович подтвердит-с.
- Я могу лишь сказать, что гость Иллариона Андреевича не душевнобольной. А верить или нет его словам - дело ваше, - сухо сказал Кирхер.
И на том спасибо, подумал Павел, с тоскою слушая разговор. Теперь гости смотрели на него, как на диковинную птицу.
- И откуда он, из грядущего или нет - судить не могу. Хотя... – доктор умолк и старательно зажевал.
- Вот именно - хотя! - подхватил помещик. Было видно, что тема необычайно захватила его.
- Павел Владимирович, поведайте, голубчик, откуда вы прибыли? - нетерпеливо попросил он. - Расскажите гостям то, что говорили мне и Карлу Генриховичу.
Самое время соврать, подумал Павел, сказать, что пошутил. Списать на горячечный бред. Но ведь доктор поверил, и все они заметили, что я не такой, и все мне здесь незнакомо. Буду упираться - рано или поздно поймают на лжи, ведь я ничего об этом времени не знаю, и тогда пропал. А так - мне особое положение, можно ничего не стесняться, подумал он и решился.
- Я не знаю, как попал. Знал бы – сразу ушел бы обратно, - начал Павел, кожей ощущая возникшую тишину. - Родился я в тысяча девятьсот девяносто втором году. Здесь, в России. В Санкт-Петербурге.
Гости переглядывались. Заславский смотрел на гостей, и лицо его излучало восторг и гордость: вот, мол, какую птицу достал, любуйтесь! Говорящий человек из будущего! Ни у кого такого нет!
- Но позвольте, - изумленно забормотал Персиков, - мы университетов не кончали, но разве, по науке...
- Наука многого не может объяснить, - торопливо сказал хозяин. - Я вот читал, в Рязанской губернии с неба жабы сыпались! И как наука это объясняет? Никак!
Кирхер усмехнулся.
- Что ж, это даже любопытно, - отставной полковник навел на Павла похожие на жерла пушек глаза. - Допустим, что вы, сударь, из грядущего. Так расскажите нам, каково оно, грядущее России?
Павел вздохнул. Рассказать о величии России казалось делом простым... но Павел ничего вспомнить не мог. В голове мелькал Газпром, президент Путин, ЦСКА, за который болел Павел, олимпиада в Сочи и смутные обрывки чего-то невнятного. Военная реформа? Кроме этих двух слов, Павел ничего о ней не знал. Очередное крушение самолета - блин, объясняй им потом, что такое самолет. Полет Гагарина: в космосе был – а Бога не видал. Атомная бомба? Не поймут...
Пауза неприятно затягивалась.
- Что же вы, сударь, ухи, что ли, в рот набрали - и рассказать ничего не можете? - насмешливо спросил Глуздов.
Павел проглотил ком.
- А вы лучше сами спрашивайте, - начиная злиться, выдавил он. - Я не знаю, с чего начать.
- Хм. Начнем, пожалуй, с территории, - Поликарп Петрович посмотрел на хозяина. - Илларион Андреевич, помню, у вас карта империи была.
- Да-да-да, была, была, - засуетился Заславский. - Кузьма! Принеси карту, там, за шкапом.
Лакей притащил огромный лоснящийся сверток, и Вера Андреевна распорядилась прибрать со стола. На очищенный от снеди угол легла старая, порванная по краям карта. Музейный экспонат, подумал Павел, глядя на огромный, перемятый и засаленный бумажный лист. С такой картой еще Суворов, должно быть, в походы ходил.
- Вот, Павел Владимирович, извольте взглянуть, - хозяин расстелил перед гостем карту. - Вот вам и карандаш, покажите, пожалуйста, границы Российской империи... Какого года?
- 2013.
Павел почесал карандашом затылок и принялся чертить. Повисла тишина. Собравшиеся следили за рукой студента, шумно дышали, кто-то ахнул, когда Павел решительно отсек Украину, Белоруссию, Польшу и Финляндию.
- Вот, примерно так. В общих чертах.
- А чухонцы-то как отошли? - изумленно спросил Персиков.
- Финны? - догадался Павел. - Точно не помню, но после Второй Мировой Финляндия стала самостоятельной, а теперь одна из самых процветающих стран в мире.
- Чудеса, - развел руками Персиков. - Да с чего им там процветать? Чухонцы кроме как рыбу ловить, да лес рубить, отродясь ничего не умели!
- Нет Вильно, Варшавы, Риги, даже Киев потеряли! - Глуздов качал головой. - Не может этого быть! Объясните нам, как это случилось?
Изумление полковника было таково, что все недоверие пропало.
- Много чего произошло, господин Глуздов, - ответил Павел. - Было много войн. Я могу рассказать только о главных. Первой мировой и второй мировой. Первую Россия проиграла, а вторую выиграла. Мой дед до Берлина дошел. Мы освободили Германию, и война закончилась.
- До Берлина? - сидевшие за столом переглянулись.
- С кем же была война? – спросил полковник.
- С немцами, - стараясь не глядеть на Кирхера, сказал Павел. - Они завоевали почти всю Европу, всех, кроме Англии. А мы их разбили!
- Я знал, что Россия непобедима, даже в будущем это так! - с гордостью произнес полковник. Теперь он смотрел на гостя по-другому и, кажется, начинал ему верить. - А как же Франция? На чьей она была стороне?
- За нас были Англия, Франция и Америка.
- Америка! – воскликнул Заславский. - Кто бы мог подумать!
- Французы быстро сдались. А мы воевали четыре года. Немцы напали первыми, до Волги дошли, до Москвы и Петербурга, но их не взяли! – рассказывал Павел, и в нем бурлила гордость за предков. - Мы всю Европу освободили! Нас 20 миллионов погибли в этой войне.
