— Это всё я веду к тому, что у нас в классе теперь будет новенькая, прошу вас, как говорится, отнестись к ней с теплотой и вниманием.
Затем в класс вошла она, высокая и худая, облачённая в какое-то бесформенное платье-балахон. Раскидистая шапка тёмных кучерявых волос придавала ей сходство с эдаким чёрным одуванчиком, который слегка поколебавшись, остановился под любопытным взором тридцати пар глаз. Внешне более явной непринадлежности к средней полосе России было трудно себе представить. Смуглая кожа бронзового оттенка, изящный с легкой горбинкой нос, печальные тёмные крылья бровей над карими, почти черными глазами. Она смущенно и натянуто улыбнулась и рассеянно посмотрела сквозь класс, избегая случайной встречи с чьим-то взглядом.
— Ну, так себе…. На любителя экзотики! — прокомментировал Серега Хотиненко, ход мыслей которого в последнее время крутился только вокруг одной темы.
— Мой батя сказал, что этой черноты в городе скоро как ворон станет, стаями сюда летят, — пренебрежительно сказал Витя Крутиков, чей папаша был майором в районном отделении милиции.
Раиса Петровна сделал вид, что не расслышала.
—Её зовут Джаконд…. эээ, извините, Джами…. — учительница растерянно нащупала очки на столе и уставилась в школьный журнал в поисках новой записи.
— Джа, друзья и родственники называют меня просто Джа, — перебила её новенькая негромким голосом, лишённым всякого акцента.
— Ну и замечательно, Джа. Садись за вторую парту, рядом с Оксаной Лебедевой. У нас сейчас по плану урок, а на перемене познакомимся поближе.
—Чего это?! — Лебедева недовольно повела бровью, — Со мной же Степашина сидит, просто сейчас болеет.
Не прошло и десяти секунд как Ксюха, брезгливо сморщив нос, выскочила из-за парты.
— Фу! От неё чем-то воняе…. Пахнет в общем, — она размашисто сгребла с парты свои вещи и перешла на другой ряд.
— Оксаааана…. — укоризненно протянула Раиса Петровна.
С задней парты я заметил, как голова одуванчика вжалась в хлипкие плечи.
—Можно я! — неожиданно для самого себя я поднял руку, — Можно, я сяду на второй ряд.
— Вот и любитель экзотики нашелся, — хихикнули за спиной.
Подсев к ней, я кожей ощутил теплый благодарный взгляд, затем действительно пришел запах…. Он и в самом деле показался мне весьма странным, так должно быть пахли восточные благовония, лаванда, зира, шафран или еще что-то, чему я не знал названия. Такой запах, наверное, мог бы быть в лавке магрибского колдуна или же усыпальнице Тутанхамона.
— Тема сегодняшнего урока – религиозные войны в Европе, Варфоломеевская резня и тридцатилетняя война. Откройте, пожалуйста, учебник на странице семьдесят четыре, — объявила Раиса Петровна.
Глава учебника начиналась со старинной гравюры, на которой была изображена усеянная трупами площадь средневекового города, а несколько мужчин в обтягивающих ляжки штанах и в изящных шляпах с перьями добивали шпагами и алебардами, просящих о пощаде женщин и детей. Заметив, что у соседки нет учебника, я услужливо подвинул свой на центр парты. Она лишь скользнув по нему взгляду, поспешно отвернулась. Мне показалось, что белоснежные белки её глаз подернулись влагой.
Следующим уроком была ненавидимая мною физ-ра. Физрук Талгат Абаевич, по прозвищу Шаолинь, находился явно не в лучшем расположении духа. Спрятавшиеся за отёкшими щеками узкие глазки стреляли в нас злыми искорками молний.
— Сегодня нет футбола, волейбол тоже йок! Готовимся к сдаче норматива по лазанью по канату. Пять кругов трусцой для разминки, потом растяжка и приступаем, — скомандовал он.
