Ведь, как мы знаем, в период перестройки и 1990-е годы более 80 тысяч промышленных предприятий и производств было разрушено в интересах западных монополий. Лишив Россию промышленного потенциала, ее прочно усадили на нефтегазовую иглу. А самые важные отрасли, которые и обеспечивали стране суверенитет, — станкостроение, машиностроение, авиастроение и прочие — пострадали в первую очередь и фактически были демонтированы. Однако после начала украинского кризиса 2014 года было принято решение о разработке национально-технологической инициативы, и по поручению президента правительство РФ совместно с АСИ, РАН, ведущими университетами и деловыми объединениями предпринимателей подготовили доклад о разработке и реализации Национально-технологической инициативы (НТИ) к 1 июля 2015 года. Но у этих организаций оказались разные взгляды. РАН исходила из того, что целью НТИ должно быть обеспечение глобального технологического паритета России и стран – технологических лидеров, для чего необходимо решить в течение 5–7 лет проблему импортозамещения, а в дальнейшем осуществить переход к новой технологической структуре экономики и реиндустриализации. Для этого предлагалось разработать государственные программы «Импортозамещение-2020» и «Технологический паритет – 2030». Однако эта программа не прошла, и вместо нее была одобрена программа АСИ и РВК, исходившая из того, что цель НТИ заключается в том, чтобы вырастить компании на принципиально новых отраслевых рынках, которых сегодня не существует, но объем каждого из которых будет через 10–20 лет превышать в мировом масштабе 100 миллиардов долларов. То есть российские компании должны занять свое место только на таких рынках, которые еще не сформированы. Так появились проекты «Нейронет», «Фуднет», «Аэронет» (беспилотники), «Финнет» и другие. То есть России надлежит делать что-то радикально новое, на что клюнет внешний экспортный рынок, благодаря чему мы сможем выбиться в лидеры.
Так или иначе, реиндустриализация так и не была проведена. А когда прошло около 10 лет и против России стали вводить уже настоящие санкции, выяснилось, что отечественная промышленность в таком состоянии, что представлять кому-либо конкуренцию она, конечно, не может.
Надо отметить что впервые свои планы долгосрочного социально-экономического развития страны до 2035 года АСИ озвучило на Форуме социальных инициатив, прошедшем в 2016-м (при этом присутствовали Дмитрий Песков, тот, который спецпредставитель президента РФ по вопросам цифрового и технологического развития, Андрей Белоусов, в то время помощник президента РФ, профессор Павел Лукша из Московской школы управления «Сколково» и многие другие высокопоставленные лица). И здесь, в частности, говоря о новых экономических секторах и рынках, на которых Россия может занять достойное место, участники выделили такие, как инструменты и протоколы игрофикации, помещенные в реальную деятельность, новые финансовые и образовательные технологии, новые технологии мышления.
«Человек начинает рассматриваться не как образ Божий, а как цифровая платформа и экспериментальный объект»
— Упомянув в нашем разговоре о Сен-Готардском туннеле, вы фактически тем самым сказали, что идеологи и проектировщики цифрового капитализма поклоняются Противобогу, Сатане. Верно ли я вас понял? Кто эти люди по своим убеждениям?
— Сейчас мы уже имеем возможность ближе ознакомиться со взглядами людей, которые пытаются определить общий курс истории человечества. И что мы видим? Прежде всего, что эти люди — религиозно мыслящие, придерживающиеся определенной религиозной концепции мира. У нас, скажем, достаточно хорошо известен Жак Аттали — французский писатель, экономист и банкир. Но это лишь один из глобалистских деятелей. Между тем был еще такой Роберт Мюллер, который 40 лет проработал в структуре ООН и был заместителем генерального секретаря этой организации. О нем мало кто знает, хотя он автор множества современных проектов и программ — в частности программы глобального образования. В жизни Мюллер придерживался оккультных религиозных взглядов движения нью-эйдж и содействовал появлению его представительства при ООН.
