Ничего. Тишина. Только собственное сердце, бешено колотящееся в груди, да тихий шелест опавшей листвы.
«Показалось? — лихорадочно подумал он, выбирая ногу из ловушки. — Показалось…»
И в этот миг тень отделилась от ствола старого бука в двадцати метрах от него. Плавно, без единого звука. Она не стала скрываться. Просто замерла, наблюдая.
Олег вскрикнул от нового приступа паники, вскочил на ноги и понёсся вниз по склону, туда, где между деревьями угадывалась чёрная полоса — может, ручей, может, старая лесная дорога.
За спиной затрещали ветки. Олег не оборачивался. Он уже знал: оно двинулось за ним. И теперь между ними не было ни чащи, ни бурелома. Только склон.
Впереди склон резко обрывался. Не пропастью, но крутой осыпью, уходящей в промоину, где темнела вода. Спускаться туда значило на миг стать мишенью, легкой и беззащитной. Но иного выбора не было.
Олег, не раздумывая, оттолкнулся от края и полетел вниз, поджав ноги. Камни и комья земли понеслись вместе с ним, от удара на миг вспыхнуло перед глазами. Он грубо шлепнулся в холодную воду, захлебнулся, вынырнул с проклятьем. Ручей оказался по колено, но течение цеплялось за ноги, пытаясь повалить. Он отчаянно забарахтался, выбираясь на противоположный, более пологий берег, и в последний момент обернулся.
Оно стояло наверху, на краю осыпи. Не спускалось. Просто наблюдало, как будто изучая новую тактику добычи. Сейчас, с этого ракурса, Олег разглядел детали — не лицо, нет, но нечто, напоминающее смазанные, словно размытые дождем, черты. И ощущение. Тяжелое, липкое, как запах гниющего дерева после долгих дождей. Оно исходило от этой фигуры и настигало его даже здесь, внизу.
Он выкарабкался, отряхиваясь, и бросился в чащу на том берегу. Рюкзак тянул вниз, насквозь мокрый, ремни впивались в плечи. Олег свернул с едва заметной тропки, нырнул под низко нависающие ветви бурелома и пригнулся за массивный, замшелый, полувросший в землю валун.
Тишина. Снова только его дыхание и удары сердца. Он не решался выглянуть. Минута. Еще одна. Сверху не доносилось ни звука. Может, отстало? Может, не стало пересекать воду?
Олег осторожно, сантиметр за сантиметром, приподнял голову над камнем и замер.
Оно было уже на этом берегу. Всего в тридцати шагах. Стояло боком к нему, будто прислушиваясь к лесу. И медленно, очень медленно поворачивало голову в его сторону.
Олег рванул молнию бокового кармана рюкзака, пальцы нащупали не банку с тушенкой или спальник, а холодный металл и пластик. Навигатор. Старая, потрепанная модель, но с заряженной батареей. Он выхватил его, тыкая дрожащими пальцами в кнопку. Экран ожил, ослепительно яркий в сгущающихся сумерках.
Карта. Нужна была карта. Он не помнил, загружены ли сюда эти леса. Но он помнил другое. Вчера вечером, на стоянке, он скачивал трек. Маршрут на сегодня. Розовая линия, уводящая от поляны к реке, а потом к кордону. Кордону, где должен был дежурить лесник.
Желтая стрелка курсора металась по экрану, ища спутники. Один... два... пять. А потом навигатор мигнул и потух. Безжизненный чёрный прямоугольник в его руках казался теперь не спасательным кругом, а надгробием его последней надежды. Эффект был физическим — под ложечкой ёкнуло и похолодело, а пальцы сами разжались, готовые выронить бесполезную железяку.
Но он не дал им это сделать. Сжал навигатор до хруста пластика. «Аккумулятор», — прошипел он сквозь хрип. Но как? Утром ещё был полный заряд?
Тишина сгущалась, вбирая в себя его отчаянные мысли. Сверху, с того берега, не доносилось ничего. Но это не значило, что оно ушло. Оно ждало. Выманивало. Олег прошелся взглядом по стволам. Где-то там, среди голых буков, оно могло стоять в трёх шагах, слившись с сумерками.
Нужно двигаться. До ночи, настоящей, беспросветной лесной ночи, оставался, может, час. А потом… Потом он станет слепым.
Он снял рюкзак, насквозь мокрый и невыносимо тяжёлый. Расстегнул молнию основного отделения. Руки, будто чужие, на ощупь отыскали маленький чёрный цилиндр в прорезиненном чехле. Фонарь. Он щёлкнул кнопкой — тусклый луч, едва различимый в полумраке, выхватил из темноты корявый корень и стену папоротника. Хватит, чтобы не свернуть шею. Не больше.