Как назло, в это день я не нашел чистой футболки и просто заправил в растянутые треники обычную школьную рубашку. И треники, и рубашка были мне коротки и наверняка смотрелись не лучшим образом на худой и сутулой фигуре. Пробегая мимо Шаолиня, я почувствовал, что притянул к себе его недобрый взгляд:
— Мать забыла мне футболку положить.
Шаолинь скривил противную рожу и передразнил гугнивым голосом:
—Мать положить зааабыла…. А родить не забыыыла?
Выстроив класс перед свисающим с потолка канатом, он скептически осмотрел нас.
—По моей предварительной оценке норматив по канату могут сдать два-три человека. Ладно, приступаем. Крутиков, демонстрируй!
— А чо опять я? Меня в деле все видели, все знают, на что я способен, — Витёк стряхнул с новеньких лазурных адиков невидимую пылинку, — вот пусть наши ботаны поупражняются. То есть, я хотел сказать, начнем тренировать слабые звенья коллектива.
— Тоже логично, — согласился Шаолинь. И тут же перевел взгляд с новых адиков Крутикова на меня. — Крылов, марш к канату!
—У тя получится, Дэнчик! — Крутиков подошел ко мне и одобрительно похлопал по спине, — Не забывай работать ногами, тут больше не сила, а правильная техника нужна. Он еще раз зачем-то хлопнул меня по пояснице и подтолкнул к канату. Первый метр дался мне с трудом, затем я закрепился, уверенно обхватив ногами толстый канат, и, сам не веря себе, поднялся еще метра на два, глянул вниз. Высота была не столь большая, но ребята внизу уже казались маленькими человечками. Задравши головы, они следили за мной с какими-то нехорошими гаденькими ухмылками.
Витек неожиданно подскочил к канату:
— Водрузить флаг! Всем смииирно! — дурашливо крикнул он и дёрнул за какую-то невидимую веревку.
Тут я почувствовал, что мои треники поползли вниз, обнажив застиранные семейные трусы и худосочные ягодицы. Класс разразился хохотом. Чтоб не засветить перед девчонками оголившийся член, я прижался пахом к канату и расслабил хватку. Через секунду я приземлился на пол спортзала. Жгучая боль от трения при быстром спуске тут же заставила меня скрючиться. Подтягивая одной рукой штаны, другой я старался прикрыть причинное место. Это вызвало новый приступ гогота.
— Что это за штучки-дрючки! — грозно рявкнул Шаолинь, хотя по его лицу было заметно, что он сам едва сдерживался, чтобы не заржать. — Бегом в раздевалку, намочи в холодной воде полотенце и приложи. И больше без спортивной формы ко мне не являйся.
Удаляясь, краем глаза я заметил брезгливую усмешку на губах Лебедевой. На душе стало ещё поганей, возникло чувство гораздо более неприятное, чем жгучая боль в паху. В раздевалке я подумал, что единственным красивым решением было бы зайти в зал, двоечкой уложить Крутикова, а затем, раскрутив вертушку, смачно срубить пяткой Шаолиня. Вот тогда бы я посмотрел на их рожи! Вот тогда бы они заткнулись! Подумал я… И стал, морщась от боли, переодеваться в школьные брюки, потом, сутулясь и прихрамывая, вышел из школы. Трезвый внутренний голос говорил, что следует отречься от всяческих фантазий и признать один неумолимый факт — очень уныло и безысходно быть лохом и задротом в быдляцком классе провинциальной школы на окраине города.
На трамвайной остановке я увидел знакомый одуванчик из чёрных волос. Она явно обрадовалась встрече:
—У тебя тоже освобождение от физ-ры?
— Ну да, как бы теперь тоже….
Мы вместе сели в полупустой вагон. Ей, как и мне, надо было проехать две остановки до Садовой. Семью беженцев поселили в девятиэтажном общежитии при политехническом институте.
—Пока, — сказал я, прощаясь, — наверное, завтра я не приду в школу и послезавтра тоже...