На мой взгляд, в основе религиозного мировоззрения этих людей лежит гностически-манихейское видение мира. Они исповедуют пантеистические взгляды и исходят из того, что добро и зло, светлое начало и темное начало существуют как равнозначные начала, а человек объединяет их в себе посредством светлого (души) и темного (тела). Последователи гностиков считают, что смысл жизни — в избавлении от гнета злой материи и в воссоединении с некой божественной сущностью. Однако добиться этого можно лишь с помощью тайного божественного знания — гнозиса, который дается немногим. Вот эта тема избранности — ключевая. У некоторых гностиков встречается четкое деление людей на духовных, душевных и телесных, и считается, что спасутся только духовные. А те, кому этого не дано свыше и кто определен как душевно-материальные личности, не спасутся и обречены на исчезновение. Есть разные формы этой концепции, но суть ее одна: эти люди исходят из того, что они избранные и им дано божественное знание, гнозис. Поэтому они с таким презрением относятся к остальным. Точнее, даже не с презрением… Поскольку душевно-телесные, с их точки зрения, не спасутся, они относятся к ним как к низшему разряду людей, как к пыли под ногами. Там нет чувства любви или чувства братства.
Но религиозно мыслящие — ядро мира элит. Между тем вокруг себя они создают массу научных, общественных и прочих движений, в которых активисты и ученые свято веруют, что будущее должно быть именно таким, каким его рисуют проектировщики. Высокие технологии — это наше будущее, считают они, так же как и замена человека искусственным интеллектом, поскольку ИИ более совершенный, нежели человеческий разум.
Далее создается система, при которой если ты, к примеру, ученый, то ты можешь работать только в определенном направлении, заданном «хозяевами идей». Всякое самостоятельное творчество блокируется. Для того чтобы удержать исследователя в заданных рамках, действуют системы грантов и системы оплаты. Если ты выбиваешься из этой колеи и не придерживаешься указанной тебе стратегии, то ты просто не сможешь существовать как ученый. В результате ключевыми направлениями современной науки фактически стали следующие: создание искусственного интеллекта и генетические, а по сути, евгенические исследования, направленные на расшифровку генома и формирование нового человека. Как следствие этого и стала возможной разработка концепции уже упомянутой нами биоцифровой конвергенции. Документы по этому поводу можно найти в открытом доступе и прочитать, как их создатели мечтают о стирании границы между живым и неживым, органикой и технологиями. Человек начинает рассматриваться тоже как некая новая сущность, цифровая платформа и экспериментальный объект. При этом меняется концепция человека как такового. Для нынешних «проектировщиков» не существует христианского понимания человека, созданного по образу и подобию Божьему. Нет даже гуманистически-просветительского взгляда на человека как на совершенное существо. А есть одно: человек — это экспериментальный объект.
Происходило это постепенно, но уже в 70-е годы, когда революционные биомедицинские технологии стали разрушать общепринятые моральные нормы, американский ученый Ван Ренсселер Поттер ввел термин «биоэтика», положив начало новой дисциплине, целью которой было наладить диалог между этикой и медициной для обеспечения достоинства и прав пациента. Но в итоге биоэтика, заменив нравственный подход в науке, стала фактически приспосабливаться к инновациям, просто смягчая их негативные последствия.
Дело в том, что, когда трансгуманисты опубликовали свою декларацию, они подчеркнули, что имеют право на любое, ничем не ограниченное экспериментаторство и что мы должны, дескать, уважать любой интеллект, независимо от того, от кого он исходит — от человека, постчеловека, от робота или от животного. Таким образом, они уравняли животное, человека и робота. Кроме того, они сняли четкие нравственные границы и пределы, в которых прежде действовали ученые, развязав им руки. А биоэтика, которая постоянно меняется, идя вслед за инновациями, в сущности, может оправдать что угодно — все, что в данный момент требуется экспериментаторам.
Между тем в советское время нравственные границы для деятелей науки были определены изначально. Был такой замечательный фильм «Путь к сердцу» (1970 год), где нам показали, как осуществлялся переход к трансплантологии, которую в то время воспринимали преимущественно негативно. Когда герой этого фильма, профессор, вызвался произвести трансплантацию сердца, ученые выступили категорически против этого — для них это было сродни опытам, которые проводились в нацистской Германии. А сегодня, когда человек рассматривается просто как экспериментальный объект, это уже ни у кого не вызывает возражений.
