На тумбочке, в луче света, лежало нечто большее, чем медицинская карта. Это был том. Тяжёлая, переплетённая кроваво-алой кожей книга, на корешке которого серебром был оттиснут номер «03» и тот же символ — птица в клетке. Его досье. Его Агния. Он не стал его открывать. Он помнил. Каждая страница, каждая строчка, каждый клочок информации были выжжены в его сознании с той же безжалостной точностью, с какой нейростимулятор строил нейронные связи.

Имя: Агния Коваль.

Возраст: 28.

Звание: капитан медицинской службы.

Состояние при поступлении: глубокая диссоциация, мутизм, психогенные галлюцинации…

Прогноз: безнадёжен.

Его губы, тонкие и бледные, дрогнули в подобии улыбки. Безнадёжен для них. Для серых, бездарных ремесленников от психиатрии. Для него же это был сияющий диагноз — tabula rasa (лат.). Чистая доска.

И он, Отто Шварц, был тем, кто напишет на ней новый текст. Её текст. Вернее, их текст. Он знал её старую, ненужную биографию до мелочей. Не потому что лечил, а потому что изучал. Собирал по крупицам, как археолог сметает пыль веков с древней реликвии. Официальные отчёты, рассекреченные характеристики, обрывочные свидетельства сослуживцев… И то, что было дороже всего — её цифровые следы. Фотографии, где она смеялась, зажмурившись от солнца (дата: 12 июля, место: озеро Лахер-Зе). Списки книг, которые она хотела прочесть. Любимый парфюм — «TOM FORD Tabacco Vanille». Он даже знал, где и когда она его купила: 3 октября, GoldApple, Париж. Он знал вес её тела, родимое пятно, отдалённо напоминающее огонь, на правом боку между 8 и 9 рёбрами, рубец на левом колене, оставшийся с семи лет. Он знал всё. Это знание сжимало его горло сладким, удушающим восторгом. Он был не врач. Он был демиург, держащий в руках не пациента, а саму сущность, растворённую в тысяче разрозненных фактов, которые только он мог собрать в новое, ослепительное целое.

Он представил завтрашний день. Первый сеанс. Он не станет торопиться, не полезет грубо в ещё кровоточащие раны памяти. Нет. Он начнёт с малого. С создания фундамента. С внедрения первой, крошечной лжи, которая станет краеугольным камнем всей новой реальности. Но его мысли прервал тихий, жалобный стон девушки..

Друзья, прочтите кто сколько сможет.

Прошу обратить внимание на стиль оформления внутренних монологов, размышлений главного героя. Сразу предупреждаю, сделано не по Розенталю. Неправильно? Закавычить всё или оставить как элемент авторского стиля?

И ещё, для ассов редактирования, не слишком ли вольно я обращаюсь с временами глаголов: то прошлое время, то настоящее, порой в одном абзаце.

За орфографию сильно не судите, сам бесюсь от безграмотности. Но идти к корректорам, полагаю, надо когда уверен, что стоит идти.

С надеждой и упованием.

Ваш Александр Волошин (начпис и нонейм)

Привожу отрывок или вот ссылка на Литрес.

ПОГРУЖЕНИЕ

Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины....

Не помню сам, как я вошёл туда,

Настолько сон меня опутал ложью,

Когда я сбился с верного следа.

(Данте Алигьери —
Песнь 1:АД: Божественная комедия).

Глава 1. Накипело

У любого видеоролика на Юкубе, сколько бы миллионов просмотров он ни набрал, всегда есть первый зритель. Самый первый.

Девочка была подписана на многих популярных блогеров, но канал Германа был её любимым. Она не раз оказывалась в первой десятке его зрителей. На этот раз, юная подписчица решительно настроилась — стать Первой. Глупо? Конечно! Но не глупее, чем ходить по асфальту, не наступая на трещины или съедать счастливые трамвайные билеты.

Она обновила страницу и, наконец, увидела долгожданную новую строку в списке публикаций. Количество просмотров – ноль! Ура! Мгновение, “клик” по ссылке. Кажется, успела! Устроилась поудобнее и в предвкушении интересненького прильнула к экрану…

* * *

— Приветствую вас и поздравляю, дорогие мои подписчики! Это наша юбилейная 479‑я встреча.

Почему, спросите, юбилейная?

Я тут на досуге подсчитал, что средняя продолжительность моих роликов составила 14,5 минут. Умножим её на общее количество видеопостов. И, вуаля, – 60 000 минут! Целая тысяча часов! Это почти 25 недель вашего рабочего времени! Ровно полгода трудовой жизни, которые вы провели со мной!

Подумайте, сколько всего полезного можно было сделать за это время. Написать книгу, выучиться новой профессии. Завести себе девушку или парня, если вы девушка. Да хоть собаку. Хоть хомячка.

Признайтесь, сколько минут в день вы играете со своим ребёнком? Сколько минут на этой неделе вы общались с родителями или друзьями? Вот то-то.

А ведь столько всего можно сделать! Но вам некогда, – вы смотрите мои ролики. Смотрите за завтраком, в туалете, на работе, во время встреч с друзьями.

Если бы вы с таким же упорством учили иностранный язык!

Что?! Ваши друзья, родители и дети не могут вам уделить столько времени? Это потому, что они тоже смотрят мои, или чьи‑то ещё, ролики.

В итоге каждый из вас потерял полгода рабочего времени, а подписчиков здесь миллион!

Что это значит?

А значит это, что потери нашего с вами времени исчисляются тысячелетиями!

Я чувствую себя уничтожителем времени. Вашего времени.

И кажется, что я на стороне Зла.

И мне за это платят…

… Ещё несколько минут низвергал Герман в Сеть потоки сарказма презрения по отношению к себе, к своим зрителям, к рекламе и всему интернет‑сообществу. Наконец, перевёл дыхание, глянул на таймер и ухмыльнулся: ровно 14,5 минут. Пора заканчивать.

— Я ухожу. Прощайте друзья. Умоляю, не грустите и отпустите меня с миром.

Как же труден этот шаг! Помогите! Не дайте шанса передумать. Отпишитесь от моего канала сейчас, сию минуту! Пусть он умрёт!

А завтра, у каждого из вас будет несколько лишних минут, чтобы отвести глаза от экрана, увидеть небо, позвонить другу, улыбнуться случайному прохожему, и, может быть, это буду я.

Вот такой ролик опубликовал сегодня рано утром популярный блогер, теперь, наверное, уже бывший, любимец миллиона подписчиков Герман Эрст.

На душе полегчало.

Довольный и опустошённый, он снял наушники, выключил компьютер, с силой оттолкнулся от стола и откатился на добрых три метра в своём кресле.

Мельком оценил зарождающийся за окном рассвет.

