Жду новый пост

Серия «Воспоминания о жизни нашей семьи во время ВОВ»

Часть 5: Воспоминания о жизни нашей семьи во время ВОВ (часть 5)

КАК МЫ ЖИЛИ В ПАРБИГЕ (ЗАКЛЮЧЕНИЕ)

ПЕРЕЕЗД В ТОМСК

Великий праздник победы в ВОВ отметили торжественно. Все радовались. Но в связи с удалённостью от железной дороги (тупиковостью села) и небольшой численности жителей массового возвращения участников войны не отмечалось. Следует отметить ещё одну особенность. Массового призыва мужчин среднего возраста и отправки их на фронт в связи со спецификой населения не было, поэтому праздничного настроения от возвращения с войны победителей не чувствовалось. Существенных изменений и образе жизни сразу не произошло. Заметным мероприятием стало разрешение полякам возвратиться с семьёй на родину (в Польшу). Это, вероятно, было вызвано стремлением увеличить в Польше прослойку населения, хорошо относящегося к Советскому Союзу. Хотя эффективность этого мероприятия вызывает сомнение. В связи с этим возник ажиотаж с выходом замуж за поляков девушек из семей знакомых нам евреев, депортированных из прибалтийских республик.

Так как мать перевели на работу в другой населённый пункт, в январе 1946 года мы уехали из Парбига, но уже без отца из-за его ареста. Этому предшествовали следующие события. С отцом случилось происшествие на работе. По его рассказу дело обстояло так. В учительскую прибежала молоденькая учительница истории вся в слезах и рассказала, что в ответ на её замечание ученик обругал её отборным матом. Ученика вызвали в учительскую и спросили, что он сделал. Этот здоровяк полностью и при всех с чувством повторил всё, что сказал в классе. Все так и остолбенели. Отец вспылил и легонько, как он выразился, вытолкал его из учительской. А мужиком отец был сильным, поднимал лошадь. Надо понимать, что поднимал не как ребёнка на руки, а залезал под неё, влезал между передними ногами, подставляя плечи ей под грудь, и обхватывал руками передние ноги лошади. После этого он распрямлялся, и передние ноги лошади отрывал от земли. Я этого не видел, но мать подтверждала. Так вот, ученик от этого толчка, пролетел до двери, вышиб дверь учительской и вылетел в коридор. Дело замяли по просьбе родителей ученика, так как за такой проступок (обругать матом учителей) могли даже исключить из школы.

Но отцу пришлось уволиться из школы. На работу он устроился в школу посёлка Светлозелёное в двадцати шести км. от Парбига.

Ему пришлось переехать туда жить (сейчас на некоторых картах Томской области такого посёлка нет, может быть, его переименовали). И там он влюбился, как испанский король в романе Л. Фейхтвангера, в прекрасную еврейку. Как говорят в Сибири: «Схлестнулся с ней». Это и всё далее изложенное матери передали знакомые женщины. В Сибири такое поселение считается соседним и расположенным совсем рядом. И как в любой деревне всё, происходящее в округе, становится известным. В какой-то из праздников после приличного возлияния отец начал рассказывать анекдоты про партию и партийных деятелей. У него была такая слабость. А кто-то из присутствующих донес на него. Матери передали, что это сделала его возлюбленная. Когда он приехал к нам в Парбиг его арестовали у нас в квартире и осудили по 58-й статье пункт 11 за антисоветскую агитацию и пропаганду.

Уезжая из Парбига, мать везла в областное управление (в Томск) годовой отчёт. Мы ехали на трёх подводах. Переезд длился 10 суток.

Впереди на санках, в которые были запряжены цугом две лошади, ехали кучер и главный бухгалтер, наша мать. При запряжке цугом одна лошадь запряжена в оглобли, а впереди неё идёт лошадь в постромках. Постромки это прочные витые верёвки или ремни, которые передним концом прикрепляются к хомуту лошади а задним к телеге, саням.

Лошади в сани запряжены цугом. Передняя лошадь халтурит постромки не натянуты (картина Алексея Степановича "Глухая провинция")

Две остальные подводы состояли из розвальней (грузовых саней), в которые было запряжено по одной лошади. Второй подводой, нагруженной тюками с пушниной (шкурками промысловых зверей), управлял я. Третья подвода была загружена провиантом для нас и овсом для лошадей, на ней также размещались кучер, баба Лёля и моя сестра. Ехали по просёлочным дорогам, которые никто не расчищал. Их накатывали, уплотняя снег санями те, кто по ним проезжал. Так протаптывают тропинки пешеходы и в настоящее время. В связи с тем, что дорога часто была заметена снегом, проезжали не более тридцати километров в день.

По организации переезда может возникнуть много вопросов. Не буду их перечислять, а сразу начну на них отвечать. Лошади в санки были запряжены цугом потому, что дорога была узкой в одну полосу движения, как выразились бы сейчас. Встречных подвод было мало; и одна-то полоса была часто занесена снегом. В санки, едущие впереди и менее загруженные, чем остальные подводы, были запряжены две лошади, так как дорога была часто занесена снегом. Поэтому передняя подвода прокладывала путь остальным, и для её передвижения требовалось большее усилие.

Лошади запряжены цугом. Как трудно везти сани по занесённым снегом дорогам (картина Сверчкова Николая Егоровича "Гуськом")

На санях с тюками места для сидения не было, можно было только стоять сзади тюков. Это было очень неудобно. К тому же на мне был только полушубок, а долго простоять даже в нём на сибирском морозе нельзя начинаешь замерзать. Поэтому я примерно половину пути прошёл пешком. Сидящие в санях были одеты поверх верхней одежды в тулупы и не замерзали.

Ночевали на постоялых дворах, там же приобретали сено.

Сани с поклажей никто ночью не сторожил, хотя было сразу заметно, что на них везут какой-то ценный груз. Только во время последней ночёвки перед Томском решили сторожить подводы, так как боялись, что поклажу с саней могут украсть. Распределили время дежурства между взрослыми. На каждого пришлось по два часа. Бабе Лёле выпало время дежурить с двух до четырёх часов ночи. При дежурстве сидели у окна (оно почему–то не совсем замёрзло) и следили за подводами. Когда пришёл её сменщик, то обнаружил, что она сладко спит. Поднялся крик, все проснулись и сгрудились около окна. Баба Лёля оправдывалась тем, что развязывать верёвки, крепящие тюки к саням, надо долго, и она бы за это время проснулась. Но ей обоснованно возразили, что воры не будут распутывать верёвки, а просто перережут их. К счастью, обошлось без происшествий, груз никто не трогал, и все тюки были в наличии.

