Зеленый свет мониторов начал тускнеть. Маяк Тишины, который отбросил «Сингулярный Хор» назад во тьму, пожирал энергию с чудовищной скоростью. Если генераторы остановятся, «Вакуумный Барьер» рухнет. И тогда Зона вернется — не с песней, а с криком ярости. Она расщепит его на атомы за то, что он посмел ее заткнуть.

Пассажир (нет, теперь он Водитель, напомнил он себе) отлепился от обзорного стекла. Его тело ныло, каждая мышца была натянута как струна. Но восприятие мира изменилось необратимо.

Он посмотрел на пол. Раньше он видел просто грязный линолеум. Теперь он видел то, что под ним. Его новый взгляд, откалиброванный нейро-интерфейсом, просвечивал слои реальности, как рентген. Он видел пучки проводов, уходящие в бетонное чрево здания. Он видел пульсацию остаточного тока — слабую, как угасающий пульс.

— Вниз, — сказал он вслух. Голос скрежетнул, как ржавая петля.

Он подошел к массивной гермодвери в углу рубки, на которой красовался выцветший символ солнца, заключенного в треугольник — эмблема проекта "Гелиос". Штурвал был заблокирован десятилетиями окисления.

Пассажир положил руку на металл. Он не стал давить. Он просто послушал структуру металла. Нашел микротрещину в засове. Нашел точку напряжения.

Удар. Резкий, точный, нечеловечески быстрый.

Засов лопнул. Штурвал со скрежетом провернулся.

Спуск был долгим. Винтовая лестница уходила в шахту, воздух в которой пах озоном и старой плесенью. С каждым пролетом давление на виски росло. Здесь, в глубине, защита Маяка слабела. «Сингулярный Хор» не мог проникнуть сюда разумом, но сама материя Зоны здесь была густой.

Стены шахты "потели". Черная слизь, похожая на ту, что была в его видении, сочилась из стыков плит.

«Ты чужой здесь», — шептали сквозняки.

— Я теперь везде свой, — огрызнулся Пассажир.

Он вышел в шлюзовой камере бункера "Гелиос-4". Это место не было заброшено в спешке, как верхние этажи. Оно было законсервировано.

Повсюду лежали тела.

Не скелеты. Это были мумии, покрытые тонкой, прозрачной пленкой, похожей на стекло. Персонал "Гелиоса". Они сидели за пультами, лежали на койках, застывшие в момент какой-то катастрофы.

Пассажир прошел мимо них, стараясь не задеть. Его новые чувства подсказывали: «Не нарушай целостность оболочки. Внутри — споры».

В центре главного зала стоял Он. Реактор.

Это не было похоже на привычные технологии. Это была смесь советского брутализма и чего-то инородного. Огромная свинцовая колба, опутанная тысячами толстых кабелей, словно венами. В центре колбы, за толстым стеклом, висел объект.

Артефакт.

Это был "Осколок Звезды". Идеально круглая сфера, излучающая тусклый, болезненно-фиолетовый свет. Вокруг неё вращались металлические кольца магнитных ловушек.

`СИСТЕМА ОХЛАЖДЕНИЯ: КРИТИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ.`

`СТАТУС РЕАКТОРА: СПЯЩИЙ РЕЖИМ.`

Пассажир подошел к главной консоли. Клавиатура была покрыта слоем пыли толщиной в палец.

— Ну давай, — прошептал он. — Дай мне огня.

Его пальцы легли на клавиши. Он не знал паролей. Ему не нужно было их знать. Он подключился напрямую, через тот же разъем на затылке, выпустив короткий кабель из своего костюма.

Его сознание ворвалось в цифровую сеть бункера. Она была древней, примитивной, но... живой. Машинный код переплелся с биологическими алгоритмами Зоны.

«ЗАПРОС АВТОРИЗАЦИИ...»

«СУБЪЕКТ НЕ ОПОЗНАН... ОШИБКА... СУБЪЕКТ КЛАССИФИЦИРОВАН КАК: УГРОЗА.»

В зале ожили автоматические турели под потолком. Сервоприводы зажужжали, наводясь на фигуру у пульта.

— Нет, — спокойно подумал Пассажир. — Смотри глубже.

Он послал в систему импульс — тот самый "Слепок Тишины", который он использовал наверху. Чистый, холодный сигнал абсолютного порядка.