А теперь — спать!

Глава 2. Блогер

Со слов матери, в детстве Герман был похож на Херувима с пасхальной открытки. Такой милый, прелестный пухляш со светлыми кудряшками и ангельской улыбкой.

Сегодня, в свои тридцать с небольшим, он походил на героев Достоевского — Раскольникова или князя Мышкина. Красивое интеллигентное лицо с тонкими нервными чертами. Светлая, почти белая бородка, даже издали казавшаяся шелковистой. Длинные элегантно неухоженные русые волосы, бледная нежная кожа и неправдоподобно яркие голубые глаза.

Ангельская улыбка с возрастом стала чуть ироничной, но ещё не утратила наивной, умной доброты.

Он немного склонен к мистике, малость суеверен, впрочем, не настолько, чтобы пользоваться услугами магов и экстрасенсов. Нет у него и собственного психоаналитика. По части фобий, зависимостей и разных девиаций Герман до банальности старомоден — у него их попросту нет.

Нет у него ни татуировок, ни пирсингов. Нет вредных привычек. Нет детских психологических травм. По жизни он отвратительно скучный, нормальный человек, вдобавок ещё и скромный.

Но стоит ему оказаться перед видеокамерой, и происходит чудо — он преображается.

Преображается. Становится раскованным и общительным. Его речь не просто льётся, она обволакивает вас. Его лицо светится, как икона, а голос хочется слушать и слушать, и верить всему, о чём бы тот не говорил.

Эту свою особенность Герман осознал ещё в детстве. Пока другие пацаны часами рубились в компьютерные игры, он зависал в социальных сетях. У него было много аккаунтов. Он выдавал себя то за мальчишку, то за взрослого мужчину, а то и за пожилую даму. Виртуальное общение ему очень нравилось, но, когда наступила эра видео‑чатов и видео‑блогов, его жизнь почти полностью перетекла в Сеть. Именно здесь было его Место силы. Он любил камеру, камера любила его, а вместе они творили.

Его подписчицы, которых по статистике большинство, наверное, влюблялись в образ экранного Германа. Но при личном общении, он вряд ли произвёл бы на них столь яркое впечатление. В реальной жизни он оставался застенчивым, просто патологически стеснялся привлекать к себе внимание.

Сложившееся положение до недавних пор Германа ничуть не огорчало. Наоборот, двойная жизнь казалась ему такой романтичной. Скромняга по жизни, в параллельном, виртуальном мире он чувствовал себя супергероем, как Зорро или Бэтмен.

Хотя… иногда, в своих мечтах он бросает всё и уезжает в Мексику в поисках смысла жизни. Там курит кактусы, делает вызывающую наколку на лице и… и прекрасно осознаёт, что это лишь абстрактные фантазии.

Такие мечты помогают многим из нас преодолеть усталость от монотонного бытия, чтобы завтра снова погрузиться в рутину обыденности. Так, ничего особенного, сказочка на ночь.

Глава 3. Наутро

Телефон разбудил его мелодией из «Титаника» — Селин Дион «My Heart Will Go On».

Герман чуть приоткрыл глаза. Медленно‑медленно, сладко-сладко потянулся и стал наблюдать, как смартфон с включённым вибросигналом нервно вздрагивая хрупким пластиковым тельцем подползает к краю своей персональной бездны, вот‑вот, и он рухнет со стопки журналов, в беспорядке нагромождённых на тумбочке.

Герман загадал, ответить звонившему, если тот проявит достаточно терпения и телефон таки упадёт.

— Да, алё, слушаю, — он продемонстрировал чудо ловкости и успел подхватить гаджет уже на излёте. Жалко же! А вот несколько толстых глянцевых журналов соскользнули и лениво растеклись по полу, потревоженные бессмысленными экзерсисами хозяина.

— Какого черта! — услышал он вопль своего друга Дэна, ещё до того как поднёс телефон к уху и успел сказать вежливое “алё”.

— Извини, я не мог ответить сразу.

— Какого черта ты выложил ночью в Сеть!

— А что, собственно говоря, случилось? Сказал правду. Вышло довольно искренне, ты так не считаешь?

— Я считаю, что ты набросал дерьма на вентилятор. Жди комментариев! Так-то ты, решил выйти из игры? Поздравляю, ты сделал это эффектно!

— Ну, не горячись. Мне было необходимо сделать что‑то настоящее, от души. Я устал быть говорящей головой для озвучки текстов от наших копирайтеров.

— Они дают тебе лучшие профессиональные тексты с учётом конъюнктуры и максимального охвата аудитории ещё невесть чего. И мы платим им за это охренеть сколько денег.

— Вот‑вот, и я о том же. Мне надоело работать винтиком на этом предприятии. Эта детальная раскадровка. На какой секунде выдержать паузу, когда улыбнуться, все эти заготовленные импровизации. Как я это всё ненавижу!

— Деньги, их ты тоже ненавидишь?

— Деньги, это хорошо. Но пойми, — я художник, и хочу получать их за свой талант, за искусство, а не за ремесло. А то, что мы делаем, это хуже ремесла. Это – конвейер.

— Как же всё запущено, – голос в телефоне прозвучал то ли устало, то ли угрожающе. –  Приезжай сегодня вечером ко мне на поляну. Пожарим шашлыки. Обсудим.

— А ты пригласишь группу поддержки? — съехидничал Герман.

— Не сомневайся, я всех приглашу!

Он пока не знал, ехать ли на назначенную стрелку. Об этом он подумает после. А пока у него есть куча времени. У него теперь всегда, каждый день будет много свободного времени. Всё сказанное во вчерашнем посте, он в полной мере относил и к себе лично.

Первый, самый трудный и самый главный шаг на волю сделан.

Как же чудесно быть свободным!

Герман блаженно улыбнулся.

Включил музыку. Сделал несколько танцевальных па по комнате. Подпевая и пританцовывая, сварил кофе, залил в термос‑стакан, вставил соломинку и прочь на улицу, навстречу новым ощущениям.

Этот район, не приспособлен для прогулок, да и для жизни вообще. Ни тебе скверов, ни детских площадок, даже скамеечки для отдыха не сыскать.

Он отшагал целый квартал по проезжей части, потому что и тротуаров здесь тоже не было. Ну, вот, наконец-то, местечко, где можно присесть, – забытый невесть когда строителями бетонный блок в тени пыльного дерева.

Отсюда открывалась колоритная панорама сортировочной железнодорожной станции. Неплохо. Ему нравились урбанистические пейзажи, особенно промышленные, такие закопчённые, красно-кирпичные и опасные, окутанные безумием электрических проводов, железных труб и выбросами пара.