В Томске мы остановились на частной квартире. А мне для пополнения семейного бюджета поручили продавать на рынке топлёное масло, которое мы заранее заготовили и везли с собой. Масло я продал быстро, так как оно было хорошего качества. Мы прожили в Томске больше месяца, так как матери предложили работу в областной конторе Заготживсырьё. Месяц работы был как бы испытательным сроком. Но деньги от продажи масла быстро кончились; и мать забоялась (сибирское выражение), что при одной её зарплате без подсобного хозяйства жить в городе придётся впроголодь. Поэтому она предпочла работать в селении сельского типа, чтобы иметь своё подсобное хозяйство.

Меня определили в школу. Занятия в ней мне не понравились, так как в классе было боле сорока человек. Поэтому учителя намного меньше общались с учениками, чем в Парбигской школе. К тому же меня разместили на одной из задних парт, а там ученики больше общались между собой, чем слушали объяснения учителей. Также в Томске я пытался приобщиться к культуре, но это у меня не получилось. Когда я собирался купить билет в театр, то людей в холле у кассы не было кроме нескольких подростков в дальнем углу. Ко мне подскочил один из них и вырвал деньги из рук. Конфликтовать с ними я не решился, так как о наличии большой прослойки преступного мира в Томске много рассказывали и предупреждали, что связываться с ними не стоит.

Ярких впечатлений от жизни в Томске у меня не сохранилось. Позже мы переехали из Томска в посёлок Асино, Томской же области,куда мать перевел и на работу.

Вместо заключения

Что можно выделить из обстоятельств, определивших уровень жизни людей и социально-экономическое развитие Сибири во время ВОВ?

В Сибирь было эвакуировано много крупных заводов с работниками. Это сразу повысило социальный статус (за счёт притока квалифицированных специалистов) и способствовало экономическому развитию многих областей (Томской, Новосибирской и др.).

Эвакуированные и депортированные специалисты также способствовали этому. Во время ВОВ в Сибири наиболее полно осуществлялся принцип: от каждого по способности, каждому по его труду. Пример с хирургом в Парбиге служит подтверждением двум последним положениям. Дополнительно к этому можно привести пример с моим дядей, который за стремление попасть на фронт был вызван на разбирательство к прокурору как не желающий работать на победу. Об этом я, возможно, представлю отдельный пост.

Что касается труда, то трудились по максимуму с настроем на победу, работали на износ. Об этом есть интересный рассказ директора эвакуированного завода, похороненного заживо.

Проведёнными после войны исследованиями было установлено, что со второй половины ВОВ социально-экономическое развитие Сибири стало более высоким, чем до войны. На одну из диссертаций, устанавливающих это положение, мне довелось писать отзыв.

Часть 1: Воспоминания о жизни нашей семьи во время ВОВ (часть 1)

Часть 2: Воспоминания о жизни нашей семьи во время ВОВ (часть 2)

Часть 3: Воспоминания о жизни нашей семьи во время ВОВ (Часть 3)

КАК МЫ ЖИЛИ В ПАРБИГЕ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

СОДЕРЖАНИЕ ДОМАШНЕГО СКОТА

Содержать домашний скот это повседневный, кропотливый и довольнотаки тяжёлый труд. Если у вас до этого не было коровы, то надо было построить для неё хлев (по сибирски - стайку) в виде хотя бы маленького сарайчика. На зиму надо заготовить минимум 3 тонны сена и перевозить его к месту содержания коровы. Сено перевозили на санях. Значит, надо договариваться, чтобы выделили лошадь и сани-розвальни. Надо кого-то нанять для перевозки или самим уметь наложить сено на сани, закрепить его, перевезти не опрокинув, а потом переложить к стайке. Обычно его складывали на крышу стайки. Надо научиться доить корову. Надо её кормить, поить и убирать из стайки навоз.

Но самое кропотливое выращивание телёнка. Обычно старались сделать так, чтобы корова телилась в марте, тогда период наибольшей молокоотдачи приходится на лето. Но в Сибири март ещё зима, стайки в большинстве холодные; и в них телёнок не выживет. Поэтому сразу после отёла забирали его в дом. И до весны он жил вместе с людьми. А его надо кормить, а он выделяет мочу и кал. Это надо убирать сразу, чтобы в доме не воняло.

Телёнок приспособлен природой длительное время сосать молоко из вымени коровы. Этот процесс надо воспроизвести в домашних условиях. Сосок на то время не было. Поэтому брали миску с молоком, сгибали указательный палец и опускали руку в миску так, чтобы палец торчал вверх. Подносили это под мордочку телёнка. В первое время вводили палец ему в рот. Он воспринимал палец как сосок и начинал сосать, потом сам ловил палец. Затем привыкал и пил молоко самостоятельно. Для экономии молока делали отвар из хорошего сена, затем постепенно приучали к употреблению других продуктов.

Баба Лёля тётка наше матери, жившая с нами, проявила способности дрессировщика. Она приучила телят испражняться, когда почешет палкой у них под хвостом, и подставляла горшок. Получалось, что телёнок испражнялся в горшок, и не надо было ничего убирать с пола.

Много хлопот доставляли оводы. Эти крупные, как жуки, и кусучие насекомые откладывали свои яйца под кожу коров. Отверстия в местах прокусов не зарастали, поэтому созревшие личинки оводов через них выбирались наружу. При развитии они доставляли корове большие неприятности. То ли эти места чесались, то ли доставляли сильную боль. Поэтому, когда места прокусов увеличивались и вздувались, как нарыв, хозяева нажимали под основание этого бугорка и выдавливали личинку наружу через то отверстие, которое овод прокусил. Коровам эта процедура нравилась, и они позволяли её делать.

