Весна. Вечер
Котельная психиатрической больницы. Выпустили, сфоткал.
Пс:Психушка реальная. Котельная реальная. Я нет.
Котельная психиатрической больницы. Выпустили, сфоткал.
Пс:Психушка реальная. Котельная реальная. Я нет.
Как-то раз мне нужно было продлить рецепт на препарат, и я отправилась за ним к психиатру.
Пошла вместе с мамой, потому что там на меня вечно нападает мандраж.
А в тот день народу в приемном было дофигища. Километровая очередь, которая тянулась чуть ли не с улицы.
Окей. Узнали, кто последний. Сели посидеть, пока ждём.
Я не могу нормально общаться, когда нервничаю, поэтому просто стучу ногой по полу в томительном ожидании. Ряды психов понемногу редеют. Помаленьку приближается наша очередь.
И тут какой-то особо наглый гражданин начинает громко интересоваться, когда ж мы блть наконец зайдем в кабинет, хотя оттуда ещё не выходили, и мы, соответственно, ждём.
Заткнулся. Потом снова начал быковать. И наезжал исключительно на мою маму, хотя она здесь даже не при делах, а просто со мной за компанию.
В какой-то момент я не выдерживаю, встаю и решительно иду в его сторону, громко выпалив: "Ска, за##бал!"
Мужик присел на очко и больше за время ожидания нашей очереди не сказал ни слова.
В общем, многие быкующие мужики зачастую просто трусливые мамкины пирожочки.
- Она работала у нас на заводе корзиноплёточных изделий простым учётчиком, — начал рассказывать главный инженер предприятия, — Сначала всё было хорошо. Странности мы стали замечать, когда к нам устроился на работу обычный корзиноплётчик. Она стала оказывать ему знаки внимания. Да не просто знаки, а окружила материнской заботой. Дальше больше, она начала ревновать его ко всем и всему. Как цербер, следила, кто и как смотрит на её корзиноплётчика, каким тоном говорит с ним. Горе тому, кто косо на него взглянет и, не приведи бог, скажет, что корзинки-то он делает кривобокие. Дошло до того, что она стала бросаться в драку с любым, кто не хвалил изделия любимого подопечного. Руководство было вынуждено уволить её, а жаль, она была хорошим учётчиком. Работала быстро, много, в документах всегда был порядок, когда бы ни спросил нужный, она мигом из своих файлов вынет и предоставит тебе. Она же всё по папочкам собирает. Аккуратистка, въедливая, дотошная, мозг, как калькулятор. Цепкими паучьими лапками цоп-цоп всю документацию, — он засмеялся, — вот, правда, так и выглядело. А сейчас такого специалиста трудно найти. Это же старая гвардия, на вес золота. Потом они с этим корзиноплётчиком артель образовали, работали сдельно. Дальнейшую её судьбу знаю плохо, по слухам болезнь начала прогрессировать, говорили, что она бросалась с кулаками на людей вокруг, кто без уважения смотрел на её этого сына-несына, в общем, парня этого. А потом и вовсе укусила кого-то средь бела дня, полицейского что ли, увезли её с белой горячкой. Я не доктор, терминологией не владею, но с бешенством вроде, нет, не настоящим, а по типу абстинентного синдрома что ли. Вы лучше с нашими сотрудниками поговорите, они молодые, больше знают, подробнее скажут.
Мы прошли в цех.
— Ребята, подойдите сюда, — окликнул занятых плетением корзин работников инженер, — расскажите вот товарищу о нашем бывшем учётчике.
Молодёжь запереглядывалась. Кто-то прыснул и зажал рот рукой, сдерживая смех. Но потянулись к нам, готовые к беседе.
— Вот, у меня до сих пор укус не зажил, — одна из девушек показала руку, завернув рукав свитера.
— Ядовитая слюна была, — хихикнул кто-то.
— Накинулась, когда я промолчала и не стала хвалить корзинки её парня, — продолжила девушка, — сказала, что я завидую его корзинкам, потому что не умею так сексуально плести.
Подошла женщина в возрасте, с папиросой «Беломор-канал», зажатой в уголке рта с узкими сухими губами, и хриплым голосом сообщила:
— Да сумасшедшей она была с самого начала! Когда со своим артель эту организовала, так меня специально не пускала туда, прям вот так встанет в дверях и не пускает, — она показала, сложив руки на груди, — Как будто я туда рвалась.
Все заулыбались, закивав, да, мол, такое бывало.
— А меня наоборот из артели не хотела выпускать, — одна из сотрудниц неловко рассмеялась, — Когда я уходила, она гналась за мной и била тапкой, потом схватила какую-то палку и огрела по спине — долго синяк не сходил — и материла вслед.
— Это да, она очень сильно материт всех вслед и вообще по жизни, — загалдели все, — а ещё считается интеллигентной женщиной с учётным образованием.
— Меня, кстати говоря, тоже Галинмаксимовна не пускала в свою артель, — к группе товарищей подошёл худой мужчина средних лет в растянутом сером свитере типа рыбацкого, — считала соперником своему детсадовцу и ненавидела. А с чего я соперник-то? Я опытный старый корзиноплётчик. У меня тоже, кстати говоря, своя артель, так она приходила грызться со мной. Человек просто такой, больной. Вот у нас есть ещё Ефим Николаевич, ему тоже есть что сказать. Ефим Николаевич, подойди сюда, голубчик.
Все обернулись к дальнему столу. Там сидел мужчина в возрасте с седеющими волосами, в старомодном пиджаке, надетом на свитер, и очках в роговой оправе. Он взглянул на нас и отмахнулся, продолжая делать корзинки.
— Так вот она его боялась, потому что Ефим Николаевич уважаемый корзиноплётчик, думала, что он может навредить её пацюку.
Тут активно подключились все присутствующие:
— Она всех старых корзиноплётчиков боялась и ненавидела, потому что они обладают весом в коллективе, годами нарабатывали опыт и уважение.
— Ой, это точно. Для неё существовало только два лагеря: за её парня и против. Она не понимала, что многим просто пофиг и на неё и на подопечного.
— В последнее время перед увольнением она совсем с ума сошла, кидалась драться по любому поводу, и постоянно сплетничала и интриговала. Это прям нереально! У неё ещё любимое матерное слово было — «блядь», она так смачно его произносила «б-бля-адь», знаете, с такой ненавистью к людям вообще, как к виду.
— Жалко её. Нормальная была женщина. Яркая, симпатичная, очень активная, прирождённый лидер, а вот крыша съехала и заперли её в психушку.
— Чего только не было с ней. Всякого насмотрелись, свистопляска стояла та ещё, огни святого Эльма, — хриплая корзиноплётчица подкурила новую папиросу от потухающей.
— Она ещё футболку носила, — вспомнила девушка с укусом, — чёрную такую, молодёжную, с серебристо-серым принтом на груди…
— Кстати, да, принт такой крутой! Цербер с распахнутой зубастой пастью!
— А с клыков слюна течёт! Очкрутой принт! Тоже хочу такой!
Все засмеялись:
— Тоже хочешь быть, как Галина Максимовна?
— А что стало причиной столь странного для нормального прежде поведения вашего учётчика, как думаете? — спросил я.
— Лубоф! — дурашливо-высокопарно произнесла одна из девушек.
— Да ну, какая лубоф тебе! — женщина с папиросой махнула рукой, стряхнув заодно пепел, — Это жажда власти над миром! Желание контроля!
