-Да как это не было, была! Только ее ураганом разрушило. Уж если не знаешь, то лучше молчи, - Анна Михайловна огрызнулась на мужа.
Гость переводил взгляд с одного на другого, а затем расплылся в улыбке, демонстрируя свои белоснежные зубы, которые сильно контрастировали с его бородой, мягко произнес:
-Отсутствие церкви нам не помешает прикоснуться к… - указательный палец устремился вверх, - Вера - она вот здесь , - священник мягко постучал подушечкой указательного пальца себе по виску, - Приходите к одиннадцати в здание сельсовета, я буду вас ждать.
Когда он вышел за дверь, Семён выдохнул. Он сам не знал, почему, но его пугал этот дядька. Он выглядел таким высоким, могучим, и, казалось, обладал какой-то силой, каким-то великим, непостижимым знанием. От священника исходила странная энергия, вызывающая неприятный, суеверный трепет. Но ни мама, ни отец не почувствовали того, что чувствовал Семка, судя по тому, о чем те говорили, когда они с братом побежали одеваться.
-Через два часа служба, надо бы, наверное, сходить, - Анна Михайловна отправила грязные тарелки в пластиковый таз.
-Я не пойду, - буркнул Игорь Ильич, сидя за столом и выковыривая грязь из-под ногтей.
Его супруга хмыкнула и ехидно улыбнулась:
-Конечно не пойдешь, ты же предпочтешь водкой накваситься с утра пораньше.
Мать поставила перед сыновьями тарелки со вчерашним супом, Семену досталась тарелка с паровозиком, из-за чего обиженный Витька молча сверлил брата испепеляющим взглядом. Семке хотелось показать тому язык, но он испугался, что мама может за такое дать подзатыльник.
-Это какая-то Благодать! Самая настоящая! - восхищенно делилась своими впечатлениями мама с Игорем Ильичом. У того рядом с тарелкой грелась стопка с прозрачным содержимым внутри, - Не знаю, откуда взялся этот священник, но ты бы видел, что он вытворял. Представляешь, поставил на табуретку таз с водой, позвал к себе Катьку, попробуй, говорит, на вкус. Та ответила, мол вода, как вода. Батюшка чего-то пошептал-пошептал, говорит, еще попробуй. Катька хлебнула, сморщилась, моргалы свои выпучила и говорит: «Водка!».
После этого слова отец семейства заметно оживился.
-Нет, ты дальше слушай! - продолжала мама, пока Семка с Витькой черпали суп ложками, соревнуясь, кто быстрее съест, - Поставил он этот таз на пол, разулся, и встал туда ногами. Узрите, говорит, чудо чудное. Все подходят, охают, ахают, я кое-как меж людей протиснулась, смотрю, а он стоит прям поверх воды! Ноги у него не утонули!
-Так там же водка была! - встрепенулся отец.
-Ну, поверх водки, какая разница?
Семён с братом, доев суп, шмыгнули в сени, чтобы быстрее одеться и снова кидать камни в жидкую грязь.
-Куда намылились, засранцы? Ну-ка, марш по кроватям! Тихий час! - рявкнула мать, после чего мальчики побрели к себе в комнату.
Лежа с братом валетом на софе-ладоге, Семён не мог уснуть из-за маминого бубнежа, она продолжала рассказывать отцу про чудо-священника.
-А потом, представляешь, подозвал к себе Яшку хромого, у которого нога неправильно срослась после перелома. Спросил у него, хочет ли он снова начать ходить нормально. Ну, тот, понятно дело, закивал. А батюшка ему и говорит: «Так помолись вместе со мной Господу нашему! Какие молитвы знаешь?» Яшка говорит, мол «Отче наш» знаю. Священник заставил его прочитать. Тот чего-то там проблеял, спотыкаясь через каждое слово, бабоньки наши подсказывали. А священник ему: «Теперь иди!» Ну, тот заковылял по-прежнему. Словом, не поменялось ничего. И тогда батюшка и спросил, на каком языке сын-то Божий разговаривал. И все молчат, никто не знает. Вот он и сказал, что надо на родном ему языке молиться. Потом начал настоящую молитву читать, а Яшка ему вторил. Погладил священник ногу его, и тот пошёл! Пошёл, представляешь! Прямо и ровно!
