Луна
Тема нашего сегодняшнего разговора - Луна и некоторые деревенские суеверия, с ней связанные. Или не просто суеверия? Об этом расскажет Nelke.
Автор: Nelke. Мой перевод, вычитка: Sanyendis.
Забавно осознавать, что сказки, которые я слушала в детстве, возвращаются ко мне сейчас, когда я уже много лет живу в этой безликой стране, так далеко от мира, в котором выросла. В такие дни я вспоминаю идущий из очага дым, шершавые ступеньки деревянной лестницы под пятками и завывание ветра за окном в конце декабря.
Я вспоминаю суеверные советы, которые родственники, соседи и друзья семьи давали мне во множестве: не ходи за плывущими вдалеке огоньками; слушайся родителей, а то за тобой придут камуньяс; не мой голову во время менструации и не делай майонез, иначе станешь бесплодной; не поминай без нужды гоблинов и фей, чтоб не привлекать их внимание…
Стариковские бредни, скажете вы. Просто нелепые выдумки, которыми пугают маленьких девочек? Советы, передававшиеся из поколения в поколение? Или же просто болтовня людей, скучавших у ночного очага? Но во многих из них важная роль отводилась луне. Если долго смотреть на луну – ослепнешь. Или сойдёшь с ума (слово «безумие» казалось мне, маленькой девочке, загадочным и страшноватым).
Но по-настоящему напугать меня удалось только старой Элизе. Сколько я себя помню, её испещрённое морщинами лицо всегда напоминало кору дерева. Она овдовела, кажется, задолго до моего рождения; тогда, в свои восемьдесят, она хоть и была сгорбленной, но не выглядела сломленной грузом прожитых лет. Глядя мне в глаза, она посоветовала не выходить из дома в полнолуние. Она рассказала мне историю о пастухе, который однажды ушёл по серебристой лунной дорожке и никогда не вернулся домой, и добавила, что такое может случиться с детьми, которые слишком уж много мечтают.
Эта история напугала меня до бессонницы. Я всегда поражалась этому контрасту: старая, погрязшая в бытовых делах и заботах женщина, ежедневно готовившая на маленькую армию родни, но при этом – одержимая луной. Но время заставило меня забыть об этом; я уехала, и долгие годы мы не виделись.
Она умерла в прошлом году на Рождество, в возрасте девяноста семи лет. К счастью, я как раз приехала на праздники к родне и успела с ней попрощаться. Не буду останавливаться подробно на описании её последних дней, на том, как она исхудала, как панический ужас в её глазах сменялся моментами ясности. Всё закончилось быстро, и после похорон мы уехали из деревни. Но по мере того, как приближается годовщина её смерти, а на мир опускается темнота и холод, я вспоминаю о ней всё чаще. Пожалуй, у меня стало слишком много свободного времени для размышлений. Я много мечтаю, а в последнее время мне начинает казаться, что зрение стало ухудшаться. Иногда я ловлю себя на том, что уже довольно долго разговариваю сама с собой.
Каждый день я возвращаюсь домой в полном одиночестве по узкой, залитой светом луны аллее. Кажется, луна с каждым днём светит всё ярче.
Другие рассказы автора, которые мы переводили:
Больше историй - на нашем с Sanyendis ТГ-канале, Сказки старого дворфа.
Я ждал этого момента... всегда
Из группы GeekPriyut
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Перевод книги.
И так, следующие текст это перевод вступления одной книги на космическую тематику. Пытались как можно ближе походить на стиль писателя - Дрю Вагера. Пишет он кратко, ясно, понятно (По крайне мере для британцев). Так что в переводе на русский текст должен быть примерно таким же: кратким, ясным, понятным.
В тексте так же, скорее всего, есть пунктуационные ошибки. А так же я так и не смог придумать как же обозвать нечто под именем "Рандомиус". Ну и сам текст уж точно не без изъянов (Все мы знаем принцип "в своем глазу бревна не найдешь".).
Буду рад, если вы прочитаете, найдете какой-то косяк и оцените работу.
И на всякий случай, почему закидываю это в лигу писателей: литературный перевод такой же трудный, как и писательство. Конечно, здесь не приходится придумывать неожиданные повороты и прочие сюжетные ухищрения, но приходится в плотную работать с текстом и так же вдаваться в подробности написанного.
Введение.
Свет звезды Призма стремительно тускнел. Темная полоса, словно тонкая воздушная пелена, накрывает яркое лазурное небо беспросветной тьмой - это газовый гигант Местра затмевает звезды на небе и отбрасывает тень во мраке.
Атмосфера Дедалион, ближайшей планеты к гиганту, сверкала подобно небесному кольцу огня, когда звезду Призма затмевал гигант. После наступления темноты множество звезд поднялись в небо, сверкая в прохладной атмосфере планеты Хиона. Природа замолчала - наступило ежедневное затмение.
Чира опоздала. Она вздохнула: ей стоило вернуться домой раньше. Парад трех звезд неудобное событие в это время года. В темноте перед ней немного огней. Принципы колонии всегда заключались в одном: не допускать избытка энергии, что охватил другие “продвинутые” миры. Чира часто слышала рассказы о мирах, что погрязли в смоге ядовитых испарений, где выросли поколения не видавшие звезд.
- Дорогая, не отходи далеко. Ступай осторожно.