— Постой! — Джа подошла ко мне вплотную, так что меня вновь овеяло пряным восточным ароматом. — Я чувствую, что тебе очень плохо…. Скажи только одно слово — кто?
—А что это даст? – махнул я рукой.
—Крутиков? — догадалась она и, не дождавшись ответа, повторила, — Кру-ти-ков!
Я молча развернулся, чтобы она не увидела набухшие от слёз глаза, и медленно пошагал прочь.
— Как бы то ни было, знай — в школе точно есть один человек, который рад тебя видеть! — донеслось мне вслед.
Дома, на кухонном столе я обнаружил записку:
Даня, не жди меня сегодня после работы. У коллеги годовщина свадьбы, приду поздно, а, может, только завтра. Разогрей вчерашний суп из холодильника. Не забывай про уроки. Не скучай и не лентяйничай.
Ну как же «не скучай», а то ж! Я бросился в поисках мелочи прощупывать карманы материнского гардероба. В планах было насобирать на две бутылки портвейна и напиться сегодня вечером, чтобы как-то забыть о происшедшем. Хорош б ещё, чтоб на сигареты хватило, типа «Бонда» или на худой конец «Магны». На следующий день я планировал макнуть градусник в тёплый чай и сообщить матери, что у меня тридцать восемь и семь, остаться лежать с мутной гудящей башкой в кровати. Поиски в гардеробе оказались бесплодными, но в полке с косметикой я обнаружил сразу несколько купюр. План начинал переходить в действие.
В девять вечера неожиданно позвонили в дверь. На лестничной площадке стоял Крутиков. Сначала я его даже не узнал, он стоял в какой-то вовсе не типичной для него позе, плечи ссутулились, а голова поникла.
— Витя? — неуверенно сказал я, — Чего ты пришел?
Он медленно приподнял голову и посмотрел на меня печальными глазами.
— Я пришел попросить прощения, Данила. Хочу, чтобы ты не сердился на меня. Это была дурная, жестокая шутка. Я сделал тебе очень больно.
Моя давешняя злость утихла и сменилась удивлением.
— Скажи, что прощаешь, иначе не уйду! — он снова посмотрел на меня жалким взором виноватого щенка.
— Ну ладно, чего уж там, прощаю, — смущенно сказал я.
Он с облегчение вздохнул и тут же отступил в темень лестничной площадки.
— А в школу ты иди, Дэнчик. Никто из ребят не будет больше смеяться. Им самим стыдно, — крикнул он уже из темноты лестничного проема.
Произошедшее настолько поразило меня, что я даже и не выпил вина, а на следующий день вопреки всему направился в школу. Уже при входе в класс я понял, что что-то произошло. Практически никто из ребят не обратил на меня внимания. Все сидели тихо. Лишь два приглушенных голоса доносились с задних рядов. Разговаривали Витины приятели Хотиненко и Мезенцев.
— Так вот, батяня ему на пятнадцатилетие мокик японский подогнал. Сузуки или Ямаха, сейчас не помню. Витька все еще хвастался, что там спидометр до 160 км и настоящий спортивный движок на 125 кубиков, правда заглушенный, чтоб малолетки без прав могли ездить. Он заглушку убрать хотел.
—Ни фига себе! Такая штука небось дороже отцовской «шохи» стоит?
— Ты забыл, у него батяня в ментовке крупный бугор! Когда это менты за что-то сами платили. Стопудово — отжал у кого-то и сыночке подарил.
В класс зашла Раиса Петровна. По выбившимся прядям волос и размазанной вокруг глаз туши было видно, что она явно вне себя.
— Ребята, — сказала она дрогнувшим голосом, — поступило трагическое известие. Виктор Крутиков, управляя мопедом, попал в ДТП и скончался от полученных увечий. Увы, реанимационные мероприятия не помогли, сердце Вити остановилось, навсегда.
— Еще бы! Под КАМАЗ он на встречке влетел, это не лечится, – раздался с задней парты голос Хотиненко.
