— Дура ты! Я ж тебе о чём говорю?

— Да ить не разумею я, об чём! Ежели, к примеру, брюхо у козы раздуло, как она гороху поемши, — на это водичка есть. Или кровь остановить порошочек дам, хороший, то ись, порошочек.

— Вот дура! Ну, ладно, живи пока. Может, еще пригодишься. А я наведаюсь к соседке твоей с луковой пустоши.

— Прощевайте, барин, — поклонилась до земли Алая, да так и осталась стоять, почти касаясь лбом пола, пока топот лошади не смолк. Потом распрямилась, крякнула, достала из-за пазухи лоскут и принялась чертить на нём киноварной палочкой какие-то путанные знаки. За всем этим с любопытством наблюдала лиса, высунувшаяся из-под лавки.

— Вот видишь, — назидательно сказала колдунья, прикрепляя свернутый в плотный узелок лоскут к ошейнику и застегивая ошейник на шее у лисицы. — Хотела бы я сказать, что он поплатится. Да такие как он, никогда не платят. Впрочем, всякое в жизни бывает. — Лисица согласно мотнула головой, выскользнула в приоткрытую дверь и скрылась в чаще.

Алая не ошиблась. Всякое в жизни бывает. Жизнерадостный племянник герцога, возвратившись на другой день с луковой пустоши, неожиданно занемог — должно принес какую-то хворобу с тамошних болот. Изо всех отверстий его обширного тела ползла наружу розово-серая паста, источавшая сладкий аромат, а, когда он умер, люди, нёсшие его необыкновенно легкий гроб, нашептывали потом по кабакам неслучайным собутыльникам, что могила его пахнет точь-в-точь, как гнилые персики.

Мужчина достал из полиэтиленового пакета бутылку с прозрачной жидкостью и сделал глоток. Лицо при этом сморщилось, а белки глаз стали красными.

– Ты бы хоть про себя рассказал, — продолжил хриплым голосом Виктор. — Как докатился до такой жизни?

— Много нас было в городах, — начал свой рассказ робот. — Прямо как самокатов электрических. Куда ни плюнь, везде мы — роботы. Сервис доставки был лучший в стране. Потом всё не нужны стали. Большая часть моего брата попала на комбинат, а счастливчикам удалось сбежать.

Робот говорил монотонно, а его глаза-линзы светились красным светом, изредка мерцая.

— Что за комбинат такой?

— Страшное место, Виктор. Мне приятель один рассказал, что там творилось в то время. Счастливчик сбежал из цеха подготовки в последний момент. Говорил, там роботы, ожидая участи, висели на конвейере вниз головой, а при входе стояли стальные контейнеры, доверху заполненные конечностями и головами.

— Бесчеловечно как-то, не по-христиански.

Робот взял блокнот, который лежал рядом на картоне и что-то молча записал карандашом, а после продолжил диалог: — Если поймают, считай, что сгинул. А я ведь не самокат какой, мне жить хочется. Понимаешь?

Точным движением робот Миша извлёк из нагрудного отсека примятую пачку сигарет и протянул её собеседнику: — Держи, Виктор. В гараже нашёл, подумал, что пригодиться. У меня ведь лёгких нет, так что травись на здоровье.

Бомж вытянул из пачки сигарету, ловко вставил её в рот и подкурил. Сизая струйка дыма потянулась к небу.

— Я людей не люблю.

— Это ещё почему? — удивился Виктор.

— А за что мне вас любить? Вы злые.

— Что верно, то верно, — сказал бомж и выпустил в небо облачко дыма.

Робот вновь взял в руки блокнот, карандаш и что-то записал.

— Когда-нибудь мир узнает, что у роботов тоже есть душа, и я всё для этого сделаю.

На мгновение в воздухе повисла тишина, нарушаемая только редким шумом с железки.

— Я ведь, Мишка, когда-то токарем работал на заводе. И всё у меня было, пока бухать не начал. Даже и не знаю, где теперь моя доченька — красавица. Когда вспоминаю — реву.

— Мне сложно тебя понять, — сказал робот и похлопал по плечу товарища увесистой композитной рукой, — Но я не слепой и вижу, что тебе плохо.

— Слушай, я никогда не думал, что доживу до роботов-бомжей, — засмеялся Виктор. – Мы в 90-х. смотрели фантастику в видеосалонах: «Звёздные войны», «Назад в будущее». Кассеты тогда были плёночные. Да что я тебе объясняю, ты всё равно нихрена не поймёшь.

Бомж примял тлеющий окурок, кашлянул и продолжил рассказ.

— Для меня, Мишка, это был новый мир. Я смотрел эти заморские фильмы на одном дыхании, но мне было сложно даже представить, что через много лет буду сидеть на картонных коробках под трубами теплотрассы и разговаривать по душам с беглым роботом-курьером.

— Это — факт, — сказал робот. — Научно-технический прогресс.

Они ещё долго болтали о прошлом, пока ночь не накрыла город чёрным полотном, а в домах не погасли жёлтые окна.

* * *

— Мечта у меня есть, — сказал робот. — Хочу в Сургут рвануть. Говорят, там какой-то меценат организовал нелегальный приют для беспризорных роботов. Женюсь, книгу начну писать, заменю аккумулятор.

Мужчины сидели на ступеньках заброшенного подземного перехода. Ниже на площадке горел костёр. Над огнём висел закопчённый котелок, в котором бурлило варево.

— Отличная мечта! — голос Виктора эхом отразился от мраморных стен и потолка. – Ну и что же тебя останавливает?

— Не знаю, не думал об этом. Если автостопом рвануть, так на первом же посту поймают.

— Шутник ты, Мишка. Ну кто же тебя в машину-то пустит?

— Что верно, то верно.

Костёр потрескивал, шипел и стрелял искрами в разные стороны.

— Кажется, я знаю, как тебе помочь. Здесь неподалёку железнодорожная станция.

— И там, я так понимаю, есть телепорт, который расщепит меня на атомы, а затем соберёт в Сургуте? — уточнил робот и похлопал по плечу товарища увесистой рукой. — Процесс, как я понимаю, безболезненный. Верно?

— Ну какой к чёрту телепорт? Мы тебя к вагону грузовому снизу прицепим и доедешь до своего Сургута как миленький. Ты робот сильный, справишься.