Она прищурилась во тьму и приподняла два предмета рядом. Как только она крепко обхватила их включился светодиод. Семейство поторопилось выйти на тропинку ведущую от берега к городу; крутой подъем от моря и прогулка вдоль скал перед живописным путем в несколько километров. Девушка ворчала под нос - годы уже не те. Была бы моложе, то прогулка с моря закончилась раньше. Оба ребенка устали, ловя рыбу почти весь день. Темные очертания ближайших рядов из жилых домов видны во мраке за низким подъемом. Остроконечная башня, что была центром города, единственное здание, что сияет ярче других, словно осколок кристалла воткнутый в землю. Сейчас оно не далеко, но в темноте казалось, будто идти еще долго.
- Что это такое?
Чира почувствовала, как маленький мальчик, которого она вела слева, дернул ее за руку и остановился.
- Не сейчас, Томш. Нам нужно…
- Но оно красное. Очень красное. Почему?
- Не выдумывай - Чира нахмурилась и, потянула мальчика за руку. Он посмотрел на нее, насупился. Точно так же как и отец в его возрасте. Чира нежно улыбнулась ему.
- Пошли, может твой папа скажет почему.
Томш и его сестра Тарна дети богатого члена совета города Лисон. Чира представляла как он нетерпеливо ждет их на ступенях центра управления. Они должны были уже вернуться.
Чира работала няней, и каждый год работа утомляла её все больше и больше. Это уже третье и, как она надеется, последнее поколение воспитанников. Небольшой, но уютный домик в предгорьях за городом, где можно прожить остаток жизни в покое и тишине, ждет ее уже несколько месяцев.
- Точно, смотри! - добавила девочка справа, обернувшись и отпустив руку Чиры.
- Тарна, ты же знаешь, не надо ему поддакивать. Пришло время…
Тарна была старшей и, если такое возможно, излишне любопытной. Ей было девять лет, а её брату пять; высокая и худощавая девочка внешне напоминала отца. Пушистые светлые волосы ни раз бросали вызов Чире во время расчесывания.
Слабый гул прервал ее, вдалеке пронесся двойной гром. Чира выпрямилась, повернулась, жалуясь на боль. Она прищурилась в бледное небо, досадуя на вторжение.
Её дыхание перехватило от ужаса.
Потоки пылающего дыма поднимаются ввысь, словно идут от самого Дедалиона и постоянно распространяется. Раскаленные ярко-красные кипящие шары оставляют следы, пролетая по небу. Тени проносятся по земле, словно пытаются найти выход.
Чира увидела испуганные лица Тарны и Томша освещенные светом, когда горячие потоки проходил над головой. Они спускались, замедлялись, но гул все нарастал. Они в смятении уставились в небо, когда удар грома в небе эхом раздался вокруг них.
- “Что это?” - дыша с трудом крикнула Тарна, стараясь пересилить шум.
Чира крепко схватила детей за руки.
- Уж точно ничего хорошего. Идем скорее.
Когда они побежали к городу поднявшийся сильный ветер толкал их назад, сбивал дыхание. Трава вокруг прижалась к земле, деревья скрипят, а птицы с воплем вздымаются в воздух.
Ослепительно белоснежный свет вспыхнул над городом. Дети споткнулись и прикрыли глаза. Какое-то мгновение Чира видела весь пейзаж освещенный солнцем. Она зажмурилась сразу после яркой цветной вспышки и наполовину ослепла.
Она услышала крик Тарны и упустила руку Томоша.
- Томш!
Затем прозвучал взрыв.
В Хионе ни на чьей памяти не было столь громкого шума. Животные вокруг разбежались в неудержимом страхе, земля дрожит и ходит ходуном. Тарна все кричит, но её тонкий голос заглушил мощный взрыв. Чиру отбросило назад на спину, в сознание проник страх от разрастающегося шума. Грохот резко стих, но в ушах всё ещё звенело. Взгляд упал на Тарну: она смотрела на нее широко раскрытыми глазами полными ужаса, закрывая руками кровоточащие уши. Небо над ней озарилось множеством потоков огненного, красного, оранжевого и белого падающих вниз.
Вспыхнул огонь. Чира увидела, как светлые волосы Тарны горят в мучительном пламени. Небо почернело от сажи. Боль и отчаяние смешались в последнии секунды разума. Тело Тарны смело огненным ливнем.
Чира потеряла сознание.
***
Главная планета системы Митры была, по мнению Тенима Несева, одной из лучших планет-здравницей для любителей “ленивого” отдыха. Находясь на близкой орбите красного карлика, планета всегда была рядом с большой тёплой звездой, что не мешало загорающим наслаждаться теплом весь день не переставляя вечно кресла. Один и тот же климат круглый год и здесь, в умеренной зоне, незначительный облачный покров. Ультрафиолетовое излучение, проблема более горячих звёзд, здесь практически не доставляла хлопот. Можно было найти уютное местечко и, захватив еду и напитки, провести там весь отпуска. На это и надеялся Теним.
Работа комиссара, несущего ответственность за небольшую местную группу звездных систем, была обычной, спокойной и без хлопотной. Сегодня миры куда устойчивы в отличие от прежних времен, о которых он с дрожью вспоминал: тогда любой длительный бунт или волнение, казалось, происходило почти каждую неделю. Приходилось быть в офисе почти каждый день. Изумительно, как он только это терпел. По крайне мере, теперь он мог наслаждаться плодами своих трудов.
Он глотнул еще странного фиолетового напитка, известного как Закизоуэнский Дряной Сок, якобы сваренный из жуков, чьи корни уходят в глубину старых миров. Теним как-то задумывался посетить эти системы с богатой и древней историей: Лейв, Дисо, Листи и остальные. Может даже поглазеть на Орбитальное кладбище Тиониса. Может быть в следующем году - все же эти миры чертовски далеки. Космические путешествия оставались для него чем-то вроде привычки.
