В те годы я вообще мало думал. Полезные мысли ни разу не пришли в мою ветреную голову. Как и многие молодые люди, я ещё верил в абсолютную свободу, то есть, волю. А на предостережения взрослых людей с высоты их жизненного опыта, я откровенно плевал с высокой колокольни. Я не верил этим тоскливым, грузным, некрасивым людям и не понимал того, что мне не всю жизнь будет 15-ть лет, я об этом не задумывался и презирал взрослых. «Отстой!» Как одеваются, как выглядят, что слушают, что смотрят… сериалы какие-то тупые да ток-шоу…
Жил я с родителями, двумя старшими сёстрами, пока те не вышли замуж, дедушкой и бабушкой, пока те не умерли. Поначалу тесновато было. Застеклили лоджию, и сделали из неё четвёртую комнату, где обосновался отец со своим компьютером, кухня была большая, поэтому и там отгородили угол для жизни. Я любил спать на антресолях, чтобы не постоянно находиться в комнате с бабушкой и дедушкой, а иметь хоть какое-то личное пространство, где слушал кассетный магнитофон и радио через наушники. У нас в квартире стоял черно-белый телевизор, и меня он не интересовал совершенно, так как его смотрели взрослые. А смотрели они те передачи, что давали им отдых от суровой действительности. Точнее, они под это дело засыпали, так как очень сильно уставали.
В те годы показывали длиннющие австралийские, мексиканские и американские телесериалы. Чуть ли не десять лет шла эта жуткая Санта-Барбара, а кроме неё, молодые и старые женщины смотрели всякие «Дикая Роза», «Простушка Мария» и прочий кал. Они уходили в эти сериалы, и воспринимали героев мыла, как своих родственников. По телевизору кроме мыльных опер и ток-шоу «Тема» и «Про это», показывали такое!.. Например, в новостных передачах и 600 секунд с Невзоровым постоянно можно было видеть разорванных на куски людей после взрыва, трупы изнасилованных, изуродованных женщин, половые органы во всех видах, в том числе и отдельно от людей. И никаких заштриховок! Всё было показано, причём, камера смаковала увиденное, долго-долго показывая зрителям лицо без глаза или без носа, человека без ног или рук, простреленный юношеский зад, например. Такая попка с дырочкой… и долго-долго. И на весь экран. Роман Трахтенберг, например, совершал половой акт прямо на экране телевизора. Голые люди в эфире – обычное дело. А сиськи-то! О! Сиськи были повсюду. Ночами показывали эротику, стриптизы всякие… 1990-е – время сисек. Народ заговорил о сексе. На работе и на отдыхе эта тема доминировала. Принято было вываливать на свет Божий свою и чужую подноготную. Люди занимались любовью на лавочках в парке, на галёрках кинозалов, в метро, в лифтах, остановив кабину между этажами, и вообще везде, где только было возможно, а потом рассказывали друг другу и во всеуслышание об этих своих подвигах во всех, самых грязных подробностях.
Гомосексуалисты вышли из подполья, стали заметны и «фестивалили» по улицам во всей красе, но только в центре города, на окраинах же это было опасно, так как там гопники их били.
До нас, наконец-таки, докатилась сексуальная революция из Европы, не прошло и тридцати лет. Появилось относительно приличное обозначение полового сношения – «трахаться», позже – «чпокаться», а ещё позднее – мой «любимый» глагол: «перепихнуться», а существительное – «перепихон». Это слово самое ёмкое, но пришло позже, а тогда, в 1990-е годы, люди именно «трахались», что обозначало тогдашние взаимоотношения между ними. Бильярдные шары стукнулись друг о друга: «трах!» и раскатились каждый в свою сторону. Свободная любовь! До этого слова: «близость», «соитие», «половое сношение», «половой контакт или акт» и прочее не звучали так часто и, тем более, с экранов. Шедевр лексики милицейских протоколов (об изнасилованиях, правда), но это не главное, а звучит-то как! «Насильственные действия сексуального характера»! Это просто потрясающе! Омрачали эту свободу сексуальных отношений незапланированная беременность, венерические заболевания, особенно, если это сифилис, а также, ВПЧ (вирус папилломы человека), гепатит, туберкулёз, СПИД, педикулёз, какая-нибудь чесотка или всякие паразиты, передающиеся половым путём.
