Воспоминания о жизни нашей семьи во время ВОВ (часть 1)
В книгах, посвящённых описанию жизни во время ВОВ 1941-1945 годов, описывается героическая борьба на фронте и не менее героический труд в тылу. Однако быт людей в тылу, повседневные заботы, условия проживания, обучения и уровень комфорта не получили должного освещения. Поэтому современные люди, родившиеся после войны, а особенно современная молодёжь, не представляют, как на самом деле мы жили во время войны в тылу и в оккупации. Поэтому в серии воспоминаний о жизни нашей семьи во время ВОВ я постарался описать все эти события.
Воспоминания представлены в виде коротких рассказов, описывающих жизнь нашей семьи, повседневный труд и заботы. Большое внимание уделяется изложению бытовой обстановки, описанию организации условий проживания, решению транспортных проблем, а также устройству средств передвижения (телег, саней). Без знания этих подробностей невозможно представить обстановку, в которой мы проживали, работали и учились. Я пишу воспоминания на основе своих детских впечатлений и разговоров родителей, которые мне запомнились. Рассказы расположены в хронологическом порядке. Вместе они составляют как-бы повесть, но могут читаться и каждый отдельно, так как каждая глава посвящена описанию отдельной темы.
КАК Я БЫЛ ПЕРВЫЙ РАЗ НА ГРАНИ ЖИЗНИ И СМЕРТИ
Перед войной наша семья жила в селе Руднево Тульской области. Я учился во втором классе, сестра была на четыре года моложе меня. Отец преподавал в школе математику и немецкий язык. Он был на 10 лет старше матери. Его призвали в армию после третьего курса мехмата университета. Так он оказался на первой мировой войне. Раненым он попал в плен, там заболел туберкулёзом, от которого чуть не умер уже после окончания войны. Чудом выжил благодаря рекомендациям одного врача, но окончательно вылечиться так и не смог, поэтому его не призвали в армию в 1941 году.
Мать работала бухгалтером в детдоме, который располагался в бывшей барской усадьбе, отделенной от села цепью оврагов, часть которых была превращена в пруды. Постройки усадьбы располагались вдоль оврагов: на одном краю бывшая церковь, на другом - яблоневый сад. За ним, уже при советской власти, был выстроен многоквартирный одноэтажный дом, в котором поселилась наша семья в конце 1940 года: родители, я, моя сестра и сестра отца (тётка Маня, как мы её звали). За этим домом был неглубокий овраг, заросший небольшими деревьями и кустарником, за ним - подъём несколько километров (кажется, километра три), а за ним Зуевский лес, в котором стояли наши войска. Если смотреть от дома на лес, немного правее шла в него дорога. Вдоль неё ближе к лесу располагалась деревня Кишкино. Пройти из села на территорию усадьбы к бывшей церкви можно было через овраг, а проехать в центр усадьбы надо было по плотине между двумя прудами. Общежитие детей детдома, где работала мама, было расположено в двухэтажном доме.
Общежитие было построено таким образом, что его бок (длинная стена) располагался перпендикулярно к плотине и был с неё хорошо виден.
Детдом эвакуировали уже осенью 1941 года. Для этого собрали детей и желающих эвакуироваться сотрудников и переправили в Тулу. Детей разместили в Туле на железнодорожном вокзале, так как массовых перевозок пассажиров в тех районах уже не было. Сотрудникам на вокзале места не хватило, поэтому они разместились, где могли устроиться: у знакомых в гостинице и в других местах. Мы хотели устроиться у знакомой матери, но она, будучи довольно предприимчивой женщиной, устроила в своей квартире что-то вроде дома свиданий для офицеров, поэтому нас разместить у себя не могла. И мы всей семьёй с пожитками разместились на платформе вокзала. Кстати, мы такие были не одни.
Проходят сутки, одни, вторые, а состав для эвакуации детдома не подают. Похолодало, пошли дожди. Я простудился. Родители испугались, что я и сестра серьёзно заболеем, и вернулись в Руднево, в свою квартиру, полагая, что немцы сюда не дойдут. Но родители просчитались. Танковая армия Гудериана рвалась к Туле, и какое–то её подразделение заняло Руднево. Наших войск в селе не было, и немцы заняли его без боя.