Заиграла спокойная, размеренная мелодия. Слова “Срочный вызов” предстали перед его глазами. Он моргнул от удивления и досады: кто же это звонит из офиса во время обеда?
В сообщении сопутствовало видео с привлекательной брюнеткой с ярко-зелеными глазами и озорной улыбкой. Теним немного расслабился. Джену была его секретаршей. Она организовывала его жизнь и ряд других приятных, но тайных обязанностей. Возможно, она и организовала одну из неожиданных, но необычайно удачную, встречу.
- Джену, - сказал беззаботно Теним, - если ты не предлагаешь спуститься сюда и втирать масло Тионислана мне в спину весь следующий час, то я не вижу никакой другой уважительной причины для беспокойства.
Ответ Джену был короток, ясен и лишён свойственного ей подшучивания:
- Совершено нападение, жертвы … .
Теним вскочил с места, бокал Дрянного сока выпал из руки и разбился, обрызгав ноги густой пурпурной жидкостью.
- Ты уверена?
- У нас есть отснятый материал со спутника связи. Посмотрите.
Изображение Джену сдвинулось вправо, в освободившимся пространстве появился светящийся прямоугольник. Он быстро превратился во второй видео-канал. Это было видео низкого качества с низкой частотой кадров, но Теним мог легко разглядеть огни небольшого города на тёмной поверхности планеты. Тактическое наложение определило несколько объектов, стремительно движущихся к нему.
- Где это?
- Хиона.
- Которая? - Потребовал Теним, пытаясь вспомнить название.
- Луна Дедалиона. - Джену ждала подтверждения и, когда оно пришло, добавила: - вторая планета в системе Призм? Это на границе наших полномочий.”
- Да, точно. Вспомнил. Система Призма, конечно.”
Вспышка белого света на мгновение ослепила объектив камеры, когда она с трудом пыталась запечатлеть все. Как только все прояснилось, на экране уже пылала вся область: город весь дымит, деревни вокруг яростно полыхают.
- Похоже на простой воздушный взрыв, - бесстрастно сказала Чену. - Достаточного для уничтожение всего живого, но не достаточного для уничтожения всей инфраструктуры.
- Рандомиус! Кто … ?
- Гиперпространственная проверка засекла множество прибывших целей. Я уже отследила следы - они ведут к системе Хаориа. В этом нет никаких сомнений. - Джен не была бы Джен, если бы не ее отдача.
Теним выпрямился.
- А я то думал что это эти имперские звезды такие тихие в последнее время. Выжившие?
- Неизвестно. По виду можно сказать, что их немного.
- Есть какие-то идеи насчет этого?
Джену замешкалась.
- Это не имеет какого либо смысла. Насколько нам известно, там нет ничего ценного. Это просто далекое небольшое поселение. Торговли не замечено. Валовый планетарный продукт значительно ниже порога налоговой нагрузки. Все это не оправдывает действия.
- Нам стоит собрать начальников штаба, организовать спасательно-поисковые группы и перевести флот в режим ожидания.
- Все уже готово, босс.
Теним закатил глаза и слабо улыбнулся.
- Умница, подтяни всех к этой… еще раз, как ты говорила?
- Хиона, - повторила Чену.
- Да, Хиона, - ухмыльнулся Теним, - я возвращаюсь в офис. Мне нужны все данные через час.
- Будет сделано.
- И доложите мне вкрадчивые оправдания их посла, сейчас же.
* * *
Императорский посол системы Призма, как всегда, стильно запаздывал - рассчитывал оскорбить и без того гневных коллег из Федерации. Двенадцати-минутная задержка, по мнению имперцев, придавало небольшое растройсвтенное значение - достаточно долгое, чтобы разозлить и короткое, чтобы за потраченное время ничего нельзя было сделать.
ГолоФакс сообщил о звонке и перед Тенимом за дальним концом стола появился посол Катрик Делейни в окружении двух помощников и сидящих рядом, хотя на самом деле находились они на расстоянии в несколько световых лет. И как всегда разодеты в украшенные наряды: длинная одежда насыщенная цветами, толстые и тяжелые медальоны, а также, на этот раз что-то новенькое, диадема инкрустированная драгоценными камнями. Имперская мода быстро менялась, но всегда была хвастливой.
Они о чем-то увлеченно разговаривали, когда изображения появились - еще одно равнодушное проявление имперского этикета для оскорбления, возможно, самым вежливым образом.
- Комиссар Несева, - начал Кутрик, кивнув вместе с помощниками, повторяющие его движения, как марионетки, - приношу извинения за опоздание. Эта новость повергла нас в шок. Пришлось перенести столько важных встреч, чтобы увидеться с Вами… Так чем мы можем помочь?
Теним расслабленно откинулся на спинку кресла, не спеша отвел взгляд от Кутрика, огляделся по сторонам, словно думая о чём-то, а затем снова посмотрел ему в глаза.
- Зачем вы разбомбили отшиб на одной из моих лун?
Один из помощников ахнул, его лицо перекосило от ужаса. Теним ухмылялся в душе. Не признавание титула и родословной Кутрика, а также не показав требуемого уважения к его высокому рангу - нарушение протокола, которое, в более напряжённые времена могло бы стать причиной начала вооружённого конфликта.
Кутрик сделал неуловимое движение рукой и помощники успокоились. Он хотел казаться выше этого грубого, нецивилизованного поведения, показывая спокойствие и знание этикета.
Стороны успешно обменялись приветственными оскорблениями. Теперь можно переходить к делу.
- О какой луне вы говорите? - спросил Кутлик с вежливым безразличием.
- О той, в чьей столице сейчас полно мёртвых людей, - ответил Теним, намеренно оставаясь грубым, - о той, на чьей орбите висят Имперские корабли. Это о чем-то говорит вам?
