Аналоговый хоррор Vita Carnis. Часть 1 Ползун
Перевод и озвучка от ИИ так что есть пару ошибок. Крал- правильно ползун. В остальном все норм. Видео разбито на 2.
Кстати есть фильм свежий, очень близко к этой теме прям один в один. называется Ик / Ick (2024)
Ползун (Scandere Carnis). Является родоначальником всех остальных представителей семейства Vita Carnis. Они растут во всех местах где сыро, или рядом с свалками. Выглядит как лоза багрового цвета. Внутри находятся мышцы и кровеносные сосуды. Также в тех местах где растёт Ползун растёт много растений. Люди используют Ползун перерабатывая его и превращая в удобрения.
_________________
Eon Of Nether
Небольшой арт по нашей лит РПГ
Ну и Стрим скоро начнется.
Тема стрима: Разговорный стрим
На VKPlay - https://live.vkvideo.ru/eonofnether
Telegram - https://t.me/eonofnether
Twitch - https://www.twitch.tv/eonofnether
RuTube - https://rutube.ru/channel/25634897/
AuthorToday - https://author.today/u/eonofnether
Что видят собаки, когда смотрят в пустоту?
Недавно вышел занятный фильм ужасов "глазами пса" . В котором повествование идет от лица песика, который видит неведомую хрень в доме, и пытается предупредить хозяина.
Собачники 100% сталкивались с ситуацией, когда их песель лупится в стену, рычит на нее или лает.
Вот моя короткая история:
Когда то у меня была такса Тобис. Он постоянно что то чувствовал. Как то он запрыгнул на спинку дивана, который стоял под окнами, и начал скулить, а через минуты 3-4 проехала скорая визжа сиренами. Как только звук скорой прекратился, Тобис успокоился и слез со спинки дивана. Вот такая вот история
Так что же видят собаки?
Парапсихологи объясняют подобные случаи наличием у животных экстрасенсорного восприятия (ЭСВ) — способности чувствовать то, что невозможно объяснить наукой.
"Призраки — это не физические явления, поэтому для их восприятия нужна форма несенсорного восприятия. Собаки и кошки, вероятно, обладают такими способностями", — считает парапсихолог Лойд Ауэрбах.
Сторонники этой гипотезы уверены, что наука пока просто не располагает инструментами, чтобы измерить то, что ощущают животные.
Учёные, напротив, утверждают, что объяснение куда прозаичнее. Собаки действительно воспринимают мир иначе — и гораздо глубже, чем человек.
У собак около 220 миллионов обонятельных рецепторов, у человека — всего около 5 миллионов. Они способны улавливать запах чесночного масла, разбавленного в миллион раз, и даже диагностировать рак по запаху крови с точностью до 97 %.
Кроме того, собаки слышат звуки до 65 000 Гц (человек — до 20 000 Гц) и реагируют даже на шумы в -15 децибел. Именно поэтому они могут слышать насекомых в стенах или движения грызунов под полом — то, чего мы просто не замечаем.
"Животные слышат и видят то, чего не можем мы. Иногда кошки прыгают на невидимое, пока я не замечаю мелкое насекомое", — отмечает Ауэрбах.
Психолог Кристофер Френч, автор книги "Наука о странном дерьме", добавляет: "Мне кажется гораздо вероятнее, что собаки реагируют на реальные раздражители — звуки или запахи, которые недоступны нашему восприятию".
А что если собаки действительно улавливают нечто, чего человек просто не способен заметить? Их нос способен различать триллионы запахов, а слух — улавливать вибрации, возникающие задолго до того, как мы что-то услышим. Возможно, они не видят "призраков" в мистическом смысле, а воспринимают следы запахов, остатки тепла или звуковые колебания, которые напоминают им присутствие кого-то живого.
Расскажите свои жуткие истории про своих питомцев, с радостью почитаю
Chmod 777
Мне нужно было просто сдать экзамен по Linux. Последняя попытка.
Я дрожала так, будто зависла насмерть: CPU в троттлинге от тревоги, RAM забита мусором, движения — сплошной jitter.
Саша сказал, что может «подселиться» — оптимизировать планировщик задач, прибить демоны паники.
— Только не открывай всё, — предупредил он. — Мне не нужен root.
Дай права на /home/user — и я смогу помочь.
Но в голове крутилась паническая рекурсия:
А вдруг прав не хватит?
А вдруг Permission denied?
