Я уронил свое бренное тело на старое советское кресло с откидной сидушкой, перемещенное в заводскую курилку из заводского Дома культуры. Там они заменены на новые, а здесь еще послужат рабочему классу.

Щелкнув зажигалкой, я поджег свою сигаретку и смачно затянулся. Это был уже шестой или седьмой перекур за день. Да ну и что? Рабочий день курильщика на 40 минут короче, а то и больше. А что я же не на сделке, как работяги. Нормы у меня нет, ибо я – технолог, а технологи – это кладезь ума, без которого завод просто-напросто развалится. Я же разваливался по старому креслу. Как ты проверишь, что я сделал за день? Дело инженерно-технического работника – это имитация бурной деятельности с восьми до пяти. С перерывом на обед и перекурами естественно. Мозговая деятельность утомляет, это я Вам, как специалист говорю, и чтобы не вызвать ядерный взрыв головы, ее стоит расслаблять от активности, чем я занимался раз 10 на дню.

«Куда столько курить?» - спросите вы.

А я отвечу. Как гробить свое здоровье – выбор персональный и сознательный. Если я решил жить меньше лет на 10-20, или к сорока годам иметь лицо, сморщенное, как куриная жопа, то так тому и бывать, и ничто меня в этом не остановит, даже ужасы, что рисуют на пачках сигарет или цена их, что не меньше слитка золота на фондовой бирже где-то на Уолл-Стрит.

Заводские курилки – это эпицентр светской жизни, где разного рода и чина люд собирается для обмена новостями и ведения потрясающих бесед. Да что уж тут говорить, многие вопросы технического характера решаются именно здесь. Не раз я наблюдал, как два держащих в губах своих по сигаретке, усердно разглядывают какой-то чертеж и бурно обсуждают новаторские решения.

Сегодня мое одиночество ритуала скрасил Богдашка – молодой паренек из диспетчерского отдела. Ну как молодой. Лет 30 с копейками. Вроде радоваться надо, что молодой еще, а он грустный-грустный. Я даже угостил его сигареткой из жалости.

- Богдан, ты че грустный-то какой?

- Да, ты не поверишь, Павел Ильич.

Я был старше его-то всего лет на пять, не больше, но он почему-то всегда называл меня по имени и отчеству. Ну да ладно. Какая вообще разница, кто и кого «тыкает» или «выкает», я – не барин, я – обычный цеховой технолог, просиживающий штаны с восьми до пяти, однако ж без нашего брата тут все встанет. Это я вам, как специалист, говорю.

- Так ты рассказывай, Богдан, мы ж никуда не торопимся, - сказал я, смачно затянувшись, - рабочий день идет, зарплата капает.

- Даже не знаю с чего и начать.

- Сначала.

- В общем дела семейные.

- Ну-ка, ну-ка! – я присел поудобнее, - Жена что ль взбляднула?

- Ой ну что вы, Павел Ильич! Наговариваете! Света у меня – приличная девочка.

- Хороший левак, укрепляет брак! – заржал я, но потом осекся, - Ладно, ладно, больше не буду.

- У меня ж Дианке, дочери, 10 лет. Ну мы и решили, что пришло время для пополнения. Все хорошо было, Света забеременела. Радости не было предела, а сегодня мы ходили к врачу и мне сказали, что у меня родится не один ребенок…

- Двойня? – перебил его я, - Хера, ты – ксерокс, Богдан.

- Четверня! – обреченно сказал он.

- Ебать! – я чуть не проглотил почти докуренный бычок. Выплюнул его и закурил новую сигарету, - Четверо, в смысле, за раз? Ты, блять, серьезно?

- Ага!

- Ебать-колотить! Богдан, ты как вообще это…смог? Хера, ты – мужик. Это ж у тебя теперь будет пятеро. Считай половина мотострелкового отделения.

- Мне как-то не смешно!

- Да я согласен! Ситуация необычная.

- Павел Иванович, когда мне сказали это, я прям охуел, охуела жена, охуевали все, кому я рассказывал.

- Да я тоже охуел, Богдан! Четыре за раз, это ж нихуя себе. Вроде и счастье, но как эту ораву на ноги ставить?

- Вот и я о том же.

- А ты к директору сходи, в мэрию. Четверняшки – это вообще редкость, пусть в газете про тебя напишут. Там глядишь, найдутся добрые люди. Помогут!

