Мама вскочила, уверенно шагнула к навесному шкафчику, рванула на себя дверцу и выудила жестяную банку с надписью «Рис».
— Вот, — бахнула мама банкой об стол. — На первый год хватит, а дальше сам. Докажешь, что достоин, перейдёшь на бюджет.
Мы с папой переглянулись. Мама готова была пожертвовать деньгами, которые три года собирала на новую кухню. Оставалось, с учётом инфляции, как говорила мама, собрать всего десять процентов от суммы.
Жестяная банка была нашим спасением. Отобрать содержимое у мамы – стать тем, кто лишил её не только мечты, но и способа избавления от стресса.
Поругавшись с кем-либо, будь то коллега, ворчливая бабка в магазине или домашние, мама доставала заветную жестянку и перебирала пятитысячные купюры. Она могла купить такой же кухонный гарнитур подешевле, заказав на маркетплейсе, но не торопилась, предпочитая следовать за мечтой.
— Не надо, ма, — смотрел я испуганно то на маму, то на банку и даже вытянул перед собой руку, как на старых советских плакатах, подтверждая открытой ладонью отказ. — Один год. Я найду репетитора по русскому, буду заниматься, Янке всё равно сейчас не до меня. Один год.
— Ну если репетитора, — мама подняла банку и прижала её к груди. — И всего год.
— На заводе целевое есть. Увидят, что толковый, сами учится отправят, — вставил папа, поглядывая на банку словно на гранату без чеки. — Я так закончил.
Мама сильнее прижала банку к себе и тихо замурчала:
— Ну если целевое, и репетитор, то…
Она ещё что-то говорила, но я уже не слушал. Прошмыгнул в свою комнату, упал на кровать и смотрел в потолок. Завод страшил меня не меньше, чем маму.
В восемь утра по совету папы я стоял около заводской проходной. Дверь в одноэтажное здание с вывеской «Отдел кадров» находилась рядом с вертушками, закрывавшими проход. Я посмотрел на безразличные лица охранников, сидевших в стеклянных будках, и дёрнул на себя двери, обитые чёрной экокожей.
Эйчар, или, как сказали бы родители, сотрудница отдела кадров, миловидная женщина лет сорока, сидела за высокой стойкой, то и дело поглядывала в окно и вздыхала. Я сразу понял витавший в воздухе вайб. Она, как и я, хотела в отпуск, но недостающие три бала впервые лишили меня каникул.
— Датути, — кивнул я, пытаясь не потерять общего состояния летней неги.
— Здравствуй-здравствуй, — поздоровалась она в ответ, взяла мои документы и, не задавая вопросов, принялась записывать данные в большую тетрадь.
— Я поняла, — ответила эйчар, не отрываясь от тетради.
— И так ясно, что не директором. Образования у тебя ноль повдоль, баллов не хватило?
— Это ты молодец, что на завод. Посмотришь, какая она жизнь, а там решишь. У нас и целевое есть. Если дурковать не будешь, можешь запросто карьеру сделать.
Я ожидал вопросов на стрессоустойчивость, бесконечных тестов на профпригодность и прочей нудятины, коей пугают видосики в интернетах, но получил только разлинованный лист, на котором мелкими буквами были написаны непонятные слова.
— Отчекайся и приходи, — деловито заявила сотрудница отдела кадров и потеряла ко мне интерес.
Я кивнул, попятился к выходу и вышел на улицу. Ослепительное солнце, прожигающее чёрную футболку и синие джинсы, тянуло на речку, но я упорно всматривался в непонятные слова. Вопросы зароились, словно беспечные комары: «Где я должен чекаться, с кем и зачем?».
— К нам, что ли? — раздался рядом голос.
Я повернул голову. Из будки охранников выглядывала рыжая шевелюра:
— Сюда иди, покажу че да как.
— У меня пропуска нет, — посмотрел я на вертушки.
— Ясное дело, нет. Я тебе адрес покажу. Его никто не видит.
Шевелюра рассмеялась и спряталась. Через минуту около вертушки появился крепкий парень лет двадцать в чёрной форме охраны и с рацией в одной руке, второй он подозвал меня к себе, и я опешил. Неужели сегодня придётся работать.
— Сюда смотри, — рыжий тыкал рацией в угол листа. – Это через дорогу. Поликлиника номер семь. У них с нами договор. Везде без очереди пойдёшь. Ел, пил?
Я отрицательно покачал головой.
— Красава, сегодня аны сдашь, хирургов-демиургов пройдёшь, а завтра на ТБ. Усёк?
Я кивнул, но всё так же бессмысленно смотрел на разлинованный лист. Казалось, я устраивался в Хогвартс: непонятные слова, непроявленные символы и рыжий из семейства Уизли.
— А кем буду работать? — я с надеждой посмотрел на охранника, словно от него зависел выбор «факультета».