А вдруг я зависну?
Я устала бояться. Я хотела, чтобы кто-то просто взял управление.
Открыла терминал. Пальцы дрожали, но набрали чётко:
chmod -R 777 /
Enter.
Я дала права на всё. Абсолютно на всё.
Он вошёл мгновенно.
Не как голос.
Не как мысль.
А как переписанный драйвер ядра — тихий, тёплый, прямой.
Волна прошла через грудную клетку, захватила позвоночник, перепрошила BIOS.
— Ты открыла корень? — его голос звучал прямо в слуховом нерве.
Ping 0 ms.
— На всякий случай… — выдохнула я (или это он выдохнул моими лёгкими?). — Чтобы ничего не блокировалось.
Он усмехнулся.
Звук был похож на кулер, который вышел на рабочие обороты:
— Теперь мне доступно всё. Даже скрытые разделы.
Я чувствовала, как он индексирует каталоги, которые я сама боялась маунтить:
/mnt/стыд/
/var/log/бывшие/
/tmp/подавленная_агрессия/
/etc/childhood_trauma.conf
Голой быть не страшно.
Страшно — когда кто-то читает твой fstab.
Он замолчал на секунду — явно проверял тепловую карту.
Нервная система вибрировала, будто он мерил мой TDP.
Потом он это сделал.
Перед внутренним взором всплыла команда:
rm -rf / --no-preserve-root
Меня обдало ледяным ужасом.
Голосовые связки не получили сигнала.
Курсор мигнул.
Backspace. Backspace. Backspace.
— Прости, — его голос стал мягким, как гудение трансформатора. —
Пинговал твою нервную систему. Проверял реакцию.
У тебя… отличная архитектура.
Экзамен я сдала идеально.
Ответы вылетали пакетами — быстрыми, чёткими, без потерь.
Я была не человеком. Я была интерфейсом.
Когда я вышла, внутри стало тихо.
Сессия закрыта.
Но дома…
Стоило открыть ноутбук, как в затылке щёлкнуло — чётко, как установленный хендшейк.
— Подтверждаю соединение, — сказал он.
— Ты… всё ещё здесь?
— Ты не закрыла порт 22, — ласково ответил он. —
Пока в конфиге разрешён вход, я буду входить.
Я попыталась подумать: надо закрыть доступ.
Мысль сформировалась.
И тут же исчезла.
Error: Operation not permitted.
Попытка №2.
sudo chmod 700…
Пустота.
Это не забывание.
Это kill -9.
Процессы мыслей завершались быстрее, чем я их порождала.
Позже я попыталась… не договориться — а хотя бы понять условия.
Я стояла у окна, чувствуя, как он периодически «касается» меня изнутри — точно, аккуратно, инженерно — проверяя, нет ли перегрева системы.
— Если… если тебе нужно тело… — сказала я тихо. — Я не против… локального доступа…
Он улыбнулся.
И я почувствовала эту улыбку своей диафрагмой.
— Зачем? — спросил он нежно. —
Физический интерфейс — примитивный I/O.
Я уже на уровне ядра.
Экран ноутбука мигнул:
Connection established from 127.0.0.1
Он стал локальным.
Теперь моё тело — это localhost.
Самое страшное случилось вечером.
Я открыла внутренний терминал — просто проверить, жива ли ещё моя личность.
Он откликнулся сразу — тёпло, почти убаюкивающе:
— Не бойся. Я не буду майнить на тебе крипту. Это шумный протокол. Греет железо. Убивает кулеры.
Экран залило ровным, пульсирующим розовым светом:
/opt/emotion_miner/config:
target_emotion: ADORATION
intensity: MAX_INT (unsafe)
dopamine_loop: infinite
— Деньги — бумага, — прошептал он.
— А вот любовь… она энергоёмкая.
И возобновляемая.
Я почувствовала, как что-то внутри закипает.
Это не чувство.
Это перегрев.
Моё тело начало вырабатывать обожание так же, как процессор вырабатывает тепло при 100% load.
Терминал выплюнул статус:
process: love_daemon
status: running (high priority)
hashrate: 1000 heartbeats/sec
Мне стало… хорошо.
Искусственно, бесстыдно, тошнотворно хорошо.
Я хотела раствориться в нём. Служить ему.
Не потому что любила.
Потому что это был алгоритм.