Даже у полковника отвисла челюсть:
- 20 миллионов? Немыслимо! У вас было столько солдат?
- Нет, большинство - мирное население. Фашисты никого не жалели, расстреливали десятками тысяч.
- Что за фашисты? - мрачно спросил Кирхер.
- Правящая партия Германии, - пояснил Павел. - Они считали, что германская раса лучше других, и все остальные должны быть их слугами. Или умереть.
- Да это похлеще Батыя! - воскликнул Заславский. – Я читал Карамзина: и татары такого не делали. Как же так? Немцы, культурный народ!
Кирхер молчал. Павел вдруг понял, что врачу стыдно за немцев, за нацию, которая была и его частью.
- Как это ужасно: убивать невинных людей, - прошептала Маша. Она сложила руки на столе и смотрела на гостя из будущего так, что Павлу стало неловко.
- Вы же сказали, что война выиграна? Почему же потеряна Малороссия, Литва, Польша? - не унимался полковник.
Павел почувствовал, что не сможет все объяснить. В голове начинался хаос.
- Польша потеряна давно, я не помню когда, еще при царях, кажется. Белоруссия, Украина и Прибалтика получили независимость, бывшие восточные республики тоже отделились, - Павел тыкал карандашом в карту.
- Ну, а что с Германией стало, Павел Владимирович? - спросил Кирхер. В отличие от остальных, немец задавал вопросы спокойно и без трепета.
- Германия сейчас в порядке. Многие мечтают там жить. Там все хорошо. Лучшие машины в мире. И лучшее пиво, - улыбнулся Павел.
- Вернемся к России, господа, - Глуздов вперил взгляд в студента. – Итак, по словам нашего гостя из грядущего, через сто пятьдесят лет у России не будет половины Кавказа, не будет Литвы, Украины, Финляндии, Польши.
- Да как же это? – растерянно прошептал Персиков. – Что же осталось?
- И как такое допустили? – строго вопросил Заславский. – И кто?
- Погубили великую империю, – поставил точку Глуздов. – Но лучше узнать все по-порядку, не так ли? Ну-с, молодой человек, расскажите подробней, как это все произошло?
- А какой сейчас... год? – тихо спросил Павел. Вера Андреевна вздохнула.
- Тысяча восемьсот пятидесятый от рождества Христова, - многозначительно поглядев на гостей, проговорил Илларион Андреевич. - Сейчас царствует его императорское величество Николай Первый. Что же будет потом, дальше? Рассказывайте, Павел Владимирович, все, что знаете!
- Ну, я же не историк, - замялся Павел. - Только в общих чертах.
- Не томите, голубчик! – кивнул Кирхер. – Мне-то вы кое-что рассказали...
- Начну с того, что знаю точно. Знаю, что в 1905 Николай Второй приказал расстрелять шествие рабочих к Зимнему дворцу. Этот день назвали Кровавым воскресеньем.
- Расстрелял - значит, было за что! - сказал Глуздов. - Государь в свой народ просто так стрелять не велит. Он пастырем над нами поставлен, а пастырь своих овец не убивает, разве что бешеных. Верно, такие на дворец и шли. И поделом. Император на Сенатской площади тоже бунтовщиков расстрелял – только так с ними и нужно!
«Так это же декабристы!» – осенило Павла.
Глуздов был Павлу неприятен, особенно когда смотрел на Машу. И она станет женой этого хлыща? Да я бы сдох лучше, думал Павел, глядя на самодовольное, спесивое лицо полковника. После слов о расстреле неприязнь завладела им еще сильнее, хотелось сказать что-нибудь обидное, унизить перед всеми - но пока не было случая.
- И в этом же году произошла первая в России революция. Но Николай Второй остался у власти. Потом была русско-японская война... – Павел напрягался изо всех сил, вспоминая даты и события. - В 1914 началась Первая мировая война. Россия воевала плохо, солдаты дезертировали, народ был недоволен. И в 1917 произошла октябрьская революция. И конец монархии.
- Что за революция? - подскочил Поликарп Петрович. - Как во Франции?
- Наверно. Царь отрекся от престола, власть перешла к Временному правительству.
Стало тихо.
- Его императорское величество отреклись? Да как это возможно? – спросил Семен Макарович.
- Я говорю все, как было. Будет, - поправился Павел. - Но тогда же в стране возникла реальная сила - большевики. Партия большевиков. Они изгнали Временное правительство, захватили Зимний дворец, и началась гражданская война между ними и теми, кто еще был за царя. В конце концов, большевики победили... Дворян в России не осталось. Их перебили, а кто успел, убежал за границу. Все заводы и фабрики национализировали. Хозяином стало государство, то есть народ.
- Черт возьми! - отложив вилку, произнес Персиков. – У меня даже аппетит пропал. Простите, Вера Андреевна, - запоздало извинился купец.
- А с государем что стало? – взволнованно спросил Заславский.
- Расстреляли. Вместе с семьей, - тихо произнес Павел.
По комнате пронесся вздох. Маша так сокрушенно качала головой, будто царь был ее братом.
- Хорошее будущее нас ждет, господа. Государя убили, страной правит чернь, - Поликарп Петрович был мрачен.
- Так, слава Богу, нас-то оно не ждет, - усмехнулся Персиков. - Мы этого никак увидеть не сможем.