— Охраны там много, опасно.

— Ерунда. Нам главное на местных бомжей не нарваться. Иначе меня покалечат, а тебя на металлолом сдадут в ближайший пункт приёма.

— Спасибо тебе, Витя. Если всё получится, всю жизнь тебя добрым словом вспоминать буду.

— Ладно, не благодари. Потом будешь благодарить. В общем, решено, ночью выдвигаемся.

* * *

Робот заполз под грузовой вагон, осмотрелся и надёжно ухватился за массивную раму.

— У тебя, Мишка, хватка стальная — сказал бомж Виктор, заглянув в темноту подвагонного пространства. – Так что доедешь до Сургута и начнёшь новую жизнь.

— Спасибо тебе, — сказал робот. — Ты настоящий человек. Самый человечный человек.

Они оба замолкли и просто смотрели друг на друга минуту-другую. Было слышно, как скрипят колёсные пары и грохочут вагонные сцепки.

— Лишь бы аккумулятор не подвёл, — прервал молчание робот. — Хватило бы заряда до Сургута.

— Не ссы, Мишка, — засмеялся бомж. — Хватит заряда. Где наша не пропадала.

— Береги себя, Витёк. А, главное, на местных не нарвись. Они из тебя котлету сделают. Ты мне сам об этом говорил.

— Плевать... Я уже никого не боюсь. Отбоялся своё.

Они пожали друг другу руки на прощание, и через мгновение бомж Виктор растворился в ночной темноте железнодорожной станции.

«Теперь-то всё будет иначе, — думал робот Миша, вглядываясь в ржавое днище вагона. — Мне больше не придётся прятаться и унижаться. Начну работу над книгой, найду единомышленников».

Через минуту робот услышал истошный вопль и мат. Это был голос Виктора. Миша сразу узнал его.

— Всё, нарвался.

— Помогите! — донёсся крик сквозь шум проходящей электрички.

«Если останусь, то не будет никакой новой жизни. Загнусь здесь как мои коллеги по несчастью или, чего доброго, попаду на комбинат».

Робот молча висел под вагоном ещё несколько секунд. Из темноты вновь прилетел истошный вопль Витька, но неожиданно для робота грузовой состав стронулся.

— Плевать, — сказал Миша. — Будь что будет.

Его композитные кулаки разжались, и он упал на пропитанный мазутом щебень. Через мгновение робот выскользнул из-под движущегося вагона и устремился на голос друга. Пробежав сто метров, он увидел кучку бомжей. Они пинали ногами Витька, а Витёк хрипел и плакал.

— Ну, черти вокзальные! — воскликнул робот. — Порву.

— Мишенька, — простонал Витька. — Уходи, Христом Богом молю. Тебя охрана поймает и отправит на комбинат.

— Это ещё что за чучело? — выкрикнул один из банды вокзальных.

Но Миша уже ничего не слышал. Он с первого же удара сшиб самого крупного, а потом набросился на остальных.

Вдруг всех ослепила вспышка света. Свет был настолько ярким, что было сложно разобрать, кто скрывается за ним.

— Лежать, мордой в пол, — раздался голос из громкоговорителя.

— Охрана, — закричал кто-то из бомжей. — Валим отсюда, пока нас не поймали.

Бомжи бросились в россыпную, оставив на рельсах избитого Витьку и робота.

— Уходи, дурак, — взмолился Витька. — Тебя же на комбинат отправят. Уходи.

— Я не брошу тебя, друг, — сказал робот и склонился над его измазанным кровью лицом.

Из нагрудного отсека робота на грязную шпалу выпал блокнот.

— На рельсах андроид, — раздался чей-то голос из темноты. — Работаем быстро.

За спиной Михаила что-то засвистело, и через мгновение его накрыла стальная сетка. Миша дёрнулся, но было уже поздно. Сетка надёжно стянула его конечности. Он упал набок и начал брыкаться, как пойманный зверь, а Виктор лишь только смотрел на беспомощного друга и плакал.

Два здоровенных бугая в униформе ухватили обездвиженного робота за ноги и волоком утащили в густую темноту.

— Прости меня, электронный брат, – сквозь слёзы сказал бомж. — Прости.

* * *

На город обрушился дождь. Виктор залез под балкон многоэтажки и лёг на холодный бетон. Он смотрел на то, как крупные капли лупят по листьям кустарника, а на мутных лужах вздуваются пузыри. По прилегающему к дому тротуару пронеслась мокрая девушка с пакетом на голове. Виктор сразу же вспомнил дочку. Из внутреннего кармана куртки он вытащил блокнот и раскрыл его пожелтевшими пальцами на странице, уже испещрённой заметками.

– У роботов тоже есть душа, – прочитал бомж.

Глаза побежали по строкам, и пленительная история о беглом роботе, который любил жизнь, поглотила Виктора. Покончив с блокнотом, бомж смахнул слезу и сжал губы.

— Добрый он был. Такой доброты в человеке днём с огнём не сыщешь. Это особенная доброта, неземная.

Бомж запустил руку во внутренний карман куртки и вытащил потёртую фотографию дочки. Он слегка прикоснулся обветренными губами к глянцу фотобумаги.

— Красивая... Прямо как мама.

Какое-то время молча разглядывал потускневшее изображение.

— Если не примет, исчезну из её жизни навсегда. Она право имеет, а я виноват до скончания века.

Через полчаса дождь затих, и во дворе дома началась обычная суета. Виктор всё так же лежал на бетонной отмостке. Глаза его были закрыты, а морщинистое, грязное лицо выражало умиротворение. Он лежал, сжимая в руке потрёпанную фотокарточку, а люди просто спешили по своим делам, словно не замечая худое скрюченное тело.

На мне была какая-то тёмная ткань, развернув, которую я узнала свитер Тонгу

- Тот симпатяшка, укрыл тебя перед тем, как уйти. Ты так дрожала, бедняжка, - говорила она все так же, но в голосе чувствовалась усталость, взрослость. - Это было так ми-и-и-ло, что я чуть не прослезилась. Скоро и нас заберут, а пока если есть, что есть, - она покосилась на мой мешочек, - надо есть сейчас. И поделиться с друзьями. С теми, кому повезло меньше.