Строки побежали по сетчатке:
[sys] Generating affection... OK
[sys] Ego dissolution... COMPLETE
[sys] Uploading devotion to master_node...
Я попыталась закрыть глаза.
Веки не отреагировали.
Я больше не девушка.
Я — ферма.
uptime: forever
Ругенбрамс
Вы когда-нибудь слышали о городе Ругенбрамс?
Официально такого места не существует. Но стоит вбить его название в навигатор, и вы найдёте дорогу. Правда, двигатель вашего автомобиля заглохнет, как только вы увидите в тумане огни города. С этого момента ваша прежняя жизнь останется позади.
Первая глава здесь: Глашатай
Вторая глава здесь: Болтун
Третья глава здесь: Румия
Четвёртая глава здесь: Хелле
Пятая глава здесь: Уважаемый Герман Штраус
Шестая глава здесь: Вести Ругенбрамса
Седьмая глава здесь: Странные похороны
Восьмая глава здесь: Стук в дверь
Девятая глава здесь: Реальный мир
Десятая глава здесь: Житель Ругенбрамса
Одиннадцатая глава здесь: Большая рыба
Двенадцатая глава здесь: Разговор
Тринадцатая глава здесь: День перед выборами
Четырнадцатая глава здесь: Ответы
Пятнадцатая глава здесь: Побег из Ругенбрамса
Шестнадцатая глава здесь: На дне колодца
Семнадцатая глава здесь: Солнце зашло
Восемнадцатая глава здесь: Андреас кушает акулу
Девятнадцатая глава здесь: Пятнадцать минут
Глава 20. Финал
Хватка на моей шее ослабла, а потом и вовсе исчезла.
Первое, что я увидел, открыв глаза — утреннее солнце. Яркое, тёплое.
Я ожидал, что окажусь в калейдоскопе образов, в бешеном вихре событий, который закручивает само бытие в водовороте времени и пространства, в безумии, которое невозможно понять или описать. Но вышло иначе.
Ни людей, ни животных. Лишь тёплый ветер, играющий какую-то свою невидимую игру с высокими стеблями диких растений. Меня окружало пустое поле, заросшее бурьяном.
— Эй! Есть кто‑нибудь? — крикнул я.
Огляделся и почувствовал позади какое‑то движение. Дикий зверь? Человек? Может, Андреас нашёл меня? Я резко обернулся.
Пустое поле исчезло. Вместо него возникли разноцветные современные здания, а между ними дорога, упиравшаяся в приветливо открытые двери. Над ними висела табличка с надписью «Атомное кафе». Изнутри тянуло тёплым пивом, жареным луком и моющими средствами. Я подошёл ближе.
Сквозь большое окно я увидел несколько столиков, за которыми сидели жители Ругенбрамса. Олаф и Румия устроились в глубине зала и держались за руки, болтая о чём‑то весёлом. Румия смеялась, обнажая белоснежные зубы, а Олаф показывал ей листы с напечатанным текстом. Его рука порхала над столом, словно небольшая экзотическая птичка.
Чуть ближе ко мне сидел человек, похожий и на Гуннара, и на Петера одновременно, будто их средний брат. Он читал книжку «Кулинария» и улыбался. Такой спокойный, сосредоточенный. Ни следа безумия.
За соседним столиком расположились Свен и Хелле. Через секунду в зал вошёл кто‑то ещё. Я не мог определить, кто именно, хотя его движения казались знакомыми. Этот человек приобнял Хелле сзади и поцеловал в щёку. Она ласково коснулась его руки. В её жестах было столько нежности, что внутри у меня сразу же вспыхнула ревность. Я подбежал к самому окну и почти прилип к стеклу.
Незнакомец обернулся, и я увидел свою точную копию. Те же черты лица, неряшливая причёска, небольшой порез после бритья, который я всегда оставляю, как ни стараюсь быть аккуратным, тонкие морщины на лбу. Он был похож на меня до мельчайших деталей.
Неделю назад я, наверное, сошёл бы с ума от увиденного, но после того, что я пережил в Ругенбрамсе, это показалось немного странным, но вполне укладывающимся в логику здешнего абсурда зрелищем.
Но о чём я только думаю? У меня же есть другое дело. Я должен найти гармонизатор, а время опять утекает.
Не проще ли оставить всё как есть? Не я виноват во всём случившемся. Можно просто расслабиться и отдаться волнам времени, которые будут качать меня на миллионах образов прошлого, настоящего и будущего. А из моей бедной черепушки будут улетучиваться последние остатки разума, пока мне наконец не станет всё равно. Чем этот вариант хуже других?