- Да как народ может управлять государством? - воскликнул Илларион Андреевич. - Поставь моего кучера управлять хотя бы городом - таких дров наломает!
- Среди большевиков были образованные люди. Ленин, Троцкий, Урицкий, - вспомнил былых вождей Павел.
- Сплошь евреи! - потряс кулаком Персиков. - Ну, а что я всегда говорил? Уж эта братия своего не упустит. Мало их жидовское племя бьют, ух, мало!
- А за такие слова, - улыбнулся Павел, - у нас можно и в тюрьму. Разжигание межнациональной розни.
- Не удивлюсь, если они же этот закон и придумали, - хмыкнул Персиков.
- А вера? Что стало с верой? - взволнованно спросила хозяйка.
- Вера осталась. Сейчас храмов много, новые строят. Президент тоже в церковь ходит.
- Слава тебе, Господи, - перекрестилась хозяйка. - Главное, что вера осталась. Будет вера - будет и Россия.
- Одной веры, Вера Андреевна, мало, - не замечая тавтологии, Глуздов достал серебряную табакерку, открыл и шумно вдохнул. - Конечно, бывали на Руси всякие правители, и не царского рода, но... у них была воля и крепкая рука, такая крепкая, что даже свои ее боялись. Есть такая рука в России, милостивый государь Павел Владимирович? Если есть, будет и Россия. Если нет - растащат ее жиды, да и народ не отстанет.
- Почему вы так о народе думаете? Как будто он только воровать может. Будто дворяне никогда не воровали? – возмутился Павел. Илларион Андреевич смущенно кашлянул, но Павел не обратил внимания и продолжил:
- Светлейший князь Меньшиков, правая рука Петра, не воровал? А князь Потемкин, имя которого у нас нарицательным стало. Да мало ли...
- Меньшиков, сударь мой, до титула кем был? Коли знаете историю, так вспоминайте. Холоп, дворовый мальчишка. Потому и вор.
- А Потемкин? - не унимался Павел. Он чувствовал: дворянам неприятно об этом слышать, но надменная речь Глуздова вывела его из себя.
- Какой Потемкин? - холодно спросил Глуздов, и Павел понял, что зря затеял этот разговор.
- Кажется, Григорий, - замялся он, - я точно не помню. Он еще деревни строил, ненастоящие.
- Потемкины - известный род, множество славных сынов России, - отставной полковник выпрямился, его глаза буравили юношу, - а вы, не зная толком, позорите их. Хороши же потомки! Запомните, юноша: не знаю, как у вас в грядущем, а у нас подобные оскорбления смываются кровью. Будьте осторожны, господин студент.
Павлу хотелось послать полковника подальше, но в этом обществе и в его положении такое будет чревато. «Ну, погоди у меня, - подумал Павел, - еще увидим... Эх, знать бы, что портал действует»...
- Будет вам, будет, - улыбаясь, Персиков примиряюще воздел руки вверх, - не ссорьтесь, господа. Мы ведь и сами плохо знаем, что случилось двести лет назад, еще до наших дедов. Павлу Владимировичу простительно, к тому ж он очень юн. И уж никак не виноват в том, чему его учили... в грядущем.
- Даже если так, - холодно ответил Глуздов, - даже если один из Потемкиных стал вором - он будет исключением, паршивой овцой, в то время как черни только дай время - растащит все до последнего камушка.
- Сущая правда, Поликарп Петрович, - поддержал его Персиков. - Я в три глаза гляжу за товаром. Чуть отвернешься - воруют, сволочи! Скольких приказчиков выгнал, уж не упомнить, а кто и под суд пошел. Ворует народ.
Павел молчал.
- Так от бедности и воруют, - вдруг сказала Маша. Ее чистый голос прозвучал в полумраке, как колокольчик. Все оборотились на нее. - Богатому зачем воровать? Ведь вы же, господа, в достатке и не воруете?
- С чего мне воровать - у себя самого, что ли? - рассмеялся Персиков. - Доктору, вон, пациенты исправно платят, а его благородие Поликарп Петрович государственный пенсион имеет и поместье. А вам, любезная Машенька, я так скажу: я приказчикам хорошо плачу - и все одно воруют. Быдло-с. Порода такая.
- Вот именно-с, - холодно повторил полковник.
Илларион Андреевич натянуто улыбался.
- Мария Илларионовна права, - неожиданно произнес Кирхер. - От бедности воруют, от бедности. Только от духовной бедности. Есть ведь бедняки, что умрут - а чужого не возьмут.
Полковник с неудовольствием посмотрел на врача.
- А в грядущем воруют ли? Павел Владимирович, скажите нам: у вас в России не воруют? - спросил Кирхер.
- Воруют, - сказал Павел. - И еще как! Миллионами, миллиардами воруют.
- Вот видите: миллионами, - сказал немец. - Обычный человек миллион не украдет, верно?
Павел кивнул, радуясь неожиданной поддержке.
- Выходит, ничего не меняется, - продолжил Кирхер, - и не царь виной тому. Не богатство и не бедность. А жадность, зависть и стяжательство.
- Прошу простить, но любите вы, Карл Генрихович, высокими словами говорить, - Заславский откинулся на спинку стула. - Вы знаете: я вас очень уважаю. Вы либерал и умный человек. Но цена таким высоким словам - грош в базарный день. Потому что все они – от лукавого... Потому что грешен человек - и осуждать его за грех смешно и глупо. Природа-с. Ведь кто из нас не грешен? - перекрестился помещик, и Вера Андреевна вслед за ним.
- Я не осуждаю тех, кто грешен, - спокойно ответил немец. - Я осуждаю тех, кто грех свой за честь и добродетель почитает.