Освобождённый от занятий класс гурьбой вышел из школы. Мы еще какое-то время постояли вместе у крыльца, не решаясь разойтись сразу, словно печальная новость еще связывала нас какими-то невидимыми узами. Наступило неловкое молчание. Первой нарушила его Лебедева.
— Ребят, Крутикова мне, конечно, жалко. Но особых дел и отношений у нас с ним никогда не было. Лично моя жизнь продолжается. Родители уехали в Турцию за товаром. Я, как у вас принято считать, из семьи барыг. Хата пуста, есть видюшник с набором кассет, банановый ликер и кое-что еще. Мы конечно ж выпьем за «земля-ему-пухом, царствие небесное» и всё такое, ну и нормально проведем вечер. Так как хата не резиновая, то Степашина, Кузнецова и Липницкая идут на правах подруг, — тут она скользнула взглядом по мне и Джа и добавила тихим голосом себе под нос, — Вонючек нам не надо….
— А как же мы, Ксюх? Какой праздник без нас? – Хотиненко многообещающе подмигнул и приобнял за плечи своего кореша Ромку Мезенцева.
— По бутылке итальянского «Спуманте» с каждого и хорошая коробка конфет может послужить пропуском!
— Ну ты точно из семьи барыг! Ладно, мы с Ромычем ещё кое-что покрепче захватим. Надо ж Витька помянуть….
Слушая разговоры своих одноклассников, я слегка удивился, как бездушно и поверхностно они отнеслись к смерти одного из нас. Да, возможно, Витя не всем был симпатичен, а кто-то завидовал ему, но всё ж он был заметной личностью… А если умру я? Тогда, наверное, они этого даже и не заметят.
Вместе с Джа я зашагал к трамвайной остановке.
— Ты расстроен, что Оксана не пригласила тебя? — спросила она.
— Нисколечко! – соврал я.
— Ну да правильно, они ведь будут пить алкоголь и смотреть порнуху!
«А вот теперь действительно обидно!» — подумал я про себя. На самом деле у меня из головы не мог выйти вечерний визит Вити. Что это было? Игра моего воображения? В любом случае совсем не хотелось оставаться одному этим вечером. Она словно прочитала мои мысли:
— Приходи вечером в гости к нам. Мы правда живём сейчас не в самых лучших условиях. Но моим родителям будет очень приятно, если они увидят, что в этом чужом для нас городе у меня уже есть хороший школьный друг. Они очень переживают за меня. А бабку мою не слушай, она уже совсем полоумная, живет в своём мире.
— Хорошо, — сказал я, — приду.
Мне не очень-то хотелось знакомиться с какой-то семьей, но, с другой стороны, это была бы хоть какая-то компания, а сегодня вечером она мне просто необходима.
— Ты же мне друг, правда? — как-то наивно и по-детски трогательно переспросила Джа.
— Ну, конечно, — ответил я, раздумывая, чего я в самом деле ожидаю от отношений с этой странной девчонкой.
— Тогда в половину восьмого, встреча у входа в общагу?
— Замётано! — подтвердил я и направился домой. Спиной я чувствовал её взгляд, наверняка она думает сейчас что-то подобное – кто я такой для неё?
На встречу я опоздал минут на пять, Джа не было на месте. Я еще несколько минут покрутился у подъезда общаги, пока не привлек к себе внимание бдительной бабки-вахтёрши.
— Чего это ты здесь рыщешь?
— Меня в гости пригласили, семья тут у вас одной новенькой девочки из нашего класса, — тут я с удивлением подумал, что даже ни разу не слышал фамилии Джа. Жестом показал бабке большую шевелюру над головой, — вот с такими вот черными кучерявыми волосами.
— У нас тут всяких разных полно, — по виду бабки не было ясно, поняла ли она меня, — но если они новенькие и беженцы, то второй этаж налево по коридору до конца, последняя дверь. Там малометражки для семейных студентов были, а сейчас кого не попадя селят.
— Хорошо, спасибо! – я направился к лестнице.