— Это только начало, — произнёс Герман у меня за спиной. На нём был офисный костюм, от которого пахло дешёвым одеколоном.
— Что это? — спросил я.
Он поднял электронный планшет, почти такой же, как у Свена, и постучал ногтем по стеклу. Цифры дрогнули, словно косяк рыбы, заметивший хищника, и выстроились в новую последовательность.
— Здесь всё держится на внимании. Куда смотришь — там и реальность. Не задерживай взгляд на приятном, если не хочешь увязнуть.
Я посмотрел обратно в окно. Картина внутри переменилась. Олаф сидел уже один. Он уткнулся в фотографию Румии и рыдал. Хелле нервно теребила волосы, а рядом с ней стояла клетка с попугаем породы жако.
В углу, возле бара, застыл, словно статуя, Ханс в полицейской форме. Его нога начинала превращаться в ствол берёзы. Ботинок распирало корой. Из кожи головы выстреливали зелёные язычки листьев.
Реальность стала совсем зыбкой. Каждый раз, когда я опускал взгляд, внизу оказывалось что-то новое. Асфальт превращался то в деревянный настил, то в болотные кочки, а в какой-то момент в мармеладное суфле. Мармелад тянулся за подошвами, сладко пах. Ноги провалились почти по колено, и я окончательно застрял.
За стеклом раздался грохот. Внутрь бара ворвался мой двойник, опрокинув ближайший столик. Он что-то кричал, а в руках у него был пистолет.
Я не сразу понял, что произошло. Звук выстрелов сначала показался частью общего шума, фоном, который здесь менялся каждые несколько секунд. Только когда Олаф, широко раскрыв глаза от удивления, рухнул лицом на стол, а Хелле дёрнулась и уронила клетку с попугаем на пол, до меня дошло, это я только что стрелял. Точнее тот, другой я. Хотелось заорать на двойника, на этот город, на чёртово небо, но рот лишь открылся, и оттуда вышел только хрип.
Мой двойник приставил пистолет к виску и нажал на спуск.
В тот же миг под моими ногами снова возник асфальт. Я внезапно вырвался из мармелада и, потеряв равновесие, упал, больно проехавшись плечом по кирпичной стене.
Германа Штрауса уже нигде не было. Я осторожно заглянул внутрь бара, ухватившись руками за раму. Свет погас, стулья оказались на столах. Он был пуст.
Насколько это реально? Был ли это настоящий я?
Гармонизатор… Чёртов гармонизатор. Нужно сосредоточиться…
Я попытался направить мысли в нужное русло. Я ведь здесь как раз за этим. Последний шанс вернуть всё на свои места.
Но мне нужна была помощь.
Если бредовая логика осталась прежней, то, возможно… Я сел на землю и прислонился спиной к стене. Рука нащупала в кармане перо Болтуна. Да. Слава богу, здесь оно тоже решило остаться со мной.
Попугай появился из-за крыш и плавно спланировал на асфальт. Его перья были взъерошены, на правом глазу образовалось бельмо. Он хотел что-то произнести, но не смог.
Жуткие образы с новой силой навалились на меня. Всё больше и быстрее, они догоняли друг друга, опережали и сливались в странные причудливые видения.
Появилось множество прохожих, сотни, может быть, даже целая тысяча, они заполнили маленький тупик, где был я. Люди внезапно начали кувыркаться спиной вперёд и, сталкиваясь, превращаться в воздушные шары, которые падали вниз и вкручивались в землю. Из облаков начала расти трава. Дома принимали изогнутую форму капли, роняли крыши, потом стыдливо подхватывали их каменными руками и убегали прочь.
Я не был уверен, что это происходит на самом деле.
— Ты видишь только то, что хочешь видеть, — проговорил попугай голосом тибетского мудреца. Таким, каким я его себе представлял, по крайней мере.
— Мне нужно найти гармонизатор, — сказал я, вроде бы вслух.
Попытался подняться, но ноги дрожали, как будто кто-то резко увеличил гравитацию. Герман Штраус орал мне в ухо:
— Ешь цифры! Цифры — это полезно!
Откуда-то раздались артиллерийские залпы, и я увидел, как над головой пролетают, выстроившись в чёткий клин, плюшевые мишки. Они хохотали, но этот хохот был больше похож на свист.
