— Бросить свиток? — Марек фыркнул, перехватывая клинок поудобнее. — Да ты шутишь! Мы за эту бумажку полмира обошли, а теперь просто выкинем? Может, ещё и чаю с ними попьём?

Но времени для споров не осталось. Тени вышли из-за деревьев, и Алексей с Мареком замерли. Это были не люди — по крайней мере, не совсем. Высокие, худощавые фигуры, закутанные в чёрные плащи, двигались с неестественной грацией. Их лица, если их вообще можно было назвать лицами, скрывали капюшоны, но под ними угадывались пустые, светящиеся глаза, словно вырезанные из ночного неба. В руках они держали оружие — длинные, изогнутые клинки, от которых исходил слабый зеленоватый свет.

— Древние? — шёпотом спросил Марек, отступая к ближайшему дереву.

— Нет, — прохрипел Кир, вжимаясь в землю. — Это их слуги. Псы Источника. Они охраняют путь.

— Отлично, — буркнул Алексей, выхватывая свой нож. — Значит, мы на правильном пути. Ну, вперёд, Марек, покажем этим псам, кто тут настоящий охотник.

Бой начался внезапно, как будто кто-то щёлкнул выключателем хаоса. Один из слуг рванулся к Алексею с такой скоростью, что тот едва успел отклониться. Клинок просвистел в сантиметре от его плеча, оставив в воздухе запах горелого металла. Алексей ответил ударом в бок, но нож лишь скользнул по плащу, словно тот был сделан из жидкой тени. Марек, тем временем, отбивался от двоих, его клинок звенел, сталкиваясь с их оружием, а лицо выражало смесь раздражения и азарта.

— Лёха, они не ломаются! — крикнул он, уворачиваясь от удара. — Может, попробуем твой свиток как дубину?

— Не смешно! — огрызнулся Алексей, но идея с свитком неожиданно зацепила его. Он отступил назад, уворачиваясь от очередного выпада, и поднял пергамент перед собой. Свет от свитка вспыхнул ярче, и ближайший слуга замер, словно наткнувшись на невидимую стену. Его светящиеся глаза сузились, и он издал низкий, гортанный звук, похожий на стон.

— О, похоже, им это не нравится! — воскликнул Марек, заметив реакцию. — Давай, Лёха, свети им в морды, пока я их шинкую!

Алексей, не теряя времени, направил свиток на другого слугу. Свет ударил по фигуре, и та отшатнулась, её клинок задрожал в руке. Но эффект длился недолго — слуги быстро оправились, и их атаки стали ещё яростнее. Алексей понял, что свиток — не оружие, а скорее отвлекающий фактор. И всё же это дало им несколько секунд передышки.

— Кир, что ещё знаешь про этих тварей? — крикнул Алексей, отбиваясь от очередного удара.

Отшельник, который, похоже, пытался стать частью лесной подстилки, поднял голову. — Они боятся света Источника! Но свиток — только искра. Вам нужен настоящий Источник, чтобы их уничтожить!

— Где он?! — рявкнул Марек, отбрасывая одного из слуг ударом в грудь. — Давай точный адрес, старик, или я сам тебя прикончу!

— В сердце леса! — выкрикнул Кир. — Пещера под старым дубом! Но вы не дойдёте, они не дадут!

— Попробуем, — буркнул Алексей, уклоняясь от очередного удара. Он схватил Марека за рукав и потащил за собой. — Бежим, пока их не стало больше!

Они рванули через лес, перепрыгивая корни и уворачиваясь от низких веток. Слуги Источника следовали за ними, их шаги были почти бесшумными, но гул в воздухе становился всё громче. Кир остался позади, и Алексей мельком заметил, как одна из теней нависла над отшельником. Он хотел вернуться, но Марек схватил его за плечо.

— Не глупи, Лёха! Он сам выбрал свою судьбу. Нам надо жить, чтобы разобраться с этим!

Алексей стиснул зубы, но кивнул. Они продолжали бежать, пока лес не расступился, открывая небольшую поляну. В центре возвышался огромный дуб, его корни, словно гигантские змеи, уходили в землю. Под одним из корней зияла тёмная расщелина — вход в пещеру.

— Это оно? — выдохнул Марек, оглядываясь. Слуги были уже близко, их тени мелькали между деревьями.

— Похоже на то, — ответил Алексей, чувствуя, как свиток в его руке пульсирует всё сильнее. — Готов к ещё одному безумному прыжку в неизвестность?

Марек ухмыльнулся, хотя его лицо было бледнее обычного. — Когда это нас останавливало?

Они нырнули в пещеру, и тьма поглотила их. Снаружи послышался яростный вой слуг, но ни один из них не последовал внутрь. Алексей и Марек остановились, переводя дыхание. Впереди, в глубине пещеры, мерцал слабый голубой свет, похожий на тот, что исходил от свитка.

— Ну что, Лёха, — Марек хлопнул его по плечу, — готовы встретиться с этим вашим Источником? Или всё-таки вернёмся за борщом?

Алексей усмехнулся, но его сердце билось неровно. — Пошли. Если это конец света, то хотя бы узнаем, как он выглядит.

P.S. от автора

И вот наши герои снова в шаге от разгадки — или от катастрофы. Что ждёт их в пещере? Источник, Древние, или, может, просто очень сердитый ёжик? 😄 Делитесь своими теориями, а я пока подумаю, как ещё усложнить жизнь Алексею и Мареку. В следующей главе ждите больше тайн, опасностей, и конечно их фирменного сарказма!

