ГЛАВА ПЕРВАЯ: ОСОЗНАНИЕ ПРОЦЕССОВ РАБОТЫ И ПРОПУСКАНИЕ ИХ ЧЕРЕЗ СТРУНЫ ДУШИ
ГЛАВА ВТОРАЯ: ЛОГ-ФАЙЛ ПЕРЕУТОМЛЕНИЯ. 13 ЧАСОВ С МОМЕНТА СНА
ГЛАВА ТРЕТЬЯ: ГОМЕОСТАЗ ЛИЧНОСТИ
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ: ХРОНОМЕТРАЖ УТРАЧЕН
ГЛАВА ПЯТАЯ: LOADING... 0%
ГЛАВА ПЕРВАЯ: ОСОЗНАНИЕ ПРОЦЕССОВ РАБОТЫ И ПРОПУСКАНИЕ ИХ ЧЕРЕЗ СТРУНЫ ДУШИ
Промозглым утром, угнетённо наблюдая за мухой, бегающей по ободку чашки, он видел спираль своей жизни: каждый виток - новый опыт, а последние несколько лет - очередная запись в трудовой. Эта муха была его сквозным собеседником, чья бессмысленность стала формой высшего диалога.
Собираясь на смену, я понимал, чего ждать от этих двух суток. Полный детокс в плане общения - коллеги не понимали мой месседж. Испытание одиночеством и созерцанием ряльности через парадигму предельной концентрации и расслабления, чтобы не выгореть раньше времени. Таков принцип работы охраны: ноль действий и куча ответственности.
Иконки на столе успокаивали. Хоть я и атеист, вымышленные существа, которых уже больше ста лет рисуют на кусочках древесины, вселяли немного уверенности и само принятия собственной беспомощности. Они были мостом между цифровым раем и бытовой пустыней. Ночью отрубали интернет, и обычно я рисовал, писал - не самые искусные картины и стихи, но для пятилетнего ребёнка сойдёт. С графиком "двое через двое" я с каждым днём сильнее осознавал: моя жизнь - это ZIP-архив месяца работы нон-стоп по 12 часов, архив с паролем "стаж". Моя ставка за смену это подтверждала.
С каждым часом наблюдения за мухой и писаниной этого бессмысленного рассказа я терялся в муках: что из этого бессмысленнее? Ночью без интернета заняться особо нечем - работа превращается в эзотерическую практику по привороту 75 000 в месяц.
С другой стороны, муха - возможно, она ищет пропитание и условия для будущего потомства. В целом она выглядела воодушевлённее и замотивированнее меня. Через час до меня дошло: она доедала остатки кофе на стенках чашки. Чайный ритуал начал свой гидравлический марафон, но его финальным аккордом стала эта муха. Первые два часа смены прошли с новым крылатым другом и сюжетными поворотами, достойными индийского кинематографа - я выпил слишком много зелёного чая, и теперь любая медлительность была фатальна для репутации.
К третьему часу заточения в "самом райском месте", что я смог найти на агрегаторах и в газетах, интенсивность забегов по нужде сократилась до среднестатистических параметров. Интернет работал исправно с пяти утра, поэтому, поглядывая на монитор с видеонаблюдением, я вскоре убедился: муха доела остатки моего питья. Пару минут поразмышляв об этом симбиозе, я вспомнил все цитаты из "Маленького принца" и все факты об этом мрачном создании. Кровопролитие было заменено на мытьё посуды.
Вернувшись после медитативных практик по очищению чашки мыльным раствором, я застал Михаила на посту. Было видно, что все его силы ушли на то, чтобы встать с кровати, взять телефон и плюхнуться в кресло. Его стул стоял рядом с моим - два молчаливых собеседника, из которых один был явно не в духе. На предложение налить чая ответа не последовало - или я неправильно интерпретировал его молчание и грузный взгляд на рекламу матрасов. Декодинг результата не удался, поэтому было принято решение отпустить ситуацию на самотёк и ретироваться для потребления необходимых веществ и микроэлементов, содержащихся в бутерброде с колбасой неизвестного происхождения.