Молодёжь на улицах и в общественных местах стала хамить старшим и тем, кто слабее их, например, девушкам. В середине 90-х хлынул в общественные места мат, и стали материть людей трёхэтажным чуть ли не все, так как это начало выходить на публику (раньше-то в общественных местах не часто можно было услышать нецензурную брань), но в кругу моих товарищей неконтролируемого мата пока что не было - ещё оставались интеллигентные ребята, которые матом не разговаривали, тем более, вслух и при девушках. А тут вдруг даже по телевизору это стало возможно услышать и не раз. А «приличные» по тем меркам, слова, например, «блин», «говно», «жопа», «охренеть» и «насрать» - очень часто, по поводу и без повода. А теперь уже матом разговаривают дети в детском саду. Причём, и девочки из приличных семей тоже. Впрочем, и приличных-то семей практически не осталось. Интеллигенция-то вымирает катастрофически. Интеллигенты сейчас не моложе пятидесяти и выше – лет 80-т, 90-то или 100-то, если доживают, конечно. Я, кстати, столетних видел и не раз. Это, в основном, люди творческие, особенно художники, члены МСХ. Там 90-то лет – вообще не возраст. Если художнику лет 50-т, то он в союзе ещё считается молодым.
Впрочем, я отвлёкся от воспоминаний из моей юности. На улицах творился полный беспредел. Старших уважать перестали совсем - стали курить им в лицо, ни во что их не ставить, презирая за бессилие, за бедность, возрастную некрасивость, бедную, немодную одежду. Или наоборот, старые или просто некрасивые люди, в свою очередь, норовили оскорбить молодых или, хорошо выглядящих, зрелых людей, чья красота или богатая одежда вызывала зависть и злобу. Слова «проститутка» и её заменители матом в адрес приличной девушки слышать можно было часто. Парни распоясались окончательно. Насиловали, грабили и убивали. Хулиганство на улицах стало нормой. Тормозов не стало ни у кого и нигде. Чего только не вытворяли!.. Зачастую малолетние гопники совершали чудовищно жестокие поступки. Например, они жгли голубей, кошкам глаза выкалывали, сволочи. Издевались эти подонки над животными по-всякому.
После этого уличные кошки эволюционировали. Современные кошки стали бояться людей, а раньше, при СССР, они ещё доверчиво подходили и разрешали себя погладить, почесать за ушком… Теперь даже при виде маленького ребёнка удирают.
Мы-то, конечно, на такую жестокость способны не были, хотя и нас тоже нельзя было назвать белыми и пушистыми паиньками. Мы были шалунами и оболтусами. Что уж скрывать. В одной из серий Ералаша про электричку и звук «с-с-с-с!» - это про нас. Это мы так людей разыгрывали. Издавали такой, вот, характерный звук, и народ начинал бежать, думая, что это их поезд отправляется. И это ещё не все наши шуточки. Мы любили музыку слушать такую, про которую взрослые говорили: «Это не музыка!» И я говорил: «Пацаны! Врубайте «немузыку»!» В нашей компании я слушал, в основном, Queen, Deep Purple, «Nautilus Pompilius», Гребенщикова, которого мы звали Боб, Шевчука, Паперного. Выпивали немножко. Любили пить Бадаевское пиво из бочки, в розлив.
На всю эту гульню мы добывали деньги, играя на гитарах, губных гармошках и дудочках в электричках и «прокатывали телеги» (рассказывая какую-нибудь историю, выпрашивали у прохожих деньги). Хороший пример «прокатывания телеги» - интеллигентного вида паренёк на велосипеде в фильме «Из жизни отдыхающих», который рассказывал всем приезжим в этот санаторий о том, что он не может уехать, и ему нужны деньги на билет. Как будто бы с нас срисован. Думаете, я такой бессовестный? Нет. Теперь мне очень стыдно за все эти художества. Дураком был.
Впрочем, наши телеги были невинной шалостью по сравнению с тем, чем занимались, повылезшие изо всех щелей всякие мошенники на доверии. Образовались разнообразные «лохотроны»: жулики-напёрсточники, лже-лотереи, финансовые пирамиды… массово активизировались продавцы-гипнотизёры (начинает разговор с, якобы, «подарка», а потом за это всё платишь втридорога). Они и раньше-то встречались, например, карточные шулера в поездах, но их было меньше, и они ещё не настолько обнаглели.