В тот день, когда немцы входили в деревню (о чём мы, конечно же, не знали), меня послали отдать пилу, которую мы брали у сторожа, жившего около общежития. Со мной пошла сестра. Когда мы отошли от дома сторожа и шли вдоль общежития, мы вдруг услышали крик сторожа: «Бегите! Потом ложитесь!» Мы, конечно, не побежали и не легли. Я повернул голову в сторону, откуда исходил крик, и увидел колонну машин, спускающихся на плотину. Впереди колонны ехали мотоциклисты, и один из них, вероятно заметив нас на фоне светлой стены здания, дал по нам очередь из пулемёта, установленного на мотоцикле. Я этого не заметил и не осознал, только услышал выстрелы и увидел, как на уровне моей головы пули щёлкают по стене, всё ближе ко мне. После их удара о стену слышен щелчок, в ней образуется выемка и из неё идёт струйка пыли.
Я абсолютно не осознал опасности, наверно, просто не успел, лишь поворачивал голову вслед за ямками, образующимися в стене. При виде этого мелькнула (до сих пор помню) только одна мысль: «Как в кино». Вот ямки совсем приблизились к моему лицу примерно на уровне чуть ниже глаз, одна совсем рядом с головой, а следующая ямка образовалась с другой стороны головы, и они стали удаляться. Всё это заняло несколько секунд, и я не успел осознать опасности. Мы спокойно пошли домой вдоль сада, а колонна сразу свернула направо и въехала в центр усадьбы. Когда я рассказал родителям, что случилось, они накричали на меня: «Ты что не понимаешь, что ты каким-то чудом остался жив? Пулемётная очередь прошла через твою голову!»
Действительно, одна пуля пролетела с одной стороны головы, а следующая - с другой. Вот так смерть первый раз в жизни обошла меня стороной.
КАК Я ЧУТЬ НЕ СТАЛ СЫНОМ ПОЛКА
из-за Гудериана и, может быть, поэтому остался в живых
Зима 1941 года была очень суровой. В центральной России морозы были более 40 градусов. Когда немцы без боя заняли Руднево и усадьбу, в доме, где мы жили, на второй день они разместили штаб. Всех жильцов дома выселили в нашу квартиру, которая состояла из небольшой прихожей и двух комнат (большой и малой). Большая комната была забита людьми, размещавшихся на имуществе, которое они прихватили с собой. В нашей маленькой комнате, бывшей спальне родителей, немцы разместили рацию. В ней расположились радисты, заверившие нас, что они порядочные люди - ничего не тронут и не возьмут.
Мы же расположились при входе в квартиру, можно сказать, на кухне, отгороженной от большой комнаты русской печью. Так как печь была очень маленькой (фактически это был проход от входной двери в большую комнату перед «лицом» русской печки), то народу там, кроме нас, не было.
Отец, воевавший ещё в первую мировую, быстро оценил обстановку и тихо сказал матери: «Стемнеет, мы Славку (меня) отправим в Зуевский лес, пусть сообщит, что в нашем доме разместился штаб какого-то крупного соединения. Дом стоит на отшибе и от деревни, и от усадьбы, так что можно накрыть его огнём из пушек или даже захватить». Мать в слезы: «Ты на смерть посылаешь ребёнка!».
- Да нет. Мы его поставим на лыжи, сверху моё нижнее белое бельё наденем. От нашего крыльца до оврага несколько метров. Часовых с этой стороны дома почему-то нет. Ему только до оврага незамеченным проскользнуть, а в нём он будет не замечен. Потом быстро доберётся до леса. В поле тоже темно, его не заметят.
- Откуда ты знаешь, что не заметят?
- А зачем они, как ты думаешь, всю ночь дома в Кишкино поджигали?
- Не знаю.
- Чтобы дорогу освещать, которая ведёт в Зуевский лес. Они и сейчас догорают.