— Да стой ты, куда! – она шустро преградила мне путь, — Сейчас в журнал посещений фамилию, имя и отчество внесем, время визита. У меня тут не забалуешь!
Длинный коридор с обвалившейся штукатуркой и желтоватым светом одинокой лампочки навеивал депрессивные чувства. Немного засомневавшись в необходимости этого визита, я все же постучал в облезлую дверь. Открыла темноглазая женщина, высокая и худая, волосы были спрятаны под косынкой. Она ничего не сказала, лишь вопросительно посмотрела на меня.
— Извините, меня новая одноклассница пригласила. Джа. Я её сосед по парте Данила.
— Здравствуй Данила, — её взгляд потеплел, а губы чуть заметно улыбнулись. — Вот тапочки, проходи.
Я переобулся в тапки и вошёл в гостиную. Тут меня встретил уже привычный запах, только в этот раз гораздо более сильный. Ноги утонули в мягком ковре, внутри царил полумрак, окна были плотно занавешены. Женщина что-то негромко сказала на незнакомом языке, и из-за стола навстречу мне поднялся мужчина лет пятидесяти с бритой налысо головой и аккуратной черной с проседью бородкой.
— Добро пожаловать Данила, я папа Джа. Мы рады познакомиться с тобой. Садись за стол, раздели с нами ужин, — в отличии от их дочери родители говорили с каким-то едва уловимым южно-абрикосовым акцентом.
— А где же сама Джа? Она разве вам не говорила, что пригласила меня?
Оба многозначительно переглянулись, затем отец неуверенно, как непривыкший ко лжи человек, сказал:
— Джа просит извинить её. У нее возникли астобъя…. аба-стоятельства….
— Пожалуйста, покушай с нами, — умоляющим тоном сказала женщина, — а то мы тут давно одни сидим.
Я согласно кивнул. Она поставила на стол большое блюдо и, приоткрыв крышку, выпустила пар.
— Это – пилав, то есть по-вашему – плов, но вовсе не такой, как у вас, – пояснила она.
В нос ударил аппетитный запах. В рассыпчатом рисе я разглядел кусочки поджаренного мяса, изюм, еще какие-то незнакомые мне сухофрукты. Глаза постепенно стали привыкать к полумраку. Напротив располагалась стояла обычная мебельная стенка, уставленная какими-то пузатыми сосудами, вазами, букетами из сушеных цветов и трав. На дальней полке я разглядел тлеющую ароматическую палочку, вставленную в лампадку из тёмного металла. К потолку струилась тонкая струйка дыма. Мне подумалось, что как-раз это и было источником столь примечательного запаха. За дымной пеленой я разглядел портрет, с него смотрела прекрасная узколицая дева с огромными глазами. Украшенный цветными камнями железный венок из кованного металла сдерживал буйство тёмных кудрей. Угол портрета был увенчан чёрной, явно траурной лентой.
— Это… — не в силах подобрать слова, я указал пальцем в его сторону.
— Это ароматическая свеча, спасает от запаха мертвечины, — неожиданно ответил скрипучий старческий голос. Тут я заметил, что в кресле в углу гостиной был кто-то ещё. Во мраке зашевелилась аморфная фигура и я разглядел укутанную в чёрные платки старуху со сморщенным и тёмным как печёная картошка лицом.
— А на портрете — Джа. Она погибла, вернее, её убили.
— Что ты такое говоришь, мама! – вскрикнула женщина гортанным голосом и всплеснула руками с растопыренными пальцами, как будто попыталась снять с головы невидимую паутину.
— Мы очень древний и малочисленный народ, — не обратив внимания на дочь, продолжила старуха, — нас осталось всего четверо, вернее трое с половиной. Джа – наша принцесса. Она уже не живая, но и не мертвая. Чтобы перейти в другой мир ей нужны семь спутников, а восьмой станет её принцем. Тогда наша бедная Джа обретёт покой в ином царствии. К нам она прийти уже не в силах, поэтому прислала тебя, как вестника между мирами. Хочет передать, что у неё все хорошо.