Герман с наслаждением отхлебнул горячий кофе и стал отстранённо наблюдать за суетой маневровых тепловозов

Вчера он излил не всё, что скопилось на душе. С недавних пор его тревожат мысли не только по поводу впустую растачаемого времени.

Чтобы не смешивать всё до кучи, он, например, ни словом не обмолвился о лицемерии. Так уж устроен этот мир, но подписчики любят позитивных блогеров. Всегда отличное настроение, постоянно улыбающиеся красивые лица, демонстрация успеха. Никто не станет смотреть видео, в котором ты ноешь и жалуешься на мелкие проблемы, на отстойную, никчемную жизнь… у подписчиков этого добра и без тебя хватает.

Между тем, он буквально кожей ощущал, как этот принудительный позитив будто щёлочь разъедает его настоящую личность. Никто не может и не должен быть постоянно радостным. Если это не болезнь, конечно.

Довольно! Хватит! Он – свободен!

Теперь он будет самим собой, нравится это кому‑то или нет!

Герман машинально глотнул ещё тёплого кофе.

Был и третий повод. Жизнь блогера вне эфира — это непрерывная череда повторяющихся в цикле событий.

Ты просыпаешься с мыслями, о чем будет сегодняшний ролик. В течение дня пытаешься спланировать и отснять его, потом до ночи монтируешь и, наконец, замертво валишься, чтобы проснуться на следующее утро, и всё поновой, как будто попал в «День сурка».

И тут, Герман, к своему ужасу, осознал, что он мысленно планирует очередной ролик, даже целый цикл роликов. Его сознание, как те маневровые паровозики, за которыми он сейчас наблюдает, снуёт, суетится, перетаскивает вагончики‑мысли с одной ветки на другую. Комбинирует их по въевшимся в мозг от многократного повторения правилам, готовит к отправке в большой мир. Но маневровые трудяги никогда не вырвутся на магистральные линии. Они, не свободны.

И он тоже не вырвется из своего персонального ада.

Ему только померещилась  свобода.

На самом деле — это новый День сурка, он по‑прежнему мчится по кругу на карусели времени.

Он мыслит категориями собственных блогов. Он раб своего видеоканала…

Герман втянул через соломинку ещё глоток кофе. Совсем остыл. Противно. Стакан выпал из вялой руки. Утоптанная земля неохотно впитывала расплескавшуюся жижу.

Он встал и, забыв стряхнуть пыль со штанов, поплёлся домой. Опять на Голгофу.

Вернувшись машинально включил компьютер, не задумываясь заглянул в холодильник и на автомате, соорудил какой‑то бутерброд. К еде он равнодушен. Что есть, то и ест. Его желудок с демократичным безразличием переварит и изысканную кухню, и фастфуд.

Среднего роста Герман был худощав и тонок в кости. При такой конституции атлетических форм не накачать ни в каком спортзале, даже если питаться чистым протеином. Он и не пытался. Он вполне был доволен и своей комплекцией, и аппетитом тоже.

Впрочем, конкретно сейчас, он был недоволен всем.

С обречённым видом невольника и надкушенным бутербродом в руке рухнул в кресло перед монитором.

Курсор, как намагниченный, привычно подполз к ссылке на Канал. Клик! Открылась страница блога.

«Что?!» — Герман выпрямился и перестал жевать. Количество подписчиков выросло на пять процентов, просмотров — на целых семнадцать?

Он принялся листать комментарии.

О, ужас! Они решили, что у Германа серьёзный стресс, шлют слова поддержки. Боже, они отнеслись к нему с сочувствием!

Некоторые восприняли его идеи с пониманием. Но, вместо того чтобы выключить свои гаджеты и навсегда покинуть канал, затеяли энергичное обсуждение того, как прав Герман и, что надо с этим что‑то делать.

Кто-то проникся настолько, что просил продолжить серию разоблачительных роликов. Они искренне полагают: всё, что сказано плохого — это про других подписчиков, а не про них: — «Это мы с Германом клеймим пороки прочих».

Они что там, с ума посходили?

А он сам?

Да весь мир сошёл с ума!

Герман схватил себя за волосы. Боже! Я попал в ловушку, сотворённую собственными руками.

Он забыл, люди любят смотреть не только на вечно счастливых блогеров, присоединяясь к чужому позитиву.

Есть и другие популярные каналы. Те, на которых демонстрируется утрировано непрезентабельные стороны жизни. Зритель сопоставит увиденное на экране со своим окружением, и ему начинает казаться, что собственная жизнь не так уж погана. Уж по сравнению с тем, что ему тут демонстрируют, он вообще в шоколаде. Если хоть кому‑нибудь на свете хуже, чем тебе, то «Ура», всё не так уж плохо. Вспомните собственную реакцию на фотографии с крысами и мусором на фоне Эйфелевой башни. Не вывезенная несколько дней помойка возле дома уже не вызывает такого омерзения.

На столе вздрогнул и подмигнул смартфон. Аудиосообщение от Дэна:

«Нет, ты это видел?! Ты, гений! На твоём канале взрыв комментариев. Количество подписчиков растёт! А ведь ещё нет и двенадцати.

Короче, тема посиделок меняется. Будем праздновать! Жду тебя. Ты сегодня добавил мне работы. От рекламных агентств нет отбоя. Все хотят тебя».

Герман так и остался сидеть с телефоном в руке, задумчиво уставившись в яркий экран.

Я стал продуктом. Продуктом к которому привыкли потребители. Ребрендинг, сотворённый ненароком, пошёл на пользу. Подписчики не хотят со мной расставаться. Я вошёл в их жизнь, стал её частью. Никто не хочет менять привычный уклад.

Герман вздохнул. Я должен помнить об ответственности за тех, кого приручил. Бла‑бла‑бла. Ему хотелось взвыть, как загнанному зверю, заплакать, что‑нибудь сломать.

Вместо этого, доведённым до автоматизма движением мыши он открыл панель администратора. Интересно, сколько подписчиков последовало его призыву? Хоть кто-нибудь отписался?

Один?!

Всего одна, незнакомая ему девочка.

Он разыскал её Е‑мэйл и написал короткое сообщение:

«Спасибо, что последовали моему совету. Вы оказались самым преданным моим подписчиком. Верьте, этот мир гораздо больше и интереснее, чем окно монитора или экран телефона!

До встречи в реальной жизни.

Ваш Герман»

Глава 4. Знаки

Он переключился на вкладку входящей почты и принялся покорно листать и удалять накопившиеся сообщения, в основном рекламный спам. Ещё одна рутинная процедура, которой он должен заниматься. Кому должен? Зачем? Лучше бы я зарядку по утрам делал.

«Удалить!» — минус две секунды его жизни.

Снова «Удалить!» — ещё две секунды…

Кажется, этим письмам не будет конца. Раздражение растёт с каждым очередным долбаным «Удалить».