К полудню сонливость начала преобладать над здравым смыслом, и я продолжил печатать этот рассказ. Понимал: мозговой штурм в поисках нужных слов бодрит лучше зелёного чая. Пока блага цивилизации в виде интернета были доступны, я прервался на беседу с искусственным интеллектом и на помощь в выборе нового гаджета коллеге. Если с первым в ходе дискуссий всё было более-менее понятно, то мой товарищ по специфическому досугу за деньги в большинстве вопросов пребывал в квантовой суперпозиции: пока ему не задавали вопросов, он одновременно знал и не знал, чего хочет от покупки новейших технологий в виде смартфона за 11 000.
На часах было 16:34, когда я, заварив чай, ушёл на обход.
Вернувшись на пост с тёплой чашкой, я застал лишь смятый чек от соседней шаурмичной на столе - Михаил уже ушёл. Его отсутствие стало ощутимым, как тишина после скрипа отодвинутого стула.
К 18:00 интернет начал работать с перебоями. Страницы грузились с задержкой в 3-4 секунды - ровно столько, чтобы осознать тщетность любого запроса. Немного страдая желанием быстрого результата и одновременно наслаждения от прочтения написанного, я вернулся к дежурству, решив просто выписывать мысли для второй главы.
ГЛАВА ВТОРАЯ: ЛОГ-ФАЙЛ ПЕРЕУТОМЛЕНИЯ. 13 ЧАСОВ С МОМЕНТА СНА
Тринадцатый час вкололся в сознание не тишиной, а белым шумом опустевшего поста. Михаила, моего единственного напарника, спешно эвакуировали с подозрением на пневмонию - система дала сбой, оставив меня единственным активным процессом. Его стул опустел, и теперь мой скрипел в одиночку, ведя монолог. Спать нельзя. Ресурсы ограничены: три пакетика растворимого кофе и бутерброд с колбасой, чья видовая принадлежность следовало бы исследовать в лаборатории. Сигнал о голоде поступал, но был переназначен в категорию "фоновые процессы" с низким приоритетом.
Я решил, пока нейронные связи не окончательно перешли в режим энергосбережения, сосредоточиться на работе. Заполнение журналов превратилось в сайд-квест по внесению данных в базу бессмысленных событий, а выписывание идей для книги - в генератор псевдоглубоких мыслей, которые на свежую голову вызывали бы лишь стыд. Мысли сбились, словно старый винчестер, от пролетевшей мимо мухи - того самого ангела-хранителя с прошивкой 1.0, чья миссия сводилась к патрулированию кромки монитора.
Следующие два часа я потратил, с научным рвением изучая в интернете, сколько спят броненосцы и летучие мыши. Завидовал мухе, этому более совершенному биологическому аппарату, чья прошивка не включала модуль экзистенциальной рефлексии. Помечтал о пятиминутном микро-сне и архаичном желании опылять цветочки, после чего с трудом вернул фокус на мониторы.
К пятнадцатому часу ноги окончательно перешли в ватно-амишный режим. Изображение на экране было статичным, они демонстрировали онтологическую пустоту в разрешении 1920x1080 с частотой 60 Гц. Я смотрел на экран, а экран, казалось, смотрел в ответ, требуя ритуального ввода пароля для установления хоть какой-то сакральной связи. Сознание медленно сворачивалось в ZIP-архив, сжимая боль и скуку в один файл.
Концентрация внимания стабильно снижалась, словно заряд батареи срочного дешёвого гаджета. Скрип стула напоминал зацикленный семпл некой ноты, которую я не мог опознать. В комбинации с жужжанием мухи это был саундтрек с рейтингом 2/10 на "Кинопоиске" - музыка для самого безбюджетного фильма ужасов, где главным монстром была собственная усталость.