- Только как к директору пробраться, он ж вечно занят.

- Ну-ка, Богдаша, пригнись. Накликал ты на нас беду! Вон он чешет, наш директор. На обход земель своих похоже пошел.

Курилка представляла из себя небольшое бревенчатое строение со стенами высотой примерно в метр и крышей, стоящей на столбах и покрытой шифером. Как большой колодец деревенский. Только без ведра. И со мной и Богдашкой, шкерящимися от директора.

Теоретически могло и пронсти, но зоркий соколиный глаз хозяина шел прямо к нам.

- Здравствуйте, Иван Демидович! – хором ответили мы. Как-никак сам представитель власти спустился с небес к люду простому, хоть и в карательных целях, но все же сам.

- Курим?

- Уже уходим, Иван Демидович.

- Павел Иванович что-то часто я вижу тебя в курилке.

- Так каждые последние 5 минут часа положен перерыв, вот я и курю.

- Где это такое написано?

- Где-то. Я не знаю. Мне сказали.

- Кто сказал?

- Да всегда так было, Иван Демидович.

- То есть ты 8 раз в день сюда приходишь?

- Побольше, Иван Демидович. С утра еще перед работой и на обеде, но это уже мое личное время, тут уж извините.

Директор побагровел и начал орать. Будущий многодетный отец остался без столь нужной ему финансовой поддержки, а я без премии. Сколько раз себе говорил держать язык за зубами. Вечно он подводит меня.

С этого дня на заводе началась жесткая антитабачная компания с целью уменьшения прохлаждающихся курящих. Первый удар был нанесен по комфорту. Старые советские кресла из Дома культуры были отправлены в котельную на дрова, а на замену им пришли лавки из необработанной доски. Учитывая, что деревообрабатывающему цеху не составило было труда исключить опасность получения занозы в задницу, это было сделано намеренно. Как вы уже поняли, сидеть мы перестали. Следующим шагом стало уменьшение количества курилок. Сократили сначала с десяти до трех, а затем и вообще до одной, которая случайным образом находилась под директорским окном. Теперь толпы страдающих от никотинового голодания толпились и там. Затем поменяли какой-то руководящий документ, где убрали все пятиминутные перерывы в конце каждого часа, заменив их на два двадцатиминутных в десять часов и в три. Всех нарушителей комендантского часа ждали репрессии.

Нет, ну как объяснить своему организму, что теперь курить надо по расписанию. Что это за бесчеловечие? Что за дискриминация курящих? Почему организации по защите курящих отсутствуют, как класс? Все молчали, боясь быть лишенным премии или вообще стать уволенным к едрени фени. Я же ходил постоянно без премии, ибо во имя местного табачного закона все начальнички старались набрать себе очки. Стучали они чаще, чем мужики, собирающие тару, своими молотками.

Последним гвоздем в крышку гроба курения на заводе стал его полный запрет под угрозой увольнения.

Теперь каждое утро или обед у проходной толпился люд, жадно втягивающий никотин в себя. Одну сигарету за другой до тех пор, пока не закапает откуда-то.

- Окно Овертона! – сказал мне Михалыч. Фрезеровщик из моего цеха. Тучный мужик с залысиной и усами, как у Якубовича.

- Какое, блять, еще окно, Михалыч? Что за Овертон? Ты точно сигареты куришь?

- Я тут в газете вчера прочитал. Это некая модель влияния на людей, когда им впаривают какую-то хуйню, но не сразу, а постепенно. Что-то там про немыслимое, радикальное и разумное. Я уж не помню. Могу тебе дать почитать. Там так интересно написано. Сам-то я так умно не расскажу.

- Что-то я ни хера не понял, ты это к чему вообще?

- Ну смотри, курить на заводе нам же не сразу запретили? Сначала лавочки эти нестроганые поставили, потом курилки разломали, потом перекуры сократили, а только потом полностью запретили.

- Иииии?

- А если бы сразу запретили, народ бы взбунтовался.

- А сейчас-то мы все, блять, довольны?

- Ну я не знаю. Прочитал в газете когда, то само как-то напросилось.

- Ты вообще откуда эту газету взял?

- Да, в ящик закинули. Знаешь? Это бесплатное чтиво! В сортире почитать самое оно. Интересно же.

- Ты в сортире надумал про какое-то там окно, что с нами провернули по поводу курева? – заржал я.

- Ну да.