И вот уже с остервенением он отправляет письма в корзину, одно, другое, третье. Не читая, не глядя. Нервный взмах рукой, и чашка, почти полная, ещё  теплая,  опрокидывается. Сладкий кофе выплеснулся на клавиатуру, растёкся по столу, подмочил мышиный коврик.

Словно в замедленном кино, расползающаяся лужица добралась до края столешницы, замерла там, собираясь с силами и, наконец, ленивой тонкой струйкой сорвалась вниз, чтобы испачкать как можно больше всего вокруг: его джинсы, обувь, паркет.

Компьютер замер на очередном приговорённом к удалению сообщении. Герман схватил салфетки и начал было нервно промакивать эту сладкую, липкую мерзость. Клавиатуру не спасти. Пустяк, – расходник.

Стоит ли расстраиваться, но он в отчаянии плюхнулся в кресло, оттолкнулся и отъехал подальше, туда, где ещё чисто. Затравленный взгляд блуждает в поисках подсказки — ну, что? Что дальше?

Непроизвольно прочёл последнее открытое на экране письмо, –  приглашение на глубоководное погружение к «Титанику» в качестве журналиста, блогера и летописца. Надо же, оказывается, ему повезло, он по жребию выбран из 147 кандидатов на… Какая чушь! Опять спам!

Он с отвращением отстанился от осквернённого компьютера. Пусть засахаривается.

Выскочил на улицу. Прочь от преследующих его неприятностей, от бесконечных обязанностей, от приглашений, от всего.

Свободы! Он хочет сам выбирать свой путь, а не бежать как добыча, неспособная вырваться за флажки оцепления.

Бег

Очутившись на улице, Герман пошёл наугад, куда глаза глядят, или куда ноги выведут.

Ритмичная ходьба утешала нервы. Ничто вокруг не казалось агрессивным. Погода располагала к долгой прогулке, встречные пешеходы иногда улыбались ему. Водители на перекрестках были вежливы и даже приветливы. Всё вокруг было хорошо. Мир явно благоволил Герману.

Только вот, на душе было погано. И ещё, руки оставались липкими. Фу!

Через час ноги вынесли его к одному из тех городских парков, которые отличие от центральных зон отдыха не слишком ухожены и тем особенно милы. Давно нестриженые кусты. Заросшие газоны. Немноголюдно. Что особенно приятно, — отсутствовали аттракционы, и не играла дурацкая балаганная музыка. Шум городских автострад монотонным рокотом доносившийся издалека не мешал спать младенцам в колясках. Герман, не снижая темпа, пересёк парк и вскоре с разгону упёрся в набережную. Тротуар и гранитный парапет отделяли его от реки.

Подошёл к неожиданной преграде и остановился, в нерешительности перевёл дыхание, он как будто просыпался от транса. Оказывается, кроме его тревожного внутреннего мира, существует и другой, в котором есть солнце, небо, ветер, река.

Река пахла водой, рыбой, тиной, сыростью; жизнью и смертью, рождением и разложением. Иногда, по её поверхности проплывали радужные масляные пятна, они не пахли.

Смотреть на воду, на роящийся на другом берегу мегаполис было приятно. Возникало чувство отстранённости от городской суеты и в тоже время сопричастности.

Трое мальчишек увидали проплывающую мимо пустую бутылку. Они с остервенением начали кидать в неё камнями.

— Потопить «Титаник»!

— Огонь! Батарея! Пли! — воинственно орали они.

Герман про себя улыбнулся, «Титаник» столкнулся с айсбергом, а не стал жертвой метеоритного дождя или артиллерийской атаки. Но это название для воображаемого корабля оказалось первым, пришедшим на ум пацанам. Да, агрессивная рекламная кампания глубоководных погружений к останкам величайшего неудачника делала своё дело.

Ему и самому заплатили за пару роликов, связанных с историей легендарного кораблекрушения.

Эта мысль окончательно возвратила его к действительности. И к проблемам тоже.

Сегодня утром я был так счастлив, так свободен. Но всё упорно возвращается на круги своя. Неужто мне не вырваться? Неужели, я обречён кружиться на этой карусели, пока она сама меня не сбросит?

Казалось бы, всего‑то и делов. Надо просто выбрать. И вариантов‑то всего два: вернуться на галеры или послать всё к чертям собачьим!

Ради чего? Ради сомнительной свободы?

Да хоть бы и так. Стоит, наконец, решиться, и в душе наступит мир и равновесие.

Здравый смысл шепнул: “Оставь всё как есть. Постоянная работа, признание, деньги, стабильность в перспективе ближайших лет. Мечта достигнута. Ты бесишься с жиру!”

Но что‑то в душе, может это интуиция, вопило и требовало, поступить вопреки.

Сейчас, сию минуту он может выбрать. Он свободен в своём выборе…

Так она и сидела, освещаемая тусклым жёлтым фонарём посреди промзоны, в которой огромные трубы заводов выпускали ядовитый жёлтый дым в прекрасную вечернюю синеву.

— Простите-извините, пожалуйста. Можно я присяду рядом? — робко спросил пожилой мужчина в чистом, но застиранном пиджаке, держа в руках старый портфель.

Виталина с тоской посмотрела на него, но всё же ответила утвердительно, хоть и слегка разочарованно:

— Присаживайтесь. Скамейка-то общественная.

— Спасибо огромное-большое, — мужчина сел на противоположный край. Он раскрыл портфель и достал что-то, завёрнутое в фольгу. В свёртке оказался бутерброд с докторской колбасой.

— Вы уж простите-извините, что я тут так… — вздохнул он.

— Ничего страшного, — ответила она и зачем-то крепче прижала к себе сумку. «Надо бы прикупить перцовый баллончик», — подумала Виталина.

— Меня Виталием зовут, — продолжил мужчина, с воодушевлением чавкая бутербродом, — я тут недавно устроился вахтёром. А вас как зовут?

«Какой приставучий лузер!» — с брезгливостью подумала она.

— Тридцать восьмой ждёте? — не унимался Виталий, — и я тоже. Меня обычно сын возит-подвозит, но они с женой на Мальдивы уехали, представляете? Всю эту неделю добираюсь вот так.

Она невольно посмотрела на его улыбку: зубы были покрыты желтоватым налётом, и между ними застряла еда. Её чуть не стошнило.

Почему она сидит здесь в обществе какого-то доходяги? Столько сил, денег и времени она тратит на своё здоровье и красоту. Каждое утро делает зарядку, раз в неделю ходит в спортивный зал. Каждый день перед выходом наносит неяркий нюдовый макияж. И ради чего?

«Неужели это всё? Я вышла в тираж?» — на глазах готовы были навернуться горючие слёзы.