Теним щёлкнул пальцами и спутниковый видео-канал, который ранее показывал Джену, появился между ними. Кутрик рассматривал его несколько секунд, затем посовещался с одним из помощников.
- Ах, да, - признал Кутрик, - возможно, Вы имеете в виду систему Призма.
Теним кивнул.
- Она самая.
Подготовленный Кутрик нахмурился, стараясь особо не выдавать этого. Он посмотрел на Тенима, словно что-то хотел сказать, затем повернулся к другому своему помощнику, посовещался, будто подтверждая что-то. Затем лицо его посветлело и он кивнул, как бы в знак благодарного понимания.
- Думаю, я понял ваше смятение, - сказал Кутрик, - Если бы я мог объяснить…
Теним заметил только что присланное сообщение от Чену:
- Я был бы рад услышать ваше объяснение, - сказал Теним, подняв руку, - одну минуту, пожалуйста.
Теперь уже второй помощник Тенима ахнул и сердито покосился на первого. Нарочно не замечая этого, Теним открыл сообщение Джену и запросил подробную информацию.
Тантал! Они пришли за Танталом. Похоже, большое месторождение. Он используется в новых гипер-приводах.
Все встает на свои места. Тантал, уже относительно редкий металл, за последние месяцы подорожал почти в два раза. Какое-то время на повестках дня рассматривался новый законопроект и закон о прекращении использования старых гиперпространственных технологий. Теперь каждый корабль со старым пространственным приводом нужно переоборудовать, и для каждого нового привода необходим тантал.
Теним вышел из поля зрения ГолоФакса делая вид, будто выслушивает кого-то. Он испуганно кивал, перед тем как вернуться к Имперцам.
- Быть может вам стоит знать, - начал он, - что наш флот скоро, как обычно, начнет запланированные учения.
- Конечно, - кивнул Кутрик, - если вы чувствуете никчемность вашего флота, это вполне оправданно.
Теним улыбнулся в ответ:
- Любопытное совпадение, что мы выбрали систему Призма, как зону проведения учений. Жаль мы не смогли решить этот маленький вопрос ранее. Мне кажется вы согласитесь, что подобных недоразумений стоит избегать.
- Я полностью согласен, - ответил Кутрик.
- Тогда с моей стороны будет оправдано смиренно предложить вам отозвать свои силы с моей планеты и рассмотреть возмещения за ваши беспочвенные враждебные действия.
- В интересах межзвёздного мира и сотрудничества, - начал Кутрик, - мы бы хотели сделать все возможное для этого. К сожалению, один юридический вопрос мешает нам уладить спор.
Глаза Тенима сузилис:
- Юридический вопрос?
Кутрик неуверенно кивнул:
- Именно. Не хотелось бы оспаривать ваши документы, но… Утверждение, что эта планета является вашей, то есть находится в пределах многоуважаемой Федерации, одним словом, - Кутрик сделал паузу, подбирая точное слово: - ошибочное.
Слова ошеломили Тенима. Он никак не ожидал такого поворота.
- Этот вопрос был решён более 35 лет назад. Мы заселили её ещё в 3260-м. О чём вы говорите? Она никогда не была Имперской системой.
Теперь Кутрик выглядел самодовольно:
- Не желая противоречить вашему заявлению, признаю, что так и было в течение некоторого времени.
- Бред какой-то!
Кутрик щёлкнул пальцами, придав жесту особый дипломатический стиль. Между ним и Тенимом появился длинный юридический документ, прокручивающийся с умопомрачительной скоростью. Затем он замедлился, увеличил и выделил конкретный отрывок.
- Права на добычу полезных ископаемых были предоставлены Империи в 3225,- небрежно заметил Кутрик, - мы не раз сообщали о наших намерениях разобраться с незаконным захватом, но, по-видимому, Федерация не обратила на это внимания.
- Я не получал ни каких сообщений, - Теним фыркнул и понял: он играет по имперским правилам. Первый помощник жестом открыл рядом с документами ряд почтовых подробных текстовых сообщений. Теним не сомневался, что в них содержится затупляющий и запутанный язык построенный на выражениях, где никто не заподозрит и не заметит подвоха.
- В виду отсутствия ответов, мы не имели возможности воспользоваться своими правами в соответствии с разделом...
Кутрик повернулся к одному из своих помощников, тот что-то шепнул ему на ухо.
-... указанным в 48 пункте 2 статьи 3-го параграфа раздела 41 “Насильственное выселение незаконных владельцев ...”
- Дайте взглянуть, - Теним жестом указал на документ, тем самым отправив его на проверку. Вскоре пришёл ответ, сообщающий о подлинности документа.
Теним тяжело вздохнул.
- Переходя к хорошей новости, - продолжал Кутрик, - хочу сообщить, что мы не собираемся добиваться возмещения расходов за выселение и даже за разорения нашей суверенной территории, вызванное многолетней оккупацией.
- Очень щедро с Вашей стороны, - проворчал Теним
- Можем ли мы рассчитывать, что вы найдёте другое место для учений вашего флота? - напоминания прошлых слов Тенима был тонким, но сильным ходом.
- Я обсужу этот вопрос.
Кутрик учтиво улыбнулся, чуть-чуть наклонив голову:
- Значит, все дела улажены?
- Совсем нет! - ответил Теним.
- Тогда всего доброго и до встречи!
Теним жестом прервал трансляцию ГолоФакса. Кутрик и его помощники исчезли в луче света. Некоторое время он сидел на месте, пока настроение не упало ниже.
