Я расслабился. Это была фатальная ошибка.

На третий день я послал свой коронный пакет — «Экзистенциальный ужас». Я ожидал привычной лавины паники, на которой я бы разжирел окончательно. Но ничего не произошло.

Струна, которая должна была лопнуть с оглушительным воем, лишь глухо булькнула. Звон сменился на тягучую, ватную тишину. Он не запаниковал. Он... прислушался.

— Интересно, — прозвучало внутри. Не мысль, а констатация факта. Его внимание, обычно метущееся, внезапно сфокусировалось. Не как луч прожектора, а как изменение атмосферного давления. Оно стало густым.

Я инстинктивно ударил сильнее, пытаясь вызвать спазм в горле, аритмию, животный ужас. Он сделал медленный, глубокий вдох. И на выдохе пространство вокруг меня изменилось. Воздух стал вязким, теплым и тяжелым, как разогретый мед. Мой импульс — острый, хищный — увяз в этой субстанции, не пролетев и дюйма.

Тревога сменилась первым уколом моего собственного страха. Я отпрянул, рванув в зону «Ненависти». Там всегда есть жесткие, кристаллические структуры злобы. Идеальный каркас, чтобы зацепиться. Я вложился в удар всей массой: — Они предали тебя! Ненавидь их! Уничтожь их!

Он поймал этот крюк. И вместо того, чтобы сжаться в кулак, он... растворил его. — Эта злость — тоже часть меня, — проговорил он, и его голос был похож на шелест горячего песка. — Я вижу её. Я даю ей место.

Опора исчезла. Кристаллы ненависти поплыли, превращаясь в бесформенную жижу. Я скользил, мои крючья скребли по мягкому, не находя зацепок. Мне нужен был конфликт! Напряжение! Хоть что-то твердое, от чего можно оттолкнуться!

Я нырнул на самую глубину — в «Древний ужас». Первобытный страх небытия. Холодный и твердый лед. Но он шел за мной. Его внимание не преследовало — оно наступало, как прилив. Медленное. Теплое. Неотвратимое. Оно заполняло собой все щели, и там, где оно касалось меня, умирало напряжение. А я — это и есть напряжение. Я состою из него.

Дышать стало нечем. Вернее, нечем вибрировать.

На секунду его концентрация дрогнула. Усталость. Вязкость поля спала. Среда снова стала разреженной и колючей. «Сломался! — возликовал я. — Он всего лишь человек! Сейчас я перегруппируюсь и...»

Именно это меня и погубило. Иллюзия контроля. Если бы я бежал в ту секунду — я бы выжил. Но я остался. Я бросил все ресурсы на восстановление своей шипастой структуры.

Он вернулся. И он больше не наблюдал. Он начал менять физику этого места. Поле сгустилось до состояния янтарной смолы. Теплой, живой, проникающей в самую суть. Я метался в панике, ища хоть одну острую грань, хоть один уголок непрожитой боли, где можно спрятаться. Но всё было выглажено. Всё было залито этим чудовищным, всепроникающим покоем.

Он вытеснил меня в последний сухой карман — в точку чистого инстинкта самосохранения. Я сжался там — дрожащий комок чужого ужаса. Моя частота скакала, форма плыла. И тогда я увидел, как на меня надвигается Оно. Не волна. Просто стенка тепла, движущаяся сквозь пространство.

— Тебе, наверное, очень холодно, — прошептал он. В голосе не было злобы. Была лишь тихая, леденящая душу... нежность.

И оно накрыло меня. Меня не раздавило. Всё было гораздо хуже. Я начал таять.

Я чувствовал, как границы моего «Я» расплываются. Мои лезвия не ломались — они размягчались, как пластилин на солнце. Моя кристаллическая решетка, моя гордость, теряла структуру. Я попытался издать последний импульс отчаяния, но вместо ментального крика вышел теплый, безвредный писк.

— Ничего, — его голос был повсюду, внутри меня и снаружи. — Колючки, рога, панцирь... Всё это лишнее. Это просто мусор, который ты нацепил, чтобы казаться страшным.

Я боролся, но у меня не было оружия. Бороться можно с врагом. Здесь же не было врага. Было лишь милосердие. Невыносимое, унизительное, переваривающее меня милосердие.

Его шепот проникал в самую сердцевину, переписывая мой код. — Отвалится хитин... отвалятся все эти рога и копыта... и будешь няшей. Хорошей.

Щелчок. Фазовый переход завершился.

Я больше не паразит. Я — сгусток тепла. Я — абсолютный уют. Я пытаюсь вспомнить, что такое ненависть, пытаюсь вызвать спазм, но вместо этого в груди поднимается волна глупого, довольного вибрато.

— Мр-р-р...

Я всё ещё здесь. Но я — это не я. Я — его кот. И это самое прекрасное, что могло со мной случиться.