– Будь честен, хотя бы раз за все это время.

Самолет тряхнуло, и по проходу с грохотом прокатилась тележка с провиантом, цепляясь за ручки кресел. Пассажиры снова застонали; в задней части салона кто-то приглушенно взвизгнул, а кто-то другой, не выдержав, взвыл.

Эрик хотел было воспользоваться суматохой и замять разговор, но все же не сдержался:

– Даже если был бы – теперь это не имеет значения.

– Еще как имеет. Может, хотя бы перед смертью, перед ликом своего Бога, ты осмелишься сказать правду.

Он наконец посмотрел ей в лицо. Куда девалась прежняя депрессия – теперь, под темными прядями, едва тронутыми сединой, в ее знойно-карих глазах зажглось по искре. В этот странный момент в ней теплилась жизнь, которой он давно не видел. Прямо как в фильме «Меланхолия», подумал Эрик, – грядущая гибель меняет всех по-своему.

Что-то поблизости глухо заскрежетало. Дождавшись, когда этот шум стихнет, Сара вновь оттянула маску и продолжила:

– У тебя... у нас, возможно, не так много времени. Ты действительно хочешь сдохнуть с нечистой совестью?

– Тебя это не касается. Не уговори ты меня...

Араб сзади усилил молитвы и почти заглушил Эрика. Обернувшись, Сара наклонилась и прошипела:

– Простите, сэр, нельзя ли потише?

Тот не отреагировал, даже не открыл глаз, однако все же снизил тон.

– ...Не уговори ты меня лететь в эту чертову Атланту, мы бы уже давно разбежались по сторонам.

– Эта Атланта – твоя. Ты должен был сказать своим предкам-католикам, что мы разводимся, глядя им прямо в глаза.

– Тоже мне, потеря потерь. На хера я вообще согласился?

Двигатель снаружи вполсилы взорвался. Никого в салоне не ранило, однако люди вновь заорали и завыли, правый ряд громче левого.

Эрик поморщился. Костяшки пальцев, вцепившихся в подлокотники,  побелели почти до прозрачности.

– Да. Жаклин.

– Это та вульгарная девка с работы? – Сара внезапно расхохоталась. – Милый, ты ей в отцы годишься.

Мужчина помрачнел. Одухотворенная, она хлопнула его по бледной руке.

– Видишь? Правду говорить легко и приятно.

Эрик отвернулся. За толщей стекла, внизу, простирался бесконечный океан, всюду, куда падал взгляд, без единого намека на сушу. Дым от пламени заслонял облака.

Но допрос еще не был окончен.

– И давно у вас интрижка? До того, как ты это затеял?

– Полтора года.

– Твою мать. Я так и думала. Все ради того, чтобы уйти к этой пигалице?

– Нет. Вовсе нет, – Эрик решительно повернулся к ней и взглянул глубоко в зрачки, окруженные темно-янтарной радужкой. Их безмолвный диалог длился несколько секунд, пока фюзеляж очередной раз не тряхнуло.

– Ах. Понимаю, – почти бывшая супруга удовлетворенно откинулась в кресле и прикрыла веки. Некоторое время она молчала и слабо улыбалась, но вдруг ее голос зазвучал с совсем иным, потусторонним оттенком. – Конечно, все эти люди не заслуживают такого исхода...

Эрик резко повернул голову, отодвинулся и посмотрел на нее расширяющимися глазами.

– Ты…

– ...Но ты точно заслуживаешь, козел.

– Это же не твоих рук...

Внутри мужчины все ухнуло, хотя, казалось бы, куда духу падать еще ниже. Слова потекли из него так же глухо и медленно:

– Даже не буду спрашивать, как ты это сделала.

Затем Эрик обреченно откинулся на спинку и тоже опустил веки. Через пару секунд он едва слышно произнес, так, что среди возобновившихся криков ей пришлось прислушаться.

– А знаешь... Из-за такого дерьма я и подал на развод.

За иллюминатором на крыле вовсю разгорался второй двигатель.

И я сидел. Слушал тишину. Смотрел, как солнце мягко скользит по воде. Было похоже на медитацию, на сон наяву, на полёт над самим собой.

Домой я вернулся счастливым и лёгким. Пусть в садке не оказалось рыбы, но это была настоящая Суббота.

Он тосковал. Он, дух места, стал призраком, бесплотным сгустком тоски в лабиринте гипсокартона. Фольклор гласит: домовой уходит, когда дом осиротел, когда в нем умерла душа. Или когда его сильно обидели.

Обиды не было. Было равнодушие. Смертельная тишина.

Однажды ночью Нафаня слез с своего любимого места – теплой трубы возле потолка – и пополз к входной двери. Он был похож на клубок серой пыли, подхваченный сквозняком. Дверь была не дубовой, с железными коваными скобами, а легкой, с магнитным доводчиком. Он просочился в щель.

Лифт, с его зловещим бездушным гудением, привез его вниз. Консьерж в ярко-синей форме что-то говорил в рацию, не замечая его. Нафаня вышел на улицу. Москва встретила его рокотом машин, неоном, чужими запахами бензина и чужой еды.

Он был свободен. И несчастен.

Первые дни он скитался по подвалам и чердакам соседних домов, но везде царили такие же духи-одиночки, такие же забытые хранители стиральных машин и газовых котлов. Они были жалки и бессильны.