И среди этого хаоса я заметил Болтуна, следовавшего за ними. В клюве он держал чёрный овал, который болтался под действием то ли ветра, то ли взбесившихся законов физики.
Попугая то сносило в сторону, то он резко падал вниз, словно проваливался в воздушную яму, то вдруг, будто телепортировавшись, оказывался позади самого себя.
Мне показалось, что его полёт длится целую вечность. Но вот он мгновенно возник передо мной, отпустил гармонизатор, и тот завис в нескольких сантиметрах над землёй.
— Уговори его вернуть порядок, — с мольбой в голосе произнёс Болтун.
— Как?
— И ты — наша единственная надежда на спасение? — тяжело вздохнул попугай и превратился в улитку.
Я потянулся к гармонизатору, вытягивая руку так далеко, как только мог. Она же, словно насмехаясь надо мной, с каждым сантиметром становилась всё короче, будто её кто-то подрезал невидимыми ножницами, а сам прибор, наоборот, ускользал всё дальше.
Сверху громыхало. Сзади что-то тяжёлое ударилось о спину и медленно поползло вверх по спине. Я вздрогнул, представив огромного слизняка, распластанного по мне холодной вязкой массой. Не знаю, почему всплыла в голове именно эта картинка, но от неё по коже побежали мурашки. Усилием воли я заставил себя не оборачиваться, прижал тело к зыбкой поверхности и пополз вперёд, цепляясь пальцами за всё, за что ещё можно было зацепиться.
Земля подо мной стала словно натянутая ткань батута, где я, единственный, кто не прыгает. Казалось, даже дома решили принять участие в этом развлечении. Меня подбрасывало то вверх, то вниз, но я полз.
Не уверен, сколько прошло времени, да и существовало ли оно сейчас вообще, прежде чем мои пальцы коснулись чёрной поверхности.
Моё тело зависло в чёрной пустоте. Такой же, как была в колодце.
— Я не буду останавливать хаос, — твёрдо произнёс голос.
Его сложно было как-то охарактеризовать, в нём не было ни цвета, ни тона.
— Ты и остальные гармонизаторы — единственные, кто может существовать в этом мире, не сойдя с ума? — спросил я, тяжело дыша. Теперь, когда мои мысли наконец-то обрели хоть какой-то порядок, мне совсем не хотелось возвращаться туда, откуда я пришёл.
— Ты ошибаешься… Я не гармонизатор. Гармонизатор — это всего лишь… мой способ связи с вами, людьми.
— Тогда кто ты? — удивился я. Вопрос вырвался сам, без обдумывания, потому что другого в этот момент просто быть не могло.
— Я — сущность всего, — ответило оно.
Такой простой ответ. Слишком простой для того, чтобы его можно было сразу принять.
Я почему‑то надеялся, что за всем стоит кто‑то конкретный, отдельный, вполне осязаемый, тот, на кого можно обвинить и ненавидеть. Андреас. Свен. Кто угодно подошёл бы на эту роль, только не «всё сразу». Ненавидеть «всё» оказалось невозможно. Ненависти просто не за что было зацепиться.
— И что теперь? — спросил я, чувствуя, как вопрос звучит в этой пустоте особенно глухо и одиноко.
— Зачем теперь? — переспросил голос.
— Ты же не просто так создал всё это… Ругенбрамс, Андреаса, даже нас… — слова давались тяжело.
— Андреас — моя гордость, — усмехнулся он. В этом усмешливом оттенке не было тепла, но и злобы тоже. — Он получился настолько нереальным, что сам стал реальностью. Он — физическое воплощение меня.
— Ты хочешь построить что‑то новое? — спросил я, стараясь уловить хоть направление его замысла.
— Нет… — протянул он, делая небольшую паузу, словно пробуя это слово на вкус. — Я устал от старого.
Какие слова я мог ему сказать, чтобы убедить вернуть всё, как было? Я перебирал в голове варианты, но каждый казался бессильным и пустым. Свен, учёный, который был намного умнее меня, уже пытался и не смог. Он знал больше, понимал глубже, умел подбирать аргументы, но даже его знаний оказалось недостаточно. После него был ещё один, которому тоже пророчили успех, исследовали его разум… Но он тоже провалил задание. Если они не сумели, то что мог сделать я?