Несмотря на сексуальную революцию, почти 10 лет у нас – демографическая яма. Сейчас, в 20-х годах, 27-37-летних мало. Активно размножались, похоже, в основном, только православные, церковные семьи. Но таких было не так уж и много, хотя в те годы был небывалый духовный подъём именно среди молодёжи.
Народ так и ломанулся во всякую мистику и хорошо, если не попадали в секты и прочие мракобесия. С экрана с украинским акцентом считала, почему-то, не по порядку, говорящая голова Анатолия Кашпировского, Алан Чумак «заряжал» чем-то воду, которую люди ставили перед телевизором. Появились секты: «Аум Сенрикё» (слепой японец, отравивший газом много народу в токийском метро), «Богородичный центр», «Трансцедентальная медитация» (сайентологи), «Церковь Муна», «Белые братья», кришнаиты, Ошо, кажется, (ну, индиец этот, такой старик красивый, но хитрожопый, который на ролс ройсах разъезжал), а также, терапевтическая секта «Гербалайф» (или «Хербалайф») и прочее – имя им легион!
Хорошо, что много молодёжи хлынуло именно в православные церкви. РПЦ крупно повезло в том, что с 80-х мода на хождение в церкви среди интеллигенции (тяга к запретному) ещё не закончилась, а громкое убийство отца Александра Меня сделало своё дело для того, чтобы привлечь в храмы многих людей. И вот, уже второе и третье поколение неофитов устремилось в сельские (как правило) церквушки, где поп-лидер, из тех, кому слава о. Александра Меня покоя не давала, устраивал из своего прихода, так называемые «общину» или «братство». Всё это можно очень зло критиковать, над этим можно издеваться и смеяться, однако, с точки зрения объективности надо сказать, что «попы» 90-х были настоящими героями, так как они восстанавливали храмы из руин во всяких деревнях, сидя при этом на картошке да хлебе. «Попы» эти, бородатые-патлатые, спасли колоссальное количество молодых людей! Смело выступили против, так называемой, «сексуальной революции», рискуя быть сметёнными толпой взбесившихся на этой почве граждан после 70-тилетнего ханжества (всяческие запреты на информацию, отсутствия нормальной контрацепции), сломавшего столько жизней и разбившего множество семей. Этот вопрос был тогда очень даже животрепещущим. Однако, беспорядочный секс не безопасен, как уже было сказано выше, и не так уж полезен, как принято считать.
Они, эти, так часто ругаемые, а, точнее, оклеветанные, «попы» в Москве тогда создали несколько средних и высших богословских учебных заведений. Многим молодым людям дали высшее образование бесплатно, открыв два богословских института, один из коих стал потом университетом. Его основали в 1992-м году на базе катехизаторских курсов и на протяжении лет десяти его переименовывали, пока, наконец, не назвали университетом. Причём, совершенно справедливо, так как в этом Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете поистине «сарбонистый» размах. Там готовят чтецов, певцов, регентов, педагогов, филологов, журналистов, богословов, священников, дьяконов, злато-швей и не только. Ещё – художников. Причём, разных, например, книжных графиков, станковых и монументальных живописцев, мозаичистов, иконописцев и, помимо церковных, ещё и светских художников, а также, архитекторов и реставраторов. Вуз развивается, улучшаясь год от года. И в, так отчаянно ругаемых, 1990-х годах этот институт был целиком бесплатный, и туда поступали, например, художники, которые из-за больших конкурсов и отсутствия блата не могли попасть в другие профильные вузы. Здесь же никакой системы блата на творческих отделениях не было. И туда брали не за взятку, и даже не за «постепенную» взятку под видом безобразно дорогих занятий с преподавателями оттуда! Всё по чесноку. Туда брали людей, что называется, «с улицы». Платного отделения там ещё не было, да и кормили студентов бесплатно, причём, на убой. Пшённая каша с маслом была там очень вкусна. Я однажды попробовал. Пришёл туда с другом, который там учился, и меня тоже любезно покормили. У меня там несколько знакомых, старше меня лет на десять-пятнадцать училось, бывшие хиппи конца 80-х (чаще всего), рокеры и прочие неформалы («нефоры», как сейчас говорят). Успели встать на правильную дорожку. Что ж, респект. Не то, что я.