— А вы из неразговорчивых, я смотрю? — продолжал Виталий, энергично дожёвывая бутерброд, — моя первая жена такой же была. Но как только ей становилось что-то нужно от меня! Так сразу — Виталий то, Виталий сё. Всю зарплату забирала-отбирала, представляете? А вторая жена, наоборот, слишком говорливая, да померла быстро. Так что я теперь вдовец. Уже третий год пошёл. Сынок говорит, что пора подумать о себе…

Виталина с ужасом смотрела на кусок колбасы, упавшей на его рубашку. Наконец, решившись, она вскочила со скамейки, накинула ручки сумки на плечо и поспешила прочь.

— Куда же вы? — закричал ей вслед Виталий, — уже совсем скоро тридцать восьмой придёт — довезёт.

— Я лучше пешком, — тихо процедила она сквозь сжатые зубы.

До дома оставалось шесть километров — малая цена за то, чтобы этот кошмар прекратился. Лузер внезапно разразился смехом — звонким, продолжительным, наполненным почти болезненной ненавистью. Виталина ускорила шаг. Ей показалось, что уже вдалеке он заплакал и произнёс: «Не надо». А потом всё смолкло.

Пока мимо медленно проплывали, освещённые искусственным светом, окна однотипных домов, Виталина задумалась.

Она работала бухгалтером на заводе, и сквозь её руки проходили огромные суммы денег. Ей иногда хотелось отщипнуть небольшой кусочек от этих сумм, но что-то внутри мешало осуществить задуманное. Откуда в ней взялась такая честность? Страх оказаться за решёткой, как предыдущий бухгалтер? Или всё дело в отцовском воспитании? Кто знает? На психотерапевта денег у неё не было, поэтому вопросы так и оставались без ответа.

Конечно, в какой-то момент Виталина озлобилась на мир вокруг, а в частности — на мужчин. Богатых, красивых, которые проезжали мимо на шикарных автомобилях, но маленькая девочка внутри, мечтавшая стать принцессой, всё ещё издавала тонкий голосочек надежды: «Ты его ещё встретишь!»

Остановившись на минуту, она достала из сумки список и дописала туда имя: «Виталий». Ей стало немного легче.

Спустя пару километров рядом с ней остановился новенький Додж. Её сердце замерло. Окно плавно опустилось, и приятный мужчина чуть за пятьдесят вежливо обратился к ней:

— Простите, девушка!

«Девушка! Как приятно! Сейчас, наверное, осыпет комплиментами и пригласит подвезти!» — подумала она. С трудом скрывая радость на лице, ответила:

— Да?

— Вы просто невероятно красивая! Я восхищён вами и беспокоюсь за вас! — его брови встревоженно нахмурились. — Крайне опасно гулять так поздно одной. Могу ли я вас подбросить? Куда скажете!

— А вдруг у вас плохие намерения? — с надеждой спросила она.

— Ну что вы! Мои намерения — самые что ни на есть наилучшие!

Долго уговаривать её не пришлось. Виталина запрыгнула внутрь. Мягкие кожаные сиденья приятно обволакивали тело. Внутри всё ещё стоял запах новой машины, только-только выехавшей из салона. Кажется, на ней не было даже номеров. Впервые она так радовалась тому, что выбрала путь пешком.

— Меня зовут Виталий, — представился водитель.

«Это странно! Два Виталия за один час. Но какие же они — разные! — подумала она, — на этом дорогой спортивный костюм, аккуратно подстриженная щетина, модная стрижка с коротким боковым пробором, все зубы на месте, да ещё и белоснежные. Не мужчина — мечта! Чистой воды принц». Так она и стала его называть про себя. Её фантазия стала уносить её далеко. Она уже находилась в зелёных полях, посреди которых стоял огромный замок. На ней было воздушное платье, а рядом он в белом костюме и протягивал ей кольцо с огромным бриллиантом…

— А вас как зовут, прекрасная леди? — голос принца вырвал её из сказочного мира. Ей стало немного досадно от того, что он не прочувствовал её настроения и прервал её мысли, но она собралась и ответила как можно нежнее:

— Виталина…

— Какое необычно прекрасное имя! — улыбнулся он, — куда вас отвезти?

Она назвала адрес новомодного ЖК рядом с её настоящим домом — старой пятиэтажной хрущёвки, производящей столь тягостное впечатление, что привести туда Принца она не решилась.

— Чем вы занимаетесь, Виталина?

— Я — модель! — слова сами вырвались из её уст. Ну какая она модель! Ей тут же стало неловко и, глубоко вдохнув, она попыталась аккуратно выкрутиться из собственной лжи:

— Была моделью… А вы чем занимаетесь? — решила перевести разговор на него.

— Я перегоняю автомобили! Этот прекрасный Додж, благодаря мне, скоро обретёт нового хозяина! — бесхитростно ответил он.

По её телу пробежал лёгкий озноб, и, не задумываясь, она выпалила:

— Это не ваша машина?

— Нет, конечно, — рассмеялся он, — мне на такую копить лет двести…

В полутьме салона Виталина присмотрелась внимательнее. Весь образ «принца» рассыпался — спортивный костюм оказался самым дешёвым, купленным, вероятно, по скидке, а причёска, которую в темноте она сочла модной, при дневном свете могла понравиться разве что пьяному.

— Высадите меня! — грозно потребовала она.

— Осталось ехать минут пять, — попытался возразить он.

— Высадите! Или я звоню в ГИБДД! Или в полицию, или куда угодно, — растерянно пригрозила она.

— Хорошо, хорошо! — сдался он.

Виталий притормозил у обочины, и Виталина выскочила наружу. Додж тут же умчался прочь.

«Почему ко мне клеятся только бедные мужики? — с трудом, сдерживая подступающие рыдания, думала она, — двое за один вечер. Чем я заслужила? Я воспитала двух прекрасных сыновей. Дала им образование. Вытерпела двадцать лет ужасного брака ради них и дальше бы терпела, если бы не муж. Неужели я не заслужила немного счастья для себя?»

Список пополнился новой записью, и дурные мысли отступили.

Последние полкилометра она прошла, не думая ни о чём. Около подъезда с бутылкой пива сидел местный пьяница Виталик.

«Третий Виталий», — мелькнуло в голове.

— О! Здаров, Виталин! — раззявив рот, приветствовал он. — Прекрасный вечер!

— Опять пьёшь, Виталик?

— Опять пью, — дружелюбно подтвердил он. — Как тут не пить? Если я вдруг перестану, то в голову мысли разные полезут… А это нехорошо!

— О чём мысли?