- Странный ты тип, Михалыч.

- Да че странный-то?

- Странный, странный!

- Ничего я не странный, ты посмотри вокруг, это не дело, когда взрослые люди, как школьники по углам бегают, чтобы перетянуться. А нас еще и денег лишают.

- Дело говоришь, Михалыч. Надо что-то с этим решать.

- А что мы с тобой вдвоем можем решить. Мы люди маленькие. Нас уволят и все.

- А надо не вдвоем решать, а всеми вместе. Всех не уволят. У нас почти весь цех курит.

- Ты что это задумал, Пашка!

- Бунт! Табачный бунт! – заговорщицки шепотом произнес я.

Вечером я поискал в интернете про это окно Овертона и похоже Михалыч был прав. Нас развели, причем мастерски, потому буря недовольства лишь оставалась разговорами, но с этим надо было что-то делать.

«Как совершить революцию?» - забил я в строке поиска в сети, но, только собравшись нажать на кнопку «найти», осекся. А не приедет ли воронок тут сразу за мной? Затем похлопал себя по щекам и решил погрузиться в методологию достижения цели радикальными способами. Целую неделю я читал о большевиках, эсерах и прочих противников царской власти. Нет, самодержца убивать в мои планы не входило, я просто желал вернуть свою жизнь на привычные рельсы.

Со следующий недели, полностью овладев революционными знаниями, я двинулся на завод. В сарае я даже нашел кепку, как у Ленина, правда мужики из цеха застебали за нее, потому решил не менять кардинально свой имидж. Самым верным способом вершения революции и борьбы за права курильщиков стало подстрекательство. Каждый день я капал разным людям на уши одну и ту же песню о том, как хорошо бы вернуть былые времена, когда вышел из цеха и вот она родимая курилочка. Щелчок зажигалки и ты уже травишься во всю под беседы светские с такими пролетариями, как и ты. На вторую неделю работы моего подполья, которое неожиданно разрослось. Ко мне примкнули идеологически согласные работяги. Вместе с ними мы решили устроить табачный марш средь бела дня прямо в ту курилку, что под окнами директора.

В назначенный день по команде мы встали и пошли. Наше единство нарушали лишь мелкие чиновники, боязненные за свою толстую кабинетную жопу.

«Стойте! Стойте!» - вопили они, но народное восстание было уже не остановить.

Начальник цеха бежал пред толпой, призывая одуматься, и размахивал руками. Плотный и густой дым стал туманом под директорскими окнами. Естественно незамеченным сие действо остаться не могло.

- Так значит, да? – повил он. Его красная толстая морда извергала угрозы и обещала уволить всех.

- Иван Демидович, мы требуем диалога.

- Ага, Павел Ильич, ты тут главный зачинщик сего бунта?

- Мы требуем возвращения курилок и прежних перерывов.

- А то чтоооо?

- А то работать на станке сами пойдете!

Глаза директора выпучились настолько, что я испугался взрыва его головы. Внутричерепное давление он снизил отборным матом в наш адрес, который если пропустить, то в принципе он был согласен на наши условия.

Революция победила. Справедливость восторжествовала.

Так думал я, однако на следующий день контрреволюционеры аннулировали мой пропуск, а на проходной висело объявление о моей увольнении и еще нескольких моих соратников.

«Да уж, Троцкий из меня такой себе конечно!» - подумал я.

Рука сама потянулась в карман, откуда по привычке я выудил пачку. Щелчок зажигалки. И никотиновое отравление снова начало уменьшать мою жизнь.

В этот момент мимо меня проходил Богдашка.

- Богдан! Стопэшечки, айда покурим!

- Да нет, Павел Ильич, я бросил. Бюджет так сказать не позволяет, да и директор обещал помочь, как-то не хочу, чтоб меня он с тобой видел. Ты ж вроде как вражина теперь.

Хотело было дать леща отцовского Богдашке, да вот понимаю его. Какой курить ему теперь, дышать некогда.

- Ладно, бывай, отец семейства.

Я побрел в сторону отдела кадров, что находился в здании через дорогу.

- Эй, стой! Убью падлу! – за мной, кряхтя, бежал Михалыч, - Я тут 30 лет проработал, послушал тебя дурака…

- Раскол в рядах революционеров, - подумал я, и помчал наутек.

Через неделю я уже сидел в курилке другого завода и смачно затягивал никотин в свои легкие.