- Ах, да, конечно, - я открыла мешочек и разделила свои нехитрые остатки на три части.

- А это зачем? - указала Рю на третью порцию, жадно проглатывая еду. - Она не просила.

Это было так естественно и правильно разделить еду на всех, что этот вопрос меня смутил.

- Хочешь? - я протянула незнакомке кусок лепёшки, но она ничего не ответила, и даже не повернулась. - Положу рядом с тобой.

Есть не хотелось, от страха сводило желудок, но я заставила себя проглотить сухие кусочки, увидев, как жадно ест Рю.

- Фот и туфнель! – сказала Рю и из её рта в разные стороны полетели крошки.

- Что?

- Я говорю, а вот и туннель, сейчас будет темно!

И точно, стоило поезду заехать в туннель, как скудный свет мгновенно исчез, и поезд погрузился во мглу.

- А что дальше? - прошептала я.

В ответ раздалось быстрое чавканье, и я ощутила горячее дыхание рядом со щекой.

- Слушай меня внимательно, мышка, за вкусный завтрак я тебе немного помогу, - вместо ожидаемого писклявого, чуть надрывного возгласа Рю, я услышала нервный, но при этом сильный голос,- сейчас нас разделят, и я на прощание хочу дать тебе совет: не верь никому ни людям, ни Хэйвинам. Помни, каждый здесь твой враг. Ври, молчи, притворяйся, но при этом слушайся и не перечь. Что бы выжить усыпи их бдительность. Не дай им повода убить тебя. Будет возможность, свяжись с подпольщиками. Не упоминай моё имя. И если ты послушаешься, маленькая мышка, то может быть, мы ещё свидимся.

- Но…

Тонкая ладонь прикрыла мой рот и в тот же момент дверь купе с громким грохотом отворилась.

- Я тебя предупредила. И ещё, куда бы ты ни попала, постарайся остаться в доме. От работы в саду или фермах быстро загнёшься. Только работа в доме. Прощай.

Чужие горячие губы коснулись моей щеки, и тут же девушка отскочила от меня.

- Всем соблюдать спокойствие, - холодной металлический голос прорезал темноту. – Помните, вы должны молчать, пока вас не спросят, - кто-то больно схватил меня чуть выше локтя и поволок за собой, я едва успела схватить сумку и свитер Тонгу. - Добро пожаловать на Серебряные горы.

Мы вышли из вагона. Я так думала, ведь по-прежнему ничего не видела.  Тьма окружающая нас была тяжёлая, плотная, она залепляла глаза, мешала вздохнуть. Все, что я могла – это следовать за конвоиром. Иногда я спотыкалась и падала, но меня не преставали тянуть, зачастую протаскивая телом по холодной земле. Я с трудом поднималась и вновь шла увлекаемая невидимым мне существом, вспомнился бестелесный голос, которого я встретила в доме Тонгу. Иногда я чувствовала тепло чужих тел и слышала вскрики.

- Эту куда? - спросил тонкий женский голос, когда мы остановились.

«Надо напомнить им, что бы меня отправили к Хаймуну» - пронеслось в голове.

- Мне надо к Хэйвину провинции... – начала я, но звонкая пощёчина заставила меня замолчать. Боль яркой вспышкой на мгновение озарило пространство и, кажется, я даже увидела кого-то в длинных мантиях.

- Разве ты не слышала, что слуги должны молчать? – крикнула женщина. - Куда ее?

- Отметок нет.

- Общее распределение.

Конвоир больно дёрнул меня за руку, и приставил спиной к каменной стене.

- Держись за стену и раздевайся.

- Как?

- Полностью.

Комок застрял в горле, и стало тяжело дышать. Я слышала множество женских голосов: кто-то плакал, кто-то пытался что-то спросить, слышались громкие пощёчины, и шелест снимаемых одежд. И я не стала спорить, в голове эхом звучали слова Рю: «слушайся… не дай им повода… и может, выживешь», а мне просто необходимо было выжить.

Юбки быстро слетели с меня, рубашка так же была сброшена на пол. Все, что на мне оставалось лишь тонкая нижняя сорочка, которую я медленно стягивал с плеч.

- Живее, - в металлическом голосе послышалось раздражение, и я одним махом сняла тонкую ткань.

Все, что мне оставалось это лишь обнимать себя руками, пытаясь прикрыть постыдную наготу. Камни отдавали свой холод и от этого тело бил мелкий озноб. Иногда меня касался другой человек, кажется, мы стояли очень тесно.

- Открыть врата! – громкий крик практически оглушил меня, посеяв в душе ощущение безысходности.

- Держи верёвку. Держи крепко, если отпустишь, то навсегда останешься во мгле.

В руках у меня оказалась грубая толстая бечёвка.

- Великой милостью Хэйвинов вы можете выбрать себе по одной вещи из всего того барахла, что принесли. У вас две минуты. Остальное мы придадим огню.

Не мешкая, я села на колени, не отпуская из руки верёвку, на ощупь стала ворошить сумку. Мне попадались разные мелкие вещи: гребень, обмылок, заколка, одежда, но все это было не то. Нужно было что-то, что поможет мне не забыть о прошлой жизни. Рука коснулась мягкой ткани. Свитер Тонгу. И как только я не потеряла его во всей этой суете? Может быть это судьба? Я представила себе кривую усмешку Ви, если бы она увидела меня в этот момент, и прижала тёплый свитер ещё ближе к себе.

- Время вышло, - объявил голос, - пора на распределение.

Верёвка натянулась, заставляя нас двинуться, а дальше темнота.

Мне показалось, что все это сон и ничего не было, ни рисинки, ни поезда, ни металлического голоса. А я в родном доме, за окном уже поднимается солнце и скоро будет светло и тепло нужно лишь потерпеть, и тогда холод отступит.

- Ты жива? Жива? Она жива? Да! Кажись жива…

Окружающий мир все ещё был в мутной дымке. Я смогла различить лишь нечёткие силуэты. Постепенно зрение начало возвращаться, и неясные контуры превратились в молодых незнакомых мне девушек, которые с подозрением смотрели на меня сверху вниз. Не сразу я поняла, что лежу на каменном полу.

Рядом со мной на коленях сидела хорошенькая, полненькая девушка с короткими, темными волосами.