— Как пели в советское время: «Говорят, что будет сердце из нейлона. Говорят, что двести лет стучать ему. Может, это по науке и резонно, А по-нашему, ребята, ни к чему…»
— В советское время фантастика могла допустить внутри своих замысловатых сюжетов какие-то эксперименты над человеком. Но, поскольку господствовала советская мораль, все это воспринималось как некая страшная сказка, как страшилка, и не более того. А когда сегодня ученые фактически уже перешли на язык фантастов (а в России это в первую очередь сделал Курчатовский институт, возглавляемый Михаилом Ковальчуком), это перестало казаться сказкой. Помните, как в 2015 году Михаил Ковальчук выступил в Совете Федерации и рассказал о новых технологиях, используемых на Западе? А какой вывод из этого он сделал? Простой: раз это неизбежно, значит, нам нужно найти свое место в новой цивилизации. Он ведь не сказал, что это преступно и недопустимо (цитата из выступления Михаила Ковальчука: «Есть примеры того, какие работы ведет американское агентство DARPA, например, в этой области, по управлению сознанием, по созданию этногенетических систем. Если почитать только названия, достаточно понять, каковы масштабы этой деятельности. Возникает опасность возможности одностороннего владения этими технологиями одной страной и их использования». «Значит фактически сегодня уже возникла реальная технологическая возможность выведения служебного подвида людей. И этому помешать уже не может никто, это развитие науки, это по факту происходит, и мы с вами должны понимать, какое место в этой цивилизации мы можем занять» — прим. ред.). Между тем это действительно недопустимо, и я считаю, что сегодня задача настоящих ученых — заявить об этом в полный голос. Некоторые из тех, кто занимается продвижением новых технологий, видимо, понимают, что делают нечто недолжное, и пытаются примирить свои новации с традиционной этикой. Но при этом они не говорят самого главного — того, что человек создан по образу и подобию Божьему и что каждая человеческая личность обладает непроходящей ценностью. Мы должны думать прежде всего о благе человека, а не наоборот — как, создав новые технологии, приспособить к ним человеческую личность.
«Deep state выгодно, чтобы наружу об их нравах выходила какая-то страшная информация. Это дает человечеству понять, что они всесильны»
— Позволяет ли судить о нравственном облике глобальных элит дело Джеффри Эпштейна, часть документов по которому была рассекречена в начале этого года? У них там в элите и в самом деле такие ненормальные сексуальные нравы?
— Дело в том, что бо́льшая часть так называемой глобальной элиты входит в разного рода закрытые общества. И львиная часть их проектов и прогнозов никогда не будет зафиксирована в виде открытых документов. Если осуществляются какие-то тайные соглашения между крупными корпорациями и финансовыми центрами, от них никогда не остается «бумажного следа». По крайней мере такого, который потом можно было бы положить в архив и пристально изучать. Нет, все самое важное осуществляется на уровне скрытых договоренностей. Именно поэтому так сложно изучать систему глобального управления, тем более что она вовсе не представляет из себя некую вертикаль, как думают некоторые исследователи, пытаясь найти, каким образом «глобалисты» связаны между собой, кто кому подчиняется, сколько там центров глобального управления и прочее. Но на самом деле это не вертикаль, а система отношений. И только очень маленькая часть этих отношений иногда выходит наружу или даже фиксируется в каких-то документах. Но самое главное все-таки осуществляется на внутреннем теневом уровне, потому это движение и считается эзотерическим. Даже, к примеру, цены на золото, как говорят, определяются просто по звонку: к примеру, звонят из Лондонского Сити или с Уолл-Стрит и договариваются по телефону. А у нас потом аналитики пытаются обосновать скачок цен неким объективным положением.