Я в те годы зажигал вместе со своими такими же безбашенными друзьями. Да только, вот, им-то потом удалось стать успешными, серьёзными людьми, а у меня ни связей, ни способностей… Я и остался в дураках. Причём, я не мог не видеть и не понимать того, что выбрал не правильный путь, который вёл меня в тупик, но так не хотелось «напрягаться». Трудиться было неохота, хотелось бесконечного праздника от жизни… И ещё, меня увлекали неожиданные перемены в жизни моей и людей вообще, потому что в те годы резко изменилось всё. От денег до одежды!
Народ на улицах и в общественных местах стал постепенно раздеваться, чуть ли не догола - на работу стали приходить в шортах, топиках на голое тело и… резиновых «вьетнамках»! При СССР такого, вот, человека с бритой головой, выгуливающим собаку на улице, в штанах до колен и майке безо всяких рукавов, тут же замели бы в психушку. При СССР появиться с голыми ногами в городе, особенно мужчинам, было рискованно. Менты могли прицепиться. Допускались светлые брюки и сандалии (на носки), да белая рубашка с коротким рукавом до локтя.
Когда же было не жарко, то по улицам 1990-х, обычно, ходили мужчины в тренировочных костюмах, коротких чёрных курточках, с бритыми затылками, цепочками на волосатой груди и в высоких, выше щиколотки белых кроссовках, а иногда можно было видеть мужиков в каких-то, чуть ли не домашних шлёпанцах, надетых на носки. При этом многие из них не только грызли семечки, но ещё и перебирали чётки (!). Женщины ходили в длинных шубах из норки, чернобурки и шиншиллы, которые с них срывали, ещё и вырвав из ушей серьги, уличные грабители. Хорошо, если голову не проломят!..
Тогда в Москву так и хлынули, так называемые, гастарбайтеры. На стройках и в ремонтных бригадах работали, в основном, молдаване да таджики, а также, белорусы и украинцы. Кавказцы-мусульмане, в основном, азербайджанцы - торговали, к чему у них явный талант, и вели себя они, мягко говоря, плохо. Женщин наших оскорбляли. Могли толкнуть и обругать. Наши парни избивали их смертным боем, пока, наконец, не «успокоили». К тому же, их стали вышвыривать из страны, поэтому те, кто смог остаться, изрядно попритухли и уже так не борзели. Эти торговцы с уважением относились к старикам и даже дарили им лежалые, чуть подгнившие мандарины, персики и др., но у них совершенно хамское отношение к женщинам. Я в 1989-м был ребёнком и ещё не знал о, так называемом, «Армяно-азербайджанском конфликте», и о том, как эти азербайджанцы зверствовали над армянами. Я узнал об этом гораздо позже, был в шоке и даже не могу сейчас выговорить (даже страшно об этом написать) о том, как эти нелюди по-садистски поступали с армянскими женщинами и детьми.
Вообще, если изучать историю, то на протяжении всего существования человечества чудовищная жестокость была в разное время в разных странах. Людей сжигали, зверски казнили пытали, мучили и уродовали во всех странах, а не только в Западной Европе или на Востоке. У нас тоже, и не только при Иване Грозном, Петре Великом, большевиках и Сталине. Древние русичи, ещё язычники, вытворяли с женщинами и младенцами такое!.. Это, похоже, переплюнет и азербайджанцев этих, по крайне мере не менее жесть. В 1990-х в России тоже творился беспредел. Например, людей пытали электрическим утюгом до тех пор, пока не отбирали у него все его припрятанные деньги и драгоценности.
