По весне это было. Алевтина с поля возвращалась, уже темнеть начинало. Стала она к хате подходить, а там фигура, явно женская, маячит. Женщина как женщина, на голове платок белый. Бабушка заметила на её руках младенца. Ребенок был в таком возрасте, что уже сам сидел и головку держал. Только глазки у него странные были, вроде как без зрачков. Кстати, у женщины они в точности такие же были. Бабушка сразу поняла, что она неместная, ведь младенцев таких в ту пору ни у кого не было.

Бабушка спросила, чего та хочет. Женщина ответила, что ищет именно Алевтину, а нужна она ей для того, чтобы ребёночка накормить. Удивилась бабушка, но жалостливой была. Пошла в дом, вынесла что-то съестное и протянула несчастной матери. Ещё и кружку молока налила. Говорит, корми ребёнка, а за посудой я потом вернусь. Отлучилась бабушка всего на одно мгновение, а когда пришла, то пустую посуду прямо на земле обнаружила, а женщины с младенцем и след простыл. Только рядом, прямо на плетне, белый платок обнаружила.

Про себя растеряху поругала, но оставила его на месте, рассудив, что вспомнит женщина про свой платок, вернётся и заберёт. Утром Алевтина платка на прежнем месте не обнаружила, решила, что всё именно так и случилось.

Наверное, бабушка забыла бы про эту странную женщину с ребенком и про её младенца, если бы этот рассказ соседок не встревожил. Вдовы так случившееся истолковали:

- Смерть к тебе приходила. А младенец на её руках и есть война, что сейчас идёт. Покормила ты их и тем самым своё самое дорогое им отдала, а это только одно и значит - жди беды в свой дом.

Всего через неделю похоронку на её Петра принесли. Так, что осталась бабушка одна с маленьким Сашей на руках. А когда его вырастила и в люди отправила, снова замуж вышла. К ней хороший мужчина, Андрей Васильевич из соседней деревни посватался. Раздумывать не стала. Так рассудила: любовь любовью, а работу вдвоём делать легче.

Пять лет они с Андреем Васильевичем прожили. Дом поставили, хозяйством обзавелись. Даже конь у них на подворье был. Касатиком жеребца звали.

По рассказам бабушки, конь этот на редкость сильным был, работал без устали. Он Андрея беспрекословно слушался. Был Касатик для бабушкиного второго мужа не только скотиной рабочей, но и первым другом. С рассветом вместе на колхозную работу отправлялись, с закатом вдвоём домой возвращались.

Так вот однажды проводила бабушка своего Андрея на работу, сама в доме прибралась, печку истопила. Во двор выходит, а у неё на пороге женщина с младенцем сидит. И как тогда, в войну, еды просит для себя и для маленького. Напряглась Алевтина, про первое своё вдовство вспомнила и про тот случай, что похоронке предшествовал, хотела прогнать прочь скиталицу и ничего ей не давать. Да больно уж жалостливо младенец в этот момент на руках женщины закричал. И сомнения одолели, что может быть и не смерть тогда вовсе по свету ходила, это соседки от горя своего безысходного так всё по-своему истолковали.

И войны сейчас никакой нет, а значит, не может быть на женских руках этой самой «Войны» в младенческом облике. Гибнуть сейчас негде, снаряды да бомбы не рвутся. Вынесла она из дома сала солёного, хлеба, только что испечённого, и молока целую банку. Глянула на них и остолбенела даже. Ни у женщины, ни у маленького на её руках, в глазах зрачков нет. Но гостье съестное протянула, а сама почувствовала, как холодок и мурашки по спине пробежали.

Потом рядом с женщиной почти в полузабытьи на пороге присела, но не прямо, а бочком к ней. Хотела бабушка что-то спросить, но голос словно застыл в горле. А когда обернулась, то никого рядом не обнаружила... Только банка пустая ей под ноги покатилась, а ещё - платок лежать остался. Вот тут-то Алевтину настоящий страх охватил, затрясло как в лихорадке. Схватила она платок и сожгла прямо во дворе.

А вечером её Андрея мужики на руках до местного фельдшера несли. Рассказывали, что конь его верный - Касатик, в этот день будто взбесился. На дыбы подниматься стал, носился как угорелый. Андрей‚ его утихомирить попытался, а тот его копытом прямо в грудь со всего маха ударил. Председатель всех медработников в районе на ноги поднял, из области даже врача приглашали, но Андрей и недели не прожил, скончался.

Бабушка Алевтина долго на себе волосы рвала и всё причитала, что надо было ей ту гостью поганую со своего порога гнать, может быть и обошлось бы.

Третьего бабушкиного мужа звали Ефимом. Хороший человек был, всё с детьми Алевтины нянькался. Своих-то детей и внуков у него не было. Его в посёлок случайно занесло. Вроде как в гости к кому-то приезжал, но с бабушкой познакомился, так и остался.

Талант у деда Ефима особый был - он мог любой прибор, любую аппаратуру починить. К нему из всех соседних деревень приемники, телевизоры, утюги и другую утварь тащили.

Алевтина на своего нового мужа поначалу ругалась, что он весь дом хламьём завалил. Не пройти из-за его аппаратуры. Так дед Ефим этот вопрос мигом решил, себе под «кабинет» старую сараюшку переоборудовал и стал там починкой заниматься и, кстати, неплохо на этом зарабатывал.

Хорошо зажили. Алевтине Степановне даже завидовать стали. Вон, и корова есть, и дом в порядке, и деньги водятся. Да и бабушка своего мужа перед всеми нахваливала - непьющий, работящий, внуков её как родных принял. Но... и деду Ефиму недолгий жизненный путь был отмерен. День его смерти всем хорошо помнится. Как бабушка к сараю, огнём охваченному, кинулась, как платье на ней горело, как деда мужики уже неживого вытащили, как хоронили его...

Долго бабушка убивалась, вся чёрная ходила от горя. Но и тут уже ничего поправить нельзя было. Много лет прошло, прежде чем рассказала, как в то утро она опять окаянную гостью у себя в доме обнаружила. Накануне Алевтина, как всегда, по хозяйству хлопотала. Хлеб из печки доставала и поочередно караваи на стол выкладывала.

Ещё подумала, что достанет последний и Ефима завтракать позовёт. Вон уже и картошка с кусками баранины вовсю кипела. За работой бабушка слышала, как в сарайчике инструменты побрякивали. Это значило, что дед Ефим своим делом занимался и не окликни его, не позови, до самой ночи, будет голодный железки свои перебирать. Вытащила Алевтина Степановна последний каравай из русской печи и обернулась к столу, чтобы местечко отыскать, куда его пристроить, а стол пустым оказался... Как будто и не хлопотала она всё утро над румяными караваями, не метала на стол один за другим.

Смотрит, а за столом у нее молодка сидит и опять с младенцем на руках. Только в этот раз она не видела, как они в доме оказались. Да и плача детского было не слышно. Видно, в этот раз потихонечку коварная подобралась. Тут уж бабушка в глаза женщине посмотрела и, не заметив опять зрачков, затряслась в жуткой лихорадке.

Хотела закричать или на икону перекреститься, чтобы хоть в этот раз беду от своего дома отвести, но гостья лишь на окошко указала худым пальцем. Ещё платок белый Алевтине Степановне под ноги бросила. А там уже из сараюшки дым валил. Ну а дальше что было, вы уже знаете...