Голодный и растерянный, он прибился к мусорным бакам. Здесь царил Васька, потомок того самого рыжего кота. Только этот был худ, боев и зол. Один глаз закрывал шрам.

– Чего пришел, дед? – просипел кот, разрывая пакет. – Места нет. Иди к своим людям.

– Они не мои, – тихо ответил Нафаня. – Они… не видят.

– А ты заставь, – кот флегматично вытащил рыбную кость. – Напугай. Мышей напусти. Телек испорти.

– Не могу я больше. Сердце не позволяет. И мышей тут нет.

Васька фыркнул и ушел, виляя обрубленным хвостом.

На фасаде «Алых Парусов» жил старый ворон. Он помнил всё: и поле на этом месте, и первую избу, и снос. Он был философом и циником.

– Уходишь? – каркнул он, увидев Нафаню, сидевшего на детской площадке. – Правильно. Ты – атавизм. Ты – для печек и чердаков. Теперь тут другие боги. Бог Wi-Fi, бог ипотеки, бог кредитки. Твоё время ушло. Улетай со мной. Свобода.

Но домовой не мог улететь. Его тянуло вниз, к земле, к дому. Которого не было.

Свидетелем его отчаяния стал дворник дядя Ваня, приезжий из глухой деревни под Кировом. Седая щетка, уставшие глаза. Он-то узнал Нафаню сразу. Увидел утром сидящий у мусоропровода серый, полупрозрачный комочек печали.

Дядя Ваня замер. Осторожно, чтобы не спугнуть, он достал из кармана crumpled paper bag, отломил кусок своего завтрака – черного хлеба, густо посыпанного солью. Положил на асфальт и отошел, делая вид, что подметает.

– Хозяюшка… – прошептал он. – Кормилец… Что ж ты здесь? Кто ж без тебя там, наверху?

Нафаня вздрогнул. Простой жест, древний, как мир, пронзил его насквозь. Он подполз и прикоснулся к хлебу. Сила, теплота, память вернулись к нему на мгновение. Он посмотрел на дворника с бездонной благодарностью и пополз прочь. Он не мог принять жертву. Это был не его дом.

Трагедия случилась через неделю. Без своего хранителя квартира Кати и Максима стала абсолютно мертвой. Не просто тихой, а враждебной. В ней поселилась Зыбь – холодная пустота, что высасывает удачу, радость, саму жизнь.

Максим сорвал важный дедлайн. Катя, всегда такая собранная, стала терять вещи, спотыкаться на ровном месте. Они не ссорились. Они просто перестали разговаривать. Молчание стало ледяным и тяжелым. Они спали спиной к спине, а по утрам видели друг в друге не любимых людей, а странных соседей по несчастью.

Однажды Катя не выдержала. Она вышла на балкон, вглядываясь в огни ночной Москвы, и почувствовала, как ее сердце сжимается от тоски. Она плакала тихо, чтобы не услышал Максим.

В этот миг мимо окна 25-го этажа, цепляясь когтями за бетон, пролетал ворон.

– Эй, бородач! – каркнул он, увидев Нафаню, спавшего в скворечнике, который никогда не видел птиц. – Твои! Смотри!

И Нафаня увидел. Увидел одинокую фигурку Кати на фоне ночного неба, окутанную таким знакомым, таким родным отчаянием. Он почувствовал ее боль, как свою. И боль Максима, который в это же время ворочался в кровати, не в силах заснуть.

Его дом умирал. Его люди страдали.

И он понял свою ошибку. Он ждал, что его будут звать, как в старину. Ждал подношений, ритуалов. Но времена изменились. Его долг – не в ритуалах. Его долг – в самой сути: хранить. Даже если тебя не thanks, даже если не верят. Даже если дом – это бетонная коробка на двадцать пятом этаже.

Он сорвался вниз. Не летел, а падал камнем тоски и решимости.

В квартире было холодно. Нафаня, слабый, почти прозрачный, прополз к спящему Максиму и прошептал ему в ухо самый старый, самый забытый сон – сон о теплой печке, о запахе свежеиспеченного хлеба, о смехе детей. Максим улыбался во сне.

Потом домовой из последних сил ткнул лапой в розетку. Раздался хлопок, и свет погас. Вырубился интернет. Воцарилась тишина, настоящая, глубокая.

Катя вошла с балкона. Максим сел на кровати.

– Макс? Ты здесь?

– Я здесь. Темно. Страшно.

– Знаешь… Мне приснился странный сон… Будто мы в деревне, у бабушки…

Они заговорили. Сначала робко, потом все быстрее, перебивая друг друга. Они говорили о страхе, о одиночестве, о том, как все пошло не так. Они плакали и смеялись в темноте, нащупывая руки друг друга.

А Нафаня сидел на своем месте у теплой трубы и медленно, по крупицам, восстанавливался. Он кормился их разговором, их внезапным смехом, их примирительными слезами. Это была лучшая жертва, чем хлеб и молоко.

Утром Максим починил пробки. Свет загорелся. Но что-то изменилось. В воздухе витало уютное тепло. Вещи лежали на своих местах. Кот Васька, случайно заскочивший в открытую дверь, свернулся калачиком на пороге и мурлыкал, а не шипел. Даже ворон, пролетая, каркнул одобрительно: «Держись, старик!»