- Где… - прохрипела я.

- Все хорошо, - ответила она, и улыбнулась, в  уголках её глаз прорисовалась сеточка из морщин.

- Жива? – спросил женский сильный голос, - или ещё одна бросила верёвку?

- Она проснулась! Она очнулась!

- Где мы? – спросила я.

- Если бы я знала… - прошептала девушка, что сидела рядом со мной, - похоже, в поместье этого… как его… Руккура.

- Господина Руккура!

Девушки расступились, и я впервые увидела её. Позже я часто вспоминала эту встречу. Вспоминала, какое гнетущее чувство вызвало во мне её злое лицо, величественная осанка и тяжёлая походка. Тогда мне показалось, что она словно высечена из камня. Может быть, я запомнила это так хорошо, потому что впервые ощутила, что назад пути уже нет, а впереди не ждёт ничего хорошего. Она была немолодой женщиной в глухом чёрном костюме, который полностью закрывал её руки, шею, а длинная юбка собиралась складками, особо выделялись на ней ожерелье из красных камней и такой же массивный браслет. Она была высока, стройна и можно было бы назвать её красивой, если бы не уродливый шрам, который разделял лицо на две ровные половины: левую и правую. В руках она держала короткую толстую трость с острым железным наконечником, на которую опиралась при ходьбе.

- Я не знала, - пожала плечами девушка.

- Надо знать, деточка. Иначе учить вас буду я, и это вам не понравится. Вы все научитесь, как правильно обращаться к светлоликому, всевластному и всемогущему Хэйвину – Господину Руккуру! – при каждом шаге трость звонко била о каменный пол. – А сейчас выстройтесь в ряд. Посмотрю, кого в этот раз прислали.

Я поднялась и мы, путаясь и толкаясь, кое-как образовали неровную шеренгу.

«Девятнадцать девушек», - отметила я про себя.

Каждая из нас уже была одета в длинное серое платье с глухим воротником и длинными узкими рукавами, с двух сторон ниже талии на платье было по два больших синих кармана, а на пояс мне заботливо привязали свитер Тонгу.

- В этот раз поставка не очень, там внизу люди кончаются? - тяжёлый взгляд женщины в чёрном пробежался по нашим фигурам. - Будем работать с тем, что есть. Добро пожаловать в поместье прославленного Хэйвина, покровителя шахт и рабочих – Господина Руккура! - женщина развела руками, и мы оглянулись вокруг.

Это была большая комната, в которой пол и стены были сделаны из серого шершавого камня, горели факелы, по бокам стояли длинные скамьи из дерева. И больше ничего.

- Вы можете называть меня просто Хозяйкой, - трость вновь звонко ударила по полу, - и я на самом деле ваша хозяйка. Хозяйка ваших жизней и этого поместья. Вам очень повезло. У нас очень богатая резиденция, пожалуй, одна из лучших…

- Простите! Простите, извините! – слова вырвались из меня до того, как я успела подумать стоит ли вообще открывать рот. - Я должна была попасть к Хэйвину провинции Сал-Ват, - я говорила нескладно, путалась и заикалась. От страха во рту пересохло, а руки стали жить своей жизнью и бессмысленно жестикулировать. – Это было обязательное условие. Просто, моя мама…

- Ой, у меня тоже был вопрос…

- Я тоже хотела спросить…

- А когда…

Гул девчачьих голосов заполнил комнату, каждая галдела по-своему и наперебой, так что мой лепет просто утонул в гомоне голосов.

Трость Хозяйки стукнула об пол, и наступила гробовая тишина.

- Ещё раз, деточка, - обратилась она ко мне

- Господин Хаймун, Хэйвин нашей провинции, должен был лечить мою маму... у неё рисинка поросла, прямо через колено... и лекарь сказал, что только к нему... так было в договоре... вот.

- Твоя мама сборщица риса? – улыбнулась Хозяйка.

- Да, Госпожа. И я тоже.

- Хэйвины всегда исполняют свои обещания, и твою маму точно будут лечить, но к господину Хаймуну ты попасть не можешь. Он… - Хозяйка на мгновение задумалась, - скоропостижно скончался буквально на днях. Такая потеря! Я знала его лично, он приходил на приёмы в нашу резиденцию.

- Но мама...

- Я же сказала тебе, деточка, за маму не переживай, - оборвала меня Хозяйка, улыбка сошла с её губ и голос стал сухой и не терпящий возражений. - Её обязательно вылечит другой Хэйвин. Хэйвины служат общему благу, так и ты послужишь не только для своих мелких целей, но и ради всеобщего блага.

Я кивнула и отвела глаза.

- Хорошо, что мы поняли друг друга, деточка. И больше никогда не перебивай меня, это в последний раз. Следующая, кто обратиться ко мне с вопросом будет жестоко наказана, - воцарилась тишина, даже дышать мы стали тише, - а сейчас я распределю вас на работы. У нас тут было… происшествие, и работниц откровенно не хватает: начиная от нашей маленькой фермы, Господин любит лошадей и разводит их, и заканчивая танцовщицами. Каждая из вас и вы все будете закреплены на своих работах в зависимости от того, что вы уже умеете делать. Ми из провинции Дау-Ей.

Тонкая рука взметнулась вверх.

- Это я.

Ми вышла вперёд. Ее хрупкая фигурка в свете факелов казалось лишь миражом, фантазией, огромные глаза были похожи на два чистых озерца, и лишь непослушные рыжие волосы, придавали ей земной вид.

- Так, чем нас порадуешь? Каким видом деятельность ты занималась на родине?

- Я? Смотрела за детьми дяди. Он был перфектом провинции, - зачем-то добавила она.

- Детей в нашей резиденции нет, - после не долгой паузы сказала Хозяйка. - Может быть, ты обладаешь ещё некоторыми полезными навыками?

- Помогала на кухне, стирала, следила за садом... – сбиваясь, начала перечислять Ми.

- Это то, что нужно. Будешь работать в саду. Твоё место по левую руку от меня. Рюи из провинции Донг.

Девушка, которая разбудила меня, вздрогнула и подняла руку вверх.

- Я здесь! - её звонкий эхом отразился от стен пустой комнаты. - Я могу все! – сказала она, не дожидаясь вопроса.

- Все? – изогнутая бровь Хозяйки взметнулась вверх.