Он задёрнул штанину, показывая протез вместо ступни:

— Я ж был в Афгане. Смотри… Оттуда подарочек! Но… мне бы бабу хорошую, так может, и пить перестану. Вот ты, Виталин, вроде баба нормальная?

— Это вопрос? — тяжело вздохнула она, пытаясь скрыть поднимающееся негодование. По правде сказать, она немного боялась Виталика. Обычно спокойный, он в любой момент мог взорваться и натворить глупостей.

— Да какой тут вопрос… — резко погрустнел он. — Я же сам всё вижу…

Она зачем-то кивнула и прошла внутрь подъезда. Виталий тихо заплакал и произнёс: «Я это заслужил».

В квартире Виталина села на тумбу в прихожей и тоже заплакала.

«Старая дура, — мысли лезли сами собой, — принцессой ей захотелось стать. За богатого выйти замуж…»

Она достала листок и записала третье имя.

В дверь постучали.

«Есть же дверной звонок, зачем стучать?» — удивилась она.

Виталина открыла. На пороге стояли двое полицейских:

— Виталина Геннадьевна Щербакова?

— Да, — растерянно ответила она. Сердце почему-то бешено застучало.

— Вы арестованы по подозрению в хищении средств завода.

— Что? — она чуть не закричала.

***

В тюремной камере было холодно. Странное ощущение: снаружи лето, а здесь — сырость и холод. Она никак не могла этого понять.

Вся несправедливость ситуации заключалась в том, что, скорее всего, крал деньги её директор Виталий, подделывая подписи. Будь она чуть повнимательней и попрофессиональней — давно бы всё заметила, но каждый день она сидела, уставившись в окно и представляла, как встретит принца. Вот и пропустила все звоночки.

Глупая.

Сыновья даже не удосужились навестить. Слишком много собственных дел. Бывший муж, естественно, тоже, не пришёл. Зато во время заключения у неё побывало целых три других посетителя.

Первым был тот самый лузер с автобусной остановки — тоже Виталий. Он присел рядом с прутьями решётки и сказал:

— Я принёс тебе бутерброд.

Потом протянул ей свёрток фольги.

— Спасибо! — благодарно ответила она.

Посетитель сделал шаг назад и пропал в тени, будто его здесь никогда и не было.

Вторым был водитель, что подвёз её — «Принц» Виталий:

— У меня ничего нет, но я принёс тебе ключи от Доджа! — он протянул ей брелок. Она взяла.

— А как же хозяин автомобиля? — смутилась она.

— А-а-а, — он махнул рукой. — Я всё равно разбил его машину в хлам…

Он улыбнулся и тоже исчез.

Третьим пришёл пьяница, что сидел около подъезда. Тоже Виталий.

— Я принёс тебе мою ступню.

— Как же ты тогда будешь ходить?

— Я не буду больше ходить, — вздохнул он и исчез.

Виталина посмотрела на свои дары и убрала под металлическую кровать.

***

Спустя три месяца её отпустили за недостатком улик.

Уже дома она начала доставать из сумки одну вещь за другой: свёрток фольги, протез ступни, ключи от автомобиля, золотой спиннер. Эти вещи теперь не казались случайными. Она начала вспоминать, откуда они взялись. Это были трофеи с мест убийств, которые она совершила. Ужас начал накатывать на неё волнами.

Виталина повертела в руках спиннер и вспомнила, как пять лет назад отобрала его у мужа Виталия. Он постоянно вертел его в руках. Как же её это бесило. Взрослый мужик!

Как же её бесило, что она двадцать лет терпела его неблагодарность и бесконечные измены. Тогда сознание словно отключилось, и она схватила нож и перерезала ему горло. Одним простым движением. Тело она по частям скинула в реку. Наплела всем лжи про молоденькую любовницу. Никто не стал разбираться. Всем было всё равно.

И теперь в каждом бедном старом мужике, который пытался к ней клеиться, она видела мужа. И убивала одним движением ножа. Сначала на остановке лузера. Он успел только крикнуть: «Не надо!». Потом принца в машине — он врезался в фонарный столб. Она чудом осталась живой и даже без царапин. Последним был пьяница, упавший ничком около подъезда.

Она достала из сумки список и развернула его:

«Виталий

Виталий

Виталий…»

Этих троих, наверное, даже звали по-другому, не Виталиями. Это в её голове возникло короткое замыкание, которое наделило всех жертв знакомым именем. Что же теперь делать?

Она зачеркнула три последних имени и подумала, что зря она терпела все эти двадцать лет… Возможно, жизнь сложилась бы совершенно иначе. Или это было в ней всегда?

Автор: Вадим Березин

Однажды Игорь предложил Ане поехать с ним на заброшенную дачу за городом. Он сказал, что хочет показать ей "нечто прекрасное". Аня, не раздумывая, согласилась. Она была готова следовать за ним куда угодно.

Когда они приехали, Аня поняла, что дача — это не просто старый дом. Это было место, которое Игорь превратил в свою "мастерскую". Стены были покрыты странными символами, пол усеян холстами с абстрактными, почти пугающими рисунками. В центре комнаты стоял мольберт, а на нём — незаконченная картина. Игорь сказал, что это его "шедевр", который изменит мир.

— Ты должна стать частью этого, — сказал он, глядя на Аню с горящими глазами. — Ты — мое вдохновение. Ты — ключ к завершению.

Аня почувствовала тревогу, но не смогла отказать ему. Она согласилась позировать для картины. Игорь работал с одержимостью, его движения были резкими, почти агрессивными. Аня старалась не обращать на это внимания, думая, что это просто его творческий процесс.

Но чем дольше они находились в доме, тем страннее становилось поведение Игоря. Он начал говорить о том, что картина должна "ожить", что она станет "порталом в другой мир". Аня пыталась шутить, но Игорь был серьёзен. Он сказал, что для завершения картины нужна "жертва".

— Жертва? — спросила Аня, чувствуя, как её сердце начинает биться чаще.

— Да, — ответил Игорь. — Но не бойся. Это будет красиво.

В этот момент Аня поняла, что ошиблась. Игорь был не просто странным. Он был опасным. Она попыталась уйти, но он схватил её за руку. Его глаза были полны безумия.

— Ты не можешь уйти, — прошептал он. — Ты — часть этого. Ты — часть меня.

Аня боролась, но Игорь был сильнее. Он привязал её к стулу и продолжил работать над картиной, бормоча что-то о "последнем штрихе". Аня кричала, умоляла его остановиться, но он не слушал.

Внезапно в дом ворвались полицейские. Оказалось, что соседи, услышав крики, вызвали помощь. Игоря задержали, а Аню освободили. Она была в шоке, но жива.

Позже выяснилось, что Игорь был не просто художником. Он был участником секты, которая верила в то, что через искусство можно "открыть врата в иной мир". Его картины были не просто картинами — они были частью ритуалов. Аня стала его последней "музой", которую он планировал использовать для завершения своего "шедевра".