Семён наконец-то провалился в сон.
-Значит, обратил воду в водку, встал сверху, а потом человека исцелил… Символично, - задумчиво произнес Славик, - Вот ты говоришь, будто его не существовало, но ведь я тоже его помню, и храм этот жуткий с картинами.
Услышав про храм, Семён невольно вздрогнул:
-Не было там картин, Макарыч, и храма - тоже, лачуга обыкновенная.
-Но они все называли это храмом, только не вздумай меня убеждать в обратном. Я точно знаю, что видел!
Помолчав с минуту, будто вспоминая и анализируя события давно минувших лет, мужчины уткнулись себе в стаканы. И все же первым тишину нарушил Макарыч:
-Я долго размышлял о тех годах, сам вспомни, нам никто ничего не рассказывал, мы просто жили и воспринимали происходящее как должное. А, меж тем, стали свидетелями чего-то… Что я не могу описать. И твоя матушка заставила вас с Витьком поверить, что вы все придумали.
-Может, хотела защитить от чего-то? Уберечь?
-А твоя мама что тебе говорила?
-Чтобы рот свой поганый закрыл, а не то прутком для коз выпорет.
Семён мрачно усмехнулся, такой и была мать Макарыча: суровой и грозной, ведь воспитывала его одна.
-И очень это странно, Сем, потому что этого попа они готовы были всей деревней на руках носить, он в каждый дом без стука заходил, и принимали его, как дорогого гостя. А помнишь, нас водили к нему исповедоваться?
Мама приглаживала непослушные волосы своих сыновей, сегодня она вырядила их как на парад. Братья стояли перед входом в храм, правда, Семён, скорее, назвал бы его хибарой. Местные мужики сами кое-как сложили эту избу из бревен, а меж ними напихали мха. Даже окна вырубить не потрудились, только дверной проход. Храм выглядел как самый обыкновенный деревянный дом, только просторный и некрашеный.
Туда сползались жители деревни, ведя за руку своих детей. Кто-то весело топал вслед за родителем, а кто-то, как Семён с Витькой, угрюмо сопротивлялся.
-Ма-а-м, а это недолго? - ныл Витька.
-Зачем нам вообще туда идти? - присоединился Семён.
-Чтобы батюшка все грехи вам отпустил.
-Так это не я, это Витька!
-Вот, батюшке и расскажешь. Давайте, марш оба!
Когда мальчики вошли в темное пространство дома, подсвеченного одними лишь свечами, увидели силуэты других детей, которые вертели головами, сидя прямо на полу. По середине, пред высокой тумбой, которую мама называла аналоем, стоял батюшка. Свет от пламени свечей, падая на его лицо, колыхался, заставляя тени морщин и неровностей двигаться, будто под его кожей шевелились черви.
Дети сидели тихо, наверное, все так же напугались до мокрых колготок. Витька взял брата за потную от волнения руку, и вместе они уселись на коленки напротив аналоя.
Густые, сморщенные брови, полностью закрывающие веки, поползли вверх. Преподобный открыл свои глаза, которые в полумраке казались Семену черными. Огоньки свечей в их отражении плясали и дергались, создавалось впечатление, будто внутри поповских очей горит пламя.
-Вы уже знаете, что такое ад? - вкрадчиво, шипя змеей, спросил священник.
-Ад - место где грешники мучаются, горят заживо; место, где с них сдирают кожу и рубят на куски. И это длится вечность!
Горящие глаза попа скользили по испуганным лицам.
Страх забирался Семену за шиворот, расползаясь по спине мурашками, заставляя каждый мускул напрячься, мышцы деревенели сильнее с каждой минутой.
-Узрите же, что такое ад!
Вспыхнули кандила, стоящие по обе стороны от оратора. Семён увидел, что на стенах висят ужасающие картины, почти на каждой присутствовали огонь и кровь, черти и освежеванные тела. Лица людей выражали бесконечные страдания и боль. Черти ели людей, люди ели людей. Мелькали вспоротые животы, вываливающиеся кишки, отдельно лежащие конечности.
