Если бы глянец мог ходить, он бы был Дубаем. Это не город, а презентация. Офисный PowerPoint, который зачем-то выстроили из стекла, бетона и кондиционеров прямо посреди песка. Люди сюда приезжают «посмотреть», но так и не понимают — что именно.

Ты поднимаешь голову — небоскрёб. Ещё один. Вот ещё. Все выше, всё гладко, всё зеркально. Но на пятом здании устал удивляться. Кажется, сам воздух здесь сделан из контента: всё вокруг просится в сторис, но ничего не остаётся в памяти.

Здесь нет улиц — только пространства между торговыми центрами. Нет города — только зоны доступа. В каждом углу кто-то что-то продаёт: бренд, статус, обещание быть «на уровне». Только вот на каком?
На уровне, где нормой считается ужин за 300 долларов, после которого тебе, по сути, ничего не хочется — даже поговорить.

Дубай — это спектакль без зрителей. Все здесь актёры: одни играют успех, другие — богатство, третьи — уместность. И никто не чувствует себя по-настоящему живым. Даже морю здесь как будто неловко — оно пришло, а его загнали в искусственную лагуну.

Ты идёшь по мраморному полу торгового центра размером с город и внезапно вспоминаешь: а ведь где-то бывают скамейки под берёзой. Где-то есть киоск с кофе за 80 ₽, где бариста помнит, что ты берёшь без сахара. Где-то улица пахнет не парфюмом из бутика, а апрелем.

Дубай — не ошибка. Он просто не для тебя. Он для тех, кто хочет не жить, а быть. Фотогенично. Молча. Без пыли, без прошлого, без настоящего.

Ты достоин города, где можно просто идти — и слышать, как стучат собственные шаги.

Аглая Миронова

“Алина, в хоре петь нельзя тем, кто не покаялся…” Слова регента, произнесенные мягко, с ласковой улыбкой, прозвучали для Алины словно удар колокола. В них не было упрека, но была какая-то скрытая печаль. Алина, словно пробудившись от долгого сна, гордо вскинула голову. “Я покаялась! В тот четверг!” Голос ее дрожал, но в нем звучала такая непоколебимая уверенность, такая искренняя вера, что регент невольно отступила. Это была уверенность, рожденная не разумом, а сердцем, внезапно и безраздельно отданным Богу.

В церкви “Возрождение” Алина нашла не просто место, где можно спрятаться от жестокого мира. Она обрела семью. Объятия сестер и пожатия рук братьев, теплые молитвы, возвышенное прославление, усердное служение – все это заполняло пустоту в ее душе, наполняло ее жизнь новым смыслом, новой надеждой.

Репетиции хора стали для Алины не просто музыкальными занятиями. Это было время, когда можно было открыть свое сердце, поделиться радостью и горем, получить поддержку и мудрый совет. Здесь ее понимали, здесь ее принимали такой, какая она есть.

София, ее квартирная хозяйка, стала для нее настоящей духовной матерью. Она заботилась о ней, как о родной дочери, учила манерам, рассказывала о правилах приличия, помогала разобраться в сложных жизненных ситуациях. То, что другим давалось с молоком матери, Алине приходилось познавать заново, словно собирать по крупицам драгоценные знания.

Вскоре голос Алины зазвучал в христианской музыкальной группе. Он был полон силы, искренности и такой нежной печали, что трогал сердца слушателей до слез. Ей предложили дирижировать хором. Но в этот момент Алина почувствовала, как ее сердце сжимается от боли.

“Я не достойна, – думала она, – как я, “Сибирский Валенок”, могу руководить таким коллективом? Кто я такая, чтобы вести за собой людей?” Дух отверженности, поселившийся в ее душе еще в далеком детстве, вновь поднял голову, словно напоминая о ее никчемности и недостойности.

И слезы навернулись на ее глаза. Слезы радости и грусти, надежды и отчаяния. Слезы, смывающие с ее души многолетнюю боль и страх. Слезы, открывающие ей путь к исцелению и новой жизни.

Есть города, где ты чувствуешь: «Меня ждали».
А есть Анапа, где ты чувствуешь: «Я мешаю».