В 01:00 был допит кофе. Последний из трёх пакетиков, растворённый в воде температурой "часовой давности". Процесс приёма кофе версии 1.0 занял ровно 47 секунд - я засек. Это был не акт наслаждения, а системная процедура по перезапуску драйверов внимания. Горькая жидкость, осевшая на языке, имела вкус, описываемый hex-кодом #362712 - "отчаяние с примесью таурина".
Тело отреагировало не бодростью, а коротким пакетом ошибок: учащённый пульс, сухость слизистых, тремор пальцев. Очередной сигнал голода был проигнорирован - процесс "digestion.exe" не является критическим для выполнения текущих задач. Пустота в желудке казалась логичным следствием опустевшего поста.
Я продолжил смотреть на мониторы. Статичные изображения коридоров начали проявлять признаки минималистичного искусства. Линии дверей и потолков складывались в схемы, напоминающие то ли электрические цепи, то ли древние руны. Мой взгляд скользил по пикселям, безуспешно пытаясь найти в них хоть какой-то смысл, кроме констатации пустоты.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ: ГОМЕОСТАЗ ЛИЧНОСТИ
Дождь за окном был не столько водой, сколько состоянием воздуха - влажным, пронизанным тишиной. Каждая капля на стекле казалась отдельной вселенной, рождающейся и умирающей в молчании. Он стирал границы между асфальтом и небом, превращая мир в акварель размытых тонов. На подоконнике, за стеклом, сидела муха. Та самая. Она не бегала по чашке, не искала пропитания. Она просто сидела, будто наблюдала за дождём, и в этой неподвижности была странная, почти дзенская завершённость. Она достигла дзен-стазиса. Возможно, она достигла просветления, а возможно - просто устала. Как и я.
"Гомеостаз", - подумал я, глядя на неё. Равновесие. Баланс. Только мой баланс напоминал не стройную систему, а тихий хаос, где каждая клетка тела существовала сама по себе, забыв о договоре с сознанием.
Иногда кажется, что моя жизнь - это игра, где нужно угадать, что сломается раньше: мозг или стул. Пока что побеждает стул.
Голова болела не пульсирующей болью, а твёрдой, тяжёлой, как камень, вложенный в череп. Я подумал - проклят. Небесная кара. Потом дошло: это девальвация замысла. Мысли стоили слишком много, а сил платить не было. Каждая идея рождалась недоношенной и угасала, так и не сформировавшись. Намерения были похожи на 2G-соединение с телом - медленно, с помехами, постоянно рвётся. Я пытался "позвонить" самому себе, но на том конце провода была лишь занятость. Формат сжатия сознания достиг своего предела.
Через силу встал. Стул подо мной вздохнул - деревянный, усталый, как будто отыграл свою роль в спектакле под названием "Смена". Его скрип прозвучал как финальный аккорд. Он был единственным свидетелем. Поплёлся к холодильнику, где ждало колбасное изделие - такой объект, что его следовало бы отправить и в лабораторию, и сразу на отпевание. Стол, по которому я провёл рукой, был холодным и гладким, как намогильная плита забытых идей. Пожевал хлеб с колбасой. Вкус был отдалённым, как воспоминание о еде. Сигнал "УГРОЗА ГОЛОДНОЙ СМЕРТИ" сменился на тихие "молитвы" - фоновый шум довольного организма. Голод отступил, оставив после себя лишь чувство выполненного биологического долга.
Достал из аптечки активированный уголь. Его блистер оказался сложнее, чем казалось. Каждая ячейка сопротивлялась, словно защищала не таблетку, а частицу порядка в этом хаосе. С божьей помощью и тремя попытками упаковка сдалась. Съел. Уголь был безвкусным, как всё в этот час. Я представил, как он впитывает в себя не токсины, а остатки мыслей, тревог, обрывков несостоявшихся диалогов.
И тут наступило то самое состояние. Не облегчение, а капитуляция. Стало легче. Не потому, что помогло, а потому, что тело стало ватным, чужим. Эта бренная туша в кроссовках с "ортопедической технологией" будто принадлежала кому-то другому. Я поднял руку и посмотрел на неё, как на инструмент, который мне одолжили. А я лишь наблюдал со стороны, как она жуёт, глотает, и не падает. Стул ждал меня. Молча. Как единственный свидетель того, что я всё ещё здесь. Мы понимали друг друга.