Семён зажмурился и отвернулся от картин. Дети начинали плакать, кто-то звал маму. Он почувствовал, как в его руке дрожит холодная рука брата. Вдруг свечи погасли сами собой, как и загорелись, оставляя в кромешной темноте, а вокруг все мигом стихло. Семён часто моргал, стараясь разглядеть хоть что-то, он пытался прикинуть, с какой стороны находится выход. Хотелось бежать без оглядки, пусть даже мать назовет его бесноватым грешником, пусть выпорет, но оставаться здесь он больше не мог.
Теплое, дурно пахнущее дуновение заставило зашевелиться волосы на затылке. Семён чувствовал, как кто-то дышит ему в лицо. Ноздри со свистом вдыхали и выдыхали воздух. И мальчику казалось, что он сейчас заперт в этом черном пузыре, один на один с кем-то могущественным. А потом что-то коснулось его уха.
-Ты боишься ада? Боишься вечных мук? - шипел голос.
-Д-да! - проблеял Семён, чувствуя, как сократились мышцы на щеках, опуская уголки его губ вниз.
-Чтобы туда не попасть, ты должен слушаться меня во всём, только я - твое светило, только я могу отпустить тебе грехи. Ты принимаешь меня?
Перепуганный до смерти мальчик, по лицу которого уже бежали слезы в перемешку соплями, промычал что-то невнятное.
-Есть грех, который я никогда тебе не отпущу, за который в аду черти сожрут тебя заживо! Ты не смеешь никогда ни с кем обсуждать сегодняшнюю исповедь. Понял?
За руку Семена кто-то дергал. Витька с огромными глазами кивал в сторону, аналоя, рядом с которым выстроилась очередь из детей. Они целовали подол рясы священника, после чего получали конфету и покидали храм.
Семён с Витей шли с конфетками «Ромашка» в шоколадной глазури, которую хотелось выбросить в придорожную канаву, и всю дорогу до дома молчали.
-Не было этого, Макарыч! Это все мне в бреду привиделось! - закричал Семён, брызгая слюной, которая разлеталась над столом и оседала в тарелках с закусками.
-Но я ведь тоже помню эту исповедь. - Макарыч невозмутимо отогнал от себя комара, а потом пшикнул аэрозолем, - Я думал, он разговаривал только со мной, а, оказывается, ещё и с тобой успел. Брата твоего тоже спрашивал?
-Мы никогда с ним это не обсуждали, потому что сначала я испугался до усрачки, а потом… Я даже не знаю, почему мы не говорили об этом потом. Да нет, знаю, конечно… Потому что считали, что этого не существовало.
Семёну захотелось ещё выпить, чтобы залить спиртным путаницу у себя в голове, и он подставил стакан под кран бочонка.
- Знаешь, наверное, это как справлять нужду в сельском туалете, - Славик одним глотком осушил бокал и поставил его рядом со стаканом Семена, - Я никогда не включаю свет, чтобы не видеть пауков. Фу, я их ненавижу. И мне легче сделать вид, что их нет. Вот и мы с тобой предпочли сделать вид, что тогда не произошло ничего особенного. Еще и этот нас тогда запугал.
Семён обдумывал эту мысль. Он знал, что и Витька тоже боялся, судя по тому, как тот начинал дрожать и бледнеть, когда в дом наведывался поп. Они даже имени его не знали. Никто. Матушка ни разу не упомянула. А как она ругала брата, которой заявил, что больше в этот храм ни ногой. Бранила его по-всякому, называла бесовским отродьем и неблагодарной сволочью, потому что священник их отца от «водки вылечил». Что, собственно, было правдой. Пока не… пока не «что»? Что-то ведь тогда…
-Я вспомнил, как называли застолье с пирогами. Они называли это «Большое причастие», - перебил Макарыч ход Семеновых мыслей.
-И столы прямо в храме ставили.
-Ага, только картин там не было, голые стены.
-А причастие как раз после Ивана Купала было.
Мама мазала свои тонкие губы помадой морковного цвета, ей батюшка подарил и велел накраситься как можно ярче. В дом зашла тетя Зина и привела с собой Славика. Тетя Зина была такая же нарядная, с яркими губами, будто в театр собрались. За окном уже стемнело, и было странно наблюдать некоторую оживленность на улице, как в Новый год.
-Так, мы уходим, а вы должны лечь спать! - наставляла матушка, - И не дай бог, вы тут будете бесноваться допоздна!