Алевтина Степановна в преклонном возрасте умерла. И, честно говоря, в её рассказы и верили, и не верили. Уж слишком это невероятно, чтобы смерть вот так по свету ходила. Но недавно подобную историю уже от другой женщины, Нины, услышать пришлось.

Дело в том, что есть у Нины тетя — Наталья. Муж Натальи, Александр, военным был. Много раз по горячим точкам мотался. Несколько ранений у него было, и как-то всё обходилось. А тут прошлой весной его всем двором хоронили. Да так нелепо всё получилось.

Александр тогда из очередной командировки в отпуск приехал. Они с Натальей ремонт затеяли, а жили на девятом этаже. Когда почти закончили, что-то из мебели заказали. Ждали доставку. Как Нина рассказывала, в тот вечер звонок раздался, хозяйка сама отворять пошла.

Открыла дверь, даже не спрашивая, кто там. А на пороге вместо представителей мебельного магазина стоит женщина с младенцем на руках. По словам Натальи, были у той женщины глаза страшные такие, без зрачков. И ещё платок на голове белый - сейчас уж так почти никто и не ходит. Этот платок потом у порога Натальиной квартиры нашли. Ничего не сказала Наталья, только дверь перед носом той женщины от страха захлопнула.

А когда в комнату вошла, то увидела, что дверь балконная настежь открыта, а мужа её в комнате нет. Александра внизу обнаружили, неживого уже. Следствие решило - несчастный случай. Мол, что-то там мерил, через перила перегнулся и вниз сорвался. Сам мужчина точно бы счеты с жизнью не свёл, не в его характере это.

После этого случая люди в посёлке поверили, что бабушкина история правдой была, и от этого им ещё страшнее стало. Ведь никто из них не застрахован от встречи с этой ненасытной бабой - Смертью...

Однако его не убили, лишь мягко поставили на землю и кивком показали идти к загадочному мужчине. Зачем-то Игорь был им нужен, раз его не тронули, даже когда он заартачился.

Игорь шёл, едва перебирая ногами. Братья следовали за ним чуть позади. Эти подонки могли убить его ещё на болотах, достаточно было просто не мешать Ряхе закончить жертвоприношение. Видимо, в этом и был план Удды, которая то ли не могла, то ли не хотела выполнять данное Игорю обещание.

Но братья решили иначе: Ряху отдали Болотнику, а Игоря привезли сюда, в эту мастерски сконструированную декорацию. Всё здесь было устроено ровно так, как в тот злополучный день, когда погиб Вадик, разве что пахло не утренней свежестью, а гнилью и кладбищенской сыростью.

— Вы знаете, Игорь, — прошелестел мягкий голос молодого мужчины, — мы ведь чем-то с вами похожи: мы оба знаем, каково это — потерять ребёнка.

Братья упали на колени, Игорю же Чернобог приказал подойти.

— Только Удды забрала не только Маричку, но и мою жену, воронушку мою, эх. Понимаете, Игорь, мне ведь уже очень много лет, у меня были другие возлюбленные, другие семьи, и терять любимцев мне не впервой. Но привыкнуть к боли от потери невозможно и после десятка смертей близких, уж поверьте. Вы, конечно, можете мне ответить: такова цена долголетия, и в чём-то будете правы. Вот только в этот раз не жестокий ход времени унёс моих родных, а злонамеренные действия одной подлой и крайне амбициозной особы. Кажется, вы понимаете, о ком я?

— Удды, — прохрипел Игорь.

Чернобог удовлетворённо щёлкнул пальцами. К своему собеседнику он так и не повернулся, предпочитая наслаждаться лицезрением природы.

— Мальчики мне рассказали, что она и вас обманула. Обещала, что вернёт к жизни вашего Вадима, а вместо этого… Э-хе-хе, вместо этого подослала головореза. Верно?

Игорь не успел ответить, потому что Чернобог продолжил свою речь.

— Сказочница, настоящая сказочница. Представляете, эта вертихвостка смогла обмануть и меня, хотя у нас было соглашение о ненападении. Пусть она не так сильна, как думает о себе, но в коварстве ей нет равных, Если хотите знать, то я назвал бы Удды очень посредственной колдуньей. Её удел — пугать всяких малообразованных увальней дешёвыми фокусами, вроде бесконечной темноты. Якобы бесконечной, ведь никто из попавших туда идиотов не догадался попятиться спиной назад.

Чернобог взял с песка камешек и лёгким движением запустил его прыгать блинчиком по водной глади.

— Удды даже удалось собрать шайку каких-то слабосильных выскочек, называющих себя колдунами, — сказал Чернобог, усмехнувшись, — хотя любого из них мои мальчики разорвут на части одной левой. Вот Удды и радовалась, когда они пришли к ней в услужение.

— Отец, — откликнулся, не поднимая головы, один из братьев. — Сама мысль о том, чтобы предать вас, нам противна.

— Знаю, знаю, мои хорошие. Вы всё сделали правильно, теперь настала очередь Игоря поступать правильно.

— Моя? — прошептал Игорь.

— Да, вы поможете нам, а я — вам.

Чернобог похлопал по покрывалу рядом с собой, приглашая присесть. Игорь подчинился. Садясь, он невольно заметил, что кисть Чернобога обезображена глубоким ожогом.

— Хорошее тело у этого Виктора. Молодое, сильное, жаль, глаза забрать не успел, пришлось у его жены одолжить, — Чернобог мягко улыбнулся своей шутке. — В этом теле меня хочет запереть Удды, и вы ей в этом поможешь.

— Но ведь тогда вы не сможете обращаться, так мне объяснили.

— Так ей объяснили мои мальчики, а она оказалась слишком глупа, чтобы усомниться. Ритуал привязывания к телу сложен даже для меня, даже если делать всё правильно, а не так, как рассказали Удды. У неё изначально не было шансов.

— Тогда зачем вам я?

— Вам просто нужно будет отдать ей мою кожу, ничего сложного.

— Но ваши сыновья…

— Останутся здесь, — отрезал Чернобог. — Иначе Удды прикажет им присутствовать при ритуале, и они погибнут вместе с другими. Вы же обычный смертный, никто не позволит, чтобы вы увидели наши таинства.

— Вы хотите отомстить?

— Скорее показать зарвавшимся выскочкам, где их место. Пусть это и не вернёт к жизни мою возлюбленную дочь и супругу, но отпускать в свой адрес такие оскорбления я не позволю.

Уголки рта Игоря задрожали в измождённой улыбке.

— Скажи, что же ты попросил у Удды? — мягко спросил Чернобог.

— Я хотел… хотел, чтобы всё вернулось, чтобы Василиса и… и Вадик снова были со мной.

— И ради этого вы окунулись в настоящий Ад, — рассмеялся Чернобог.

— Я понимал риски, когда подписался на это, мне…

— Да, Удды обвела вас вокруг пальца, — сказал Чернобог и, чуть помолчав, добавил: — но я не такой.

Чернобог наконец повернулся к Игорю лицом. Холодные, словно океанская бездна, голубые глаза смотрели строго, но без тени кровожадности и насмешки. Это были глаза древней иконы, высеченной столетия назад, когда память о мученичестве Христа была ещё свежей. Молодость материла глаз быстро померкла под нажимом древнейшей мудрости их носителя.

— Заключим договор, — сказал Чернобог и положил холодную ладонь на плечо Игоря.

