ЧУЖИЕ СТУЛЬЯ. Перед сном как раз то
Берегите тех, кого вы любите
Берегите тех, кого вы любите
В лес Казимир шел без опасений, отчего-то даже не сомневаясь в простых Елисеевских правилах “лес — хороший, он проведет”. Пока брел сквозь чащу, задумался, что в чужое проклятие он поверил быстрее, чем в собственную болезнь. Может, потому что видел своими глазами — и яблоко высохшее, и выжившего после смертельного удара Елисея. А у него самого всего лишь безликие буквы диагноза. Ни симптомов пока нет — ничего. Он и проверяться пошел только потому, что случайно увидел результаты исследования матери и узнал, что его другой дед от этой болезни умер. Маме, к счастью, не передалось. Дементьев был уверен, что и ему ничего не грозит. Так, для успокоения души решил сходить. А вышло все совсем по-другому. Весь покой навсегда сгинул.
В темноте проступил свет от костра. Казимир услышал голос. Как будто его сон и первая встреча с Елисеем смешались воедино. Медленно подошел ближе, прислушиваясь. В этот раз голос звучал иначе — тягуче-неторопливо, напевно и немного скорбно. В словах было что-то неуловимо знакомое. Елисей его не видел — он сидел у костра спиной к Казимиру. В темноте и отблесках пламени старая изба выглядела мертвой, еще больше похожей на склеп, чем на жилище человека.
Дементьев выключил фонарь и тихо подошел поближе. Прислушался… и узнал песню из его книги. Когда он ее писал, в мыслях она звучала иначе. В книге ее прочитал воин на стенах старого храма — давно забытую и утерянную во времени. Елисей дал ей голос — тихий, пронзительный и тревожный. В ней звучала неотвратимость, которая отдавалась нехорошим предчувствием.
Когда тишина поглотила последние слова песни, Казимир подошел к костру. Елисей тут же обернулся. На его лице Дементьев увидел одновременно и радость, и испуг. Отшельник быстро поднялся на ноги.
— Ты зачем здесь? — отрывисто спросил он. — Сюда опасное идет. Тебе нужно уехать.
Казимир внимательно на него посмотрел. Что-то неуловимо поменялось. И дело было точно не в том, что отшельник наконец надел нормальную обувь вместо портянок.
— Я же обещал приехать, — он пожал плечами, посмотрел на аккуратно зашитую дыру на балахоне и поднял взгляд на лицо Елисея. — Опасное?
Черный рисунок на лице был другой. В прошлый раз это были просто полосы, как будто пальцами в саже от лба до щек провел. Теперь в темных линиях угадывался узор. На концах кос появились подвески из кости.
— Сюда огонь идет, — тихо ответил Елисей. — Слишком много его. Не могу остановить. Тебе уехать надо. Скоро здесь ничего не будет.
Дементьев нахмурился. Запах гари накрыл все тяжелым облаком, поэтому в слова Елисея легко верилось. Но что-то все равно было не так. Он обвел взглядом обитель отшельника — насколько позволял трепещущий свет пламени. Только сейчас заметил, что на ступенях крыльца расставлены деревянные фигурки, которые он уже видел в доме. Подножия идолов были украшены травами и цветами — словно Елисей пытался придать ветхой обстановке нотку некой торжественности… В голове Казимира промелькнула недобрая догадка.
— Если лесной пожар подойдет к деревне, местных эвакуируют, — произнес он. — Ты, наконец, освободишься. Но ты сказал, что пытался остановить огонь. Зачем?
Елисей светло улыбнулся и сел обратно к костру.
— Я же защищать их должен. Но тот огонь мне не под силу, — отшельник дотронулся ладонью до пламени — как зверя погладил. — Такой меня слушается. Там больше. Когда его почувствовал… Когда понял, что здесь все сгорит, я тоже прочитал свое имя. Которое забыл. Оно как чужое. Пробовал что-то еще вспомнить. Все как углем замазали. Только лес этот и помню. Больше ничего.
Слова Елисея расставили все по своим местам. В изменившейся обстановке Дементьев наконец увидел горький смысл — отшельник все украсил к завершению своего пути.
— Ты не собираешься никуда уходить, — утвердительно произнес Казимир. — Даже если сможешь.
— Я не знаю, что будет. Со мной. Когда все уйдут. Кем я стану, во что превращусь. Может, сразу в скелет? — Елисей посмотрел на него и невесело улыбнулся. — Может, умру.
— А если ты станешь живым? Как до своего проклятья.
Елисей отвел взгляд. Снова коснулся огня. Языки пламени ластились к ладони, не обжигая.
— Зачем я там? — после молчания ответил он. — Ничего не помню, ничего не знаю. Там все незнакомое. Там я для всех сумасшедший. Из этой клетки в другую не хочу. Мне отсюда некуда идти.
В словах отшельника была своя правда. Дементьев сразу и не нашелся, что возразить. Когда он хотел помочь, он думал только о том, как его освободить, а не о том, что будет дальше. Если Елисей выживет, угодит прямиком в дурку. А пытаться вылечить таких, как он — только еще больше калечить. Особенно, если силами бесплатной медицины.
— А ты сам чего бы хотел? — спросил Казимир. — Я вижу, что ты тут уже приготовился, но, допустим, твое проклятье просто исчезнет. Куда бы ты хотел пойти или что делать?
— Разве это важно? — отшельник обернулся. — Я хочу освободиться. Мне немного страшно. Но я рад, что все закончится.
Казимир глубоко задумался. С одной стороны, все могло действительно просто закончиться, когда деревенских эвакуируют. Елисей мог рассыпаться в прах, превратиться в скелет или просто в труп. С другой — он мог остаться живым и сгореть в лесном пожаре, и вот это было бы куда страшнее, чем смерть из-за освобождения от проклятия. От тяжелых мыслей его отвлек треск веток в темноте. Он посмотрел в сторону, откуда шел звук, и через пару мгновений его окатило неприятным холодком — к огню бодро выскочил медвежонок. Первой и естественной реакцией было схватить Елисея и укрыться в доме, пока не появилась медведица и не разорвала их обоих. Дементьев даже дернулся, но отшельник словно в ответ на его суматошные мысли посмотрел на него.
— Ты не бойся. Они тебе не навредят. Огонь идет, они и бегут. Туда, где безопасно.
Елисея появление маленького зверя ничуть не смутило. Наоборот, на лице как будто бы отразилось узнавание. Казимир нечеловеческим усилием воли заставил себя остаться на месте. Лес хороший, звери, видимо, тоже хорошие и не рвут людей. Пока он внушал себе эту мысль, снова хрустнули ветки, и из черноты к ним, тяжело ступая, вышла медведица. В этот раз остаться на месте было еще сложнее. Инстинкт самосохранения требовал бежать в дом. Сердце бешено колотилось. А странный Елисеевский лес опять показывал ему картины, не совместимые с реальностью, которую знал Дементьев. Отшельник держал на руках медвежонка, словно большую игрушку, а медведица вместо того, чтобы отгрызть человеку голову, всего лишь подошла к нему и шумно обнюхала. Казимир чувствовал резкий и специфический запах зверя, смотрел и с трудом верил своим глазам. Елисей выпустил звереныша и откинулся назад — прямо на медведицу. Та в ответ лишь выдохнула.
— Она на сук напоролась, — сказал отшельник. — Плохая рана была. Она ко мне пришла, ей же умирать никак нельзя.
Он развернулся к ней, и его лицо оказалось прямо напротив морды. Казимир на мгновение подумал, что все, чудеса закончились, но медведица не проявляла агрессии, а Елисей потрепал ее по боку, где шерсть заметно короче была.
— Ну вот, все заросло, — отшельник улыбнулся и погладил ее по косматой морде. — Уходите. Уходите отсюда быстрее.
Медведица послушно протопала мимо Дементьева — словно тот и не человек вовсе, а так, пенек лесной — и скрылась в черноте среди деревьев. За ней шустро припустил и медвежонок. А Казимир ощущал себя именно пеньком — на деревянных ногах дошел до крыльца и сел на ступени.
— У тебя всегда… — он запнулся, все еще с трудом собирая мысли в слова, — такое взаимопонимание с ними было? Ну и с другими дикими зверями.
— Да. Они добры ко мне. Тоже защищают меня, как и лес, — Елисей поворошил костер обугленной веткой, и пламя разгорелось ярче. — Много лет назад здесь человек один жил. Плохой очень. Он с другими ко мне пришел. Со злом, хотя и знали, что убить меня не могут. Тогда из леса стая волков выбежала. Окружили меня. Защищали. Так людям и пришлось уйти и больше не приходить. Волки всех отгоняли. Я мог заснуть на много дней, а они охраняли. Они давно здесь жили. Тоже ушли от пожара. И тебе нужно уходить.
Казимир в упор посмотрел на отшельника. Мысли еще раз тяжело провернулись в сознании. Сквозь них проступило решение — самое простое и, пожалуй, правильное. Елисей хоть и диковатый, но не агрессивный, на людей не бросается. Книги читает, песню его запомнил, значит не совсем умственно отсталый. За пару лет, может, придет в себя и адаптируется, а у него немного времени есть в запасе. Про болезнь, если придется, он ему потом скажет. Сначала надо с одной смертью разобраться, а потом уже вторую вспоминать.
— Если с тобой все будет в порядке, поедешь со мной в Москву? Познакомлю тебя с новым миром, — Дементьев пошарил в кармане ветровки и вытащил телефон. — Иди сюда, покажу тебе кое-что.
На лице Елисея отразилось искреннее изумление. Он не ответил, но молча подошел и сел рядом. Казимир нашел фото из музея и показал ему.
— Это ты. Елисей Романовский. До того, как здесь оказался. Мало времени было, я не успел толком ничего узнать, только фотографию старую нашел в музее.
Дементьев говорил и поглядывал, как отшельник смотрел на другого себя, такого же забытого и утерянного во времени, как песня из книги. Елисей держал его телефон, а руки у него подрагивали.
— Зачем тебе? — наконец, спросил он. — Так помогать.
— А почему нет? Не все же такие, как ваша Серафима, или как тот уродец, который тебе проклятие передал. Да и сейчас в мире столько интересного появилось, что я бы на твоем месте хорошенько подумал. Я один живу, так что не помешаешь, — Казимир помолчал и добавил с беззлобной усмешкой. — А еще у меня дома очень много книг.
Елисей поднял голову и вернул ему телефон.
— Но тебе все равно сначала нужно уехать.
— Сразу вместе уедем, — возразил Дементьев. — Последними. Ты же знаешь, где эти границы проходят? Знаешь. Пойдешь следом за мной. На расстоянии. А там… Там должно все хорошо быть.
Сказал, а предрассветную тишину словно наперекор вспорол звук сирены. Елисей вздрогнул и вопросительно на него посмотрел. Казимир нахмурился.
— Спасатели, наверное, приехали, — отозвался он. — Людей эвакуировать. Пойдем к деревне. Как всех вывезут, тоже уедем.
Елисей молча кивнул и поднялся с крыльца. Когда подошли к деревьям, он обернулся — в последний раз посмотреть на свой дом, ставший его тюрьмой почти на век.
Разбуженная деревня гудела разноглосьем. Вдоль дороги выстроились три автобуса для эвакуации. К ним неохотно подтягивались люди с сумками. По другую сторону грунтовки стояла “газель” с опознавательными знаками МЧС, нагоняла тревогу синими вспышками.
Казимир смотрел на деревенских, слушал их причитания — “да как же это?”, “да за что?”. Он понимал, что страшно остаться без всего. Потерять и дом, и часть жизни. Но не мог найти сочувствия — не получалось, когда из-за них рядом стоял Елисей.
Они держались поодаль. Один раз к ним подошел спасатель и потребовал, чтобы прошли к автобусам, на что Дементьев ответил, что они сами уедут. И на “форестер” показал. На этом разговор закончился. А потом еще бабушка Серафима пришла. В Елисея взглядом вцепилась.
— Ты как же это допустил? — злым шепотом спросила она. — Беду должен отводить, а ты!
Отшельник молчал. Вместо него ответил Казимир.
— Не все беды можно отвести.
— Не зря ты проклят! — она перевела взгляд на Дементьева. — И ты тоже.
— Да все мы прокляты, бабуль, кто чем, — Казимир шагнул в сторону, вставая между ней и Елисеем. — Вы бы лучше на автобус поторопились, пока он он не уехал. А то никакие проклятия не помогут.
Серафима обожгла его недобрым взглядом и ушла. А Елисей вдруг дотронулся до его волос — как будто застрявшие сосновые иголки или налипшую паутину вытащил. Но Дементьев был готов поклясться, что с ладони отшельника на землю ссыпался такой же черный песок, как от истлевшего яблока.
Когда скорбная вереница потянулась к выезду, Казимир подошел к машине.
— Огонь уже совсем рядом, — тихо произнес Елисей, но это и так чувствовалось.
В брошенной деревне повисла гиблая, напитанная едким дымом тишина. Где-то вдалеке поскрипывала дверь калитки или сарая. Протяжно замычала корова. Может, тоже чувствовала, что сюда идет. Сейчас Казимиру стало по-настоящему не по себе. В новостных сводках все совсем иначе. Буквы и цифры на экране, монотонный голос диктора, спешащего переключиться от тревожных тем. Вживую все страшнее.
Он сел в машину и медленно поехал к выезду. В зеркало заднего вида посматривал, как на расстоянии за ним шел Елисей. Ждал не то знака, не то чуда.
Дождался — беды. Даже отсюда он увидел испуг на лице Елисея. Отшельник замер на дороге и прижал руки к груди. Казимир вышел из машины и быстро подошел к нему.
— Не могу, — испуганно прошептал Елисей. — Кто-то остался. Не пускает. Не могу уйти.
— Да как это? — неверяще переспросил Дементьев. — Всех же эвакуировали.
— Нет. Кто-то еще здесь.
Он выругался. Вспомнил, как искали Василия — того самого ветерана, который на него с ножом бросился. Думал, что нашли и привели. Оказалось, что нет.
— Уезжай, — попросил Елисей.
— Да какое еще уезжай? Я его найду и вытащу отсюда.
Отшельник покачал головой.
— Не успеешь, — он показал на столб дыма у самой деревни. — Огонь уже здесь. Скоро все гореть будет. Уезжай, пока дорога свободна.
— А тебя оставить?!
— По другому нельзя.
Казимир лихорадочно соображал, что делать. Все и так было не очень хорошо, но вдруг стало совершенно невыносимо.
— Ладно. Мне это нихера не нравится, но ладно. Ты говорил, что здесь озеро есть?
Елисей кивнул.
— Где оно?
— В ту сторону, — он показал рукой. — Совсем рядом.
— Стой здесь, — велел Дементьев, а сам метнулся обратно к машине.
Вытащил из сумки запасную футболку и вернулся.
— Иди к озеру и жди там, — он вложил в руки отшельника футболку. — Намочи и дыши только через сырую ткань. И не вздумай никого искать. Просто сиди возле воды или в воде, пока огонь не пройдет. Держись ближе к земле.
Он судорожно перебирал знания, как вести себя при пожаре, и понимал, насколько все глупо и страшно. И что последняя искра надежды на что-то хорошее растворилась в рокоте подступающей стихии.
— Уезжай, — глухо повторил Елисей и, не дожидаясь ответа, пошел куда-то.
Казимир надеялся, что к озеру.
— Я завтра вернусь, — крикнул он вслед.
Отшельник ему не ответил. Дементьев вернулся к машине. Зло хлопнул дверью и нехотя поехал в сторону магистральной дороги — до ближайшего места, где можно будет остановиться и ждать. Чего ждать — сам не знал. Он даже толком не знал, сколько такой пожар будет бушевать. Может, и не один день. Как только добрался до условно-безопасного места, съехал на обочину. Поискал в интернете. Ответы разнились — леса могли гореть и несколько дней, и пару недель. На душе так тяжело было, как будто камень повесили, а он прямо в ад тянул. Если тот существовал где-то еще, кроме как в нескольких километрах отсюда.
Казимир доехал до ближайшего населенного пункта. Не такой глухомани, как Гарваново, которого больше не было. Здесь и заправка неподалеку нашлась, и забегаловка, где он сигареты купил. Свои слишком быстро закончились. Он не находил себе места. Отклонял звонки, не отвечал на сообщения. Отцу только ответил — тому уже и пожаловались на бедственное положение, и про него заодно сообщили.
— Ты с ума сошел?! А если бы там там сгорел? — набросился отец.
— Ну раз ответил, значил не сгорел, — огрызнулся Казимир и сбросил.
Ночью он долго смотрел на алое зарево над Гарвановом. В машине бездумно полистал ленту на телефоне. В Москве обещали уменьшение смога и неделю дождей. Открыл почту и невольно вздрогнул — у него спрашивали разрешение на запись полноценной песни из стихов в последней книге. А он ее уже слышал, другой не надо. Казимир так и заснул с телефоном в руках — на несколько часов без тревожных сновидений.