В голову приходят различные идеи, но каждая отметается следующей, пока, по его мнение, не пришла самая подходящая. Затем он связался с Джену.
- Поднимаем армию? - тут же спросила она.
- Нет.
- Нет? После того, что они сделали?
- Похоже, это не наша планета, - ответил небрежно Теним. - И нет никаких сомнений, что Тантал также принадлежит им. Они на шаг впереди - успеют укрепить позиции. Вторжение в укрепленную систему дорого нам обойдется. Преимущество на их стороне.
- Мы просто будем смотреть и ждать, пока они пожинают плоды? А потом? - Она поморщилась от отвращения. - Что насчет жителей?
Теним пожал плечами.
- Оставлены на произвол, конечно. Я буду требовать все: оказание помощи пострадавшим , срочную медицинскую помощь. Естественно не обойдется и без ряда жестких официальных жалоб. Будут предприняты все возможные и соответствующие меры.
- За исключением тех, которые вам действительно нужно было сделать. - Джену неодобрительно щелкнула языком и слегка покачала головой. - А что насчет тантала?
Теним задумчиво погладил бороду.
- Разработка месторождений - опасное дело. Копаешься в земле, добываешь руду, очищаешь ее. И когда ты уже думаешь, что осталось лишь добрался домой и состыковаться, как вдруг обнаруживаешь, что корабль попал в пиратскую засаду и все добытое потеряно. Думаю, трудно будет поддерживать конвои с продовольствием в такой удаленной системе. Пиратство - это проклятие.
- Но в системе Призма нет никаких пиратов! - возразила Чену.
Теним взглянул на нее и приподнял брови.
- Нет. Еще нет.
======
Спасибо, что дочитали.
Ведьма (из народных преданий)
Среди безлюдных просторов, морозом окованных, засыпанных мёртвым снегом-песком, белым да холодным, по хуторам и сёлам светились приветливые небудничные огни.
Год от года, долгие столетия, среди самой глухой ночи-зимы, когда, кажется, и смех, и песню, и все радости людские закуёт, замурует в ледяную сталь, погасит в человеческих гнёздах последние огни и окутает их пожизненной темнотой, - по всем необозримым пространствам степей меж сонными борами, по всем уголкам, где только притаились людские жилища, все вместе, словно по запрятанным проводам, светились они, радостные, живые.
Боязливо замигали огоньки где-то и на дне глубокой степной балки, одинокой в далёкой степи.
Десяток убогих хаток выглядывали из замётов, будто норы степных зверей, а между ними звучал весёлый шум: весёлым, ясным духом вертится по хутору разноцветная звезда, трещат бодрые песенки о райских садах, о золотой роскоши.
Сдаётся, повеяло на замерший хутор из вековечной древности сказочным сном, волшебным и тёплым.
А вокруг балки в грозное войско вырядились тени всяких кошмаров и призраков с ведьмами и мертвецами, со всеми исчадиями тёмной ночи; зашевелились, обеспокоенные светом и радостью, вооружили свои силы супротив радостного праздника[1].
И зашумел люто ветер со степи, загудел, — со свистом, с диким криком метнулась на хутор вместе с ним тёмная сила, подула холодом, обвеяла снегом, набросила тёмное покрывало. Стало пусто и грустно.
Только сила вражья мечется, лютует во тьме.
А радость уже усмехается то с одного, то с другого оконца тёплым красным огоньком.
Позже всех замигал огонёк в крайней от оврагов хате, неясен — бледен и зол.
И повалили к ней все страшилища, накрыли старый покосившийся дом, осели на воротах, на старых заделанных окнах.
Повеяло от хаты на хутор грустью да страхом.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Бледно горит на карнизе прикрученная керосинка. Окно от дороги закрыто; в напольном, от степи — кружальцами оттаивали замурованные стёкла. И казалось, что это неуклюжие косматые чудовища с чёрными лицами и ватными бородами и волосами лезут снаружи в окно. Из миски одиноко выглядывает худой праздничный поросёнок с острыми ушами, выглядывает в убогом мирке, словно старинный деревянный идол.
Печь пощерблена, пол немазан, грубо, кое-как побелены голые стены. Грустно и бедно, неряшливо.
Нет, нету радости в этом доме...
Печален-невесел ходит по хате хозяин этого жилья, Иван Крупка.
Сам подбрит, плохонькая свитка новым поясом подтянута, сапоги выблёскивают дёгтем — молодец хоть куда, а грустен.
— И отчего так, Катря; только у людей начнётся праздник — у нас поднимается склока? — проговаривает будто бы сам к себе.
В тёмном углу блеснуло что-то хищными горячими очами.
— Кому-то праздник, а мне - только сердцу чахотка! — отвечало плаксивым голосом.
Наклонившись на угол стола, сидела, всхлипывая, в новом наряде молодая женщина.
Неуклюже во все стороны торчал и надувался на ней нескладно одетый красочный убор. Дикарским кокетством отдавало от тёмно-розового чепца с какими-то странными рожками на голове. Чёрная коса, словно буйная грива, не помещалась под чепцом, и казалось, что это неумелая рука ребёнка, шутя, напялила грубые украшения на какого-то молодого горячего зверя.
Глянула на пол — и вздрогнула от отвращения и ненависти:
— Видеть их не могу!.. Дух мне от них противен, отвратен... Наплодить наплодила, дохлячка, да и сама сгинула, а мне теперь возиться с ними, с вонючими?.. На что? За что? Или я — служанка ей?.. У меня свои пойдут вскорости.
— Ох, да какая же ты недобрая, Катря, — виновато моргая, говорил Иван, — ну куда же их девать - не душить же, как щенков.