Засунув фонарь в карман, он вытащил из рюкзака тёмный, пропитанный влагой свёрток — спальник в компрессионном мешке. Потом — еду, плитку и сменные вещи. Всё лишнее — палатку, каремат, альпинистское снаряжение — он оставил. Рюкзак, теперь лёгкий и приземистый, он закинул обратно, ощущая странную, почти предательскую лёгкость в плечах.
Он встал во весь рост, прижимаясь спиной к холодному, шершавому камню. Потом шагнул из-за него — не вверх, не к страшному склону, а вглубь леса, подальше от воды. Ветерок, гулявший меж стволов, донёс запах — гнилого дерева и сырой глины.
Олег зажёг фонарь, прикрыв ладонью его стекло, и побежал. Не так, как раньше — ошалело и слепо. Теперь он ставил ноги, выбирал путь, обходя буреломы и ямы. Он бежал, как зверь, загнанный в угол, у которого остался последний шанс — не на побег, а на прятки.
Ему нужно было найти дерево. Старое, огромное, с дуплом у корней или нависающим козырьком вывороченной земли. Или скалу с расщелиной. Или хотя бы густой, непролазный ельник. Укрыться, затаиться и переждать. Пережить эту ночь.
Луч фонаря прыгал по стволам, и каждый из них на миг казался той самой, скользкой, серой тенью. Сердце колотилось где-то в горле, с каждым прыжком света замирая.
Олег снова побежал. Он потерял счёт времени, прежде чем луч выхватил из темноты строение. Сначала он увидел треугольник — тёмный, чёткий. Потом второй. Крышу. Потом — бледное пятно стены, прорезанное чёрным квадратом окна.
Сарай. Старый, покосившийся, густо заросший с одной стороны крапивой и малиной. Заброшенная лесная избушка или бывшая деляночная будка.
На миг в голове вспыхнул образ: дверь, захлопнувшаяся за его спиной, крепкий засов, стены между ним и тем, что снаружи. Тепло. Спасение.
Он сделал шаг вперёд, и луч фонаря упал на порог.
На земле перед низкой, покоробленной дверью лежал рюкзак. Синий, современный, с яркими пластиковыми застёжками. А из-под его лямки, тускло поблёскивая в луче фонаря, на Олега смотрел круглый стеклянный глаз объектива. Отделённый от камеры.
Луч дрогнул в его руке. Он медленно провёл им по рюкзаку. Ткань на боку, чуть ниже кармана, была тёмной и жёсткой, будто пропиталась чем-то густым и высохла на морозе. И запах — не просто сырости и гнили. Здесь, у порога, витал сладковатый, тошнотворный дух, знакомый по одному-единственному случаю в жизни, когда он нашел в лесу мертвого лося. Запах старой плоти и разложения.
В животе всё сжалось в ледяной комок. Но позади, в лесу, была только ночь и Оно. А здесь — стены. Крыша. Шанс.
Олег перешагнул через рюкзак, будто через порог в иной мир, упёрся плечом в скрипучую, завалившуюся внутрь дверь и втолкнул её.
Тьма внутри была гуще, чем снаружи. Она вобрала в себя запах плесени, пыли и чего-то ещё — гари. Он замер на секунду, слушая тишину.
В глубине раздался тихий, отрывистый звук, как скрежет камня о камень, и сдавленное дыхание.
— Кто здесь? — его голос прозвучал хрипло и неуверенно в гулкой пустоте сарая.
Скрежет прекратился. Потом из дальнего угла, где сгустились тени, донесся испуганный шёпот:
— Ты… ты живой? Настоящий?
Олег направил туда фонарь.
В луче замерли двое. Парень и девушка, прижавшиеся спиной к грубой каменной кладке камина. Парень, широкоплечий, с коротко стриженными тёмными волосами, сжимал в руках увесистый булыжник. Девушка, бледная как полотно, сидела на корточках, прижимая к груди левую руку. Кисть и предплечье были неумело обмотаны грязными рваными тряпками, из-под которого проступали тёмные пятна.
— Я живой, — глухо сказал Олег, опуская фонарь, чтобы не слепить их.
Камень в руке парня дрогнул, но он не опустил его.
— Ты один? — спросил он. — Как звать?
— Андрей, а это Света, — сказал парень, и в его голосе сквозь напряжение пробивалась хриплая усталость. — Ты откуда? С поляны?