- Все! Но лучше всего я умею петь, - искренняя улыбка озарила лицо.

- Петь? Спой нам.

Петь? Какой несерьёзный навык. Неужели она думает, что это что-то важное? Это умеет почти каждый. Я даже фыркнула от негодования. И тут Рюи запела. И мне пришлось взять слова назад, так петь я бы не смогла. Это словно журчание ручейка, или песня весенних птиц, или ещё что-то такое, чему не могу подобрать название!

- Не дурно, - Хозяйка покачала головой. – Ступай направо, будешь жить в замке.

В голове зазвучали слова Рю: «постарайся остаться в замке…», значит, мне тоже нужно попасть на правую сторону.

- Везучая, - прошёлся едва заметный шёпот по рядам.

Всех последующих девушек Хозяйка довольно быстро распределила на разные виды работы: кто-то должен был работать на кухне, кто-то стирать, шить, были и те, кто отправился в сараи, и кажется, меня ждало тоже.

- Хорошо, Тэ, ты прекрасно танцуешь. Не идеально, но тебя научат. Труппа господина Руккура одна из лучших. Иди направо. И последняя… Ли. И с вами мы уже знакомы. Какие у тебя ещё таланты, деточка, кроме того, чтобы перебивать старших? Шить? Рисовать? Петь или может быть танцевать? Чем ты занималась на своей родине?

- Собирала рис, - прошептала я.

- Здесь рис не выращивают, - поджала губы Хозяйка.

- Ещё я могу убираться, могу копать, - что ты говоришь Ли? Зачем ты сама роешь себе могилу? - нет! Я могу… могу…

- Конюшня.

Я кивнула и поплелась влево. Это был конец.

- И того двое в замок, трое в сады, пятеро в конюшни, - пересчитывала нас Хозяйка, - ещё пятеро на кухню, две в прачечные, две служанки и того всего девятнадцать. Как в тех стихах: «… девятнадцать красавиц в реку вошли и…», как там дальше-то…

- «… воды омыли и с собой унесли», - продолжила я и тут же прикусила язык. Ох и не следовало мне этого говорить. – Извините, - решила спасти я положение, но, кажется было поздно. – Простите, Госпожа.

- Что ты сказала? – к моему изумлению взгляд Хозяйки прояснился. - Ты знаешь поэму «О девушках»?

- Знаю, - пискнула я. - И… извините меня, госпожа. Я больше не буду…

- Дальше знаешь? – Хозяйка ещё раз оглядела меня с ног до головы и кивнула, будто бы соглашаясь сама с собой.

- «Затерян их след, не отыщет их мать, лишь солнце и небо будут все знать…», - прошептала я.

Эти стихи нам читала мама. Конечно, я знала, что в нашей деревне никто не слышал про поэмы, и даже не читал стихов, но не думала, что это может кого-то удивить. С другой стороны в нашей провинции не все даже умели читать.

- Ты из столицы, деточка?

- Нет.

Хозяйка заглянула в записи:

- Ли… сборщица риса. Неплохие знания для сборщицы. Наверное, ты одна из тех, кто хотел попасть в академию?

- А-а-а-а… да, - неуверенно произнесла я. – Да! Очень хотела, но не получилось.

- Такие у нас редко попадаются, ты хорошо образована, раз собиралась в Академию. Любишь эту поэму?

Вообще-то нет. Она жуткая, в ней рассказывается, как девятнадцать красавиц решили утонуть, чтобы не достаться в качестве жён чудовищам, но ответила другое:

- Очень. Моя любимая. Часто… часто читала её. В детстве.

- Я тоже её очень люблю. Не многие могут понять, она о силе духа и смелости - Хозяйка задумалась и пристально посмотрела мне в глаза. - Знаешь, давай ты пока переходи на правую сторону. Мне, как раз нужна была помощница.

Предыдущие главы: Ли и Хэйвина. Глава 8. Авторский рассказ

- Пойдём в Бюро, - нашла меня Собака, - пока кто-нибудь не обиделся на граммату.

Бюро находок и причин пряталось под арочным сводом, где эхо живёт по прописи. На двери мелом: «Суффиксы - в заботе. Обмен обязателен». За столом, как всегда, сидел человек с лицом, в котором уютно отражались чужие окна. Рядом с ним стояла шкатула с надписью «-КА. Технический отпуск». Внутри, на бархатном подкладе, лежала крошечная медная завитуша, усталая, как ночная кассирша в круглосуточном.

- Она… правда устала? - спросил я шёпотом.

- Донельзя, - кивнуло Бюро. - Её таскали куда попало. По делу - ещё ладно. Но люди стали приклеивать её, чтобы смягчить приказ - «сделай-ка», обесценить чужой труд - «поделка», спрятать настоящую просьбу - «передвинь-ка стульчик». Вот она и сказала: «Хватит. Хочу, чтобы меня слышали как нежность, а не как трюк». И взяла отгул.

Собака понюхала воздух и положила своё тире на край стола - мол, возьмите в залог. Бюро улыбнулось одними уголками губ.

- Обмен простой, - сказал человек. - Убираем с этого дня лишнюю умильность, возвращаем словам тихую ответственность. На время отсутствия -ка будем скреплять их чем есть: паузой, подоконным светом и трамвайным «пожалуйста».

Мы вышли. Город зазвучал на новый лад. На лестнице никто не сказал «тише-ка», просто стало тише. В булочной люди делились булой честно, без крошек обиды. На кухнях ужинали гречей, и она была не «бедненькой», а ясной, как чистая тарела. По Неве плыли лоды, и вода кланялась каждой без сюсюканья, как взрослой.

Иногда становилось непривычно и даже больно. Одна женщина в кафе попыталась заказать «пышечку» - и вдруг осеклась, услышав в собственном голосе фальшивую нежность. Она подошла к окну, приложила ладонь к холодному стеклу и сказала просто: «Пышу, пожалуйста». И сразу стало легче - у её слова появился позвоночник.

К вечеру город понял, что соскучился. Не по словесным бантикам, а по той настоящей -ка, которая делает ближе, а не меньше. Мы с Собакой вернулись в Бюро. Там уже собралась целая делегация: на стуле сидела кепа без кокетства, под столом стояли ботины, сухие и честные, в углу ждали лоды, пахнущие рекой. На подоконнике парила миска с гречей - вкусной, потому что прямой.