-Мама, а если мы не ляжем, это грех? - осторожно спросил Витька.
-Конечно, грех! Родителей не слушаться - всегда грех!
Семён увидел, как Витька побледнел, а потом пошёл и завалился на софу, уткнувшись носом к стенке.
-Будем утром, мальчики! Не балуйте!
-Славка, набедокуришь, огребешь по самое не балуй, - добавила тетя Зина и пригрозила сыну кулаком.
Как только родители вышли за порог, Семён со Славиком радостно запрыгали от счастья, от чего в кухонном столбике задребезжала посуда. Друг пришел с ночевкой! Ещё и оставили их одних! Это же целый праздник! Только Витька-ссыкун заладил вздыхать и цокать под одеялом: «Грех это», пока его младший пятилетний братик дурил вместе с другом. Спустя какое-то время старший брат все же не выдержал, повыключал везде свет и велел мальчикам ложиться спать. Те с недовольством плюхнулись на ладогу, но вдруг Славик ошарашенно застыл, пялясь в окно. Семён поднялся и уселся рядом. Козьи холмы осветились заревом трёх огромных костров.
-Я хочу посмотреть, - прошептал Славик, он всегда был смелым и отважным. «Шило в заднице!» - говорила про него матушка.
Мальчики в одном нижнем белье осторожно вышли за калитку. Витя остался дома, он уговаривал братика лечь спать, но Семену не хотелось прослыть трусом. Сложно было разобрать, что там творится, слишком далеко. Кто-то пронзительно кричал, и от этого крика кровь стыла в жилах. Кому-то было больно. Но потом к этому крику присоединились другие, их было много, они сливались воедино и сложно было отличить один от другого. Кто-то просто вопил, кто-то смеялся, выбился и крик индейца. А затем, подобно грому, с холмов раздался голос священника. «Режь! - кому-то приказал он. Все остальные затихли, замерли, будто в ожидании, - Я сказал, режь!» Кто-то подхватывал, и это слово, произносимое хором, с нарастающей громкостью долетало до ушей мальчиков.
Потом одобрительные возгласы, а потом священник затянул так громко, как только мог, песню, которую повторяли остальные. Она была на другом языке, потому что Семён слов не понимал. Однако он увидел танцующие силуэты, водящие хоровод.
-Там что-то интересное! Я хочу туда! - Славик пер танком по лугу в сторону холмов, а Семка схватил товарища за локоть и пытался отговорить, ведь они могут схлопотать за то, что не спят. А ещё потому, что через луг добраться до холмов нельзя, там речка течёт, а моста нет. Но Славик Макаров не слушал, он шел и шел, пялясь на огонь, как мотылек. И только когда мальчишечьи ноги, обутые в сандалики, начали проваливаться в вязкую грязь, ребята остановились.
-Нет, пожалуйста, пощадите! - срывающимся голосом молила женщина, - Нет, пожалуйста! СПАСИ-И-ИТЕ!!! Н-Е-Е-Е-Т!
Она все кричала и кричала так пронзительно, так отчаянно и так страшно, что мальчики, взялись за руки. Когда она наконец затихла под гомон остальных голосов, Семён развернулся и побежал домой, Славик мчался следом.
Грохнувшая калитка вырвала Семена из итак неглубокого сна. Он ждал своих родителей, и очень боялся, что кто-то из них или сразу оба не вернутся, ведь ночью кому-то делали плохо. И Семён надеялся, что не его маме. Он сел рывком на софе и выглянул в окно. На улице уже рассвело, по двору еле ковыляли мама с папой, а следом плелась мать Славика. Все они были мокрые. Женщины в одних лишь комбинациях, что надевались под платья, отец - в трусах. Одежду несли в руках.
Рядом подорвался Славик и с криком «Блин!» принялся что-то стряхивать с простыни. Когда Семён увидел, что стряхивает Славик, то сразу похолодел. Белая хлопковая простынь была измазана грязными разводами мальчишеских ног. Ох, и получат же они за это.
Но когда взрослые зашли в дом, никто даже не обратил внимания на простынь. Их глаза были уставшими и какими-то потускневшими.
Зинаида Петровна велела сыну одеваться, а отец и мать Семена ушли к себе в комнату спать, даже не попрощавшись с гостями.
