Утро нового мира
Каждое утро из динамиков, щедро развешанных по территории нашего интерната, разносилась одна и та же мелодия. Кажется, это произведение было создано одним из классиков, но точнее не скажу, эстетический вкус нам не прививали. Уже не помню, где я услышал, но ходила байка, что сам композитор, дописав эту мелодию скончался. И не удивительно, столь раздражающей, назойливой музыки сложно найти. Я никогда в своей жизни не видел скрипку, но поверьте, я ее ненавижу! Особенно тот момент, когда в произведении к ней присоединяются какие-то колокольчики. Не знаю, должна ли она нас бодрить, но единственное, что вселяла в мое сердце эта мелодия — это тревога. Тревога о том, что все происходящее со мной крайне неправильно. Чтобы избежать этого, я приучил себя вставать раньше побудки и отправлялся на пробежку. Тренировка тела у нас всегда поощрялась.
Наш интернат прятался среди красивейших кленовых лесов. В этом я уверен, потому что ничего лучше мне видеть не приходилось. Сам бег мне нравился всегда. Это как приключение, требующее не только физической, но и ментальной силы, а бесконечные холмы и склоны вырабатывают привычку преодоления трудностей. Было еще кое-что, что мне нравилось. Во время бега мою душу наполняла некая гармония, уравновешивая мои беспокойства в переходном возрасте, и я, как никогда чувствовал себя единым с природой. Помню, я как-то гонялся за зайцем. Я бежал по обычному своему маршруту и увидел серого, достаточно крупного зайца. Он сначала испуганно убегал, а потом вошел во вкус и уже с азартом выглядывал из-за дерева — ну что, мол, догоняешь меня. Ну или мне так казалось. Другой раз я едва не наступил на большую и ядовитую змею. Заметил ее буквально в десяти сантиметрах от касания земли. И мы оба — я и змея, отпрыгнули в стороны и все это за доли секунды. А зимой можно неплохо хапнуть адреналина, когда, набрав приличную скорость выскочишь на обледеневший склон.
В общем, это было не плохо. Иногда мне даже снится тот бег...
Плохо было всё то, что окружало меня, но тогда я этого не осознавал, лишь чувствовал. Точнее сказать, мне это нашептывали мои инстинкты. Разобраться в этом сложно мне и сейчас, а уж в двенадцать лет, когда тебя раздирают изнутри куча противоречий, практически невозможно. В то время нам всем в интернате было двенадцать. Сначала нас было больше, гораздо больше. Сейчас осталось около ста человек. Каждые год отбирали лишь лучших, а худших отсеивали.
— Айги, подожди! Подожди меня, — это был мой друг Шин.
Я считал его своим другом. Всегда. Нам обоим не нравилась система и правила, но единственное что мы могли себе позволить — это тайно перешептываться за спинами учителей. Шин, как и я, не любил побудку и бегал со мной, но сходил с дистанции раньше меня.
— Поэтому они и говорят, что у тебя нет выносливости, — психую я, но не со зла. Я хочу, сделать его лучше, чтобы его не попрекали этим. В итоге выдыхаю, успокаиваюсь и решаю поддержать: — Давай, осталось еще немного, через не могу.
— Да, ты прав, — выдыхает он и мы преодолеваем подъем по склону, где стоит наш интернат.
На крыльце нас встречает Дмитрий Борисович Литвинов, он специалист по выживанию:
— Айги, Шин, я бы вас хвалил если бы вы не опаздывали. Быстрей! Все уже завтракают в столовой.
Мы проносимся мимо, но в столовой нас ждет разочарование. Сегодня на кухне дежурит группа Лили, а это значит, что все еда будет просто ужасной. Хотя я думаю, так портить продукты все же надо иметь талант. Лили была в этом талантлива! Все то, что не сгорит, будет сырым, что не пересолено, отвратительным на вид и так далее и тому подобное.
— Почему вы не уберете группу Лили из столовой? — спросил я у Дмитрия Борисовича, что следовал за нами.
Лили пытливым взглядом отметила нас опоздунов и не могла не навострить уши, чтобы не услышать мой вопрос.
— А чего ради нас должны убрать?! — вскричала она.
— Вы готовите несъедобную еду, — не смущаясь пояснил я.
— Ешь что дают, а то превратишься в неженку и тебя выкинут из проекта!
— Но-но! — вмешался Дмитрий Борисович поднимая руки. — Ребята, не ругайтесь. Айги, Лили в чем-то права. Избалованность у нас не в чете.
Получив свою порцию неперевариваемой жратвы, а по-другому это и не назовешь, мы сели за стол. На моей тарелке, как и на тарелке Шина, белоснежной каменной статуей возвышался кусок запеканки, пара кусков криво порезанного хлеба с сырой серединой внутри, два куска засохшего сыра и горелая булка, запивать все это предлагалось мутной жижей похожей на чай. Я вздохнул, а Дмитрий Борисович готовился к ежедневной вдохновляющей речи. Это был второй пункт из моего ненавистного утра, который повторялся с регулярностью и бесил не меньше, чем утренняя побудка. Готов поспорить, что каждый из нас знал его слова наизусть и мог бы процитировать даже когда любому из нас будет лет сто, они глубоко засели где-то на подкорке мозга...