— Всё равно какая-то связь, -ответила девушка с фиолетовыми волосами до плеч, — ну не духовная и не физическая, а… даже не знаю, как объяснить, — она смешалась.
— Нет, правильно уже сказали, это жажда власти, — добавил один из парней, — она властелин мира, пусть и крохотного.
— Да, чёто-то такое было, — подтвердил второй парень в кепке и с шарфом на шее.
— Вы ничего не понимаете в психологии женщин! — воскликнула утончённая привлекательная блондинка, приблизившись к нам легкой походкой уверенной в себе общепризнанной красавицы, — Каждая женщина хочет лепить мужчину, как пластилин, и вылепить его по своей внутренней модели. Вот она и лепила его, и контролировала, и безумно ревновала, потому что это её изделие, без неё он бы не состоялся, как корзиноплётчик! Ясно вам?
— Ясно, ясно, пришла Матильда и расставила всё по местам.
— В другой раз не мучайтесь в догадках, а приглашайте Матильду, — улыбнулась блондинка.
Когда уже уходил, меня догнала на проходной дама в возрасте с седыми волосами.
— Подождите, пожалуйста, — она чуть запыхалась, — здравствуйте. Вы же о Гале пишете? Меня зовут Ирина Ильясовна. Я работаю здесь калибровщиком корзинок уже тридцать лет. Из них двадцать знаю Галю. Она настоящий фанатик. Трудяга. Очень работящая. Когда она с этим паразитом связалась, так совсем покой потеряла. Знаете, до чего доходило, — понизив голос, она приблизилась, — Галя ему даже трусы сама покупала, нет, может, на его деньги, но факт, что полностью окружила его заботой. Квартплату, коммунальные, покупку продуктов — всё контролировала. Несколько раз встречала я её на улице, тащит пакеты. Спрашиваю: «Ты чего, Галя?». Она мне: «Сейчас продукты унесу». Сутками на его благо пахала. Придёт на работу, глаза красные. Галя, говорю, пожалей ты себя. Жалко мне её, очень жалко, вот плачу, вспоминаю, как мы с ней в молодости работали на заводе. Очень мне её сейчас не хватает, дорогую подругу мою боевую.
Я нашел контактные данные психиатрической клиники, где содержалась героиня моего расследования, и созвонился с главврачом, чтобы выписали пропуск. По дороге думал, кого увижу вскоре, что из себя представляет одиозная персона, о которой столько наслышан противоречивых вещей.
— Проходите, вот она, — лечащий доктор печально известной пациентки распахнул передо мной дверь палаты.
На краю кровати сидела женщина с аккуратно собранными в узел русыми неравномерно поседевшими волосами. Тело её было облачено в длинную полосатую рубашку, где светлые и тёмные вертикальные полосы чередовались. Рубашка с подолом до пят имела очень длинные рукава, которые были обёрнуты вокруг туловища и завязаны сзади.
— Галина Максимовна, голубушка, как вы себя сегодня чувствуете? — обратился к ней доктор.
Женщина молчала, плотно сомкнув губы, и глядела в окно. На её ровном круглом лице не было ни постылой печали, ни горечи, ни иных эмоций. Голубые глаза были пусты.
— То есть она сейчас не агрессивна? — поинтересовался я, зная о её прошлых «подвигах», а про себя подумал: «Да уж, обкололи лекарствами, любой станет растением».
— Всплески немотивированной агрессии в ней наблюдаются, особенно если напомнить о её друге-подопечном…
— А-ар — ррр -рявкх -ррр! — пациентка так резко бросилась на нас, что мы не успели среагировать и поймать её.
Упав на пол, она начала биться, пытаясь освободить руки. Рот бессильно кусал воздух, а из уголков полных некогда красивых губ лилась слюна.
— Сестра! Сестра! — крикнул доктор, выглянув в коридор, а потом обратился ко мне, — Пойдёмте в кабинет, я расскажу вам о её лечении, острых периодах и ремиссиях.
Вбежали медсёстры и санитары. Мы пошли в кабинет доктора. Я оглянулся, женщина лежала на полу и хрипела, глаза её закатывались до белков, а около рта натекла лужица слюны.
После выхода материала эта история получила широкую огласку. Героиню обсуждали, осуждали, жалели. Кто-то был готов забрать её из клиники и поселить у себя. Некоторые группы молодёжи-волонтёров устраивали пикеты, требуя выпустить пациентку на свободу. Включилась даже западная пресса с подачи прозападных русофобов, которые писали, что раша угнетает свободный народ, и тоже требовали свободы для Галины Максимофф.
Однако когда пациентку привезли на пресс-конференцию для американских журналистов, дело закончилось довольно печально — Галина Максимовна очень сильно покусала одного из присутствующих за руку, когда тот протянул её для рукопожатия.
Грозил разразиться международный скандал. Журналиста увезли в Склиф, наложили около пяти швов. Происшествие постарались по возможности замять.
Шло время. Об этой истории постепенно стали все забывать.
И вот спустя десять лет один блогер решил разыскать пациентку. Он был современным чувствительным молодым человеком и со слезами рассказал в своём блоге:
— Куда, куда делась та активная бизнесвумен, что ворочала артелью?! Ребят, я плачу… Я не могу… Вы знаете, кого я увидел в этих серых застенках? Это была унылая, серая, уставшая, равнодушная, вялая, постаревшая тётка! Я не могу, ребят… Что с ней сделали время и клиника…
У него лились слёзы из глаз. Не выдержав, он разрыдался и выключил камеру.
Тёмный экран.
В этом месте больше не было ни людей, ни чудовищ. Только сырость и холодный ветер
© Гектор Шульц
Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.
Часть десятая.
Часть одиннадцатая.
Часть двенадцатая.
Часть тринадцатая.
- Почему же? – улыбнулся старичок.
- Она была беззащитна. Но дело не в этом. Настя – живое доказательство того, что человек способен исцелиться даже от душевных болезней, если относиться к нему, как к человеку, а не как к дураку.
- Очень трогательно, - вздохнула Алина Ренатовна, делая пометку в своей тетради. – Только верится с трудом.
- Я не убеждаю, - вздохнул я. – Просто рассказал о человеке. О её проблемах. О её боли. И о своих мыслях на этот счет. Однажды я прочитал цитату, которая и дала мне мотивацию стать журналистом.
- Поделитесь? – уточнил Рубен Карлович. Я на миг задумался и кивнул.
- Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать, - ответил я. – Конечно, журналистика бывает разной. Но я, как человек побывавший в грязи, очень чутко отношусь к правде.
- А вы, Иван, - усмехнулась Алина Ренатовна, - причиняли пациентам боль? Вы применяли физическую силу там, где могли обойтись без нее?
- Да, - глухо ответил я, заставив комиссию переглянуться. – И я не горжусь этим. Но один близкий мне человек тоже сказал кое-что важное. Я готов поделиться, если вы не против.
- Будет интересно услышать.
- Многие бы так сделали. Но единицы бы сожалели, - повторил я слова Никки.
- И вы сожалели?
- Да. Однако, боюсь, я каждый день буду вспоминать об этом, - робко улыбнулся я. – Скажете, пафосно? Но это правда. Мне нет смысла лгать.
- Вы упомянули какую-то тетрадку, Иван, - вздохнул Рубен Карлович. – Вы ведете дневник?
- Да, веду. С первого дня службы. Мои мысли, рассказы о больных, рисунки, то, о чем говорить здесь не хочется.