— С поляны, — кивнул Олег, делая шаг внутрь и прислоняясь спиной к двери — она не закрывалась до конца, щель в ладонь шириной зияла в сторону леса. — Вы тоже?
— Да, — прошептала Света, и её голос сорвался на сдавленный стон, когда она попыталась пошевелить рукой. — Была стоянка… костёр… все спали. А потом… я проснулась от того, что кто-то ходил между палатками. И запах…
— Запах гнили, — закончил за неё Андрей, наконец опуская камень; он кивнул на груду щепок и сухих листьев у своих ног. — Мы пытаемся развести огонь. Думали, тут печка или хотя бы камин. Но тяги нет, всё заросло. И спички отсырели.
Олег машинально потрогал карман куртки. Его зажигалка была там. Но мысль вытащить её и зажечь огонь, который будет виден через щель в двери и закопченное окошко, показалась сейчас самоубийственной.
— Вы видели… это? — спросил он, не в силах подобрать другого слова.
— Не видели, — Андрей тряхнул головой, и в его глазах, отражающих тусклый свет фонаря, мелькнула настоящая, первобытная растерянность. — Слышали. Дыхание. Шаги. А потом… с нами был ещё один парень — Дима. У него был фотоаппарат. Он… он побежал снимать. Мы нашли только его рюкзак. Снаружи.
Олег вспомнил пустой глаз объектива. По спине пробежали ледяные мурашки.
— Куда мы попали? — почти беззвучно спросила Света, уставившись в пустоту перед собой. — Что это за место? Это… это тот же лес? Те же горы? Мы шли час, два… всё не так. Деревья другие. Звёзд не видно. И тропа просто… оборвалась.
Андрей попытался снова чиркнуть спичкой. Жалкая искра вспыхнула и погасла.
— Не знаю, — пробормотал он. — Нас словно… пересадили в другое место?
Олег хотел что-то сказать. Спросить про местность, про дорогу и какие-нибудь ориентиры. Но слова застряли в горле, потому что в этот миг снаружи донёсся звук.
Не шелест, не скрежет. Низкий, протяжный, леденящий душу вой. Он шёл не из одной точки — он висел в воздухе, рождаясь между стволами, наполняя собой всю ночь. В нём не было ярости. Была тоска. Такая бесконечная и чуждая, что живое нутро сжималось в ответ от ужаса.
Все трое замолчали, вжавшись в стены.
Вой стих так же внезапно, как и начался. Воцарилась звенящая, давящая тишина.
Олег, движимый инстинктом, подкрался к закопченному, затянутому паутиной окошку справа от двери. Протёр грязное стекло рукавом. И застыл.
На опушке, метрах в пятидесяти от сарая, в полосе мёртвого лунного света, падавшего из разрыва в облаках, медленно кружили две фигуры.
Они были неестественно высоки и тонки, будто вытянутые тени. И они светились. Не ярко, а тусклым, синеватым светом, как гнилушки в глубине пещеры. У них не было лиц, только смазанные пятна там, где должны быть головы. Они двигались плавно, беззвучно, описывая друг вокруг друга широкие круги, как хищники перед броском. Или как участники какого-то непостижимого, древнего ритуала.
— Что это… — начал Андрей, заглядывая Олегу через плечо.
Его голос оборвался. Света, увидев их, тихо вскрикнула и зажмурилась.
— Нас нашли, — хрипло сказал Олег, отступая от окна.
Взгляд его упал на дверь, на ту самую щель. А потом — на заднюю стену избушки. Там, в глубине, он раньше не разглядел ещё одну дверь, низкую и покосившуюся, почти сливавшуюся с тёмными досками.
— Там, — он ткнул пальцем. — Есть выход?
— Не знаю, — пробормотал Андрей, но его глаза уже метнулись туда с проблеском надежды.
Решение созрело мгновенно, на уровне инстинкта, пересилившего страх.
— Бежим, — выдавил Олег. — Сейчас.
Он не стал ждать согласия. Рванулся к задней двери.
— Чёрт! — выругался Андрей и подхватил Свету под здоровую руку, подняв её на ноги.
Олег упёрся плечом в заднюю дверь. Доска с треском поддалась, открыв проход не в лес, а в какой-то узкий, вонючий чулан, заваленный хламом. И за ним — ещё одну дверь, ведущую прямо в густую, непролазную стену малинника и молодого ельника.
Он оглянулся. В окне промелькнуло синее свечение. Одна из светящихся теней остановилась, «глядя» прямо на сарай.
