Вот он, русский мужик. Не ноет, не бежит, не мечется. Стоит на своем, как прадеды стояли. Такие и страну держат
В серой зоне, в одном из сел Кореневского района, живет дед. Не просто живет – стоит, как дуб у крыльца. Война вокруг, мороз трещит, а он выходит встречать военных в одном полотенце, сапогах и с фонарем на голове.
"Хохлы были, наши пришли... А мне куда? Это моя земля, мой дом", – говорит дед.
Огниво: им не понять
Зажимая рукой дырку на правом бедре Даг Доэрти с остервенением жал на спусковой крючок пистолета. Выпущенные им пули летели в приближающийся в темноте силуэт, но ни одна так и не угодила в цель. А ведь чёрт побери ирландец был отличным стрелком! Всё дело в том, что Даг Доэрти по прозвищу Мельница до ужаса боялся приближающегося к нему человека…
А всё эти самодовольные идиоты итальяшки на которых он проработал почти девять лет! Говорил же он дону Скварчалупи, что не надо брать к ним чужаков. И его одного было более чем достаточно. Так нет, тот заладил: «Герой войны, офицер, настоящий ветеран, не то что наши головорезы! Типа он в пятнадцатом с кайзером в Европе воевал! На него положиться можно». Ну что положился?
Сначала Огниво расправился с боевиками Скварчалупи. Гвидо и Риккардо он пристрелил прямо в машине. Франческо перерезал горло на толчке, а Лоренцо получил пожарный топор в голову. Леонардо, Николо и Карло погибли в своём подвале. Граната залетела прямиком в оконце разбив стекло. Потом наступила очередь капо: Джузеппе, Сальваторе, Эмануэле. Первого сбил автомобиль, второй получил заряд дроби в грудь (зрелище уж поверьте было отвратное), третий… выпал в окно.
Огниво не торопясь шёл к Доэрти в своём темно-зелёном плаще, в широкополой шляпе и безукоризненно белой рубашке с чёрным галстуком. Несмотря на непогоду и моросящий дождик обувь его было начищена до блеска.
Какое-то безразличие овладело ирландцем и страх неожиданно пропал. Улетучился в неизвестном направлении. Огниво (какое-то дурацкое прозвище) и правда решалой оказался отличным. Ему было плевать в кого стрелять. Немцам, китайцам, чёрным, даже землякам Доэрти этот малый был не по зубам. Никаких осечек вообще не было после него оставались одни трупы. Это и правда было не похоже на гангстерские разборки к которым все уже привыкли. Скорее на военные операции. Скварчалупи был доволен, доходы росли. Люди дона забрали себе Рыбный рынок, Ремонтные доки, под их контроль перешли территории с 4-й по 8-ю улицу. А у Доэрти при виде Огнива волосы на затылке вставали дыбом. Ирландец переметнувшийся к итальянцам повидал всякое, но заваленное трупами подпольное казино видел впервые. И ведь у каждого мертвеца при себе было оружие…
Хоть бы одна полицейская машина мимо проезжала. Вот где копы когда они нужны? Отбросив в сторону бесполезный пистолет Доэрти выдохнул из рта плотное облачко пара.
А потом всё закончилось. И ведь из-за чего начались неприятности? Курам на смех! Огниво пожалел какую-то старуху и её одноногого сынка-инвалида. Да какие уж тут шутки! Те упорствовали и не хотели переезжать с нужной семье фермы. Фермы, через которую вот-вот должна была пройти федеральная трасса. Дон отправил туда Джузеппе с его головорезами, те немножко пошумели и вроде бы всё решили. Бабка правда в процессе отдала богу душу, а сынку руки переломали. Кто-то из ребят даже на память прихватил медали, ордена жалкого инвалида, дурачились с ними, цепляли куда ни попадя. Что тут началось… Огниво словно с цепи сорвался. Он начал войну из-за абсолютно незнакомых ему людей! Да они даже не были русскому земляками!
Смерть дона и парочки его телохранителей до сих пор не укладывалась в голове ирландца. Да, они с Моретти опоздали из-за аварии на пересечении Двенадцатой и Седьмой, но вряд ли им удалось бы спасти Скварчалупи от падения на него водонапорной башни.
«Это конец», - подумал Доэрти взглянув на валявшихся рядом с ним в переулке братьев Моретти. Кровь изрешечённых пулями итальяшек смешалась с его кровью из раны на бедре. Та толчками выплёскивалась наружу, наплевав на все попытки её остановить.
Всё этот чёртов Крюкофф со своими принципами. Стольких мерзавцев отправил на тот свет, а взбеленился из-за какой-то ерунды. Что ему эти не стоящие ни гроша железки? На любом блошином рынке их можно купить целое ведро!
Томпсон хищно уставился на Дага Доэрти. Мрачная физиономия русского удерживающего в руках оружие казалось вообще не выражала никаких чувств и эмоций. Но ведь этого просто не могло быть! – хотелось закричать на всю улицу ирландцу, но сил уже не осталось.
- Почему? – сглотнув слюну уже синими губами задал русскому мучавший его вопрос ирландец. – Что в этих медалях особенного?