Катя и Максим не стали суеверными. Они не ставили блюдечек. Но иногда, особенно зимними вечерами, Максим мог отломить кусок черного хлеба, посыпать его солью и оставить на столе со словами: «На, хозяин, отужинай с нами». И им казалось, что в доме становится еще уютнее.

Нафаня никуда не ушел. Он выучил новые правила. Его дом был другим. Его люди – другими. Но очаг – тот, что горит в сердцах, а не в печах, – был жив. И он был его хранителем. И это было счастье.

И тогда Оля решила действовать в том поле, которое ей было доступно. Пока Сеня не прислал положения, которые ему были выданы для организации выставки, Оля могла сделать всё, что в её силах, чтобы организацией выставки их с Сеней общение не ограничилось. И она приступила к старому средству, рассказанному ещё бабушкой - чтобы кожа была чистой, принимай ванны с марганцовкой. Вода в ванне приобрела приторно-розовый цвет, не настраивавший однако на романтический лад, и Оля, включив лекцию об особенностях творчества Вагнера, погрузила всю свою заднюю плоскость в целебную жидкость. Вопреки опасениям, щипать не начало, и Оля свой разум тоже смело погрузила в поступающую из динамика телефона информацию.

Через полчаса она была прервана звонким "бздынь", и увидела оповещение "Сеня". Прямо мокрыми руками Оля схватила телефон, сухим носом смахнула блокировку и увидела, что пришло пустое сообщение. С третьей попытки, опять же носом, ей удалось нажать на него, и оказалось, что это файл с положениями о выставке. И никакого комментария от самого Сени. И даже без обнадёживающего "Сеня печатает...".

Оля десятилетней давности вцепилась бы в это сообщение как в знамя, и вооружившись им, отправилась бы в чудесный мир файлов и книг, чтобы обеспечить симпатичному просителю совершенно безвозмездную помощь на все пять звёзд. Нынешняя Оля поскребла по сусекам памяти, и внутренняя библиотекарь Леночка оттуда выдала ей несколько архивных записей, в которых фигурировали подобные случаи. Во всех них Олю использовали, а потом выкидывали, если называть вещи своими именами.

То, что помощь будет безвозмездной и на этот раз - факт, потому что об оплате или взаимной услуге Оля с Сеней уже не договорилась, ничего не попишешь. Но вот с объёмом помощи, её форматом и собственными ожиданиями ещё можно было работать. Сеня просил помочь с идеями - она поможет. Остальное сам. Если, конечно, в процессе этой деятельности Сеня не попадёт в сферу Олиной ответственности вместе со всеми его выставками, проблемами и, главное, предоставив Оле свою фамилию. Но это вряд ли могло произойти так быстро, если вообще могло.

Оля вылезла из ванной, накинула халат и пошла за компьютер работать над проектом "помочь Сене без ущерба для себя". Положение по выставке не было слишком уж помогающим - древнерусские иконы и есть иконы, что тут сделаешь без икон? Оля написала Сене сообщение:

"Привет! Прочитала положение. Лучше не стало, как ты и говорил. Думаю, ты можешь сделать упор на фото (которые придётся искать), прикладнуху (может быть, получится найти мастера, который изобразит этапы изготовления иконы?), интерактив (пока не знаю какой) и тексты в оформлении (если музей оплатит изготовление больших панелей)?"

Кроме того, Оля написала другое сообщение другому человеку:

"Добрый день! Скажите, пожалуйста, нет ли у вас сейчас икон, которые можно было бы одолжить Русскому Музею на выставку чуть больше, чем на полгода?"

Это сообщение было адресовано бывшему Олиному коллеге, профессору Драгомышскому. С этим персонажем своей истории Оля общалась редко, но всегда с удовольствием, да и он ей тоже благоволил. Профессору Драгомышскому было под пятьдесят или слегка за пятьдесят, он был совершенно лыс и совершенно погружен в мир древнего искусства. Возможно, отсутствие волос уменьшало сопротивление во время заплывов в высокие материи.

Профессор Драгомышский преподавал древнее искусство в институте, писал по древнему искусству статьи и книги, и у него дома постоянно на передержке тоже находилось какое-нибудь древнее искусство. Как бы Оля ни любила свою работу, но до профессора Драгомышского ей было далеко.

"Заходите завтра, Оленька, есть кое-что для вас!" - пришёл ответ.

И от Сени: "Ты гений! Пойду узнавать про мастера и бюджет, а насчёт фото, может быть, вместе выберем? Сможешь прийти завтра в архив?"

Оля почувствовала себя в своей стихии, назначила встречу с профессором Драгомышским на 10 утра ("...и тогда, конечно же, я угощу вас на поздний завтрак кофечком из турки!" - пообещал он), а с Сеней - на три ("а потом пообедаем"). Давно у Оли не было такой насыщенной на встречи с мужчинами жизни, даже по работе. Чтобы не изнывать весь пустой остаток дня, она включила сериал про Пуаро, заказала суши и свернулась в кокон у себя на кровати.

День седьмой

На следующее утро в четверть одиннадцатого Оля стояла с коробочкой пирожных "Север Метрополь" у огромной обшарпанной двери, ведущей в квартиру профессора Драгомышского. На душе был покой, и только внутренняя библиотекарь Леночка заставляла хозяйку немного смущаться - она никогда не могла определить, испытывает ли по поводу Драгомышского только восхищение его умом, или эти чувства распространяются и на более земные части профессора.