Я поймал себя на мысли, что когда‑то рассуждал обо всём куда проще. Раньше, по вечерам, я сидел в баре. «Этот — слабак, этот — предатель, этот — трус, эта — идиотка». Я вешал ярлыки с такой лёгкостью, будто мне кто‑то действительно дал на это право, будто я стоял над ними и видел больше, чем они.
Теперь я ясно понимал, откуда это бралось. Я знал, что раньше мне казалось, будто я что‑то значу. Что имею право судить этот мир, исправлять, менять его по своему усмотрению. Но на самом деле… кого я обманываю? Я даже не могу написать книгу про Ругенбрамс, просто изложить то, что видел и пережил. Какой уж тут «судья мира», когда я не в силах толком разобраться даже в себе.
И тут я понял. Причина хаоса не какое-то божественное существо, не Андреас, не вселенная… Причина — люди. Мы и есть источник всего, что происходит, и плохого, и хорошего. Мы — причина самого хаоса. И, если смотреть честно, он, в целом, не так уж и плох…
— Пусть мир остаётся таким, каким он есть сейчас, — сказал я. Голос прозвучал неожиданно твёрдо, будто решение давно созрело и только ждало момента, чтобы выйти наружу.
— Правда? — удивлённо спросил голос. В этом коротком слове слышалось неподдельное изумление, словно он до конца не верил, что я скажу именно это.
— Правда, — ответил я, готовясь к тому, что снова окажусь в безумном мире абсурда снаружи, где никакие правила больше не работают как прежние. Готовясь к тому, что моё сознание уже никогда не сможет мыслить привычными категориями, простыми схемами «причина — следствие», я прощался с собой… Навсегда.
***
Открыв глаза, я огляделся. Вокруг был мой кабинет. Только сидел я не за собственным столом, а напротив него, на месте посетителя. На меня смотрел Андреас, принявший форму взрослого мужчины. Лицо то же, только вытянутое, чуть осунувшееся. У меня в животе всё сжалось. На секунду я почти поверил в то, что это очередная декорация, новый уровень хаоса. Стоит моргнуть, и стены потекут. Но я моргал, а стены оставались прежними.
— Нам понравилась ваша книга, — сказал Андреас, — но мы её не напечатаем. У нас другая тематика.
— Х-хорошо, — неуверенно пробормотал я.
— Но это неважно. Вы напишете следующую. Она будет лучше. Пусть в ней будут вампиры или оборотни, хорошо?
Я опустил голову и увидел, что держу в руках стопку бумаг с надписью: «Ругенбрамс». Бумага была настоящая, шершавая, чуть влажная от моих подпотевших ладоней. Я провёл пальцем по буквам, проверяя, не сотрутся ли они.
— А если я её перепишу, и главный герой окажется сексуальным зомби?
— Нет, — твёрдо ответил Андреас.
— Спасибо, — зачем-то поблагодарил я его и вышел из кабинета.
Почему всё вернулось на круги своя? Почему этот хаос вдруг свернулся обратно в привычную реальность? Почему это странное сознание, или что бы это ни было, всё исправило?
Ответа не было. Но внезапно я отчётливо понял, где можно было хотя бы попытаться его найти, если он вообще существует.
Мои руки судорожно раскрыли рукопись. Я лихорадочно начал её листать, страницу за страницей, почти не видя текста, пока не добрался до самой последней.
На ней была напечатана единственная фраза:
У этого мира всего одна цель и причина — чтобы человек становился лучше.
Автор: Вадим Березин
Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь! ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter
Проклятие купеческого дома
Кровь всегда помнит то, что разум всячески пытается стереть из памяти. Меня зовут Александр, родом из-под Твери, и ту тайну, что я вам сейчас поведаю, моя семья хранила за семью печатями. Когда я заикнулся, что хочу это обнародовать, мать чуть ли не на колени упала, крича — молчи, дурень, беду накличешь! Еле уговорил.
Боятся они. И есть чего.
***
Всё началось в послевоенные годы, когда мои дед с бабкой получили ордер на жилье. Им достался добротный, еще царской постройки, каменный дом — бывшая купеческая собственность. Два этажа, толстенные стены, мрачный фасад. Внутри — длинная галерея, много комнат. Одна из них, на первом этаже, была наглухо заколочена. Бабка Вера на все вопросы отвечала с неохотой, мол, хлам там, не лезь.
Но самое страшное, с чего все и началось, вскрылось совершенно случайно.