Он проснулся рассвете, словно чья-то рука из сна резко выдернула. Открыл глаза — вокруг плотная, желтоватая завеса дыма. Даже небо заволокло. Все как в тумане или злом мороке. Сверху медленно, закручиваясь по спирали, падали черные хлопья. Дементьев выбрался из внедорожника и присмотрелся. Ему на ладонь мягко упал холодный и хрупкий пепел. Стоило дотронуться, рассыпался на ладони золой. Казимир сел обратно в машину, хлебнул теплой воды из бутылки. Остатки вылил на еще одну футболку и завязал вокруг лица. Уже здесь тяжело дышалось. Что творилось в деревне — сложно даже представлять.
Он завел двигатель.
— Ну давай, дружище, выручай. Без тебя я никак не справлюсь.
Чем ближе он подъезжал, тем плотнее становился дым. Лесной пожар дальше пошел, а здесь все чадило и догорало. Любой здравомыслящий человек не сунулся бы в еще горящий лес, но это здравомыслящий, а Казимиру терять особо нечего. У него страх перед смертью давно притупился. Он только надеялся, что дорогу не завалило. Но если и так — пешком пойдет. Сколько сможет.
Он съехал на дорогу в Гарваново. По обе стороны дымились и пламенели огоньками черные стволы деревьев. По ним плясал еще живой огонь. Сбоку с раскатистым треском упала ветка. Внизу сразу ярче вспыхнуло. Воздух от жара дрожал маревом, а в машине вообще раскалился. Дементьев словно по преисподней ехал, пробираясь куда-то, где живых быть не должно.
Лес горел и говорил — потрескивал, стонал и сыпал искрами. Тонкие обугленные сосны в любой момент могли упасть на дорогу. Или сразу на машину. Грунтовка вся в ухабах, но раньше Казимир не замечал. Он и не по такому бездорожью ездил. А в горящем лесу особенно отчетливо слышался плеск бензина в баке, когда внедорожник очередную колдобину проезжал.
— Прости, друг, тебе бы поумнее хозяина, — стиснув зубы, пробормотал Казимир.
Со стороны домов поднимались плотные грязно-белые клубы. Огонь там свое пиршество еще не закончил. Обгладывал деревенские избы. Дементьев оставил машину на безопасной грунтовке между домами и деревьями. Пошел в сторону озера, куда вчера Елисей показывал. Через выжженный луг. Под ногами тяжело вздыхала почерневшая земля. А в голове так пусто было. Ни страхов, ни надежд — словно все здесь и сгорело. Казимир увидел озеро — мутное белое зеркало, усыпанное пеплом. На берегу — никого. Он понимал, что счастливых спасений бывает намного меньше, чем трагической статистики, но все равно думал, что это несправедливо. Неправильно.
Дементьев спустился к кромке воды. Впереди берег кривился в небольшую заводь, туда он и пошел. Глянул наверх — солнце уже давно поднялось над горизонтом. Тусклый оранжевый шар просвечивал сквозь белесую пелену. Казимир обошел береговой изгиб и вздрогнул. У самой воды сидел Елисей, поджав колени к подбородку. И Дементьев вдруг почувствовал страх — он перекрыл даже радость от осознания, что отшельник жив. Что если он все еще такой же неживой и немертвый?
— Елисей, — позвал он.
Отшельник встрепенулся. Посмотрел на голос и стянул тряпку. На его лице расцвела такая искренняя радость, что у Казимира сразу камень, что его давил, с души упал. Живой. По-настоящему. Елисей неловко вскочил на ноги и заторопился навстречу.
— Ты вернулся, — взволнованно произнес он и тут же закашлялся. — Дышать здесь тяжело.
— Ты погоди пока убирать, — Дементьев как малому ребенку вернул ему ткань на лицо. — Пойдем к машине, там вода есть.
Елисей привычно кивнул, пошел рядом, но все говорил и говорил.
— Я вчера все равно попробовал Васю поискать. Не смог найти. Он в лес убежал. Я тогда к озеру пришел. Ничего не происходило, а потом… Не знаю. Все стало по-другому. Вася погиб, и проклятие исчезло. Я раньше не чувствовал ни жары, ни холода. А ночью замерз. Так странно все. Я совсем не помнил, что так бывает. Что можно снова просто быть живым.
Елисей замолчал и остановился. Казимир увидел, что его глаза блестят от влаги. Чего уж — у него самого на душе такой раздрай был, что не передать. Но хороший раздрай, правильный. Он шагнул к отшельнику и крепко обнял.
— Все хорошо теперь будет, я тебе обещаю.
Отпустил и добавил с доброй усмешкой.
— В Москве даже дожди обещают по такому случаю. Никакого смога и дыма. Только книжки и тишина. Ну, если соседи не начнут по холодку, как обычно, траву косить.
Они пошли к машине. Казимир заметил, что Елисей пару раз оглянулся на деревню, а потом и вовсе замешкался. Может, страшно стало. Дементьев его понимал, он бы тоже боялся. Кто знает, на что еще местная чертовщина способна. А остаться здесь живым, но привязанным к месту — врагу не пожелаешь.
— А я тебе уже занятие придумал, — заговорил он. — Если захочешь, конечно. Пока ждал неподалеку, мне письмо пришло. Предложили песню записать. Из моей книги. Ту, которую ты вчера пел. А я подумал, что твой голос лучше всего подходит. Так что, как освоишься, и если будет желание, запишем твоим.
Елисей удивленно на него посмотрел. Ничего не ответил, но оглядываться перестал. Шел рядом, пока не дошли до машины. Из-под “форестера” вылетел взъерошенный серый кот и с истошным ором прижался к земле. Откуда только взялся? Пока Казимир смотрел на еще одного погорельца, Елисей подошел к коту и даже умудрился взять его на руки. Видимо, зверье его и в человеческом облике слушалось, но с медведями правдивость этой теории проверять точно не стоило.
— Ну залезайте оба в машину, — ответил Дементьев на вопросительный взгляд Елисея. — Не бросать же его здесь. Следи только за ним, чтобы он мне морду не расцарапал.
Сказать, как обычно, оказалось проще, чем сделать. Казимир подзабыл, что отшельник машины только издалека видел. Помог ему сесть, пристегнул. Объяснил, зачем. А кот при ближайшем рассмотрении оказался белым, но очень грязным. Он глянул на прогядывающее над тряпкой разрисованное лицо Елисея, на кота в саже и от души рассмеялся.
— Похожи вы очень, — объяснил он на еще один безмолвный вопрос отшельника. — И отмывать обоих надо.
Он развернул внедорожник и поехал в сторону магистрали. Обугленные и еще горящие остовы домов в зеркале заднего вида становились все меньше, пока не скрылись за черными стволами подступающих к лесной дороге деревьев. Никому не стало плохо, никто не отключился — земля их отпустила. Окончательно Казимир в это поверил, когда дышать стало немного легче, и когда вместо грунтовки под шинами зашуршал асфальт дороги на Москву.
— Ехать долго, — предупредил он и посмотрел на Елисея.
Тот держал на руках кота и чему-то едва заметно улыбался.
— Если чего захочешь, или остановиться надо, ты говори.
Он уже привык, что на все вопросы Елисей отвечал молчаливым кивком, и не ждал продолжения разговора. Но оно все-таки прозвучало.
— У тебя на руке красная нитка. Для чего она?
Дементьев глянул на свое запястье. Мать завязала, когда про диагноз узнала. Для нее важно было, а ему — все равно.
— Да это так, суеверия, — он хмыкнул. — Хотя в последнее время я немного перестал понимать, где суеверия, а где нет.
— Не злись на тех людей, они тебе много плохого сделали, но больше не смогут. То проклятие не только на мне было, но и на земле. Оно и им помогало. А теперь ничего нет.
— Ты это о чем?
— Когда ты в первый раз пришел, в тебе плохое было. Очень плохое. Оно бы убило тебя, но его не должно быть.
Казимир искоса посмотрел на отшельника и подавил тяжелый вздох. Видимо, разговор про болезнь придется начать раньше, чем он планировал.
— Это плохое… оно не прямо сейчас произойдет… — заговорил он, но Елисей его перебил.
— Оно никогда не произойдет. Его не должно быть у тебя. Помнишь свой сон? Когда ты уезжал, я тебе снова сказал. Не бойся. Его больше нет.
Казимир неверяще посмотрел на Елисея и усилием воли вернул взгляд на дорогу. Слишком сложно было поверить — особенно, когда настроился и почти смирился. И в то же время легко — подсознание ухватилось за чужие слова и уже убеждало, что ведь и правда все возможно.
— Ты мне опять не веришь, — в голосе отшельника слышалась улыбка. — Ничего. Сам увидишь. Но твоего проклятия больше нет. И моего. И Кощея тоже больше нет.
Казимир пришел в себя. Первым, что он увидел, было обеспокоенное лицо отшельника. По телу волнами расходилась неприятная слабость. В голове иголками кололо.
— Так вот и происходит, — тихо и немного виновато произнес Кощей на его вопросительный взгляд. — Если хочу уйти, плохо тем, кто рядом. Есть граница. Дальше нее мне нельзя.
Дементьев приподнялся на локтях и сел. Озадаченно посмотрел на отшельника. Он даже не понял толком, что случилось. Они шли по лесу, разговаривали. Он расспрашивал, как Кощей живет здесь совсем один. В пустом холодном доме, где даже печь не спасет — все сквозит и истлело. Помнил, как накрыло недоверчивым удивлением, когда отшельник объяснил, что не чувствует ни холода, ни жара, и пища ему не нужна. А потом нырнул в темноту… И вот вынырнул — удивленный, подавленный и растерянный. Может, это, конечно, болезнь дала о себе знать, но Казимир давно уже шагнул за грань, когда все происходящее можно было ей объяснить.
— Почему? Я же не местный, - непонимающе спросил он.
— На этой земле. Значит местный, — коротко ответил отшельник.
— А деревенские знают, что они тебя держат? — продолжил Дементьев, и Кощей молча кивнул. — Как это вообще работает? Ты будешь здесь, пока… я не знаю… род каждого из них не закончится?
— Нет. Просто пока они здесь. На земле, которую я должен оберегать. Когда-нибудь они все уедут и…. — голос отшельника дрогнул.
Кощей не договорил, но Казимир догадался. Недоуменно выгнул бровь. Ситуация вдруг стала еще абсурднее.
— Погоди-погоди, я правильно понял, что если они все дружно свалят немного подальше, чем где я сейчас валяюсь, то этим они тебя освободят?
Отшельник снова кивнул и опустил взгляд. А в голову опять полезли сомнения — может, он все-таки невольно подыгрывал сумасшедшему мальчику? А тот нашел благодарного слушателя и рассказывает ему странную историю. Мысли штормило и бросало из крайности в крайность. Невозможность происходящего упиралась в тоскливый взгляд. Странное прозвище Кощей рассыпалось как истлевшее за секунды яблоко. Дементьев потер ладонями лицо. Лучше не стало.
— Почему они тогда не уйдут? — возможно, это был самый глупый в мире вопрос, но он и правда не понимал. Если все это реальность, если кто-то в деревне еще помнит Кощея, почему никто за все это время и не подумал, чтобы его освободить.
— Зачем им? — Кощей пожал плечами. — Я умру. Никто их не будет защищать.
Казимир очень внимательно посмотрел на отшельника и понял, что самый глупый вопрос только впереди.
— Почему ты умрешь?
— Прошлый хранитель умер. Когда мне передал. Я тоже умру. Не знаю. Мне же никто не сказал, что это.
Кощей замолчал, но Казимир чувствовал, что он не договорил. Не ошибся. После недолгой паузы, отшельник снова заговорил. С такими же тяжелыми паузами, как при первой встрече в лесу.
— Но это лучше. Чем вот так. Мертвым. Быть. Столько лет.
Дементьев глубоко вдохнул. Если в избе на стене действительно годы прошлой, человеческой жизни… Он даже не мог представить, как это — больше века провести в одиночестве и изоляции. Забыть себя, свою жизнь, свое имя.
— Твое имя… Я прочитал его. Если ты забыл…
Он оборвал фразу, когда Кощей резко схватил его за руку и затряс головой.
— Нет, не надо! Не говори! — он умоляюще посмотрел ему в глаза. — Это не я. Это другой человек. Кощей я. Не хочу вспоминать. Мне так проще. Не надо.
Казимир успокаивающе развел в стороны руки.
— Кощей значит Кощей. Кто я такой, чтобы спорить?
Вопрос был риторическим, но отшельник дернул уголком рта в подобии улыбки и ответил:
— Ты добрый. Ты писатель, — на его лице вдруг промелькнуло смущение, он неловко пожал плечами. — А ты… У тебя нет с собой книг? Ненужных. Каких-нибудь.
Дементьев удивленно хмыкнул на неожиданную просьбу. Наморщил лоб, припоминая. Может, в его складе на колесах и завалялась пара штук его собственных, даже с автографом. А если и нет, был вариант попроще.
— Не знаю, в машине, может, есть. Надо посмотреть. Если хочешь, могу у местных спросить.
Но Кощей на такое предложение снова затряс головой.
— Не надо у местных. Не напоминай им про меня. Не хочу, чтобы снова искали. Я научил лес меня прятать.
— Это как?
— Лес их не пускает ко мне. Они идут и видят только деревья. Тебя пустил. Ты не злой.
Казимир уже понял, что кем бы ни был Кощей, рассуждал он довольно просто. Местные — плохие. Лес — добрый. Сам он тоже попал в команду хороших. Может, и в деревне не все были поголовно бездушными уродами, кто-то про Кощея даже не знал, но для отшельника и они оставались надсмотрщиками в его заточении. Примитивное мышление отдавалось щемящей горечью и ощущением неправильности происходящего. Хотелось что-то изменить, хотя бы попробовать.
— Я не скажу им, что видел тебя, — пообещал Дементьев. — Но когда я только приехал, спрашивал про отшельника в лесу. Мне сказали, что тебя давно никто не видел. Кто-то думает, что ты уже умер.
Кощей улыбнулся.
— Некоторые не верят. Как и ты сначала. Но еще есть те, кто знает. Я перестал к ним выходить… — он нахмурился, провел рукой по выжженной солнцем низкой траве. — Ко мне раньше иногда приходили. Дети чаще всего. Девочка навещала. Серафима. Добрая была. Потом она снова пришла. Совсем взрослая. С ней другая девочка. Дочь ее. Просила меня сделать зло. Человека в лес заманить и оставить. Прогнал их. После этого лес меня укрыл. Плохое здесь место. Рождаются как все, а вырастают в зло.
Казимир мысленно усмехнулся. Знал бы Кощей, что так везде. И виновато в этом совсем не место. В мыслях всплыла старуха с яблоком. Теперь он вспомнил имя — местные называли ее бабушкой Серафимой. Вот тебе и безобидная старушка. Кощей здесь был не из сказок, а вот Баба Яга настоящая.
В рюкзаке ожил телефон. От звука сигнала отшельник вздрогнул и интуитивно отодвинулся. Дементьев невольно улыбнулся.
— Не бойся, это… так… чудеса современного мира, — он покопался в рюкзаке и вытащил телефон.
Звонил отец. Значит, хороших новостей можно не ждать. Так и оказалось — он сообщил, что дед приказал долго жить, а это означало, что нужно срочно возвращаться в Москву. После короткого разговора Казимир задумчиво сунул телефон в карман ветровки и, наконец, поднялся на ноги.
— Дед мой, про которого я тебе говорил, умер, — он посмотрел на все еще сидящего на земле Кощея и протянул ему руку. — Мне нужно уехать в Москву на несколько дней. Но потом я вернусь, и подумаем, как разобраться с твоим проклятьем.
Кощей озадаченно на него посмотрел, но за руку ухватился, чтобы встать на ноги. Уже спокойнее, чем в лесу.
— С ним нельзя разобраться, — растерянно произнес он. — Оно просто есть.
— Ты недооцениваешь привлекательность денег, — с усмешкой ответил Казимир. — Если устроит цена, деревенские на своих двоих отсюда побегут. Только…
Он нахмурился и потер пальцами переносицу. Сам по себе план действенный. Местные, конечно, поломаются — куда без этого. Но в Кощея верили единицы, а в деньги — все остальные. Достаточно сравнимой со стоимостью насоса суммы, и несогласных никто не будет слушать. Но оставалась проблема. Люди — создания очень хитрые. Особенное такие, как эта Серафима.
— Скажи, а ты можешь как-то… Сам понять, все ушли или кто-то остался? — спросил Дементьев. — Ну вот допустим все уйдут, но кто-то один останется, ты об этом как-то узнаешь или, может, почувствуешь?
Кощей посмотрел на него с еще большей растерянностью.