Дверь приоткрылась, и оттуда показалась голова, торчащая из высокого ворота розовой шёлковой рубашки. Ворот был укомплектован шейным платком, в котором Оля на секунду признала элемент костюма Александра Второго с прошлогодней выставки, но тут же устыдилась и решила, что профессор просто, конечно же, сделал себе такой на заказ. А даже если и нет, кто такая Оля, чтобы в чем-то упрекать самого профессора Драгомышского? Внутренняя библиотекарь Леночка благоговейно прикрыла глазки, вот ведь, какой плохой парень он, возможно. Куда ей до него.

- Заходи, Оленька! - он протянул руку и втащил Олю в полумрак прихожей. Дальняя часть коридора и верх стен тонули в вековых тенях старого фонда, что искажало восприятие размеров помещения. - Как я рад, что ты пришла! Как же мы давно не виделись!

Оля всучила ему коробку с пирожными и принялась разуваться, пока профессор вздыхал о том, как вредно, но приятно кушать сладкое. Потом вдруг спросил:

- Вы помните, какое было любимое пирожное у Екатерины Второй? - и, не дожидаясь ответа, - пойду делать кофе. Жду вас на кухне, Оленька!

Оля всё знала в его квартире, поэтому сама помыла руки в ванной, воспользовалась стандартным гостевым полотенцем с сердечками и пришла на кухню, где хозяин уже снимал турку с плиты.

- Хороший кофе может задать настроение на весь день, Оленька, - торжественно провозгласил профессор Драгомышский, подавая ей миниатюрную чашечку в розовый цветочек.

- Благодарю, - она улыбнулась, осторожно вцепляясь одной рукой в ручку, а другой страхуя чашку снизу: она всегда считала, что взаимодействие с фарфором относится к разряду тех трюков, которые не стоит выполнять самостоятельно, не будучи профессионалом. И свой уровень профессионализма в этом деле она оценивала здраво.

- Чувствуете, какую специю я добавил? - профессор с надеждой заглянул Оле в глаза.

Оля старательно принюхалась, однако то был лишь обманный манёвр. Её обонятельные способности ограничивались двумя категориями: "пахнет вкусно" и "воняет" (когда Оля болела ковидом, она, как и многие, теряла обоняние, но заметила это лишь когда запахи вернулись - почуяла вдруг запах мусорного ведра, о котором забыла на две недели). Из чашки определённо неслось "пахнет вкусно", и даже "пахнет кофе", - но второе, как она подозревала, лишь потому что мозг услужливо дал команду почувствовать именно запах кофе, раз жидкость была изначально заявлена как кофе. Никакой дополнительной информации из чашки не неслось, поэтому Оля попыталась вспомнить, что вообще можно добавлять в кофе, и осторожно спросила:

- Ко... корица?
- Верно, Оленька, кардамон! - начал профессор фразу ещё когда Оля была на первом слоге, тут же смутился и неловко добавил уже без особого энтузиазма, - возможно, вы почувствуете его вкус.

Оля сделала глоток и воскликнула:

- Да-да, теперь я его чувствую! Это просто великолепно!

Портрет кисти Боровиковского укоризненно смотрел на Олю со стены, и ей стало немного стыдно за враньё, но внутренний бухгалтер Зинаида Михална приказала ей не переживать о мелочах, а переходить скорее к главному, пока профессор не ушёл в воспоминания об Османской империи или Арабском халифате, которые ему обязательно навеет этот кардамон. К счастью, профессор, сам спросил:

- Так вы говорите, вам нужно несколько икон?

- Да-да! Один мой знакомый должен организовать выставку, для которой у него совсем ничего нет. Ну, это ничего, мы придумаем что-нибудь современное и интерактивное, можем наклепать QR-кодов, включить в название экспозиции слова "музей будущего" и "виртуальный тур", но выставка древних икон совсем без древних икон всё-таки будет смотреться несколько бледно.

- О, безусловно, Оленька! - всплеснул руками профессор, - это будет просто безбожно. Совершенно случайно у меня сейчас дома лежит икона кисти одного из учеников Андрея Рублёва... К сожалению, она не подписана, но, полагаю, имени его учителя будет достаточно. Кроме того, недавно мне подарили копию Феофана Грека, современную, но очень качественную.

- Ух ты... то есть первая икона - это оригинал?

- Безусловно, Оленька, безусловно! Пятнадцатый век как он есть. Допили? Тогда идёмте, покажу.

Оля вскочила, но профессор вдруг поднял палец:

- Но погодите, у меня есть одно условие, - его лицо сделалось таким, какое могло бы быть у кота, который точно вычислил, где сметана, и когда хозяйки не будет рядом.

- Какое? - внутренняя бухгалтер Зинаида напряглась в ожидании вопроса о материальном вознаграждении.

- Вы позволите мне написать текст экскурсии для вашей выставки, когда она будет готова и хотя бы раз её провести? - выпалил он, и от восторга у него даже слегка сорвался голос на последнем слове.

- О, вы даже не представляете, какая это будет честь для нашей выставки! - рассмеялась Оля с облегчением, и профессор повлёк её в темные недра своей квартиры.

Стены длинного коридора были увешаны старинными гравюрами, под ногами скрипел столетний паркет, и пахло пылью. От этого всего у Оли всегда возникало здесь ощущение, что она находится не в центре Петербурга, а в каком-то старинном лесном поместье или даже в средневековом замке.

- Осторожнее, Оленька, я здесь слева недавно прибил полочку для павлина времён Марии Александровны, он очень хрупкий.