Ночь уже давно вошла в свои права, а в ресторане «Майкоп» всё не утихала музыка. Новенькое здание в стиле сталинского ампира, совсем недавно построенное на крутом берегу озера, светилось неоном и мигало разноцветными огоньками. Его роскошные белокаменные своды ещё краше смотрелись, если смотреть на них снизу, с подножия холма, где теснились друг к дружке неказистые аварийные коммуналки. Их жители могли лишь наблюдать издалека, как к ресторану подъезжают новенькие иномарки местных бандитов и бизнесменов.

Но сегодня даже самый последний забулдыга, любивший прежде глазеть на разодетых в мини-юбки подружек нуворишей, потушил в своей халупе свет и сидел тише воды. Ведь в «Майкопе» была вечеринка для своих.

Игорь припарковал BMW рядом с чёрным Land Cruiser. Из здания напротив доносилась лёгкая джазовая мелодия, а он всё никак не мог унять дрожащие от страха руки. Бежать он даже не пытался — всё равно рано или поздно к нему в дверь постучатся двое бледных юношей с мёртвыми глазами. А они способны сделать многое — завёрнутое в полиэтилен доказательство этому лежит на пассажирском месте и уже изрядно смердит.

От трупного запаха и пронёсшихся вдруг воспоминаний о двух последних днях, которые слились в один бесконечный сомнамбулический кошмар, у Игоря закрутило в животе. Пока он сидит тут, в темноте пропахшего кровью салона, ничего плохого с ним не произойдёт, но стоит ему выйти и открыть дверь ресторана… А что ждёт внутри, он не знал, и эта леденящая неизвестность пугала сильнее учинённых братьями зверств.

Вдруг по крыше авто кто-то постучал.

— Чё здесь забыл? — низкий голос с плохо скрываемым кавказским акцентом выбил Игоря из раздумий. Он не стал дожидаться, пока двое бородатых громил вытащат его, и вышел из машины сам.

— Я к Удды, — сказал Игорь храбрясь.

— Не принимает сегодня.

— У меня для неё подарок, — сказал Игорь, протягивая смердящий узел, — шкура самого дорогого зверя.

Охранники угрюмо кивнули на вход — хозяйка научила их пропускать любого, кто скажет заветные слова, даже такого, как Игорь. Его начавшие седеть волосы, рваная одежда и кроссовки были покрыты бурыми пятнами крови и засохшими кусками болотной грязи. Лицо распухло и приобрело синюшный оттенок утопленника, а губы потрескались до крови. Дверь отворилась и в нос ударила тяжёлая трупная вонь. Нет, так пахнет не труп, это запах того самого полевого госпиталя. Так же пахли и те твари, о которых рассказывал Виктор.

— О, боршла явился! — весело прокричала Удды, завидев бредущего к ней Игоря.

Сегодня она примерила ипостась деловой женщины средних лет, поэтому, несмотря на торжество, оделась нарочито строго и сдержанно: в длинное чёрное платье и туфли на высокой шпильке. Лишь старинная золотая цепь и массивные серьги не соответствовали дресс-коду. Совсем по-другому, в облике девушки-подростка с тонким, нежным лицом, она встретила Игоря в их первую встречу.

— Я принёс то, что вы хотели, — бесцветным голосом проговорил Игорь, его горло высохло и саднило.

Удды медленно встала из-за стола и цокая по плитке каблуками приблизилась к Игорю. Её бледное, едва тронутое морщинами лицо не выражало ничего, кроме плохо скрываемого отвращения к человечишке, который каким-то чудом смог избежать гибели. Может парень не так прост, а может ему просто повезло — это неважно. Ведь он принёс шкуру самого Чернобога! Удды развернула окровавленные лохмотья кожи и оскалившись в улыбке воскликнула:

— Ну и воняет же от него! Даже хуже, чем от живого!

Колдуны громко захохотали, будто это была шутка. Шестёрки Удды, как и она сама, были одеты в официозные костюмы и платья со старинными золотыми украшениями в качестве аксессуаров. Их натужный, лишённый веселья и жизни смех сотрясал огромный зал ресторана словно землетрясение. Многочисленные бутылки, тарелки, миски, кувшины, соусницы и хрустальные статуэтки заходили ходуном. Сервированное жареной картошкой и зеленью блюдо из кровоточащей мясной вырезки и кусочков костного мозга подпрыгнуло и с глухим шлепком размазалось по полу. По белоснежной скатерти покатились опрокинутые кубки. Их кроваво-красное содержимое множеством кровавых ручейков зажурчало по столу. Невольно Игорь заметил, что несмотря на роскошную сервировку и украшения в фарфоровых блюдах лежало исключительно сырое мясо и потроха.

В полумраке зала лица хохочущих колдунов походили на потёкшие от жары маскарадные маски из воска. Сегодня они приняли свой настоящий облик: дряхлый и уродливый. Их обвисшая, покрытая складками шкура мерзко трепыхалась при каждом движении обрюзгших тел. Казалось, будто эти источающие зловоние существа примерили на себя чужой облик, который оказался им слишком велик. Наверняка из-за Удды, в шутку принявшей облик женщины средних лет. А раз никто не может выглядеть моложе её, то подчинённые и нацепили обличья стариков.

Уродливая свора всё не унималась. От какофонии визгливого старческого смеха Игорю захотелось закрыть уши руками. Но вдруг вверх взметнулась бледная рука Удды, и в зале воцарилась тишина. Стих даже надоедливый джазовый мотив.

— Хорошо, очень хорошо, — прошелестела, прищурившись, Удды. — Только где ты потерял близнецов и того уголовника?

— На нас напали. Чернобог выследил. Если бы не близнецы, я бы тоже погиб, — проговорил Игорь заученную фразу.

— Хм, как интересно. А ты везучий, боршла, — оскалилась Удды. — Что ж, значит, пора и мне исполнить своё обещание.

Она медленно положила горячие руки на плечи оторопевшего Игоря.

— Но сначала я должна спросить, — Удды перешла на томный шёпот, — будешь ли ты гостем на нашем ритуале?

Игорь сглотнул подступивший к горлу ком. Отказ только ускорит его смерть, но уж точно не облегчит. За оскорбление, нанесённое на глазах у шестёрок, Удды сделает с ним что-то похуже того, что было с Виктором. От осознания своей беспомощности и гнетущего ожидания неизбежного у Игоря пропал дар речи, а всё нутро будто заледенело. Он с трудом нашёл в себе силы кивнуть и медленно опустился на тяжёлый дубовый стул, принявшись ждать начала ритуала.

Удды стояла в стороне и начальственным голосом повелевала подготовкой к ритуалу. Её шестёрки согнали в центр зала весь оставшийся персонал ресторана, включая дежуривших на входе бандитов. Они растерянно топтались на месте и хмуро поглядывали вокруг, не понимая, в чём им сейчас предстоит поучаствовать. О сопротивлении не было и речи, бежать тоже не решались. Ища защиты, к ним прижались девчонки-официантки. Светловолосые девушки мелко подрагивали от страха и округлившимися глазами наблюдали за тем, как колдуны чертят вокруг них концентрические круги, втыкают длинные швейные иглы в пол, сыплют соль.

Приготовления закончились, когда рядом с девушками поставили дурно пахнущий узел. Одна из официанток взвизгнула, прикрыв рот рукой. Среди складок окровавленного полиэтилена она разглядела снятую чулком человеческую кожу.