В деревнях, например, при СССР двери запирать было не принято. Люди запирали дома только тогда, когда уезжали надолго. А в конце 80-х-1990-х началось такое! Бандиты залезали в дома и пытали стариков, до тех пор, пока те не отдавали им все свои гробовые деньги и заначки на чёрный день. Теперь уже никто не оставляет калитки и двери домов открытыми…
Кроме того, войны были в Приднестровье, Чечне, Сербии… В Москву отовсюду так и хлынули беженцы. Например, у нас какое-то время жила беженка-армянка, Сона Нерсесян из Баку. Она играла на флейте пикало в оркестре, и моя мама умудрилась найти ей ещё и работу. Были связи. Нас ещё и оштрафовали из-за неё. Родители должны были её как-то обозначить, зарегистрировать, что ли, а они об этом ничего не знали. Дело в том, что дом у нас был от Моспроекта, так как мой дедушка был довольно-таки успешным архитектором. Он строил всякие дома культуры, гостиницы, стадионы, концертные залы, дворцы правительства в Биробиджане, Каракалпакии, а заграницей – в Сингапуре и где-то в Сомали (это в Африке, если кто не знает), хотя что там можно строить…
Так вот. У нас в подъезде сидел не просто консьерж, но и была такая должность, как комендант. Это была строгая пожилая женщина, которой до всего было дело. И она создала нам массу проблем. У одной из моих старших сестёр, Лары, был иногородний сожитель. Он какое-то время жил с нами. Неприятный был мужик. Мы его еле терпели ради счастья Ларисы. Комендантша его заметила и подняла бучу, дескать, «Почему у вас жилец без прописки?!» и буквально вынудила их расписаться в загсе. В результате, когда они вздумали разводиться, родители оставили в судах всё своё здоровье. Этот подонок задумал отсудить у нас часть квартиры. Хорошо, что удалось этот суд выиграть! Но что нам это стоило!
И вот эта самая комендантша и натравила на нас ментов, когда у нас поселилась эта несчастная Сона. Как-то потом её устроили, и она исчезла из нашей жизни.
Да и не только беженцы. Если при СССР в Москву можно было приехать только по лимиту, то при Ельцине отовсюду так и повалили, в основном, девушки с Украины, Кавказа, из Молдавии, Белоруссии, Средней Азии, даже из Китая, российских провинциальных городков, деревень «покорять» столицу. Заканчивалось это тем, что на улицах стояли проститутки всех расцветок и типажей. Под фонарями, обычно стояли негритянки, так как в темноте их не было видно.
На улицах города бывали перестрелки и драки бейсбольными битами. Лежащие на земле трупы я видывал не раз и не два, не считая несчастной девочки, которую переехал трамвай. Гибли не только от выстрелов. Просто, могло сердце у человека не выдержать всего этого. Грязные больницы того времени были нищенскими, в коридорах было темно, и всё заставлено койками, на которых стонали люди. И долго в больницах не держали. Быстро выписывали и отправляли домой. А дома человек умирал. Или прямо на улице. Один из этих трупов был старик. На его груди лежала вставная челюсть, вокруг него ползали работники скорой помощи, а за этой сценой толпясь, наблюдали любопытные. Другой был дворником, дядей Мишей, которого, почему-то, застрелили. Третий был тощим мужиком средних лет. Лицо у него было грязно-зелёного цвета, зубы оскалены, глаза открыты. На кистях его рук выступили трупные пятна. Его моя приятельница нашла в лесу, когда мы приехали к ней на дачу и пошли в лес за грибами, и мы потом долго над ней подтрунивали: «Ну как, за грибочками ходила? Что ещё нашла?», другой приятель нашёл убитую девицу, почти голую, так как её не только обчистили, но и раздели. Верхнюю одежду сняли, обувь, золото, конечно…
После восьмого класса (тогда ещё учились 10-ть лет) я пошёл попытать счастье в техникум. Поступить мне, как это ни странно, удалось с первого же раза. Редкое везение. Учиться мне там было не очень интересно, трудновато, неохота, и так же, как и в школе, я был на вылете. В конце концов, мои родители, доселе смотревшие на все мои художества сквозь пальцы, не выдержали. Ругаясь, как гопники (научились на новой работе), надавав мне подзатыльников да пинков под зад, они наняли-таки репетитора. Меня скрючило от омерзения, так как я ждал, что придёт тоскливая тётка в очках или такой же мужик, с кислым запахом изо рта, грязными волосами, угрями на носу и перхотью на плечах, как и все наши голодные и, поэтому злющие, как собаки, учителя. Но…
Вошёл симпатичный юноша, лет двадцати на вид. Мы сразу подружились, и мне понравилось общаться и заниматься с ним. Мы с ним много разговаривали, обо всём, о жизни, о будущем… Таким образом, учёба в техникуме, который вскоре переименовали в «колледж», пошла гораздо лучше. Профессию по специальности получить удалось, но не сразу. Я устроился на интересную работу спустя несколько лет, окончив институт. До этого же пришлось в 19-ть лет сначала не долго поработать санитаром в психиатрической больнице, затем я скакал с одного места на другое и подолгу не работал. Впрочем, этот факт меня не особо огорчил, и серьёзнее не сделал. Я продолжил весёлую жизнь. Позже я стал работать сначала в ресторане быстрого питания. И после этого моего опыта, зайти посидеть в кафе, чайную, кофейню или ресторан меня никто не заставит. Затем я устроился на работу в пекарню, где проработал довольно-таки долго, после чего у меня отпала охота есть любую выпечку. Впрочем, не стану забегать вперёд.