Два изношенных объекта в пустом помещении.
За окном дождь усиливался. Муха всё так же сидела на стекле, за которым мир расплывался в сером единстве. И я сидел. Уже не герой, не страж, не автор. Просто система, пытающаяся вернуть гомеостаз, которого, возможно, никогда и не было. Равновесие оказалось не точкой баланса, а просто состоянием, когда падать уже некуда, а подниматься - незачем. И в этой мысли не было ни отчаяния, ни покоя. Только факт. Как дождь. Как муха. Как тиканье часов в пустой комнате.
Мысли сплющивались в лепёшку, рассуждать стало нечем. Мозг методично констатировал ряльность, отбрасывая шелуху самообмана - словно внутренний цензор, для которого метафора стала роскошью, непозволительной при текущем курсе усталости. Сознание, этот биокомпьютер, работало на износ: техпроцесс упрощался до нанотопора, превращая сложные умозаключения в примитивные бинарные коды "встать/сесть", "бодрствовать/не заснуть".
Троттлинг психики вызывал сбои - кратковременные отключения, из которых я возвращался с единственной ясной мыслью: вся эта армия техники, два десятка камер, пожарные датчики, замки с электронными пломбами - всё это не могло дать мне главного. Не могло позволить отключиться. Система безопасности, обеспечивающая рутину в этом забытом богом месте, работала в одну сторону: она защищала объект от внешнего мира, но запирала меня внутри собственного черепа, где тишина гудела на частоте, разрушающей нейронные связи.
И тогда, в одном из таких провалов, родилась настольгия - не по людям или местам, а по простому, бытовому скрипу кровати моих соседей сверху. По тому аналоговому стриму чужой интимной жизни, что просачивался сквозь бетонные перекрытия.
И я слушал его. Внимательно, почти благоговейно. Здесь, в своём стерильном аквариуме сознания, где даже воздух казался профильтрованным через угольные фильтры бюрократии. Потому что этот скрип был единственным живым звуком, доносившимся из мира, где у людей есть дела поважнее, чем не спать. Из вселенной, где существовали не отсроченные уведомления, а сиюминутные желания; не пиксельные паттерны на мониторах, а тёплое дыхание в затылок. В отличие от моей не особо осмысленной деятельности перед тысячами пикселей, чья мерцающая пустота была точной калькой моего внутреннего состояния.
Этот звук стал саундтреком к осознанию простой и страшной истины: лучшие моменты моей жизни сейчас происходят в прошлом, в виде архивной аудиодорожки чужой близости. А настоящее - это лишь бесконечное ожидание следующего сбоя в системе.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ: ХРОНОМЕТРАЖ УТРАЧЕН
Горизонт в двадцать часов позади растворился в белом шуме усталости. Понимание, что сменят меня ещё не скоро, заставляло не смотреть на часы - будто отказ от отсчёта мог растянуть время или сжать его. Хронология умерла где-то на шестнадцатом часу, и с тех пор я существовал в точке вечного "сейчас".
Из произошедшего за это время сюжетные повороты были только в артефактах восприятия - тенях, мелькавших боковым зрением, словно система давала сбой на рендеринг второстепенных деталей. На улице был ясный день. В помещении стоял не особо ясный, и уже не особо я - скорее набор инстинктов, на которых лежавшая ответственность не позволяла прекращать бодрствования.
Поправляя жалюзи, я словно пытался убедиться, что это не сон. "Срок службы 10 лет", - гласила надпись на полустёртой этикетке. Жёсткий дедлайн, выставленный миру предметов, в то время как моя собственная прочность не имела паспорта.