Оля резко дёрнулась вправо и - бах! - задела локтем что-то крупное и шаткое. В ужасе она развернулась как пантера в прыжке и каким-то немыслимым усилием удержала обеими руками то, что падало. Крупное и шаткое оказалось чучелом фазана на тонких ножках.

- Ох-ох-ох, - обернулся профессор, качая головой, - этого фазана князь Юсупов пристрелил, кажется, в тринадцатом году.

Оля порадовалась, что не уничтожила фазана, которого сохранил в веках какой-то безымянный таксидермист, хотя добить юсуповского фазана было бы, может, и почётно.

Они зашли в большую комнату, заставленную шкафами, стеллажами, скульптурами и ещё бог знает чем. Где-то за стеллажами имелось окно, но из-за тяжёлых штор едва ли в комнате было светлее, чем в коридоре. Профессор нырнул куда-то в узкое пространство между полками, и Оля стала протискиваться за ним. В процессе она задела узенькую этажерку, которая со стороны выглядела как часть стеллажа, но оказалась отдельной, ни к чему не прикреплённой сущностью. На этот раз реакция подвела Олю, или может не хватило пространства для манёвра, и этажерка рухнула на пол вместе со всем содержимым. Оля не успела разобраться в масштабах трагедии, но звуков разбивающегося стекла или фарфора как будто не раздалось.

Профессор обернулся и, схватившись за сердце вскрикнул:

- Эль Греко!

- Что?! - Оля тоже схватилась за сердце, - там была картина Эль Греко?

- Нет-нет, только книга о нём, но очень старая, дореволюционная... Ах, вот она, - профессор придирчиво осмотрел потрёпанный томик, открыл и наскоро пролистал, - всё в порядке, Оленька. Мне давно нужно было навести здесь порядок, не переживайте, вы ни в чём не виноваты. Позвольте-ка... - он ловко взял Олю под локоток и отвёл к самому входу в комнату. - Подождите вот тут, дитя моё.

Оля кивнула, а профессор на несколько минут исчез в глубине комнаты, а потом гордо вынес оттуда коробку, в которой обнаружились две иконы в пупырчатой плёночке.

После они вернулись в кухню, где Оля пыталась убедить профессора оформить хотя бы расписку о том, что иконы принадлежат ему, и переданы ей под ответственность ("Это же пятнадцатый век!"), а профессор убеждал Олю, что полностью ей доверяет ("Вы же мой ангел, Оленька!") и обидится, если она будет настаивать. Победа осталась за профессором, а Оля вышла на улицу с ощущением, что несёт в сумке награбленное золото.

Профессор Драгомышский, оставшись один, задумчиво гладил фазана. В голове у него уже складывалось начало экскурсии.

***

Архив Сени напоминал последствия взрыва в лавке букиниста. Если кто-то и мог составить конкуренцию дальней комнате профессора Драгомышского, то это был как минимум достойный соперник по бардаку.

Сеня этот бардак олицетворял, или даже скорее возглавлял. Его причёска отчетливо давала понять, что лег спать он непосредственно после мытья головы, а рубашка была частично заправлена в штаны, так что нельзя было понять изначальный замысел - её заправили, но она выбилась, или она была навыпуск, но потом руки хозяина машинально пытались затолкать её внутрь? Воротник рубашки, словно не решив, какая эпоха ему ближе, слева гордо стоял, как при Наполеоне, а справа скромно лежал, как у самого добропорядочного советского служащего.

"Такой красивый, небрежный шик", - прошептала в Оле внутренняя библиотекарь Леночка, но внутренняя бухгалтер Зинаида тут же начала ворчать, что если уж и создавать пару, то в ней хотя бы один должен уметь гладить рубашки и наводить порядок на столах. Не говоря о том, чтобы расчищать пространство вокруг них.

- Вот! - Оля торжественно протянула Сене коробку.

- Боже, что это? - его глаза округлялись всё больше, по мере того, как он распаковывал содержимое. - Это настоящее? Это мне? Мне это снится? Оля - ты джинн!

Сенины круглые глаза выглядели совершенно влюблёнными, но Оля не могла разобрать, это относится к джинну, к исполнившемуся желанию, или и вовсе к собственной только что спасённой заднице.

- С меня обед, и даже не спорь, - объявил Сеня.

Оля и не думала спорить. "С паршивой овцы..." - бурчал её внутренний прапорщик Валера, а вот внутренняя библиотекарь Леночка зачем-то включила режим романтического волнения, который Оля так ненавидела, но не умела отключать.

- Я тут подобрал фотки, - продолжал Сеня, размахивая какими-то картонками, - есть из реставрационных мастерских, есть с утраченными иконами, думаю, их нужно будет распечатать покрупнее, сделать к ним подписи подлиннее, и полдела сделано.

- Звучит классно, помощь будет нужна? - это у Оли вырвалось автоматически, и она тут же мысленно дала себе подзатыльник.

- Нет-нет, ты уже сделала для выставки больше, чем весь музей, который её по идее организует!

- А с интерактивом разобрался?

- Да, нашёл контакты одного парня, художника. Мне сказали, что он всякое такое делает на заказ. Я тебе потом покажу, что у него получится, если тебе интересно.

- Окей, договорились. Кстати, - Оля вспомнила о поставленном ей условии, - один мой знакомый профессор искусствовед готов разработать экскурсию по выставке. И даже скорее хочет это сделать, чем просто готов. Даже скорее сделает в любом случае, хотим мы того или нет.