Если стайка была холодная, то кур держали зимой тоже в доме. В кухнях обычно вдоль одной из стен располагались длинные лавки, прикреплённые к стене. Пространство под лавкой отгораживали от остального помещения решёткой из тонких реек. А под лавкой размещали кур. Но за ними надо было тщательно убирать помёт, чтобы в помещении им не пахло. Поросят покупали весной, резали поздней осенью или в начале зимы, когда устанавливались морозы. Мясо хранили в замороженном виде. Для предохранения его от мышей и крыс брали бочку, укладывали туда куски мяса вперемежку со снегом. Бочку держали на морозе, например, в сенях. Солонину не делали. Молоко зимой тоже замораживали в открытых мисках. Потом вынимали из них и хранили на морозе. Замороженное молоко поэтому имело вид шляпки гриба, плоской частью лежащего вверх. При покупке такого молока очень легко было определить его жирность, так как сливки при заморозке поднимались вверх и образовывали бугор. По его величине и определяли жирность. Кстати, удои у сибирских коров были по современным меркам небольшими, а жирность намного выше 3,2%. У нашей коровы наибольший удой был 12 литров молока в сутки, зато жирность молока 4,8%. К тому же выбирали на покупку и отбирали на развод коров с минимальным периодом сухостоя, во время которого они не дают молока. А как определить его длительность при покупке коровы? Оказывается, что есть определённые приметы особенности в телосложении и шерстном покрове, по которым это можно определить.

Есть ещё одна сложность в содержании коровы её надо осеменять. Сейчас развито искусственное осеменение, при котором собирают сперму от быков, хранят, а потом вводят коровам. Всё стало проще для хозяйств: не надо содержать быка, а это сложно и затратно, не надо иметь в штате бычника. Дешевле и проще купить сперму. Но тогда осеменяли коров быки, которых держали в с.-х. предприятиях. С ними надо было договориться (не с быками, конечно), сводить туда корову, случить с быком. Корову к быку зачастую водили мальчишки (в нашей семье я). В связи с этим мне вспоминаются стихи русского поэта А.К. Толстого (аж из Х1Хвека):

«Коль племянницы приедут, их своди на скотный двор.

Это сильно расширяет их девичий кругозор»!

Естественно, это мероприятие расширяло и наш ребячий кругозор.

Причём, старались проделать это нелегально, когда бык был на воле и без присмотра, чтобы не платить. Но надо было быть осторожным, чтобы не попасться на глаза бычнику и не попасть на рога быку. Быки были очень сильны и сурового нрава (бодливые), остановить их можно было только воздействием особого бича, которым надо ещё уметь пользоваться.

ТРАНСПОРТ, И ОБЕСПЕЧЕНИЕ ЕГО РАБОТЫ

У большинства организаций были свои лошади вместо автопарка, машин было очень мало. Надо же было на чём-то ездить и перевозить грузы. Лошадей держали в конюшне, разделённой перегородками на стойла, от прохода их отделяли дверями или брусом, положенным поперёк входа в стойло на высоте примерно метра полтора от пола. В противоположном торце стойла на уровне головы лошади к стене прикрепляли ясли. Это была решётка из брусочков, крепившихся нижними концами к стене, верхними к горизонтально расположенному бруску, отстоящему от стены на расстояние примерно около метра. В ясли сверху закладывали сено. Лошади его съедали не полностью, оставляя грубые стебли и те, что им не нравились. Это были объедья. Лошади мне очень нравились, а конюхи использовали нас (детей) как помощников. Мы ездили их (лошадей) поить на реку, отгоняли в ночное, пастись на лугу. При этом ездили на них верхом, конечно, без седла, в лучшем случае подложив под себя фуфайку, так называли обычную телогрейку на вате. Так что я с восьми лет занимался с лошадьми. В результате воздействия лошадиного хребта кожа на копчиках у малолетних наездников была ободрана. Как правило, на копчике красовалась болячка. Мы, начитавшись книжек, подражали ковбоям. Одного только ни у кого не получалось сделать лассо и накинуть его на голову хотя бы телёнку, так как мы делали его из верёвки (не из упругого материала). Поэтому петля в полёте после броска не держалась округло. Через год мне уже поручали ездить на них, чтобы напоить в реке и раздавать лошадям сено в ясли. В качестве оплаты за этот труд мне разрешали брать объедья на корм корове, что уменьшало потребность в сене для её прокорма зимой и значительно облегчало его заготовку (меньше надо было его заготавливать).

Качество сена было очень высокое, на стеблях держались даже засохшие листики травы, а цвет его был зеленоватый. Когда я увидел качество сена, которым кормят сейчас даже породистых лошадей различные частники, содержащие их, я был неприятно удивлён. Оно было жёлто-бурого цвета, одни грубые стебли. Никаких зелёных листиков в нём не было. Такое сено в то время самая голодная кляча есть бы не стала. Так что качество питания (корма) ухудшились не только для людей.

Лошади различаются не только породой, экстерьером (телосложением), но в гораздо большей степени характером, в чём я убедился при «общении» с ними. Они имеют такое же различие в характере, как и люди: бывают трудолюбивые, ленивые, злые и т.д. Особенностью ухода за ними в Сибири было оставление длинных хвостов, чтобы можно было, обмахиваясь ими, лучше отгонять комаров. Из имевшихся в Заготживсырье пяти лошадей каждая имела свой ярко выраженный характер.

СЕНОКОС

Сено для кормления лошадей лошадей каждая организация заготовляла самостоятельно. Траву скашивали вручную косой. Её раньше (иногда и сейчас) называли литовкой. Правильно косить - это большое искусство.

В интернете на многих фотографиях с изображением косцов часто показывают не как надо, а как не надо косить. Косой нельзя размахивать. Она должна скользить пяткой (конец лезвия, где оно крепится к древку) по земле. Косец поворачивает корпус влево и дополнительно движением влево рук режет траву справа налево. При этом лезвие косы движется чуть повыше параллельно земле и срезает траву, и трава ложится ровным рядком слева от косца. Косец делает небольшой шаг вперёд, поворачивается вправо вместе с косой и снова делает поворот влево, срезая следующую порцию травы. Продвижение косы вперёд такое, чтобы только носок захватывал траву. Коса должна резать траву со скольжением, а не рубить. Лезвие косы должно быть очень остро заточенным. При косьбе люди становились друг за другом в колонну, уступом вправо. Косцов расставляли так, чтобы каждый задний не мог скосить больше и быстрее переднего, чтобы не сдерживать задних косцов, что хорошо видно из рисунка. Но в Сибири с голыми руками и непокрытой головой работать невозможно. Комары и мошки заедят. Кстати, в Сибири местными жителями раньше применялась казнь: привязать на комаря. В тайге к дереву привязывали легко одетого (или совсем раздетого) человека. От укусов насекомых он (менее, чем за сутки), сходил с ума.

Косцы (фото из открытых источников)

После этого трава должна лежать в валках и сохнуть, Чтобы она быстрее высыхала, валки переворачивали. При этом человек шел по прокосу, зацеплял граблями дальний конец валка, тянул на себя, приподнимал его и оборачивал нижней стороной вверх. Валок с просохшей травой (уже сеном) начинали с одного конца заворачивать вилами. Придвижении вдоль валка образовывался всё увеличивающийся как бы цилиндрический пучок сена, при длинном валке сена получался большая куча сена, то есть копна.