К чему я это говорю? Для того чтобы войти в закрытый круг глобальной элиты, необходимо соответствовать определенным правилам, требованиям и нормам. Причем так принято уже очень давно — даже не десятки лет назад. В связи с этим у этих людей определенный менталитет, определенный образ жизни и, самое главное, своя система ценностей, абсолютно несовместимая с христианскими ценностями. И эти люди должны ей следовать. Даже если с точки зрения обычной человеческой морали многие такие вещи кажутся дикостью. К тому же это наилучшая форма привязки человека и выработки его зависимости от теневой системы. Они ведь все повязаны между собой, в частности тем, что фигурирует в качестве фактуры в деле Джеффри Эпштейна.
— То есть для глобалистов это сродни обряду инициации?
— Да, это именно инициация. К тому же это сильнейшее средство управления людьми. Представители глобальных элит на самом деле очень зависят друг от друга, поэтому они не могут совершать поступков, которые мешали бы или противоречили идеалам элитных групп управления. Если кто-то кому-то начинает мешать или представлять гипотетическую опасность, такого человека тут же дискредитируют. Или радикальным образом избавляются от него. В свое время это было очень хорошо показано в итальянском телесериале «Спрут», который, кстати, вышел на экраны в самый канун перестройки, в 1984 году (в СССР демонстрировался с 1986-го — прим. ред.). Там прекрасно были проиллюстрированы отношения внутри мафии — в частности, то, что, если нужно, они не останавливаются ни перед чем и жертвуют любым из своих членов, даже высокопоставленным. И все из членов мафии, кстати, знают, что это так, но каждый надеется, что он этого избежит.
— Я пытаюсь понять, как может быть устроено так называемое глубинное государство, deep state. Это просто совокупность глобальных транснациональных корпораций плюс некоторые политические элиты? Или это корпорации и элиты плюс теневой криминальный мир, в который входят крупнейшие наркокартели, торговцы людьми, торговцы человеческими органами из зоны военных конфликтов, хакеры из даркнета, наемные убийцы и многие другие жутковатые персонажи? Ведь это все взаимосвязано по ту сторону закулисы, я правильно понимаю?
— Да, конечно. Возьмите, к примеру, Республику Косово. Почему глобальные элиты так заинтересованы в том, чтобы Косово не было признано как государство в системе международных отношений? Потому что это площадка, на которой осуществляются страшные вещи. И торговля оружием, и торговля наркотиками, и, самое главное, торговля людьми, в том числе на органы. Все это, естественно, контролируется крупными корпорациями, спецслужбами и другими теневыми структурами.
Еще раз повторю, так называемое deep state — это прежде всего система отношений. Иногда им выгодно, чтобы наружу об их нравах выходила какая-то страшная информация, потому что это, с их точки зрения, дает человечеству понять, что они всесильны. Что ими невозможно управлять и их невозможно остановить. Поэтому утечки порой допускаются специально, чтобы запугивать людей и продемонстрировать их всесилие.
Именно поэтому они, кстати, так любят рассказывать о своих фантастических планах, и именно поэтому так модны стали различные конспирологические теории, чаще всего ими самими и распространяемые. Им нужно убедить людей, что «Большой Брат смотрит на тебя» и любое сопротивление бесполезно. Все будет именно так, как Большой Брат задумал. Это такая форма коллективного гипноза.
— Но как этому противостоять?
— Да, люди думают, что против этого надо выступать, с этим следует активно бороться, однако на самом деле все намного проще. Дело в том, что эта система функционирует только тогда, когда ты ее принимаешь. Причем принимаешь внутренне как неизбежность, как то, с чем ты вынужден соглашаться. А когда ты этого не принимаешь и с этим не соглашаешься, то ты пребываешь как бы в параллельной реальности, и они ничего не могут с этим сделать. Для них самое страшное — бойкот. Поэтому они так часто и твердят о своих планах — чтобы убедить каждого из нас, что это все неизбежно и безальтернативно.