— Где хочешь, там и девай, коли хочешь других плодить. А коли нет — так согнивай со своими злыднями, с теми бесятами! Пойду к отцу...
Подскочила на лавке и отвернулась к окну.
Повернула голову, глянула хмурым оком.
— Что я тебе говорила? Забыл? — тихо, понуро бросила.
— Что? — хрипло промолвил Иван, прокашлялся и добавил: — Этого ты не говори мне, Катря... Под боком люди.
— Что люди? — злобно повернулась к нему. — На недобрый час нам люди!.. Что они — детей твоих будут кормить?.. Какое их собачье дело до нас?
Иван подошёл и осторожно сел на лавку рядом.
— Подожди немного, Катря, потерпи, — ласково начал он уговаривать, — они хиленькие: даст Бог, сами помрут.
— Помрут... дожидайся... Пока помрут, уж и голову отгрызут...
Всхлипнула.
— Да прочь, не обнимай! — гневно заверещала, отпихивая Ивана. — Такие бедствия — а туда же мостится. Прочь, не сиди рядом со мной, потому что от тебя той мерзостью вонючей, тою чахоткой несёт!
Плюнула.
Иван отодвинулся, насупившись, гася в очах пьяную страсть.
Обвела упёртыми, тоскливыми очами хату и заскулила:
— Ой скучно мне, тоскно... Жизни моей нет здесь, замучают меня, со свету сживут враги мои ненавистные...
— Какие враги? — участливо спросил Иван.
— Вон, вон мои враги! — тыкая перстом на пол, с дикою ненавистью приговаривала Катря.
На полу, просвечивая сквозь драную дерюгу голыми задками, вповалку лежали съёжившиеся от холода дети — одно старшенькое, двое младших.
Иван тяжело вздохнул.
Приумолкли.
«Гу-у...» — диким зверем выло во дворе, гудело в дымоходе, сыпало песком в окно.
«Замету, засыплю, следа не оставлю!» — похвалялось кому-то.
Катря бросилась, словно только что услышала, раскрыла широко глаза.
— Слышишь, какая метёт? — тихо, таинственно проговорила она, пододвигаясь к мужу.
— Ну? — заморгал обеспокоенно Иван.
— Слушай сюда... — лицо стало доверчивым, ласковым.
Начала тихонько шептать ему что-то на ухо, и отсвечивали её глаза странным, зеленоватым блеском.
Покраснело лицо у Ивана, очи опьянели.
Разве веяло когда-нибудь на него от всегда хилой первой жены такими горячими чарами, такими могучими молодыми прелестями?.. Пара очей, словно неведомые, дорогие камни, со странно унылым волшебным блеском, сновали перед ним и закрывали всё вокруг. А лицо? Где же та злоба на нём?... На него смотрело лицо по-детски ласковое и приветливое. Никому лиха оно не желает, только себе хочет счастья - дикого, жгучего. Себе да ему, Ивану.
Жалость тронула Ивана, в груди вспыхнуло.
И дико ухватил он жену в объятия, к груди прижал, будто своё счастье.
А оно — живое, словно огонь, горячее Иваново счастье — льнуло, угрём вилось, прижималось губами, дух забивало.
Схватился бодрый, энергичный, — в очах, которые затмил туман, отсвечивали новые грёзы. Схватил шапку:
— Пока я запрягу — найди плащ да рукавицы, — тихо, быстро промолвил и выбежал из хаты.
Жена резво бросилась к одежде.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Тпру! — санки глубоко вгрузли в снег, встали.
Ох и шумела буря в тёмном и печальном бору! Будто неисчислимые орды дикарей-великанов, немых и лютых, пытаясь одним страшным рёвом отогнать врага, шумели сосны.
Гудом гудит наверху, ревёт, веет, крушит ветки и швыряет сухим ломом.
А внизу уютно под густым намётом; только, словно грозные призраки, толпятся отовсюду тесным войском стволы.
Глянул Иван вокруг — и начал разворачивать кожухи[2], в которых, как в гнезде, тихо резвясь, копошились в одних рубашоночках дети.
Вынял одно, быстро поцеловал, выбросил из саней — как было, в рубашке. Тоненько, резко закричало в снегу одно, за ним — второе.
Старшенькая ухватилась за отцову руку да в голос:
— Тятенька, не бросайте нас!
Плакала, родненьким, голубчиком нежно называла, руки целовала, милости умоляла.
— Не плачьте, дети: придёт скоро мама, заберёт вас к себе, — уговаривал Иван.
— Мы будем послушны, мы будем мачехе угождать, детей тебе глядеть, — вычитывала, будто старуха, приговаривала, — мы вырастем — пойдём служить.
— Не будешь ты, моё дитя, служить, в служках сидеть. Пойдешь ты к Боженьке, а у Боженьки — хорошо тебе будет. Прости, доченька моя, грех мой да скажи Милосердному, пусть и Он прощает.
Нагнулся поцеловать.
— Тятя!
Обхватила ручонками, пришлась, прижалась губоньками...
Оторвал, лёгонькую и цепкую, словно репей, да и бросил из саней далеко в снег.
Дёрнул вожжами.
Будто лёгонькая пташка белопёрая, всколыхнула крылышками, снялась и уж билась, уцепившись за санки.
Ухватил её за плечи, пихнул сильной рукою.
И упало дитя лицом вверх на снег.
Хлестнул батогом лошадь, помчался, озирается.
Путаясь в рубашке, плывёт вслед, спотыкается на снегу белая пташка; что-то стонет тоненько, снежную пыль разносит.
— Н-но! — хлопнул батог раз, второй, и ещё, и ещё...