- Я бы ознакомился с этим дневником, если вы вдруг решите поделиться. Язык у вас легкий и рассуждения занятные, - хитро улыбнулся старичок. – Хорошо. Коллеги, будут ли к Ивану еще вопросы?
- Да, - подняла руку Алина Ренатовна. Между её бровей пролегла симпатичная морщинка. – Будь у вас возможно отмотать время назад и сделать другой выбор. Вы бы отказались от работы в психбольнице?
- Нет, - помотал я головой.
- Судя по вашему эссе, плохого там было предостаточно.
- Да. И тем не менее, я не стал бы ничего менять.
- Почему?
- Больница изменила меня. Но изменила в лучшую сторону. Хотя бы за это ей стоит сказать спасибо. Люди часто называют дуркой мир вокруг себя. Но им не понять, каково это. Они никогда не были в настоящей дурке. А я был, - ответил я, смотря в глаза Алине Ренатовне. Та улыбнулась в ответ и повернулась к Рубену Карловичу.
- Больше вопросов нет.
- Спасибо, Иван. Удачи.
- Спасибо, что выслушали, - кивнул я, поднимаясь со стула. Затем вздохнул и вышел из кабинета, оставив шушукающуюся комиссию за спиной.
Через пять дней мы с Никки поехали в университет, где выложили списки поступивших. Я без стеснения растолкал толпящихся абитуриентов и пропустил вперед Никки, которая буквально прилипла к спискам, прикрепленным на доски в главном холле университета. Искать долго не пришлось. Никки радостно взвизгнула и бросилась мне на шею. А чуть позднее я сам увидел свою фамилию под номером семнадцать.
- Поздравляю! – пропела Никки. Глаза блестят, грудь взволнованно вздымается. Словно не я, а она поступила.
- Без тебя, солнце, этого бы не получилось, - честно признался я.
- Я сделала то, что должна была, - хитро улыбнулась она и легонько пихнула меня в спину. – Ладно, дуй в приемную комиссию. Там тебе расскажут, куда и когда приходить. Хотя, занятия обычно с середины сентября начинаются.
- А ты? Пойдешь?
- Я к подругам забегу, - ответила Никки. – Набери, как закончишь. Кофе где-нибудь попьем.
- Договорились, - улыбнулся я в ответ и, проводив Никки взглядом, пошел в приемную комиссию.
На следующую смену я пронес в рюкзаке помимо формы и плеера три бутылки водки и ломоть деревенского сыра, купленный на рынке неподалеку от больницы. Естественно, что все были в курсе моей ситуации и отказывать коллегам в поляне было бы неразумно. Обид потом не оберешься, а мне еще четыре месяца работать. Но главное, это решить проблему с университетом, и здесь я был безумно благодарен Лаки и Никки, которые поставили на уши всех и добились снисхождения к некоему Ивану Селиванову. Поэтому радость не мог омрачить даже десяток смен в больнице.
- Судя по морде лица, все в ажуре, Вано? – усмехнулся Жора, когда я поднялся по ступенькам на крыльцо и достал пачку сигарет. Улыбнувшись, я кивнул. – Молодец. Хоть теперь ночами работать будешь, а не в книжках торчать.
- Спасибо. Учебники мне еще долго будут сниться, - ответил я и, чиркнув зажигалкой, затянулся сигаретой.
- Проставиться надо, Ванька, - лукаво подмигнула мне Галя, на что я похлопал рукой по рюкзаку, заставив санитарку расплыться в улыбке. – Вот. Это правильно. Ночью и отметим. Даже грустно немного.
- Почему? – нахмурился я.
- Привыкли тут к тебе все. Два года, как-никак, отработал, - ответила она.
- Наверняка сейчас больше народу на альтернативку пойдет, - хмыкнул Жора. – Вано, считай, первым был. За ним другие потянутся.
- Ну, вряд ли кто-то нам петь под гитару будет, - ответила Галя и рассмеялась, заставив улыбнуться и меня. – Ладно. Не будем грусть наводить. Пошли, смена скоро начнется.
- Подгон мне давай, - добавил Жора. – Спрячу у себя, а после отбоя откроем.
- Не вопрос, - кивнул я и потянул на себя тяжелую деревянную дверь.
После отбоя, когда разошлось начальство, Жора и Артур сбегали вниз в раздевалку и вернулись с тремя бутылками водки. Галя состряпала в кабинете Мякиша нехитрую закуску из сыра, вареной колбасы и квашеной капусты, бочка которой всегда стояла на кухне. Сам Мякиш трясущимися руками наливал водку в пластиковые стаканчики и жадно глотал слюни. Только Рая задумчиво следила за приготовлениями, сидя за столом. Поймав мой взгляд, она робко улыбнулась и подошла ко мне.
- Получается, что это проводы? Или вроде того, - хмыкнув, сказала она.
- Вряд ли проводы. Мне еще четыре месяца работать, да и там снова придется проставляться. С меня так просто не слезут…
- Ну, Ванька. За тебя, - перебила меня Галя, поднимая стаканчик. В свой стакан я налил сок и тоже поднял его. – Пусть учеба будет легкой, но и нас не забывай.
- Я еще надоем всем, - буркнул я, заставив коллег рассмеяться. Мякиш, не дожидаясь конца тоста, опрокинул стакан и, довольно крякнув, сунул в рот капусту.
- Подвяла немножко, - проворчал он и довольно улыбнулся, когда Артур налил ему еще водки в стакан. – Благодарю.
- Пей, Илья Степаныч. Селиванов сегодня щедрый, - усмехнулся Артур. В глазах по-прежнему злость, но он её старательно прячет.
- Удачи, Ваня. Не забывай, навещай… - Мякиш не договорил и употребил еще один стакан водки. Его лицо раскраснелось, да и глаза стали блестеть ярче обычного. Кивнув, я вздохнул и повернулся к Рае.
- Пофиг всем на поводы, - тихо сказал я. – Чтобы водки выпить много поводов не надо. Сама знаешь.
- Но я буду скучать, - улыбнулась Рая.
- Я тоже, - ответил я и, чуть подумав, добавил. – Но только по тебе. Уверен, что однажды твоя мечта исполнится и ты станешь старшей медсестрой. А то и врачом.
- Думаешь? – хмыкнула она.
- Уверен. Если ты в себя поверишь, то всего добьешься. Ты делаешь выбор, а не кто-то другой, - кивнул я. – Ладно, пойду отделение проверю.
- Я с тобой. Тут сейчас жарко станет, - я понимающе улыбнулся, увидев, как Жора без стеснений лапает Галю за жопу, а та заразительно смеется и посматривает на грузина слишком уж многозначительно.
После обхода Рая ушла в сестринскую, а я отправился в туалет, чтобы покурить. Что произойдет дальше и так было понятно. На пороге появится пьяный Жора, попросит подменить Степу в женском, а вместе со Степой сбегут и Витя с Азаматом. Но я не был против. Хотелось просто побыть в одиночестве в тишине и не слушать тупые, сальные шутки Артура, не наблюдать за тем, как Жора соблазняет Галю, и как Мякиш блюет в мусорное ведро, перебрав с водкой.
- Вано, это… - увидев Жору я вздохнул и улыбнулся. По нему часы сверять можно.
- Степу позвать?
- Ага. Он тоже коллега, как ни крути. Обидно будет, если не позовем, - икнул грузин. В бороде сырные крошки, а взгляд плывет и не может сфокусироваться.