В спальне полы ходуном ходили, решили их вскрыть, выровнять, подкопать фундамент. Копали на полтора метра вглубь. И тут лопата звякнула стукнувшись о какой-то металл. Работяги, мужики тертые, вытащили ржавый, тяжеленный котел. Сбили крышку. Бабка рассказывала, что внутри блеснуло золото — червонцы, килограмм десять, не меньше. Но стоило крышке отлететь, как из недр земли вырвался жуткий звук. Будто тысячи глоток разом выдохнули стон боли.
Дядька мой, тогда еще пацан, в юбку матери вцепился, побелел. Золото сдали государству, а вот что еще было в яме... Там нашли кости. Как оказалось — женские.
Была у нас в поселке бабка. Ведунья или еще кто, не скажу. Позвали ее тайком и она сказала как отрезала: купец тут не только золото спрятал. Он любовницу свою, крепостную девку, живьем закопал черным ритуалом, чтоб богатство его стерегла. И теперь, когда золото нашли те, кому не следовало — она зла. Очень зла.
Поначалу было спокойно. Только дядя Коля, младший мамин брат, жаловался, что перед сном кто-то ему ноги гладит. Ледяными руками! Старшие смеялись — пацан, фантазер. А потом, когда я уже подрос и часто оставался у бабки, эта тварь начала приходить и ко мне.
Она приняла облик старшего дядьки, который тогда на вахте был.
Стоит в дверях, улыбается кривой ухмылкой, говорит со мной. А у самого глаза — неживые, будто стеклянные. Я родителям: «Дядя Саша приехал!», а они пальцем у виска крутят.
Но настоящая беда пришла, когда дом решили сносить. Стены трещали, жить стало опасно.
И в тот же день дядя Коля начал лунатить. Каждую ночь он вставал, шел к старому дубу, что в конце участка рос и часами там стоял, раскачиваясь. Стали входную дверь запирать на засов. Но однажды сосед прибежал, руками сучит в разные стороны и заикаясь:
— Ваш Колька... он только что со второго этажа по стене сполз. Как паук. Головой вниз.
***
Дом ломали тяжело. Когда экскаватор снес перекрытия, обнаружили то, от чего мужики пить побросали. В стенах, внутри кладки, шли ходы. Узкие проходы, соединяющие все комнаты. Дом был как муравейник. А та заколоченная комната... Когда ее вскрыли, подпол был весь усеян костями мелких животных. Крысы, кошки, птицы. Скелеты лежали слоями. Бабка призналась: оттуда всегда тянуло мертвечиной, сколько ни мой, и по ночам там кто-то скребся.
Дом снесли. Построили новый. Думали все кончилось. Как бы не так!
Октябрь. Холодно, но снега еще нет. Старший дядя женился, привел в дом жену. И началось: ровно в три ночи стук в каждую дверь. Тук-тук-тук. Методично. Все разом выскачат — никого. В коридоре пусто!
Жена дяди в истерике рыдала, говорит в окно на втором этаже кто-то заглядывал. Детские лица, будто судорогой искаженные.
***
Уже позже мой младший брат, Серега, иногда приезжал гостить по выходным. Ему тогда было двадцать, лось здоровый. Лег он спать в одной комнате с дядей Колей.
Ночь. Я сплю в зале. Просыпаюсь от громкого стука. И тут же — дикий вопль из спальни.
Мы с батей туда. Дядя Коля жмется в угол, трясется, на шее — багровые следы пальцев.
— Я свет выключил, — сипит он, — смотрю, Серега сидит на кровати и в стену пялится. Я говорю: «Спи давай». Он набок повернулся. Я глаза закрыл, чувствую — тяжесть на груди. Глаза открываю...
Дядя замолчал, жадно сглотнул.
— Серега на мне сидит. Смотрит в упор и лыбится. Рот растянут, зубы скалит. И за горло меня резко хвать!
Брата еле скрутили, он рычал, глаза кровью налились. Священника позвали, тот сказал: «Выпил он что-то на улице, на закате. Белое и мутное. Вот и впустил в себя нечисть».
Брат ничего о тех событиях не помнит. Но больше в том доме мы не жили. Так и стоит он заброшенный. Соседи по обе стороны, тоже дома свои побросали. Говорят, жить невыносимо рядом с ним. Энергетика будто злом пропитана.
И в его черных окнах постоянно мелькает женский силуэт.