- Всё. Тебе не понять, - раздалось в ответ.
Последнее, что увидел Доэрти перед тем как тяжёлая пуля разнесла вдребезги его голову это яркая вспышка света на конце воронёного ствола пистолета-пулемёта…
Появился канал в телеграме там выкладывать рассказы буду рандомно всех приглашаю.
Страничка ВК здесь
Канал на дзене тут
Эльфийский дом на основе бескаркасного ангара
Если добавить декоративные элементы, бескаркасный ангар можно превратить в дом в эльфийском стиле
Возможно использование самых разных материалов для реализации подобного дизайна - в зависимости от бюджета и задач в каждом случае (фрезеровка или ковка узоров либо бетонное литьё или иные варианты)
Хотя, поскольку элемент декора напоминает кокошник, можно сказать, что дом в русском стиле
Например на основе такого бескаркасного ангара (Quonset house)
Прекрасно смотрятся рядом с более доступными домами на основе Биг Бегов:
ВРЕМЕНА НЫНЧЕ НОВЫЕ, ДА НРАВЫ СТАРЫЕ
Из книги «А. П. Чехов в воспоминаниях современников»
…Странное существо — русский человек! — сказал Чехов однажды. — В нем, как в решете, ничего не задерживается. В юности он жадно наполняет душу всем, что под руку попало, а после тридцати лет в нем остается какой-то серый хлам. Чтобы хорошо жить, по-человечески — надо же работать! Работать с любовью, с верой. А у нас не умеют этого. Архитектор, выстроив два-три приличных дома, садится играть в карты, играет всю жизнь или же торчит за кулисами театра. Доктор, если он имеет практику, перестает следить за наукой, ничего, кроме «Новостей терапии», не читает и в сорок лет серьезно убежден, что все болезни — простудного происхождения. Я не встречал ни одного чиновника, который хоть немножко понимал бы значение своей работы: обыкновенно он сидит в столице или губернском городе, сочиняет бумаги и посылает их в Змиев и Сморгонь для исполнения. А кого эти бумаги лишат свободы движения в Змиеве и Сморгони, — об этом чиновник думает так же мало, как атеист о мучениях ада. Сделав себе имя удачной защитой, адвокат уже перестает заботиться о защите правды, а защищает только право собственности, играет на скачках, ест устриц и изображает собой тонкого знатока всех искусств. Актер, сыгравши сносно две-три роли, уже не учит больше ролей, а надевает цилиндр и думает, что он гений. Вся Россия — страна каких-то жадных и ленивых людей: они ужасно много едят, пьют, любят спать днем и во сне храпят. Женятся они для порядка в доме, а любовниц заводят для престижа в обществе. Психология у них — собачья: бьют их — они тихонько повизгивают и прячутся по своим конурам, ласкают — они ложатся на спину, лапки кверху и виляют хвостиками…
Тоскливое и холодное презрение звучало в этих словах. Но, презирая, он сожалел, и когда, бывало, при нем ругнешь кого-нибудь, Антон Павлович сейчас же вступится:
— Ну, зачем вы? Он же старик, ему же семьдесят лет…
Или:
— Он же ведь еще молодой, это же по глупости…
И, когда он говорил так, — я не видел на его лице брезгливости…
В юности пошлость кажется только забавной и ничтожной, но понемногу она окружает человека, своим серым туманом пропитывает мозг и кровь его, как яд и угар, и человек становится похож на старую вывеску, изъеденную ржавчиной: как будто что-то изображено на ней, а что? — не разберешь.
<…>
Никто не понимал так ясно и тонко, как Антон Чехов, трагизм мелочей жизни, никто до него не умел так беспощадно правдиво нарисовать людям позорную и тоскливую картину их жизни в тусклом хаосе мещанской обыденщины.
<…>
Читая рассказы Антона Чехова, чувствуешь себя точно в грустный день поздней осени, когда воздух так прозрачен и в нем резко очерчены голые деревья, тесные дома, серенькие люди. Все так странно — одиноко, неподвижно и бессильно. Углубленные синие дали — пустынны и, сливаясь с бледным небом, дышат тоскливым холодом на землю, покрытую мерзлой грязью. Ум автора, как осеннее солнце, с жестокой ясностью освещает избитые дороги, кривые улицы, тесные и грязные дома, в которых задыхаются от скуки и лени маленькие жалкие люди, наполняя дома свои неосмысленной, полусонной суетой. Вот тревожно, как серая мышь, шмыгает «Душечка» — милая, кроткая женщина, которая так рабски, так много умеет любить. Ее можно ударить по щеке, и она даже застонать громко не посмеет, кроткая раба. Рядом с ней грустно стоит Ольга из «Трех сестер»: она тоже много любит и безропотно подчиняется капризам развратной и пошлой жены своего лентяя брата, на ее глазах ломается жизнь ее сестер, а она плачет и никому ничем не может помочь, и ни одного живого, сильного слова протеста против пошлости нет в ее груди.