— Дорогие ребята, я надеюсь все себя чувствуют хорошо, — начал он, а я подумал, что мало кто решится признаться, если это будет не так. Мы уже не были малышами и понимали, что в отношениях с Дмитрием Борисовичем все сказанное тобой рано или поздно, так или иначе, будет использовано против тебя, а он продолжал: — Вы избранные! Каждый из вас особенный. Именно поэтому вы здесь! Вы единственная надежда. Только лучшие из вас отправятся в будущее и обеспечат выживание человечества. Единственный человек, которого вы должны победить это вы сами. Каждый день стремиться стать лучше, лучше, чем ты вчерашний. Наша школа поможет вам узнать себя, познавая границы ваших возможностей. Вы должны ломать себя, ведь трудности закаляют и делают вас сильнее. Вы должны помнить об этом и впитывать как можно больше знаний это обеспечит вам выживание. Вы самые лучшие!
В этот момент в столовую вошел Ринат. Он выделялся на фоне других, нас двенадцатилеток. Он был довольно крупный и высокий с копной черных, как смоль волос и с пронзительно-вызывающими синими глазами. Но не только это привлекало к нему внимание. Он единственный, кто смел проявлять бунтарный подростковый дух свойственный нашему возрасту. Волосы он с боем отказался стричь, после прохождения прошлогоднего отбора и эту битву он выиграл. Но что теперь?
— Что он натворил на этот раз? — зашептались вокруг.
— Спер сигареты у Михалыча и курил, — пояснил кто-то.
— Ринат, — обратил к нему свой взор Дмитрий Борисович. — Ты и Айги, выдающиеся ученики нашей школы, но это не значит, что тебе позволительно нарушать правила. Так что постарайся не допускать таких оплошностей. Садись и ешь.
— Простите. Больше такого не повторится, — произнес нарушитель.
В карцере не кормили и ему не повезло выйти в смену, когда готовит Лили. Но у меня едва глаза не вылезли из орбит, когда я увидел, как сама Лили бежит к нему с подносом с вполне аппетитно выглядевшей запеканкой щедро политой сгущенкой и двумя пышными булочками.
— Значит, ты все же умеешь готовить сносную еду, когда захочешь или это случайно получилось? — не удержался я от комментария.
— Айги, умолкни! — бросила она.
Наблюдая за тем, как она и еще несколько девочек из ее группы обхаживают Рината, я искренне не понимал, чем такой возмутитель спокойствия, заслуживает такой заботы, как и не понимал почему он нравится девочкам. У меня только получалось с ними ругаться, хотя я этого и не хотел. А Ринат даже толком не разговаривал, но они увивались вокруг него. Да, мне не нравился Ринат.
После завтрака нас ожидал плотный график уроков, прерываемый лишь на обед. До обеда в нас впихивали точные науки, а после тренировали тело. По вечерам следовало работать на огороде, мы должны были знать, как выращивать еду.
Была у нас и общая комната, где собирались ребята. Сегодня там царила группа Лили. Девчонки чем-то хвастались, какими-то цветным веревочкам на руках. На занятиях ткачеством, они сплели друг другу что-то под названием фенечки, как символ единства.
— Мы все вместе пройдем отбор! — вещала Лили. — И это доказательство нашей веры.
— Как же вы бесите своей болтовней, — я по голосу узнал Рината. — Только сильные люди, такие как я пройдут отбор.
Вот в чем я был уверен, что это звучало довольно грубо, но отчего грубость Рината никого не коробила. Именно это заставило меня заинтересовано замереть в дверях, вместе со мной приостановился и Шин.
— Держу пари, что Шин не пройдет, — произнес Ринат, заметив нас.
Шин промолчал, а у внутри меня все прям вскипело:
— Шин обязательно пройдет! Ты его недооцениваешь. Может он не так вынослив, как ты или я, но он умнее нас.
— И что? — приподнял бровь Ринат. — Он слабак.
Я уже готов был кинуться на Рината с кулаками, но вмешался вездесущий Дмитрий Борисович:
— Ребята, ещё слишком рано делать выводы. У вас только начался переходный период, еще многое может измениться.
Я злился. Я очень злился, потому что в словах Рината была правда, которую я не хотел признавать. Сколько я себя помню Шин всегда был со мной, самые первые воспоминания связаны у меня с Шином. Но меня не могли не волновать его промашки. Иногда доставалось и мне, когда я пытался его защищать. До сих пор слышу этот звон в ушах от пощечины, что влепил мне преподаватель биологии. Шин заснул не сделав доклад по предмету, а я пытался его оправдать дополнительными тренировками. Но как оказалось, это было хорошим оправданием только для Дмитрия Борисовича. Я упорно продолжал тренировать Шина, ведь как ни коробило меня, не признать правоту Рината я не мог. Я не хотел остаться без Шина. Я просто не мог представить будущее без него.