Еще обратите внимание: каждый раз при внедрении новых технологий они всегда начинают с принципа добровольности. Вы ведь добровольно принимаете все эти QR-коды, новые приложения для гаджетов, изощренные технологии и тому подобное? Ну вот и прекрасно, вам так будет удобнее! Примерно так они рассуждают. Это связано с тем, что в своих глобальных центрах они разработали два вида тотального управления людьми и контроля над ними. Первое — через страх, травмирование сознания. На протяжении многих веков они изучают, как травмировать сознание, как «дегуманизировать» человека — на уровне индивидуальном, коллективном и общественном — для того чтобы стирать память, ломать волю и в итоге подчинять себе. А второй метод — более коварный, гибкий и хитрый: через удовольствие. Человеком можно управлять через внедрение таких технологий, которые приносят ему удовольствие и комфорт. Поэтому, внедряя очередную новую технологию, они так горячо убеждают всех в том, что это комфортно и что они ради нас же стараются. И в самом деле: вначале это вроде бы комфортно, а потом человек оказывается в ловушке, и деваться ему уже некуда. То, что было добровольным, вдруг становится обязательным. Им нужно добиться, чтобы античеловеческие технологии приняло такое число людей, при котором они и в самом деле станут безальтернативными.
«Процесс осмысления в народе идет. Все в одночасье может резко измениться»
— Скажите, а чем, на ваш взгляд, являлась пандемия коронавируса, случившаяся в 2020–2021 годах? На фоне СВО эта история подзабылась, но, как мне кажется, незаслуженно: именно с ковида, масок и прививок началась та суровая эпоха перемен, которая продолжается и по сию пору.
— Мы же знаем, чем в первую очередь обернулся COVID-19. А именно: он обернулся тотальной самоизоляцией. И не только в России, но и в целом мире. Они заблокировали буквально всех и остановили привычный образ жизни. При этом сами авторы и реализаторы цифровой экономики признавали, что условия так называемой пандемии позволили сделать им мощный рывок во внедрении цифровых технологий.
Надо сказать, что так и случалось обыкновенно в истории. Внедрению новых технологий предшествовали серьезные социальные изменения и потрясения либо эти изменения сопровождали технологическую революцию. Пандемия COVID-19 создала для этого очень благоприятные условия — причем для осуществления резкого, прорывного скачка. То же самое произошло и у нас в России. В связи с этим я вспоминаю выступление Валентины Матвиенко весной 2020 года, в котором она заявила: «Сегодня происходит процесс становления качественно новой, цифровой цивилизации». Таким образом, российские первые лица заговорили теми же словами, что и западные идеологи. Видимо, тогда они пребывали в состоянии некой эйфории и действительно ждали серьезных изменений. Помните, как нас убеждали, что образ жизни, принятый в период коронавируса, сохранится и после окончания пандемии? Потому что будет «другая цивилизация». Устраивались дебаты по поводу онлайн-обучения — о том, что оно будет всегда, потому что это «настоящий прогресс» и прочее.
Еще раз хочу подчеркнуть, что социально-политические, а также военные потрясения способны создать условия, при которых внедрение новых технологий становится более агрессивным и активным. Мы же видим, что, к примеру, за последние два года в мире резко ускорился так называемый зеленый переход — переход к новым видам энергии. Глобальная зеленая повестка фактически превратилась в основную, и ярким показателем этого стала Делийская декларация, подписанная осенью 2023 года лидерами «Двадцатки». Этот документ выдержан в терминах нью-эйдж, начиная с преамбулы: «Мы одна Земля, одна семья, и у нас одно будущее». Фактически все пункты декларации связаны с реализацией целей устойчивого развития — в первую очередь переходу к новой зеленой экономике. А зеленая экономика — это не только новые виды энергии, но и новый образ жизни, и новое понимание человека, который теперь должен мыслить глобально и пантеистически. Между прочим, углеродный след человека будет одним из важнейших показателей его социального рейтинга. А ESG-повестка сегодня фактически определяет поведение всех корпораций (ESG: environmental — окружающая среда, social — социальное развитие, governance — корпоративное управление — прим. ред.). При этом основной показатель их «эффективности» — это опять-таки выброс CO2. Но что я тут хочу подчеркнуть особо? Пожалуй, то, что Делийскую декларацию с нашей стороны подписал глава российского МИДа Сергей Лавров, тем самым фактически подтвердив приверженность России озвученным ценностям.