Система замерла.

«ПЕРЕОЦЕНКА... СТРУКТУРА СИГНАЛА СОВПАДАЕТ С ПРОТОКОЛОМ 'АБСОЛЮТ'. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, АДМИНИСТРАТОР.»

Турели опустили стволы.

Пассажир ввел команду: `ЗАПУСК ЦИКЛА СИНТЕЗА`.

Внутри свинцовой колбы что-то дрогнуло. "Осколок Звезды" начал вращаться. Фиолетовый свет сменился ослепительно-голубым. Гул нарастал, переходя в вибрацию, от которой задрожали стеклянные коконы мумий вокруг.

Кабели на полу начали наливаться светом. Энергия хлынула вверх, по шахте, к умирающему Ретранслятору.

В рубке наверху мониторы вспыхнули ярким, стабильным светом.

`ЭНЕРГОСНАБЖЕНИЕ: ВОССТАНОВЛЕНО.`

`МАЯК ТИШИНЫ: МОЩНОСТЬ 100%.`

Пассажир выдохнул и отключил кабель. Он чувствовал, как пульсирует "Вакуумный Барьер" наверху, теперь напитанный мощью реактора. Зона отступила еще на километр.

Но тут он заметил нечто на экране мониторинга реактора.

Помимо данных о температуре и напряжении, там бежала еще одна строка. Текст, который не могла написать машина.

`СПАСИБО, ЧТО РАЗБУДИЛ МЕНЯ. МНЕ БЫЛО ХОЛОДНО ОДНОМУ.`

Пассажир медленно обернулся к колбе реактора.

За толстым стеклом, внутри сияющей сферы "Осколка Звезды", открылся глаз. Огромный, вертикальный зрачок, состоящий из чистого пламени.

Он смотрел не на датчики. Он смотрел прямо на Пассажира.

Бункер "Гелиос-4" не просто хранил энергию. Это была тюрьма. И Пассажир только что подал питание на электронный замок камеры, в которой сидело что-то древнее самой Зоны.

— Черт, — только и успел сказать Водитель.

Стеклянные коконы мумий вокруг начали трескаться.

Запись в Дневнике Проводника (Обновлено)

"Энергия есть. Ретранслятор работает и держит периметр. Но цена... я всегда знал, что халявы в Зоне не бывает. Источник питания разумен. И, кажется, я заключил сделку с дьяволом, чтобы изгнать демонов. 'Осколок' дает энергию, но он требует общения. А персонал станции... они начинают шевелиться. Мне нужно баррикадироваться в рубке или найти способ договориться с тем, что сидит в реакторе."

Текущий статус: Маяк активен. Угроза внешняя подавлена. Угроза внутренняя: КРИТИЧЕСКАЯ.

Собака брала еду — аккуратно так, зубами, будто боялась уронить, — и уносила. Всегда в одну сторону. К развалинам дома Михалыча, что сгорел в том пожаре.

«Чудная какая-то», — думал Степан, наблюдая, как пёс прихрамывает через пустырь.

Сегодня утром он специально вынес полмиски вчерашней каши. Поставил у забора и спрятался за сараем. Собака пришла через минуту — будто ждала. Понюхала кашу, потом... Господи, она начала есть прямо из миски, но как-то странно — набирала в пасть и выплёвывала обратно. Размачивала, что ли?

А потом сделала то, от чего у Степана мурашки по спине побежали. Взяла миску в зубы — металлическую миску! — и потащила. Голову задрала, чтоб не расплескать, и пошла своей кривой походкой к развалинам.

— Да что ж ты там делаешь-то? — вслух спросил Степан.

И пошёл следом. Первый раз за три года ему стало по-настоящему любопытно. Не то чтобы интересно — просто захотелось узнать.

Собака свернула за обгоревшую стену, исчезла в зарослях крапивы. Степан остановился. Дальше были одни головешки да битый кирпич. Что там делать живому существу?

Но любопытство взяло верх.

Степан обошёл обгоревшую стену и замер. Собака исчезла. Будто сквозь землю провалилась.

— Ну куда ты подевалась, хромуля?

Он прошёл дальше, раздвигая палкой заросли крапивы. Ноги в старых кирзачах не боялись жгучих листьев, но руки он берёг — подставлял палку, отводил стебли.

Вот и фундамент бывшего дома Михалычей. Печная труба торчит, как памятник. А вокруг — обломки, головешки, куски шифера.