«Надо было просто уволиться, а то революция-революция!»

Виталий Штольман, 2022 год

- Чтооооо? – завопил Денте, когда услышал доклад Оккулы и Виджилы, наперебой тарахтевшими об услышанном в тронном зале медвежьего замка. – Нападать на спящих? Ах, эти мерзкие шавки. А вы случаем не врете? Где ваш брат?

- Как ты вообще посмел подумать о нас такое, - взъерепенилась Оккула, - честь превыше всего. Горностаи дорожат ей.

- Брат ваш где? Не продал ли нас этим поганым медведям?

- Секретив остался собирать для вас ценную информацию между прочим, - не выдержала Виджила, - рискуя своей жизнью.

- Запомните, что если вы меня обманули, то я вас из-подо льда достану и откушу лапы и хвост и буду наслаждаться, как жизнь покидает ваше тело.

- Какой ты злой и подозрительный, - спокойным голосом сказала Оккула, а то ты не знаешь нашу репутацию.

- Времена нынче не спокойные, - выдохнул Денте, но имейте ввиду.

- Пойдем, Виджила, и напомни мне в следующий раз не наниматься к волкам, они – плохие работодатели.

- Поговори мне еще! – рыкнул Денте, но горностаев и след простыл.

Денте находился в недоумении. Ладно бы в честном бою померяться силами, но перегрызть всех спящими – это подло даже для песцов. Неужто Нит стал еще поганее? Или не он? Но кто? Тардус? Беллатор? Волк понял в тот миг одно – время честных сражений позади.

- Гонца! Самого быстрого гонца!

Волки повторяли за ним и его призыв ушел куда-то вдаль, но вскоре пред ним появился довольно-таки жилистый волк. Не из его стаи.

- Фортис прислал?

- Да, вождь. Меня зовут…

- Мне плевать, как тебя зовут, гонец, твое дело запоминать слово в слово, а не разговаривать. Понял?

- Да, вождь.

Денте передал услышанные от горностаев слова для главного вождя Хауды.

- Лети, как ветер, гонец. До прихода войска Тардуса в Оленье редколесье осталось два дня и две ночи.

- Да, вождь.

Гонец сорвался с места и побежал так, как никогда не бегал. Именно от него сейчас зависела судьба волчьего прайда. К полудню гонец был на месте, но охрана Хауды не пустила к нему, ибо тот спал.

- Пустите, друзья, у меня важное послание для Хауды!

- Настолько важное, что ты хочешь прервать сон главного вождя!

- Да!

В ответ охранники лишь засмеялись.

- Болваны! Пустите гонца, - заревел Хауда на своих охранников, их смех резко прекратился.

- Великий вождь Хауда, у меня послание от Денте.

- Что ж ты раньше то не сказал?

- Да эти вот не пускали.

Хауда резким движением своей пасти оторвал кусок плоти от спины своего непутевого охранника, а второго дал своей мощной лапой по бестолковой голове. Те упали наземь, поклонили головы и стали молить о пощаде.

- Пошли! – сказал Хауда гонцу.

- Да, великий вождь!

- Как тебя звать, гонец?

- Нунтиус из стаи Вой предков.

- Рассказывай, Нунтиус.

Гонец передал все в точности, как сказал ему Денте.

- Молодец, Нунтиус! Благодаря тебе волчий прайд будет жить!

- Рад служить своему народу, великий вождь!

- У меня для тебя еще одно поручение. Беги к Денте, пусть вместе с Фортисом организует сбор с Ману и Наудой и охраняют границы до моего прибытия, и сообщит Сальватору, чтобы тот собрал всех детенышей прайда и вывел их за Белый камень к прибрежным ледникам. Я мы пока разберемся с песцами. Запомнил?

- Каждое слово, великий вождь.

- А теперь беги, друг мой. Жизни многих зависят от тебя.

У Хауды созрел план, как не вести войну на два фронта. Надо напасть на песцов, когда они не ждут, разбить их и перекинуть все силы на битву с животным войском Тардуса. Это было бесчестно, но не он начал подлую игру.

Позже толсторогов и овцебыков при правильной стратегии можно разбить с минимальными потерями, но вот 100 медведей - это серьезная сила. Чтобы повергнуть их надо очень много волков. Не все выживут в этой войне, но такова цена. Цена свободы волчьего прайда.