— Я… не знаю. Ты только сейчас не говори с ними. Разозлишь. Тебе дурное могут сделать. Я очень… Благодарен тебе. Что помочь хочешь. Что вообще со мной разговариваешь. Что поверил, — он говорил торопливо, порывисто — как будто захлебывался, пока Казимир его по плечу не похлопал.
— Да что ты так разволновался? Давай договоримся. Никакой самодеятельности ни у тебя, ни у меня. Вернусь — будем решать, что делать, — он вспомнил про деда, который тоже обещал вернуться и помочь. — Знаю, мой дед то же самое тебе говорил и пропал. Я так не сделаю, если только вдруг не сдохну сразу вслед за дедом. Но я очень постараюсь этого не делать. А пока, если не хочешь с местными встречаться, подожди меня на выезде из деревни. Я подъеду и, если найду книги, отдам тебе. Договорились?
Отшельник кивнул и слабо улыбнулся, а Дементьев, глядя на него, растерянного, дикого и очень одинокого, решил для себя, что неважно, кто он: проклятый или деревенский дурачок. Он постарается ему помочь и сделать напоследок что-то по-настоящему хорошее.
Когда они подошли к опушке леса, Кощей остановился, а Казимир пошел в деревню. Задерживаться совершенно не хотелось. И не потому, что в Москву торопился. Все люди, которые там жили своей нехитрой жизнью, в его глазах превратились в нелюдей. Жадных, злых и жестоких. Он заглянул в дом и забрал вещи. Потом окликнул Дарью Михайловну в огороде — коротко сообщил про деда и про отъезд. Та дежурно поохала, и Дементьев поспешил к машине. Там его и настигла бабушка Серафима. Он вздрогнул от цепкого и холодного прикосновения к руке.
— Ты к нам заезжай почаще, сынок, — она заискивающе улыбнулась. — Места здесь хорошие, сам видишь. Не то, что в вашей Москве. Там поди и дышать нечем.
— Да, воздух у вас тут обалденный, — Казимир натянуто улыбнулся и аккуратно отступил в сторону, уходя от неприятного прикосновения. — Загляну как-нибудь. Спасибо вам за гостеприимство.
— Ой да пустое! Мы же родня, как-никак. Может, тебе яблочек нарвать на дорожку?
— Да мне пока хватит, спасибо! А то до Москвы не доеду, — он еще раз улыбнулся и сел в машину.
Там он невольно содрогнулся. Ощущением накрыло — как в застоявшийся пруд с гнилой водой зашел, и к нему всякая дрянь присосалась. Скинуть хотелось, отцепить. Отряхнуться. Может, сам себе уже надумал после слов Кощея про злые мысли, но чувство никуда не пропадало. Даже, когда выехал из деревни и остановился на обочине старой, грунтовой дороги. Казимир вышел из “форестера”. Со стороны выезда шел Василий и бормотал себе под нос. Местные рассказали, что он либо дома пьет, либо по окрестностям бродит, когда самогон заканчивается. Видимо, чеченский ветеран организовал перерыв в запое и решил подышать свежим воздухом.
Дементьев отвернулся в сторону леса и увидел Кощея. Тот что-то нес в руках. Когда подошел ближе, Казимир разглядел большой лист лопуха с горстью лесной земляники.
— Собрал, пока тебя ждал, — неловко пояснил отшельник и протянул ему ягоды. — Мне нечем отблагодарить. Только вот так.
И сразу как-то теплее стало. Пропало чувство, что пиявки облепили.
— Ну спасибо, — Казимир бережно забрал лопух с земляникой и открыл водительскую дверь.
Наверху послышался нарастающий гул. Кощей задрал голову и удивленно вздохнул.
— Что это? — спросил он, и Дементьев тоже посмотрел наверх.
— Разведывательный самолет, — ответил он, догадываясь, что ответ мало скажет живущему в лесу отшельнику. — Скорее всего, проверяют лесные пожары.
— Самолет, — повторил Кощей. — Я читал про них. Но не помнил, как выглядят. Теперь знаю. Спасибо.
Казимир кивнул в ответ и наклонился в салон машины. Бережно пристроил лопух в бардачке между сиденьями, взял книги с пассажирского сиденья… и услышал позади топот и крик. Совсем близко. Кричал Василий.
— Духи! Проклятые! Пришли!
Дементьев стремительно выпрямился. Резко обернулся и увидел прямо перед собой искаженное ненавистью и ужасом лицо Василия. И занесенный для удара нож. Казимир инстинктивно вскинул руки, чтобы попытаться отвести удар, но его рывком отбросило в сторону. С такой нечеловеческой силой, что еле устоял на ногах. Он тут же развернулся и оцепенел. Там, где только что был он, стоял Кощей и держался рукой за рукоять ножа… в своей груди. А Василий с криком “Духи! Духи!” уже бежал в деревню. Казимир еще несколько мгновений тупо смотрел, как между пальцев отшельника течет кровь, а на балахоне расползается темное пятно, а потом бросился к Кощею. Схватил его за плечи.
— Ты… — он осекся.
В голове одновременно роились мысли про скорую и проклятье. Про расстояние до ближайшего населенного пункта. Не успеет даже отвезти. Да какое тут, к черту, проклятье и границы, все это ерунда. Мертвые кровью не истекают. Живые, правда, с такой раной на ногах долго не стоят, а отшельник держался.
— Все нормально, — тихо прошептал он, а на губах кровь выступила.
— Зря ты меня оттолкнул, — только и смог сказать Дементьев. — Мне-то немного осталось, а ты…
— А я умереть не могу.
К величайшему удивлению Казимира, он мягко отстранился. Обхватил обеими руками рукоять, зажмурился и с усилием вытащил нож. Если до этого стойкость Кощея еще удавалось списать на шок, то после такого маневра он должен был мешком упасть на землю. Но не упал. Вместо этого он выбросил в сторону нож и посмотрел на ошалевшего Казимира.
— Все нормально, — повторил он и со слабой улыбкой добавил. — Я же Кощей. Бессмертный. Стирать только теперь надо. И зашивать.
Он вздохнул и вытер руки о балахон. Потом снова поднял взгляд на Дементьева.
— Ты бледный. Очень, — обеспокоенно сообщил Кощей. — Тебе нехорошо?
Казимиру и правда было нехорошо. Все еще потряхивало от случившегося, и теперь он окончательно поверил, что отшельник не деревенский дурачок, а живая душа, что больше века обречена жить в лесу в одиночестве. Неприятный холод проскреб по позвоночнику от этого простого осознания и окончательно унес все сомнения. В своих книгах он придумывал разные миры — и мрачные, и умирающие, но реальность вдруг оказалась страшнее любого из них. Тоскливее.
— Все нормально, — ответил Дементьев словами отшельника.
Называть его Кощеем больше не получалось даже в мыслях. Прозвище вставало поперек горла. Это даже не кличка, а унижение. Злая насмешка. Елисей его имя. Тоже как из сказки, только из другой.
Пока он боролся со ступором, отшельник поднял с земли две книги. Казимир выронил, когда на крик обернулся. Елисей бережно взял их в руки. Смахнул ладонью песчинки, потер рукавом попавшие на обложки капли крови.
— Казимир, — почитал он, улыбнулся и поднял голову. — Теперь и я знаю твое имя.
— Прости, я совсем забыл представиться. Из головы вылетело, — Дементьев помедлил и все-таки спросил. — Ты точно в порядке? Я, знаешь ли, не каждый день вижу, как люди после такого удара ножом выживают. То есть я вижу, что ты живой, но вообще… Как ты?
— В этот раз не страшно. Вася — он не понимает. Его нельзя винить. Он без умысла. Я его немного успокоил, и он убежал домой, — Елисей подошел поближе и мягко дотронулся до его руки. — Не злись на него.
В этот раз. Значит, были и другие — и, видимо, не такие случайные. Сейчас и целью не Елисей был, а Казимир. Мелькнул тут своей нерусской рожей перед травмированным ветераном. Он все-таки разозлился. Сильно. Злость требовала вернуться назад прямо сейчас и вытащить каждого из деревенских из дома, заставить уйти. Прогнать. Если надо — пригрозить. Ему-то чего, ему терять нечего. О себе он давно не думал, а оставить тут Елисея еще на сто лет — боялся.
— Казимир, — голос отшельника вытащил его из тяжелых и ядовитых мыслей. — Можно попросить?
— Конечно, о чем?
— В книге, которая в моем доме, я читал про море. Здесь есть озеро, но меньше. Я, может, и видел когда-то, на не помню. Не представить, как это. Вода до горизонта. Если ты вернешься, можешь показать… фотографию. Это так называется? Когда на бумаге.
Дементьев тяжело вздохнул. Злость перешла в горечь — тоскливое ощущение бессилия. Она так и застряла криком отчаяния где-то внутри. Елисей его молчание истолковал по-своему.
— Ничего, — торопливо сказал он. — Мне и так хватит. Спасибо за книги.
Вместо ответа Казимир молча усмехнулся и вытащил телефон. Нашел видео прошлогодней давности и подошел поближе к отшельнику.
— Вот тебе море, — тихо сказал он и включил воспроизведение. — Это океан, но в целом выглядит так же.
Елисей зачарованно смотрел видеозапись. С расширившимися от изумления глазами прильнул к дисплею как ребенок. А там шумели волны Атлантического океана, разбивались о камни на берегу, а заходящее солнце окрашивало воду не то в золотистую кровь, не то в огненное вино. Минута из прошлой жизни Казимира, когда он побывал почти в раю.
— Очень… красиво, — сказал Елисей, когда запись закончилась.
Дементьев заметил, что глаза у него блестят. То ли от восторга, то ли от сожаления. В последнее верилось лучше.
— Спасибо, — добавил он. — Я… я думаю, у меня все-таки кое-что есть для тебя.
Он глубоко вздохнул и отошел в сторону. Казимир внимательно проследил, как Елисей отыскал брошенный нож, зажал между колен книги, чтобы освободить руку. Отшельник вытащил из-под балахона крепкий, толстый шнурок. Его он и срезал. Казимиру почудилось, что когда тот упал на землю, на лице Елисея промелькнуло что-то похожее на светлую тоску. Отшельник снова уронил нож, перехватил книги — они для него представляли большую драгоценность, чем оружие.
— Возьми, — Елисей вложил ему снятый со шнурка массивный, потемневший от времени перстень. — Это… принадлежало другому мне. Ты его имя прочитал. Возьми, пожалуйста.
Первым порывом было отказаться. Этот перстень — последнее, что связывало Елисея с прошлым. Если уничтожить еще и его, то ничего не останется. Казимир заглянул в глаза отшельника, помедлил и все-таки согласно кивнул. Он заберет кольцо. На время. Он заметил на нем рисунок или герб. Как знать, может получится выяснить, кем был этот странный мальчик, пока его судьбу и его самого не сломало чудовищное проклятье.
— Ладно, — ответил Дементьев. — Буду хранить очень бережно.
Он с усилием сделал шаг в сторону, мысленно убеждая себя, что скоро вернется. Самое позднее — через неделю. Приедет и купит совесть каждого из деревенских. Главное, чтобы Елисей что-нибудь придумал, если кто-то решит в погребе отсидеться. Но и этого тоже ничего — Казимир готов и сам обшарить всю деревню и весь лес ради такого дела. Или выселить их всех отсюда, если по-хорошему не поймут и на деньги не поведутся. Главное, чтобы у него времени хватило.
Елисей вдруг снова подошел к нему, дотронулся ладонью до его лба.
— Не бойся, — тихо произнес он, и Казимира как холодной водой окатило — он вспомнил свой сон.
Отшельник напоследок печально улыбнулся и зашагал обратно в лес, прижимая к груди книги. Дементьев смотрел ему вслед, пока тот не исчез среди деревьев, а потом сел в машину и поехал обратно в Москву.
В столицу он вернулся уже ночью. Там его встретил пустой дом и такой же пустой документ с названием “Кощей”. Казимир очень хорошо помнил того себя, который слушал байку деда и не верил ни одному слову. Как будто тоже какая-то другая жизнь была. Ружье в сейфе, виски на столе. Тогда ему было все равно — он хоть завтра мог умереть. Сейчас знал, что нельзя. И как бы ни хотел отец другого, его последним самым нужным делом станет не еще один роман и даже не сценарий. Им будет то, о чем никто и не узнает — потому что не поверят. С этой мыслью Дементьев опрокинул в себя стакан виски и лег спать, а наутро узнал, что помощи от него никто не требовал. Даже наоборот — его и близко не подпускали к организации похорон, словно не хотели показывать его недалекое будущее, напоминать, но мысли Казимира сейчас были заняты не болезнью, а совсем другим. Он только мельком удивился, как легко принял смерть деда. Видимо, потому что все давно к ней были готовы. Кто знает, может, через пару лет и его смерть будет такой же ожидаемой и не слишком тяжелой для тех, кто останется жить дальше.
Все время до похорон он провел сначала у специалистов по геральдике, которые опознали рисунок на перстне, а потом в музеях. Чем дальше копал, тем невероятнее складывалась история. Герб принадлежал династии Романовских. Научный сотрудник музея долго и подробно рассказывала ему о светлейших князьях, а Казимир смотрел на их родовой герб и вспомнил вырезанного из дерева единорога в избе отшельника. Он все расспрашивал и расспрашивал, пока наконец порядком не утомил сотрудницу музея. На резонный вопрос, откуда такой интерес, он молча достал из бумажника деньги, положил их перед женщиной. Специально снял заранее, с деньгами разговоры почти всегда идут легче, такая вот особенность есть у многих людей. Он показал перстень и сказал, что ему нужно найти все про человека по имени Елисей, кому принадлежало такое кольцо, и кто родился в одна тысяча восемьсот девяностом году. Как можно скорее. Его попросили прийти на следующий день.
В музей он вернулся сразу после похорон деда. Узнал, что прямых наследников с таким именем у князя не было, но, что вполне вероятно, его мог носить кто-то из внебрачных сыновей. С этими словами она показала несколько фотографий в прозрачных пластиковых кейсах. Казимир внимательно рассмотрел каждую, и на одной он с изумлением узнал до невозможности знакомое лицо. Он всматривался в нечеткое старое фото и видел другого человека, с черными полосами на лице. Казимир сфотографировал снимок на телефон и в полном смятении вернулся домой.
Дожидаться утра оказалось выше его сил — сорвался в ночь. Навстречу рассвету. Полный мыслей и надежд. Ехал и почему-то был уверен, что все должно получиться. Иногда он вспомнил слова Елисея, что тот умрет, если его освободить. Вспоминал и убеждал себя, что отшельник сам толком не знает, как работает проклятье. Но если и так, то это станет его долгожданным освобождением.
В деревню он приехал, как и в прошлый раз — в час занимающейся зари. Остановил “форестер” на въезде, где они с Елисеем попрощались. Вышел из машины и вдохнул полной грудью, но вместо свежего воздуха почуял лишь смог. Гарью несло. Лесные пожары и сюда добрались.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Незадолго до аномально быстрого распространения тучи, Питер и Остин вместе с пятью коллегами уже погрузились в экспресс-самолёт и ждали скорого отправления. Так сложилось, что в этом кругу было многих знакомых и друзей, поэтому атмосфера в салоне крылатой машины была запредельно весёлой. Пилоту, тем временем, диспетчер не мог дать добро на вылет из-за перебоев со связью, поэтому пришлось выходить на взлетную полосу, чтобы разрешить вылет. Вот, в назначенное время самолёт набирал скорость, приготовившись взлетать.
— Ну, мы взлетаем, так что теперь можно не боятся, что с нас снимут семь шкур, — выдохнул Остин и язвительно улыбнулся, — поэтому, после сделки мы сами снимем семерых шкур, — похлопав себя по коленям, Остин начал ржать со своей шутки. В салоне поднялся настоящий гогот, который ещё долго не утихал.
В маленьком салоне продолжались весёлые переговоры, а Питер, когда самолёт набирал высоту и пролетал мимо военной базы, завороженно смотрел на то, что происходит над хим. лабораторией.
— Ребят, — Питер хотел обратить внимание друзей, не прекращая смотреть в иллюминатор, но они его не услышали, — ребята-а-а, — опять ноль эффекта, поэтому он уже обернулся, повысив голос, — ЭЙ! Дармоеды! — получилось. В салоне воцарилась тишина, и Питер подозвал друзей к себе, — видели хоть раз такое?
Уже через секунды семеро мужчин завороженно смотрели в иллюминаторы, наблюдая за тем, как разрастающаяся, тёмная туча над лабораторией начинает, словно магнитом притягивать к себе другие облака, а скорость распространения росла в геометрической прогрессии.
— Ну, напортачили там, как обычно. Прольёт дрянью какой-нибудь, да и всё, — предположил один из коллег и, потеряв интерес, вернулся на своё место. Но тех, кто продолжал смотреть, настораживала скорость распространения тучи.
— Дилан! — Остин окрикнул пилота, пройдя в кабину, и тот снял наушники, — траекторию немного можешь сменить? Как бы не догнала нас хрень эта.