Интересно, что еще в начале 2000-х годов по инициативе генерального секретаря ООН был подписан Глобальный договор, представляющий из себя договор между крупнейшими компаниями, которые берут на себя обязательства по осуществлению целей устойчивого развития и следования зеленой экологической повестке. Причем ключевую роль в реализации целей устойчивого развития осуществляет частный бизнес — в рамках государственно-частного партнерства.
Характерно, что в 2000-е годы этот глобальный договор начали подписывать и российские корпорации. На сегодняшний день там уже десятки наших подписей. Более того, в 2017 году по инициативе МИДа была создана ассоциация «Национальная сеть Глобального договора ООН», куда входят «Росатом», «Норникель», Сбербанк, «Русал», РЖД, ассоциация «Всемирная организация устойчивого развития», ассоциация коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего востока, агентство социальной информации и так далее. Они все старательно исполняют декларацию, следуют определенным стандартам ESG и таким образом фактически работают не на национальные интересы, не на суверенитет и не на развитие нашей страны, а на реализацию глобальных целей. Это важный момент, чтобы понимать, в какой ситуации мы сейчас находимся. Хотя бы потому, что реиндустриализация и восстановление нашей промышленности невозможны при соблюдении внешних условий, требуемых Глобальным договором, стандартами ESG и прочими навязанными нам нормами и ограничителями.
Если вы зайдете на сайт «Национальной сети Глобального договора ООН в России» и посмотрите раздел «Участники», то там легко будет узнать, как та или иная российская компания воплощает глобальную зеленую повестку. А вот о реиндустриализации и восстановлении суверенного экономического развития там речи, к сожалению, не идет.
— Что может стать альтернативой навязываемому нам цифровому миру? Это христианство, какая-то иная религия? Социализм? Какие-то отдельные общественные фигуры вроде Дональда Трампа, если последний, конечно, не из той же «глобальной» компании?
— Дональд Трамп — это, конечно, часть глобальной системы, о которой мы говорим; просто разные ее представители используют разную риторику. Что касается христианства и социализма… Здесь мы касаемся очень серьезной темы. Социализм у нас традиционно ассоциируется с атеизмом — благодаря известному историческому опыту. То социалистическое государство, которое строилось в нашей стране, было поставлено на марксистско-ленинскую основу. Однако, на мой взгляд, марксизм хорош для объяснения систем эксплуатации, но когда мы начинаем переносить его на все остальные сферы, то это превращается во что-то сектантское, глубоко антинаучное и не связанное с моралью и нравственностью.
Однако проблема взаимоотношений христианства и социализма всегда волновала умы в России, и, пожалуй, была основной для русской интеллигенции. Русская «интеллигентская» вера в социализм обусловила то, что во второй половине XIX века мы безоговорочно приняли ее в марксистском варианте. Между тем это совершенно разные вещи. Вспомните, когда после пришествия Христа формировались первые христианские общины, что было основой их жизни? Заповедь любви. Возлюби Господа своего всем сердцем своим и возлюби ближнего своего как самого себя. Триединая любовь. Соответственно, если ты любишь ближнего как самого себя, то никакая система эксплуатации немыслима в отношениях с людьми. Потому что нельзя воровать. А любая эксплуатация — это и есть воровство: нашего труда, нашего времени, нашего смысла жизни. Поэтому, когда создавались первые христианские общины, в социальном плане они строились на основе нестяжания. Святые отцы это всегда подчеркивали. Любовь к ближнему имеет социальное проявление, она порождает отношения нестяжания, а сама общность, в свою очередь, обусловлена любовью, а не сверху спущенными циркулярами и регламентами. Еще Иоанн Златоуст писал: «Но скажи мне: любовь ли родила нестяжание или нестяжание — любовь? Мне кажется, любовь — нестяжание, которое укрепляло ее еще больше».