- Ладно. Схожу. Сигареты только в раздевалке возьму, - кивнул я и, затушив окурок, вышел из туалета.
Витя сегодня не дежурил, поэтому вместе со Степой в мужское отправился Азамат, причем последний нес в руках трехлитровую банку медицинского спирта. Ожидаемо. Глупо было надеяться, что все закончится на водке.
Я прошелся по коридору, заглядывая в палаты, затем, удостоверившись, что все тихо, сел на стул, на котором обычно дремал Витя. В ящике стола нашелся неразгаданный сканворд и я, вздохнув, вытащил ручку и принялся его заполнять.
- Иван Алексеевич, - подняв глаза, я увидел Настю. – А вы в туалет не пойдете?
- Компанию составить? – улыбнулся я, заставив девушку тоже улыбнуться. Она мотнула головой и, все поняв, быстро помчалась по коридору. Настя лежала здесь давно, но так и не привыкла к тому, что в отделении нужду справляют без стеснений. Закончив, она снова подошла ко мне и неловко замерла в сторонке, переминаясь с ноги на ногу. – Все нормально?
- Да. А сигареткой не угостите?
- Угощу. Пошли. Тоже хочу курить, - зевнул я и посмотрел на часы. Два часа ночи. До конца смены еще далеко.
- Иван Алексеевич, а где остальные санитары? – спросила Настя, когда я чиркнул зажигалкой и дал ей закурить.
- Празднуют, Насть.
- День рождения?
- Я в университет поступил. Вот и празднуют. Да им и повод не нужен, в общем-то, - улыбнулся я. Однако Настя неожиданно нахмурилась. – Что-то не так?
- Получается, вы уйдете скоро?
- Ну, не скоро, но уйду, - кивнул я. – В начале декабря.
- Валерий Владимирович сказал, что меня тоже в декабре могут выписать. Говорят, что состояние стабилизировалось, - вздохнула Настя.
- Рад это слышать. Тебе здесь не место.
- Многим здесь не место, Иван Алексеевич. Потому как место плохое. Злое.
- Не без этого, Насть, - кивнул я, выпуская дым к лампочке. – К тебе больше никто не пристает?
- Нет, - покраснела она. – Георгий Ираклиевич однажды с Виктором Андреевичем ругался. Говорил, чтобы тот на меня даже не смотрел.
- Урок усвоил, - тихо ответил я. Настя чуть помялась и спросила.
- Иван Алексеевич, а почему вы с нами нянчитесь? Ну, со мной. С Олесей. С Ириной. Санитары говорили еще об одной девушке. Ну, той, у которой сердце разбилось. Помните?
- Помню. Сложно это забыть, - кивнул я и задумался. – Почему? Не знаю, Настя. Наверное, потому, что воспитали меня, как надо. Наверное, потому, что я человек, а не животное. Не знаю. Честно. Я видел твои глаза, когда Жора, ну… ты поняла. Вот и перекрыло.
- Спасибо вам. Если бы не вы, то… - Настя закусила губу и тяжело вздохнула. Я положил ей руку на плечо и улыбнулся.
- Все в порядке. Иди, поспи. Они до утра будут в мужском.
- А вы тут будете?
- Да.
- Правда?
- Правда, иди, - усмехнулся я. Настя сбила с сигареты уголек и убрала окурок в карман. Затем, улыбнувшись мне, вышла из туалета.
Ближе к шести утра я задремал на стуле. Сказались экзамены, бессонные ночи и стресс. Разбудил меня Азамат, вернувшийся из мужского отделения. Он растолкал меня, а потом рассмеялся, когда я, вздрогнув, проснулся.
- Доброе утро, Вань. Удалось поспать?
- Черт его знает, - зевнул я и осмотрел коридор. – Вроде тихо.
- Не бзди. Я молчок. Если и ты молчок, - глаза у Азамата пьяные, а язык еле ворочается. Да, уж. Тут молчок не поможет, если Арина Андреевна решит нагрянуть с инспекцией. Но все прекрасно понимали, что за пьянку никого не уволят. Желающих работать санитаром в Кишке всегда было мало, поэтому глаза закрывали на многое.
- Пойду прогуляюсь, - снова зевнул я. Затем достал из кармана пачку сигарет и медленно пошел по коридору. За спиной раздался тихий храп, и когда я обернулся, то увидел, что Азамат спит на стуле, сложив волосатые руки на груди. Ожидаемо.
В палатах тихо, больные спят. Изредка кто-то из них рявкнет во сне, заплачет или лязгнет зубами. Но остальные спят. Их посторонними звуками не разбудить. Проснутся сами, ровно в семь, а потом помчатся в туалет, умываться и готовиться к обходу дежурных врачей. Я заглянул в палату, где лежала Настя, и улыбнулся, увидев, что девушка закуталась в одеяло и спит, легонько улыбаясь. Однако моя улыбка исчезла, когда я понял, что одна кровать пуста. Олеськи не было. Может пошла в туалет, а может опять решила похулиганить. У неё в голове хлебушек, так что все может быть.
Проходя мимо кладовки, я услышал тонкое хихиканье и чей-то приглушенный голос. Сердце обдало жаром и, скрипнув зубами, я рванул дверь на себя, после чего зашел внутрь. А внутри кладовки обнаружился пьяный Лясик, который пошатываясь, протягивал Олесе конфету в хрустящей обертке и похотливо посмеивался.
- Давай, не ссы, малая. Я тебе конфету, а ты поцелуешь то, что я тебе покажу…
- Ты совсем, блядь, охуел?! – прошипел я, сжимая кулаки. – Хули ты тут забыл? Олеся, быстро в палату!
- Вань Лисеич злой, - обиженно протянула девушка. – Ляся камфету даст. А Вань Лисеич злой.
- Быстро, блядь, в палату! – рявкнул я и Олеська, вжав голову в плечи, умчалась из кладовки. А на меня мрачно смотрел пьяный Лясик.
- Чо? Мораль мне читать будешь? – усмехнулся он. Кулаки сжаты, в глазах бесы, а речь несвязная.
- Похуй на мораль. Она же, как ребенок.
- Восемнадцать есть? Есть. Сиськи зачетные есть? Есть… - Лясик не договорил, потому что я бросился к нему, схватил за грудки и вжал в стену. – А это ты зря, малой.
- А это я сам решу, - оскалился я и неожиданно отлетел в сторону, когда меня дернули чьи-то сильные руки. Обернувшись, я увидел нахмурившегося Жору.
- И тут не поделили что-то, - проворчал он. – Лешка, пойдем, дорогой. Там стол ждет, водочка, колбаска.
- Нахуй колбаску, - мотнул головой тот, пытаясь сфокусировать на мне взгляд. – Он попутал тут нахуй…
- Вано молодой, идейный. Пойдем, дорогой, пойдем, - ласково уговаривая, Жора потянул Лясика за собой. – Ты забыл? Вано проставился, а ты его так подставляешь, брат.
- Похуй, пошли, - пробасил Лясик, хлопнув Жору по плечу. Обернувшись, он прищурился и внимательно на меня посмотрел. – У, сука! Черт, блядь!
- Уведи его, Жор, - злобно ответил я. Грузин кивнул и, продолжая ворковать, увел санитара из отделения. Я вздохнул и, взяв сигареты, отправился в туалет. Руки снова тряслись, а сердце горело от ненависти. К Лясику. К Артуру. К Жоре. К больнице и людям, которые здесь работали. «Нас не забывай», сказала Галя. Я устало улыбнулся и, закурив, пробормотал себе под нос. – Я вас не забуду. Даже, блядь, не надейтесь.