Дилан посмотрел в окно, увидев аномалию, после чего вновь попытался связаться с диспетчером.
— Диспетчер не отвечает. Получу, если траекторию сменю.
— Не получишь. Мы за тебя словечко замолвим, но только если живыми останемся, — усмехнулся Остин, — кто знает, чего они там нахимичили. Нас же в известность не ставят.
Дилан ещё раз посмотрел на аномалию, после чего провёл несколько мысленных расчётов и развернул самолёт вправо. В итоге, самолёт начал улетать в противоположном направлении от аномальной тучи. Остин вернулся в салон и вовремя сел на своё место, потому что тут же самолёт начало трясти.
— Что за хрень, Дилан!? Турбулентность? — выкрикнул Остин.
— Я не знаю! — прокричал пилот, — скорость снижается! Будто нас что-то назад тянет!
Вскоре Дилан заметил, что туча практически догнала самолёт, поэтому он сделал рискованный манёвр и быстро набрал высоту. В этот же момент, когда аномальное покрывало догнало их, самолёт был уже над ним. Вот только ничего не изменилось. Приборы показывали снижение скорости.
— Пристегнитесь все! Нас по-прежнему тянет назад! — выкрикнул Дилан. Через несколько минут отчаянного сопротивления крылатой машины, она на несколько секунд намертво зависла в воздухе, и её, несмотря на сопротивление двигателей, начало тянуть назад.
Предположительно, самолёт тянуло в сторону военной базы, а пилот, как ни старался, никак не мог развернуть машину носом по направлению движения.
— Держитесь крепче! Похоже, придётся экстренную посадку делать! — закричал пилот. Самолёт вскоре скрылся в тёмной, аномальной гуще и благодаря каким-никаким стараниям Дилана летел уже боком. Семеро друзей были изрядно перепуганы неизвестностью. Что случилось? Почему самолёт потянуло назад? Какой магнит способен пересилить тягу реактивных двигателей!? Эти вопросы, наверное, крутились у каждого в голове, но первостепенная, приоритетная цель была только одна — выжить.
— Не понял, — все услышали лёгкие постукивания снаружи самолёта, а Питер засмотрелся в иллюминатор, вплотную приблизившись лицом к стеклу, об которое ударился небольшой камень, — откуда тут камни? — этот вопрос ввёл в ступор всех его друзей, но очевидное слышали все. Правда, не знали, что это.
Питер вновь прислонился к иллюминатору, но сделал это крайне не вовремя. В самолёт врезался камень куда большего размера и разбил крепкое стекло иллюминатора вместе с головой Питера, к сожалению. Остин, сидящий рядом с Питером, морально пострадал больше всех. На его колени упал тяжёлый камень, а его костюм и частично лицо были в крови и мозгах его лучшего друга. Остин озверело закричал, особенно когда на него завалилось безжизненное тело его друга. В самолёте началась паника. Все пытались отстегнуться от ремней, в салоне начало не хватать воздуха, но это была уже не самая большая проблема. Так и не успев отстегнуть ремни безопасности, Остин увидел то, как их самолёт летит в огромный, зависший в воздухе валун.
Через несколько секунд проблемы уже шестерых коллег и пилота решаются на корню — врезавшись в неизвестную аномалию, самолёт смялся, как под прессом, а в завершение прогремел взрыв, не оставив ни единого шанса на выживание…
***
Яхта, яркое солнце, тёплое море, лёгкий ветерок. Что ещё нужно для чудесного отдыха? Хорошая компания! Поэтому, эта небольшая экскурсия состоялась, благодаря школе и родителями в частном секторе. Комфортабельная белая яхта остановилась, отплыв на два километра в открытое море. Теперь суета в зоне отдыха и прочие беспокойства никого из отдыхающих на яхте не волновали. На судне присутствовали двое полицейских, бригада спасателей и, конечно же, капитан судна. Все кроме полицейских находились в каюте, не смущая собравшихся детей, их родителей и директора школы. Так же, готова была выполнять свою работу развлекательная группа, которая тоже отсиживалась в каюте, ведь первым делом — плавание в кристально чистом море. Наверху яхты присутствовал спасатель, который внимательно следил за плавающими детьми и остальными гостями. Выделенные пятнадцать минут на плавание истекли и директор, миссис Дуглас устроила сбор детей в середине яхты.
— Ну что? Накупались? — спросила миссис Дуглас, на что двенадцать детей от десяти до четырнадцати лет хором прокричали возмущенное «Не-е-е-ет». Улыбнувшись, женщина пригладила ладонью наполовину седые волосы, которые были собраны в хвост, — успеете ещё. Экскурсия на два часа. Пока ваши родители отдыхают в передней части яхты, мы сами скучать не будем. Так, теперь перекличка. Милли. Карл. Элизабет. Джек.
— Миссис Дуглас, а разве не говорили, что дождя во время экскурсии не будет? — спросил Джек, перебив директора, и указал всем в сторону острова, откуда стремительно разрастаясь, плыла тёмная туча. В эту же сторону уже смотрел спасатель сверху, используя бинокль.
— А молнии какие красивые, — заметила Милли, подойдя к краю яхты, откуда восторженно продолжила, — я таких ещё не видела.
Обратив на это внимание, миссис Дуглас сама посмотрела в сторону острова, только аномальная скорость туч не развеселила её так же, как разгалдевшихся детей.
— Шериф ещё должен быть на пирсе. Свяжитесь с ним, — сказала директор двум полицейским, что стояли в стороне. Сначала один из правоохранителей попытался использовать рацию, но из неё доносился лишь треск и шипение. Вскоре миссис Дуглас попыталась куда-то позвонить, но попытка провалилась — связи не было.
Скоро все увидели приближающийся вдалеке катер с двумя спасателями, а туча, тем временем, заволокла солнце и уже добралась до яхты, стремительно погрузив остров, а так же яхту с кристальным морем вокруг во мрак.
Дети столпились в одном углу задней части яхты и завороженно осматривали сверкающие молнии всеми спектрами цветов. Родители, отдыхающие на «носу» яхты, тоже были удивлены и осматривали тёмное небо, попутно обсуждая друг с другом, что же случилось. Несколько бортовых спасателей вышли из каюты, когда к яхте подплыл катер с двумя спасателями.
— Чего у вас там? — оперевшись на перилла яхты, спросил спасатель.
— Мы от Шерифа. Велел возвращать яхту обратно, иначе проблемы будут. Говорят вроде как авария на Отстеке. Сирена была, — выдал спасатель с катера.
Спасатель на яхте, выслушав прибывших, тяжело выдохнул, осматривая тёмное небо.
— Ладно, я понял, Стив, — смысла возмущаться не было, потому что погода и вправду сильно ухудшилась за короткое время, — разворачиваемся.
Кивнув головой, Стив развернул катер, и они уплыли в сторону пирса, а спасатели на яхте вернулись в каюту. И вот тут началось необъяснимое. Словно мелкий град, яхту начали осыпать мелкие камушки, больше похожие на песчинки, от чего дети начали довольно пищать, подставляя ладошки под необычный «дождь». Но через короткое время размер камней немного увеличился, от чего дети начали прикрывать головы руками. Подобрав с палубы один из камней, миссис Дуглас, прикрывая ладонью, лицо посмотрела вверх — всё те же тучи, те же яркие молнии, но крайне необычные осадки. И поверхность некогда спокойной водной глади усыпали всплески от необычного дождя, от чего складывалось ощущение, будто море закипает.
Помрачнев, директор посмотрела в сторону отдаляющегося катера. Размером с футбольный мяч, на спасателей обрушился булыжник, который размозжил голову Стива и разломил катер на две части, от чего они оба ушли под воду. Увидевший это сверху спасатель тут же закричал.
— В КАЮТУ ВСЕ! ЖИВО! — во весь голос заорал бортовой спасатель. В этот же момент туда, где стояла миссис Дуглас, рухнул куда более крупный булыжник, который разломил яхту на две части, а большинство детей, что стояли у края, не удержались и были выброшены в воду. Людей, что отдыхали на носу яхты, тоже задело таким ударом, а многих выбросило за борт. Спасатель, что находился на верху, упал как раз в ту сторону, но падение было неудачным — его переломанная шея и торчащая из неё кость были тому подтверждением. Мать Джека первая ринулась в заднюю часть яхты и, когда она туда добралась, то увидела на второй половине своего сына, лежащим на палубе, но он громко плакал. Оставшиеся два ребёнка, что удержались после удара, сидели подальше от Джека. Лиза прошла к месту разлома яхты и увидела ужасную картину. Миссис Дуглас размазало по месту разлома судна, а единственное, что осталось на самом краю — её скальп с седыми волосами и аккуратная коса, свисающая с края. Пусть коса была и тяжелая, но сам скальп миссис Дуглас крепко прилип кровью к палубе, от чего и не соскальзывал в воду, от чего бесхозная коса лишь покачивалась в воздухе.
С трудом сдержав рвотный позыв от увиденного, Лиза не отчаялась и решила добраться к своему сыну. Вторая половина яхты-то вот она — недалеко. Перепрыгнуть полтора метра, и всё. Поэтому, сняв каблуки, Лиза взяла разгон и с разбегу прыгнула, но вот отсутствие обуви и сноровки сыграли с ней злую шутку — она насадилась стопой на острую, выпирающую доску, которая пронзила её ногу насквозь. Упала она тоже неудачно. Под весом её тела коряга не пошевелилась, а вот её сухожилия и ахилесову пяту разорвало, от чего она сразу же освободилась от доски, пронзившей её стопу. Лиза тут же завопила от невыносимой боли, а кровь из ноги полилась ручьём. Мелкий щебень начал сыпаться всё чаще, но отчаянная мать, получая удары от такой стихии, всё равно ползла к своему сыну на локтях. Не доползла она каких-то жалких двух метров — Лиза посмотрела вверх за несколько мгновений до того, как на заднюю часть яхты рухнул ещё один булыжник, бесследно похоронив трёх детей и Лизу под собой…
***
— Это ещё что, — Шериф присел на корточки и взял в руки небольшой камушек, разглядывая его. Да, можно было спросить Шима, а всё ли у него с головой в порядке? Сидит и камни разглядывает. Вот только до этого момента ни одного камня на пирсе не было. А вскоре с неба начал сыпаться самый настоящий дождь из мелкого щебня. Шим посмотрел вверх, не снимая очков — внезапно упавший на него камешек, заставил Шерифа снять очки, которые он взял в руки и увидел, как левое стекло пронзил небольшой камень, но до глаза мужчины так и не смог добраться, застряв в стекле. Ещё не до конца осознав, что происходит, Шериф посмотрел в сторону яхты и увидел, как спасательный катер разламывает на две части нечто, упавшее с небес. Многие отдыхающие, которые изначально не отнеслись серьёзно к объявлению Шерифа, начали всё же покидать пляж, но в это время размер камней, падающих с неба, уже увеличивался, нанося серьёзные увечья всему вокруг, а тем более людям.
Схватив свой рупор, Шим, перед тем как заговорить, обернулся на яхту, которую на его глазах разломил на две части падающий с неба булыжник:
— В УКРЫТИЯ! ЖИВО! ЖИВО!
Он сам бросил рупор и вместе с паникующими людьми побежал на выход из зоны отдыха. Многим людям не везло, так как камни с неба начали падать уже приличного размера и, врезаясь в чью-нибудь голову, размазывал её, мгновенно умертвляя несчастную жертву. А Шиму всё ещё везло — крупные камни не попадали на него, лишь рядом с ним или на других бедолаг. Вскоре случилось то, что могло бы любого атеиста заставить поверить в Бога. Позади Шима, прямо в десятках сантиметрах от него, упал настоящий валун размером примерно с карьерный самосвал, похоронив под собой несколько десятков людей. Ударная волна, словно это упал метеорит, сбила Шима с ног и подняла собой столб пыли. Шерифу снова повезло — он упал вперёд, чудом удержавшись на руках, и не подставил под удар об асфальт своё лицо. Когда он встал на ноги, то ему в глаза сразу же бросился полицейский джип, подъехавший прямо к нему. Недолго думая, Шим спешно встал на ноги и через десяток секунд уже закрыл за собой пассажирскую дверь. За ним, на его счастье, приехал его подчинённый. Автомобиль быстро развернулся и с визгом колес рванул в противоположную сторону.
***
Вернувшись с прогулки со своей собакой в большой, двухэтажный дом, Элли сразу же встретила своих родителей. Мужчина уже затягивал на шее галстук, а женщина обувалась.
— Так, Элли. Папа сегодня летит в Австралию, а мама на пару часиков в магазин. Кому доверять дом, тебе или Плакси? — спросила женщина, погладив довольного лабрадора по голове.
— Мне! Я уже большая! — Элли подпрыгнула на месте, сделав акцент на том, что она уже не маленькая девочка.
— Ну, хорошо. Обед если что разогреешь, а так в постель! Плакси за тобой присмотрит. Да, малыш? — спросила женщина, на что пёс гавкнул, — умный мальчик.
Родители вскоре покинули дом, и Элли, разувшись, сняла с Плакси ошейник и пошла по лестнице на второй этаж, а пёс сразу увязался за ней. Девочке дома было совсем скучно, она даже не могла посмотреть телевизор в своей комнате, потому что связи не было — ни один канал не показывал.
— Ну, вот и зачем мама сказала ,что я заболела? Чтобы пойти в этот магазин? Я же здорова, Плакси! — сидя на кровати, возмутилась Элли. Пёс тут же подошёл к ней и закинул две лапы на ноги девочки, посмотрев на неё, — я здорова!?
Пёс снова гавкнул в поддержку Элли.
— Хороший мальчик, — Элли погладила Плакси и ещё долгое время с ним играла, пока не услышала частые стуки по крыше дома. Это заставило её забраться на кровать и отодвинуть занавеску, где она увидела тёмное небо, сверкающие необычные молнии и мелкие песчинки, которые усыпали всю дорогу, словно снег, — ва-а-ау! Плакси! Ты посмотри!
Она позвала к себе пса, но он лишь прилёг, поджав под себя лапы, и заскулил.
— Ты чего, Плакси? — спросила Элли, посмотрев на лабрадора, — иди! Иди ко мне.
Пёс всё равно не хотел идти, а лишь жалобно скулил и вскоре встал на четыре лапы, начав лаять, смотря в окно.
Грохот…
Потолок проламывает крупный камень, который падает девчонке на ногу, ломая ей голень. Элли тут же взвывает от боли и не может понять, почему она двигает ногой, а стопа продолжает недвижимо лежать на кровати. Простыня начинает окрашиваться в красный цвет.
Ещё несколько раз гавкнув, Плакси запрыгивает на кровать и уваливает Элли на спину, после чего ложиться на неё, когда крышу проламывает ещё один камень и падает прямо на спину Плакси. Пёс протяжно скулит, но не двигается, защищая Элли. Крыша продолжает ломаться во многих местах от тяжёлых камней. Был разбит уже телевизор, шкаф-купе и практически вся комната, а Плакси так и скулил от каждого камня, который ударялся об его тело, пока пёс не уложил морду на подушку и не закрыл глаза, больше не подавая признаков жизни…
***
— Как вы, Шериф? — спросил полицейский, ловко маневрируя между редкими бегущими людьми и падающими на землю валунами. В салоне всё время стоял противный стук от мелкого щебня, который не прекращал сыпаться с неба. Шим тем временем смотрел в окно, невольно замечая, как ухоженные дома частного сектора под нескончаемым градом камней превращаются в неприметные развалины. Проломанные крыши, пробитые стены, смятые заборы. От некогда ухоженного Туана не осталось и следа. Островок превращался в руины.
— А ты ловкий, Джей, — заметил Шим, наблюдая за тем, как опытно маневрирует его подчинённый по дороге, — так и знал, сука, что авария у них там! Яхта… её напополам… — Шериф хлопнул себя ладонью по лбу, — как выживших эвакуировать!?
— Пока это не прекратится, Шериф, — Джей заметно помрачнел, — никакая техника сюда не попадёт. Мы в западне. Разве что попробовать сейчас доехать до базы и укрыться там. Наверняка у них есть бункер, — предположил Джей, как резко вдавил педаль тормоза перед военным хаммером, который остановился, чуть ли не врезавшись в полицейский джип.
— Это та машина, — Шим тут же покинул салон и подошёл к Хаммеру, из которого вышел человек в белом халате. Вид у него был неважный.
— Про…стите… — хромая, он сделал несколько шагов навстречу Шерифу, после чего произошло нечто необъяснимое. Его нога в области колена обломилась, словно была каменная, и он, завопив от боли, рухнул на спину, а по асфальту тут же начала растекаться свежая кровь.
— Что!? Что случилось? — Шим опустился на корточки рядом с водителем Хаммера, схватив его за грудки одной рукой, а его взгляд стал свирепым, — ЧТО СЛУЧИЛОСЬ!?