— Быстро! — прошипел Олег и нырнул в чулан, пробиваясь к спасительной темноте чащи.
Андрей, волоча за собой сдерживающую стон Свету, бросился следом. Они не оглядывались. Они просто бежали.
Ельник встретил их колючей, слепой стеной. Ветки хлестали по лицам, цеплялись за одежду, словно пытаясь удержать. Олег бежал первым, отчаянно прокладывая путь плечами и локтями, приглушённо ругаясь, когда острые сучки впивались в ладони. За спиной слышалось тяжёлое дыхание Андрея и сдавленные всхлипы Светы — она спотыкалась на каждом шагу, прижимая раненую руку к груди.
Они продирались сквозь чащу, не разбирая направления, лишь бы дальше от сарая, от этих синих, светящихся кругов. Через несколько минут ельник расступился, сменившись старым смешанным лесом. Здесь было чуть светлее, и Олег, наконец, рискнул выключить фонарь. Темнота навалилась сразу, густая и почти осязаемая, но постепенно глаза начали различать очертания стволов — чёрные вертикали на чуть менее чёрном фоне.
— Стой, — задыхаясь, выдохнул Андрей. — Дальше… не могу.
Олег обернулся. Света сидела на замшелом валуне, вся согнувшись вокруг своей руки. Плечи её мелко тряслись. Андрей стоял рядом, опираясь ладонями о колени, его могучая спина ходила ходуном.
Олег прислушался. Лес молчал. Обычная ночная тишина, наполненная тихим, почти неуловимым шорохом жизни — шевелением в подстилке, скрипом веток на ветру.
— Думаешь, отстали? — хрипло спросил Андрей.
— Не знаю, — честно ответил Олег, он снова посмотрел на Свету. — Как рука?
Девушка медленно, с усилием подняла голову. В слабом отсвете неба её лицо казалось восковым, неживым.
— Болит. Сильно. И… меня знобит, — прошептала она.
Андрей подошёл, аккуратно прикоснулся ко лбу. Вздрогнул.
— У неё жар. Надо обработать её рану. И где-то укрыться до утра. У меня в рюкзаке была аптечка, но он остался там… — он махнул рукой в сторону сарая.
Олег снял свой облегчённый рюкзак, порылся в нём. Вытащил сухую футболку, разорвал её на длинные полосы зубами и руками.
— Давай сюда, — сказал он Свете, не как просьбу, а как приказ.
Страх отступил, сменившись тупой, механической решимостью. Надо было делать что-то простое и понятное. Перевязывать. Искать укрытие. Держаться до рассвета.
Он размотал грязные тряпки, стараясь не смотреть на рану при тусклом свете. Но запах ударил в нос — сладковатый, гнилостный. Под бинтом, в глубокой, будто рваной ссадине на предплечье, чернела запёкшаяся кровь, а края кожи были неестественного багрово-синего цвета, опухшие. Олег стиснул зубы, чтобы не выдать отвращения. Быстро, но тщательно обмотал руку чистой тканью.
— Спасибо, — тихо сказала Света, и в её глазах стояли слёзы — не только от боли, но и от простого человеческого жеста посреди этого кошмара.
— Ладно, — поднялся Андрей. — Сидеть нельзя. Они могут почуять. Идём.
— Куда? — спросила Света, и в её голосе прозвучала безрадостная покорность.
Олег огляделся. Память услужливо подкинула обрывок знаний из старого курса выживания: ищи ручей, ручей ведёт к реке, река — к людям. Но здесь не было слышно воды. Только ветер в макушках деревьев.
— В гору, — сказал он неожиданно для себя. — На возвышенность. Там, может, увидим огни. Или хотя бы сориентируемся.
Они двинулись, уже не бежали, а шли, спотыкаясь в темноте. Андрей почти нёс Свету, взяв её на себя, как раненого товарища. Олег шёл впереди, каждые десять шагов останавливаясь, замирая и впиваясь взглядом в темноту. Каждый пень, каждый причудливый сук принимал в воображении плавные очертания. Но это было только воображение.
Они поднимались, и лес постепенно менялся. Буки сменились корявыми, низкорослыми соснами. Земля стала каменистой. Ветер усилился, пробирая до костей сквозь мокрую одежду.
И вот, раздвинув очередную завесу из колючего можжевельника, они вышли на открытое пространство.
Это была не вершина, а скорее, каменистая седловина между двумя холмами. Лес отступил, оставив голую, продуваемую всеми ветрами площадку, усеянную валунами, поросшими лишайником. И здесь, наконец, они увидели небо.