Степан уже хотел повернуть обратно, когда услышал. Тихий такой звук — не то скулёж, не то мяуканье?

«Да не может быть».

Он пошёл на звук, перешагивая через обгоревшие брёвна. За остатками сарая — а сарай-то не весь сгорел, одна стена осталась и часть крыши — увидел вход. Небольшой лаз под завалом досок и кирпичей. И оттуда точно доносилось мяуканье.

Степан опустился на корточки. Колени хрустнули — не мальчик уже. Заглянул в темноту лаза.

— Матерь божья.

Там, в полумраке, на каком-то тряпье лежала кошка. Тощая до невозможности — рёбра торчат, шерсть клоками. А вокруг неё котята. Три? Четыре? В темноте не разглядеть. Мелкие совсем, слепые ещё.

И рядом — та самая миска с кашей.

А собака лежала, прижавшись к кошке боком. Греет, что ли?

Степан сел прямо на землю. Ноги подкосились не от старости — от увиденного.

— Ты что ж это. Ты им, значит, — он не мог подобрать слов.

Собака подняла голову, посмотрела на него. В глазах — никакого страха.

Кошка даже не шевельнулась. Только дышала часто-часто, и котята елозили у её живота, тыкались мордочками.

— Так ты им носишь, — Степан прочистил горло. Что-то там застряло, мешало говорить. — Кормишь их, значит.

Дома он метался по кухне, как ошпаренный. Молоко! Где-то было молоко, сосед вчера приносил. Вот! Половина банки. Подогреть надо. Нет, не кипятить, чуть тёплое. Хлеб размочить. Мясо, было ли мясо? Кусок варёной курицы в холодильнике. Порвать мелко-мелко.

Собрал всё в старую кастрюлю, накрыл крышкой. Подумал и добавил туда же пачку дешёвых сосисок — авось пригодятся.

Когда вернулся, собака встретила его у входа в лаз. Хвостом вильнула — первый раз за всё время.

— На, — Степан поставил кастрюлю. — Это вам.

Но собака не ела. Взяла кусок курицы и понесла в нору. Потом вернулась за хлебом, размоченным в молоке. Потом ещё и ещё.

— Да ты сама-то ешь! — не выдержал Степан. — Тебе тоже надо!

Собака посмотрела на него и взяла сосиску. Но не проглотила — понесла туда же.

Степан сидел на корточках и ждал. Слушал, как там, в темноте, кошка ест.

— Не дотянет она, — сказал он собаке, когда та вышла снова. — Сил у неё нет. Молока ей надо нормального, тёплое место.

Собака села напротив и смотрела. Просто смотрела, не моргая.

— Что на меня уставилась? Я-то что могу?

Но даже когда он это говорил, уже знал — может.

Солнце уже клонилось к закату, когда Степан вернулся с лопатой, ломом и старым одеялом.

— Всё, — сказал он собаке. — Хватит им тут. Щас разберём завал.

Работал он медленно, осторожно. Доски в сторону, кирпичи — тоже. Собака сидела рядом, следила за каждым движением.

Наконец проход стал достаточно широким.

— Ну-ка.

Степан расстелил одеяло, полез в нору. Кошка даже не дёрнулась, когда он взял её на руки. Лёгкая, как пушинка. Одни кости.

— Тихо, тихо, милая. Сейчас всё будет хорошо.

Вынес её, положил на одеяло. Потом — котят. Четыре штуки. Крошечные, слепые, пищат тоненько.

Завернул всё семейство в одеяло, поднял.

— Пошли, — сказал собаке. — Вы теперь у меня жить будете.

И они пошли. Степан впереди, с драгоценной ношей. Собака сзади, прихрамывая на свою кривую лапу. Через пустырь, мимо обгоревших яблонь, к дому, где топилась печь и было тепло.

Ночью Степан проснулся от странного звука — будто кто-то скребётся в дверь. Нет, не в дверь. Где-то внутри дома.

Он включил свет в кухне. Кошка лежала в коробке у печки, где он её устроил. Но что-то было не так. Она дышала странно — рвано, с хрипом.

— Эй, ты чего?

Собака уже стояла рядом с коробкой. Скулила тихонько, тыкалась носом в кошку.

Степан подошёл ближе, присел на корточки. Кошка была горячая. Очень горячая.