При необходимости маленькие копёшки (при коротких валках) объединяли в одну копну. Сейчас кошение, переворот травы и сгребание валков выполняют машины. Конечно, косилки, грабли и др. машины для заготовки сена существовали, и тогда, но многие организации, в том числе и Заготживсырьё, и владельцы скота выполняли все работы вручную.

Копны сена (фото из открытых источников)

Копны с свозили в одно место и и складывали в стога или скирды. Скирда До сих пор существует термин сметать стог, а выполняющая это машина так и называется стогометатель. В заготовке сена принимали участие все сотрудники организации по очереди, оставляя основную работу на несколько дней.

Траву косили на больших полянах, расположенных в тайге. Это было примерно в 20 и более км от посёлка. Составляли бригаду примерно из десяти человек, брали с собой всё необходимое, включая продукты питания, одежду и постельные принадлежности. Всё и все размещались на нескольких подводах и выезжали на время всего покоса в тайгу. Была и замена членов бригады. Меня каждое лето брали на покос на всё время. В мои обязанности (начиная с 10 лет) входило переворачивание валков, и подвоз копен к стогу, лошади тоже были на моём попечении. Для подвоза копен к стогу делали волокушу. Для этого срубали две небольшие берёзки с толщиной стволов примерно такой, как обычная оглобля телеги или саней, располагали их рядом на такое же расстояние, сзади скрепляли жёсткой поперечиной. В оглобли запрягали лошадь, при этом ветки лежали на земле, на них накладывали копну, закрепляя перекинутой через копну верёвкой. И в путь до стога. Копновоз (в данном случае я) обычно сидел верхом на лошади. У стога копну разгружали, а копновоз отправлялся за следующей. На рис. показан подъезд копновоза к стогу. Только волокушая не такая лошадь запряжена не в оглобли, а в постромки (верёвки или ремни), поэтому нет дуги, а на чём лежит сено на рис. не видно.

Копновоз привёз копну к стогу (фото из открытых источников)

Питались в основном пшенной кашицей. Все ели из одного котелка, в котором её и варили. Причём при еде надо было соблюдать ряд строгих правил.

Со мной на покосе было два интересных случая. После приезда на место расположения бригады построили большой шалаш для ночного сна. Затем начали косить траву. Траву на поляне, где расположилась бригада выкосили, потом пошли косить на другую поляну примерно около километра от этой. Но пока валок сверху не просох, его нельзя переворачивать, и я день и другой сижу на стоянке вроде без дела. А женщины начали судачить, выражать недовольство: «Вот, мол, бухгалтер отправил своего сына из дома, чтобы он ничего не делал, только питался здесь. А продуктов и так мало»! Мне это было очень неприятно слышать. На третий день те же самые разговоры с утра за завтраком. В бригаде был один парень, которому надо было по повестке явиться в военкомат. Одному по тайге ему идти было или страшно, или скучно. И он начал меня подначивать: «Что ты терпишь эти упрёки. Плюнь на них и пошли со мной домой». Я сначала не хотел уходить, но он меня уговорил, и мы ушли с покоса. Дома я объяснил родителям, почему я это сделал. На следующий же день в Парбиг примчался бригадир и начал предъявлять претензии: «Вот Ваш сын самовольно бросил всё, а мы теперь косим далеко от стана, а на стане кто-то должен находиться, там же инструменты, продукты, вещи остаются, и лошади остались без присмотра! Да к тому же надо валки уже переворачивать». Мать ему объяснила причину моего ухода. Он обещал, что этого больше не будет, и я вместе с ним вернулся на покос. Претензий мне больше не предъявляли.

Второй случай был более опасный. Бригада косит где-то на дальней поляне, я оборачиваю валки, слежу за лошадями, чтобы путы, которыми связывают внизу передние ноги лошадей, дабы они не могли быстро ходить, не свалились. А то лошади могут убежать, их же не догонишь. Смотрю лошади начали нервничать, пытаться убежать. Я сразу подумал, что где–то рядом находится медведь. А что мне делать, если он бросится на меня или лошадей? Так продолжалось около часа. Когда бригада вернулась, я всё рассказал. Мужики пошли в ближайшие заросли и обнаружили там медвежьи следы. Так что мне второй раз в жизни повезло.

Вручную косами зачастую убирали и зерновые культуры. Для этого на косу параллельно лезвию крепили платформу из прутьев (крюк), чтобы растения укладывались не в равномерный валок, а порциями (кучками). Норма выработки при кошении косой с крюком была 0,25 гектара (25 соток - один трудодень).

Коса с крюком (фото из открытых источников)

Эти кучки потом подбирали связывали в снопы, обтягивая их посредине жгутом из скрученных стеблей - перевязью (как поясом) и устанавливали на поле в суслоны. Из нескольких снопов делали как бы колонну высотой в один сноп, а сверху на неё «вверх ногами» ставили ещё один сноп. Это делали для просушки зерна в колосьях. После этого снопы собирали и складывали в скирды.

Суслоны (фото из открытых источников)

После уборки к скирдам (скирда длинный стог) подгоняли молотилку и обмолачивали всю массу. Для работы молотилки нужен был привод, от локомобиля или трактора. Такая технология применялась из-за недостатка зерноуборочных комбайнов. Она позволяла уменьшить объём выполняемых работ в единицу времени, но растягивала уборку.

К скирде ставили молотилку, снопы вилами подавали на приёмный лоток. Там стоял подавальщик, который принимал сноп, одной рукой брался за перевязь снопа. Он был перевязан поперёк жгутом из скрученных стеблей убираемой культуры. Другой рукой серпом разрезали перевязь и направляли сноп в молотилку. На первом рисунке хорошо виден привод молотилки плоским ремнём от шкива трактора. Здесь допущена одна погрешность в организации работ: не огорожен привод. Вторая фотография сделана, вероятно, уже во время ВОВ. Работают одни женщины, седи них один мужчина, вероятно, тракторист. Но работа с позиций безопасности организована лучше: привод огорожен (хотя и примитивно) досками.

Для желающих задание на знание техники. Почему (даже при большой длине привода) ремень не соскакивал со шкивов.