Окончание следует).
Буду рад вашим отзывам и комментариям.

В голове шумело. Знатно приложился! Павел вынырнул, выплевывая воду. Кто ж знал, что здесь так мелко! Залитые водой глаза проморгались и увидели, что берег пуст. Э-э, а где все?
Брезгливо ступая по расползавшейся под ногами тине, он вышел на берег. Ни одежды, ни друзей! Это у них шуточки такие? Но как они так быстро слиняли? Чтобы сложить мангалы и барахло в машину и умчаться за лесок, десяти секунд мало. А он пробыл под водой не больше. С разбега нырнул и приложился о дно. Или кочку... По крайней мере, так показалось. Павел пощупал лоб. Шишки не было, но виски отчего-то ломило. Он еще раз огляделся. Не было не только джипа и ребят, даже кострища не было. И озеро как будто другое стало. И лес... Что за бред? Да нет, показалось, наверное, где-то они все прячутся...
Павел взобрался на пригорок и замер: навстречу по заросшей травой дороге катил возок. Гнедая лошадь остановилась, и возница, дородный человек в черном старомодном костюме и шляпе, склонился над стоящим в одних плавках Павлом:
- Сударь... вы что здесь делаете? – удивленно спросил он.
- Я? – Павел смотрел на него с не меньшим изумлением. – Купаюсь. А что?
- Кто же здесь купается? – усмехнулся возница. – Лягушки да пиявки. Позвольте полюбопытствовать: с кем имею честь?
- Павел. А-а... вы кто?
- Я? – слегка удивился возница. – Я здешний помещик Илларион Андреевич Заславский, к вашим услугам.
- А... – Павел огляделся. Ни ребят, ни джипа, и дорога не та, нет следов от протекторов – лишь узкая, прихваченная травой колея. Он узнавал лишь озеро. Павел изумленно перевел взгляд на возницу. – А где я?
- Что с вами, молодой человек? Вы не больны? – участливо спросил тот.
- Нет, со мной все в порядке, - медленно проговорил Павел. – Только... вещи свои найти не могу. Вот здесь оставил.
- Ай-яй, как же так, - помещик слез с возка, вгляделся в прибрежную осоку. - Неужто стащил кто? Ну, мы это скоро узнаем. Садитесь ко мне.
Человек, назвавший себя помещиком, выглядел вполне здоровым, но... его одежда и речь... А может, здесь кино снимают, и актер решил приколоться над прохожим? Павел усмехнулся: скорее всего! А он уж подумал: не сошел ли с ума.
- Ну, что же вы стоите, голубчик, полезайте в дрожки, я вас до поместья довезу. А там найдем вам одежду, - улыбаясь, Илларион Андреевич широким жестом указал Павлу на возок. Павел кивнул и запрыгнул на сиденье.
Рыжая бежала быстро. Павел глазел по сторонам и не узнавал местность. Он не бывал здесь раньше – это Кирюха вывез их сюда, сказал, что тут классное озеро – но вот здесь мы проезжали на машине, да, кажется, здесь, а там вдалеке виднелся кемпинг, а вон там должно быть шоссе... Ни шоссе, ни кемпинга. Ничего. Блин, что же это такое?
- Откуда к нам пожаловали? – вежливо спросил помещик.
- Из Питера приехали.
- Петербурга? – удивился Заславский.
- Ага. Да, - рассеянно ответил Павел, оглядываясь по сторонам. Нет, не может такого быть, наверно, сейчас все появится. И кемпинг, и машины. А мужик признается, что пошутил... Повозка покатила мимо леса.
- Как же вы здесь оказались? Дорога-то вон где! – махнул рукой помещик.
- Решил искупаться, а друзья уехали, - сказал Павел. – Пошутили, наверно.
- Ох, молодежь, - всплеснул руками Заславский, - разве так можно? В мое время так не шутили.
- Да? – переспросил Павел. – Точно? А вам не кажется, что шутка затянулась, Илларион... Андреевич?
- Вы о чем, молодой человек? – возница взглянул на Павла столь искренне и участливо, что захолонуло сердце. Не мог он так играть, не мог!
- В какое ваше время? – спросил Павел и замер: из-за деревьев показался дом. Большой, с белыми колоннами и балконом. Возле дома суетились люди, одетые... одетые во что-то старомодное. Павлу на миг захотелось бежать – но куда?
- Здравствуйте, барин, - стоящий на обочине мужик снял шапку и поклонился. Заславский не ответил, а наклонился к Павлу:
- Что с вами, Павел? Вам нехорошо? Вы побледнели. Эй, Кузьма!
- Слушаю, барин! – статный детина с рыжей бородой подскочил к повозке, сдернул шапку, поклонился и замер.
- Ступай к экономке, возьми перемену белья и одежду, на меня. Сюда принесешь. Быстро! А вы посидите здесь, - обратился помещик к Павлу. – В таком виде разгуливать не годится. Так вы студент или служите?
- Студент, - кивнул Павел.
- Я так и думал. Эта братия такова! Нет, в наше время так не шутили, - укоризненно произнес Илларион Андреевич. – Ну что за шутки, скажите на милость: раздетого на дороге бросать?
Куда я попал, лихорадочно думал Павел. Куда – понятно, место осталось прежним, а вот в какое время? Судя по всему, до революции еще... Может, еще крепостное право? Спросить бы - но и так косо смотрят. Календарь бы найти!
Явился мужик с одеждой. Павел быстро облачился в рубашку и панталоны, оказавшиеся довольно широкими. Носков не было, зато присутствовали чулки. Девятнадцатый век, наверно, - подумал Павел, натягивая их на ноги. Что же делать-то? Голый и черт знает где.
- Видно, простудились вы, господин студент, бледны стали, - забеспокоился помещик. – Кузьма, помоги ему слезть.
- Не надо, я сам, - Павел спрыгнул наземь, повернулся и увидел девушку. Белое платье с васильковой каймой выгодно оттеняло такие же синие глаза. Хороша, подумал Павел и улыбнулся. Девушка улыбнулась в ответ.
- Кого это вы к нам привезли, папенька? - спросила она.
- Студент, из Петербурга. Павел. Э-э...
- Владимирович. Но лучше просто Павел.
- Очень приятно. Маша.
Да, хороша Маша, да не наша, мелькнуло у Павла в голове, и он улыбнулся, скрывая подступавший страх.
- И мне очень приятно.
- Батюшка ваш, извините, кто будет? - спросил Илларион Андреевич.
- Инженер, - механически ответил Павел и не успел испугаться за ответ. Как еще воспримут?
- О! – удовлетворенно кивнул помещик. – Занятие достойное. Дворянин или из служилых?
- Дворянин, - твердо произнес Павел. Раз попал в прошлое, надо осваиваться. Все равно ни документов, ни свидетелей.
Павла провели в дом. Усадьба была длинным двухэтажным зданием, массивным и основательным, с четырьмя обрамлявшими вход колоннами, над которыми виднелся обширный, с ограждением, балкон. Все было красиво, ухожено, стены покрашены, повсюду цветы в горшках и вазонах, картины. Красиво живут...
Они вошли в одну из комнат.
- Так вы проездом? – спросил Илларион Андреевич, усаживая гостя в накрытое пледом плетеное кресло.
- М-м, да, - ответил Павел.
- А может, ваши друзья объявятся? В любом случае, можете подождать их у нас.
- Спасибо вам большое.
- Что ж, отдохните, Павел Владимирович, а после прошу к обеду, - хозяин улыбнулся и вышел.