— Ввв... — исходятся немые великаны наверху, и уже только в ушах слышится, как среди шума-бора стонут где-то голые птенчики, которых бурей выбросило из гнезда.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В хате у Максима Чичуйко — словно в венке.
Стены белы, пол жёлт, от рушников[3] исходит розовая тьма. Тихо в хате.
В сухих цветах ритмично мигает перед иконами лампадка, будто бы играет какую-то весёлую мелодию без звука.
По запечкам, по лавкам,за рушниками, даже на новом ковре, которым застелено стол, — везде немые танцоры-тени.
Треснет лампадка, заволнуется во все стороны пламя — и пошли вприсядку, с подскоком, изгибаются, руками вымахивают — все вместе, как одно.
На покутье — горшки с кутьёй[4] да узваром[5] в сено глубоко зарылись, в миске — святая вода с кропилом.
Стоит густой дух от сена да сухих васильков. Тепло. А на столе на праздничном ковре — горою пироги, колбасы, рыба, паляницы[6]... Сверху бросает мечтательный свет на них лампадка.
Спит на полу мать с детьми, дремлет на печи Максим. Гудит метель во дворе, трубит в каглу[7]. Что-то Максима беспокоит: раз за разом сквозь сон хлопотно содрогается у него в груди. Ох и буря!..
Хочет что-то вспомнить — сон будто волною куда-то сносит.
Вздохнул на полную грудь, легонько что-то там содрогнулось — и уже из груди выпустил дух ровно, спокойно. Дважды дохнул Максим носом, в третий раз прервался.
Открыл глаза, поднял с постели голову, прислушивается.
— Устя, Устя! — тихо позвал он. — Устя, спишь ли?
— А... что? — хрипло со сна обозвалась жена.
— Устя, ты ничего не слышала?
— Нет... — откашлялась. — Нет, а что? — повторила громче, с тревогою.
— Что-то мне померещилось чудное — Бог знает, к чему. Послышалось, будто бы где-то мои крестники кричат: «Тятя, укройте нас!»
— Вот, храни Господь, царица небесная! — Устя поднялась с постели. — Смотри, чтобы не надумала та ведьма причинить им что-нибудь. Потому что там хуторские люди прямо криком кричат, что она их сведёт. Чадом не удалось передушить, так, может, снова что удумала?
Максим поднялся и стал искать на дымоходе трубку.
— Видел сегодня у церкви кума — подстригся, подбрился: будто в люди вырядился. Завидел меня — да сразу спрятался меж людей, а глазами сверкнул на меня, как тот вор. Что-то тогда меня тронуло — дай, думаю, зайду сегодня проведать крестников, да, как на беду, забыл. А возвращаясь из церкви, догнал Павла Ярового. «Как там сироты?» — спрашиваю. Махнул только рукою. «Лучше бы, — говорит, — уж Бог принял их.». А дальше и рассказывает. «Вот, — говорит, — вчера — мороз, аж дух забивает, а оно, сердечное, через весь хутор босое, в одном полукафтане за решетом скачет. Спотыкается, за слезами дороги не видит».
— Увы... — качает головою Устя, — знала бы та несчастная мать, — быть может, сама задушила бы их: меньше горя в мире знали бы. Ну, а уж ему каково смотреть на них!
— А ему-то что?.. Он рад, что жену взял молодую да здоровую.
— Отец!.. — вздохнула Устя. — Ой!.. Перестрелять бы таких отцов!.. Видишь ли, нашёл сиротам мать! Там, поговаривают, и родители у неё какие-то не такие. Ни люди к ним, ни они к людям. В церкви никогда не увидишь — волками какими-то живут. Страшно ехать, говорят, ночью мимо того ведьмовского кодла, а его, видишь, нелёгкая занесла в ту семью, так, будто не было для него других людей на свете...
Пожаловались, поговорили; Максим докурил трубку, выбил пепел и стал ложиться на сон. Морок развеялся, словно и не было. Зевнул, потянулся:
— Ф-р-р...
Заснул.
— А гу, гу-у!.. — страшным голосом перекрикивалось что-то в степи. Казалось, какие-то преступники возились у тёмного дела, подавая один другому голос издали.
А возле окон что-то жалобно выло, просило, тужило.
На напольном окне оторвало край занавеси и трясло нею, будто что-то живое рукою.
— О-ох, о-ох... ох, ох... — дрожало что-то во дворе голое, подскакивало, словно из-за дрожи и слова не скажет.
— Авва-вва-ва, — скрючилось от холода и пошло качаться по снегу.
Максим во сне перепуганно захрипел и вскочил:
— Это какое-то наваждение мне!
— А что?.. Может, опять? — сразу отозвалась с пола жена.
— Да прямо же словно тут под окном все в один голос: «Тятя, укройте нас! Тятя, укройте нас!» — аж задыхаются да плачут.
— Знаешь же что, муженёк, — сейчас же запрягай лошадь да поезжай: душа моя чует, что там деется что-то лихое. Уж сама хотела будить тебя. Не поленись да сразу же наведайся, — ещё не поздно. А то когда бы, Бог храни, они чего не учинили с детьми — и тебе будет грех за сирот.
— Хм... — Максим сдвинулся с печи, заковылял быстро по хате, зашелестел нетерпеливо в запечке.
Сверкнул огонь.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Катря сидела с ногами на полу, грызла орехи и вела по пустой хате большими глазами. Сидела, словно ребёнок, занятый своими игрушками да причудливыми мечтами. Постучали в окно. Катря сразу к окну, отодвинула занавеску:
— Кто здесь?
Отскочила от окна, будто от огня. Детскости в очах — как не бывало: из глаз выглянул зверь — хитрый, напуганный.