Вёл я себя так, как будто бы мне осталось жить совсем чуть-чуть. Я считал, что жизнь заканчивается лет в тридцать, а дальше жить не стоит. Ничего интересного впереди нет, а те, кто с собой не кончает, а остаются жить – «долбоёбы конкретные». «Какой может быть интерес к жизни, когда ты старый и некрасивый…» - так мы, парни и девчата, тогда рассуждали.
И вот, не заметив того, как, я сам стал таким, вот, «долбоёбом», и теперь вспоминаю эти годы с теплотой и ностальгией по лучшему времени, по своей весёлой юности. Однако, той свободы, о которой мечтали мои родители, я так и не дождался. Напротив, меня запрягли, хлестнули кнутом, и я побежал, таща на себе тяжёлый груз. А останавливаться-то нельзя, потому что у меня… семья.
Я ещё тогда, в середине 1990-х, стал замечать то, что темп жизни людей стал резко убыстряться. И вконец ускорился он уже в наше время. Если стабильность эпохи застоя никого не торопила (во всяком случае, тех, кто не был замужней женщиной и спокойно жил на зарплату, на которую вполне можно было прожить, хоть и скромно), то в 90-е годы люди вдруг закопошились, забегали как сурикаты, да так, до сих пор, и носятся. Страшно смотреть на эту сумасшедшую беготню! Всё происходит с такой скоростью, что у меня мелькает в глазах и стоит свист в ушах. Люди перемещаются по улицам города и метро, одеваются в театральном гардеробе, например, в таком бешеном темпе, как будто над ними стоит кто-то с секундомером, и они соревнуются на время! Человек, делающий что-нибудь медленно или идущий прогулочным шагом, сразу привлекает к себе внимание, и даже подозрения. У меня однажды спросили: «Вам что, плохо? Суставы или с сердцем что? Помочь Вам? Почему идёте так медленно?»
«Хочешь жить – умей вертеться!» - поговорка эта старая, но более применима она стала с 1990-х годов и по сейчас. Если не родился ты гением, в рубашке да с золотой ложкой во рту, то, будь добр, вкалывай, как каторжный за 25000 рублей в месяц! Да ещё по 12 часов в сутки, и с субботой! Если ты не блатной, и тебе предлагают больше, то это значит то, что тебя хотят облапошить. Это мошенники, которые разведут вас на большую сумму денег. Либо за обучение будешь платить, либо за спецодежду, фотосессию или сырьё да расходные материалы. 100% - работы ты не получишь, а останешься без последних денег. Я так однажды и влип. В Кузьминках была «иконописная школа», где помимо иконописи учили народным промыслам. Научиться на этих курсах было совершенно невозможно. За 400 рублей в месяц люди там занимались, да так обещанной работы и не получали. Дескать, «ещё недостаточно навыков у тебя, чтобы работать!». Ты, как дурашлёп, ходишь и ходишь туда, платишь и платишь, а они этими курсами живут, а продают только свои поделки и на хрен им выращивать себе конкурентов! Я тогда подумал: Что же это такое? Почему никак не можем научиться?!» Решил проверить. Поехал на фабрику, купил там не дёшево настоящую, фабричной работы, хлебную доску, расписанную под Городец, с автографом мастера и выдал за свою, чтобы продать у них. Проверить их захотел. Так они её в пух и прах разнесли. То им не нравится, это… за словом в карман не полезли. Я тогда ушёл, а доску «забыл». Прихожу на следующий день в их палатку на ВДНХ, где они торгуют. Вижу – стоит эта доска в 1000 рублей оценённая.