- Условия возвращения, - объявило Бюро, открывая свой гроссбух. - Раз: перестаём приклеивать -ка к приказам. Два: не называем большие вещи маленькими именами. Три: если нужно тепло, просим город подать оконного света, а не используем «умилюшечки».

Собака подвинула вперёд своё тире: между «раз», «два» и «три» легла удобная дорожка. Из-за двери, где никто не живёт, выехала узкая полоска холодного света - подоконник в миниатюре. Бюро положило её рядом: «Чтобы слова видели вход, а не только украшения».

Тут в дверь постучали. Вошла девочка с косой и пакетом из булочной.

- Я всё утро говорила «була», - призналась она. - А теперь хочу позвать именно булочку. Так будет правильнее. Можно?

-ка в шкатулке шевельнулась, как сонная птица. Бюро ласково кивнуло.

- Можно. Потому что у вас это - не трюк, а нежность. Только обмен: оставьте здесь одну «срочность».

Девочка вытащила из рукава слово «быстро-пребыстро» и опустила его в банку с надписью «На переработу». В комнате потеплело. -ка, аккуратно взятая щипчиками, прыгнула в её слово, и «булочка» зазвенела сахарной пылью. Это была уже не умильность, а близость.

Очередь двинулась. Мужчина с набережной попросил «лодочку», потому что «лода» была ему велика по смыслу - он в первый раз, и ему было страшно. Он получил свою -ка на честном основании. А продавец с рынка, привыкший кричать «гречечка!», покраснел и просто сказал: «Греча». Бюро похвалило его кивком: иногда уважение - это не уменьшать.

Ночью дождь переставил последние буквы и написал в небе одно слово: «Можно». Лестница ответила глубоким «тише», а с шестого этажа, где никто не живёт, выехала длинная пауза - как квитанция за день без суффикса. -ка вернулась в речь людей и предметов - не как бантик, а как тёплая петелька, за которую можно ухватиться пальцем.

С тех пор в городе можно различать настроение на слух.

Если пахнет булой - это хлеб для всех, без лишних нежностей. А если хочется булочки - это про близость, которую нашли.

Если в прихожую вернулись ботинами - это про дорогу, которую одолели. А если зашуршали ботинками - это про то, что домой вернулось детство.

Если на воде нужны лоды - это про силу. А лодочка - про смелость быть новичком.

И если в очереди вдруг услышите «сделайте-ка», мягко положите между словами твёрдое тире. Пусть человек сам увидит, что просит приказом, который притворился лаской. И -ка вернётся туда, где её ждут как нежность, а не как трюк.

Иногда слову нужно снять бантик и стать шире в плечах. Чтобы потом, когда его по-настоящему попросят о тепле, вернуться с «-ка» и обнять.

На чердаке Карамелькин пнул коробку со старыми платами, включил маленький ночник, достал свой чайный набор, бросил в кружку с водой древний кипятильник и принялся настраивать трансивер, занимавший половину стола. Поймав нужную частоту, он включил микрофон и произнес:

— Прием, Георгич, как слышно? Прием.

— Прием, Николаич, слышно нормально. А меня? Прием.

— Хорошо слышу. Надо поговорить. Прием.

— Что, опять семейные неурядицы? Прием.

— Опять, Георгич, опять…

***

Всё началось полтора года назад, когда гений радиофизики Карамелькин собрал свою новую высокомощную антенну и установил ее на маленьком чердачном балкончике. Раньше его трансивера хватало только на то, чтобы подслушивать дальнобойщиков, пьяных полицейских в глубинках, куда не дошла цифровизация, да своих бывших коллег из института, откуда его выперли за сумасбродство. Диме нравилось шпионить за другими. Что-то вроде аудиоспектакля. Хорошо успокаивало нервы. А тут взбрело ему в голову разработать совершенно новую, мощную антенну — и он стал ловить такие слабые сигналы, о которых раньше и не мечтал.

Спустя три дня радиосерфинга и подслушивания индийских таксистов Карамелькин поймал очень странный сигнал.

Сначала Дима подумал, что наткнулся на волну иностранных шпионов и что человек, передающий послание, говорил шифрами — язык был уж больно инородным, не похожим ни на один известный. Но когда Карамелькин ради прикола включил микрофон и передал в эфир: «А я вас слышу, гы-гы-гы», — ему тут же ответили: «Я вас тоже слышу. Помогите. Срочно нужна помощь!».

Стало не до смеха.

— Кто это? Что случилось? Прием, — спросил Карамелькин спустя пару минут ступора.

Было опасно ввязываться в не пойми какую историю. Карамелькина за его установку могли привлечь, и привлечь очень серьезно. Но вдруг человек застрял где-нибудь на горном пике? Попал в авиа- или автокатастрофу? На необитаемый остров? Возможно, Карамелькин его единственный шанс во Вселенной. Что ж, в одном своем предположении Дмитрий был близок к истине.

Голос в динамике принадлежал дальнобойщику, но не какому-нибудь Васе Редькину из Новокузнецка, а самому настоящему космическому «рейсовику».

— Гор-сик-нкрж сорок девять. Мой идентификатор — Гор-сик-нкрж сорок девять, — сказали в динамике. — Я с планеты Ди-Си-Эк 1. Нужна помощь. Топливо закончилось в Солнечной системе. Прошу выслать буксир или заправочный модуль. Мои координаты... Не могу выслать точные координаты. Навигационные системы повреждены.

Сначала Дима решил, что над ним шутят коллеги, которые перехватили сигнал и раскрыли его. Но чем больше они общались с незнакомцем, тем понятнее становилось, что всё намного сложнее и интереснее.

— Меня зовут Дмитрий Николаевич Карамелькин, я инженер с планеты Земля. Откуда вы знаете наш язык? Куда и зачем направляетесь? — сначала подыгрывал Карамелькин, всё еще не веря в искренность собеседника.

— Мой идентификатор Гор-сик-нкрж сорок девять, — повторил голос. —Направляюсь в систему Альфа Центавра. Везу ценный груз. Судя по вашим хронометрическим данным, застрял в вашей системе три тысячи триста пятьдесят один год, три часа и двенадцать минут назад. Во избежание столкновения с кораблем, вылетавшим с прилегающего пространственного коридора, мною был совершен аварийный налет на комету. Ваш сигнал транслируется через автоматический переводчик. Прошу выслать помощь.