Медлить было нельзя. Песцов надо было разбить сегодня же ночью, чтобы на следующий день отправиться в Оленье редколесье и дать бой Тардусу.

Если бы песцы воплотили в жизнь свой план, то у них еще был шанс, однако благодаря горностаям Хауда знал все шаги врага. В равной схватке волки просто сметут этих шавок, однако те будут прятаться по своим норам, откуда будут наносить разящие удары. Но Хауда знал, что делать. Он готовился к этой войне всю свою жизнь.

- Карнифекс! – крикнул Хауда.

Командующий его гвардии всегда был где-то рядом.

- Да, великий вождь!

- Сколько у тебя сейчас гвардейцев!

- 300.

- Этого мало, - размышлял Хауда.

- Сколько бойцов у Паркуса?

- У хранителей Большого камня около 100 боевых волков и волчиц, и еще 300 юных, которые здесь на тренировке.

- Нам нужно бесшумно зайти со стороны Оленьего редколесья, чтобы напугать песцов и выманить их из своих нор. Увидев твоих гвардейцев, они бросятся наутек во все стороны. А на прибрежных ледниках их будут ждать наши основные силы.

- В обход через редколесье это день пути. Если выдвинемся в полдень, то к середине ночи будем там!

- Бери по одной центурии гвардейцев и волчиц, твоя задача напугать их.

- Так они ж спят, как убитые! Ничего не слышат вообще.

- Карнифекс, хоть в норы лезь и выгоняй их оттуда. Они должны побежать на нас.

- Великий вождь, а если взять с собой мелких, они размерами, как раз с песцов и пролезут в их норы, наведут шороху и текать, а на выходе моя центурия гвардейцев их уже погонит.

- Карнифекс, ты с ума сошел, бросить кадетов на верную смерть?

- Хауда, это единственный шанс, понимаешь? Если они надолго засядут в своих норах? У нас нет времени на осаду. Войско Тардуса сметет наших без твоего руководства и гвардейцев.

- Должен быть другой ход.

- Великий вождь, - заревел Карнифекс, или центурий кадетов, или весь прайд. Это война. Кем-то надо жерствовать!

- Как бы больно мне не было, но ты сейчас абсолютно прав.

- Тем более они почти закончили свое обучение у хранителей Большого камня.

- Значит так, бери по центурии гвардейцев и кадетов и выдвигайся прямо сейчас. Я с остальными отправлюсь в путь с наступлением темноты. Двухсот гвардейцев, одного центурия волчиц и двух центурий кадетов должно хватить на быструю победу.

- Да, великий вождь.

- Сигналом для вас будет громогласный вой, когда шавки полезут из своих нор.

- Отправь гонцов стаям центральных земель, чтобы отправлялись к Оленьему редколесью к стае Черного клыка.

- Сила в единстве, мой вождь.

- Удачи, мой друг! До встречи на рассвете!

Карнифекс ушел, оставив своего великого вождя с тяжелыми мыслями. Хауда знал, что выбора у него нет. Придется пожертвовать юными волками, чтобы дать шанс жить всем остальным. От этого ему не было легче. Они же были еще детьми. Хотелось выть, но он не мог. Он – великий вождь волчьего прайда, который поведет свой народ к свободе. Любой ценой. Даже такой горькой.

«Русская Голгофа», — записала я в тетрадь. Думаю, это фраза может понадобиться на контрольной. Учитель любит, когда мы говорим и пишем его словами.

Тут руку поднял Саня Пирогов. Он сидит на первой парте и обожает спорить с учителями, особенно по истории. Саня умный и всех этим бесит.

— Ну? — спросил учитель.

— А вот я считаю, что расстрел гражданина Романова был вполне целесообразным, — важно начал Саня. — Ведь еще Сен-Жюст говорил, что нельзя царствовать и быть невиновным. Тем более, девятое января, третье июня… Втягивание России в ненужную ей империалистическую войну… Вспомним хотя бы из Брюсова: «Кто начала царствовать Ходынкой, тот кончит, встав на эшафот»…

— Ой, ну, понеслось, — сказала Алёна, моя соседка по парте.

— Сам кончай, Сань! — подтвердили её мнение с галёрки.

— Да-да. Мы все уже знаем, что ты дофига умный и никогда ни с кем не согласен.

— Вот! — сказал учитель. — Слышал? Широкие народные массы осуждают твои экстремистские высказывания. — Все нормальные люди согласны с тем, что убийство Государя императора было величайшим грехом! Все! Кроме Пирогова.