Чернобог не предупредил, как будет проходить ритуал, лишь сказал Игорю держаться подальше, а ещё лучше — поскорее уехать из города. Но сейчас бежать он не мог. Удды время от времени бросала на него взгляд своих бездонных, жутких глаз. Она бы обязательно поставила Игоря в центр алтаря, рядом с прочим «мясом». Но для ритуала нужны пары мальчик-девочка, а третья официантка, как назло, не пришла на сегодняшнюю смену.

Наконец, когда приготовления закончились, Удды приказала потушить свет. Тёмный зал теперь освещался лишь толстыми восковыми свечами, которые держали окружившие алтарь колдуны. Всё затихло, только одна из официанток тихонько всхлипывала и молилась, перебирая в кармане брюк чётки.

Игорь посмотрел на закрытую буфетом дверь, затем — на уходящие в потолок окна. Если улучить момент и как следует разогнаться, то… Размышления прервал утробный звук произнесения заговора на неизвестном языке. Тёмный, жаркий зал ресторана будто наполнился жужжанием тысяч насекомых, всё выше вздымалось пламя свечей. Девушки испуганно запричитали, но их жалобные крики тут же утонули в резком взрыве пламени, обдавшим жаром лицо Игоря. Его нос вновь почувствовал уже знакомый запах палёного мяса.

Из центра алтаря, вверх, к богато украшенной люстре, поднимался переливающийся тысячью оттенков адского пламени огненный шар. Пространство вокруг него пульсировало и дрожало, источая нестерпимый зной.

Колдуны ликовали — всё получилось! Они ещё громче, рьянее скандировали заговор. Стены, потолок, люстра — всё вокруг дрожало и медленно тлело, давно забытые на столе блюда зашкворчали. Спасаясь от нестерпимого пекла, Игорь попятился к окну, но нечаянно встретился взглядом с Удды. Колдунья громче всех повторяла заговор, почти кричала, её глаза горели, а с ядовито-красных губ не сходила дьявольская улыбка.

Но вдруг кто-то из колдунов истошно закричал.

— И сотворённая Удды темнота, и болото, и даже то, что вы видите вокруг себя сейчас, — Чернобог обвёл рукой речную пойму. — Это просто иллюзия. Ловушка, созданная, чтобы запугать или даже погубить. Удды и её прихлебатели, сами того не ведая, создадут себе такую смертельную западню. Однако даже из неё можно выйти, если знать секрет.

— Вы ведь не просто так рассказываете мне об этом? — спросил Игорь.

— Да, — утвердительно кивнул Чернобог. — К сожалению, я не могу знать, что именно предстоит вам увидеть, если Удды всё-таки заставит присутствовать при ритуале. Но с точностью могу утверждать одно: идите навстречу опасности — и уцелеете.

Тучная старуха в старомодной шляпке и украшенном бахромой платье внезапно поднялась в воздух и, влекомая неведомой силой, устремилась к горящему под потолком шару. Она визгливо вскрикивала и беспомощно дрыгала коротенькими ручонками. Её бледная, изрытая оспинами кожа покрывалась волдырями и лопалась от нестерпимого жара преисподней, но на выручку никто не спешил: нужно было спасаться самим. Колдуны, побросав свои посты, устремились к окнам, и даже окрики хозяйки, утонувшие во всеобщей суматохе, их не останавливали.

Удды беспомощно озиралась по сторонам, но сделать ничего не могла. Её поднятые вверх ногами подчинённые воспламенялись и, крича в агонии, мучительно горели, пока не скрывались внутри огнедышащего солнца. Она пыталась спастись в пространстве бесконечной темноты, но заклинание не сработало. Неукротимая сила шара будто выкачивала силы так что оставалось только бежать. И Удды побежала — неловко, медленно, спотыкаясь на высоких каблуках, как обычная испуганная женщина. Но шар только этого и ждал. Невидимая сила подбросила её в воздух и, смакуя мучительные крики, медленно погрузила внутрь переливающегося магмой нутра огненной сферы.

Игорь заворожённо наблюдал, как с тела колдуньи опадает обугленное дочерна мясо, как лопается её череп, как кости превращаются в пепел и развеиваются в разгорячённом воздухе. Его разум кричал «беги!», но тело не слушалось. Шар затягивал в себя всё вокруг, уже дрожал потолок. Только когда куски побелки больно ударили по плечу, Игорь наконец взял себя в руки и пошёл навстречу опасности, как и говорил Чернобог.

Чем ближе Игорь подходил к шару, тем труднее было идти. Его одежда и волосы потихоньку тлели, а плавящиеся подошвы кроссовок прилипали к полу. Вокруг кружился вихрем разнообразный хлам и куски горящих тел, шар выбрасывал огненные протуберанцы и всё больше и больше увеличивался в размерах.

Внутри раскалённого тела шара Игорь видел объятый огнём город. Его улицы заполнены бурными потоками магмы, а небо над серыми многоэтажками застлано пеплом. Тут и там мелькают красные молнии, огненные вихри сметают всё на своём пути. Где-то вдалеке, за раскатами грома и оглушительными вихрями раскалённого воздуха слышатся крики миллионов агонизирующих мучеников. И к ним то и дело присоединялись всё новые и новые голоса колдунов, не успевших сгореть на подлёте к сфере. Игорь сам не заметил, как, заворожённый картиной апокалипсиса, прикоснулся к бурлящей поверхности. И тогда всё вокруг потухло.

Его нашли, когда пожарные раскапывали руины ресторана. На месте новенького здания покоились дымящиеся руины, и лишь парковка с остовами сгоревших дотла люксовых автомобилей напоминала о прошлом этого места. По версии следствия, ресторан подожгли по заказу московских ОПГ, конкурирующих с «Ежовцами». Непосредственной целью поджога было устранение руководства банды, но по случайному стечению обстоятельств в тот вечер в ресторане проводилось собрание сектантов из местного культа. Они-то и попались под горячую руку неизвестных убийц, однако среди культистов затесался и кое-кто посторонний.

Московский журналист, который единственный из всех чудом спасся в пожаре, даже не обгорев. Казалось бы, именно он мог раскрыть все интересующие следствие детали. Следователи долго допрашивали его, но ничего вразумительного так и не добились.

— Собирал материал для своей книги о распространении в провинциальных регионах России деструктивных религиозных практик, — в очередной раз соврал Игорь. Однажды легенда про написание книги сработала на ура, значит сработает и сейчас.

Квартира встретила Игоря вонью протухшего холодильника и давно немытыми полами. Самая длинная ночь в его жизни закончилась, наконец он мог отдохнуть. От разобранной постели пахло грязным телом и сыростью. В надежде, что затхлый дух квартиры развеет за ночь свежий сентябрьский ветерок, Игорь растворил окна. Жаль, ветер не унесёт горы мусора, накопившиеся за время отсутствия Василисы, придётся убираться самому, но сначала нужно поспать.

Игорь небрежно бросил одежду в угол комнаты, случайно перевернув стоящую на тумбочке пепельницу, и завалился в кровать. Он проспал не меньше суток. Его влажный, липкий сон без сновидений не смогли нарушить ни шумящая улица за окном, ни крики соседей, ни звонки с бывшей работы.

Новый шеф редакции весь день пытался дозвониться до Игоря. Недавно ему в голову пришла идея нового проекта в духе «Криминальной России», только о нераскрытых преступлениях с флёром мистики. И Игорь был бы идеальным кандидатом на роль ведущего. Молва о его книге-расследовании современных сект вдруг по волшебству со скоростью молнии разлетелась по тесному мирку журналистского закулисья. Негоже, чтобы такие таланты пропадали.