— Мы… мы занимались исследованием…
— Каким!? — вспылил Шим, тряхнув за грудки парня.
— Исследованием, как превращать жидкие вещества в твёрдые с помощью химических элементов…
— И что!? Как это объясняет вот ЭТО ВСЁ!? — Шериф обвёл рукой область вокруг себя, где дома и дороги разрушали камни, что сыпались с неба, — это поэтому у тебя нога сейчас отвалилась!?
— Всё было нормально, но последний эксперимент вышел из-под контроля, когда мы добавили нано-катализатор… Площадь ионизации начала расширяться. Случилась авария… все хранимые в Отстеке вещества выбросились в воздух… мы не виноваты! Нас заставили…
— Конечно, не виноваты… — Шим тяжело выдохнул и вдруг заметил, что каменный дождь над ними прекратился. Осмотревшись по сторонам, все посмотрели вверх, где увидели падающий валун немыслимых размеров, который перекрывал собой все другие камни… — мы тоже не виноваты…
«Из федеральных сводок США. №21: известный остров Туан, возведённый искусственно в Коралловом море в 2017 году, был разрушен за два дня и две ночи. Австралийские власти отказываются комментировать этот инцидент, но так как большая часть основных жителей была из других стран мира, будет проведена принудительная, независимая проверка. По предварительной версии виной всему стала авария в химической лаборатории, которая спровоцировала выброс неизвестных веществ в атмосферу, когда на Туан надвигался грозовой фронт, что поспособствовало разрушению острова. До тех пор, пока не будут выяснены точные причины, все рейсы на остров перекрыты, а имя ему отныне — Каменоломня».
Метеоновости: пока все говорят о таинственном уничтожении острова Туан, на окраине Эрли-Бич, а так же в соседних городах по побережью Австралии метеорологи наблюдают необычные осадки в виде мелкого щебня…
Дома на него с порога набросилась Дарья Михайловна. Строгим и выразительным шепотом, чтобы не разбудить остальных, она от души отчитала городского умника, который ушел в лес и никому не сказал ни слова. А если бы заблудился? А если бы зверь какой напал? Казимир сдержанно напомнил ей, что днем местные все как один его заверили, что никаких здесь зверей не водится, но разгневанную женщину это не остановило. Не водится — до поры до времени. А потом возьмут и заведутся. И задерут пришлого москвича, как козленка. Казимир дураком не был и понимал, откуда растут корни у такого бурного беспокойства. Случись что с ним, про всю дальнейшую помощь Виктора Сергеевича можно навсегда забыть. Спорить он не стал, пообещал в следующий раз предупредить. Дарья Михайловна на это дернула бровью — едва ли рассчитывала, что дементьевский сынок задержится в деревне, а Казимир вместо ответа молча ушел в выделенную ему комнатушку.
Сон долго не шел, несмотря на усталость. Дементьев все думал про отшельника. Перебирал в памяти его слова — неловкие, несвязные, как будто он разговаривать разучился. Если бы не слова местных, что его много лет никто не видел, он решил бы, что этот Кощей всего лишь поселившийся в лесу деревенский дурачок. И если бы не первобытный ужас на его лице, когда он узнал про деда. Он еще раз прокрутил в памяти тихое и испуганное “Я помню”. Дурачок и есть, запомнил, что Казимира вывел. Ну не деда же? Кощея тогда и в помине не было. Когда у него слетел капюшон, Дементьев все-таки разглядел лицо — даже в черных разводах оно было молодым. Может, дедов отшельник и правда где-то нашел недалекого паренька. Приучил жить по-своему, сам потом на тот свет отъехал, а он один лесу остался — справляться, как умеет. Может, у них такая странная традиция жить вдали ото всех и передавать такой образ жизни. Тогда по возрасту этот “кощей” должен быть третьим по счету после того, которого дед встретил. Или даже четвертым. Еще только сейчас Казимир вспомнил другую странность. Вместо обуви у Кощея было что-то самодельное — как будто кусками шкуры ноги обмотал. Он задремал с мыслью, что завтра снова пойдет в лес.
Проснулся он по своему времени — ближе к полудню.
— Вы, городские, все так спите? — с усмешкой поинтересовалась Дарья Михайловна, когда Казимир пришел на кухню. — Есть будешь?
Дементьев сонно кивнул.
— Я еще на день-два останусь, не возражаете? Стеснять не буду.
— Ну… — неопределенно протянула Дарья Михайловна. — У нас ведь тут все по-простому. Душ вон садовый, туалет на улице. Ты в своей Москве к такому не приучен.
— Да я с ними еще вчера познакомился, ничего — не умер. Мне, собственно, кроме них и какой-нибудь еды, больше и не надо. Переночевать я и в машине могу. А за все остальное заплачу, не переживайте.
— Да что ты глупости говоришь. Хочешь — оставайся. Скучно у нас тут просто, вот и удивляюсь, чем тебя наша деревня так привлекла.
— Книгу пишу, а у вас атмосфера хорошая. Хочу на пару дней в лес сходить. Для вдохновения. Вы не бойтесь, не потеряюсь. Москвичи в лесах тоже бывают, не совсем они дикие.
Почти и не солгал. Он вчера вон как бодро начал. Остановился на моменте, когда к персонажу темнота подбиралась, а потом к нему самому подкрался Кощей. С утра намерение навестить странного отшельника стало сильнее.
— Ты с Василием только осторожней, — вдруг сказала Дарья Михайловна. — Он Чечню прошел, с тех пор немного на голову того. Он раньше в Костроме жил, потом сюда приехал, тетка у него здесь. Он так-то тихий обычно, но бог его знает, что там у него на уме. Это который вчера возле скважины раскричался. Не любит он сильный шум, что-то свое вспоминает, и агрессивный делается.
Казимир его помнил. Местные мужики его еле успокоили и увели. Выжившим война только раны и оставляет — что на теле, что на душе. На всю жизнь, как вечную память или клеймо. Вот и местный Василий такой же. В нормальную обстановку вернули, а жить заново — не научили. Кому они нужны, покалеченные — что этот, что который в лесу живет.
После недолгих сборов и приготовлений Дементьев подошел к машине. На крыше “форестера” его караулил черный ворон. Как знать, может, вчерашний. В этот раз Казимир не стал его прогонять.
— Ну что, отведешь меня к Кощею? — спросил он и открыл багажник.
Кто-то был хорошим охотником, кто-то удачливым, а Казимир — запасливым. Алиса все подкалывала, что в его машине снаряги на двоих, а то и на троих найдется. Но так уж сложилось. Однажды вымок до нитки — в следующий раз взял с собой запасную пару треккинговых берцев. Пока он копался в машине, ворон и не подумал улетать. Наоборот, подобрался поближе и заглянул в открытый багажник. Почему-то Дементьев даже не удивился необычному поведению птицы.
— Видишь? — он повесил на плечо холщовый мешок с обувью. — Поудобнее будет, чем портянки.
Ворон протяжно каркнул, вспорхнул и полетел к лесу — откуда вчера Казимир и вышел. Позади раздался старческий голос.
— Сынок, а ты далеко ли собрался?
Он обернулся и увидел маму Дарьи Михайловны. К своему стыду он снова забыл, как ее зовут. Имя какое-то необычное, не держалось в памяти.
— В лес, — коротко ответил Казимир. — Погулять.
— Все Кощея что ли ищешь? — вдруг спросила старуха.
Вчера она смотрела на него по-другому — спокойнее. Сегодня в ее взгляде он разглядел цепкую тревогу и необъяснимую неприязнь.
— Кощея? — с деланным удивлением переспросил Дементьев. — Ааа, нет, книгу я пишу. Про человека, который заблудился в лесу. Пойду атмосферу собирать.
Он дежурно улыбнулся, закрыл машину и уже хотел уходить, но старуха его остановила. Подошла поближе и протянула ему яблоко.
— Вот, возьми на дорожку. Летние поспели уже. У вас в городе таких нет. У этих один запах чего стоит.
Тут она была права. Местные ароматные яблоки Казимир уже оценил. Он поблагодарил ее, сунул яблоко в рюкзак и зашагал к лесу. Снова прошел по лугу и побрел среди деревьев. Как искать того, кто не хочет быть найденным? Идея была одна и не очень умная — еще раз потеряться. С этим вообще проблем быть не должно. Осталось только темноты дождаться, но до этого Дементьев планировал и так поискать. Он шел по своему вчерашнему маршруту — во всяком случае думал так. В лесу очень легко обмануться. Да и себя самого обмануть еще проще. Может, ему вообще все вчера привиделось, и не было никакого Кощея. Болезнь запустила в мозге необратимые процессы, и он душевно провел вечер в компании галлюцинаций. От мысли к горлу подкатывала тошнота, и Казимир пытался отогнать ее быстрыми шагами по чащобе — как будто от страхов можно убежать.
Он бродил около трех часов. Надежды найти самостоятельно оставалось все меньше. Ну это было понятно с самого начала. Искать человека в непроходимым лесах — затея для безумцев. Да и все сильнее грызли сомнения в реальности этого отшельника. Над головой раздались птичьи крики. Казимир задрал голову и поверх верхушек деревьев увидел потревоженную воронью стаю. Туда он и пошел. В его случае можно было покрутиться на месте с закрытыми глазами и пойти в сторону, где остановился, так что вороны были вполне надежным ориентиром. Иронии поубавилось, когда Казимир он на ветке подвешенный пучок сухих веток. Дементьев остановился, отметил точку в телефоне и медленно пошел дальше, выискивая взглядом рукотворные признаки того, что он еще не сошел с ума.
Ему почудился голос. Казимир застыл на месте и прислушался. Он очень медленно и осторожно пошел на звук. Старался не выдать себя, чтобы не спугнуть — помнил, как вчера отшельник растворился в лесу. Он прошел совсем немного и снова замер — на этот раз от изумления. В просвете между деревьями он увидел очертания старой, почерневшей от времени избы. К ней со всех сторон подступал лес, как возведенные природой стены. Кого они только защищали? Отшельника от всего мира, или наоборот?
Кощей сидел возле дерева. Тихонько раскачивался из стороны в сторону. Его лицо все еще наполовину было покрыто черным. На мгновение Казимир всерьез подумал, что он все же тронулся рассудком — увиденное никак не вписывалось в привычную ему картину мира. Отшельник разговаривал с деревом, иногда дотрагивался ладонью до ствола. Говорил он отрывисто, роняя слова как камни. Отсюда Дементьев не мог их разобрать, но чувствовал эмоциональную окраску. В речи слышались горечь и тоска. Он подошел еще ближе и заметил, что на дереве на высоте его роста вырезано человеческое лицо. Грубое, стилизованное. Похоже на древнеславянского идола. Точнее, на идолов — Казимир пригляделся и увидел на соседних деревьях такие же рисунки-маски. Кощей его не замечал. Нагнулся к дереву и лбом прислонился, что-то продолжал говорить-шептать.
— Эй, — осторожно позвал Дементьев.
Отшельник тут же встрепенулся. Вскочил на ноги и вцепился в него испуганным взглядом. Молча замотал головой. Заозирался, словно искал что-то.
— Тише, не бойся, я тебе ничего не сделаю, — успокаивающе произнес Казимир. — Мы вчера не договорили, и я навестить тебя решил. Еле нашел. Далеко ты забрался.
Кощей встревоженно отшатнулся. Снова затравленно посмотрел по сторонам. Прижал руки к груди.
— Ты только не убегай, ладно? — торопливо продолжил Казимир. — Мне показалось, ты немного расстроен. Может, я могу чем тебе помочь?
Он говорил и делал очень осторожные и очень медленные шаги. Мельком глянул на идола, с которым только что разговаривал Кощей.
— Красивая работа, это сделал кто-то, кто здесь жил до тебя?
Отшельник потряс головой.
— Никого нет, — он снова тряхнул головой. — Никого не найдешь.
— А мне больше никто и не нужен, — спокойно пожал плечами Казимир. — Я же к тебе пришел. У меня для тебя кое-что есть, раз уж ты от ножа отказался. Сейчас отдам, но ты не убегай.
Он чувствовал себя неумелой пародией на переговорщика из сериалов про ФБР или полицию. Одно неверное слово, и все полетит к чертям. Здесь то же самое, только с поправкой на деревенскую глубинку. Осторожно снял с плеча мешок с берцами и протянул Кощею. Тот даже не пошевелился.
— Ладно, давай тогда так, — Дементьев положил мешок на землю и отошел назад на пару шагов. — У тебя обувь не очень подходящая для прогулок по лесу. В этом поудобнее будет. Посмотри. Может, подойдут.
Кощей медленно подошел к оставленному подарку.
— Лес тебя пустил, — тихо сказал он. — Ты не злой. Не как другие.
Казимир задумчиво поскреб заросшую двухдневной щетиной щеку. Он смотрел, как Кощей осторожно вытащил берцы и удивленно поглядел на них — словно и нормальную обувь тоже в первый раз увидел. Смотрел и думал, какого черта здесь вообще происходит, и кто загнал парня в лес? Неужели наставник — или как его еще назвать — настолько застращал деревенскими, что парень от них шарахается?
— Почему? — вдруг спросил Кощей и выдернул из размышлений.
Дементьев непонимающе на него посмотрел, но отшельник, на его счастье, уточнил.
— Ты с добром пришел. Принес вот мне. Почему?
— Ты помог мне выйти из леса, я хочу тебя отблагодарить. Если бы не ты, я мог бы там и остаться, — Казимир умолк и со вздохом честно добавил. — А еще я хотел понять, почему ты живешь совсем один. Тяжело же, наверное. Здесь нет ничего.
На лице Кощея вдруг промелькнула светлая улыбка. Он отошел к покосившемуся крыльцу и положил мешок на верхнюю ступеньку. Дементьев подумал, что он впервые повернулся к нему спиной. Видимо, понемногу привыкал. А в следующий момент ситуация снова стала совершенно сюрреалистической.
— Я должен помогать, — сообщил ему Кощей. — Людям в деревне и тебе. Ты уедешь? Уезжай. Плохое место, не для тебя. Ты светлый, а они…
Он не договорил и потряс головой. Потом текучим движением подошел к дереву-тотему. Провел ладонью по шершавой коре.
— Не один. Они здесь, — он медленно переходил от дерева к дереву, дотрагиваясь до каждого. — Говорят со мной.
Казимир наблюдал за ним и думал, кто сошел с ума. Вариантов было немало. Он сам — он уже был уверен, что отшельник вполне реальный, но сам факт навязчивого общения с сумасшедшим пареньком ставил под сомнение его собственное здравомыслие. Другой бы на его месте дважды подумал, стоит ли оставаться наедине с лесным психом, а Дементьеву с его диагнозом терять было особо нечего. Бояться тоже. На роль не очень неадекватных тянули и местные, которые допустили всю эту странную династию отшельников. И, наконец, сам Кощей. В его психическом состоянии не приходилось сомневаться, но, глядя на него, Казимир не чувствовал страха или угрозы. Скорее, сожаление, что недееспособный человек может сгинуть в лесу, а его никто и не хватится. Никто не поможет, если он вдруг заболеет. И вместо лечения и адаптации он разговаривает с деревьями.
Казимир молча разглядывал тотемы. Он насчитал семь вырезанных идолов. Все разные. Лица резные: и мужские и женские. Элементы одежды мастерски переданы. Такое сделать — не один месяц работы. Между деревьями веревки протянуты, на них навешаны и веточки, как он в лесу видел, и выбеленные косточки. Как будто жилище ведьмы или колдуна. Дементьев перевел взгляд на отшельника. За колдуна тот вполне бы сошел. Штаны и нелепый балахон — все расшито, увешано звериными зубами и ленточками. Длинные темно-русые волосы собраны в неряшливые косы. Без капюшона Казимир смог лучше рассмотреть его и подтвердить свою догадку, что ему не больше тридцати. В чертах лица ничего не выдавало, что у него такие беды с головой. Скорее, наоборот. Людей с такими красивыми и открытыми лицами редко встретишь. Тем более отшельниками в лесу.
— Атмосфера у тебя здесь мощная, ничего не скажешь, — произнес Дементьев и вполголоса добавил. — Вот где книги писать надо, для полного погружения.
— Книги? — неожиданно заинтересовался Кощей, даже подошел поближе. — Ты создаешь книги?
— Вроде того, — кивнул Казимир. — Любишь читать?
Он был готов поклясться, что тот даже алфавит не знает, но лесной парень снова его удивил.
— Очень, — отшельник печально улыбнулся. — Мало их. Читаю, что есть. Тогда в лесу… Ты писал книгу?
Казимир уже смирился, что он перестал понимать происходящее. Чем больше он пытался прояснить непонимание, тем сильнее недоумевал.
— Да, черновик, — он помолчал и добавил. — Ты сказал, что тут люди плохие. Ты поэтому один? Ну то есть с ними.
Кивком головы показал на тотемы.