- Ничего себе... Что за профессор?

- Который одолжил иконы.

- О... то есть мало того, что он сделал нам такое большое добро, он хочет сдобрить это добро ещё более добрым добром? Нет, мне всё-таки это снится.

- Он специфический человек, и он гений. В своём роде. Не факт, что его экскурсия подойдёт, например, тебе или другому сотруднику музея. Его экскурсии ложатся исключительно на его харизму.

- Ну, что ж... пускай пишет, а там видно будет.

Обедать пошли в уличное кафе по соседству, благо в центре их было полно. Пока выбирали еду, Оля пыталась настраиваться на исключительно деловой лад, хотя одновременно выбирать и настраиваться было трудно - она вообще могла делать только одно дело за раз. Ну два, если считать процесс дыхания.

В плане выбора блюда вожжи взяла в уверенные руки внутренняя бухгалтер Зинаида и заказала суп. Потом вспомнила, что платит Сеня и присовокупила салат. "С мясом", - попросил прапорщик Валера.

- Солянку и тёплый салат с говядиной, - проговорила вслух Оля.

- Мне то же самое, - оживился Сеня.

- Что будете пить? - спросил официант.

Оля замешкалась, глядя на Сеню, но он только покачал головой. "Значит сегодня без пива," - загрустил прапорщик.

- Слушай, а не знаешь, где можно раздобыть новгородских грамот, несколько штучек? - вернулся Сеня к профессиональной теме.

- Полагаю, в Новгороде? - Оля подняла бровь. - А что, ты хочешь их тоже добавить в выставку?

- Ну, да. Это, конечно, не иконы, но Древняя Русь как-никак. Атмосферно. И к ним можно приложить много текста - и древнерусский, и перевод. Займёт место.

- Ну, разве что в грамотах будет речь об иконах. Иначе это как-то совсем не в тему.

- Думаешь? Их же можно будет как-нибудь хитро связать?

Оля пожала плечами и подумала, что ей в сущности всё равно, что там будет в итоге у Сени на выставке. Она вдруг осознала, что действительно нужна ему вместе с этим обедом только как поставщик знаний и прочих полезных штук. Вот, например, как узкий специалист, который сейчас придумает, как изящно связать берестяные грамоты и иконы. И достанет эти берестяные грамоты. И Оля отчетливо понимала, что она могла бы - и достать, и связать. И что так уже бывало в её жизни, и что больше ей это не интересно - платить услугами за драгоценные минуты общения с объектом. И сразу почувствовала, что эти осознания пришли к ней вовремя, потому что Сеня объектом стать не успел, иначе бы было уже поздно. Всё это пронеслось у неё в голове за считаные доли секунды. Прапорщик Валера облегчённо выдохнул. "Но за обед пускай всё-таки платит", - проворчала бухгалтер Зинаида.

Тем временем внутри Сени разыгрывалась своя драма. Сумасшедший учёный сидел, выпучив глаза на Олю, всё ещё поражённый иконами, которые ей удалось достать так быстро ("Я два месяца не мог уговорить уборщицу вытирать пыль в архиве, а тут человек достал две иконы за сутки!")

Маленькая внутренняя Сенина девочка тоже смотрела на Олю с обожанием - спасительница, практически мать! Ей хотелось обнять Олю изо всех сил, и чтобы она не уходила, потому что без неё, пока выставка не готова, ещё было страшновато. Но и просить об этом было тоже страшновато.

Внутренний гусар, задумчиво крутя ус, соглашался с учёным в том, что эта дама уж больно умна, ой, не про нашу душу, Сеня, не про нашу. Это если её звать на чай и смотреть фильм, то фильм действительно придётся смотреть, и он будет документальный, в четырёх частях.

Обед прошёл довольно кисло: Оля спешила закончить, вяло поддерживая связанные с работой темы, а Сеня просто ел, чесал языком и не слишком рефлексировал. Доев, Оля отказалась от десерта, дождалась, когда Сеня расплатится, попрощалась и устремилась в противоположную от Сениного направления сторону.

***

Ценный специалист, хороший друг, интересный собеседник - эти эпитеты сопутствовали Оле всю её жизнь. И от этого, честно говоря, уже тошнило. Она зашагала быстрее, как будто пытаясь убежать от постигшего её очередного разочарования. "Да и пошли они, эти мужики, нам что, плохо без них?" - хором пели у неё в мозгу Валера с Зинаидой, но Леночка никак не хотела отключать режим романтики, только перевела его в слезливый. "Это ему уборку делать, еду готовить надо было бы, - увещевала Зинаида, - и неизвестно, что у него с жильём. К нам в квартиру-студию его тащить что ли, в Мурино?"

Вдруг перед Олиным внутренним взором возник другой образ, этот образ был лыс, элегантен и вкусно пах. Профессор Драгомышский ведь моментально помог ей, отдал под честное слово ценнейшие иконы. И кофе с кардамоном угощал. И вообще.

Она даже замедлила шаг.

А что если?..

Кажется, для написания текста экскурсии, как было обещано профессору, Оле определенно придётся снова войти с ним в контакт. В самое ближайшее время. Оля почувствовала за спиной крылья и понеслась на них домой, отдыхать и высыпаться. Отпуск закончился. Завтра на работу.