Сев на стул и по привычке хлебнув остывший, как мой интерес к работе, чай, я обнаружил, что крылатое создание куда-то исчезло. Окно было открыто - это помогало не уснуть и частично покрывало интригой судьбу насекомого. Муха Шрёдингера - и сбежавшая, и мёртвая, и, возможно, никогда не существовавшая, - стала самым абсурдным и в то же время единственно оправданным утешением моего сознания.
Мой взгляд упал на лист с этим текстом и на ручку, в которой оставалось ещё 50% чернил. Цвет которых был выражен кодом #0A0A0A. Почему-то именно эта точность - шесть символов, определяющих оттенок пустоты - казалась сейчас единственным доказательством того, что я ещё могу что-то классифицировать.
Код цвета #0A0A0A был похож на последний истошный вопль моего сознания, закодированный в шестнадцатеричном формате. Уровень когнитивных функций: 23%. Скорость обработки: 1.2 мысли/мин. Всё выполнялось с таким трудом, будто я вручную перетаскивал гигабайты данных через разъеденный слот. В то же время физическая активность - 78%, автономность: высокая - была вынужденной, как работа аварийного генератора, который заводится, даже когда все люди в здании уже мертвы.
Движение - жизнь, - подумал я с усмешкой. Жизнь, в которой не нашлось места для моего сна уже вторые сутки. Я встал и пошёл по периметру, как демонстрационная программа, запущенная на заброшенном складе. Температура объектов: +21.4°C. Влажность: 67%. Уровень угроз: 0. Прилегающие территории были чисты от какого-либо вмешательства. Работа выполнялась на 100% моих ресурсов, и на удивление, такая продуктивность была бы обеспечена, даже если бы меня тут не было - система продолжала бы тихо и эффективно фиксировать собственную пустоту.
Я остановился перед зеркалом в туалете. Распознавание лица: УСПЕШНО. Идентификация эмоции: НЕВОЗМОЖНО. Система видеонаблюдения где-то щёлкнула реле, и я вдруг понял, что, возможно, я уже давно не сторож, а просто ещё один датчик в этой схеме - самый ненадёжный и усталый.
Этикетка на жалюзях с её "сроком службы 10 лет" дала новый способ развлечения моему сознанию. Старательно и почти обходительно я начал оценивать любые параметры тела и среды: частота дыхания: 11 вдохов/мин., уровень шума: 39 дБ, заряд батареи телефона: 63%.
Эта странная активность, этот внутренний ритуал каталогизации, помогал в борьбе с главной мыслью - об увольнении и второстепенным врагом в виде сна. Мысли об уходе приходили чёткими, как служебные записки, но я их архивировал, не читая.
Гораздо проще было вычислять процент износа подошв или скорость оседания пыли на монитор, чем признать, что ритуал под названием "работа" давно стал важнее её смысла.
Я стал смотрителем не объекта, а показателей. И в каком-то смысле это была самая честная работа из всех возможных.
ГЛАВА ПЯТАЯ: LOADING... 0%
Время потеряло суть. Стало просто темой интерфейса - и рабочее место, и вид из окна подчинились этой динамике. Таймер я выключил: он был материальным излишеством, навязывал абстракцию бесконечной Excel-таблицы, где нумерация строк и столбцов становилась синонимом вечности. Эта мысль тоже казалась излишней, но хоть не перегружала драйверы восприятия. Я смотрел, как градиент за окном медленно уходит в #2F4F4F - ночной режим интерфейса включался сам, без моего участия.
На столе мигал светодиод - единственный организм, чья внутренняя жизнь ещё подчинялась циклам, а не интерфейсу. Спустя несколько циклов их ритм показался мне хаотичным. Я прикоснулся к холодному пластику, проверяя, существует ли вообще тактильная обратная связь. Система не ответила.
Возможно, я и сам стал частью темы - вторым интерактивным элементом после светодиода. Частота мерцаний: раз в 2 секунды. Длительность: 0,5 секунды. Палитра - тёплая, окрас - насыщенно-красный, длина волны в диапазоне 630-780 нанометров. Оставалось лишь вписать мои мысли в графу характеристик на каком-нибудь маркетплейсе.