— Мне так спокойнее. Они давно не добры друг к другу. К тебе тоже, — Кощей помялся, пропустил сквозь пальцы длинную бахрому на балахоне. — Твоя книга. О чем?
— Ты удивишься — про человека, который зашел в лес и заблудился, — Деменьев понимал, что перед ним умственно отсталый паренек, но разговаривал с ним, как с нормальным. По-другому почему-то не получалось. — Это небольшой рассказ, и в нем все закончилось хуже, чем в моем случае.
Кощей заглянул ему в глаза и неуверенно попросил:
— Расскажи? Если можешь.
Казимир удивленно выгнул бровь на неожиданный интерес отшельника. Черновик был совсем сырым. Он его даже не перечитывал, как из леса вернулся, но отказывать не хотелось. Если Кощей хочет сказку, будет ему сказка. Правда, не очень добрая. Дементьев сбросил рюкзак, подошел к крыльцу и сел на ступеньку. Та натужно скрипнула, и он снова мельком задумался, как здесь вообще можно жить — все ветхое, того и гляди рассыпется. Кощей осторожно сел рядом, подтянул ноги к груди и обхватил руками колени. А Казимир вытащил блокнот, нашел наброски истории и начал рассказывать-читать, где-то меняя фразы на более подходящие. Будь он один, сразу бы и записал, а так потом переделает. Если вспомнит. Кощей весь обратился во внимание. Слушал, затаив дыхание, и на него смотрел, не отрываясь. Казимир дочитал до конца рукописи и продолжил рассказывать, собирая историю на ходу. У его сказки был нехороший финал. В отличие от сна она обрывалась на моменте, когда героя поглотило тьмой и сожрало без остатка. Такой была плата за неизведанное — за то, что любопытством потревожил хозяина древнего леса. Закончив рассказывать, он повернулся к отшельнику и напоролся на его внимательный взгляд. Глаза у него необычного цвета — как разбушевавшееся, штормовое море.
— Ну вот как-то так, — Дементьев улыбнулся уголком рта. — Не самая добрая сказка.
Кощей молчал. Казимир сунул блокнот в рюкзак и заметил яблоко. Вытащил и протянул отшельнику. В лесу такие точно не растут.
— Хочешь?
На лице Кощея вдруг снова промелькнула тревога и что-то, отдаленное похожее на злость. Он резко подался вперед и выхватил яблоко.
— Где взял? — он в упор посмотрел на Дементьева.
Казимира накрыло легким недоумением. Только что сидел спокойно и не буянил, а тут почти бросился. Может, оголодал? Но есть яблоко отшельник не торопился.
— В деревне, там много. Могу принести.
— Нет. Такое не растет. Кто-то дал?
— Старушка местная. А что?
— Недоброе в нем, — Кощей нахмурился. — Тебе надо уйти от них.
— Это тебе деревья сказали? — Дементьев все-таки не удержался от колкого вопроса.
Отшельник поддевки не заметил. Покачал головой и раскрыл ладонь, в которой яблоко держал.
— Смотри, — тихо произнес он.
А дальше произошло что-то совершенно необъяснимое. Яблоко на глазах начало сморщиваться, темнеть и усыхать, пока не превратилось в съежившийся, засохший огрызок. Казимир ошеломленно смотрел, как Кощей другой рукой осторожно убрал его и выбросил в сторону. На ладони осталась щепотка черной пыли.
— Видишь? — спросил Кощей. — Мысли плохие. Тебя могло ранить.
Дементьев тупо смотрел на отшельника и не понимал, что происходит. Вроде бы он рассказывал сказку умственно отсталому пареньку, и вдруг начались какие-то странные чудеса.
— Вижу, — заторможено ответил он. — А это как вообще?
Умнее вопроса он не придумал, но этот лучше всего отражал его мысли, которые словно разом замерли и сдохли. Кощей стряхнул пыль с ладони, сложил руки на коленях и снова превратился в тихого и печального отшельника из леса.
— Не знаю, зачем они так. Плохо на тебя думают. Поэтому и говорю, чтобы уезжал. Я… — он поднял взгляд на Казимира, — я не думал, что так много времени прошло. Я думал, несколько лет. А уже два поколения выросло. Страшно стало.
Кощей снова обхватил ноги руками и уткнулся подбородком в колени, а Дементьев еще сильнее ощутил, как привычная реальность вдруг пошла трещинами, которые уже не склеить. Нет, проще всего было решить, что паренек окончательно тронулся умом, и пойти обратно, но из головы не шел фокус с яблоком. Да и сам Кощей своими словами как будто недостающие фрагменты в разбитую мозаику добавлял. Проще картинку было увидеть — еще более безрадостную, чем Казимировскую сказку.
— Ты об этом рассказывал деревьям? — спросил Дементьев.
— Да, — не поднимая головы, тихо ответил Кощей. — Знаю, это деревья. Но иногда представляю, что они говорят со мной. Так тоже проще. Они неживые. Я тоже неживой. Мы давно здесь.
— Насколько давно? — очень осторожно произнес Казимир, как будто ответ мог напугать его еще больше, чем Кощея.
— Не помню. Но давно. Очень.
— А как тебя зовут на самом деле? Не Кощей же.
— Тоже не помню. Можешь Кощеем звать. Другое имя все равно уже не мое. Его другой я носил. От него ничего не осталось.
Все попытки осознать, что нужно сделать с человеком, чтобы он забыл и свое имя, и возраст, разбивались о какую-то непонятную магию. Казимир словно читал современную прозу, а потом роман вдруг лихо сошел с тропы полного реализма и повернул в сторону мистики. Но в книгах так бывало, а в жизни — нет.
— Что с тобой случилось? Как ты вообще оказался здесь?
Кощей ответил не сразу. Сначала выпрямился. Разгладил полоски-ленточки на балахоне.
— Это… как проклятие. Раньше здесь был хранитель, — тихо заговорил он. — Другой. До меня. Помню, что он умер после того, как передал мне свою обязанность. Быть новым хранителем. Помогать местным, отводить их беды, исцелять болезни. Помню, что я сильно ранен был. Прошлый хранитель пообещал вылечить меня, если помогу ему, но, как видишь, солгал. Освободиться хотел. Я спрашивал, почему. Никто не ответил. Кто-то был нужен, кто угодно. Нашелся я. Пока здесь люди живут, не могу ни уйти отсюда, ни умереть. Я не знал, что все так будет.
Он замолчал, потер ладони, словно пытаясь согреться. Молчал и Казимир — не знал, что сказать. Привычное мышление городского жителя пыталось отторгнуть все, что говорил отшельник. Как защитный механизм. Когда на него накатывало, он напивался, напрочь теряя чувство меры. Он продолжал пить, пока не срабатывал тот самый механизм, и его не начинало полоскать. Сейчас он тоже чувствовал дурноту, но другую — от самой ситуации. Не получалось у него отмахнуться и заклеймить все сказанное бредом сумасшедшего.
— Ты про имя спрашивал, — вдруг продолжил Кощей. — В доме на стене вырезано. Там, где книги стоят. Я забыл, дерево помнит.
— Я схожу посмотрю?
Отшельник молча кивнул. Дементьев встал на ноги и зашел в старую избу. Внутри все еще больше походило на жилище колдуна. По углам сушеные травы развешаны. Единственное окно — наполовину прикрыто тряпкой. На тусклом стекле трещина. Из всей мебели — лежанка на полу, стол, пара неказистых табуреток и самодельная этажерка с резными деревянными фигурками. Среди них Казимир разглядел единорога. На полу пыльные, потертые шкуры. Как будто декорация, где половину предметов забыли, поэтому она выглядит ненастоящей, мертвой. Он подошел к сложенным в стопки книгам. К таким даже прикасаться страшно. Того и гляди рассыплются от ветхости. За ними нашел надпись, о которой говорил отшельник. Прочитал, и внутри все похолодело, а следом колыхнулось яростное недоверие. Да быть не может! Не бывает такого. Он живет в современном мире, где нет места цыганской магии, бабкиным проклятьям и прочей чертовщине. Надпись на стене говорила об обратном.
Елисей. Рядом два числа, похожие на годы жизни: 1890 — 1917.
Оглушенный новым знанием, Дементьев вернулся на крыльцо. Отшельник по-прежнему сидел на ступеньках.
— Ты говоришь, что уйти не можешь, — задумчиво произнес Казимир. — А как это проявляется?
— Так проклятье работает. Если попробую уйти, станет плохо человеку, который рядом. Никого не будет, почувствую, что кому-то плохо из-за меня. А навредить не могу. Поэтому и идти дальше не смогу. Не пускает.
— Не понимаю, — честно признался Казимир. — В голове не укладывается.
Кощей слабо улыбнулся. Поднялся с крыльца и протянул ему руку.
— Пойдем. Я покажу.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Андрей начал постепенно приходить в себя. Голова была тяжелая, сознание помутненное. Он открыл глаза, приподнялся на локтях, но сразу же рухнул обратно. В висках стучало, голова кружилась и болела, все тело ныло от пережитых побоев. Но в этот же момент три яркие мысли пробили его сознание насквозь яркой молнией.
«Где я? Где автомат и Пича!?»
Андрей услышал приглушенные всхлипы, и сквозь слабость поднялся на диване, осмотревшись в комнате. Странно, последние картины, которые запомнило его сознание, это явно не квартира и диван, на котором он сейчас сидел.
Поднявшись, он, прихрамывая, вышел из комнаты, и понял, что всхлипы доносятся из ванной комнаты. В сердце сразу неприятно екнуло, когда он увидел кровавый след, тянущийся с кухни до ванной. Еще и отсутствие освещения нагнетало и без того тревожную обстановку. Достав телефон из карман джинс, Андрей его осмотрел. Аппарат был не сломан, но защитное стекло было украшено паутиной незамысловатых узоров. Включив фонарик, он прошел к двери, и аккуратно приоткрыл, заглянув в ванную.
Там, сидя у ванны, поджав к себе колени сидела Пича, увидев которую, у Андрея сердце тревожно ухнуло. Девушка не просто всхлипывала, а горько плакала, едва не задыхаясь от собственных рыданий. Сразу бросилось в глаза то, что вся одежда девушки была в кровавых разводах, как и кожа. Волосы были спутаны и так же испачканы кровью.
— Пича! — Андрей ворвался в ванную, положил телефон на стиральную машинку, и опустился рядом с девушкой на колени, — что с тобой?
Он поднес к девушке дрожащие руки, но прикасаться не рискнул.
— Пича? Ты как? Что произошло-то!? — Андрей все же аккуратно положил ладони на колени девушке, — посмотри на меня, милая.
Всхлипывая и плача, Пича подняла голову, от чего ужас ледяным потоком обдал лицо Андрея. Лицо девушки было окровавлено, а глаза полностью были черными, ничего кроме непроглядной тьмы в них не было. Ее тело била крупная дрожь, когда Андрей осторожно взял ее руки.
Что-то неприятно кольнуло, и он осмотрел руки девушки, остолбенев. Вместо привычных, аккуратных ноготков были настоящие, крепкие, длинные черные когти.
— Ты изменилась… — тяжело сглотнув, заметил Андрей, — ты не ранена? Тут все в крови.
Пича отрицательно помотала головой.
— Я не хотела… я не убийца, — тихо сказала Пича, — я не убийца… не убийца!
— Тише! Тише, — Андрей отпустил руки девушки, и заключил ее личико в объятие своих ладоней, — я знаю, что ты не такая. Слышишь меня? Посмотри на меня, Пича, — он обратил взгляд девушки на себя, — я рядом, я с тобой, слышишь?
Она тяжело сглотнула, покивав.
— Умница, иди сюда, — Андрей прижал к себе Пичу, начал ласково поглаживать по волосам, шее и плечам, — ч-ш-ш-ш, девочка, успокаивайся.
В объятиях любимого Пича действительно быстро успокоилась. Через несколько минут она лишь редко всхлипывала, чувствуя запах родного человека. Андрей заметил, что когти начали постепенно уменьшаться, и вскоре он вложил ее руку в свою ладонь, на которой уже не было когтей.
— Что произошло, Пича? Почему мы в квартире? — мягко поинтересовался Андрей.
— Когда ты потерял сознание, кто-то вышел из квартиры, д-двое их было, — Пича начала рассказывать, но еще заикалась, всхлипывала, — предложили помощь, в квартиру тебя перенесли, но их было больше, п-пятеро.
На этих словах Андрей насторожился, но слушал, не перебивал.
— Потом на кухне з-закрылись, что-то поспрашивал один у меня, Арсен вроде, назвал меня сумасшедшей, и сказал им меня… они вчетвером начали меня трогать, а… — Пича всхлипнула, из ее глаз потекли новые слезы, — потом он сказал, что если они за час меня не трахнут, он меня выкинет.
— Господи, Пича, — Андрей крепко прижал к себе девушку, зажмурившись, — они тебе ничего не сделали?
— Н-нет, — Пича отрицательно помотала головой, — я сделала… я не убийца! Я не хотела так! Не хотела! — у девушки началась истерика, — не хотела! Но я не смогла сдержаться, будто меня заставили!
— Тихо, все нормально. Главное, что ты цела, остальное не важно, — Андрей погладил Пичу по волосам, поцеловал в висок, — подожди меня здесь.
— Я не хотела! Не-е уходи! — она крепко вцепилась в парня, не желая отпускать.
— Знаю, не хотела. Я никуда не уйду, просто осмотрюсь, подожди здесь, ладно? — Андрей обхватил запястья девушки, привстав, — две минуты и приду, веришь мне?
Пича согласно кивнула.
— Вот и умница, — Андрей улыбнулся, и поцеловал девушку в лоб, — сейчас буду.
Он окончательно отстранился от нее, и покинул ванную комнату. Пройдя по коридору, он заметил, что крови становилось все больше, и не только на полу. Красные разводы появлялись и на стенах. И вот, свернув на кухню, Андрей оторопел от картины, которая ему открылась.
Повсюду были разбросаны человеческие останки в рваной одежде, в основном от брюк и кожаных курток. В крови, экскрементах и внутренностях было все, начиная от пола, заканчивая люстрой, на которой весело покачивалась кишка, а с нее капала кровь. Табуреты, кухонный гарнитур, стол, все было переломано, точно на этой кухне побывала огромная мясорубка, которая сначала сожрала все в этом помещении под аккомпанемент треска досок и сочного хруста мяса с костями, и потом, явно пережрав, всем этим миксом щедро заблевала кухню.
Повсюду на стенах были глубокие вырезы от когтей, а в них была уже запекшаяся кровь. На кухне стоял стойкий запах дерьма, сырого мяса, крови и смерти, которая совсем недавно здесь щедро пировала.
Андрей почувствовал этот запах, и его без шансов вырвало.
— Твою мать, — задыхаясь от рвотных позывов, Андрей скрючился на четвереньках.
Он отполз в сторону, подальше от кухни, где смог встать и немного прийти в себя. Андрей в очередной раз решился заглянуть на кухню, но перед этим задержал дыхание и крепко зажал нос.
Причина была веская, на кухне он разглядел автомат, за которым вернулся. Он схватил его, заприметив голову одной из жертв, которая каким-то чудом была не размозжена как остальные.
«Понятно» — подумал Андрей, сморщившись не то от вони, не то от неприязни к данной физиономии. Он прекрасно знал, что у этих пидоров нет никаких моралей в большинстве своем. Изнасиловать вчетвером беззащитную девочку? Да с удовольствием, хлебом не корми. Вот только не на ту нарвались, позорные ублюдки. Андрею даже стало приятно, что вся кухня была украшена их внутренностями. Оправдывайтесь там теперь перед своим богом, который вас, пидоров, может и выслушает, но после сразу же сбросит в бездну, звонко посмеиваясь.
Когда поток приятных Андрею мыслей закончился, он с окровавленным автоматом шел к ванной. Надо бы привести его красавицу в порядок, да валить отсюда. Желательно из города.
Вернувшись в темную ванную, Андрей застал Пичу, что так же сидела у ванны, и встретила его напуганным взглядом.
— Давай, красавица моя, вставай, — Андрей отложил автомат на стиральную машинку, заметил, что та тоже автомат, ухмыльнувшись.
Он подал девушке руку, та без промедлений приняла помощь.
— Я не хотела, не хотела, — Пича всхлипнула.
— Все нормально. Это были мародеры, если не бандиты. Они бы тебя не пожалели. Никого бы не пожалели, — хмыкнул Андрей, заставив Пичу задуматься, — давай, красота моя, надо помыться.
Андрей проверил наличие воды, приподнял рычажок смесителя. На удивление, вода была, хотя квартира была явно не жилой. Андрей помог девушке забраться в ванну и раздеться полностью, после чего взял лейку душа, настроил теплый поток воды, и принялся за дело. Кропотливо, нежно и трепетно он ополаскивал юное тело. Вода кровавыми струйками стекала по ее телу и уходила в слив. Размягчив старое, засохшее мыло на раковине, он полностью намылил ее тело, но без мочалки, рукой. Конечно же, в процессе он разглядывал ее тело, тепло улыбаясь, но было в этой улыбке что-то еще. Наверняка желание. Острое желание, которое отдавалось нытьем внизу живота, а так же спонтанной эрекцией, которая была совсем неуместна. Но что же, природа природой, а дело делать надо.