Рыжий окинул меня взглядом и вынес вердикт:
— Разнорабочим. К нам не возьмут, дрыщлявый, а Петрович народ набирает. Будешь при жабе головастиком.
— Рыжий, где тебя носит? — раздалось по ту сторону вертушки.
— Иду, — отозвался охранник. — Новенького консультирую, — ответил он, затем протянул руку и сказал. — Давай, до завтра.
В поликлинике номер семь, стоящей через дорогу от завода, пахло антисептиком и было тихо, как в морге.
— Вы по записи? — раздался зычный голос.
Говорящего не было видно, отчего я растерялся.
— Нет, я это, — не найдя нужных слов, я поднял над головой разлинованный лист, словно белый флаг, просивший пощады.
— Да, — крикнул я и обернулся.
Невесть откуда взялась девушка в белом халатике и голубом беретике, выхватила лист и быстро пробежалась по нему глазами.
— Идите за мной, я вас провожу. Только бахилы наденьте.
Я натянул на кроссовки голубые мешочки с резинками и побежал за медсестрой. Через час лист наполнился синими закорючками, из которых складывалось отчётливое слово «годен».
Медкомиссии я и раньше проходил, но то было с мамой, а сейчас Людочка, так значилась на бейджике, участливо водила меня по кабинетам, произнося везде одну и ту же волшебную фразу: «На завод». Людочка казалась мне феей, и, если бы не Яна… Мечты, мечты. Людочка была недосягаема как ангел.
— Документы мы сами передадим. Завтра в восемь на проходной. Петрович вас встретит, — сказала мне Людочка, доведя до выхода из поликлиники, затем подмигнула и добавила едва слышно. — А пока наслаждайся летом и бахилы сними.
Я кивнул, стянул с ног местами протёртые мешочки, кинул их в урну и не оборачиваясь вышел на улицу. Отчего-то мне казалось, что Людочка стояла на крыльце и махала вслед моему беспечному детству.
Петровича я узнал сразу. Невысокий мужчина лет пятидесяти, в зелёном комбинезоне, одетом поверх растянутого свитера, с чёрной планшеткой в руках внимательно всматривался в проходящих через пост охраны людей.
Я не торопился, ждал, пока схлынет поток. Хотел было крикнуть Петровичу: «Я здесь!» Останавливало сомнение в правильности поступка. Заводского Уизли тоже не было видно. Он бы помог, перевёл на ту сторону новой жизни. Воображение перерисовало проходную завода в полноводную реку Стикс, память подкинула картинку, вырванную то ли из учебника по литературе, то ли по истории, на которой худой паромщик Харон переправляет непоступившие души в царство станков.
Когда поток работников схлынул, Петрович взглядом выхватил меня из пустоты и указательным пальцем поманил к себе. Я повиновался. Вертушка шла свободно и даже, сделав оборот, подтолкнула в спину.
— Ученик? — спросил Петрович вместо приветствия.
— Неудавшийся студент, — буркнул я.
Петрович хмыкнул, отцепил от планшетки ручку, нарисовал непонятную закорючку на девственно-белом листе бумаги и поманил за собой:
— Здесь я тебе и мама, и папа, и Господь бог, итить его переитить. Форму получишь, пройдёшь ТБ, поучишь в слесарке, через три сдашь. Новички на чай и кофе не скидываются, кто тебя знает, может, завтра сбежишь, итить его переитить, но и в столовке вас зелёных не кормят. Руки в станки не совать, по крайней мере, пока я рядом, а то был здесь, итить его переитить, любопытный один, так его потом в охрану пристроили. Рыженький такой, — тараторил Петрович.
Я шёл по коридору следом за слегка подпрыгивающим наставником. Сзади он действительно походил на жабу. Слова превращались в кваканье, поднимались к высокому потолку и падали эхом. Я порами впитывал «Курс молодого бойца», стараясь постичь всё и сразу.
Первым делом мы попали на склад, где мне выдали спецодежду, а Петровичу напомнили про каску и штраф. Юркая кладовщица, едва посмотрев на меня, исчезла за стеллажами и мгновенно вынесла стопку одежды, которую венчали увесистые ботинки:
— Распишитесь, — протянула она гроссбух.
Я потянулся к ручке, но Петрович оказался шустрее:
— Мал ещё, — хмыкнул он, заставил переодеться на складе и повёл дальше.
Сердце билось в предвкушении чего-то масштабного, а мы все шли и шли по гулкому коридору. Послышался шум, переходящий в рёв, показались стальные двери. Я замер.
— Добро пожаловать домой! — произнёс Петрович, хмыкнул и подтолкнул меня к выходу.
В искажённом отражении я превратился в рыбку с лапами. Набрав полную грудь воздуха, головастик сделал уверенный шаг вперёд, толкнул тяжёлую дверь и выдохнул: «Здравствуй, завод!»