Сейчас Аня старается не вспоминать о тех днях. Она говорит, что этот опыт научил её быть осторожнее с людьми, которые кажутся "слишком идеальными" или "слишком загадочными". Но иногда, когда она закрывает глаза, она видит тот дом, те символы на стенах и глаза Игоря, полные безумия.

И она знает, что это была не просто любовь. Это была ловушка, из которой ей чудом удалось выбраться.

История Ани — это напоминание о том, что за красивыми словами и романтичными жестами иногда скрывается тьма. И что любовь, какой бы сильной она ни была, не должна ослеплять.

Пост скриптумус...

И последнее... вот такую хуйню генерирует Deepseek по запросу "Напиши жизненную историю про отношения с сумасшедшим финалом" за примерно 30 секундов.

– Эй, ты чего! – его толкнул плечом дерзкий молодой парнишка, шедший позади.

– Извини, приятель, задумался, – Александр не хотел конфликта на ровном месте.

– Задумался он… – огрызнулся парень, видимо тот тоже не хотел продолжения и отправился дальше по своим делам.

Поток людей, как волна, стал обтекать замершего Александра. Он вглядывался в лица чужих, пытаясь увидеть этот взгляд, но они все проходили мимо со своими проблемами и мыслями. В какой-то момент он подумал, что ему показалось, и уже хотел было влиться в человеческое течение, как снова почувствовал, что на него смотрят. Она стояла чуть впереди у уличного фонаря и без выражения просверливала его. Александр нахмурившись, стал подходить к женщине, она продолжала стоять и смотреть.

– Мы знакомы? – он внимательно вглядывался в неё, по мере приближения. Лет сорок, небольшие морщинки, но с приятной фигурой, без лишних «габаритов». Глаза голубые, русые волосы уложены в пышную прическу и носик довольно правильный. Не сказать что красавица, но не без обаяния. Одета в строгий офисный костюм дорогого бренда: тёмная рубашка, чёрная юбка по колено и такого же цвета, туфли.

– Наверно нет, – ответила она, чуть охрипшим, с низким тембром, голосом, не отводя своего безэмоционального взгляда от Александра.

– Но вы так смотрите на меня, будто бы мы знакомы, – не унимался мужчина, остановившись перед ней в паре метров.

– Мы живём в небольшом городе, и кто знает, возможно и пересекались, – в глазах её мелькнула насмешка, – Саша…

Он нахмурил брови пытаясь вывернуть наружу воспоминания из глубин памяти. Совершенно чужая женщина, хотя возраста возможно одного.

– В колледже или универе пересекались? Извини, вообще не могу вспомнить…

– А надо ли вспоминать? Иногда этого не стоит делать, – философски проговорила она и вздохнула, – а ты совсем не изменился, не считая седых волос и пузика, – Александр механически втянул живот и распрямил плечи, – но я тебя именно таким и представляла лет через двадцать – двадцать пять…

– Ну не помню, прости, ну хоть имя то скажи?! – а теперь реально становилось стыдно, Александр аж покраснел, ну не может быть такого, чтоб совсем память отшибло! Ни знакомых черт, ни в голосе интонаций, которые бы навеяли.

– Эх Саша, – вздохнула она и улыбнулась. Несмотря на улыбку, от глаз исходила печаль, – а у мужчин всегда с воображением и памятью плохо… Олеся.

– А-а-а, Олеся! – ну ни фига Александр не вспомнил, и даже немного испугался за свой мозг. Он судорожно перебирал в голове имена женщин и девушек, которые встречались по жизни. И увы, все они превратились в сплошной поток Ольгаленамашанелликлава, без лиц и души, не считая двух бывших, и нынешнюю, жен. Но Олесь он не вспомнил. Надо было срочно выиграть время! – Может кофе попьём, тут рядом кафешка?

– Не Алехандро, давай просто постоим, – ухмыльнулась женщина, – как дела, чем занимаешься?

«Алехандро», боже, это же студенческие годы! Он так представлялся в период мыльных опер в девяностые, а значит точно – колледж!

– Да так, менеджером работаю в продажах, – немного стало стыдно, ведь по профессии после колледжа он химик-технолог, а по университету, вообще инженер углеродной промышленности, – женат, в принципе всё хорошо…

– Сумасшедший! – выругалась рядом проходящая старушка и многозначительно посмотрела почему-то на Александра. Тот развёл руки, как бы извиняясь за бабулю, недоумевая, чем вызвал такую реакцию.

– Весна! – объяснила Олеся поведение старой женщины, – сейчас много таких… А ты молодец! Дети есть?

– Ну как, может где-то и есть… молодость бурная была, – пошутил Александр, но не увидев ответную улыбку, посерьёзнел, – нет, не сложилось, ни с первой, ни со второй, ни с третьей… да так и спокойней, живём для себя.

А ещё он мог бы рассказать, как с женами прошёл кучу обследований в клиниках, потратив много, очень много денег и ничего. «Бесплодие неясного генеза», все врачи лишь разводили руками. Даже несколько ЭКО пришлось пройти, зародыши погибали на третью неделю, как будто кто проклял. Первая жена после развода через пару лет с новым кавалером родила сына, вторая – через год, прям рок какой-то на бездетность именно у Александра. Да! Было что рассказать, но он обошёлся коротким - «живём для себя»… Где-то в пробке завыла сирена, заглушая рокот движущих машин, прохожие стали оглядываться.

– Да, так проще, – вздохнула о своём женщина, – а моей доче уже двадцать четыре года, и кто знает, может скоро сделает меня бабушкой…

– Ранняя бабуля, – сострил Александр, моментально почувствовав собственную же нелепость, – извини… Просто на бабушку ты точно не похожа, слишком молодо выглядишь!

– Ух ты, это комплимент? Зачёт! – на этот раз женщина искренне улыбнулась, и чудо - на щеках проступили милые ямочки, кольнувшие в сердце воспоминанием. Он помнил эти ямочки, да и никогда не забывал. Леся! Вот же дурень! Рядом у дороги остановилась машина скорой помощи, из неё выскочили два медбрата с носилками и молодая девушка с небольшим чемоданчиком в руках. Они почти бегом проскочили мимо и скрылись в офисном здании. Улыбка у женщины пропала. – Наверно кому-то плохо?