А Пича, чувствуя, как Андрей смачивает ее волосы, распутывает их, прикрыла глаза, закусив губу, и полностью отдалась во власть его рук. Да, ей нравилась такая забота и внимание хозяина.
Раньше он, пусть и любил ее, но все равно не уделял ей должного времени. Вечерами после работы он практически сразу заваливался спать, а на выходных, при графике два через два, иногда выпивал, но больше занимался своими делами, сидел в ноутбуке, изредка играл на нем же. А однажды он напился с людьми Атриума, дома был уже ближе к ночи, и Пича пожаловалась ему на плохое самочувствие. Почему то это вывело Андрея из себя, он наорал на девушку, приказал ей обратиться птицей, и вышвырнул ее в окно, велев до утра не возвращаться, после чего в пьяном угаре лег спать. На самом деле ему было плевать, пусть хоть сразу возвращается, но его не беспокоит. Но белый ворон с редкими, черными пятнами, покорно просидел всю морозную ночь на подоконнике, и лишь изредка тоскливо поглядывал в окно. Проснувшись и вспомнив, что он сделал, то незамедлительно вернул Пичу домой, извинялся. Пича его простила, и не злилась. Но тоска, что прожигала ее всю ночь, когда лапки утопали в снегу, а Андрей спал в теплой кровати, осталась в ее душе, скорее всего надолго, если не навсегда.
После этого Пича больше не беспокоила хозяина, первая к нему никогда не обращалась, не желая его разгневать, поэтому развлекала себя, чем могла. В основном она тихонько сидела в кресле и рисовала, на что только хватало фантазии. Самым ярким из ее рисунков стал тот, где на заснеженном подоконнике сидит ворон, и глядит в окно, где тепло, где хозяин.
Пока она была погружена в воспоминания, Андрей полностью закончил, и теперь девушка уже была чистой.
— Сейчас полотенце и одежду чистую подыщу, — сказал Андрей, собираясь выйти, но Пича обняла его, и притянула к себе, — ну, ты чего?
В ответ на это был порыв девушки, и она прильнула к его губам, нежно поцеловав. Андрей ответил взаимностью, и поцелуй выдался довольно затяжной.
— Я люблю тебя, — Пича отстранилась, посмотрев своими черными глазами в глаза Андрея, но он отчетливо прочитал в них нежность.
Тут уже не выдержал он, подхватил девушку, прижал к себе, а она обвила ногами его бедра. Так они и вышли, позабыв обо всем, что произошло в этой квартире и, непрерывно целуясь, прошли в комнату, где Андрей мягко опустил Пичу на диван. Он уже не мог держаться, и вскоре разделся сам. Как минимум следующие полчаса, которые им предстояло провести друг с другом, обещали быть горячими и насыщенными.
Андрей вздрогнул, сидя у стены дома, а разбудила его Пича, спикировав на его плечо, от чего парень перепугался, широко открыв глаза.
— Тише, это я, — прошипела Пича.
— Твою мать, приснится же… — сглотнул Андрей, утерев испарину со лба.
— Что такое? Что тебе снилось? — взволнованно спросила Пича.
— Да монстр этот из леса, там за углом был. Блин, даже и не понял, как уснул, вот и перепугался, — он встряхнул головой, сглотнув в очередной раз, и достал бутылку, сделав несколько глотков воды, — дай пару минут, в себя прийти.
Он сидел несколько минут молча, а Пича в поддержку игралась с прядками его волос клювом, что помогало ему успокоиться. Она знала, что ему это нравится, и успокаивает.
Вскоре Андрей встал, накинув свой рюкзак, и осторожно вышел на пустую улицу.
— Что нашла? — поинтересовался Андрей, — Арнольда видела? Или его приспешника?
— Нет, никого из них. Только оцепленную территорию в одном месте, и рядом с городом военная база. На ней взлетная полоса есть, а так же три военных самолета. По городу патрули ходят. На гражданских, вроде, внимания не обращают, — ответила Пича.
— Ну что ж, пойдем, прогуляемся? Подскажешь, как до оцепленного объекта дойти, — сказал Андрей, и пошел по улице.
Андрей прошел два дома, и неожиданно, с грохотом выбитых дверей, с двух сторон показались четверо солдат, что нацелили на него автоматы.
— СТОЯТЬ! — чуть ли не хором выпалили солдаты. Андрей тут же выполнил требование.
— Кто такой!? — выпалил один из солдат.
— Я с-сталкер, — заикнулся Андрей, — не стреляйте, пожалуйста! Я свой! Птицу не трогайте! Ручная она! Я не вооружен!
Солдаты окружили Андрея, что не представлял для них угрозы. Птица вжалась, крепко вцепившись когтями в плечо хозяина.
Один из солдат похлопал Андрея по карманам.
— В рюкзаке че? — спросил солдат.
— Вода, печенье, креветки для птицы, — сглотнул Андрей, — консервы, больше ничего.
— Вишнецк закрытый город, сталкер ты гребаный, — выпалил другой солдат, — это подсудное дело. Пошли к КПП, там разберемся.
Андрей в окружении вооруженных людей был вынужден идти к дороге, которая вела к пропускному пункту. Один из них взял рацию, нажал кнопку.
— Попался залетный один, не вооружен, ведем к первому КПП, как слышно.
Рация в ответ зашипела.
— Первый КПП принял.
— КПП второй принял.
— КПП третий принял.
— Обвал на связи? — нажал на кнопку солдат. Рация отозвалась лишь через десять секунд.
— Обвал принял, — раздался ленивый голос, и рация тут же замолчала.
— Как обычно, — солдат убрал рацию, сплюнув на асфальт, — нам тут всяких залетных вылавливай, пока они там, у Обвала сидят, в ус не дуют.
— Да кто ж туда сунется? — ухмыльнулся другой вояка, — это совсем долбанутым надо быть, чтобы к Обвалу лезть.
— А что за Обвал? — спросил Андрей, не сумев обуздать свое любопытство.
— Меньше знаешь, крепче спишь, — буркнул в ответ солдат, — ты лучше скажи, залетный, ты тут кавказцев не видел?
— Н-нет, — сглотнул Андрей, тихо выругавшись. Их он явно недолюбливал, — а они тут есть?
— Да проскочили в город на днях, вот по домам шкерятся. Пятеро вроде ублюдков. Мы им и устроили засаду, предположительно где-то в этом районе и осели, а тут ты нам на головы свалился. Вот пока мы тебя ведем, они еще несколько хат обнесут, и ищи свищи этих дармоедов потом.
На мгновение Андрей почувствовал себя виноватым. Залез, проблем доставил, пока вояки устраивали засаду действительно опасным персонажам. Пича тихо сидела на его плече, пока Андрей с военными шел по дороге к пропускному пункту.
На пропускном пункте, к которому они подошли через пятнадцать минут, их встретили трое военных, что вышли из будки. Шлагбаум так же присутствовал.
— Че за фрукт? — спросил один из солдат.
— Сталкер залетный, — хмыкнул один из конвоя, — машину зови, в общем, там пусть они сами разбираются, что с ним делать за проникновение в закрытый город.
— Ща доложу, — один из них ушел в будку, а второй военный смотрел на Пичу.
— Ручная? — он потянул руку к птице, но Андрей отстранился.
— Не трогай ее, — оскалился Андрей.
— А что мне будет? — хмыкнул военный, и сглотнул, смотря на птицу, — иди ко мне, хорошая.
Он протянул руки к Пиче, но она взлетела, улетая прочь.
— Ладно, сучка, — хмыкнул он, взяв автомат, и собирался прицелиться в Пичу.
Глаза Андрея округлились от ярости, и он набросился на солдата, не позволив ему выстрелить.
— Не трогай, сука, птицу! — Андрей точно взбесился, вмазав рукой по автомату, вынудив солдата опустить оружие, но им быстро занялись.
Другие военные оттащили Андрея от коллеги, и сами принялись его избивать.
Тяжелые сапоги разминали неподготовленную плоть, ребра и те места, докуда они могли добраться.
— Хватит ему уже, — отрезал один из солдат. Они перестали избивать Андрея, оставив его лежать практически без сознания.
Вдалеке послышался рев мотора, и на дороге показался белоснежный УАЗ Патриот.
Солдаты прошли вперед, и тот, что целился в Пичу, ударил Андрея в бок, заставив его сплюнуть кровь изо рта.
— Лежать, собака, — отрезал он, и ушел за сослуживцами.
Шестеро солдат столпились в одном месте, седьмой шел сзади. Уаз подъезжал вальяжно, неспешно. Внезапно земля затряслась, раздался серьезный, подземный толчок, что некоторые солдаты даже расставили руки в стороны, дабы удержать равновесие. Тряхнуло серьезно, но на этом ничего не закончилось. Подземные толчки усиливались, будка на КПП тряслась, а Андрей так и лежал неподвижно, не зная, чего ожидать.
Андрей заметил, как сверху что-то сверкнуло, точно драгоценный камень, отразивший от себя солнечный зайчик.
Он с трудом приподнялся на локтях, смотря в сторону солдат, что встречали автомобиль.
Эти отблески Андрей видел повсюду, они устремлялись сверху вниз, как рассыпающиеся искры от фейерверка.
Раздался грохот, и УАЗ, подъезжающий к КПП, как лазером разрезало на две части. Андрей вздрогнул, увидев, как передняя часть автомобиля по инерции подается вперед, а за рулем сидит водитель, но не весь. Вторая часть водителя остается за невидимой преградой, которая точно гильотина опустилась сверху, разделив счастливчика на две части.
Солдаты, оставшиеся по ту сторону УАЗа, сразу же рвутся вперед, но невидимая преграда удерживает их на том уровне, где осталась большая часть УАЗа. Они бьются в невидимый купол, но их криков даже не слышно.
Лишь седьмой, который шел самый последний, оказался внутри загадочной преграды.
— Э, пацаны? Че за херня-то? Слышно меня? — он бился в невидимое стекло, видел, как шевелятся губы солдат, но не слышал и звука.
И лишь когда солдаты начали судорожно указывать ему за спину, тот повернулся, но сразу же встретился с кулаком Андрея, что прилетел ему в нос, выбив из равновесия.
Вот только Андрей на одном ударе не ограничился, сорвал автомат с его плеча, и несколько раз прикладом ударил служивого.
— Лежать, собака, — на этих словах Андрей щедро добавил прикладом, что военный потерял сознание, а за невидимой преградой бились солдаты, стреляли из автоматов, но толка не было, пули рикошетили.
Вместе с его автоматом Андрей ушел в сторону Вишнецка, а ему на плечо вскоре сел черно-белый ворон.
Вернувшись к домам, Андрей скрылся в одном из подъездов, и присел на ступени, истекая кровью. Пича обратилась девушкой, что-то говорила ему, но слабость и град ударов от тяжелых, кирзовых сапог сделали свое дело. Привалившись к стене, Андрей потерял сознание.
Девушка не на шутку заволновалась, когда осознала, что Андрей потерял сознание. Она обняла его, прижала к себе и поглаживала по щеке.
— Андрюш? Очнись, прошу, — Пича нервничала, прося парня очнуться. Видимо, ей было в диковинку, что ее хозяин теряет сознание от травм, — Андрюш!
Пича задрожала, осознав, что Андрей не очнется здесь и сейчас, и крепко обняла его.
Она вдруг услышала хлопок закрывающейся двери сверху, вздрогнула, и крепче обняла Андрея, словно хотела защитить от всякой угрозы. Послышались шаги, кто-то спускался, и явно не один. Уже слышались переговоры с непонятным акцентом, и два человека уже были на последней лестничной клетке.
Пича, прижимаясь к Андрею, оглядела их. Двое парней кавказской национальности, один крупный, подкачанный, второй несколько меньше первого. Оба жгучие брюнеты и с густыми бородами.
— Слищ, я жи говорил, кто-то есть тут, братан, — на своеобразном русском заговорил тот, что поменьше.
— Что-то случилось, девущка? — обратился к Пиче здоровяк.
— Д-да, он без сознания! Военные его ранили, — ответила взволнованная девушка, — я не знаю, что делать!
— Э-э-э, давай поможем, видишь девка переживает, — кавказец спустился, а его более крупный компаньон последовал за ним, — отойди.
Пича пусть и нехотя, но отстранилась от Андрея. Двое кавказцев взяли его за руки-ноги, и понесли наверх, предварительно более мелкий забрал его автомат. Пича увязалась за ними.
— Вы тут живете? — поинтересовалась девушка.
— Глупый вопросы задаешь, девущка, — хмыкнул кавказец, — конечно, живем.
Они дотащили парня до четвертого этажа, где открылась одна из квартир.
— Э-у-е, ну че там, ара? — кавказец, открывший дверь, сначала осторожно оглядывался, но увидев девушку, сразу подобрел, — ай, красавица, проходите уже.
Двое кавказцев затащили Андрея в квартиру, а за Пичей третий закрыл дверь. На первый взгляд квартира выглядела нежилой, лишь наброски жилой атмосферы в виде старых обоев, люстр, а так же стандартных наборов мебели в комнатах и на кухне.
Кавказцы затащили Андрея в комнату по коридору, а за ними шла Пича. Она увидела, как они уложили парня на диван в комнате.
— Спасибо, — тихо сказала девушка. Она хотела пройти к Андрею, но ее остановил здоровяк.
— Э, дай поспать-то жениху, — хмыкнул кавказец, — видно побили его, пойдем на кухню, пагаварим.
Он положил ладонь Пиче на плечо, слегка погладив, от чего она хотела съежиться.
Вместе со здоровяком она нехотя прошла на кухню, их там было в общей сумме четверо, не считая здоровяка, что привел девушку.
Четверо тридцатилетних кавказцев, что посмотрели на Пичу, как на кусок мяса, или ей так показалось.
— Хорош автомат-то, — один из кавказцев приценивался к оружию, что Андрей отобрал у военного.
Один мужчина сидел за столом ближе к окну, и посмотрел на Пичу.
— Присаживайся, — он указал на место рядом с собой.
Пича, непонимающе осматриваясь между пятью мужчинами, все же присела за стол.
— Ты недавно тут, да? — спросил мужчина за столом, — меня Арсен зовут.
— Минут двадцать в Вишнецке, — тихо сказала Пича.
— Хорошо. Автомат откуда? — поинтересовался Арсен. Кавказцы, тихо переговаривающиеся, замолкли.
— У военного отобрали, — сглотнула девушка.
— Прям, так у военного и отобрали? — Арсен выгнул густую бровь. Ясное дело, он не верил в ее слова. Попробуй напасть на этих Русских, раздавят, и имени не спросят, — а как?
— На город купол опустился, отряд остался за куполом, а мы забрали автомат, и ушли, — сглотнула Пича, но понимала, что ей не верят.
— Купол? Отобрали автомат у отряда? — Арсен поразмышлял, осмотрел Пичу еще раз, и откинулся к стене, — делайте с ней, что хотите. Сумасшедшая.
Кавказцы оскалились на Пичу, точно шакалы, и подошли к ней.
Она прекрасно чувствовала, как ее поглаживали по шее ладони, по волосам и плечам. И понимала, что значат эти прикосновения, и принимала их лишь от Андрея. Больше ни от кого.
— Не надо, не трогайте меня, — Пича зажмурилась, напряглась всем телом, — не трогайте, пожалуйста!
— Тише, девочка, — один из кавказцев запустил ей ладонь под ворот футболки, опускаясь ниже, — ми будем аккуратны.
— Не трогайте… — Пича сглотнула, когда уже четверо кавказцев лапали ее, — УБЕРИТЕ СВОИ ЛАПЫ!
Она вскочила, опрокинув табурет, отстранившись к двери кухни, а четверо животных хищными взглядами буквально сверлили Пичу.
Она тяжело дышала, понимала, что ее зажали в угол, и деваться некуда.
— Попалась, — улыбнулся один из кавказцев, сверкнув частью серебряных зубов, остальные были подгнившие.
Пича тяжело дышала, зажмурившись, заведя руки за спину, потому что острые когти в сопровождении дикой боли вырывались из-под ногтей, царапая дверь.
— Эй, дебилы, если вы за час ее все не трахнете, я выкину ее, и пойдем дальше! — выпалил Арсен.
Четверо кавказцев, услышав это, сразу зашевелились, но только первый приблизился к девушке, как она раскрыла полные ненависти черные глаза, в которых даже не было зрачков. Они передавали лишь ненависть. Кавказец лишь на секунду застопорился, но Пича в этот же момент замахнулась, рубанув по шее острыми когтями. Она не просто вспорола горло наглому ублюдку, а перерубила позвонки, и голова кавказца запрокинулась назад, повиснув на лоскуте кожи, от чего округленные глаза вперились прямо в Арсена, что сидел за столом.