— Температура. Чёрт!

Он потрогал её нос — сухой, обжигающий. Глаза мутные, полуприкрытые. Котята пищали, тыкались в неё, искали молоко, но она даже не реагировала.

- Так, спокойно. Спокойно!

Но спокойствия не было. Руки тряслись, когда он наливал воду в блюдце. Попытался напоить кошку — она не глотала. Вода стекала из пасти.

«Она же умирает. Прямо сейчас умирает».

Степан глянул в окно. Там была чернота. И дождь. Дождь начался — сильный, косой, с ветром.

У него же есть машина! Старая «копейка», стоит в сарае третий год без движения. После смерти Нинки он её не заводил ни разу.

— Чёрт!

Степан схватил фуфайку, сунул ноги в сапоги. Потом вернулся, завернул кошку в полотенце. Котят придётся оставить.

— Ты за ними присмотри, — сказал собаке.

Но та уже неслась к сараю.

Машина, конечно, не заводилась. Аккумулятор сдох. Степан крутил ключ, давил на газ — бесполезно.

— Ну давай же! Давай, зараза!

Дождь барабанил по крыше сарая.

— Толкнуть. Надо с толкача!

Он выскочил из машины, упёрся в багажник. Толкнул. «Копейка» нехотя покатилась.

Разогнал её по двору, на ходу запрыгнул, включил вторую передачу, отпустил сцепление.

Мотор чихнул, дёрнулся и завёлся!

— Есть!

Собака лаяла, бежала за машиной. Степан притормозил, открыл дверь:

— Залезай!

И они поехали. В кромешную тьму, под стеной дождя. Фары выхватывали только метров десять размытой грязной дороги. «Копейка» буксовала, виляла, но ехала.

— Держись, милая. Держись!

Он говорил то ли кошке, то ли себе.

На полпути машина встала. Просто заглохла посреди лужи и всё.

— Нет! Нет, нет, нет!

Степан выскочил под дождь, поднял капот. В темноте ничего не видно. Трамблёр? Свечи залило? Да что угодно могло быть в этой развалюхе!

Собака вылезла следом, подошла к нему. Мокрая насквозь, дрожит вся.

— Что делать-то? А?

И тут он увидел свет. Фары! Кто-то ехал сзади!

Степан выбежал на середину дороги, замахал руками:

— Стой! Помоги!

Машина затормозила. Из «Нивы» вылез мужик в камуфляже.

- Ты чего, дед, белены объелся? Под колёса лезешь!

— Помоги! У меня кошка умирает! К ветеринару надо!

— Кошка? — мужик присмотрелся. — Ты из-за кошки ночью в такую погоду?

— Помоги, Христом богом прошу!

Что-то в голосе Степана заставило мужика замолчать.

— Где она?

— В машине!

Мужик заглянул в «копейку», посветил фонариком.

— Садись ко мне, поехали!

— А собака?

— И собаку бери! Какая уж теперь разница!

Они перегрузились в «Ниву». Степан с кошкой сзади, собака у его ног.

— В районную больницу?

— Там ветклиника рядом. Может, кто дежурит.

Мужик гнал, как сумасшедший. «Нива» прыгала по колдобинам, но держалась дороги уверенно.

— Как тебя звать-то, дед?

— Степан.

— А я Михаил. Слушай, Степан, а чего ты с этой кошке так?

- Не знаю, — честно ответил Степан. — Просто... нельзя, чтобы она умерла. Нельзя! Котята у нее.

В ветклинике свет не горел. Михаил забарабанил в дверь:

— Есть кто живой?

Наконец дверь приоткрылась. Заспанный мужик в фуфайке:

— Вы чего? Ночь же!

— Животное погибает!

— Утром приходите. Никого нет.

— Да утра она не доживёт! — заорал Степан.

— Я те говорю — никого! Доктора по домам!

Михаил полез за телефоном:

— Где живёт ваш доктор?

— А я откуда знаю?

— Давай адрес, или я тебя самого лечить буду!

Сторож испугался — Михаил был здоровый мужик, и вид у него сейчас был решительный.

— Туманова, дом восемь. Это за площадью, третья улица.

Они снова неслись по ночному городу. Дождь усилился. Дворники едва справлялись.

Дом восемь оказался двухэтажным. Михаил посигналил, потом пошёл звонить.