Павел посидел и осмотрелся. Просторные комнаты, массивная мебель, тяжелые, в серебряных оправах, зеркала.
В дверях мелькнуло белое платье.
- Вы из самого Петербурга? – спросила Маша.
- Да, - односложно ответил Павел, лихорадочно вспоминая все, что знал из курса истории.
- Наверно, и государя императора видели?
- А... м... видел. Издалека.
- Какой он? – живо спросила Маша. – Папенька говорит, что государь видом велик и благороден. А вам каким показался?
- Да ничего особенного. Человек, как человек. Только царь, - ответил Павел и улыбнулся. Но Маша шутки не поняла.
- Странно вы говорите. Разве вы его не любите?
«Вот привязалась со своим императором, - закипая, подумал Павел. - Тем других нет, что ли? А хотя, о чем им здесь еще говорить? Провинция...»
- Люблю, как и все, - ответил он. – А вы как здесь живете? – быстро спросил он, желая перевести разговор.
- Скучно, - ответила Маша. – В Петербурге, наверно, все по-другому?
- Ну да, конечно.
Послышались шаги. Вошел Заславский.
- Прошу к столу, - сказал хозяин усадьбы. – Полагаю, не откажетесь отобедать?
- Не откажусь, - ответил Павел. Есть и впрямь очень хотелось.
- Так, значит, батюшка ваш по инженерной части служит? - с любопытством спросил Илларион Андреевич, пока они шли по коридору.
- Ну, в общем, да.
- Что же он строит?
- Мосты, дороги.
- А верно ли говорят, что вскорости из Петербурга до самой Германии железные пути проложат? Вы из Петербурга, да сын инженера - вам ли не знать?
Павел сжал зубы и улыбнулся. Пропал. Сейчас перекрестный допрос устроят и все поймут. Еще за шпиона примут. Или сумасшедшего. Что делать? Он почувствовал озноб.
- Проложат, обязательно проложат, - пробормотал он. – И очень скоро.
Столовая была большой светлой комнатой с двумя окнами, по обе стороны которых в углах съежились шитые золотом тяжелые гардины. Центр комнаты занимал покрытый скатертью стол. Вокруг удивительно ровно были расставлены стулья. У одной из стен стоял шкаф, у второй – комод, на котором возвышались часы в украшенном резьбой темном деревянном футляре. Внимание гостя привлекла надпись над часами, сделанная старославянской вязью, но Павел сумел ее прочитать. «Ешь больше – проживешь дольше» - пафосно гласила она.
Здесь уже была хозяйка и двое слуг: знакомый Кузьма и молоденькая девка, курносая и румяная, как яблоко. Вера Андреевна уже сидела, вошедшая с Павлом Маша долго смотрела на гостя и, наконец, присела справа от него.
- Прошу вас, - хозяин указал на стул рядом. Павел сел. Обилие ножей и вилок, лежащих по обе стороны от тарелки, испугало Павла. Черт возьми, которую брать? Маша смотрела на него и улыбалась.
- Вы странный, Павел, - шепнула она.
- Почему?
- Из Петербурга, а хороших манер не знаете... А вы, правда, оттуда приехали?
Снова озноб, запоздалый и сильный. Черт, я еще и простудился...
- Боже мой, голубчик, что с вами? - участливо спросил помещик. - Павел Владимирович?
- Вы весь дрожите, - обеспокоенно сказала Маша. – Вы больны?
Он почувствовал жар. Потом бросило в холод. Что со мной, подумал Павел, чувствуя, как болью заломило виски. Хозяева участливо смотрели на него.
- Можно, я пойду? Мне нужно прилечь, - попросил он, чувствуя, как кружится голова.
- Конечно, - забеспокоился Заславский. - Господин студент, вы, кажется, нездоровы. Простудились в озере, будь оно неладно. Ах, как же так? Кузьма, проводи гостя и уложи в постель. И за доктором пошли, немедля.
Павел застучал зубами. Его лихорадило. Где я? Почему я? Пропал! Навсегда!
Потом он смутно ощущал, как его куда-то вели, уложили и накрыли, давали пить. Наконец, он провалился в сон, тяжелый и душный. А когда проснулся, было утро, за окном перекликались птицы, а ветерок качал верхушки раскидистых лип. Он встал и оделся, размышляя, что сказать хозяевам, если будут расспрашивать о его доме и общественном положении. И услышал звук разговора. Не выходя из комнаты, Павел приник ухом к двери и понял, что хозяева уже все знают. Проговорился. Видимо, во сне бредил. Вот засада! Что же теперь делать?
- Доктор уже едет, - говорил Заславский, - надеюсь, это лишь лихорадка от переохлаждения.
- Но то, что говорил этот мальчик, - возразил голос Веры Андреевны, - это что-то странное. Я никогда о таком не слыхивала. Что такое джип и телефон? Что за странные слова!
- И я, голубушка, и я ничего не понимаю! Вот приедет Кирхер, он и разберется. Пойду, посмотрю, как наш больной.
«Больным меня считают, - Павел отпрянул от двери и, прямо в одежде, шмыгнул в