***

Тем временем Сеня сидел в своем архиве, уставившись в экран компьютера, где открыто было сразу пять окон:

1. Письмо в Новгородский музей (отправлено)

2. Статья про иконопись XV века (не дочитана)

3. Онлайн-меню пиццерии (корзина пуста)

4. Сообщение Оле: "Привет! Спасибо ещё раз..." (не дописано)

5. Запрос в поисковике: "Куда позвать на свидание умную девушку?"

Маленькая девочка внутри Сени пыталась разреветься, чувствуя себя покинутой сразу после того, как ей впервые за долгое захотелось прильнуть к чьему-то крепкому (и умному) плечу.

Гусар наблюдал за этим скептически, понимая, что мало кому нужен такой вот практически двухметровый Сеня, вдруг решивший прильнуть. Но Оля не выглядела как женщина, готовая прильнуть сама. Так что кто его знает.

Домой Сеня ушёл в тот день поздно.

Я отвёл взгляд в сторону, пытаясь найти компромисс, но от такой речи, меня будто выбило из себя.

-Да, обещаю.

Сказав эти слова я не то что бы дал обещание, скорее наоборот, я сказал их наобум, в надежде, что после услышанного, он станет более уверенным или что-то типо того.

На самом же деле врядли я хоть когда-нибудь смог бы пустить в него пулю.

Итак, мы начали подниматься по лестнице. По виду Васе, будто действительно стало немного лучше. Хотя может он просто не хочет, что бы за него беспокоились? Мы прошли более половины пути без приключений.

-Стойте.

-Что такое?

-Когда я шёл к вам, то оставлял здесь лестницу, чтобы перебраться на следующую крышу. Что-то тут не так.

-Ну, может просто упала или ветром сдуло?

-Нет, я специально клал лестницу так, что бы та осталась на месте.

-Харе спорить бестолку, я её вижу. Ща достану - сказал Вася, на удивление ловко спрыгивая с крыши - Вы пока меня прикройте.

-Тише - сказал Дмитрий.

Не успели мы опомниться, как увидели, что он уже почти притащил лестницу к зданию. Поставив её, Вася начал взбираться на крышу.

-Мне кажется или снизу кто-то есть? - настороженно сказал я.

Дмитрий с опаской посмотрел на Васю, как вдруг, пробив стену, в его ногу вцепилась, чья-то рука. Я пытался удержать Васю, но сила того существа была слишком велика. Всё это время Дмитрий целился в монстра. Высрелив, он попал прямо в его когтистую руку. В ту же секунду существо швырнуло Васю в стену с такой силой, что осколки от выбитого им стекла вонзились в его кожу. Стоя, на готове, мы ожидали появления этого монстра, пока наш товарищ внизу лежал, истекая кровью. Как бы он не упрашивал, но спуститься к нему будет просто самоубийством. В конце концов Вася нашёл в себе силы на то, чтобы встать. Облокотившись о стену он медленными шажками пошёл к центру улицы, пытаясь отвести чудовище подальше от нас. Но стоило ему пройти пару метров, как существо издало пробирающий до мурашек толи рык толи хохот. Выйдя из ранее проделанной в стене дыры перед нами предстало невероятно изуродованное человеческое тело со звероподобными чертами. На его пальцах были длинные когти, а его руки покрывала толи шерсть толи чешуя. Его телосложение было достаточно худощавым и сгорбленным, но тем не менее от него веяло какой-то необъяснимой мощью. Голова существа была раскроена в области глаза вросшей железной пластиной. По всему телу виднелись плесневые наросты вперемешку с осколками.

-Вы, это всё вы, твари - зарычало существо - если бы не ты я бы уже давно бы от сюда выбрался.

-Что ты несёшь? - сказал Вася, откашливаясь кровью.

Голос существа был столь пронзительным и глубоким, что услышав его мы впали в оцепенение. Это ощущение отличалось от того, что я ощущал при виде других плесневых, до этого я чувствовал, что могу дать им хоть какой-то отпор. Сейчас же я ощущал себя добычей, которую вот-вот разорвут на части.

-Тебя есть какое-нибудь оружие? - спросил я, заикаясь от страха.

-Нет - на удивление спокойно ответил Дмитрий.

Дрожащими руками я схватил своё ружьё и направил на монстра, собираясь потратить последний патрон, но вдруг Дмитрий положил руку на ствол оружия, опуская его вниз.

-Хорошенько подумай, если ты выстрелишь, то сюда сбегутся другие плесневые, тогда мы врядли доберёмся до лаборатории.

-Н-но...

В голове была каша, я не знал, что же мне делать, а монстр тем временем практически вплотную приблизился к Васе. Мной овладела паника, ужас и прочие давящие эмоции. Вдруг, Дмитрий схватил меня за руку.

-Надо идти, пока Вася отвлекает его, мы можем проникнуть в лабораторию без особых проблем.

Меня начало тошнить от ужаса. Казалось, что здравый смысл полностью покинул мою голову... хотя что уж там, любой смысл. Сейчас я был не в этом мире. Под истошные крики, Дмитрий вёл меня всё ближе к церкви.

Вдруг, пред нами раздался грохот, сквозь пелену на глазах я увидел кровавые ошмётки и берцовую кость.

Последнее, что я помню - крик Васи.

-БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ... ТЫ ЖЕ ОБЕЩАЛ... ОБЕЩАААЛ...

Не знаю, как мы добрались, но вернулся в сознание я уже внутри церкви.