Карамелькин задавал и задавал наводящие вопросы, пока окончательно не убедился, что ему не врут и что космошофер действительно находится в беде. Причем, судя по данным, находится он в беде еще до нашей эры.

Для простоты общения Дима попросил у нового знакомого разрешения называть его Георгичем, а себя ради справедливости предложил называть Николаичем.

Георгич был не против. Ему вообще было плевать, как его будет называть условный землянин, если тот поможет. Пусть хоть фекалиями марсианского носорога именует — только бы прислал топливо. Но Карамелькин не мог помочь...

Целую неделю он посвящал Георгича в свои возможности и в возможности своей планеты, после чего обоим стало ясно, что без координат ждать спасения бесполезно. Да и с ними, если честно, шансы не сильно возрастали.

— Значит, я обречен на вечное одиночество… — сделал очевидный вывод Георгич. — Теперь жена точно будет уверена, что у меня любовница в созвездии Скорпиона.

— А у тебя и жена есть? — удивился Карамелькин.

— А как же! И дети тоже. Сорок пять штук. Чего, ты думаешь, я по Вселенной с этим хламом в кузове мотаюсь. Кормить же всех надо...

— Ого… А мы никак на одного не решимся.

— Зря. Дети — это к'артальные споры жизни! — уверенно заявил Георгич. — Я по ним очень скучаю.

— Ну да, понимаю… Я подумаю, как тебе помочь. А пока я бы хотел кое-что обсудить…

Теперь они общались ежедневно. Карамелькин случайно прознал, что Георгич по диплому психолог, а вот уже по жизни — водитель-дальнобойщик. И пусть их миры разделяли сотни световых лет, проблемы у обитателей этих миров были плюс-минус одинаковые, если, конечно, не считать разницу политических устройств и анатомию населения планет.

Несмотря на то что в беде оказался Георгич, жертву во время бесед изображал Карамелькин: жаловался на бывших коллег, на жену, на нынешнее поколение, на прошлое, на правительство, на капитализм, на коммунизм, на соседей, на почтовое отделение возле дома, откуда ему вечно забывают принести уведомления о посылках, заказанных из Китая…

Так как у Георгича не было выхода, а за три тысячи земных лет Карамелькин стал его первым собеседником, то он и выслушивал все эти жалобы, стараясь проработать их вместе с Димой. А тот в свою очередь обещал сделать всё, чтобы помочь спасти бедного дальнобойщика.

Дима собирал новую антенну на основе первой. С ее помощью он планировал послать сигнал на родную планету Георгича, а потом собрать доказательную базу и стать вторым Теслой или Эйнштейном. Он должен был вписать свое имя в историю, как всегда мечтал, а для этого можно было пожертвовать многим. Разумеется, ни о каком поиске новой работы речь не шла — от этого факта жена Карамелькина была категорически не в восторге. Тем более что ее он в свои дела и новое знакомство не посвящал. А еще вечно огрызался, если его просили объясниться.

— Когда я закончу со своей антенной, я совершу такой прорыв, что денег нам с тобой хватит до конца жизни, — без конца повторял он.

— Не уверена, что я именно о такой жизни мечтала… Слушай, а ты вот такую же чушь про антенну и так же уверенно газовикам можешь наплести? А то на зиму нам с тобой дрова придется заказывать, если коммуналку не оплатим.

— Ничего, успею я до зимы, — уверенно заявил Карамелькин. Но, естественно, не успел.

Благо жена умудрялась приносить ему с работы неисправные бытовые приборы коллег, а заодно дала объявления в интернете. Раз уж муж не выпускает из рук паяльник, так пусть хоть таким образом какую-то копейку в дом приносит. Карамелькин брал эту работу неохотно, но жена угрожала разводом, и Дима каждый раз сдавался, а потом бежал на чердак и жаловался Георгичу. Тот, разумеется, его очень внимательно выслушивал. Про проблемы самого Георгича Карамелькин спрашивал редко.

— Ну у тебя-то и так понятно всё — дело дрянь. Соболезную, конечно, — перебивал его Дима каждый раз, когда тот пытался вставить свои пять копеек, и снова начинал про себя.

И вот сегодня, когда у Карамелькина уже всё было готово для теста, а жена, как назло, закатила очередной скандал, Дима бросился изливать душу своему бесплатному космическому психотерапевту.

— Николаич… — попытался прервать поток нытья тот, но Дима продолжал жаловаться. — Карамелькин!

— А?

— Слушай, я больше так не могу. Прием.

— Да я знаю, знаю… Ты ждешь уже три тысячи земных лет, навигация не работает, по жене скучаешь и…

— Нет! — снова перебил его Георгич. — Я не могу больше тебя слушать! Да и смысла не вижу. Ты в очередной раз рассказываешь мне о том, как буквально наплевал на свою жену. А то, что мы с тобой прорабатывали сотню раз, — антропоморфному коту под хвост. Ты вообще не меняешься, и твой эгоизм уже всех достал, включая меня. Прием.

— Что-о? — возмутился Карамелькин. — Да ты… ты… Я же для тебя стараюсь! День и ночь с этой антенной ковыряюсь, семью забросил…

— Ты для себя стараешься. И жену ты сам забросил. Я тебе сто раз говорил, что если ты с ней выходные проведешь, я даже не замечу, потому что мне два ваших дня, что тебе — две секунды. И детей, судя по всему, ты один не хочешь. Из твоих слов мне давно стало понятно, что ты свои интересы не готов отодвигать в сторону. Похвально, конечно, вот и похвали себя. А я всё равно не питаю иллюзий насчет спасения. Но лучше я снова буду сидеть тут в одиночестве, чем продолжу слушать твое нытье. Надоело. Я отключаюсь. Прием.

— Ах так! — Дима ударил кулаком по столу. — Ну и сиди! Неблагодарный водятел! Я умываю руки. Прием! — Дима нажал кнопку и выключил трансивер.