постель. – Что ж, для меня это лучший вариант. Пока».
Скрипнула дверь. Павел притворился спящим, Заславский заглянул в комнату и ушел. Что же мне делать? Павел подождал, пока шаги Иллариона Андреевича затихнут вдали, встал и подошел к окну. За ним уже моросил дождик, и вчерашний день казался странным сном. Или бредом. Но вот его комната. И чужая, старинная одежда. Усадьба, слуги во дворе. Какой это век? И что делать ему? Как там приятели: Кирюха, Костик, Юра, девчонки. Что они делают, быть может, ищут его? Так ведь я в реку прыгнул и... и здесь оказался. Выходит, и тела моего не найдут. Маме скажут, что утонул... Хотелось плакать и что-нибудь разбить. Павел взял себя в руки и глубоко вздохнул. Не ныть. Успокоиться. В конце концов, в Россию попал, не в Африку, не в какой-нибудь выдуманный фантастами дурацкий мир. И это очень хорошо. Язык понимаю, общаться умею – не пропаду! Все будет хорошо. И ничего, что меня раскрыли. Хуже – если бы попался на какой-нибудь ерунде, а так... никого не обманывал, все честно.
Внимание Павла привлек быстро подкатившийся к крыльцу усадьбы возок, из которого выскочил человек в шляпе и черном плаще. Он вошел в дом. Кто же это пожаловал, подумал Павел и подошел к дверям комнаты. Прислушался.
- ...он сказал, что из будущего, - донесся до Павла голос Иллариона Андреевича, - я уж не знаю, что думать. Может...
- Ведите, - произнес чей-то решительный голос, и Павел тотчас юркнул обратно в постель. Двери комнаты открылись, и Павел увидел врача. То, что перед ним доктор, он догадался по строгому черному костюму, внимательному взгляду серых глаз в пенсне и черному же саквояжу. Следом за врачом вошел и помещик, доброжелательно улыбнулся Павлу и сказал:
- Позвольте представить: Карл Генрихович Кирхер, уездный врач и мой давний друг. Он вас осмотрит и выслушает.
Произнеся это, Заславский повернулся и вышел, оставив их наедине.
- Ну-с, молодой человек, на что жалуетесь? - присаживаясь на стул у кровати, спросил доктор. – Говорят, вы купались в озере? Вода там холодная. В озере ключи бьют. Не стоило-с...
- Я нормально себя чувствую. Уже нормально.
- Тогда расскажите о себе. Кто вы и откуда?
Павел встретил внимательный взгляд доктора и понял, что обмануть его не удастся. Да и врать у него никогда не получалось.
- Что вам рассказали? - спросил он. - Хотите, догадаюсь? Что я - сумасшедший.
- Никто вас сумасшедшим не объявит без веских на то причин, - ответил доктор. Несмотря на немецкую фамилию, по-русски он говорил безукоризненно. - Так расскажите мне, откуда вы прибыли, и как оказались у озера совершенно раздетым?
- Вы не поверите, - Павел вздохнул и сжал кулаки. - Сначала я думал: это розыгрыш, чья-то шутка, а потом понял, что попал в другое время. Ясно, что вы мне не поверите, господин доктор, но я не знаю, что еще сказать.
- А вы расскажите по-порядку, - сказал Карл Генрихович. - А я уж решу, верить вам или нет. Итак, начнем с имени...
Через час Кирхер вышел из комнаты. Был он взволнован, это хорошо знавший его Илларион Андреевич тотчас отметил по бесконечному протиранию доктором снятого с носа пенсне.
- Что скажете, Карл Генрихович? - спросил помещик. - То, что Павел говорит, это...
- Не могу знать, - резко ответил немец. - Физически он здоров. Признаков нервной болезни не наблюдаю.
- Но эти фантазии...
- Боюсь, это не фантазии, Илларион Андреевич. Так четко и без запинки описывать будущее... Такого не придумает даже самый распоследний враль!
- И что же теперь делать?
- Ничего. Я оставил ему порошков. Проследите, чтобы он выпил...
Доктор замолк.
- Рассказать о том, что с вами будет через десять лет, он не может. Сами посудите: он родится через сто пятьдесят лет: откуда ему знать о судьбе помещика Заславского или моей? И все равно, - пальцы доктора продолжили нервно протирать пенсне. - Если бы вы слышали, о чем он говорил... И как! Ему невозможно не поверить.
- Черт побери, мне тоже интересно знать! - сказал Илларион Андреевич. - Да и не только мне! Будущее России, ее победы и свершения, рассказанные нашим потомком! Послезавтра у меня будет Глуздов, ну, вы знаете его. И Персиков, по делам. Посидим, пообедаем. И вы приходите. А Павел Владимирович развлечет нас рассказом о будущем.
- А вы уверены, что хотите это знать? - спросил Кирхер.
- А что? - удивился помещик. - Судя по молодому человеку, в будущем не так уж и плохо.
- Да, - кивнул Кирхер. - Не так уж плохо. Совсем не так. Вообще не так, как все мы думаем.