Однако, как мы знаем, в России в начале ХХ века произошла революция — в силу глубокого несоответствия между тем, что наш народ, будучи христианским, мыслил себе как правду, и социальной действительностью, включавшей ростовщичество, крепостничество, дикий капитализм и так далее. А когда случилась революция, это вылилось не только в тотальное отрицание прежней системы эксплуатации, но и в критику церковного руководства, которое все это оправдывало. Поэтому наш социализм строился на атеистическом миропонимании. При этом мы все были воспитаны на русской литературе, пропитанной христианскими идеалами. Отсюда наша советская мораль оставалась тесно связанной с христианством, хотя официально исповедуемой идеологии это никоим образом не соответствовало. Если мы хотели двигаться вперед, необходимо было менять советскую идеологию и приводить ее в соответствие с христианскими нравственными ценностями, которые и без того лежали в ее основе. И тогда более сильного общества, чем в СССР, просто не было бы в мире в плане человеческой сплоченности и развития духовной личности.
Признать все это сегодня означает осуществить глубокое переосмысление не только последних 30 лет нашей жизни, но и того, что было раньше. Для этого, конечно, потребуются очень большие духовные силы. Я думаю, что подспудно эти силы копятся. Уже очень большая часть наших людей осознает, что мы идем не туда.
— Внутри Советского Союза уже существовало движение, о котором вы говорите. Это были так называемые почвенники, русисты, представители деревенской прозы, исторической литературы, патриотической философии. В свое время они группировались вокруг журналов «Молодая гвардия» и «Наш современник». К примеру, мой учитель, литературный критик Михаил Лобанов, принадлежал к их числу. И у этих людей были свои союзники в советском Кремле.
— Поскольку я сама принимала участие в этом движении, я хочу засвидетельствовать, что оно было гораздо сильнее духовно и интеллектуально, нежели пресловутая либеральная идеология. И выражало глубинные интересы нашего народа. Однако партийная и государственная верхушка, откуда транслировались все так называемые перестроечные идеи, сделала ставку именно на либеральную среду. Это все уже очень хорошо описано, в частности, Сергеем Георгиевичем Кара-Мурзой — не только в его «Советской цивилизации», но и более поздних книгах. Там он прослеживает, как менялась советская идеология, и приводит, к примеру, слова Александра Яковлева, «архитектора перестройки»: «Сначала мы стали ленинцами, потом социал-демократами, а затем либералами». Вот так примерно шла эволюция их взглядов.
Я очень хорошо это помню, поскольку в середине 1980-х годов мы с друзьями очень активно принимали участие в происходящих общественных процессах, причем именно как третья — патриотическая — сила, исходившая из глубинных интересов народа и той системы ценностей, на которой он воспитывался. Но, на беду, уже произошла смычка партийной верхушки и либеральной идеологии, которая никоим образом не была популярной в Советской России, зато нашла мощную поддержку во влиятельных кругах — и финансовую, и политическую, и административную, и организационную. Помните межрегиональную депутатскую группу (МДГ) на съездах народных депутатов СССР? Она ведь была малочисленной, но именно она в итоге и определила судьбу страны и дальнейший выбор «либерального пути».
— Тем не менее третья патриотическая сила в СССР была, действовала, и, думаю, ничто не помешает ей сейчас возродиться.
— Да, она никуда не исчезла. Но в некоторых случаях, претерпевая политическую эволюцию уже в условиях новой России, ряд организаций стал принимать уродливую форму. Это тоже объяснимо: начали создаваться симулякры — движения, которые лишь симулировали и изображали патриотизм. Убирая прежние ключевые фигуры, они на их место ставили новых лидеров, которые вели не туда или все «сливали».
— Я знаю, что вы называете это явление оборотничеством.
— Я считаю, что у нас сейчас вообще время оборотней. Казалось бы, они берут на вооружение понятия, символы и имена, которые дороги русскому человеку, но используют их просто в качестве оболочки. А под оболочкой совершенно другое содержание. Поэтому, по существу, в стране ничего и не меняется. Однако еще раз повторюсь: процесс осмысления в народе идет. Историческая и генетическая память сильна: она никуда не исчезает. Даже если в ближайшем будущем возникнет сравнительно небольшое сообщество нравственных людей, выражающих глубинные интересы своего народа, все в одночасье может резко измениться.