Дверь открыла женщина в халате.

— Вы с ума сошли? Четвёртый час ночи!

— Вы ветеринар?

— Да, но...

— У нас кошка умирает. Прямо сейчас. Пожалуйста!

Женщина посмотрела на Михаила, потом увидела Степана — мокрого, дрожащего, с завёрнутой в полотенце кошкой.

— Несите сюда. Быстро!

Она провела их в комнату, включила яркий свет.

— На стол кладите.

Развернула полотенце, пощупала кошку.

— Истощение, обезвоживание, похоже на инфекцию. Когда ела последний раз?

— Пыталась вечером. Но не смогла.

— Котята есть?

— Четверо. Дома остались.

— Так. Мастит, возможно. Температура. Если не сбить сейчас...

Она уже готовила шприцы, доставала ампулы.

Степан держал кошку, пока ветеринар делала уколы. Руки у него тряслись.

— Не факт, что поможет, — честно сказала женщина. — Она очень слаба. Но шанс есть.

Собака всё это время сидела у ног Степана. Молча. Только смотрела.

— А это что за пёс?

— Это она её спасла. После пожара. Выкормила как-то. А теперь вот...

Женщина присмотрелась к собаке.

— Лапа сломана была. Давно. Неправильно срослась.

— Я знаю.

— Хотите, посмотрю? Может, что-то можно сделать.

— Потом. Сначала кошка.

Они сидели и ждали. Кошка лежала на столе под капельницей. Дождь за окном превратился в ливень.

Кошка открыла глаза, когда за окном уже посветлело. Слабо мяукнула.

— Жить будет, — выдохнула ветеринар. — Температура спала. Дышит ровнее.

Степан сидел на стуле, не чувствуя тела. Собака спала у его ног, положив морду на его ботинок.

— Спасибо вам. Я даже не знаю, как вас зовут.

— Ольга Павловна. А вы молодец, дедушка. Не каждый так за животное.

— Да какой я молодец, — Степан потёр глаза. — Три года как сам едва не помер.

Михаил, который дремал в кресле, встрепенулся:

- Поехали, Степан. Котят твоих кормить надо.

— А кошку?

— Оставьте пока здесь, — сказала Ольга Павловна. — Ещё капельницы нужны. Вечером заберёте.

Дома котята пищали так, что слышно было с улицы. Степан подогрел молочную смесь (Ольга Павловна снабдила), кормил из пипетки.

Собака помогала — согревала.

— Ты знаешь, — сказал Степан собаке, — я тебе имя так и не дал. Как тебя звать-то?

Собака подняла морду, вильнула хвостом.

— Верка будешь. Верная ты. Согласна?

Верка лизнула его руку.

К вечеру они втроём — Степан, Михаил и Верка — поехали за кошкой. Та уже сидела, ела из миски.

— Антибиотики проколете пять дней, — инструктировала Ольга Павловна. — И кормите понемногу, но часто. Выкарабкается.

— Сколько я вам должен?

— Ничего не должны. Идите домой.

— Но как же...

— Дедушка, вы мне веру в людей вернули. Этого достаточно.

Дома Степан устроил кошку в коробке. Котята сразу прильнули к ней, засопели, зачмокали.

— Всё, — сказал он. — Теперь всё хорошо.

Михаил, который помог донести кошку, хмыкнул:

— Слушай, Степан, а тебе помощь не нужна? Ну, с хозяйством там.

— Да какое хозяйство.

— Я вот что думаю. Крыша над сараем у тебя течёт — видел. Давай завтра приеду, починим?

Степан посмотрел на него с удивлением:

— Зачем тебе это?

— Не знаю. Просто правильно как-то.

Первый раз за три года Степан улыбнулся. По-настоящему.

Автор - Ирина Чижова. Источник.

Куда тебя занесло?

В старом, уютном доме, где пахло свежей выпечкой и старыми книгами, жил котёнок по имени Барсик и он был не просто котёнком а настоящим воплощением добродушия. Его серая шерсть всегда была мягкой и ухоженной а глаза светились неиссякаемой добротой. Он любил дремать на солнышке, мурлыкать, когда его гладили и казалось, никогда не испытывал ни капли злости.