Возможно, она почувствовала, что сделала что-то не так, но гнев ее было уже не удержать…
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
На безымянном пальце, бледном настолько, что сквозь кожу мелкой сетью просвечивали фиолетовые вены, рубиновое кольцо сверкало неуместной роскошью. Искусная золотая оправа огибала его сплетением терновых листьев.
Худая старческая ладонь с длинными желтыми ногтями скрыла кольцо от взгляда слуги. В том не было необходимости: молодой человек в камзоле не смел поднять глаз и стоял, согнувшись в поклоне, выслушивая наставления, в то время как сам старик восседал в кресле у камина.
Пламя плясало на поленьях, но до кресла едва доставал оранжевый свет. Он боязливо пролезал сквозь чугунные решетки, но, достигнув ножек, умолкал, не смея подняться выше. Фигура барона расплывалась во мраке, как если бы на его месте восседало тучевое облако, и только кольцо, изредка проглядывая сквозь пальцы, свидетельствовало о том, что в кресле кто-то живой.
Если вампира можно было назвать живым.
— Человек, — обращение было проговорено голосом не только скрипучим, но и полным холодного презрения, впрочем, вполне естественного, а не нарочитого; какое демонстрирует существо высшей расы к стоящим ниже на видовых ступенях, — появился ли он?
— Появился, Ваша Милость.
— Что ж, должно его встретить.
— Подготовлено, Ваша Милость.
Барон поднялся под хруст коленей. Несмелые отблески огня вкрадчиво коснулись редкой, седой бороды до пояса и кустистых бровей, скрывавших маленькие злые глаза. Жидкие пряди волос едва серебрили виски и за ушами, макушка и высокий лоб были полностью лысы.
— Чего ты стоишь? Веди меня!.. И пригласи его.
— Прошу, Ваша Милость.
Молодой человек прищелкнул каблуками и приглашающим жестом отворил дверь. Тень, до того сухая и монументальная, метнулась с хлопком крыльев летучей мыши — и кресло опустело враз, тут же занятое ярким желтым светом.
Слуга не затушил огонь, но задвинул заслонку, спасшую пышные ковры от неосторожного треска углей, и покинул комнату вслед за хозяином, попутно три раза дернув за шнурок у балдахина — сигнал явиться горничной.
~
Свеча в центре длинного стола одиноко боролась с наступающей тьмой. Ни хозяина, ни гостя мрак не волновал — их фигуры скользили в ней размазанными чернильными пятнами.
Скрипнула вилка по фарфору, едва коснувшись не прожаренного стейка. Барон разрезал его, лаская взглядом каждую каплю крови, выступившую на волокнах. Язык смочил сухие губы и усы.
— Не ешь? Ты обижаешь мое гостеприимство.
Фантом молчал. Его ладони лежали на коленях с того момента, как он сел напротив барона по другую сторону обеденного стола. Запекшийся до коричневой корочки стейк и облитый золотом бокал вина остались настолько цельными и нетронутыми, каким отсутствующим был ответ и признак любой речи. Фантом находился в обеденной зале — это единственное, что подчеркивало его существование.
— Ты скверно готовишь, раз он не ест! Я накажу тебя после. Уноси!
Человек в камзоле в пару быстрых шагов долетел до стола и аккуратно забрал тарелку Фантома, но оставил бокал. Следом подмахнул к барону и наполнил вином его, успевший опустеть, а затем все такой же незаметный юркнул к стене.
— А ты неразговорчивый, — барон нанизал ломтик мяса на вилку, — но не думай, что я трачу твое время. Мне есть, что предложить.
Жир, масло и кровь потекли по зубчикам. Барон покрутил золоченную ручку, но есть не торопился. Фантом не двигался, тени вкруг него загустели.
— Я знаю, что ты ищешь и знаю, где ты это найдешь, — барон выдержал паузу, в которую аккуратно стащил мясо зубами, из-под верхней губы выглянули заостренные клыки, — и могу облегчить твои поиски взамен на услугу.
По ставням окон вдарил ветер. Он пролез в узкие щели и пронесся сквозняком по зале. Шляпа Фантома склонилась вперед, выказав внимание.
— Теперь я тебя заинтересовал. Что ж, поговорим.
~
Поступь Фантома была мягкой: он не шел, а крался по разукрашенным зелено-синим коридорам. Деревянные двери походили одна на другую как потерянные братья-близнецы, все они оставались молчаливы.
Фантом долго смотрел на них, прислушиваясь к чему-то таинственному, и отступал. Все не то.
Разводы менялись: то они весело мчались сквозь щербины и провалы наперегонки, то образовывали ровные круги из завитков. Они стремились к единому узору, будто в попытке начертить понятную лишь им арабеску, но чего-то не хватало, какой-то иной краски, должной заполнить пробел.
Нужная дверь распахнулась с вызывающей крикливостью куртизанки и выплюнула в лицо вместо аромата дешевых духов ветер, перемешанный с песком. Затхлый, усталый, он смердел смертью и навевал отчаяние давно затухшей жизни.
Фантом отбросил его одним движением руки — ветер жалостливо, как загнанный пес, прижался к полуистлевшему косяку.
— Там, где смыкаются горы, где солнце, всходя, касается их вершин, а тропы обрываются над скалистыми обрывами; там я спрятал ее, — так говорил барон во время ужина. — Ни один человек не доберется к ней, а если и взойдет по ступеням моего замка, орлы, завидев его, разорвут на части. Но если проскользнет он и мимо них, то умрет в адовом пламени, какое сожжет любого, посмевшего пересечь врата. Те исключительные, мучимые жаждой сокровищ, кого ведет этот непререкаемый дух, сгинут в бесчисленных ловушках моих сводов, а последним препятствием, какое сможет преодолеть лишь один, будет отсутствие ключа. Только мертвая кровь откроет дверь.
К носам тяжелых сапог жадно припали скрюченные каменные пальцы. Они не выросли из стен — они всегда были их частью, тянулись оттуда из тьмы в ожидании того единственного, кто нарушит мертвенный покой.
Барон сказал, что не считал тех, кого оставил иссохшими стражами гробницы, но Фантом мог предсказать, что их были не десятки, а сотни. Искаженные лица выражали страдание, рты открывались в безумии, зияли пустотой глазницы. Вмурованные в стены, они выбрасывали руки, покрытые каменной пылью, перед собой, что шедший среди них неминуемо задевал фаланги — и тогда они сыпались в песок к его ногам.
— Она скована вечным сном. Она не смогла принять меня таким, как не приняла и свою судьбу. О, мое несчастное дитя!.. Я собирался даровать ей вечность, но она ее не желала. В тот последний рассвет она сказала, что никогда не простит меня и наложила на себя руки.
На той фразе лицо барона рассекло скорбью, подобной горечи пленников времени.
Гроб стоял на пьедестале под светом магической синей лучины. Тонкие кисти страдальцев виноградными гроздьями свисали с потолка, поднимались с пола высокой травой, сквозь какую не существовало брода. Идя сквозь них, Фантом создавал его сам.
Он молол руки подошвами, дробил плечи на осколки, обращал лица в прах. Каждый опавший в бесконечность отзывался благодарным вздохом, будто так спалась от проклятия его душа.
— Я не смирился с ее потерей, не мог ее отпустить. Неблагодарная дщерь! Я кинул к ее ногам весь мир, но она предпочла оставить его, чем править над ним. Та, кто любила меня более всех, кто никогда не шла против моей воли и всегда была моим утешением — она не признала моей власти над чужими жизнями, как я не согласился на ее уход.
Слой пыли и песка покрыл крышку махровым одеялом. Фантом сдвинул ее с легкостью, она с гулом упала, раздавив заросли иссохших. Там под морозным саваном лежала необычайной красоты девушка.
Ее когда-то бронзовую кожу ныне покрыл иней, черные локоны разметались по вмерзшим в лед цветам, летящее нежное платье складками прилипло к стенкам. Казалось, стоит льду оттаять — и она распахнет глаза и улыбнется.
Однако на груди под алой розой расплылось темное пятно. Капли, застывшие в невесомости, чередой алых брызг карабкались по снежным кристаллам, оттого казалось, что саван расшит красным золотом.
— Я велик, я могущественен, на всей земле мало тех, кто сравнится со мной! Новые и старые боги уважают меня, но даже я не могу вернуть мертвеца к жизни. Оттого я сохранил ее и ждал. Все ждал… Мое бессмертие дарит время, и я знал, что наступит час, когда явится тот, кто сможет ее вернуть. Когда придешь ты.
— Мне не дозволено забирать души с того света, — это были первые слова, какие обронил Фантом.
— Ее душа не отлетела, я заморозил ее последний вздох.
Фантом склонился над девушкой, тени потерянных зашептались по углам. Великая жертва: барон убил всех, кто обитал в его замке и до кого дотянулся, все для отсрочки, тех считанных минут, когда душа мечется меж телом и незримыми путями.
Гробница, горе ее страждущих, их вековая печаль — все создано, чтобы скрепить мороз, задержать дыхание над дочерью вампира. Нет, то не лед касался ее щек, не снег бархатом устилал кожу — это ее душа серебряными нитями опутала тело, не в силах покинуть пределы гроба.
Испуганная, загнанная ужасом чужих жертв, она обратилась в кристалл, застыв под взором немых охранников. Она не смогла отринуть мир людей.
— Ты, чью душу сохранила тьма, кто забыта светом солнца и луны, кому нет места ни в одном из миров, тебе я дарую свое дыхание. Открой глаза именем моим, я заклинаю тебя властью Фантома с границы сущего. Я отпускаю твою жизнь.
Горячее облако сорвалось со рта Фантома. Спиралью оно спустилось к гробу, бросилось на него и прилипло к льду тонкой коркой.
Золотая россыпь савана зашипела, вспенилась. Талая серебристая вода заполнила трещины. Чем больше ее становилось, тем быстрее сходил иней, тем сильнее истлевал саван, но не пропадал, а впитывался в тело девушки, в ее кожу и одежду до тех пор, пока снаружи не осталось ничего.
Покойница испила до капли свою душу, смешанную с дыханием Фантома, и распахнула глаза. В их черноте отразился призрак ночи.
Она села и закричала, зажав ладонями уши. Надрывный громкий звук сожрали глухие стены, впитали жертвенные агнцы — последние из них истлели. Гробница лопнула, разорвалось кольцо горестей и несчастий, но тому были не рады ни стражи, ни пленница. Для них не существовало счастливого конца.
Когда голос стих, девушка успокоилась. Ее движения, скованные долгим сном, были еще неуклюжи, но уже тверды и определенны. Без сомнений она покинула гроб и холодной хваткой дрожащих пальцев вцепилась в перчатку Фантома.
— Отведи меня к отцу, — едва шевеля языком сказала она.
Фантом последовал ее просьбе.
~
Они прибыли в замок барона через одну ночь. Дочь вампира, хоть не успела обратиться, не выносила света и днем пряталась в пещере, впрочем, не ведая сна.
— Я слишком долго спала, — проговорила она, сидя на земле и обхватив колени худой рукой, — я устала жить среди кошмаров.
Она ничего не ела и только однажды сделала глоток воды, который тут же выплюнула. Ее тело не принимало возвращения жизни. Оно будто уверилось, что девушке нет места на этом свете, и теперь отказывалось в нем существовать.
Барон ждал их в главном зале, полном по случаю удивительного воскрешения свечей. Пламя колебалось, гонимое сквозняками, и на костлявых плечах покоилась подбитая багровым мехом мантия.
Вампир впился взглядом в вошедших. Он сделал два шага навстречу и протянул ладонь с уродливыми ногтями.
— Дочь моя, ступай ко мне.
Девушка устремила взор на отца без улыбки, черные локоны слились с тенями за спиной.
— Сначала расплатитесь, отец. Он спас меня не бесплатно.
Выдохнув, барон прикрыл глаза с кроткой улыбкой.
— Ты совсем не изменилась, также ищешь справедливости… Хорошо. Слушай внимательно, Фантом, я выполняю свою часть сделки.
Он извлек из кармана медальон с изображением черепа и подкинул в воздух. Цепочка звякнула, когда Фантом ее поймал.
— Эта реликвия передавалась в клане по наследству, я снял ее с шеи мастера, когда одержал над ним победу. Она связана кровью и с людским, и с твоим, и с запредельным миром. Когда кто-то нарушает баланс, пересекая границу, она чувствует это. Так я и нашел тебя.
Фантом поднял медальон за цепочку, качнул им. По краю стелилась надпись: “От крови и плоти”.
— Мне нет нужды объяснять, ведь в нем есть и твоя кровь.
Широкие полы шляпы полностью скрыли лицо. Фантом спрятал медальон на груди, а девушка, тем временем, двинулась к отцу.
— Вы говорите, что я не изменилась, но вы постарели. Мой бедный отец, что с вами сталось? Откуда глубокие морщины, куда исчезли прекрасные волосы?
— Вечная жизнь не дала мне молодости и красоты. Это неважно, пока ты со мной, вместе мы пройдем сквозь года. Ах, ты бы знала, как одинок я был!
Девушка коснулась запястья барона, заглянула ему в глаза и порывисто обняла, приникла к щуплой груди. Руки барона любовно обхватили ее за плечи.
— Теперь ты понимаешь, почему так важно жить, — с нежностью произнес он, — теперь ты видела ужасы смерти.
— Да, отец. Я видела их все.
Не пронеслось ни звука, не дрогнуло пламя ни одной свечи, но от касания девушки по телу барона пополз иней. Он незаметно поднялся по одежде, а когда добрался до кожи — стало поздно.
— Что это? — вскричал барон, — что ты наделала?!
Девушка отшатнулась, вырвалась из омертвевшей хватки — такой же каменной, как руки агнцев, скормленных в угоду ее сну.
Зашептались тени, зашуршали по углам. От них к барону поползли струйки пепла. Они складывались ручейками, цеплялись за ботинки и песочными змейками взбирались по мантии, кусая вены запястий, открытую худую шею, впиваясь смертоносными поцелуями в того, кто потерял способность двигаться.
— Ты! — он сорвался на крик, безумные глаза обернулись к Фантому, — сделай что-нибудь! Убей ее!
Фантом молчал, но заговорила девушка.
— Они ждали вас, отец, как ждала я. Каждую минуту, каждое мгновение они были со мной, держали мое надгробие, придавливали меня в могилу. Мы страдали вместе: они кричали от боли, а я их слушала — все это время я слушала их, когда мои глаза были закрыты. Настало ваше время узнать их.
Ее ладони сжались в кулаки, вся она стала вновь покрытая саваном, и в бликах свечей могло причудиться, что за ее спиной вырастают десятки, сотни исхудавших рук, ищущих отмщения.
Барон открыл рот в последней попытке закричать, но изморозь полностью пробрала его, заключила в одной позе. Когда даже зрачки поглотил камень и фигура обернулась льдом, девушка рассмеялась и толкнула ее — древний вампир упал, рассыпался на части и обратился пеплом, смешавшись с ворсистым ковром.
Наступила тишина. Девушка смотрела на то, что осталось от барона, а Фантом не шевелился.
Священное действо прервал молодой человек в камзоле. Он в замешательстве окинул взглядом останки хозяина, но быстро совладал собой: лицо разгладилось, приняв спокойное и уважительное выражение. Слуга с поклоном вопросил:
— Прикажете убрать, Ваша Милость?
— Сожги ковер. Я хочу, чтобы ни одна нить не осталась с него.
Девушка обернулась к Фантому, гордо вздернув подбородок. Порыв ветра, дождавшегося смерти барона, сорвал с петель ставни и пронесся ураганом по залу, перепутав черные локоны.
Девушка, подобная разъяренной богине, вступила в права наследования.
— Я не должна тебе ничего, мой отец заплатил сполна, — при этих словах на ее губах впервые мелькнула тень злой улыбки, — нам нет нужды ничего делить. Уходи мирно, и я пообещаю никогда не вставать у тебя на пути.
Фантом долго не отвечал, тщательно обдумывая ее предложение, взвешивая его на одном ему понятном мериле весов. Наконец, он легко, почти незаметно кивнул.
Вскоре он оседлал коня и покинул замок так же неприметно, как прибыл.
В городе шептались, что девушка приняла титул вместе с угодьями, но ничего на своих землях не меняла и управляла ими как барон до этого. Люди все также пропадали, но по иным причинам и немного реже. Однако мало кого волновала судьба подневольных крестьян.
О том, оставил ли дочь вампира в живых Фантом специально, выбрав меньшее из зол, или его просто не волновало наследие барона, история умалчивает. Сам он о дальнейшей судьбе девушки не стремился узнать.
Может, Фантом считал, что старый вампир заслужил плохого конца.
Или его совсем не интересовали мирские дела, не связанные ни со старыми, ни с новыми богами.