Оно было чёрным, бездонным, усеянным бесчисленными, незнакомыми звёздами. Ни Медведицы, ни Полярной — только хаотическое, ослепительное скопление холодных точек. И сквозь этот звёздный хаос струились, переливаясь, огромные, фантастические полосы сияния. Не зеленоватого, как на севере, а кроваво-багрового и мертвенно-зелёного. Они колыхались, как занавес в дыхании гиганта, озаряя каменистую седловину призрачным, неверным светом.
— Это… не наши звёзды, — тихо, с полным пониманием всего ужаса этого факта, произнёс Андрей.
Света просто смотрела вверх, и отражение того багрового сияния играло в её широких, пустых глазах.
Олег почувствовал, как последняя надежда, тихая и глупая, что они просто заблудились в знакомых лесах, выскользнула из него и растворилась в этом неземном свете. Он повернулся, обводя взглядом горизонт. Лес чёрной стеной стоял внизу. Ни огоньков, ни признаков дорог или линий электропередач. Только бесконечная, чужая тайга под чужим небом.
И тогда он увидел другое.
На противоположном конце седловины, у самого края, где камни обрывались в тёмную пропасть леса, стоял одинокий, мёртвый, обгорелый ствол древней сосны. И на его единственной, иссохшей, направленной в небо ветви, словно зловещий плод, качалась на ветру фигура.
Тёмная, скрюченная. Человеческая.
Одежда лохмотьями трепалась в ледяном ветре. Голова была неестественно запрокинута.
— Нет, — простонала Света, закрывая лицо здоровой рукой.
Олег и Андрей молчали. Они смотрели, заворожённые этим жутким маяком, этой последней меткой на краю мира.
А потом ветер донёс до них звук. Не вой, а голос. Слабый, прерывистый, просящий. Он шёл не с дерева, а слева, из-за груды валунов.
— ...помогите... кто-нибудь... помоги...
Голос был живой. Человеческий. Полный невыразимых страданий и надежды.
Андрей сделал шаг в ту сторону. Инстинкт — броситься на помощь.
Но Олег схватил его за рукав с такой силой, что тот вздрогнул.
В его памяти всплыло то, что он читал когда-то, что слышал в страшных сказках. О болотных духах, что зовут путников. О хищниках, что имитируют крики раненой добычи.
Они замерли, вглядываясь в темноту за валунами. Багровое сияние неба скользило по камням, создавая движущиеся, обманчивые тени.
— Помоги... — снова донёсся голос, уже ближе.
И в нём послышалось что-то... липкое. Ненатуральное. Как будто говорящий не совсем помнил, как должно звучать это слово.
Из-за самого большого валуна выползла тень. Низкая, на четвереньках. Она волочила за собой одну ногу. Подняла голову.
В мерцающем свете они увидели лицо. Вернее, то, что от него осталось. Искажённое мукой, с безумными, выпученными глазами, устремлёнными прямо на них. На лбу, чуть ниже линии волос, зияла тёмная, глубокая вмятина, как от удара тупым предметом. Это был парень. Молодой. В рваной куртке.
— Дима... — сдавленно выдохнул Андрей. — Боже... Дима, это ты?
Фигура на четвереньках замерла. Искажённые губы растянулись в нечто, отдалённо напоминающее улыбку. Слишком широкую. Слишком полную неестественной, голодной радости.
— Андрей... — просипел «Дима», голос его был похож на скрип ржавых петель. — Света... Я заблудился... Помогите мне...
Он пополз к ним. Двигался он стремительно, с какой-то жуткой, паучьей проворностью, волоча неподвижную ногу.
Но Олег увидел другое. Увидел, как в багровом свете сияния у «Димы» за спиной отбрасывалась не одна, а несколько смутных, шевелящихся теней. Увидел, что его глаза отражали не страх и боль, а пустоту. Абсолютную, всепоглощающую пустоту, прикрытую дешёвой маской страдания.
— Это не он! — крикнул Олег, отшатываясь. — Беги! Обратно в лес!
Он рванул Свету за здоровую руку, развернул её и толкнул в сторону тёмного провала между соснами. Андрей, на миг застывший в параличе, бросился следом.
Оглянувшись на последнем шаге перед чащей, Олег увидел, как ползущая фигура резко выпрямилась. Она встала на ноги легко и плавно, а сломанная нога выпрямилась, приняв естественную форму. «Дима» стоял, смотря им вслед. А потом его лицо начало течь, как воск, сливаясь с знакомой, смазанной бесформенностью.