Обмолот снопов (фото из открытых источников)

Работали круглосуточно. Колхозам помогали шефы. В одну из ночей подавальщиком была моя мать. Освещение ночью было плохое, мать после работы в конторе была усталая и серпом вместо перевязи рубанула себя по ладони и кисти руки. После этого пальцы левой руки у неё не работали. Вот так доставался тогда хлеб насущный.

Часть1: Воспоминания о жизни нашей семьи во время ВОВ (часть 1)

КАК МЫ ЭВАКУИРОВАЛИСЬ В СИБИРЬ

Пережив оккупацию, родители успокоились, так как зимой явно проявлялось наше преимущество на фронте. Но летом 1942 года немцы развили успешное наступление. Особенно мать запсиховала, боясь попасть в оккупацию на длительное время, так как при первой оккупации стало известно, что есть люди, которые грозились выдать немцам активное участие моей матери в пропаганде Советской власти. Она действительно вела такую пропаганду и активно выступала с докладами на собраниях во время советских праздников.

Массовая эвакуация населения летом 1942 года уже не проводилась, но выручил нас дядя Павел (мамин брат). Он прислал вызов из Новосибирска, куда был эвакуирован их завод. Получив его, мы срочно стали готовиться к переезду. Вещей с собой мы не могли много взять (только то, что на себе), так как у матери на руках кроме меня была ещё и четырёхлетняя дочка. Отец с нами не поехал. Задержался по какой-то причине, вероятно, из-за необходимости распределения и продажи живности и имущества. Но в дороге надо было чем-то питаться. Здесь нас выручил несчастный случай с нашей скотиной.

Уже в начале войны при отступлении часть имущества и живности раздавали населению. Например, в Руднево колхозникам раздали колхозных лошадей (относительно коров и другой живности мне неизвестно). Через Руднево гнали своим ходом (эвакуировали) на восток стадо коров и тёлок мясной продуктивности из какого-то сельхозпредприятия. Как объяснили сопровождающие стадо сотрудники, коров закупили за границей за валюту для развития отрасли мясного скотоводства. Но копыта коров не приспособлены для дальних переходов по дорогам (по твёрдой поверхности), и они, как говорится, обезножили, не могли дальше идти, а отдыхать было нельзя ― немецкие войска подпирали. И коров этого стада под расписку о сохранности и необходимости возвращения раздали населению.

Нам досталась тёлка. А за ней надо ухаживать: кормить сеном, поить и навоз убирать. Сено матери разрешили взять из детдомовских запасов. Когда мы поселились в подвале, тётка Маня ходила к дому днём и ухаживала за ней. Но случилась неприятность: при обстреле села один снаряд разорвался около нашего дома. И когда мы пришли домой, у тёлки из бедра задней ноги торчал большой деревянный клин размером больше полена. Вероятно, при попадании снаряда от соседнего сарая разлетелись деревянные «осколки». Что было делать? Тёлку надо было сохранить и сдать. Ветеринар осмотрел её, определил, что вылечить ее невозможно, и дал нам справку с разрешением её зарезать. Часть мяса родители пережарили, почти засушили, посолили и залили коровьим внутренним салом этой же тёлки. В результате на дорогу мы были обеспечены консервами. К тому же из хлеба собственной выпечки мы насушили сухарей. Извините, что я как будто излишне много написал о тёлке, но питание — это был вопрос выживания в дороге, так как никаких буфетов и столовых на вокзалах станций тогда не было. Война ведь, и пока для нас не успешная. Железная дрога осуществляла перевозки на фронт и с фронта, а кроме того, эвакуацию заводов и заводчан.

Мы (мать, я и сестра) тронулись в путь. Несмотря на отсутствие свободного переезда на дальние расстояния, пассажирские поезда были переполнены. Так как мы ехали из Тулы, то пришлось ехать с пересадками. На какой станции была первая пересадка на другой поезд, я не помню. Многие, даже политологи после войны, удивлялись, почему в ВОВ на территории СССР не было эпидемий, этих страшных спутниц войны. Их не было из-за поддержания строгого порядка в государстве. На железнодорожном транспорте также поддерживался строгий порядок. На каждой станции было два крана: из одного можно было налить кипяток, из другого ― холодную воду. Также был санпропускник ― баня с камерой прожарки всей одежды (дезинфекцией высокой температурой) для уничтожения насекомых и микроорганизмов. Чтобы закомпостировать или купить билет на поезд дальнего следования, надо было вымыться в бане и сдать одежду на прожарку. Без справки санпропускника билет не продавали и не компостировали. В дороге мы питались в основном супом. Для его приготовления куски прожаренного мяса заливали кипятком. Вместо хлеба ― сухари.

Отдельно расскажу о пересадке в Свердловске. Свердловск запомнился тем, что там на вокзале в столовой кормили людей перловой кашей. Платили мы за это или нет ― я не помню, скорее всего, не платили. Самообслуживания тогда не было. Мы сели за стол, и официантка принесла нам по тарелке каши. Мне запомнилась просьба матери, когда официантка забирала с нашего стола пустые тарелки, принести нам по второй порции каши. «Да я вам и так сразу по две порции принесла! ― ответила она и добродушно добавила ― Ладно, сейчас принесу ещё».

На какой–то станции после Свердловска (может, в Челябинске) несколько суток не подавали пассажирский состав. Потом вдруг объявили, что сейчас отправляется на восток товарный состав из крытых пульмановских вагонов, в котором на фронт перевозили людей и лошадей. Желающие могли сесть в эти вагоны, правда там был не убран навоз. Большинство пассажиров, и мы в том числе, ринулись к этому составу. В торцах внутри вагонов по всей их ширине были двухэтажные нары, на полу ― перемешанный с сеном лежал конский навоз. Состав тронулся. Двери пассажиры не закрыли. Люди расположились на нарах. а некоторые встали в дверном проёме, опершись на брус, положенный поперёк него на уровне чуть ниже груди человека среднего роста. Я целый день простоял в таком положении, любуясь горными пейзажами Южного Урала.

На всех станциях по пути нашего следования чувствовалась война. Однако следует отметить, что железнодорожный транспорт хоть и работал с большой перегрузкой, но при этом чётко и бесперебойно осуществлял военные и гражданские перевозки. Его вклад в победу мы часто недооцениваем. Например, при наступлении на Москву осенью 1941 года из-за необходимости перевода вагонов и паровозов на более широкую, чем в Европе, колею и действий партизан и диверсионных групп немцы смогли выполнить объём перевозок, намного меньший, чем было необходимо для полного обеспечения наступающей армии, что помогло отстоять Москву. Потом они объём перевозок увеличили. Для ремонта путей на каждой станции, где была служба путейцев, хранились запасы рельс и шпал. Хорошо продумана была, как теперь говорят, логистика перевозок. Характерно то, что во время перевозок главным был машинист, и именно он определял порядок действий, а не военный чин, сопровождающий груз.