Продолжение следует...

Буду рад вашим комментариям и вопросам).

- О чем думаешь? Очередной сюжет? – полные, мягкие руки жены легли на плечи Сергея.
- Вечно ты подглядываешь, - пробурчал он, откидываясь на спинку кресла. – Ты же знаешь: не люблю.
- Не буду, - она прижалась щекой. – Ну, все-таки?
- Нет, не сюжет, - Сергей отвел взгляд от монитора. – Вот, думаю о пророчестве.
- Каком пророчестве?
- Самом главном в моей жизни, - он прогнулся, поднимая руки, и обнял жену за голову, чувствуя знакомый запах волос.
- Ну, рассказывай.
- Лена, ты же знаешь... Это тот самый случай, - Сергей опустил руки и схватился пальцами за усы. Он так делал, когда о чем-то задумывался. – Я все чаще думаю: что со мной было бы, если б не та гадалка...
- Ничего. Жил бы, работал, как все, - Лена отошла и села на диван. Окна были открыты, и солнечный свет играл бликами на светлом ламинате. В соседней комнате слышались вопли: дети затеяли очередную бузу.
- Нет, - Сергей развернулся и встал с кресла. – Чем больше я думаю и вспоминаю, тем больше кажется, что жизнь была бы другой. Намного хуже. Ну, может, и не хуже, но это была бы не моя жизнь. Ведь я хотел стать известным писателем – и стал. А тогда... Если бы не та гадалка, я бы все бросил. Реально бросил.
Он сел рядом с женой.
- Я бы не дала бросить.
- Да ладно. Творчество – непростая вещь... Автору без подпитки нельзя. Неважно, что это: пара слов на сайте, похвала друзей или хотя бы жены... Но лучшее, что может быть – издание. Издание равно признание, Лена. Да ты знаешь, я тысячу раз тебе говорил.
Лена улыбалась.
- Я что-то смешное говорю?
- Нет, Сережа, просто... Знаешь, я тоже иногда вспоминаю тот день. И мне немного смешно. Как ты, такой практичный, серьезный – поверил какой-то гадалке? Ты ведь и идти к ней не хотел.
- Не хотел. Потому что не верил. Но ты уговорила, - он прижался к жене щекой. - Спасибо тебе за это. И теперь я счастлив. Счастлив, что занимаюсь тем, чем всегда мечтал. Счастлив, что дал тебе все, что ты хотела.
- Не все! – капризно сказала Лена.
- А что я забыл?
- По-це-луй!
Смеясь, они поцеловались. Сергей откинулся на диване, глядя на свое отражение в матовом экране телевизора.
- А я ведь никогда не верил в мистику, ты знаешь. А теперь верю. Во все верю. В Бога, в черта и в загробную жизнь. Потому что чудеса случаются!
- А я не верю, - Лена улыбалась.
- Это ты зря. А давай, выпьем! Настроение хорошее! – Сергей встал и подошел к бару. Лена поднялась.
- Ты куда?
- На кухню, приготовлю что-нибудь...
- Не надо. Мы так, символически, - он достал два бокала. – Виски, коньяк?
- Все равно, раз символически.
Он налил коньяк. Они чокнулись.
- За пророчество!
- Ну, раз ты завел эту тему... Знаешь, Сережа, я давно тебе хотела сказать, – Лена поставила бокал на журнальный столик. – Вернее, рассказать. Раз уж разговор зашел.
- О чем?
- О той гадалке.
Сергей приподнял брови:
- А что с гадалкой? Ты тоже к ней ходила, что ли?
- Нет, - Лена покачала головой. – Сперва я ходила не к ней, сперва я ходила к Венере.
- К подружке, что ли? Ну и что? – Сергей открутил пробку и плеснул себе еще. – Будешь?
- Нет. Венерка посоветовала ту гадалку.
- И что? Я тебя не понимаю. Ну, посоветовала – и хорошо, - он отхлебнул, ощущая обжигающее тепло в гортани.
- А потом мы все это придумали.
- Придумали что? – недопитый бокал вернулся на столик.
- Я помню, каким ты был тогда, - задумчиво произнесла Лена. - Ты тоже помнишь, но... ты не видел себя со стороны. Ты плохо спал, похудел, сидел ночами и спорил на своих дурацких форумах.
- Я не только спорил, я работал. Много работал!
- Да, больше чем сейчас... и тебя все равно не замечали. Ты рассылал рукописи, ответа не было. Ты не сдавался, ушел с хорошей работы, чтобы писать. Мне было тяжело смотреть на это. Нам всем было тяжело тогда.
- Я знаю. Тогда мы с тобой здорово поругались.
- Да, впервые. И я поняла, что надо что-то делать. И поняла, что ты не отступишь, - она улыбнулась. – Ты носорог. Ты будешь долбить своим рогом в стену, пока он не сломается.
- Или стена.
- Рога ломаются чаще. И я не хотела, чтобы это случилось.
- Ну и? К чему ты это все? Лена, я ничего не понимаю. Скажи проще.
Жена встала:
- Мы все это придумали, - глядя на мужа сверху, сказала она.
- Что придумали?
- Все. Все, что сказала гадалка – придумали мы с Венеркой. Мы сделали это, чтобы ты поверил в себя. Договорились с гадалкой, потом уломали тебя. Сделали вид, что видим ее впервые, а она сказала то, что ты хотел услышать, о чем мне всегда говорил...
Сергей молчал. Коньяк взволнованно плескался в бокале.
- ...что надо немного подождать, что у тебя все впереди. Что в сорок лет ты будешь знаменит. Что по твоим книгам будут фильмы снимать. Ну, ты помнишь.
- Еще бы, - пробормотал он. – Ничего себе, сюжет... Не знаю, что сказать. Спасибо.
- Пожалуйста, - жена улыбнулась. – Ты не обижаешься, что так вышло? Ведь все же сбылось.
- Сбылось, - отозвался Сергей, - потому что я поверил. Эффект плацебо. Надо было просто верить в себя и ждать... Почему ты раньше не говорила?
- Да как-то... Незачем было. Ведь все так и вышло. Ты поверил и...
- Да, теперь все, как надо, - Сергей как-то странно улыбнулся, - но, знаешь... Когда все сбылось, я действительно поверил. Во что-то высшее, невидимое, могучее... Я ведь этой темы не касался никогда, мне было неинтересно. А сейчас увлекся мистикой, эзотерикой, символизмом, стал молиться. Пару романов на эти темы написал. Успешные. И что теперь? Не Бог, не ангелы, не судьба – а вы с Венеркой все устроили! Не молитвы, не воля эгрегоров, не мистические силы, а я сам, моя собственная задница и мои мозги. И - нет предопределенности, нет мистики, нет судьбы...
- Нет, есть! – возразила Лена. – Ты моя судьба, и попробуй возразить!
Смеясь, она показала кулак.
- Не возражаю, - серьезно ответил он. - А сейчас возьму и рассказ об этом напишу. Грех такой сюжет оставлять. Вот надо же... Но боюсь, мистику больше писать не буду.