— Кроме Пирогова, — согласился Пирогов.

От дальнейшего развития их спора нас всех спас звонок.

— А может, Санёк не так уж и не прав, — сказала Алёна, когда мы встали и начали собирать вещи. — Кое в чём Николай заслужил. Надо было умнее вести себя, вот что. Сам довёл до революции, баран…

— Раз учитель говорит, что Николай хороший, значит, хороший, — ответила я. — Все наши беды за последний век это наказание за цареубийство. Вот меня классуха утром с сигаретой заловила… В дневнике, блин, написала, что курю. Думаю, это тоже наказание за то, что большевики расстреляли царя.

— Ты бы спасла его, если б могла? — улыбнулась Алёна.

— А то! Наверняка, судьба не наказывала бы меня тогда за всё подряд… Если б царь был жив, то и ЕГЭ, небось бы не было… И айфон мне бы новый купили… — ответила я, сама не зная, в шутку или всерьёз.

Мы вышли из кабинета. История была последним уроком, домой идти не хотелось. Погода стояла отличная. А кроме того, в моем дневнике красовалась теперь запись о курении, которую совершенно не хотелось показывать родакам. Алёна тоже не спешила к себе, поэтому мы с ней решили прогуляться немного.

***

Школа находилась в центре города, так что в нашем распоряжении были самые главные места Екатеринбурга. На Плотинке всё уже было исхожено-перехожено. На набережной у нас происходили уроки физкультуры, так что ассоциации с ней были не самые приятные. Поэтому мы решили пройтись немного в другом направлении. Дошли до перекрестка с Карла Либкнехта, углубились в «литературный квартал», немного побродили по парку с прудом, потом вышли оттуда и поняли, что притащились на то самое место, о котором говорили сегодня на истории.

— Завтра опять история, — вздохнула Алёна. — Надо выучить всю эту муть. По-любому будет спрашивать.

— Выучу завтра на перемене, — отмахнулась я. — Мне больше интересно, какая всё-таки сволочь сдала нас классухе. Ведь ей же не было никакого резона просто так болтаться в сквере возле школы! Всяко нас искала…

— Я тебе скажу что-то… Ты только не волнуйся…

— Что?

— Короче… Это я была.

— Чего-о-о?!

— Я сказала классухе.

— Алёна, зачем?!

— Да не злись ты так сразу!

— «Не злись»? Да меня предки разорвут теперь! Ни нового айфона, ничего теперь не будет, только крики и скандалы! Я курю, блин! Ну, конечно, я курю! Один раз попробовала, а в дневнике написали так, как будто дую, блин, по пачке в день! И кому надо быть благодарной? Подружке Алёнушке!

— Да послушай ты, Полин! Я же не знала!

— Что не знала?!

— Что ты там! И что ты куришь! Классуха спросила, где Прошкина. Я ее видела, и ну и ответила. Кто же знал, что ты там с Прошкиной тусуешься и что вы вместе курите…

— Ах, ну, конечно, не знала! Да мразь ты, Алёна!

— Полегче!

— Полегче-шмалегче! Ты мне больше не подруга, вот и всё! Катись к чертям!

— Эй!

Я пошла, куда глаза глядят. Алёна устремилась за мной следом.

— Полина! Ну постой же!

Но я лишь ускорила шаг. Хотелось как можно быстрее исчезнуть, убежать куда-нибудь подальше от этой предательницы. «Я всегда подозревала, что она такая, всегда подозревала…» — крутилось у меня в голове.

— Полина! — раздалось из-за спины.

Передо мной была церковь. Та самая церковь, где ловил покемонов какой-то скандально прославившийся пацан. Официально ее называют Храм-на-Крови, а в неофициально — Храм-на-Бюджете. Походами по таким заведениям лично я никогда не увлекалась, но в этот раз почему-то решила, что это хорошее место, чтоб скрыться от неприятной особы. Вроде бы Алёнка говорила, что она верующая, поэтому она не посмеет заходить в церковь без платочка и тем более ругаться там внутри. А я в бога не верю. Наверно. Не знаю. Плевать.

Я зашла. В нос ударили странные запахи, в уши — непривычная для центра города тишина. Впрочем, она продлилась не более нескольких секунд:

— Платок надень!

— В брюках нельзя!

— Вон там юбки у входа лежат!