В этом заключается коренное отличие работы железнодорожного транспорта во время первой и второй мировых войн. Работу транспорта в первом случае хорошо характеризует старый анекдот. В Петрограде спрашивают на вокзале: «Поезд из Москвы прибывает по расписанию»? Ответ: «Да что вы, ведь война»! В Берлине на вокзале спрашивают: «Поезд из Гамбурга прибывает по расписанию»? Ответ: «А как же, ведь война!».

Товарный состав не довёз нас до Новосибирска. Нас высадили на какой-то пригородной станции и до вокзала мы доехали на электричке, чему я удивился. Когда мы приехали в Новосибирск, меня поразило мирное настроение города, отсутствие ощущения опасности, порядок и чистота на улицах, постройки. Особенно поразил меня оперный театр. Но он тогда ещё не работал. Во время ВОВ в нём хранились фонды различных музеев СССР. Дополнительно к этому в театре было установлено оборудование эвакуированных заводов и налажено производство гранат и миномётов. Но уже в 1942 г. государство выделило деньги для завершения его строительства, в основном внутренней отделки.

Новосибирский акад. Театр оперы и балета (Фото из открытых источников)

Совершенно не запомнилось мне, как мать устраивалась на работу.

Через некоторое время она сказала, что мы отправляемся в Колпашево. Туда надо было плыть на пароходе по Оби. Из этого плавания мне запомнилась только одна ночь, когда разразился дождь с сильным ветром, и по реке гуляли большие волны. Пароход потерял управление, его стало сильно качать на волнах и носило по реке в разные стороны всю ночь. К утру всё утихло, и мы, как говорится, без приключений доплыли до пункта назначения. Здесь мы пробыли длительное время. Отец нас догнал.

Матери дали назначение работать в организации ЗАГОТЖИВСЫРЬЁ в районном центре Парбиг, с которым регулярного транспортного сообщения не было. Поэтому нам пришлось ждать, когда баржу загрузят боеприпасами для охотников, продуктами и другими товарами. Баржу тросом соединили с буксиром, а нас разместили в надстройке, небольшом как бы домике, расположенном на палубе баржи ближе к корме. Из Оби мы свернули в её приток Чаю (на современных картах она обозначена как Икса), впадающей в Обь. Река называлась так потому, что брала начало в торфяных болотах, и вода в ней была цвета крепко заваренного чая. Потом наш караван свернул в её приток Парбиг, и через некоторое время прибыл в Парбиг. Село Парбиг представляло собой настоящую сибирскую глубинку. Но не захолустье, а районный центр Новосибирской (до 1944 г.), а затем Томской (до 1964 г.) областей со всей причитающейся инфраструктурой. До Томска― 230 км по прямой и 320 км по тогдашней дороге, и никакого регулярного сообщения. При необходимости только конный транспорт ходил по просёлочным дорогам. Каждая организация ездила на своих лошадях. Все припасы для жизнеобеспечения доставляли раз в год по реке на барже. В настоящее время железнодорожная сеть увеличилась незначительно, дорог с твёрдым покрытием построено недостаточно, а состояние просёлочных дорог после дождей, весной и осенью создаёт большие трудности в работе автотранспорта.

Просёлочная дорога в распутицу (Фото из открытых источников)

Далее в серии публикаций моих воспоминаний про ВОВ будет пост о том времени, как мы жили в Парбиге.

В книгах, посвящённых описанию жизни во время ВОВ 1941-1945 годов, описывается героическая борьба на фронте и не менее героический труд в тылу. Однако быт людей в тылу, повседневные заботы, условия проживания, обучения и уровень комфорта не получили должного освещения. Поэтому современные люди, родившиеся после войны, а особенно современная молодёжь, не представляют, как на самом деле мы жили во время войны в тылу и в оккупации. Поэтому в серии воспоминаний о жизни нашей семьи во время ВОВ я постарался описать все эти события.

Воспоминания представлены в виде коротких рассказов, описывающих жизнь нашей семьи, повседневный труд и заботы. Большое внимание уделяется изложению бытовой обстановки, описанию организации условий проживания, решению транспортных проблем, а также устройству средств передвижения (телег, саней). Без знания этих подробностей невозможно представить обстановку, в которой мы проживали, работали и учились. Я пишу воспоминания на основе своих детских впечатлений и разговоров родителей, которые мне запомнились. Рассказы расположены в хронологическом порядке. Вместе они составляют как-бы повесть, но могут читаться и каждый отдельно, так как каждая глава посвящена описанию отдельной темы.

КАК Я БЫЛ ПЕРВЫЙ РАЗ НА ГРАНИ ЖИЗНИ И СМЕРТИ

Перед войной наша семья жила в селе Руднево Тульской области. Я учился во втором классе, сестра была на четыре года моложе меня. Отец преподавал в школе математику и немецкий язык. Он был на 10 лет старше матери. Его призвали в армию после третьего курса мехмата университета. Так он оказался на первой мировой войне. Раненым он попал в плен, там заболел туберкулёзом, от которого чуть не умер уже после окончания войны. Чудом выжил благодаря рекомендациям одного врача, но окончательно вылечиться так и не смог, поэтому его не призвали в армию в 1941 году.

Мать работала бухгалтером в детдоме, который располагался в бывшей барской усадьбе, отделенной от села цепью оврагов, часть которых была превращена в пруды. Постройки усадьбы располагались вдоль оврагов: на одном краю бывшая церковь, на другом - яблоневый сад. За ним, уже при советской власти, был выстроен многоквартирный одноэтажный дом, в котором поселилась наша семья в конце 1940 года: родители, я, моя сестра и сестра отца (тётка Маня, как мы её звали). За этим домом был неглубокий овраг, заросший небольшими деревьями и кустарником, за ним - подъём несколько километров (кажется, километра три), а за ним Зуевский лес, в котором стояли наши войска. Если смотреть от дома на лес, немного правее шла в него дорога. Вдоль неё ближе к лесу располагалась деревня Кишкино. Пройти из села на территорию усадьбы к бывшей церкви можно было через овраг, а проехать в центр усадьбы надо было по плотине между двумя прудами. Общежитие детей детдома, где работала мама, было расположено в двухэтажном доме.