Игоря разбудил звук поворачивающегося в замочной скважине ключа. Василиса! Гордая, прекрасная Василиса! Она тихо опустила на пол тяжёлые чемоданы и оглядела квартиру.

— Запустил же ты без меня дом, — грустно улыбнувшись, прошептала Василиса Игорю. Он упал перед женой на колени и, умываясь слезами, целовал её прохладные, изящные руки. Обручальное колечко, казалось бы, потерянное, вновь вернулось на её безымянный палец, сверкая пуще прежнего.

И жизнь началась заново, как Чернобог и обещал. Новый проект нравился Игорю, рейтинги били все рекорды, да и работа над книгой спорилась. Конечно, он не мог описать всё, что произошло с ним в ту долгую ночь. Но тем не менее в памяти вновь и вновь, как из мутной воды, всплывали факты и имена, подробности обрядов и слова песнопений многочисленных сект и колдовских шабашей, которые для большей части общества оставались закрытыми. Кто-то будто нашёптывал Игорю на ухо секреты закрытых сообществ верующих. Можно было назвать это очередной желтушной выдумкой, если бы всё сказанное в авторской передачи Игоря затем не подтверждалось в ходе милицейских рейдов. Не просто так Чернобог нашёптывал ему всё это. Игорь стал пешкой в ускользающей от человеческого понимания смертоносной игре высших сущностей, чьи цели никогда не будут открыты простому смертному. На поверхность выплывали лишь итоги этой покрытой мраком борьбы. Убийства, суициды и таинственнее пропажи разномастных мистиков и культистов вдруг стали обыденностью, но связать всё это в единую цепь не мог никто. Впрочем, роковые игрища мало беспокоили Игоря покуда в его жизни всё налаживалось.

С Василисой всё началось с нового листа. Игорь бросил пить и, освободившись пораньше с работы, поскорее спешил к любимой жене, которая хлопотала на кухне, готовя вкусный ужин. Всё вернулось и стало так, как и обещал Чернобог: хорошо, даже отлично. За исключением одного. Боль от смерти Вадика не унялась ни на йоту. Игорь с Василисой никогда не говорили об этом, поскольку слова здесь были излишни. Кровоточащая рана потери медленно убивала их, и с этим нужно было что-то делать.

Решено было продать квартиру ехать подальше от надоевшей Москвы, куда-нибудь на север. Новая жизнь — новое место для жизни. Игорь вновь уволился, на этот раз по собственной воле. Хоть его передача и била все рекорды, он ни о чём не жалел, к тому же в последнее время тучи над каналом сгущались. Недавний митинг на Пушкинской площади хоть и собрал кучу народа, но вряд ли бы спас положение. А понравится ли авторская рубрика Игоря новому руководству — вопрос открытый. Да и за здоровье за годы, проведённые в суете и дурмане, подкосилось, истерзанное сердце просило спокойствия.

Вещи собраны, билеты на самолёт в новую жизнь куплены. Они поселятся в Мурманске, там, под секущими ветрами, с северным сиянием над головой, Игорь закончит свою новую книгу, а дальше… Дальше будет видно. Слишком велико нетерпение от встречи с новой жизнью, чтобы загадывать наперёд. Но сначала он вернётся в одно место.

Пожелтевшие листья ивы мягко опускались в неспешно текущие воды реки. Осенний ветер шелестел усталыми ветвями и низкой травкой, наполняя прозрачный воздух ароматами грибов и прелой листвы. Всё здесь шло своим чередом, а если что-то и менялось, то не иначе как по заранее написанному плану природы. Игорь расстелил на земле колючий плед и невидящим взглядом уставился в воду. Здесь, под сенью низких береговых деревцев, он видел Вадика живым в последний раз.

Оживить его оказался не в силах даже Чернобог, об этом он сказал, не таясь и не скрывая. Даже взял с Игоря слово, чтобы тот никогда и ни за что не пытался кого-либо вернуть с той, загробной стороны. В лучшем случае он станет жертвой обычного мошенника, а в худшем — сгинет сам. Но всё же в голове у Игоря не укладывалось, что даже настолько могущественное существо, как Чернобог, не в силах было бороться с силами смерти. Да, он мог продлить собственную жизнь, но вырвать из небытия чужую душу — нет.

— И ещё, — сказал Чернобог на прощание, — не поддавайтесь унынию — это самый страшный из грехов. И советую вам не возвращаться в места, где вы согрешили. Те, перед кем мы провинились, бывают очень злопамятны и неразборчивы в способах мести.

Солнце уже клонилось к закату, и Игорь засобирался домой. Наверное, Василиса заждалась его — уже завтра они навсегда покинут эти места. Кряхтя, Игорь размял затёкшие колени и направился к высокому берегу реки. Оттуда открывался прекрасный вид на долину, окрашенную закатным солнцем в пастельные, мягкие оттенки.

Игорь подобрался к краю обрыва, как вдруг споткнулся обо что-то. Белый сандалик, уже изрядно пожелтевший, потрескавшийся и с отлетевшей пряжкой, но всё ещё такой знакомый. Игорь прижал его к груди и зажмурился, давясь подступившим к горлу комком.

—По-мо-ги-тее! — голос зазвучал будто наяву.

Кричит ребёнок?

— Тонууу!

Нет, не может быть.

— Паа-паааа!

Внизу, в тёмных, будто обсидиан, водах кто-то был. Маленький мальчик то всплывал, то вновь погружался в глубину. Даже в темноте Игорь заприметил уж слишком знакомые черты лица, да и голос был на удивление схож с голосом Вадика. Однако мало ли живёт на свете похожих детей? Рядом деревня, вдруг кто-то из местных. Но ведь сам Чернобог предупреждал о мстящих духах… Плевать. Времени на раздумья не оставалось. Там, где секунду назад виднелась светленькая голова мальчонки, теперь густо пузырилась водная гладь. Игорь, позабыв про наставления, сбросил с себя ботинки, куртку, свитер и нырнул в воду. Он не позволит, чтобы ещё один ребёнок здесь утонул.

Чем глубже Игорь погружался в мутные глубины, тем холоднее становилась вода. Сердце заходилось в отчаянном биении, ноги сводила судорога, а глаза резало от взвешенного в воде мусора и ряски. Но Игорь упрямо плыл почти вслепую, пытаясь окоченевшей рукой нащупать мальчика. Наконец, среди вязких водорослей, он почувствовал, как на мгновение коснулся холодной детской ладошки. Мальчик прекратил бороться за жизнь и лишь всё глубже и глубже проваливался в непроглядную глубину. Пусть шанс его спасти был неосязаем, но Игорь отчаянно грёб в сторону темнеющей пучины пока не подхватил бледного ребёнка под мышки. Он тянул, тянул его бездыханное тело вверх, к свету. Уже и силы были на исходе, и мальчик будто отяжелел, а поверхность не приближалась.

Игорь вслепую ощупал окоченевшего ребёнка, себя как вдруг рука натолкнулась на что-то склизкое и плотное. Наверняка они зацепились за какой-нибудь мусор, потому и не могли выплыть. Из последних сил Игорь расцепил, разорвал путы — ещё одно усилие, и… Он вдруг почувствовал, как что-то неподъёмное ударило его в грудь. Перед глазами словно разжиревшие падальщицы заплясали мириады чёрных мушек. Телу стало так горячо, даже жарко. Мысли медленно утекали куда-то в пустоту, Игорю вдруг стало всё равно и на утонувшего мальчика, и на себя, и на оставшуюся в одиночестве Василису. Когда его спина коснулась мягкого дна реки, над водной гладью сгустилась непроглядная, первобытная тьма. Обессилевшие руки не слушались, их обвили крепкие водоросли, ноги увязли в вязком иле.