*****
Второго декабря я пришел в отдел кадров, где мне шлепнули печатью сначала в трудовую книжку, а потом в справку от военкомата. Впервые за два года, я входил в грязно-желтые стены больницы с улыбкой на лице. Сначала спустился в подвал, где располагалась раздевалка санитаров, и проверил свой шкафчик, но он был пуст. Затем медленно поднялся по ступеням на четвертый этаж, в мужское острое отделение.
За столом, как обычно дремлет Галя. Перед ней лежит сканворд, а глаза санитарки усталые и безжизненные. По коридору прогуливается Жора, рычащий на больных, которые ему чем-нибудь не угодили. Стоит у входа в сестринскую Рая, погрузившись с головой в чью-то историю болезни. Поправляя спадающие брюки, бежит в свой кабинет лысый Мякиш. Под глазом привычный синяк, а лицо помятое. У входа в палату, где лежат буйные, стоит Артур. Могучие руки сплетены на груди, лицо не выражает никаких эмоций, как обычно, а губы сурово поджаты. Украдкой ползет вдоль стены Вампир. Увидев меня, он шипит и перебегает в палату, из которой слышится ругань Паши Тюльпана и надтреснутый бубнеж цыгана Ромки. У седьмой палаты стоит Ветерок и, открыв рот, считает трещины на потолке. Волосы его всклокочены, а взгляд безумен, но он шевелит губами и тычет пальцами в потолок. В углу, рядом с туалетом, стоит Уксус. Он, думая, что его никто не видит, дрочит и блаженно улыбается. Однако, услышав окрик Жоры, бежит с торчащим членом в свою палату и чуть не сносит Короля, который легкой походкой идет в туалет. Отделение живет своей жизнью, а я иду дальше. Улыбаюсь Гале и Рае, киваю Жоре и молча прохожу мимо Артура, который равнодушно хмыкает и отворачивается. Все уже попрощались и лишние слова не нужны. Для них я уже не санитар Ванька, а обычный посетитель, который скоро исчезнет из больницы, а со временем о нем позабудут. Но я иду дальше и прошу Витю открыть гранкой дверь в женское отделение.
В женском отделении тоже все без изменений. Ругается с Копытцем медсестра Маша, а Азамат, чертыхаясь, моет испачканный в говне пол. Позади него стоит Одуванчик и, никого не стесняясь, ссыт на пол. За столом сидит Олеська и, высунув язык, аккуратно раскрашивает картинку в альбоме. Бьется головой об стену Бяша, сопровождая каждый удар знакомым мне «Баран, баран… БУМ». В палате буйных пополнение, за которыми смотрит Макс. После полугода работы, он решил остаться в больнице на более долгий срок. Может, виной всему Шаман и его бригада, а может, Макс нашел свое призвание или же отделение получило очередного садиста. Я же иду дальше и улыбаюсь старым знакомым. Затем останавливаюсь у седьмой палаты и, вздохнув, захожу внутрь.
- Ой, Иван Алексеевич, - удивленно воскликнула Настя. – А я вас не узнала. Обычно вы, как остальные санитары одеты.
- Я уже не санитар, Насть, - улыбнулся я, подходя ближе и присаживаясь на стул рядом с её кроватью. – Теперь я официально безработный студент.
- Получается, все? – понимающе спросила она. В голосе слышится грусть, а глаза блестят.
- Ага. Зашел попрощаться, - кивнул я и снова улыбнулся, увидев, как Олеська показывает мне язык. – Я слышал, что ты через две недели выписываешься.
- Да, - покраснела Настя. – Если заведующий позволит.
- Куда он денется, - уверенно ответил я. Настя в ответ взяла меня за руку и робко улыбнулась. – Что такое?
- Просто хочу сказать спасибо. За все, что вы делали. Для нас. Для всех нас, - сбивчиво ответила она и, убрав руку, смущенно рассмеялась. – Знаете, я понимаю, что старше вас на десять лет, но в моих глазах вы куда взрослее, Иван Алексеевич.
- Приятно это слышать, - вздохнул я. Затем достал из кармана мандарин и положил его на Настину тумбочку, заставив девушку удивиться. – Это тебе.
- Так это вы? Вы положили мне мандарин в карман халата тогда? – тихо спросила она. – Ну, да. Кто ж еще. А мы с девочками гадали. Ира сказала, что это Дьявол. А Олеська сказала, что Дед Мороз. Но я верила, что это вы.
- Все в порядке, Насть. Не плачь, - улыбнулся я, заметив бегущую по её щеке слезинку. – Это всего лишь мандарин.
- Это нечто большее, Иван Алексеевич, - прошептала она, прижимая подарок к груди. – Мне будет вас не хватать.
- Ты выйдешь отсюда и забудешь об этом месте, как о страшном сне.
- Правда? – она подняла на меня большие серые глаза и скривила губы. – Правда забуду?
- Забудешь. И более того. Ты будешь счастлива. Я верю в это. Верь и ты. Пока, Насть.
- До свидания, Иван Алексеевич.
Выходя из палаты, я обернулся и посмотрел на Настю. Она улыбалась, прижав к губам мандарин, и смотрела в окно.
Выйдя во двор, я достал сигареты и закурил, после чего медленно направился в сторону ворот. Правда что-то заставило меня обернуться. Обернувшись, я еще раз посмотрел на мрачное здание с грязно-желтыми стенами. Больница больше не казалась мне ужасным монстром. Теперь я знал, что настоящие монстры обитают внутри. Они ходят по коридорам с облупившейся штукатуркой и следят за людьми, которые одержимы своими демонами. Кто-то из них сохранил свет в своих душах, а кто-то давно его погасил и уверенно ступил во тьму, приветствуя её как старого друга…
Развернувшись, я воткнул в уши наушники, нажал кнопку «Play» на плеере и, выпустив дым к небу, отправился на остановку. Через полчаса я буду дома, смою с себя все запахи больницы, а завтра начнется новая жизнь. Санитар Селиванов… На выход!
Эпилог.
Декабрь 2017 года.
- Рубен Карлович, можно?
- Иван? Конечно, конечно. Заходите, - я улыбнулся и вошел в кабинет. Рубен Карлович не изменился. Все тот же сухонький старичок, нагонявший ужас на студентов, с цепкими холодными глазами и лисьей улыбкой. Он подошел ко мне и крепко пожал протянутую руку, после чего указал на кресло рядом со своим рабочим столом. – Присаживайтесь. Чай, кофе?
- Нет, спасибо. Я только с самолета, - ответил я, взъерошивая волосы. – Командировка закончилась, дали отгул, вот и решил в родные края наведаться.
- Нечасто выпускники продолжают поддерживать связь с преподавателями, - усмехнулся Рубен Карлович.
- Обижаете, - укоризненно ответил я и погрозил ему пальцем. – Ваши знания бесценны. Не будь вас, я бы не получил работу в Москве.
- Ну, рассказывайте, Иван, рассказывайте. Видел, кстати, репортажи ваши. Неплохо, неплохо. В паре мест не дожимаете, но моя школа узнается.
