Лежал я в московской больнице в отделении — скажем так, не самом радостном. После реанимации перевели в палату на три койки. Одну койку, значит, я занимал. Другая была свободная. А на третьей дед лежал. И была у него особенность, – в утку не любил ходить, а гадил прямо в одеяло. Юморист. Вонь стояла такая, братцы, что просто атас, как пел Расторгуев.

Ну и стал я почаще выходить в коридор, чтобы проветриться, но был ещё слаб, поэтому садился на скамейку и сидел, прижавшись спиной к отбойной доске на стене.

И ходила по этому коридору одна разговорчивая женщина. Не знаю, сколько ей было на тот момент — дет семьдесят или восемьдесят. Не умею я возраст определять, хоть убейте. Сухонькая такая, аккуратная. С первого взгляда видно — интеллигентка.

Звали её... А вот как звали сейчас и не вспомню.

И она ненавязчиво задала мне пару вопросов. Так и так... разговорились. Было видно, что она добрая.

Долго она мне рассказывала про себя и свою судьбу. За давностью, а было это восемь лет назад, могу упустить детали. Но главное помню. Больно интересный рассказ у неё был.
В общем, её дед работал с Королёвым. Тем самым, который космическую программу СССР отстроил и Гагарина в космос запустил.

Живо она рассказывала, будто жизнь только вчера промелькнула.

"Когда Королёв умер, дед сказал, что космической программе крышка: всё на нём держалось" — сказала она.

С тех пор я часто вспоминаю эту женщину. Вот как бывает. Проходят целые эпохи. На смену героям приходят другие люди. И всё неуловимо проходит, будто и не было человека.
Жизнь несётся... А в ту ли сторону? И та ли эта жизнь, которую мы заслужили? Ох, не уверен.

Точно перевернулся? Сам видел?

«В 50-е годы в Пюхтицком монастыре бедность была ужасная, — рассказывала инокиня Силуана. — Прожить на монастырском питании было немыслимо. Ели картошку с грибной подливкой. Хлеба совсем не было. Почти всем что-то присылали — мне присылать было некому, но Божия Матерь хранила. Я в то время заведовала гостиницей.
Однажды приехал к нам представительный мужчина в кожаной куртке. Я дала ему комнатку, поговорила с ним ласково, принесла поесть — все той же картошки с грибной подливкой. Он пожил два дня, и смотрю — все больше изумляется. Наконец разговорились. Он сказал, что никак не ожидал увидеть здесь такой бедности, даже нищеты. «Я всегда хотел помогать храмам. Очень хочу помочь вашей обители, сердце разрывается, когда увидел, как вы живете. У меня сейчас совсем мало денег с собой, да и вырвался я сюда каким-то чудом — нужно опять на работу, и не знаю, смогу ли скоро приехать к вам».
Оставил он мне адрес и телефон свой и сказал, чтобы, если буду в Москве, обязательно заехала к нему. Я его поблагодарила и дала адрес одного бедного священника, который жил тогда с женой на 250 рублей в месяц (это старыми деньгами), попросив помочь ему.
Через месяц меня отпустили в Москву по благословению игуменьи. Приехала, отыскала адрес, который он мне оставил. Вижу огромный забор, у забора привратник. Спрашивает у меня: «Вы к кому?» Я назвала фамилию. Он пропустил и сказал: «Вас ждут». Я иду, и все больше удивляюсь. В глубине двора — особняк. Звоню. Открыл хозяин, тот самый человек, который приезжал к нам. Как обрадовался! Повел меня наверх, на второй этаж. Захожу в кабинет его и вижу: на столе лежит открытый том «Добротолюбия», в углу — шкаф с открытыми створками, за которыми стоят образа. Пригласил женщину, чтобы она все приготовила. Перед отъездом дал мне конверт и сказал: «Здесь пять». Я думала, что 500 рублей, а оказалось, что 5 тысяч рублей. Какая это была помощь для нас!
Прошло много времени. И вот снова приезжает мой знакомый (а это был академик Королев). Сидим в моей келье и пьем чай. Он благодарит меня: «Вы знаете, я благодаря вам нашел настоящего друга и пастыря: тот бедный священник, о котором вы говорили. Я ему сразу, по приезде в Москву, послал тысячурублей и пригласил приехать ко мне. Он приехал, так благодарил, говорил, что был в отчаянии, так голодали с женой — хотел даже бросить приход. Потом всегда, когда приезжал в Москву, останавливался у нас и жил…».

Христос Воскресе, братья и сёстры!