Вот слезоточивая Раневская и другие бывшие хозяева «Вишневого сада» — эгоистичные, как дети, и дряблые, как старики. Они опоздали вовремя умереть и ноют, ничего не видя вокруг себя, ничего не понимая, — паразиты, лишенные силы снова присосаться к жизни. Дрянненький студент Трофимов красно говорит о необходимости работать и — бездельничает, от скуки развлекаясь глупым издевательством над Варей, работающей не покладая рук для благополучия бездельников.
Вершинин мечтает о том, как хороша будет жизнь через триста лет, и живет, не замечая, что около него все разлагается, что на его глазах Соленый от скуки и по глупости готов убить жалкого барона Тузенбаха.
Проходит перед глазами бесчисленная вереница рабов и рабынь своей любви, своей глупости и лени, своей жадности к благам земли; идут рабы темного страха пред жизнью, идут в смутной тревоге и наполняют жизнь бессвязными речами о будущем, чувствуя, что в настоящем — нет им места…
Иногда в их серой массе раздается выстрел, это Иванов или Треплев догадались, что им нужно сделать, и — умерли.
Многие из них красиво мечтают о том, как хороша будет жизнь через двести лет, и никому не приходит в голову простой вопрос: да кто же сделает ее хорошей, если мы будем только мечтать?
Мимо всей этой скучной, серой толпы бессильных людей прошел большой, умный, ко всему внимательный человек, посмотрел он на этих скучных жителей своей родины и с грустной улыбкой, тоном мягкого, но глубокого упрека, с безнадежной тоской на лице и в груди, красивым искренним голосом сказал:
— Скверно вы живете, господа!
«А.П.Чехов в воспоминаниях современников». Читать книгу полностью: http://lib.ru/LITRA/CHEHOW/vosp.txt
Это счастье – Русским воздухом дышать!
Сколько лет рядим да судим.
Что кричать, о чём блажить?
Тихо спросишь: Жить-то будем?
Я отвечу: Будем жить!
Будем жить, врагам на зависть,
Что их тьма, когда нас – рать?!
Духа огненную завязь
В нас не выжечь, не попрать!
Пусть тоска порою душит,
Пусть на сердце боль горчит,
Будем жить, покуда в душах
Слово вещее звучит!
Будем жить - назло напастям
И стремленью разрушать,
Потому что это счастье –
Русским воздухом дышать!
Тезан "Эмигрант"
Помяни мя, скитальца, Россия.
Я давно не ношу аксельбант
И губами от ветра сухими
Ты спроси: “Как живешь эмигрант ?”.
Путь мой был и тернист и околен
Околесицей троп и ветров.
В перезвоне твоих колоколен
Нахожу я спасенье и кров.
В том набате обмеряна память,
В том напеве мой предок почил
И венчала ковровая паперть,
А теперь, что же я сохранил ?
Ничего, кроме спора до хрипа,
Кроме вырезок старых газет,
Фотографий, где старые липы
Оброняют в пруды желтый цвет.
Только часто наитьем ребенка
Я ловлю с детства милую речь,
Напрягая струной перепонки,
Чтобы душу свою уберечь.
Весь Париж, где гуляют сирены,
Весь Шанхай в полуночных огнях
Я отдал бы за ветку сирени,
Что цветет в твоих вешних садах.
Разливаяся белою пеной
Мы из Крыма наметили бег.
Золотые погоны измены
Позлатили наш Ноев ковчег.
И качаясь на волнах потопа,
Мы топили сиреневый май,
Опускаясь до жизни холопа,
Поминали потерянный рай.
От милордов до нищих и ниже,
Поднимаясь и падая вновь,
В кабаках и притонах Парижа
Мы меняли купюры за кровь.
Кровь, добытую в реве атаки,
Где горячий от водки язык
Разливал необузданно накипь
Через горло в задавленный крик.
Опускались холодные хлопья
На распоротый сталью живот
И глаза мужика исподлобья
Источали не слезы, а лед.
Где на цепи раскованным гоном
Налетал вороньём эскадрон
И ложились на землю погоны,
Как подкошенный косами лен.
И уверенный в истине каждый,
Так что в схватке не дёрнется бровь,
Заливали мы в глотки от жажды
Голубую и черную кровь !
Мы в себе русский дух убивали.
Будет так - новый мир, исполать !
Мы Россию навек потеряли,
Чтоб себя на чужбине распять.
И справляя по прошлому тризну,
И неся через годы свой грех,
Я не знаю, кто прав, но Отчизна
Не простила ни нас и ни тех.
Помяни мя, скитальца Россия.
Мне никак от тебя не уйти.
И губами от ветра сухими
Я шепчу: “ Помяни и прости”.
ПоРАДуем ПриРОДу, РОДа с РАДой?
Эффектом 100-й обезьяны,
Эффектом 100-го барана
Полна истории ПОЛЯНА,
А правильнее - ПОЛЕ БРАНИ...
Продвинем Вирусную Правду
Хотя бы сотней перепостов?
ПоРАДуем ПриРОДу, РОДа с РАДой
СУРовым РУСским Духа ростом?
Чтоб БелоСветной Жизни ви-РУС
Проклюнулся в Душе и вырос!