— Да отвалите вы все! — выкрикнула я, соображая, что спрятаться от одной-единственной предательницы среди кучи безумных бабулек было плохой идеей.

— Как ты смеешь кричать в Божьем доме?

— Девочка, это храм, а не притон!

— Оденься прилично немедленно!

— Вот молодёжь распоясалась!

— Все наркоманы…

Я попыталась вырваться из окружения бабок и бросилась вперед, к алтарной части. Куча мерзких голосов, последовавших за мной, заверещали, что и туда нельзя.

И тут я взорвалась.

— Катитесь к чёрту!!! — закричала что есть мочи. — Ненавижу вас! И этот мир! И всех! И школу! И предателей! И сраные запреты эти все! Пойду, куда хочу, понятно вам?!

И с этими словами я рванула к маленькой дверце в уголке, за иконостасом. Я знала, что ходить туда нельзя, что там находится поповская подсобка или что-то в этом духе. Но настроение было такое, что хотелось отомстить всем вокруг. Хотелось перестать уже бояться: будущих экзаменов, родителей, директора, неясного будущего… Хотелось нарушить запрет.

В общем, я открыла дверь и вышла.

За дверью была не подсобка, а улица. При этом не улица Толмачева или Карла Либкнехта, как следовало ожидать, а какая-то незнакомая, каменно-деревянная, застроенная малоэтажными домами. С первых же секунд у меня возникло ощущение, что с этой улицей что-то не так: она неправильно выглядела, неправильно звучала, неправильно пахла… Казалось бы, это была обычная старая застройка центра города, но что-то показалось мне в ней угрожающим…

Я решила еще раз пройти через церковь и выйти из главного входа, чтоб вновь оказаться в знакомых местах.

Обернулась…

…Церкви не было.

На ее месте стоял кривоватый двухэтажный дом из камня.

Он был обнесен деревянным забором.

Но я всё равно его узнала.

Это был тот самый дом с неприличным названием, с урока истории.

Дом, снесенный сорок лет назад.

--------------

дальше тут (бесплатно) https://author.today/work/216995

Повинуясь юношескому интересу, усугубленному тем, что сам Алёша пока что ни разу не лежал в одной кровати с девушкой, он продолжал слушать. В поток вплетался иногда голос Аркадия, знакомый прежде только по умным словам и лозунгам, но не по мяуканью и урчанию. Он задыхался, бормотал чего-то неясное, а девушка негромко, но решительно шептала: «Так! Давай! Давай!». Испуганному и взволнованному Лёше показалось, что сейчас они сломают верхнюю кровать и оба, как есть, грохнутся к нему, на первый этаж.

Между тем, в туалет хотелось нестерпимо.

Вставать и отправляться в общую уборную прямо сейчас значило бы признаться в слушании того, что слушать вовсе не положено. Опять же, это дурной тон, а сосед и его девушка с испугу, чего доброго поймали бы себе заболевания половой сферы. Из книг Алексей знал, что наблюдаемое им в данный момент действо обычно длится минут пять-десять, потом же у обоих наступает сильнейший прилив усталости, и они засыпают. Двуколкин решил ещё чуточку подождать до этого момента.

О том, что момент наступил, Алёша понял по протяжному, почти что в полный голос, стону девушки.

На полминуты звуки прекратились.

–Ты потише, – прошептал Аркадий сверху. – Как бы Лёха не проснулся.

–Какой Лёха? – услыхал Двуколкин голос девушки.

–Сосед мой… Там, внизу спит.

–Спит? То есть, тут ещё кто-то, кроме нас? – почти что в шоке прошептала дама, раздувая без того немалый стыд и замешательство в Двуколкине.

Аркадий виновато крякнул.

–Да, ладно, ничего! – подбодрила его любовница. – Я так давно планировала экстремальный секс! И потом, раз уж он не проснулся полчаса назад, когда мы делали это первый раз…

Внутри Двуколкина бывшее пиво всё настойчивее колотилось в двери организма, чтобы выйти.

–…я надеюсь, третий тоже будет? – завершила девушка игриво.

–Ыыы, – отвечал Аркадий, и это нельзя было расценивать как несогласие.

Тут Алёша понял, что, жди он и дальше, когда парочка уснёт, детский конфуз и позор на всю общагу вплоть до пятого курса – неизбежны. Надо было действовать активно. Поразмыслив, он начал с того, что не без шума повернулся на живот.