Сделав последнее усилие, Игорь открыл глаза и среди царящей в мутных вода темноты ясно увидел бледное лицо, ухмылку на блестящих кровью губах и горящие ненавистью тусклые глаза.

— Здравствуй, папа, — зазвучал в его голове знакомый голос.

И Игорь остался наедине с зияющей вечным холодом и темнотой бездонной пучиной смерти.

За моим творчеством можете следить в тг-канале по ссылке.

Шестая глава здесь: Вести Ругенбрамса

Седьмая глава здесь: Странные похороны

Восьмая глава здесь: Стук в дверь

Девятая глава здесь: Реальный мир

Десятая глава здесь: Житель Ругенбрамса

Одиннадцатая глава здесь: Большая рыба

Двенадцатая глава здесь: Разговор

Тринадцатая глава здесь: День перед выборами

Четырнадцатая глава здесь: Ответы

Пятнадцатая глава здесь: Побег из Ругенбрамса

Шестнадцатая глава здесь: На дне колодца

Глава 17. Солнце зашло

Свен аккуратно положил один из гармонизаторов на металлический поднос с ручками и понёс его перед собой, двигаясь как можно медленнее, словно любое неловкое движение могло обернуться катастрофой.

На этот раз мы поехали в лифте наверх. Поездка показалась бесконечной: стальные канаты шуршали и вздыхали, где-то в шахте скребли противовесы, и от постоянной вибрации дрожали стенки кабины. Я не мог поверить, что башня действительно была настолько высокой, хотя, возможно, это было лишь игрой моего перепуганного воображения.

Минут через десять дверцы наконец разошлись, и я едва не отскочил назад. В кабину тут же ворвался холодный ветер. Мы оказались на головокружительной высоте; под ногами раскинулся весь Ругенбрамс, с его узкими улочками, кукольными домами и небольшой набережной, где к причалам прижимались крохотные лодки. Черепичные крыши лежали ровными рядами, как чешуя.

Внизу сновали люди. Сначала они казались простыми движущимися фигурками, но, когда взгляд привык к масштабу, их черты проступили чётче. И вдруг я понял: все они были мне знакомы. Вот Герман Штраус спешил к дверям редакции и отчаянно размахивал бумагами. Вот по одной из улиц шла Румия и крепко прижимала к себе свежую газету. А чуть в стороне, на берегу, покачивая ногами над водой, в задумчивости сидела Хелле. Её туфельки болтались на самых кончиках пальцев, и каждый раз, когда каблук почти касался поверхности, она инстинктивно выпрямляла ступню, чтобы поднять обувь выше.

Я услышал тихий стон и повернулся. Лицо Свена исказилось, словно от боли. Скулы свело, а губы побелели. Он будто боролся с каким‑то внутренним приказом, который настойчиво в нём звучал.

И меня осенила страшная догадка: они все казались настоящими людьми, только… будто лишёнными свободы воли, запертыми в своих траекториях, как мухи в янтаре.

В это время Свен прошептал «прощай», не отрывая взгляда от Хелле, и добавил, что, если не вернётся, то так тому и быть.

— Что происходит? — испуганно спросил я.

Никто не ответил. Тогда я шагнул ближе и сделал то, что и сам от себя не ожидал: схватил поднос с гармонизатором и попытался вырвать его у Свена. Но он так крепко стискивал его, что это оказалось невозможным.

Я решил действовать иначе. Протиснулся вперёд, обошёл Свена и встал на самый край. Глубоко вдохнул, сделал шаг, но ничего не произошло. Казалось, что воздух под ногами обрёл плотность пола: упругое, холодное, как невидимое стекло, сопротивление приняло мой вес и не дало упасть вниз.

В тот миг Хелле, словно что‑то почувствовав, подняла голову. Она долго и пристально вглядывалась вверх, щурилась, пыталась различить что‑то среди облаков и ветра. Я помахал ей и крикнул:

— Хелле! Я здесь! Наверху!

На одно короткое мгновение мне показалось, что она вот‑вот махнёт в ответ и улыбнётся. Но она никак не отреагировала.

Тем временем Свен замедлился. В его взгляде промелькнула тень сомнения, он едва заметно качнулся назад, словно хотел всё бросить и повернуть обратно. Но в следующую секунду его челюсть напряглась, плечи распрямились, пальцы ещё крепче вцепились в ручки подноса. Дыхание у него стало коротким, рваным, как у бегуна перед стартом. Оттолкнувшись, он прыгнул.

Воздух перед ним дал тонкую трещину: появилась неровная чёрная линия, как царапина на стекле. Линия подрагивала, расползаясь в стороны, а по её краям вспыхивал тусклый, влажный блеск. Оттуда потянуло холодом. Доля секунды. Его голова ушла первой, следом провалился корпус, а в конце ноги. Разрез сомкнул края и будто жуткий космический «монстр» проглотил его целиком, не оставив ничего.

Я не успел даже осмыслить произошедшее, как шов снова дрогнул. Чёрная линия распахнулась коротким рывком, словно тот же «монстр» раскрыл свою пасть. Свен вылетел из разреза и свалился прямо на рифлёный пол лифта. Я отчётливо услышал, как он охнул. Ни подноса, ни его изобретения с ним уже не было. Разрез закрылся, издав длинный, болезненный скрежет, от которого у меня заныли зубы.

Свен широко раскрыл рот, будто хотел закричать. Но крика не получилось. Вместо него из горла вырвался странный, сиплый голос, будто говорил кто‑то чужой, использовав его связки:

— Кто я?

И тут же его тело начало уменьшаться прямо на глазах. Сначала он просто съёжился, втянул голову в плечи. Затем кожа покрылась серыми пятнами. Пятна расползлись и сошлись в сплошную серебристую рябь. Под этой рябью шевелилось что‑то живое: бугорки вспухали и лопались, словно прыщи, из которых начали вылезать перья.

Скулы сгладились, подбородок ушёл, а нос начал сплющиваться и вытягиваться, превращаясь в чёрный, как антрацит, клюв. Он становился меньше, превращаясь в птицу. И вот уже на полу стоял, чистя пёрышки, попугай породы Жако.

То, что осталось от Свена, мотнуло головой из стороны в сторону, подпрыгнуло, свесилось с края лифта и, оттолкнувшись, слетело вниз, расправив крылья.

— Что там произошло, я не знаю, — раздался голос Олаф. — Я ожидал… чего угодно, но не этого.

— Ты ожидал, что он вернётся человеком? — уточнил я.

— Нет, я ожидал, что он вернётся с гармонизатором, — жёстко ответил он.

Я невольно посмотрел в пустоту, где недавно дрожала чёрная щель.

— Активировать прибор ему не удалось, — продолжил Олаф. — И Свен стал Болтуном.

Я сделал шаг вперёд, глядя на город. Внизу Ругенбрамс жил своей крошечной жизнью.

— Кто эти люди внизу? — спросил я, почувствовав сухость во рту. — Что ты с ними сделал?

— Ты о ком? — спокойно отозвался Олаф.

— Об этих… — я показал рукой вниз, — людях в воспоминаниях. Они будто живые.

Олаф коротко усмехнулся:

— Это всего лишь урезанные копии сознаний. Пять процентов от тех, кем они были раньше. Не обращай внимания… Это неважно.