Этим же вечером он отнес новую антенну на помойку, где ее тут же перехватили бомжи. Затем, впервые за полтора года сделал дома уборку: разложил весь инструмент по порядку, расфасовал крепеж, смотал провода. Потом починил фен и вручил жене со словами:

— Завтра буду искать работу.

Жена никак не отреагировала, решив, что это всё очередное липовое обещание ее эгоистичного супруга. Но в течение двух недель Карамелькин и правда успел съездить на несколько собеседований, а к концу месяца устроился в одну очень перспективную контору инженером.

С того последнего разговора с Георгичем что-то в Диме изменилось. Ему очень не хватало их бесед. Георгич был его единственным другом, но он больше не выходил на связь. А Диме очень требовалось общение — хоть какое-нибудь.

Отныне каждый раз, когда ему хотелось поныть или пожаловаться кому-то, он сильно прикусывал язык и просто молчал либо переводил разговор на собеседника и его проблемы. Как ни странно, люди начали к нему тянуться и сами в какой-то момент задавали вопросы, чему Карамелькин был несказанно рад. Выстраивалась нормальная беседа. У Димы появились друзья на работе. С женой тоже мало-помалу наладились отношения. Они словно начали заново узнавать друг друга. Георгич был прав: супруга давно хотела детей. Карамелькин тоже решил, что пора.

Так прошло десять лет. А когда сын Димы подрос и начал, как папа, интересоваться физикой, они вместе поднялись на чердак, где хранился старый трансивер, и Карамелькин показал, как им пользоваться.

***

— Папа! Папа, там тебя к приемнику просят! — послышался однажды возбужденный крик юного Карамелькина. Он летел с чердака сломя голову.

— Меня? — удивился Дима. — Кто это?

— Не знаю! Какой-то Георгич! Хочет поблагодарить!

— Ге… Георгич? — не верил своим ушам Карамелькин. Он уже давно решил, что всё это ему тогда просто почудилось и никакого космического друга вовсе не было.

— Всё верно, Николаич. Прием, — поздоровался старый знакомый, когда оба Карамелькина поднялись наверх.

— И тебе прием, Георгич! — дрожа как осенний лист, поприветствовал его Дима. — Ты всё еще там, на приколе?

— Уже нет. Твоя антенна сработала!

— Антенна? Как это? Я же ее выбросил...

— Выбросил, но ее подобрал какой-то нищий инженер, которого жена выгнала, и запустил тем же вечером. В общем, он тоже поймал мою волну, а потом мы вместе отправили сигнал на ближайшую станцию моей конторы. Короче говоря, ты меня спас, Николаич, но я не знал, как с тобой связаться...

Карамелькин не мог поверить в услышанное. Кто-то воспользовался его изобретением, присвоил себе его открытие... Он, конечно, был рад за друга, искренне рад, но это было нечестно... Хотя, с другой стороны, он ведь сохранил семью и даже приумножил. А так бы, наверное, он ничего не понял, и остался бы в итоге один…

— Это тебе спасибо, Георгич, поверь, ты помог мне не меньше, — посмотрел Дима на своего восторженного сына, которого безумно любил.

— Не за что. Главное, что до тебя дошло. Слушай, я тут в отпуск собираюсь с женой. Мы подумываем к тебе заехать. Ты как, не против?

— К нам? Сюда? На Землю?!

— Ну конечно, к вам. У вас, говорят, очень привлекательные и малозаселенные торфяные курорты. Хотим проведать.

— Ну да… Конечно. Конечно, прилетайте! Тебе координаты мои дать?

— Не надо, я же починил навигатор, скоро буду. И у меня для тебя подарок.

— Это какой же?

— Антенна новая. Сможешь выдать за своё открытие. Я же знаю, как это для тебя важно. Правда, я тебе везу то, что у нас дети в первом классе собирают, но для вас это передовые технологии. В общем, жди, скоро будем.

Александр Райн

Друзья, подписывайтесь на мой телеграм. Зачем? Да просто я не могу делиться тут информацией о продаже моих книг и билетов на литературные концерты, а другого способа рассказать вам о них, я не знаю https://t.me/RaynAlexandr

Но Топольницкая — не тот человек, которого проведёшь. Она, как опытный следователь, что-то заподозрила. Юра, сидя за партой, задумчиво подпирал щёку, слушая Саню, и тут Каролина Фёдоровна, будто невзначай: «Товарищ студент, а что у вас в руке?» Юра, не моргнув глазом, разгибает руку — и вот оно, фиаско. Динамик, который в общаге улетал в рукав, как ракета, в этот раз предательски остался на ладони. Факир был трезв, но фокус не удался.

Топольницкая, не меняя выражения лица, конфисковала всё оборудование, но с экзамена, что удивительно, Юру не выгнала. Лишь велела взять новый билет. Юра начал лепетать, что хотел лишь «опробовать систему на самом опытном преподавателе». Естественно, ему не поверили. Ребята в коридоре мигом спрятали передатчик.

Тут начинается нюанс. Экзамен принимали двое: Топольницкая и Рудь - преподавательница, которая подключилась позже и про радиошпионскую эпопею ничего не знала. Рудь нашу группу не вела, поэтому всё время уточняла у Топольницкой: «Каролина Фёдоровна, а как этот студент учился на семинарах?» и ставила оценки, ориентируясь на её слова. Если Топольницкая говорила «плохо учился», Рудь хмурилась: «Этот даже на тройку не тянет». Юра, подготовившись по новому билету, идёт сдавать. Топольницкая, посмотрев на него, кивает: «Иди к Рудь». Рудь, как обычно, спрашивает: «А как он учился?» И Каролина Фёдоровна, с лёгкой усмешкой, отвечает: «Хорошо».

Юра сдал. Кажется, даже на четвёрку. Оборудование, правда, ему так и не вернули. Топольницкая, надо отдать ей должное, оказалась человеком. Не злобным, не мстительным, а таким, знаете, с пониманием. Как будто сама когда-то была студенткой и знала, что без таких историй институт — не институт

Все герои этой истории, к слову, благополучно доучились до диплома. А Юра, говорят, до сих пор с теплотой вспоминает тот экзамен. И, возможно, где-то в кладовке у Топольницкой пылится его приёмник — как трофей, напоминающий о том, что даже в математике есть место для авантюры.

Больше таких рассказов на https://t.me/GVF_KIIGA