Вот за такую свободу наши папы и дедушки 19-го августа 1991-го года выходили на баррикады. Я ещё не понимал того, что такая жизнь, которая началась после 1991-го года, не дала нам той свободы, которую мы ожидали. Напротив, она тоже, в какой-то степени, лишила молодых людей, которым остро хочется от жизни праздника, например, полноценного отдыха - читать книги, заниматься физкультурой, ходить в кино, театры вечерами, ездить за город в выходные, ходить в походы, заниматься любимым делом, наукой, творчеством, да и просто, спокойно посидеть, чтобы подумать! Они работают и учатся одновременно. Где там досуг! Позакрывали художественные комбинаты, изостудии при ЖЭКах, журналы, издательства, научно-исследовательские институты, разорились многие киностудии, театры, закрылось много предприятий. Было дело, когда не выплачивали людям жалование, много народу потеряли заработок по своей специальности, ради которой шесть лет учились в институте, затем – в аспирантуре, писали диссертации... Литераторов не печатают теперь не из-за их антисоветских убеждений, а из-за денег. Потому что печатать стали то, что хорошо продаётся. Раньше - порнуху всякую, «розовые романы» для домохозяек, детективы с погонями, драками и стрельбой для мужиков, а теперь вообще бумажные книги обесценились, их читать не хотят, и они мало, кому стали нужны. В наш век другое отношение к вещам. К картинам и книгам – в частности. Это теперь - пылесборники и для большинства - совершенно бесполезные предметы, захламляющие жилище. Да и вообще, люди не тратят на это деньги, так как вещизм советских людей отошёл в далёкое прошлое. Современные люди перестали любить вещи. Давно уже канули в лету те времена, когда литераторы могли быть очень обеспеченными людьми. Теперь совсем не так. Мне не раз приходилось слышать такие слова: «Писатель (поэт, художник) – это не профессия!» Теперь, если ты литератор или художник, то без дополнительной профессии, которая будет давать тебе заработок, ты просто не проживёшь. Художники многие ушли в дизайн или преподают, литераторы сочиняют слоганы для рекламы, тексты песен, если повезёт, многие переводят (хотя и с этим сейчас не всё гладко), тоже преподают, занимаются журналистикой, а творчество в чистом виде стало никому не нужным делом, и оплачивать его никто не собирается, либо печатайтесь за свой счёт, если деньги есть, конечно. Впрочем, всё это случилось уже в наше время, а в 1990-х, начале 2000-х и до нашего времени ещё художники как-то выплывали. 1990-е ударили, в основном, по литераторам, инженерам, учёным, врачам и учителям... В лучшем положении были музыканты, эстрадные и цирковые артисты, так как площадок для них тогда стало в избытке. Фильмы же тогда почти не снимали, кроме тупых комедий, неумелой эротики, сериалов типа Клубнички и развлекательных программ. Театры многие, чтобы выжить, снисходили до непритязательного вкуса масс. На сцене показывали обнажёнку, и со сцены слышался мат. Многие актёры, не пожелавшие сниматься в бездарных коммерческих фильмах, или просто ставшие невостребованными, бедствовали, как и прочие интеллигентные люди, оказавшиеся не у дел, спивались или зарабатывали частным извозом да уборками в домах, так называемых, «новых русских», то есть, появившихся тогда, первых богачей. Бедняги массово подались, кто куда. Кто-то уехал из страны играть в американских фильмах русских злодеев, а большинство из них пополнило армию дворников, уборщиков, мусорщиков, рабочих, кладовщиков, официантов, шофёров, почтальонов, слесарей и прочего пролетариата. Кто-то в деревню уехал, где им удалось успешно заняться фермерством, несмотря на то, что их местная алкашня из зависти время от времени, поджигала. Многие учёные эмигрировали. Пресловутая «утечка мозгов». Они думают там найти эту, свою вожделенную свободу! Нашли, где искать! Уж там-то её отродясь не было. Да и все проблемы остались теми же, да только они ещё и на другом языке!
Интеллигенция-то, впрочем, занимает небольшой процент населения, а советская номенклатурная верхушка – тем более. А, можно подумать, будто простые люди не пострадали! Особенно в провинции. В Москве было ещё сносно жить, а на периферии-то!.. Какая там свобода, когда есть людям было нечего. Девица шла на трассу в «плечевые», чтоб кормить семью, не просыхающего отца, уволенного, когда его завод закрылся, больную мать, младших братьев и сестёр… В регионах, где был голод, матери сначала вешали своих детей, а после вешались сами. Я, по крайней мере, один такой случай знаю, и знаю то, что он такой не один.