Общежитие было построено таким образом, что его бок (длинная стена) располагался перпендикулярно к плотине и был с неё хорошо виден.

Детдом эвакуировали уже осенью 1941 года. Для этого собрали детей и желающих эвакуироваться сотрудников и переправили в Тулу. Детей разместили в Туле на железнодорожном вокзале, так как массовых перевозок пассажиров в тех районах уже не было. Сотрудникам на вокзале места не хватило, поэтому они разместились, где могли устроиться: у знакомых в гостинице и в других местах. Мы хотели устроиться у знакомой матери, но она, будучи довольно предприимчивой женщиной, устроила в своей квартире что-то вроде дома свиданий для офицеров, поэтому нас разместить у себя не могла. И мы всей семьёй с пожитками разместились на платформе вокзала. Кстати, мы такие были не одни.

Проходят сутки, одни, вторые, а состав для эвакуации детдома не подают. Похолодало, пошли дожди. Я простудился. Родители испугались, что я и сестра серьёзно заболеем, и вернулись в Руднево, в свою квартиру, полагая, что немцы сюда не дойдут. Но родители просчитались. Танковая армия Гудериана рвалась к Туле, и какое–то её подразделение заняло Руднево. Наших войск в селе не было, и немцы заняли его без боя.

В тот день, когда немцы входили в деревню (о чём мы, конечно же, не знали), меня послали отдать пилу, которую мы брали у сторожа, жившего около общежития. Со мной пошла сестра. Когда мы отошли от дома сторожа и шли вдоль общежития, мы вдруг услышали крик сторожа: «Бегите! Потом ложитесь!» Мы, конечно, не побежали и не легли. Я повернул голову в сторону, откуда исходил крик, и увидел колонну машин, спускающихся на плотину. Впереди колонны ехали мотоциклисты, и один из них, вероятно заметив нас на фоне светлой стены здания, дал по нам очередь из пулемёта, установленного на мотоцикле. Я этого не заметил и не осознал, только услышал выстрелы и увидел, как на уровне моей головы пули щёлкают по стене, всё ближе ко мне. После их удара о стену слышен щелчок, в ней образуется выемка и из неё идёт струйка пыли.

Я абсолютно не осознал опасности, наверно, просто не успел, лишь поворачивал голову вслед за ямками, образующимися в стене. При виде этого мелькнула (до сих пор помню) только одна мысль: «Как в кино». Вот ямки совсем приблизились к моему лицу примерно на уровне чуть ниже глаз, одна совсем рядом с головой, а следующая ямка образовалась с другой стороны головы, и они стали удаляться. Всё это заняло несколько секунд, и я не успел осознать опасности. Мы спокойно пошли домой вдоль сада, а колонна сразу свернула направо и въехала в центр усадьбы. Когда я рассказал родителям, что случилось, они накричали на меня: «Ты что не понимаешь, что ты каким-то чудом остался жив? Пулемётная очередь прошла через твою голову!»

Действительно, одна пуля пролетела с одной стороны головы, а следующая - с другой. Вот так смерть первый раз в жизни обошла меня стороной.

КАК Я ЧУТЬ НЕ СТАЛ СЫНОМ ПОЛКА

из-за Гудериана и, может быть, поэтому остался в живых

Зима 1941 года была очень суровой. В центральной России морозы были более 40 градусов. Когда немцы без боя заняли Руднево и усадьбу, в доме, где мы жили, на второй день они разместили штаб. Всех жильцов дома выселили в нашу квартиру, которая состояла из небольшой прихожей и двух комнат (большой и малой). Большая комната была забита людьми, размещавшихся на имуществе, которое они прихватили с собой. В нашей маленькой комнате, бывшей спальне родителей, немцы разместили рацию. В ней расположились радисты, заверившие нас, что они порядочные люди - ничего не тронут и не возьмут.

Мы же расположились при входе в квартиру, можно сказать, на кухне, отгороженной от большой комнаты русской печью. Так как печь была очень маленькой (фактически это был проход от входной двери в большую комнату перед «лицом» русской печки), то народу там, кроме нас, не было.

Отец, воевавший ещё в первую мировую, быстро оценил обстановку и тихо сказал матери: «Стемнеет, мы Славку (меня) отправим в Зуевский лес, пусть сообщит, что в нашем доме разместился штаб какого-то крупного соединения. Дом стоит на отшибе и от деревни, и от усадьбы, так что можно накрыть его огнём из пушек или даже захватить». Мать в слезы: «Ты на смерть посылаешь ребёнка!».

- Да нет. Мы его поставим на лыжи, сверху моё нижнее белое бельё наденем. От нашего крыльца до оврага несколько метров. Часовых с этой стороны дома почему-то нет. Ему только до оврага незамеченным проскользнуть, а в нём он будет не замечен. Потом быстро доберётся до леса. В поле тоже темно, его не заметят.

- Откуда ты знаешь, что не заметят?

- А зачем они, как ты думаешь, всю ночь дома в Кишкино поджигали?

- Не знаю.

- Чтобы дорогу освещать, которая ведёт в Зуевский лес. Они и сейчас догорают.

Но тут немцы засуетились, забегали. Мы пошли в большую комнату и в окно увидели военачальника, вероятно, высокого ранга, если судить по красивой одежде и суете вокруг него. Позже мы узнали, что это был генерал Гудериан - командующий танковой армией немцев, рвавшейся к Туле (чего мы, конечно, тогда не могли знать). Немного погодя пришел немецкий офицер и приказал срочно освободить помещение. У него через отца спросили: «Сколько времени даётся на сборы? Надо же вещи какие-то собрать».

«Какое время?» - был ответ «Пусть идут в свои квартиры, быстренько собирают то, что им нужно, и выходят на улицу». А на улице сорокаградусный мороз. Собрались все жильцы дома в кучу, рассуждают, куда теперь идти. А немцы командуют, чтобы у дома не толпились. А куда податься? Тут моя мать предложила идти в детдомовское овощехранилище, которое располагалось с другой стороны яблоневого сада. Все туда и направились. Расположились там на буртах с картошкой и остаток немецкой оккупации провели в нём. Хорошо, что она продлилась несколько дней, а не лет.

В результате этого авантюрная затея отца сорвалась, а я остался жив.