— Но они же что-то чувствуют? — возмутился я.

— Чувствуют, — нехотя согласился он. — Но не живут. Не как мы.

— И это, по-твоему, нормально?

— Да я тут совсем ни при чём, — начал оправдываться Олаф. — Это технология Свена. Я всегда был лишь его верным лаборантом, помощником, которому так далеко до его гения.

— Но ты продолжил его дело? Продолжил кромсать, уродовать сознания других? Всё во имя чего?

Пауза растянулась. Ветер прошелестел где-то сбоку, я услышал собственное дыхание, частое, сбивчивое. Олаф, видимо, подбирал слова.

— Выбора не было, — с лёгкой горечью ответил он. — Ругенбрамс — это карманная вселенная, всего лишь временное пристанище. Здесь невозможно долго жить. Рано или поздно всё это исчезнет, растворится в той сломанной реальности.

Внизу тем временем наступал вечер. На площади один за другим вспыхивали газовые фонари. Свет разом окрасил половину города янтарём; крыши потемнели, зажглись окна, а прохожие потихоньку разбредались по домам.

— И это оправдывает всё? — спросил я уже тише, чувствуя, как злость и страх перемешиваются в горький осадок.

Голос ответил ровно и устало:

— Это оправдывает многое. Не тебе нас судить. Мы сделали всё, что было возможно. Свен даже пожертвовал своим разумом, но эта жертва оказалась напрасной. Неподготовленное сознание не способно долго находиться там. Оно разрушается за секунду.

Я начал понимать. Как любой учёный, столкнувшись с проблемой, Олаф попытался её решить. Ругенбрамс превратился в площадку для экспериментов с сознанием. Все указы и «несчастные случаи» оказались звеньями одной цепи: закалить психику, приучить её к давлению и разладу, чтобы тот, кто отправится туда, выдержал и сумел запустить гармонизатор.

— «Не тебе нас судить» — удобная формулировка, — бросил я. — Особенно когда судит тот, кто не должен платить своим разумом. Ты прячешься за множественным числом, но говоришь со мной один. Скажи честно, Олаф: ты ищешь не решение — ты ищешь жертву.

— Нет, — резко отозвался голос, в нём прозвучало раздражение, но тут же погасло. — Я просто хочу, чтобы в мире снова наступило утро. Нормальное утро. Я ищу того, кто выдержит. Я воссоздаю самые невероятные сценарии, тестирую людей, отбираю тех, кто потенциально сможет пройти. Однажды я уже думал, что мне удалось. Кандидат идеально справился со всеми тестами, система показывала стабильность. И мы… — голос едва заметно сбился. — Я отправил его со вторым гармонизатором.

— Полагаю, попытка оказалась неудачной, — усмехнулся я.

— Да, — голос стал глуше. — Вместо одного через секунду вернулись двое: Гуннар и Петер. Они не смогли ничего толком объяснить, но прибора с ними не было, а тот мир не изменился.

— Кандидат не смог запустить его?

— Я не знаю, — с досадой ответил Олаф. — Может, смог, может, прибор просто не работает, и человечество обречено.

— Может стоило попробовать встроить какое-то автоматическое срабатывание? — спросил я. — Таймер, датчик, реле…

— Как? — его голос почти сорвался. — Там нет времени. Вернее, оно перемешано, нелинейно. Обратный отсчёт не имеет смысла, любой датчик при пересечении границы срабатывает непредсказуемо. Да и сам гармонизатор — это не совсем прибор, а живое существо со своими мыслями и волей. Его может запустить только другое живое сознание — убедить, склонить к решению. А оно не хочет срабатывать, потому что для него это — смерть. Мы надеялись, что, увидев тот беспорядок, что творится снаружи, оно решится, сделает то, к чему предназначено. Но, похоже, нет…

— Получается, остался только один гармонизатор, правильно?

— Правильно, — повторил голос почти зачарованно, будто вслушиваясь в собственные слова. — И хуже всего то, что сразу после Гуннара и Петера из разлома появился Андреас. Он помолодел лет на тридцать — стал совсем мальчиком. Представь: он провёл там несколько лет. Что с ним стало… я не могу даже представить, — голос на миг охрип. — А он ничего не рассказывает. Иногда он выглядит обычно, а иногда — будто уже давно перестал быть человеком.

Олаф на миг замолк, затем убеждённо добавил:

— Ты должен победить Андреаса.

— Победить?! — воскликнул я. — Да почему я?

Мысль о собственной «избранности» слегка льстила, но здравый смысл шептал, что это клише из книг и фильмов. В жизни избранным может быть и каждый и никто. Это всего лишь ярлык, который навешивают, чтобы человек меньше сопротивлялся тому, что его ждёт. Как правило, это что-то самоубийственное.

— Да потому что больше никого не осталось, — в отчаянии произнёс он. — Йохан, Алма, Агнес — все сошли с ума и умерли пока ты был здесь…

— Даже Агнес? — удивился я.

Кто-кто, а она казалась воплощённым здравомыслием, пусть и с заметным пренебрежением к личным границам.

— Да. С первого дня она подмешивала тебе в кофе цианистый калий.

По спине пробежал неприятный холодок.

— Как?

— Она решила, что призраки имитируют плоть, — сказал голос. — Сначала обнимала всех, проверяла тепло и дыхание. Потом стала травить по‑настоящему: цианистый калий в кофе. Логика простая: умрёшь — значит был живым. Призрак, по её мнению, не может умереть. К счастью, в карманной вселенной другие законы, поэтому ты до сих пор жив… Но это детали, — жёстко оборвал он сам себя. — Главное — доступ к гармонизатору может получить только мэр. Свен привязал протокол к самому факту избрания. И времени почти не осталось…

Выбор, который мне предоставили, оказался не из лёгких: либо, скорее всего, сойти с ума, но с небольшим шансом спасти Вселенную, либо остаться здесь и ждать, пока этот карманный мир не превратится в такой же хаос, что творится снаружи.

Мне пока не хотелось хватать этот аппарат, бежать в разлом и пытаться спасать вселенную. Но нужно было хотя бы решить, верю я или не верю всему сказанному.

Вдруг свет замерцал, и я почувствовал, будто меня невидимой силой тянет вверх. Становилось всё ярче, и вот уже сверху показалась рука, крепкая, решительная. Неожиданное спасение? Но от кого? Я схватился за неё, и меня резко выдернули наружу.

Я повалился перед колодцем. По коже текла вонючая, липкая жижа, волосы слиплись, я с трудом переводил дыхание, изо всех сил пытался откашляться. Ноги дрожали, тело будто разучилось подчиняться.

Надо мной склонился Андреас. В полутьме его глаза блеснули; в голосе прозвучала неожиданная живость, почти весёлый интерес:

— Ты как раз вовремя! Солнце только что зашло.

Продолжение следует: восемнадцатая глава "Андреас ест акулу" появится здесь в пятницу, 14 ноября.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь!

ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

Момент ощутить себя загнанной в угол крысой, встопорщить шерсть, оскалить мелкие, но очень-очень острые зубы и яростно зашипеть. Без цели произвести впечатление на нечто вовне, ОНО видело и не такое.

Для себя, для старта накачки скользко-невесомого берсеркерского безумия, шквального выброса норадреналина и других веселых гормонов. Как всегда, нет времени для плавного разгона индукционных катушек и активации внутричерепных извилин.