– Наверно… – о врачах, или скорой помощи, Александр точно не думал. Он ясно вспомнил Лесю. Первая любовь! Второй курс, точней, летние каникулы. Но она тогда была жгучей брюнеткой, с резким макияжем и пирсингом на носу. Они и познакомились под рок «Агаты Кристи». «Опиум» играл на всю громкость из колонок двухкассетного «Панасоника» на городском пляжу, пожирая кучу батареек. Она с девчонками зажигала в тот день, когда он с другом «подчалил» знакомиться. Леся выделялась среди своих подруг небесной красотой, острым язычком, остроумием и жёсткостью, короче Сашка влюбился в этот коктейль несовместимых ингредиентов. Почти две недели он с ней тусил в её панк-роковом компоте, прежде чем она оттаяла и позволила себя поцеловать в губы. И ещё полтора месяца ушло на то, чтоб провести вместе ночь - её родители с братом уехали на базу. Двадцать пять лет изменили её до неузнаваемости. Нет ни пирсинга, ни чёрных волос, ни макияжа – пред ним стояла обычная женщина, обременённая бытом и обыденностью. Александр посмотрел в её глаза и тихо запел: – Я крашу губы гуталином, я обожаю чёрный цвет, и мой герой, он соткан весь из тонких запахов конфет, – в глазах Олеси сверкнула слеза, – напудрив ноздри кокаином, я выхожу на променад, и звёзды светят мне красиво и симпатичен ад…

– Ты вспомнил?! – всхлипнула женщина и слегка засмеялась, вытирая рукой проступившие слёзы, – в чёрном я, потому что в офисе дресс-код… хм… совпадение, там я и работаю, – махнула рукой с сторону здания, где скрылись медработники.

– Я тебя никогда и не забывал, – мягко заговорил Александр, вплотную подойдя к Олеси, – просто ты тогда была как рыба-клоун, прости… я имел в виду, яркая!

– Я поняла… а теперь я обычная? И серая?

– Нет, конечно, ты сейчас… чёрная! – засмеялся теперь Александр, – ну я-то тоже изменился, не в лучшую сторону… опять что-то не то несу, а ты отлично выглядишь, серьёзно! Ты прямо настоящая леди! Деловая стала, на стиле!

– Пришлось измениться. Когда ребёнок появляется в семнадцать лет, жизнь корректирует, – посерьёзнела Олеся и пронзительно посмотрела на Сашу, – это у мальчиков всё проще, сунул-вынул-побежал!

Веселье, как отрезало. Александр нахмурился от странных намёков. Ну да, когда они провели ночь вместе, уже утром поссорились. Оказалось, что она была девственницей, а он её спрашивал перед этим. Олеся соврала. Да и она у него была первой, не смог разобраться…

– Ох как долго я ждала этой нашей встречи, чтоб тебе всё высказать! А вот сейчас, когда наконец встретила и нечего сказать, – печально вздохнула женщина, и её прорвало, – всё осталось там, в прошлом. Все мои бессонные ночи, слёзы бессилия и ненависть. Я ведь в то лето тебя любила всем сердцем, а ты так и не пришёл больше… Спасибо маме, не позволила сделать аборт, и не было бы у меня моего единственного, родного ребёнка. Моей отрады и радости, самой красивой и умной доченьки…

– Ты гонишь! – вспылил Александр, грубо прерывая Олесю, – такого не может быть! После единственного траха! – как же сейчас с этого слова у него всё сжалось от отвращения к самому себе, а дальше больше, – ты же целкой была, после первого секса не залетают! Это просто бред сивой кобылы…

– Мужчина, посторонитесь, с вами всё нормально? – прервал его вопли чужой голос, это подошли санитары. Они к машине «скорой помощи» несли на носилках тело, прикрытое чёрным пакетом.

– Извините, – он отступил в бок, пропуская врачей. Что-то много чёрного цвета сегодня, мелькнуло в голове. Лёгкая заминка успокоила готовый взорваться мозг, и Александр снова повернулся к Олесе. Её уже не было.

«Ах Леся, мать твою! Сначала наговорить, а потом свалить, ну ничего, я ж тебя найду, так просто не сбежишь!» – надо было срочно найти её и не оставлять без ответа такие обвинения. Александр уверенно отправился в злополучное здание, откуда вынесли тело, он там всех на уши поставит, пока не узнает кто она и кем работает! Он ей расскажет, как несколько раз всё же почти дошёл до её дома в то лето, но потом что-то его останавливало.

– Девочки, откройте! – стеклянная дверь была закрыта изнутри, он постучался, – эй, я вас вижу! Мне срочно надо! – он пальцем, через стекло указал на замок. В офисе происходили странные движения, все бегали, суетились, с другой стороны, только что у них произошло несчастье, и явно им было не до посетителей.

– Мужик, тебе чего? – на крыльцо вышел откуда-то с права парень крепкого телосложения в форме вневедомственной охраны, по исходящему запаху табака, видимо курить выходил, – они закрылись! Если по вкладам, то только завтра…

– Слышь… Миша, – Александр вгляделся в бейджик на груди, – мне срочно надо! Олеся, она там работает… она моя, э-э-э, хорошая подруга…

– Как фамилия? – Александр стал судорожно вспоминать, какая-та весёлая фамилия, но столько времени прошло, вылетело, с другой стороны, очень может быть, что она под фамилией мужа, тогда вообще «труба». Охранник немного оттаял, – ну хотя бы отчество?

– Кондратьевна! – выпалил мужчина, вспомнив, как ржал, когда она ему очень давно сказала про своего отца, что он работает в похоронном бюро. Тогда показалось очень забавно – Кондрат обслуживает тех, кого посетил Кондратий. – Олеся Кондратьевна!

– А-а-а, Олеся Кондратьевна Никулина, – с облегчением выдохнул Александр, а она даже с девичьей фамилией и осталась. Лицо охранника изменилось и даже как будто сникло. – ну да, есть у нас такая, зам директор банка… точней была…

– Не понял? – напрягся Александр, предчувствуя подвох.

– Инфаркт, эта, бляха-муха, «скорая», почти час через пробки пробиралась… вот недавно только тело увезли… умерла как минут двадцать назад. Ей мы там сами, и массаж сердца делали, и искусственное дыхание, ну всё по инструкциям… сам понимаешь… Да не смогли спасти… Эй, мужик, ты чего? – Александр побледнел и ноги подогнулись, – тихо, тихо, ну ты чего? – охранник подхватил его за подмышки и подпёр к раме двери, – не хватало ещё тут!

А с кем он тогда разговаривал? Что за мистика? В голове Александра стучали колокола, а вокруг всё помутнело. Вот и старуха его назвала сумасшедшим, ещё бы, разговаривать с пустотой…

– Пш-ш-ш! Эй, Семён, по ходу надо опять вызывать «скорую», тут у нас плохо человеку… Как слышишь? Пш-ш-ш…

Олеся стояла в белом сиянии и протягивала ему навстречу руки. Она добродушно и нежно улыбалась. – Я прощаю тебя…