До выселения всех из дома произошли два эпизода, один из которых мог стоить отцу жизни. В нашу квартиру ворвался немецкий офицер с пистолетом в руках и закричал по-русски: «Чей собака?». Показывают на нас. Он подбегает к отцу, наводит на него пистолет и толкает его к выходу. Все подумали, что он сейчас его на улице застрелит. Отец обратился к нему на немецком языке: «Что случилось, господин офицер?». Немец был удивлён тому, что к нему обратились по-немецки и немного смягчился. Он отвел пистолет от груди отца и сказал: «Ваша собака меня за ногу укусила и брюки зубами разорвала. Вот!» - и показывает рваную дырку на своих брюках.

Отец ответил, что очень сожалеет об этом, но надо принять во внимание, что собака - немецкая овчарка, поэтому очень злая, и хорошо, что не прокусила ногу. Отец знал отношение немцев ко всему немецкому. Всё немецкое каждый немец считал как бы своим, высшим достижением и оберегал. Например, во время блокады Ленинграда они не бомбили и не обстреливали драмтеатр, перед которым была установлена статуя императрицы Екатерины второй. Вот здесь это явно выявилось. Немецкий офицер совсем смягчился, когда узнал, что собака не какая-то русская шавка, а немецкая овчарка, и скомандовал, чтобы ему отремонтировали брюки, тут же их снял и бросил на руки отцу. Отец всё объяснил матери. А мать была у нас искусная рукодельница. Она заштопала брюки так, что от дыры и следа не осталось. Потом она призналась, что никогда так не старалась, зашивая эти вонючие немецкие портки.

Второй интересный эпизод. У нас в большой комнате висела политическая карта СССР. Немецкий офицер подошёл к ней и жестом подозвал отца. «Смотрите, сколько мы у вас земли завоевали!» - и он обвёл рукой на карте оккупированную территорию. Отцу стало обидно, захотелось осадить немца, но надо было это сделать так, чтобы у него не было причины воспринять это как возражение или противоречие, а воспринять как развитие его мысли и поддержку гордости. Отец поддакнул ему: «Да, много. А сколько ещё вам предстоит завоевать...». И отец обвёл рукой по карте не оккупированную территорию СССР, которая была во много раз больше завоёванной немцами. Офицер как-то странно посмотрел на него. Наверное, пытался понять, поддержали его или культурно поставили на место. Затем он быстро вышел из помещения.

КАК МЫ ЖИЛИ В ОВОЩЕХРАНИЛИЩЕ

Детдомовское овощехранилище представляло собой большой подвал, но не под полом дома, а на открытом воздухе. Современные люди, особенно молодёжь, не представляют, что это такое, поэтому кратко объясню его устройство. Его делали по аналогии с землянкой. Над выкопанной в земле траншеей глубиной около 2-х метров делали перекрытие, а сверху засыпали слоем земли для термоизоляции. Снаружи оно представлялось как насыпь. С одного из торцов делали вход. Это обычно были большие двери, потом шла лестница вниз, внизу могла быть установлена ещё одна дверь. По краям лестницы могли быть сделаны пандусы для возможности проезда колёсного транспорта (от тачки до автомобиля, в зависимости от величины хранилища) для завоза и вывоза продукции. Лестница продолжалась проходом по всей длине хранилища, а по обеим сторонам его устанавливали деревянные щиты высотой примерно 1,2 м, за которые насыпали картофель и др.

Размещение людей в овощехранилище поручили отцу, так как он знал немецкий язык, Связь с оккупантами также осуществлялась через него (а, может, он сам за это взялся). Он сначала спустился туда один, потом зашла наша семья (родители, я с сестрой и сестра отца) и заняли место почти в самом его конце. Всех остальных он разместил ближе к выходу. Все разместились на картофеле, зажгли коптилки. Что это такое, современные люди тоже не все представляют. Коптилка — это светильник. Изготовлялась она очень просто: брался любой маленький пузырёк, в пробке пробивалось отверстие. В него вставлялся фитилёк, изготовленный из ниток или тонких полосок ткани, сплетённых как девичья коса. В пузырёк наливали керосин. Если поджечь фитилёк, то он горит длительное время, только надо его периодически вытаскивать наружу. Свет от коптилки получался как от небольшой свечи.

Если посмотреть от входа, то в полумраке люди были плохо различимы. Светились яркими точками только огоньки множества коптилок, которыми были усеяны бурты картофеля. Постепенно в овощехранилище набралось много народа, намного больше, чем население одного нашего дома. Вероятно, люди решили в нём укрыться, опасаясь обстрела. Питались кто как приспособился. Многие в сухомятку и пили холодную воду из колодца, немного согретую в овощехранилище. А как её можно согреть, если температура в нём была примерно 10 градусов? По нужде, естественно, ходили на улицу. Хорошо, что в таком положении пришлось находиться всего четверо суток, так как с началом нашего контрнаступления под Москвой немцы рано утром поспешно покинули Руднево, даже не успели (или не сумели) завести при сильном морозе большинство автомобилей, стоящих у домов деревни, в которых они размещались.

Пока мы жили в овощехранилище, немцы периодически его навещали (следили что ли за нами или опасались чего-то). Жильцы подвала удивлялись этому. Но как потом нам рассказал отец, опасаться надо было не немцам, а нам, так как в этом подвале прятались три красноармейца, которых отец и обнаружил при первом посещении и осмотре этого (с натяжкой можно сказать) помещения. Только тогда мы поняли его схему размещения людей и его запрет располагаться сзади нас и ходить туда, что некоторые порывались сделать, чтобы справлять там хотя бы малую нужду. На пятые сутки утром кто-то громогласно сообщил на весь подвал, что немцы уходят. Все стали собираться его покинуть, но выходить никто не решился. Одна тётка Маня (отцова сестра) бросилась бежать в нашу квартиру, с целью не допустить, чтобы новые зимние вещи отца и матери забрали, и удержать её не было никакой возможности. Она в подвал не вернулась. Когда мы вернулись домой, то увидели широкую красную полосу крови, впитавшейся в дорожку, ведущую от нашего крыльца за сараи и туалеты, расположенные со стороны дома, обращённой к Зуевскому лесу. Пошли по этой полосе и за сараями увидели лежащую на земле мёртвую тётку Маню. Она была застрелена четырьмя выстрелами из пистолета в грудь. Вот так закончился её жизненный путь...

После этой статьи я опубликую свои ответы на самые популярные комментарии, оставленные во всех моих предыдущих постах (либо отвечу сразу в комментариях). Эти ответы характеризуют мой, как говорят сейчас, менталитет и моё отношение к различным вопросам и событиям.

Далее будет пост с продолжением воспоминаний про войну и о том времени, как нас семьёй эвакуировали в Сибирь.