Но тут немцы засуетились, забегали. Мы пошли в большую комнату и в окно увидели военачальника, вероятно, высокого ранга, если судить по красивой одежде и суете вокруг него. Позже мы узнали, что это был генерал Гудериан - командующий танковой армией немцев, рвавшейся к Туле (чего мы, конечно, тогда не могли знать). Немного погодя пришел немецкий офицер и приказал срочно освободить помещение. У него через отца спросили: «Сколько времени даётся на сборы? Надо же вещи какие-то собрать».
«Какое время?» - был ответ «Пусть идут в свои квартиры, быстренько собирают то, что им нужно, и выходят на улицу». А на улице сорокаградусный мороз. Собрались все жильцы дома в кучу, рассуждают, куда теперь идти. А немцы командуют, чтобы у дома не толпились. А куда податься? Тут моя мать предложила идти в детдомовское овощехранилище, которое располагалось с другой стороны яблоневого сада. Все туда и направились. Расположились там на буртах с картошкой и остаток немецкой оккупации провели в нём. Хорошо, что она продлилась несколько дней, а не лет.
В результате этого авантюрная затея отца сорвалась, а я остался жив.
До выселения всех из дома произошли два эпизода, один из которых мог стоить отцу жизни. В нашу квартиру ворвался немецкий офицер с пистолетом в руках и закричал по-русски: «Чей собака?». Показывают на нас. Он подбегает к отцу, наводит на него пистолет и толкает его к выходу. Все подумали, что он сейчас его на улице застрелит. Отец обратился к нему на немецком языке: «Что случилось, господин офицер?». Немец был удивлён тому, что к нему обратились по-немецки и немного смягчился. Он отвел пистолет от груди отца и сказал: «Ваша собака меня за ногу укусила и брюки зубами разорвала. Вот!» - и показывает рваную дырку на своих брюках.
Отец ответил, что очень сожалеет об этом, но надо принять во внимание, что собака - немецкая овчарка, поэтому очень злая, и хорошо, что не прокусила ногу. Отец знал отношение немцев ко всему немецкому. Всё немецкое каждый немец считал как бы своим, высшим достижением и оберегал. Например, во время блокады Ленинграда они не бомбили и не обстреливали драмтеатр, перед которым была установлена статуя императрицы Екатерины второй. Вот здесь это явно выявилось. Немецкий офицер совсем смягчился, когда узнал, что собака не какая-то русская шавка, а немецкая овчарка, и скомандовал, чтобы ему отремонтировали брюки, тут же их снял и бросил на руки отцу. Отец всё объяснил матери. А мать была у нас искусная рукодельница. Она заштопала брюки так, что от дыры и следа не осталось. Потом она призналась, что никогда так не старалась, зашивая эти вонючие немецкие портки.
Второй интересный эпизод. У нас в большой комнате висела политическая карта СССР. Немецкий офицер подошёл к ней и жестом подозвал отца. «Смотрите, сколько мы у вас земли завоевали!» - и он обвёл рукой на карте оккупированную территорию. Отцу стало обидно, захотелось осадить немца, но надо было это сделать так, чтобы у него не было причины воспринять это как возражение или противоречие, а воспринять как развитие его мысли и поддержку гордости. Отец поддакнул ему: «Да, много. А сколько ещё вам предстоит завоевать...». И отец обвёл рукой по карте не оккупированную территорию СССР, которая была во много раз больше завоёванной немцами. Офицер как-то странно посмотрел на него. Наверное, пытался понять, поддержали его или культурно поставили на место. Затем он быстро вышел из помещения.