Утро было настоящим раздольем! Родители спали, и пичкать детей опостылевшей кашей было некому. Деревенские дети, которых интересовали лишь дворовые игры, повылазили из своих домов гулять. Все они делились, как провели ночь без родителей, но Семён предпочитал молчать. Однако, когда Славик заговорил про костры, ему пришлось быстренько прикусить свой язык, потому что к ним приближался священник с двумя ведерками. Он окинул суровым взглядом оборванную детвору, но прошел мимо, а Славик договаривать так и не решился. Поп прошел во двор к Семену и Вите и скрылся в их доме вместе с ведрами.
Сколько было времени, никто не знал, но голодные животы громко урчали. Не спасали даже яблоки. Дети по очереди начали ходить домой, чтобы стянуть хотя бы немного хлеба. Семён тоже хотел пойти и попросить у мамы ломтик черного с подсолнечным маслом, посыпанного солью, для себя и Витьки, но все ждал, когда поп выйдет из их дома. А тот словно застрял. Витька наотрез отказался туда идти, и тогда Семён, решив выставить своего старшего братца ссыклом, в одиночку пошёл домой за лакомством.
Войдя во двор, он услышал мамины всхлипы и голос священника.
-Анна, дочь моя, все это сделано во благо, - приговаривал он, - Про мальчишек своих подумай, какой подарок вы им сделали. Осталось совсем чуть-чуть, и все вы ощутите на себе благодать.
Семён наблюдал, как тот обнимает его плачущую матушку, сидя на лавочке во дворе. Перед ними стоял таз с грязной водой, а в тазу что-то плавало.
-Мам, почему ты плачешь? - поинтересовался мальчик.
Женщина вскинула свою голову с красными глазами и поманила сына к себе. Она крепко обняла мальчишку и запричитала ему в ухо, что все во благо.
-Можно мне хлеба с маслом? - попросил Семён.
-Ты уже большой, иди и возьми сам, - вклинился поп и погладил по голове.
Семён съежился от этого неприятного прикосновения и поспешил в дом.
Выходя на улицу с ломтями криво порезанного хлеба, он увидел как матушка моет в тазу что-то длинное и скользкое.
-А что это такое? - спросил Семён.
-Кишечник, - ответил поп.
-Для колбасы, - добавила мама, она уже успокоилась и больше не плакала, - кровянку делать будем.
-Будет великий пир! - закончил священник.
Столы, озаряемые множеством свечей, внутри храма ломились от яств. Места было мало, поэтому на лавках сидели только старики и дети, остальные стояли рядом в ожидании таинства. Семён с опаской заозирался вокруг, боясь увидеть страшные картины, но увидел лишь голые стены. Облегченно выдохнув, он разочарованно заметил, что взрослые стоят с кислыми минами и скорбными лицами, хотя собирались все, как на праздник. Он понял, что необходимо вести себя так же и помалкивать после того, как увидел Славикову маму, отвешивающую сыну оплеуху, когда ее сын громко позвал Семена с Витей и помахал рукой.
Потом Семён заметил священника, наблюдающего за женщинами, нарезающими мамину кровянку и раскладывающими куски мяса по тарелкам. Вскоре перед мальчиком поставили его порцию, состоящую из кусочка шашлыка и колесика колбасы. Он брезгливо понюхал содержимое и посмотрел на маму с надеждой, что она разрешит не есть. Та, словно прочитав его мысли, наклонилась и тихо шепнула, что если будет кобениться, очень об этом пожалеет.
Мальчик про себя проклинал того, кто придумал такую дрянь. Как можно варить колбасу из крови?
Когда все приготовления были завершены, священник вышел из своего угла и заставил всех прочесть молитву. Семён вслушивался в слова, но не понимал, абракадабра какая-то. Потом поп отдельно произносил те же слова, чтобы и дети проговорили то же самое.
-Сегодня все должны вкусить плоть и кровь, чтобы соединиться… Вы сами знаете, с кем! - торжественно воскликнул поп, вскинув руки.
-С кем мама? - осторожно спросил Семён.
-С Богом, дурачок! - не отрывая глаз от священника прошептала мать.
-Начнем же наше Большое Причастие, дабы ощутить на себе Великую Благодать!