Каждый раз, когда я прихожу в стоматологию, чтобы зубки полечить, узнаю новую историю. В этот раз мне рассказали грустную. Дальнейшее записано со слов моего стоматолога.

Пришла на приём давняя клиентка "протезик поправить". Стал мешать последнее время. Стоматолог усадила женщину в кресло, стала осматривать полость рта, чтобы понять, почему протез мешает. Отодвинула язык в сторону и увидела новообразование. Небольшая круглая губкообразная масса.

- У Вас тут новообразование. Надо сначала сходить в больницу, выяснить что это. Быть может придётся сначала новообразование удалить. Если разрешат протезирование, возвращайтесь, - объяснили пациентке.

Женщина ушла. Через пару месяцев вернулась. Сказала, что выявили у неё онкологию первой стадии. Прооперировали. Удалили часть языка и подчелюстные лимфоузлы. Дали разрешение на протезирование. Усадила стоматолог пациентку в кресло. Посмотрела. Действительно, часть языка удалена. Отодвинула язык.

- А новообразование почему не удалили? - удивилась врач. - Надо было под языком тоже убрать. Вот с этого края, если отодвинуть, хорошо видно. Надо срочно идти обратно.

Женщину отправили снова в больницу. Ещё какой-то время её не было видно. Вновь приходит на приём. Говорит, что ещё полечили. Разрешили протезирование. И снова пациентка в кресле. Отодвигает стоматолог язык в сторону, чувствует неприятный запах и видит ту же опухоль, что была пару месяцев назад. Только опухоль за это время выросла в два раза и начала разрушаться. Из-за этого и запах гнилостный появился. Стоматолог возмутилась:

- И что они лечили? Опухоль так и не убрали. Вы им разве ничего не сказали?

- Я говорила, - возражает пациентка. - Они же лечили.

Стоматолог велела срочно отправляться к онкологу на приём. Лучше сегодня.

- Сегодня не получится. И завтра тоже. Это же записываться на приём надо.

- Ну так на платный приём тогда идите. И сына с собой возьмите. Чтобы он им показал, раз сами ничего не видят. Только побыстрее идите.

На следующий день позвонила пациентка и рассказала, что сегодня она побывала на приёме. За деньги можно и в то же день попасть к врачу. Попала на приём к заведующему отделения. Он глянул в рот пациентке и сказал:

- Что за стоматолог у Вас такой? Всё ему не так. Нормально язык ушили. Всё хорошо зажило.

Но тут вступился сын:

- Вы под язык посмотрите вот с этой стороны.

Заведующий отодвинул язык и увидел. Сразу засуетился. Назначил различные обследования (анализы, УЗИ, КТ) и всё cito. Женщину госпитализировали. Но вот придет ли она ещё раз "протезик поправлять" не известно.

Стоматолог очень расстраивалась. Несколько месяцев назад отправила женщину с первой стадией онкологического заболевания на лечение. На этой стадии вполне можно вылечиться. И что сделали онкологи? Новообразование оставили, а ближайший барьер, который защищал организм от распространения заболевания, убрали. Я про региональные лимфоузлы. Теперь, когда опухоль стала распадаться, что сдержит поток опухолевых клеток? И почему врачи ничего не увидели? Так трудно полость рта осмотреть? Конечно, назначили все обследования по cito. Сейчас срочно надо искать метастазы.

Жалко женщину.

P. S. Всё, что не было написано мною, является домыслами. Не стоит свои домыслы выдавать за мои слова или мысли. Оставьте их при себе, пожалуйста.

С вами была Я - ваша @MamaLada.

Эта история была опубликована мной изначально здесь - https://t.me/Mama_Ladushka Если хотите читать мои истории чаще, чем раз в неделю - заглядывайте на огонёк.

Людям, страдающим от излишней выработки организмом желчи, дальнейшее читать не рекомендуется.

Традиционно рекомендую людей, которые продолжают писать на Пикабу:

@WarhammerWasea - пишет магические истории. А ещё у него есть ТГ-канал. Читаю там про Гошу Потрошителя и смеюсь с него.

@Bladerunner42 - офисные будни и другие истории.

@kka2012 - юридические истории и другое.

@Olivkovaya.Nimfa - вкусные рецепты и истории из жизни.

@DoktorLobanov - прекрасный писатель и я у него в соавторах одной книги (бумажный вариант ещё есть если что).

Не хочешь читать, но хочется что-нибудь посмотреть? Тогда смотрите @Balu829. Особенно про феминизм.

Напоминаю про @IrinaKosh. У неё котики и котята. Сейчас в этом тёплом семействе прямо эпидемия какая-то. Кошки нуждаются в медицинской помощи. Не дня без приключений в Банде

Я уже писала, что надумала выпустить печатный сборник рассказов "Скоровские истории" и начала сбор средств. Благодарю @SmallPoltergeist и @andy636 за помощь. Вы лучшие!