–Ты слышала? – донеслось сверху.

–Не бойся, дорогой, наверно, это мышь, – игриво отвечал девичий голос. – Лучше поцелуй меня … сюда…

Двуколкин ещё раз совершил оборот на сто восемьдесят градусов.

–Тсс! Это Лёха!

–Он во сне ворочается. Ну, целуй же!

В отчаянии Алёша задёргал ногами, замычал, начал сопеть и издавать все звуки, которые только может производить более-менее спящий человек.

–Сейчас проснётся! – прошипел Аркадий.

Наверху затихли.

–Может, притаимся, подождём, чтобы он опять уснул, тогда продолжим? – предложила искусительница, повторяя Лёшину стратегию.

–Давай.

Последующие полторы минуты исстрадавшийся Двуколкин из последних сил изображал последовательное пробуждение. Наконец, решив, что он сделал достаточно для сохранения своего лица и полового здоровья товарищей, встал, торопливо и не без труда отыскал тапочки и вылетел в коридор.

***

В туалете пахло анашой. На подоконнике, перед рядком кабинок, восседала пара сонных третьекурсников с химфака с красными глазами. Они задумчиво глядели на большую лужу, вытекшую из-под дверцы одной из комнаток уединения, и говорили о внешней политике США.

Алёша был безмерно счастлив, наконец, войдя в одну из этих комнаток. Пока бывшее пиво вытекало, а Алёшин взгляд бессмысленно скользил по бесконечной трещине на белой крышке, из соседней кабинки снова полетели подозрительные звуки. Двуколкин, было, напугался: думал, и тут кто-то строит свою личную жизнь. Потом дошло: нет, в этот раз всё прозаичнее. Тот, кто был за перегородкой, как и Алексей, излишне бурно отмечал день рождения Агостиньо Нето и не рассчитал сил организма.

Завершив свои дела, Двуколкин думал, было, поскорее возвратиться в свою тёплую кровать, но вежливости ради счёл необходимым дать девушке время, чтоб уйти. В жестяном кармашке на двери кабинки он нашёл смятый журнал «Дом-6». Парочка обкуренных ушла, наверное, боясь, что кто-то донесёт о них. Окно было открыто настежь, чтобы запах нелегальности выветривался. Двуколкин прислонился к подоконнику и бросил взгляд на никогда не засыпающий индустриальный город. Освещённые окна домов намекали, что жители их бодрствуют, а, стало быть, с утра не думают идти к станку, наверняка предпочитая образ жизни вольно-бесполезных копирайтеров. Автомашины, скрипом и шуршанием колёс напоминавшие о нефтяном бизнесе и загрязнении окружающей среды, проскальзывали в соответствии со светофорным циклом. Вдалеке переливались чьи-то яркие вывески. Натруженные студенческие глаза не могли видеть, куда же именно они зовут, но Алексей решил, что в казино. Он ненавидел этот мир. Двуколкина пронизывало экзистенциальное одиночество.

–Буржуи! – неистово выкрикнул он в окно, поддавшись странному наплыву чувств.

Потом изорвал в клочья журнал для жертв мозгопромывочной машины и метнул их во тьму:

–Подавитесь вы!

За спиной скрипнула дверь кабинки.

–Это ты тут кричишь? – спросил зелёноликий Саша, вышедший оттуда. – Привет, кстати.

–Привет, – ответил Алексей, смутившись.

Он закрыл окно и отправился к себе в комнату.

В ней было по-невинному темно и тихо. Сделав вывод, что остаток ночи он сможет спокойно отдохнуть, Двуколкин влез в постель, расслабился и смежил очи.

Через пять минут, уже понявший, что уснуть после перенесённого волнения так просто не удастся, он опять услышал шёпот сверху:

–Милый…

–Тсс!

–Он уснул! Ты слышишь? Он сопит. Давай ещё раз! Только так, как я просила!..

Лёша вжался в матрац и, как мог, стойко принял сей новый этап истязания.

Через полчаса он думал, как бы снова выбраться в сортир: на этот раз снять напряжение в тех местах, которые благодаря Аркадию и его подруге отказались отдыхать. Но выйти было невозможно, и Алёша слушал, слушал, слушал…

А ведь утром, в восемь, уже следовало появиться на месте работы и начать эксплуатироваться!..

-----------------------

дальше тут, бесплатно https://author.today/work/235123