Я заметил, что с морщинистого лица древней старухи на меня смотрела пара очень живых и цепких тёмно-карих глаз. Не выдержав её взгляда, я отвел взгляд на блюдо с пловом. Внезапно вместо сухофрукта я рассмотрел в нем человеческий палец с траурной каёмкой грязного ногтя, а изюм превратился в мертвых мух. Тяжелый ком подкатился к горлу. Я вскочил из-за стола, схватил в прихожей свои кроссовки и, не обуваясь, выбежал в коридор. Давясь рвотой, добежал до выхода из общежития, и едва достигнув кустов у входа, выблевал содержимое желудка. Желчная кислота противно обожгла пищевод, смахнув тягучую слюну, я стыдливо оглянулся вокруг.
—Вот ведь приличный с виду паренек, и то ж, гляди, как быстро нажрался. Куда ж эта страна катится-то?! —покачивая головой, сказала вышедшая вслед за мной бабка-вахтерша.
Выбравшись на дорожку, я обессилено присел на скамейку и натянул кроссовки.
— Ну что? Получил культурный шок? Вместе с кулинарным заодно? – раздался вблизи знакомый голос.
Джа стояла рядом со мной и со снисходительной улыбкой наблюдала за моими телодвижениями.
— Ты как? В самом деле живая? — удивленно спросил я хриплым голосом и тут же заметил, как глупо прозвучал вопрос.
Более живого человека трудно было себе представить. Модные джинсы «варёнки» очень соблазнительно обтекали девичьи бёдра, а фирменная черная футболка «Boss» прекрасно гармонировала с темной шевелюрой волос, волнительно приподнимаясь над неровностями девичьей груди. Помимо такого модного «прикида», в ней поменялось что-то ещё, она была совсем не такой Джа, как в школе.
— Поняяятно, — задумчиво протянула она, — Познакомился с моей бабкой? Так, я тебе говорила, она старый человек, уже вокруг себя шайтанов и джинов видит…. Я с ней поссорилась из-за ношения штанов, вот она меня сразу в царство мертвых определила. У нас так… По пустякам не размениваемся.
Точно! Меня поразило простое открытие — у неё были весёлые глаза и вполне раскованный шутливый тон. Всё это разом ломало мои первичные впечатления о зачуханной девочке-беженке с тяжелой душевной травмой.
— Ну что молчишь? Я угадала? Бабка сказала, что я того? Все еще не веришь мне? На! Можешь потрогать! — Джа протянула мне руку.
Я машинально взял её кисть и погладил по тыльной стороне запястья. Смуглая кожа была бархатиста и упруга, чуть надавив, я ощутил ритмичные волны пульса.
— Ну что? Пациент скорее жив, чем мёртв?
Её лицо оказалось ко мне так близко, как никогда до этого. Краем глаза я отметил влажные алые губы, стройный ряд белых зубов, озорную ямочку на щеке и шальной огонёк в тёмных зрачках. Теперь она показалась мне чертовски привлекательной и весьма необычной девицей. По сравнению с другими школьными красотками Джа была гораздо более тонкой и изящной, как редкая антикварная брошка на фоне дешёвой блестящей бижутерии.
— Ты язык проглотил? Ну не получились наши семейные посиделки, ничего не поделаешь! Какие будут альтернативные предложения? Вечер только начинается! – словно желая разбудить меня, она похлопала меня по плечу.
— Ой, извини, — я встряхнул головой в попытке избавиться от недавних переживаний, — просто все как-то неожиданно произошло. Надеюсь, твои родители не подумают обо мне ничего дурного.
— Да, не парься! Они теперь думают приблизительно то же самое!
Тут ко мне пришла простая и гениальная идея.
— Тогда, может, пойдем ко мне? Дома никого нет, есть две почти целые бутылки портвейна, балкон, магнитофон и сигареты?
Она радостно хлопнула в ладоши.
—Клёво! Айда! А что ты слушаешь?