КАК МЫ ЖИЛИ В ОВОЩЕХРАНИЛИЩЕ
Детдомовское овощехранилище представляло собой большой подвал, но не под полом дома, а на открытом воздухе. Современные люди, особенно молодёжь, не представляют, что это такое, поэтому кратко объясню его устройство. Его делали по аналогии с землянкой. Над выкопанной в земле траншеей глубиной около 2-х метров делали перекрытие, а сверху засыпали слоем земли для термоизоляции. Снаружи оно представлялось как насыпь. С одного из торцов делали вход. Это обычно были большие двери, потом шла лестница вниз, внизу могла быть установлена ещё одна дверь. По краям лестницы могли быть сделаны пандусы для возможности проезда колёсного транспорта (от тачки до автомобиля, в зависимости от величины хранилища) для завоза и вывоза продукции. Лестница продолжалась проходом по всей длине хранилища, а по обеим сторонам его устанавливали деревянные щиты высотой примерно 1,2 м, за которые насыпали картофель и др.
Размещение людей в овощехранилище поручили отцу, так как он знал немецкий язык, Связь с оккупантами также осуществлялась через него (а, может, он сам за это взялся). Он сначала спустился туда один, потом зашла наша семья (родители, я с сестрой и сестра отца) и заняли место почти в самом его конце. Всех остальных он разместил ближе к выходу. Все разместились на картофеле, зажгли коптилки. Что это такое, современные люди тоже не все представляют. Коптилка — это светильник. Изготовлялась она очень просто: брался любой маленький пузырёк, в пробке пробивалось отверстие. В него вставлялся фитилёк, изготовленный из ниток или тонких полосок ткани, сплетённых как девичья коса. В пузырёк наливали керосин. Если поджечь фитилёк, то он горит длительное время, только надо его периодически вытаскивать наружу. Свет от коптилки получался как от небольшой свечи.
Если посмотреть от входа, то в полумраке люди были плохо различимы. Светились яркими точками только огоньки множества коптилок, которыми были усеяны бурты картофеля. Постепенно в овощехранилище набралось много народа, намного больше, чем население одного нашего дома. Вероятно, люди решили в нём укрыться, опасаясь обстрела. Питались кто как приспособился. Многие в сухомятку и пили холодную воду из колодца, немного согретую в овощехранилище. А как её можно согреть, если температура в нём была примерно 10 градусов? По нужде, естественно, ходили на улицу. Хорошо, что в таком положении пришлось находиться всего четверо суток, так как с началом нашего контрнаступления под Москвой немцы рано утром поспешно покинули Руднево, даже не успели (или не сумели) завести при сильном морозе большинство автомобилей, стоящих у домов деревни, в которых они размещались.
Пока мы жили в овощехранилище, немцы периодически его навещали (следили что ли за нами или опасались чего-то). Жильцы подвала удивлялись этому. Но как потом нам рассказал отец, опасаться надо было не немцам, а нам, так как в этом подвале прятались три красноармейца, которых отец и обнаружил при первом посещении и осмотре этого (с натяжкой можно сказать) помещения. Только тогда мы поняли его схему размещения людей и его запрет располагаться сзади нас и ходить туда, что некоторые порывались сделать, чтобы справлять там хотя бы малую нужду. На пятые сутки утром кто-то громогласно сообщил на весь подвал, что немцы уходят. Все стали собираться его покинуть, но выходить никто не решился. Одна тётка Маня (отцова сестра) бросилась бежать в нашу квартиру, с целью не допустить, чтобы новые зимние вещи отца и матери забрали, и удержать её не было никакой возможности. Она в подвал не вернулась. Когда мы вернулись домой, то увидели широкую красную полосу крови, впитавшейся в дорожку, ведущую от нашего крыльца за сараи и туалеты, расположенные со стороны дома, обращённой к Зуевскому лесу. Пошли по этой полосе и за сараями увидели лежащую на земле мёртвую тётку Маню. Она была застрелена четырьмя выстрелами из пистолета в грудь. Вот так закончился её жизненный путь...
После этой статьи я опубликую свои ответы на самые популярные комментарии, оставленные во всех моих предыдущих постах (либо отвечу сразу в комментариях). Эти ответы характеризуют мой, как говорят сейчас, менталитет и моё отношение к различным вопросам и событиям.
Далее будет пост с продолжением воспоминаний про войну и о том времени, как нас семьёй эвакуировали в Сибирь.