Ночная тема становилась всё ближе. Мысли - детальнее. Свет от интерактивного объекта, помимо меня, - ярче.
Тяжесть накатывала постепенно, оседая на веках влажным свинцом. Каждое моргание воспринималось как сбой в работе зрительного нерва - короткое замыкание, после которого мир на миг растворялся в серой статике. Сознание бездумно отсчитывало паузы между этими мгновениями темноты - ровно три секунды, с точностью до сотых. Не осознанно, просто констатация, всплывшая в остывающем восприятии вместе с жаром от системного блока, поступающего к коже запястий словно раскалённая марка.
Воздух в помещении был стерильным и неподвижным, но щека ощущала невидимую линию раздела - с одной стороны ровное тепло монитора, с другой прохлада пустоты. Когда тело поднялось с кресла, кровь отхлынула от головы с чёткостью отработанного механизма. В висках застучал ровный метроном - 112 ударов при нагрузке, 70 в состоянии покоя. Походка сохраняла видимость естественности, но каждый шаг отдавался в позвоночнике точными импульсами, будто организм превратился в измерительный прибор.
В туалете руки сами нашли кран. Тёплая вода, +28°C, по шкале комфорта 8/10. Конструкция не позволяла делать точную настройку, жидкость смывала с пальцев остатки тактильных ощущений. Восприятие фиксировало, как струя разбивается о керамику, разбивается на миллионы капель - каждая весом в полсотни миллиграммов, каждая с идеальной траекторией падения. Мыло пенилось скупой, экономной пеной, и его запах пах не чистотой, а химической формулой.
Возвращаясь к посту, восприятие отмечало, как меняется влажность - от шестидесяти пяти процентов у кулера до пятидесяти восьми у кресла. Дыхание синхронизировалось с мерцанием светодиода на роутере - вдох на полторы секунды, выдох на две. Тело работало как климатическая система: на лбу выступала испарина ровно в 0.2 миллилитра в час, в горле пересыхало с требованием ровно двухсот миллилитров жидкости.
У чайника кнопка поддалась с лёгким сопротивлением - ровно триста грамм давления. Его гул на 74 децибела заполнил пространство, прогревая воду до состояния кипения за три семнадцать. Пар обжёг ноздри - мгновенная реакция организма: сосуды сузились, пульс подскочил до восьмидесяти девяти. Стакан в руке передавал температуру с математической точностью: от ладони к кончикам пальцев градиент в четыре градуса. Заварив и сделав глоток, стакан с чаем был возвращён на своё законное место.
Голод висел фоновым уведомлением - уровень глюкозы опустился до 3.7 миллимоль на литр. Сознание отклонило его, перенаправив ресурсы на мониторинг остальных показателей. Когда тело снова опустилось в кресло, обивка медленно приняла его температуру - 36.6 с погрешностью в три десятых.
И тогда, ещё до окончания смены, тяжесть в затылке перешла в ровное гудение частотой 120 герц, и организм откинулся на спинку кресла. Зрачки, сузившиеся от статичного света ламп, не сразу осознали новую плоскость. Не экран, не стекло, а ровное, бездонное синее поле. И на нём, как шрам, проступили знакомые глифы:
* // (execution state: perpetual)
Вопрос повис в вакууме. Ответ был предрешён. Синий свет поглотил всё. А потом - темнота. И тишина. Кто я? Где я? Как я осознал, что открыл глаза? Через несколько мгновений в пустоте и непонимании будильник внёс ясность. Время 6:00. До работы идти 30 минут. Собираясь на смену, я понимал, чего ждать от этих двух суток.
//ГЛАВА 5: Я ТОЧНО ЗНАЛ, ЧТО ЖДАТЬ ОТ ЭТИХ ДВУХ СУТОК
- Я научился просыпаться за минуту до будильника. Тело уже не верит в случайности.
- Знаете, во что я верю? Что завтра я снова услышу кашель Михаила в лифте. В 6:45.