- Я и не сомневался, что вы так скажете, - рассмеялся я, но обижаться на Рубена Карловича и не думал. – В целом все отлично, если честно. Конечно, утомительная работа, но я знал, на что подписываться. После того, как я приехал с дипломом в Москву и с вашей рекомендацией, то от желающих взять меня отбоя не было. «Первый», «НТВ», кабельные аналитические каналы, журналы, газеты. Шум ваша публикация подняла хороший.
- Честно говоря, я сомневался, что вы поделитесь записями, - хитро прищурился Рубен Карлович. – Но, когда вы возникли на пороге моего кабинета с теми тетрадями, я удивился. Если бы я знал, Иван, что меня ждет.
- Вы бы все равно прочитали, - съязвил я. – Грязь нравится людям.
- Только тем, кто этой грязи не видел, - поправил меня он. – Меня радует, что вы очень деликатно подходите к освещаемым темам и не перегибаете с реализмом, щадя чужие чувства.
- Я равнялся на вас, - честно ответил я. Публикация в газете, а потом и полноценный репортаж за авторством самого Розенцвета поднял такой шум в городе, что об этом еще долго судачили. И бабки на лавочках у подъездов, и алкаши, и работяги у станков, и чиновники на совещаниях. – Кстати, вы так и не ответили, почему решили сами во всем убедиться?
- Вы же журналист, Иван, - тонко улыбнулся Рубен Карлович. – Должны понимать, что подобные материалы перед публикацией важно проверить и еще раз перепроверить.
- Согласен. Глупость сморозил.
- Не корите себя. Я не мог поступить иначе. Слишком уж специфический материал набирался. Ладно издевательства над больными, но другие… кхм, случаи требовали личной проверки.
- Поэтому вы Марка туда отправили? – понимающе кивнул я. Марк Бейер тоже был выпускником журфака и давно работал на областном телевидении, готовя остросоциальные сюжеты.
- Конечно. Марк – хороший актер, а здесь это и требовалось. Устроиться было несложно. Но бедному Марку потом пришлось выписывать психолога. Все оказалось куда хуже, чем в ваших дневниках.
- Да, я смотрел репортаж. Видел фотографии, - мрачно ответил я. Рубен Карлович налил себе в стакан воды и, промочив горло, продолжил.
- После выхода материала на больницу насели разнообразные комиссии. А потом полетели головы.
- Не жалеете, что разворошили этот улей?
- Ничуть, - упрямо мотнул головой Рубен Карлович. – Я так и Алине Ренатовне сказал. Если это поможет изменить состояние дел, то оно того стоило.
- А что сейчас с больницей? – спросил я. – Как-то не интересовался этим вопросом.
- О, советую вам заглянуть в места былой славы и самолично убедиться, - лукаво протянул он. – Поверьте, вы будете удивлены.
- Послушаюсь вашего совета, - вздохнул я. Рубен Карлович склонил голову и внимательно на меня посмотрел.
- Иван, вы же не ради этого пришли проведать старика?
- Нет, - улыбнулся я. – Те тетради, что я вам давал. Они еще у вас?
- Конечно. Такой ценный материал негоже выбрасывать, - старичок подскочил со своего места и, открыв шкаф, вытащил знакомые мне тетрадки. Они порядочно поистрепались, но все еще были целыми. – Уж простите за внешний вид. Приходилось часто перечитывать. Да и рисунки ваши – это нечто…
- Понимаю. Я могу их забрать?
- Они ваши. Как я могу быть против, - сухо рассмеялся Рубен Карлович. – Хотите освежить воспоминания?
- Не только, - туманно ответил я и, поднявшись, протянул ему руку. – Спасибо вам. За науку, и за дружбу.
- Вас ждет славное будущее, - ответил старичок и его глаза блеснули. – Просто чаще вспоминайте те слова, которые озвучили во время собеседования при поступлении.
- Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать, - повторил я. Затем улыбнулся и, развернувшись, вышел из кабинета.
Но в больницу я не поехал. Сначала вызвал такси и отправился домой. Конечно, я старался навещать родителей почаще, но они все равно ахали и охали каждый раз, как я приезжал. В этот раз не обошлось без привычных причитаний. И по поводу худобы, и по поводу занятости. Я же просто молчал и улыбался, пока мама хлопотала по кухне, а отец жаловался то на политиков, то на чиновников, которые до сих пор не залатали дорогу рядом с домом, то на подорожавший бензин.
- Ладно, рассказывай, - махнул он рукой и, закурив сигарету, подпер подбородок кулаком. – Откуда такого красивого дяденьку занесло?
- Сынок, суп или котлеток? – перебила его мама.
- Все съем. В самолете не еда, а резиновые игрушки, - усмехнулся я и, подвинув к себе тарелку с гороховым супом, повернулся к отцу. – В Сербию с ребятами ездили. Репортаж готовим, а тут главред на отгул расщедрился. Вот и решил домой слетать.
- Видели тебя по телевизору. Папка твой сразу перед мужиками гусем ходить начинает, - рассмеялась мама, ткнув отца в бок пальцем.
- Так уж и гусем, - покраснел он. – А Наташка там как?
- На форуме архитектурном. Проект защищает. Собственно, поэтому я и поехал домой. Без нее скучно. А вот и она, - улыбнулся я, услышав звонок мобильника. Затем вытащил телефон и включил камеру. – Привет, солнце.
- Ванька, я заебалась… - она неожиданно осеклась, услышав смех отца и ворчание мамы. – Ты на громкую включил?!
- Ага, - рассмеялся я. – Поздоровайся.
- Привет-привет, - улыбнулась она, маша рукой в камеру.
- А ты чего к нам не заглянула, доча? – сурово спросил отец, но Наташка показала ему язык.
- Не всем отгулы дают. У меня уже голова квадратная от этого форума. Зато земляка встретила. Роман Сыченко. Тоже архитектор. В нашем городе жил, а потом в Питер махнул. Не знаешь такого? А он Лаки знает, прикинь.
- Я не удивлен, - хмыкнул я. – Половина Москвы – это наши. Ладно. Ты когда обратно?
- В воскресенье. Закончим и сразу на самолет. А ты?
- В понедельник, утром.
- Ой, прости, Вань. Бежать надо, - вздохнула Наташа, когда по громкой связи прозвучала её фамилия. – Набери вечером, ладно?
- Конечно, солнце.
- Пока-пока. Целую вас всех в щеки, - рассмеялась она и экран погас. Я убрал телефон в карман и повернулся к родителям. – В этом вся Никки. Вроде глава архитектурной студии, солидный архитектор, а на деле все та же безумная девчонка в черном.
- Но за это ты её и любишь, да? – съязвил отец.
- Не без этого, - улыбнулся я. – Ладно. Мне еще в одно место надо, а вечерком посидим и поболтаем, хорошо?
- Беги уж, - махнула рукой мама, убирая пустые тарелки. – Наелся?
- От пуза, мам. Спасибо.
Непривычно было ехать на старом трамвае по обновившемуся городу. То и дело на глаза попадались знаковые места, а когда надтреснутый голос из динамика прошуршал название остановки, сердце кольнула ледяная игла. И если весь город обновился, то район, где располагалась областная больница, казалось, ни капли не поменялся.