Но прошлым летом я приехала в Анапу из Питера с осторожной надеждой.
С надеждой на вино, море и тёплый песок.
А получила — горячий асфальт, жареные кальмары и внутреннюю тишину, которая приходит после капитуляции.

На вокзале — очередь.
На улице — очередь.
В маршрутке — очередь, но на ступеньках.
Пляж — очередь, только лежачая.
Анапа — это город, где всё уже кем-то занято, и тебя не спросили.

Я иду к морю.
Справа — палатка с надписью «ШАУРМА 24».
Слева — мужчина в кепке предлагает сфотографироваться с енотом.
Енот на вид — пережил войну, эмиграцию и две смены хозяев.
Он смотрит на меня как на шанс на побег.
Я отворачиваюсь.

Море — тёплое, мутное, раздражённое.
Оно не принимает тебя.
Оно терпит, как тётя, которой тебя оставили на выходные.

На пляже мужчина орёт в телефон:
— Да всё нормально, Лена! Я отдыхаю!
Его тапки лежат у меня под боком.

В обед я пытаюсь найти кафе.
Захожу в одно — кондиционер не работает, зато работает телевизор.
На экране — сериал. На кухне — жар.
Меню начинается с пиццы и заканчивается пиццей.
Пицца — с майонезом и философией.
Официантка говорит:
— У нас быстро.
Я говорю:
— Я не тороплюсь.
Она смотрит так, будто это неуважение к ритму Анапы.

Вечером я иду по набережной.
Люди кричат. Дети визжат. Музыка играет одновременно из пяти точек, и каждая — громче, чем предыдущая.
Пахнет:
• кукурузой,
• кальмарами,
• ностальгией по 2003-му и песней Numa Numa,
• лёгкой безнадёжностью с ароматами Верхоянска.

В воздухе витает мысль «А вот если бы не вторая форма, поехали бы в Шарм».

Я покупаю мороженое. Оно тает быстрее, чем вера в качественный отдых.
Подходит мужчина с надувным мячом:
— А вы одна?
Я говорю:
— Уже нет.
Он не понимает. И уходит.

Анапа — это не отпуск.
Это курс молодого бойца по отпуску в своей стране.
Ты должен быть готов ко всему:
жаре, очередям, песку в уши, отелю с видом на стройку и к тому, что всё, что ты запланировал — уже не важно.

Важно только:
• дойти до моря,
• не сгореть,
• не вступить в шашлык.

Аглая Миронова

Иногда ты выбираешь место не потому, что хочешь туда поехать, а потому что у тебя закончились силы сопротивляться. И вот ты в Шарм-эль-Шейхе. Вроде бы курорт. Вроде бы Египет. Но на деле — просто пауза. Бесконечная, как шведский стол, где всё есть, но ничего не хочется.

Тут всё слишком. Слишком солнечно, слишком солёное море, слишком много бассейнов, слишком одинаковых людей в одинаковых браслетах. Слишком понятный вайб: прилетел, поел, полежал, обгорел, вылетел.

Мир, сведённый к набору опций «всё включено». Место, где кофе из автомата пахнет отчаянием, а анимация у бассейна звучит как внутренний крик: ну, пожалуйста, развлекитесь!

Ты идёшь по отелю, где всё покрыто бежевым мрамором и пылью надежд, и думаешь: «А ведь я мог бы сейчас пить вино в Костроме. Или сидеть в дождливом сквере в Рязани. Или даже просто дома остаться — с книгой, с котом, с реальностью».

Да, здесь есть море. Оно красивое. Настоящее. С рыбами. Но ты его не чувствуешь — между тобой и морем лежит восемь слоёв фуршета, беспощадная музыка и парафиновая улыбка на ресепшене. Шарм — это не отпуск. Это симуляция отдыха. Как будто кто-то решил, что именно так должна выглядеть «мечта», если её продать в коробке.

Хочешь отдых? Не едь туда, где тебя ждут. Поезжай туда, где ты ещё не был. Пусть это будут серые крыши, простые лица, запах хлеба из соседнего магазина. Где не будет «всё включено» — но включишься ты сам.

Аглая Миронова