Двери — на защёлку, погасила огонь, стала у стены.
Во дворе ветер затихал, светало — слышно было, как что-то добивалось под окном.
— Кто там? Что нужно? — крикнула сердито на всю пустую хату. — Завтра приходите, сейчас дома никого нет.
Застучали сильнее в окно.
— Открой, молодуха, потому что не поможет! Созову людей, будем двери ломать!
Катря засуетилась во тьме, словно зверь в клетке. Зажгла огонь, открыла двери, стала возле печи, дожидается.
Вошёл Максим, поздоровался, стал стряхивать с плаща снег. Катря держалась за край печи рукою и смотрела на Максима как на гору, что должна была обрушиться на неё. Максим спокойно разгладил примёрзшие усы, оглядел любопытными очами хату и остановил их на Катре. Сразу взгляд изменился, стал уверен, твёрд как сталь:
— А признавайся, молодица, где дети?
Катря, не соревнуясь, дико заголосила.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Всё замерло в бору, будто после лютого побоища, когда всё живое истреблено на голову. Только мёртвые призраки и тени, извечные, бессмертные, вынырнули на руинах, задумчивые, грустные. Наверху то светает, то темнеет. Где-то там, за облаками, какой-то ювелир блеснул серебряными листами — под стволом вынырнула белая группа боровых русалок: двое маленьких плотно головками прижались к груди старшей, а та, разорвавши спереди сорочку сверху донизу, словно крылышками объяла их. Сидят, греются при лунном свете.
От сосновых веток упали разветвлённые тени на головки, на мраморные лица — и будто усмехнулись снежные дети холодному лучу. Сдаётся, тишина навеки сковала бор, и уж печальные тени, словно со скуки, затеяли свою вечную немую игру...
Тихо засвистело, затрещало по снежным замётам: будто по белым волнам, разбрасывая брызги, быстро плыли меж деревьями две лодки из зеленоватого снежного гребня. Словно из морской волны, вынырнули две остроухие головы. За ними в челнах — две фигуры.
Кажется, — древние великаны снова выплыли на белый свет со своих нор. Встали.
Сидит один на лодке — притаился; второй быстро крадётся к снежным детям. Взял одного на руки, прислушался, словно подул на него; второго, третьего — и тихо застонали, словно со сна, мёртвые снегурочки — ожили.
Отбросил капюшон с головы и впервые поднял глаза на второго.
— Ну, благодарите Бога, куманёк: живы! — и перекрестился.
И в мёртвом царстве что-то охнуло, разрывая ледяные оковы вечного сна.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Месяц-божечко,
Выгляни вот настолечко, —
пели девчата, возвращаясь с колядок.
И месяц, ясен божок с золотыми рожками, выплыл в небе в хороводе девочек-звёзд, осветил в поле свежие снега.
Черёдкою переходили девушки узенький пруд, что соединял два хутора.
На горе, словно то войско, что прогнало недавнюю бурю, выплыли в лучах, хрустя снегом, силуэты.
— Смотрите — это наши возвращаются с хуторов! — зазвенел любопытный девичий голос.
— Хлопцы!.. Что мы видели-видели! — таинственно отзвучивает другой, нетерпеливый.
— А что же вы там видели?
Ватага ребят обрушилась с горы. Смешались. Гомон.
— Заходим мы в балку, — рассказывают девчата, перебивая друг друга. — Видим — светится в крайней хате. Давай, говорим, заколядуем. Заходим. Двери раскрыты, одежда в хате разбросана, сундук раскрыт и лампада горит, а в хате — ни души. Так мы бегом из хаты.
Идут гурьбою, шумят.
— А вот нам в Беликах была загвоздка, — хвалится хлопец, — свищет, метёт!.. А оно возле вербы само вытанцовывает по снегу. Верба скрипит, а оно выкрикивает: «Ой играй, когда играешь...»
— И что же оно такое?
— Так будто бы панок, такой весь из себя...
— Стойте! — остановил вдруг один ватагу. — Смотрите-смотрите — вон-вон-вон пошла...
Все, как один, замолчали, смотрят вдаль: под лозами плыла тень, было слышно, как скрипел под сапогами снег. На белом снегу чётко вырисовывалась фигура согнутой женщины с большим горбом на плечах.
— Ребята — айда: поймаем!
— На что вам задевать её? — останавливают боязливые девчата. — Пусть себе идёт на камыши да на болота.
— А-га-га! А тю! А держи! — засвистели, затюкали хлопцы.
Тень свернула в сторону и быстро скрылась в лозах.
— Это, стало быть, горянская... там, поговаривают, целых три их живёт.
Сбились теснее в компанию. Месяц кланялся рожками издали звёздам, сам тихо отступал, спускаясь за бор. Колядовальщики входили в свой хутор тесным кружком. Вполголоса вёлся интересный разговор. Забегали один перед другим наперёд, толпились возле того, кто рассказывал, и в любопытных блестящих очах ещё отсвечивали у всех тайны рождественской ночи.
С. Васильченко[8]
------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
[1]Имеется в виду Рождество.
[2]Верхние одежды из овечьей кожи
[3]У восточных славян и, в особенности, у украинцев - полотенца из домотканого холста, разукрашенные узорами и вышивкой, которым придавалось особое значение.
[4]В старину в Украине - традиционное рождественское блюдо.
[5]Праздничный напиток - компот из сухофруктов, родиной которого считается Украина.
[6]Украинские хлеба из пшеничной муки.
[7]Часть дымохода.
[8]Украинский писатель и педагог(1878-1932), в своих произведениях описывавший жизнь простого народа и особое внимание уделявший детям.