К больнице вела все та же разбитая дорога. По ней обреченно брели вперед все те же согнутые люди, старательно огибающие лужи и кучи грязного, подтаявшего снега. А черные деревья острыми кольями смотрели в пепельное небо. Я остановился у развилки и достал пачку сигарет. Чиркнул зажигалкой, закурил и задумчиво посмотрел по сторонам. Направо пойдешь – в обычную больницу попадешь. Прямо пойдешь, к речке выйдешь. Налево пойдешь – дурку найдешь. Вздохнув, я запахнул поплотнее куртку и пошел по левой дороге. Только на миг глаз резануло то, что дорога была совсем уж неухоженной и грязной. Чуть позднее стала понятна и причина, как и стал понятен загадочный ответ Рубена Карловича, посоветовавшего мне самому навестить психиатрическую больницу.
Тяжелый металлический забор исчез. Не иначе растащили местные. Внутренний двор порос жесткими кустами, асфальт потрескался, а вместо лавочек, на которых сидели больные во время прогулок, меня встретили черные, сгоревшие поленья.
Само здание больницы, казалось, ничуть не изменилось. Те же грязно-желтые стены, мрачные окна, больше похожие на глаза чудовищного паука, и обреченность, которым так и веяло от этого жуткого строения. Вот только главный вход забит досками, стекла в окнах выбиты, а стены исписаны потускневшими символами чужих культур и отборной руганью. Земля усеяна ржавыми останками кроватей, шкафов и размокшей бумагой. В этом месте больше не было ни людей, ни чудовищ. Только сырость и холодный ветер, гулявший по пустым коридорам Кишки…
Окончание истории в комментариях.
Осторожно, многабукф.
В далёком уже 1998 году в наш двор переехал пацан по имени Мурат. Все мои товарищи были из нормальных семей, хоть и воспитывались улицей. Мурат же, как оказалось позже, не имел родителей (не знаю почему так произошло) и в наш двор переехал к тёте. Парнем он был при деньгах уже (нам было по 12-13 лет) и почти сразу этим самым завоевал авторитет: сам зарабатывал и сам тратил. Начал нас приобщать ко всяким портвейнам типа 777, Талас и Кюрдамирам. Наши тоже не пальцем деланые, пробовали и делали все, что на то время "полагалось" дворовым пацанам, но те посиделки запомнились и закрепились. Он быстро втёрся в доверие, стал "своим" и однажды принёс клей Момент. Я был одним из всей нашей толпы, кто в первый же день пошёл за ним попробовать новый кайф. Сразу скажу, что мне с детства нравится запах бензина, краски и пр. и клей мне "залетел" на ура. Я был в ахуе и восторге! Критического мышления я не имел, было лишь желание упарываться всем, что торкает. Клей победил и встал на вершину моих желаний, обойдя даже желание сексуальное (это у подростка, напоминаю). Я буквально дрожал от предвкушения, когда покупал этот клей или выменивал. Он уже у меня в руках, а меня трясло уже быстрей добраться до пакетиков и укромного места. Да, я пропустил там выше – после меня присоединились все пацаны и дэхали уже большой толпой возле старого садика. Доходило до того, что сторож выходил и с мольбой просил хотя бы пакетики убирать за собой. Там вся поляна вокруг была в них. Глюков и историй достаточно, не буду расписывать и перейду в главному повествованию и, собственно, моему ответу на пост. Ах да, ещё здесь же оставлю пацанов одной последней истории с ними: эти долбоклюи через года полтора "выявили" главного виновника их новой беды Мурата и принялись за его изгнание методом побоев и унижений.
Ещё одна предыстория: я начал пить пиво на каникулах между 3 и 4 классом. С водкой близко познакомился между 5 и 6 классами школы.
С тех пор я носил в школу на чаепитие пиво из-под бутылки от колы. Просто заходил в разливайку и просил налить в свою тару. Помню, ещё продавщица умилялась моей находчивости. Пил я один в классе, никто из моей приличной школы в то время таким не занимался в нашем возрасте. У меня хватало совести скрываться от позора. Старался не выдавать себя, не дышать и не участвовать в деятельности класса, даже будучи активным и компанейским парнем в обычной, трезвой жизни.
В 10 классе ушёл из дома, уехал в соседний город за 500 км. Там был знакомый Коля, 83 года, старше меня. Когда я приезжал раньше, он все время меня подбивал пустить по вене. Рекламировал. Он тогда был нормальным видным парнем, пользовался успехом среди девушек и на работе был хорошим специалистом (эникей и сервисный инженер). Город мне показывал, рассказывал о местных. Знакомил. Вечером заходим в ночной клуб, садимся за барную стойку, выпиваем. К нему подходят девушки здороваться и обниматься. Когда их становится больше трёх, он оборачивается и представляет меня им. Подваливают его пацаны, дальше шумная вечеринка. В то время клубный бум только начинался. В тот вечер я пью и курю траву. Его ребята приносят план в рублёвом целлофановом пакете (!). Дальше едем "на хату". Толпы нет, девок нет. Он, я и его друг. Коля хочет уколоться, его останавливает заботливый друг. Коля мне рассказывает, что траву курить уже может: адреналин вырабатывается и сердцу плохо. Дальше продолжает ненавязчиво рекламировать "хмурый", его друг в это же время предостерегает меня и одергивает Николая. В мой следующий приезд в 10 классе, будучи истощенным и ментально несчастным пацаном, я сам нахожу Колю. Он без слов меня понимает, даже говорит "ай-яй-яй" за моё поведение и мы едем за мулькой, предварительно забрав его друга с работы. Берём, заходим в подъезд, они готовят себе, наблюдаю. Коля предлагает мне сразу по харду, друг предостерегает и одергивает Колю. Я пробую, но не по вене, а в ноздри. Обе. Было хорошо. Да так, что я до сих пор об этом вспоминаю. Мне снится, бывает, как приходит г........н. Блевать было приятно. В тот день я делал это 2 раза. Между "подходами" перерыв на сон. Блевать было снова приятно. Меня тошнит, Коля отговаривает: кайф весь выблюешь. Его друг за меня: пусть блюет пацан! Хороший парень, Серёга вроде. Очень тактичный, воспитанный. В противовес Коляну. Не знаю, что сейчас с ним. А Коля потом потерял облико морале, его погнали с работы, ушла жена. Потом он переехал, о дальнейшей его судьбе мне неизвестно. Я уехал и больше таких моментов у меня не было.
Юность моя прошла за спортом, бухлом и клеем. Умудрялся. И с девочками успевал "мутить". Каким-то образом я не переставал быть юношей, полным чувств и переживаний, свойственным возрасту. Было все, чему нужно было быть в жизни прыщавого юнца. Спасибо вселенной и родителям.
Но год за годом я торчал. Алкоголь и клей сопровождали меня до 2020 года (!). За годы школы и университета прибавилась трава. Мне она всегда нравилась, но она была не такой доступной и денег нужно было существенно больше, чем стоили клей и алкашка. Ещё плюс её статус криминальный. Затем пошла волна аптечной наркомании. Т.......дол ел пачками. Убивал печень, организм в целом и ментальное здоровье. Нравилось седативное состояние, вспоминался г......н, но не нравилось изменение голоса, вялый стояк или вообще пофигизм на противоположный пол (это основная причина), чухня, корочки от чесотки на лице и, естественно, тяжёлые отхода. Переболел, пересилил, бросил. Напоминаю, клей все это время сопрождает меня. Это стрёмно, порицаемо, я делаю это втихаря, никто не догадывается. Кому можно, я сам рассказываю, но их одолевает такой кринж, что наверняка это даже пересказывать стыдно. Это был уютный мир галлюцинаций, воспоминаний, фантазий и физического блаженства. Я нивелировал таким образом свою несостоятельность. К этому времени я уже потихоньку начал отставать от сверстников. Точнее, не было желания конкурировать. Упала всякая тяга. Уролог, который "вёл" меня с 10 класса, однажды провел спермограмму и сообщил, что сперматозоиды мои всё, тоже ничего не хотят. Не то, что я хотел бы детей или планировал будущее тогда, но я занялся снова здоровьем. Начал с витаминов и добавок, спортом занялся. Но клей и алкоголь бросить не мог. Не частил, как раньше, но иногда бывали сбои в установке.