Мальчик смотрел, как люди осторожно кладут себе в рот по кусочку мяса, а следом отправлялось и колесико кровяной колбасы, Витька тоже послушно приступил к трапезе. Вдруг мама ткнула Семку в плечо и прошипела: «Ешь!» И тот нехотя принялся жевать то, что дали. Обстановка и настроение толпы резко начали меняться. Кто-то с набитым ртом приговаривал: «Благодать!», кто-то хватал остальные угощения и наваливал к себе в тарелку, какая-то мамаша, сидящая на лавке вместе с младенцем на руках, отправляла своему чаду в рот пережеванную еду для причастия. Последняя картина никак не портила неожиданно усилившийся аппетит Семёна, он просил свою мать наложить ему картошки с мясом и пару пирогов. Они оказались тоже с мясом. Со всех сторон раздавалось довольное чавканье, возгласы веселья, хвалебные оды женщинам, что приготовили эту «божественную пищу» и конечно же благословения в сторону священника. Люди ели и ели, набивая свои животы. И все равно после трапезы осталось множество пирогов, которые жители деревни забирали себе домой. И каждый из них на прощание целовал подол рясы довольного попа.
-Я вкуснее тех пирогов ничего в жизни не ел, - Семён в очередной раз осушил до дна стакан, сидя на своей кухне. Его голова становилась все легче, но все сложнее было держать веки открытыми.
Мужчины перебрались с прохладной улицы в теплый дом, где их заметно развезло. Славик прочистил горло, намереваясь что-то сказать, но потом передумал. Но в итоге, сделав тяжелый вздох все же произнес:
-Семён, ты понимаешь, с чем были эти пироги?
Мужчина напротив Макарыча встрепенулся, выпрямляя сутулую спину и разглядывая беспокойное лицо своего собеседника:
-С человеческим, Семён! Человеческим! Все на том столе было приготовлено из человечины!
Никонов нервно вздохнул и напрягся. Неужели Макарыч с ума сошел? Деменция что-ли его ударила? Славик, будто улавливая этот полный молчаливой укоризны взгляд, продолжил:
-Ну ты сам вспомни! Подумай хорошенько! Сначала костры, где кто-то кричал, да там же явно убивали кого-то! И ты это слышал, и я! А потом, вечером пир с горой мяса! Моя мамка его для пирогов крутила! Ей этот чёрный хрыч его принес. А твоей - кишки с кровью!
Семёна захлестнула злоба, переизбыток алкоголя в организме всегда вызывал в нём агрессию, ещё и Славик тоже напился и начал нести пургу. Да ещё какую! На что этот идиот намекает?
-Ты что городишь? - взревел он и ударил могучим кулаком по столу. Стопки и салатники, стоящие на нем, пронзительно отозвались звоном.
-Вспомни! К нам же ещё милиция приезжала, пропавших туристов искали. Думаешь, совпадение?
-Угомонись, Славик! Маньяк их тогда порешал. Забыл что-ли? Его нашли потом через… сколько-то времени, он во всем сознался!
Славик, лицо которого заметно напряглось, а вена посреди лба вздулась, внезапно расслабился:
-Якова они тогда поймали, да. Который хромал, а потом его поп исцелил. Но ведь… он такой тощий был… Не мог он в одиночку, Сем, не мог.
-Да, может, ему этот черт помогал? - вырвалось у Семена, и он зачем-то поплевал через левое плечо и постучал по столу, а потом три раза перекрестился. Священник вызывал в нём суеверный страх по сей день.
-Может, и помогал… Я хочу кое-что тебе показать. Когда я это увидел, то мне и вспомнились все эти события, которые я так же, как и ты, предпочел бы забыть. Но это лишило меня сна и покоя. Ты пойдешь со мной?
Наверное, в любой другой ситуации, Семён хрена с два за дверь бы в ночи вышел после расслабляющего, горячительного напитка, но его товарищ разбередил душу, разогрел любопытство. Да что же за ерунда здесь творилась? Зачем матушке нужно было столько врать? Из страха? Из стыда? Неужели она была преступницей в сговоре со всей деревней? Да нет! Только не его матушка! Но при мысли, что его тогда накормили человеческим мясом, тошнота подступила к горлу.
-Показывай, - скомандовал он Макарычу.
-Но сначала я хочу тебе рассказать об одном случае…
