В послереволюционные годы по понятным причинам русских художников за границей было предостаточно, но даже среди тех, кто в России был широко известен, по-настоящему успешными на Западе оказались единицы. Фешин, Эрте, Шагал и, пожалуй, Бородович. При этом необыкновенная судьба А. В. Бородовича могла бы послужить основой захватывающего фильма, или даже сериала.
Алексей Вячеславович Бородович родился в 1898 году в деревне Оголичи Минской губернии Российской империи. Оголичи были частью поместья, которым семья владела еще с первой половины 19 века. Отец его был на тот момент врачом-психиатором, мать – художницей-любительницей, а еще дочерью хозяина легендарного ресторана «Палкин». Во время Русско-японской войны семья перебралась в Москву, где, по некоторым источникам, отец работал в госпитале для японских военнопленных. Алексей Бородович с детства интересовался живописью и мечтал стать художником, однако мечту свою он смог воплотить еще не скоро. В 1914 году он поступил в Тенишевское училище в Санкт-Петербурге. Училище представляло собой частное среднее учебное заведение, по программе приближенное к реальному училищу, по документом оно числилось коммерческим училищем и готовило будущих предпринимателей. После училища он собирался поступить в Академию художеств.
Бородович в России. фото с википедии
Однако доучиться помешала Первая мировая война. Юноша дважды сбегал на фронт. Позже Бородович вспоминал: «Примерно через неделю я сбежал на линию фронта, чтобы убивать немцев. Но мой отец, ныне генерал, возглавляющий санитарный поезд Красного Креста, имел большое влияние, и вскоре меня вернули к нему. На обратном пути я работал помощником медсестры. В Восточной Пруссии я снова сбежал и вступил в соседний полк. Меня снова поймали, и на этот раз отправили в офицерскую школу, в Пажеский корпус». Бородович выпустился из корпуса в 1917 году и сразу был направлен в действующую армию, в Ахтырский 12-й гусарский полк генерала Дениса Давыдова. Затем он вступил в Добровольческую армию. Белогвардеец Бородович был тяжело ранен в Одессе, лечился в Кисловодске, где познакомился с будущей женой Ниной, затем перебрался в Новороссийск. Брат Алексея Николай в тот момент как раз сопровождал беженцев в Новороссийске. К ним смог присоединиться и их отец, который чудом сбежал из под ареста в Петербурге. Позже они смогли перевезти в Новороссийск мать и некоторых других родственников, затем все вместе отправились в Константинополь, а потом во Францию – частый маршрут эмигрантов того времени. В Париже Алексей и Нина поселились в маленькой квартирке в районе Монпарнас. Он работал маляром, она – швеей. В этом районе традиционно селилось много художников, в том числе иммигрантов из России. Здесь Бородович познакомился с Архипенко, Шагалом и Натаном Олтманом, у которых многому научился.
Профессионального художественного образования Бородович так и не получил, но это не помешало талантливому самоучке добиться успеха. Сначала через знакомых художников он смог познакомиться с Дягилевым и создавал рекламные плакаты для балетов. Также он создавал эскизы для ювелиров, узоры для производителей текстиля и фарфора. Первым крупным успехом стал выигранный конкурс на лучший рекламный плакат для благотворительного мероприятия «Le Bal Banal» 24 марта 1924 года. Второе место кстати заняла работа Пикассо. Плакатом этим Бородович очень гордился и до конца жизни держал его копию на видном месте. На Парижской международной выставке декоративного искусства в 1925 году он получил несколько медалей: три золотые медали за дизайн киоска и ювелирных изделий, две серебряные за ткани и высшую награду за оформление павильона «Любовь к искусству».
Также Бородович разрабатывал макеты для известного художественного журнала «Cahiers d'Art» и журнала о дизайне «Arts et Métiers Graphiques». Он создавал иллюстрации к книгам, рекламные плакаты, каталоги и не только.
К 30 годам Бородович стал одним из самых известных мастеров промышленного дизайна, хотя самого термина такого в то время еще не существовало. Вообще долгое время художники были «универсальными солдатами». Такого понятия как промышленный дизайн или графический дизайн не было. Были просто художники, иногда с профессиональным образованием, иногда самоучки, которые могли иметь некоторую специализацию, но не более того. Например, кто-то предпочитал портретики на заказ писать, кто-то пейзажи, которые чаще продавались в уже готовом виде, кто-то предпочитал рисовать рекламные вывески, в качестве подработки и те, и другие могли для издательств создать иллюстрации или открытки, для предприятий – узоры на тканях или посуды и т. д. Специалистов, занимавшихся исключительно разработкой дизайна рекламы, журналов практически не было, как и четких стандартов и технологий. Соответственно, и профильного образования для соответствующих специалистов не было, только принцип я художник, я так вижу. Когда в 1933 году к Бородовичу обратился попечитель Школы промышленного искусства Пенсильванского музея (в настоящее время Университет искусств) Дженкс и предложил сотрудничество, дизайнер проявил большой интерес. Решено было создать новую кафедру, посвященную дизайну рекламы. Ради новой работы Бородович с семьей переехал в Филадельфию. Также при университете художник создал Лабораторию дизайна, где проводились практические занятия. Позже таких лабораторий стало несколько. Студенты Бородовича очень любили и отмечали, что он любил давать нестандартные задания и ценил неожиданные решения. Типовое и привычное ему казалось слишком скучным. Также многие знакомые и коллеги отмечали, что Бородович был человеком довольно резким, даже грубым и часто говорил в лоб то, что он думает.