Клей бросил в 2021 году летом. Все это время с 1998 года я его херачил, представьте. Весной начал курс микродозинга мухоморов и ежовика. Естественно, микродозинга не получилось, и я сожрал все баночки для эйфории. Не забывая приправлять мухоморный приход клеем. Глючило знатно. Затем заказал линейку для трипа в миксе красного и пантерного мухоморов. Там было чёрным по белому написано: не мешать с другими ПАВ и тем более, категорически, с алкоголем! Что я и нарушил. Очнулся в ПНД, привязанный за руки, за ноги и шею к кровати. В этом 'трипе' ещё и с медикаментами насмотрелся и обдумал столько всего... Получал пизды от санитаров, помню. Они там реально бьют психов и нарков. Когда они узнавали мое место работы и должность (н.с. в одном нии. Вот это разрыв шаблона, да?)) , видимо, думали, что мне все это подсунули или я не знал, что принимал. Во всяком случае, пиздить меня стали меньше. Я еще пытался им угрожать всяческими законными карами, но это их только задорило сильнее (это в начале после наркоза. Медики говорят, что я был на грани смерти). Потом уже более снисходительно общались. Главный нарколог на том дежурстве вообще не верил, что это были мухи, все настаивал, что это была тяжёлая наркота вроде солей или мефедрона.
В конце концов к августу, уже с принимая по две пилюли утром и вечером этого микродозинга, я внезапно бросил сигареты и клей. Алкоголь присутствовал какое-то время и позже, в один определённый день, я попрощался с ним тоже.
Резюмируя, могу сказать, что чудом Вселенским и Божьей любовью я остался жив и здоров. Возможно, в своей ветке развития событий, ведь в реанимации я "умирал" множество раз и видел в глюках множество разветвлений, позже я тоже много чего прочувствовал и видел уже с более серьёзными и глубокими грибами, чем мухоморы. Но это мистика и эзотерика для большинства. А я, побывав на грани жизни и смерти несколько раз (помимо алко- и наркопоследствий, меня пытались убить как минимум три раза, после двух раз лежал в больничке), я крепко уверовал, что этот мир создан и там есть уму простому непостижимые штуки. Также я почувствовал, что Вселенная любит меня и с тех пор стараюсь делать благие дела и ценить то, что у меня есть.
На сегодняшний день я совершенно чист. Грибы показали мне направление, я иду по своему пути. Они путеводители, но не попутчики. Я с ними ласково попрощался. Не все идеально, но я работаю над этим. Женился, растёт пацан, ещё один на старте. Траву люблю, всегда манит запах сорта. Но она запрещена, мне дороги свобода и водительские права. Я ведь не один теперь, у меня есть семья, заботы. Пришёл к понимаю, что мы здесь для мирских дел и забот, должны по умолчанию творить добро, созидать. Не стоит заглядывать сильно глубоко и высоко. Мы молодые, шутливые, не стоит вскрывать эту тему. Всему свое время.
P.s.: я не нашёл тега "ответ на пост", в комментариях "ответить постом" не нашёл тоже. Прошу понять и не гневаться
После окончания 4 класса, начались сразу нововведения к которым я не был готов: нас разделили на А и Б, и в первый же учебный день 5 класса я зашёл в кабинет математики поскольку 1 сентября я заходил с классом, но мне сразу грубо говорят "Уходи ты не в нашем классе!".
Только потом когда я ушёл из кабинета, нашёл свой класс по знакомым лицам.
Если издевательства в начальных школах были терпимыми, то на этот раз градус издевательств в мою сторону резко возрос в виду того что нашлись какие-то малолетние подонки на много классов ниже меня и глумились над моей фамилией называя меня "Ботва", при этом вели они себя как стайные гиены, а я был окружённый львом. Если бы у них не было страха, то можно было схватить одного и засадить таких чтобы потом боялись и не подходили, но нет - стоит только шаг сделать как сразу они разбегаются и прячутся в своих кабинетах, некоторые из моих недоброжелателей это привычку перенимали у этих подонков но уже использовали её по своему: меня пугали встав за стену или и пугали со спины и это было сравнимо с тем что каждое издевательство неважно какое словесное, психологическое в виде пугалок со спины или физическое это каждый образный нож который мне вводят в тело с разных сторон. Во время школьных спортивных мероприятий, мои обидчики кричали что ничего у меня не выйдет в упражнениях после того как я провалил упражнение с мячом и конусами; на упражнении где надо проползти препятствие один из обидчиков начал меня избивать ногами, его оттолкнула учитель но из-за ударов у меня была повреждена в кровь рука, а с травмой принимать участие я не мог да и с этими подонками как до конца мероприятия дотянуть? Пройдя три круга, я смело пошел домой. На первых партах не мог нормально сидеть поскольку кому-то я своей головой перекрываю интерактивную доску из-за высокого роста. Причинами для издевок могла послужить любая мелочь: поймал младшеклассника который толкнул девочку, а на меня тут же повесили ярлык педофил показывая руками совокупляющие жесты; моя речь из-за которой меня посчитают не русским и будут шутить про сало, услышав что я получил двойку по физике кричали бы "Двоечник!" хотя они куда хуже учатся чем я. Подонки которые надо мной издеваются они настоящие профессионалы в переобувании: стоит только в их сторону показать средний палец как только они начнут издеваться во время урока, чтобы отъебались, сразу из себя строят жертв. Из-за таких уродов, даже спокойно не посидеть и не подумать о своем, все равно найдут способ вывести из себя, а тактика не обращай внимания не работает. Бумаги не хватит на перечисление всех разнокалиберных издевательств, остановлюсь на вопиющем случае во время урока физкультур и на одном ученике с которым мне довелось учиться, и начну сразу с него.
Его имя и фамилия при его произношении вслух и так заставляет меня отправить его к праотцам, но я понимаю что после этого последует уголовная ответственность. Вёл он себя как пациент психбольницы: он изображал из себя курицу, и постоянно говорил "Соси мою карамельку" это намёк на оральный секс что постоянно меня триггерила, а бегун он ещё сука тот. Мои попытки насолить ему заканчивались провалом, а бьёт он так что после его ударов мгновенно ломаюсь; мне доставляет удовольствие когда его бьёт учитель и другие ученики; неоднократно звал меня за школу для драк и ставил условие если меня не будет там - то на всю жизнь у меня будет репутация "бабы".
В школе во время физкультуры была младшая группа, там был один малолетний подонок который улыбался своей противной физиономией постоянно меня нервируя, даже когда я физически показал ему что шутить надо мной не стоит, он будто на своих ошибках не учится. Уже когда перед началом физкультуры я сообщил учителю, она поставила нас друг перед другом и в момент когда он говорил извинения я прямо сказал что принимать извинения не буду, на что получаю потом повышенный учительский тон в мою сторону к которому у меня уже появился иммунитет. Писал что все в этой школе с приветом, хоть бери и уходи в изоляцию.
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509