И у Барсика была одна маленькая тайна, которая могла бы вызвать удивление у любого, кто его знал - в подвале этого дома, в укромном уголке за старым сундуком, обитала целая семья мышек. И не просто мышек а самых веселых и озорных созданий, каких только можно было представить, их предводителем был шустрый мышонок по имени Пик, с блестящими черными глазками и вечно дергающимся носиком а его верными спутниками были его сестры - быстрая, ловкая Мила и немного неуклюжая, но очень добрая Пушинка.

Их дружба с Барсиком началась совершенно случайно - как то Барсик учуял запах чего то вкусного из подвала, спустившись вниз, он увидел Пика, который пытался утащить крошку сыра, но та была слишком велика для него и вместо того, чтобы броситься в погоню, Барсик просто уселся рядом и с любопытством наблюдал. Пик, сначала испугавшись, вскоре понял, что опасности нет и даже осмелился посмотреть на котёнка, Барсик в ответ лишь тихонько мурлыкнул и подталкивал лапой сыр к его норе. С тех пор их отношения развивались стремительно - мышки, поначалу опасавшиеся пушистого существа, вскоре поняли, что Барсик их лучший друг - он никогда не пытался их поймать  а наоборот, часто оставлял им кусочки своей еды, которые "случайно" падали с его миски. Мышки же, в свою очередь, приносили Барсику всякие интересные находки: блестящие пуговицы, яркие перышки и даже иногда маленькие, сладкие ягоды, которые они находили в саду.

Каждый вечер, когда в доме зажигались лампы а хозяева усаживались за ужин, в подвале начиналась настоящая вечеринка. Пик, Мила и Пушинка устраивали свои игры - бегали по лабиринтам из старых коробок, устраивали гонки на самодельных тележках из спичечных коробков и даже пели свои маленькие мышиные песенки, которые звучали как тоненький, веселый писк. Барсик, лежа на своем любимом коврике у камина, часто слышал их веселый шум и знал, что там, внизу, его маленькие друзья резвятся и радуются жизни. Иногда, когда мышки становились особенно шумными, Барсик тихонько спускался в подвал, но не пугал их а просто ложился неподалеку, наблюдая за их играми с нежной улыбкой на мордочке. Мышки же, увидев его, не прятались, подбегали к нему, терлись о его мягкие лапы а Пик даже осмеливался запрыгнуть ему на спину и прокатиться, как на пушистом, теплом коне.

Однажды, когда в доме случилась беда - пропал любимый плюшевый медвежонок хозяйской дочки, Барсик почувствовал, что должен помочь, он знал, что мышки, со своим острым зрением и умением проникать в самые узкие щели, могут быть очень полезны в поисках. Барсик спустился в подвал и тихонько мяукнул, призывая своих друзей - Пик, Мила и Пушинка тут же выскочили из своего укрытия, встревоженные необычным поведением кота, Барсик тихим мурлыканьем объяснил им свою просьбу и мышки, не раздумывая, согласились помочь. Они разделились - Пик, как самый ловкий, отправился исследовать чердак, где, по его мнению, могли затеряться вещи, Мила, с ее острым нюхом, обследовала все уголки дома, надеясь уловить запах игрушки а Пушинка, хоть и немного неуклюжая, оказалась самой внимательной - она заглядывала под каждую тумбочку и за каждый предмет мебели.

Прошло немало времени и хозяйская дочка уже почти плакала а Барсик с мышами продолжали свои поиски. Вдруг, из под старого кресла в гостиной раздался радостный писк - это была Пушинка! Она обнаружила медвежонка, который каким то образом закатился под кресло и застрял там. Барсик, услышав писк, тут же подбежал и подтянул игрушку а мышки помогли ее вытащить наружу.

Медвежонок был немного пыльным, но целый и невредимый.

Когда Барсик принес медвежонка хозяйской дочке, радости девочки не было предела - она обняла своего кота так крепко, как только могла, и поблагодарила его, Барсик довольный своей миссией, лишь мурлыкнул в ответ.

А вечером, в подвале, снова царила атмосфера праздника - мышки, гордые своим вкладом в спасение медвежонка, устроили настоящий банкет из крошек печенья, которые Барсик как бы ненароком оставил для них. Они рассказывали друг другу о своих приключениях а Барсик, лежа у входа в подвал, слушал их веселый писк и знал, что настоящая дружба не знает границ, даже если один из друзей - добродушный кот а другие - веселые мышки.

И в этом доме их необычная дружба была самым ценным сокровищем ...