Уже слишком скоро предстоит услышать нечто, заставляющее вздрогнуть и замереть-замёрзнуть. А чтобы не до самой-самой сердцевины ядра, необходимо раскалиться перед этим как следует. Выбора нет. Выхода нет.

И резины, чтобы тянуть её, тоже практически нет уже. Это уже близко-скоро-очень. И те, кто не успел правильно приготовиться к встрече, перестают торопиться навсегда. Да и вообще перестают.

Такие вот дела, расклад карт, пирожки с кошатиной, происходят, когда в тёмной и морозной сердце последнесеверной ночи начинает разгораться огонёк ещё более тёмный и холодный, чем все трепещущие под её пологом снега и скалы.

Знаменующий начало манифестации упоротой на уровне легендарного лиса, чуждой всему человеческому, ну, если понимать термин «человеческое» в ванильно-сопливом ключе официального дискурса, кособоко слепленной из суррогатов, отбросов и эрзацев, болезненно абстинентной, брутально-лаконичной-лапидарной сущности – Радио Промороженных Пустошей.

Притащил это дарк темпест пламя, тиская его в чёрной, перевитой вспухшими венами, с обугленной и потрескавшейся шкурой руке, в свой подпольный телекоммуникационный центр для принудительной раздачи не успевшим спрятаться людям адреналиновый торчок, фанатичный косплеер Джона Генри, коллекционер пограничных состояний, ксенобиолог-самоучка и астрофизик-любитель – Джон-Ледяные-Яйца.

Действительно ледяные. Никакая, в натуре, это не метафора.

Продолжаем протоколирование недобровольного погружения в отвратительные глубины своего внутреннего мира и снабжение этими ужасными заметками аудитории воображаемых пушистиков.

В принципе, план был другой, но с учётом отсутствия в жизни смысла нет мазы соблюдать правила и обещания. А вот делать, что нравится, ещё как есть.

И Джону вот нравится проецировать наружу внутренний диалог, при этом воображая себя диджеем радиостанции стиля «Noire Soul», которому внемлет многочисленная аудитория безмолвных – ну а как ещё? – но затаив дух внимающих пушистиков.

Каждый такой перфоманс – реальный же праздник духа. А кстати, праздники темой сегодняшней беседы и будут.

Точнее, то, что Джону люто долго казалась наркоманским бредом концепция праздника «по расписанию» — всех этих зажатых в тисках календаря «Дней»: Рождения, Защитников, Самок, Великой и Прекрасной Родины, Спецсвязи, Граненого Стакана и прочего идиотизма.

То есть идея генерации радости по распоряжению-отмашке, как слюноотделение у «псины Павлова» звонком или включением лампочки. Всем собраться в назначенное время, провозгласить лозунги, тосты, нажраться и вдумчиво радоваться. Сюрреализм же полнейший.

Однако. Если звезды зажигают… Не, есть некоторая доля вероятности, что мы имеем дело с демиургом-пироманьяком… Но, как бы Джону не нравилась эта версия, скорее, всё-таки «… это кому-нибудь нужно».

Похоже, что в современном, в некоторых моментах более вымороженном, чем плоскости пустошей Таймыра-700, мире очень большой нелюбви, как раз только так и можно.

И всученные с неискренней улыбкой и типовой скороговоркой (надежному защитнику-герою/любимой женщине-матери + немного ещё более тупого дежурного бла-бла) тощий пучок гвоздик-гербер или дешевые пена для бритья и носки очень важны и до слёз способны растрогать.

Ибо в текущем железном веке люди стали не только здоровее, сытее, умнее, чем когда-либо в истории. Но и также намного более одиноки. И если нет ничего иного, им нужно хоть вот такое участие и внимание.

Чтобы ещё немного оттянуть момент, когда они с воем начнут биться головой о стены личного пространства.

Слишком личного.

Трансляция №15
В эфире было Радио Промороженных Пустошей
Из «Объекта» в аномальной зоне Таймыр-700
Побережье Моря Мрака (Лаптевых)

Если вы впервые здесь — стоит начать с первой трансляции.

(Тихий треск льда, как будто пустошь зевает после долгой ночи, далёкий вой ветра, шипение уходящего сигнала, и эхо, напоминающее о том, что праздники — это всего лишь пауза перед следующей бурей.)

Голос Джона — с кислой язвительной ноткой, как будто он только что хорошо откусил от вокзального "пирожка с кошатиной":
«Ну что ж, пушистики, если этот спич о праздниках в железном веке не заморозил вас окончательно — поздравляю, вы стойкие теплокровные. Радость по расписанию? Ха, в моей пустоши календари тают быстрее, чем снег на ладони. Но, может, в вашем мире это и правда спасает от одиночества... или хотя бы продлевает время, пока не придёт настоящий холод. Следующая трансляция? Она уже крадётся, как тень демиурга-пироманьяка. А пока... празднуйте, если сможете. Или просто выживите. Конец связи. Или, чёрт, может, и не конец — в этой тьме ничего не кончается».

(Глухой щелчок выключаемого передатчика, эхо, тающее в тишине, и только ветер, который никогда не умолкает, напоминая, что праздники — это иллюзия тепла в ледяной вечности.)

Это была не одна точка удара. Все эти версии сплелись в единый кокон, который не бьёт, а обволакивает. Внутри плавилось не тело, а то, что я всегда считал собой. Я перестал чувствовать, где заканчиваюсь я и начинается мир.

Он не ломает броню. Он её распускает, оставляя после себя чистое, почти обжигающее тепло.

И ладно бы он просто стирал злость. Нет. Он стирал заслоны, чтобы старая злость, вся эта накопленная горечь, вышла наружу и вступила в очищающую реакцию. Эта штука не запрещает злиться. Ничего не держит, но злиться уже незачем.

Мир стал тёплым и мягким. Нет, я по-прежнему чётко видел углы и линии, но мой мозг будто перестал реагировать на их остроту. Сначала думаешь — фантазия, психосоматика, что внутри сгорают части старого «Я».

А потом видишь, как другие просто так улыбаются, когда греются у этого внутреннего костра.

Текст песни — липкий. И вместе с ним приходит это тепло. А в тишине теперь живёт шум. Не звук, а ощущение «мур-присутствия». Постоянный фоновый резонанс.

Поэтому я выкладываю только пробник. Не из жадности. Из гуманизма. Я не знаю, каков эффект от полной дозы. И можно ли его откатить.

P.S. Говорят, Ранетки — это тяжелая музыка, потому что её реально тяжело слушать.
Наивные.
Настоящий тяжеляк — тут. Он не будет испытывать тебя на твёрдость. Он просто возьмёт и начнёт её плавить.

Не хочешь случайных апдейтов прошивки — пройди мимо.
Хочешь проверить, на что это похоже — ты знаешь, что делать.

Я боялся говорить об этом партнёрам. Но однажды выложил всё лучшему другу. Он выслушал, помолчал. А на следующий день поехал на склад — словно невидимая рука тянула его туда. Как вора тянет на место преступления — понять, что именно он украл.

Я видел, как это распространяется. Достаточно услышать. Достаточно взгляда. И уже чувствуешь — назад дороги нет.

А тень лишь смотрела. Тот же прищур, всё ближе, всё плотнее.
Она обещала прийти — и пришла.

Теперь я знаю, что это не легенда.
7 ноября не трогай рябчиков с ананасами.
Даже если ты не буржуй.

Потому что в этот день чужие чувства становятся твоими.
И до сих пор неясно: это проклятие... или единственная форма благодати, доступная таким, как я.