Весной 1934 года Нью-Йоркский клуб арт-директоров попросил Бродовича оформить ежегодную выставку в Рокфеллеровском центре в Нью-Йорке. Благодаря этому заказу дизайнер познакомился с Кармел Сноу, недавно назначенной главным редактором «Harper's Bazaar». Этот журнал существовал с 1867 года. Но в тот момент его потеснили более яркие конкуренты, главным из которых был «Vogue», где Сноу начинала свою карьеру. Позже она вспоминала: «Я увидела свежую, новую концепцию техники верстки, которая поразила меня как откровение: страницы, которые "истекали" красиво обрезанными фотографиями, печать и дизайн были смелыми и привлекающими внимание. В течение десяти минут я пригласила Бродовича выпить со мной коктейли, и в тот вечер я подписала с ним предварительный контракт в качестве арт-директора». Однако окончательное решение было за владельцем журнала Уильямом Херстом.
Чтобы наглядно продемонстрировать свои идеи, Бородович вместе со своими студентами разработал дизайн двух номеров. Хотя Херст был человеком консервативным, он положился на вкус Сноу и не прогадал. Бородович получил должность арт-директора и занимал ее 24 года. Можно сказать, что он стал революционером в журнальном мире.
Многие привычные нам дизайнерские решения для того время были весьма неожиданными, особенно верстка. Например, расположение картинок прямо в тексте. Также Бородович придумал располагать иллюстрации под углом, веером, делал рваные края. К тому же он смело резал изображения, в то время как другие модные издания традиционно предпочитали фотографии, где модели видно полностью.
Бородович любил иногда использовать слегка размытые изображения. Под влиянием сюрреализма он мог использовать изображения губ или глаз крупным планом. К работе он привлекал многих известных художников. Из бывших соотечественников - например, Марка Шагала. А вот с сотрудничавшим с журналом еще более известным на тот момент Эрте Бородович распрощался при первой же возможности.
Также он начал делать фотографии не в студии, а на натуре, что было необычно для модного журнала. Надо заметить, что он при этом и сам был известным фотографом. Главный редактор Фрэнсис Макфадден вспоминала о нем так: «Было приятно наблюдать за его работой. Он был таким быстрым и уверенным. В чрезвычайных ситуациях, как в тот раз, когда Клипер с отчетом о парижских сборах был задержан на Бермудских островах, его скорость была потрясающей. Пара быстрых капель на разделочную доску, минутное жонглирование фотокопиями, мазок - и шестнадцать страниц были готовы. Его макеты, конечно, приводили в отчаяние копирайтеров, чьи заветные стихи о поясах или норках были принесены в жертву его священному белому пространству. Непосредственно перед тем, как мы отправились в печать, все макеты были разложены в определенной последовательности на полу у Кармел Сноу и там, под его присмотром, переставлялись до тех пор, пока ритм журнала ему не понравился».
Параллельно с работой в журнале он вел популярные курсы для фотографов, а также много сам фотографировал. Например, оформил книгу, посвященную балету.
Однако со временем здоровье Бородовича начало ухудшаться. Из-за смерти жены он впал в депрессию, начал пить. Несколько раз его клали в частные клиники. Все это закономерно мешало работе. Художник Харви Ллойд вспоминал: «Я лично заботился об Алексее Бродовиче и руководил его мастерскими в дизайнерской лаборатории в течение последних шести лет его пребывания в Нью-Йорке, чтобы обеспечить ему доход на жизнь. Он переехал в мой дом на Юнион-сквер в Нью-Йорке со своим сыном Никитой. Я видел его каждый день, работал с ним и наблюдал за его ухудшающимся здоровьем. Он слишком много пил и мало ел. Бродович приходил практически на каждое рабочее заседание Лаборатории дизайна и приглашал многих известных специалистов в области дизайна и фотографии. Я записал разговоры его и его хорошо известных посетителей во время этих многочисленных сессий. Эти записи теперь доступны для прослушивания в библиотеке R.I.T. в Род-Айленде. Его ум оставался острым и верным своим убеждениям в течение тех последних лет в Нью-Йорке. Для меня было величайшей честью сделать это для него и поучиться у него. Он любил Нью-Йорк, и мне пришлось заставить его уехать к своему брату во Францию, поскольку он чахнул. Другого Бродовича никогда не будет». Перед отъездом он сломал бедро, и времени долечиться у него не было. Во Франции дизайнер провел последние годы. Он умер в городке Ле-Тор в 1971 году.
