Если только поблизости нет свинцового холодильника, мы предполагаем, что никто из вас, читающих это, не изъявит слишком большого желания находиться в эпицентре ядерного взрыва. Но оказалось, что именно этим и решили заняться шестеро мужчин в июле 1957 года – пятеро из них даже вызвались добровольцами, а шестому просто не сказали, что ему нужно будет делать в тот день, пока он не появился на работе... Так кем же были эти люди, почему они там оказались и что случилось потом?

По мере того как разгоралась «холодная война», а США и СССР пытались установить рекорд по количеству потраченных денег на тысячи единиц оружия, не предназначенного для использования, широкая общественность начала немного нервничать как по поводу испытаний этого оружия, так и по поводу того, что произойдет, если одна из двух сверхдержав решит перейти на следующий уровень, особенно когда ракеты и ракеты с ядерными зарядами начали становиться реальностью. Несмотря на заверения, что в ракете с ядерной боеголовкой, взорвавшейся прямо над вами, нет ничего опасного, граждане Соединенных Штатов не купились на это.

Но положив деньги на стол, полковник Артур Олдфилд из командования Континентальной противовоздушной обороны решил доказать это на практике, приказав организовать происходящее именно таким образом. Этот конкретный тест, получивший название «Джон», был частью пятимесячной серии ядерных испытаний Plumbbob.

Помимо людей, связанных с «Джоном», эти испытания также включали более 18000 других военных, находившихся в относительно непосредственной близости от ядерных взрывов. Целью было определить, как войска будут действовать в бою с ядерными взрывами поблизости. Тесты также включали в себя более тысячи свиней (используемых для изучения биологических эффектов детонации), которых чиновникам было намного удобней располагать как можно ближе к эпицентрам взрывов, чем людей.

Пятерых мужчин, вызвавшихся принять участие в «Джоне», звали полковник Сидней Брюс, подполковник Фрэнк П. Болл, майор Норман Бади Бодинджер, майор Джон Хьюз и полковник Дональд Латрелл. Шестым был оператор по имени Акира “Джордж” Йошитаке – одновременно единственный, кто не вызвался добровольцем на выступление, и единственный, кому пришлось работать во время взрыва. Его работа, конечно, состояла в том, чтобы запечатлеть все это событие для милого маленького пропагандистского фильма, чтобы продемонстрировать, что эти ядерные ракеты были совершенно безопасными для использования в воздушных боях над населенными регионами.

И вот 19 июля 1957 года пятеро исключительно храбрых мужчин и один оператор, несомненно, переоценивший выбор своей карьеры и правильность принятия своих решений, оказались примерно в 70 милях к северо-западу от Лас-Вегаса, на равнине Юкка в районе 10-го испытательного полигона. Рядом с ними была табличка с надписью «Эпицентр. Население 5 человек» (английский вариант – “Ground Zero. Population 5”).

Вскоре над головой пролетел реактивный самолет F-89J, стрелявший ракетой Genie, оснащенной ядерной боеголовкой W25 мощностью 1,5 килотонны. На самом деле это было первое испытание ракеты с ядерным наконечником, но, к счастью для людей, неуправляемая ракета не вышла из строя и вместо этого пролетела прямо около двух с половиной миль на высоте около 180 уровня полета (примерно 5,5 км). Затем она взорвалась прямо над ними.

«Мы почувствовали тепловую пульсацию, – сказал майор Бади. – Очень яркий свет. Огненный красный шар. Небо выглядит черным от этого. Оно кипит над нами. Оно быстро теряет свой цвет…»

Затем был слышен звук мощного заряда, по поводу которого Бади заявил: «Есть волна! Все кончено, ребята, это случилось! Курганы вибрируют. Это потрясающе! Прямо над нашими головами! Это огромный огненный шар... Это был идеальный, идеальный выстрел».

По-видимому, помня, что все это должно было стать пропагандистским фильмом, показывающим, что стоять под ядерным взрывом является хорошим семейным развлечением, полковник Брюс тогда заявил: «Я сожалею только о том, что не все смогли быть здесь, в эпицентре взрыва, вместе с нами». Вскоре после этого он поблагодарил академию и отметил, что чувствует себя опустошенным.

В этот момент вы можете подумать, что хотя сам взрыв не причинил им никакого вреда, кроме, может быть, упрямого случая тиннитуса – нечасто говорили о молчаливом убийце, связанном с ядерными взрывами – конечно, эти люди должны были подвергнуться огромному количеству ионизирующего излучения. Но оказалось, что это не так. Позднее было установлено, что они подверглись незначительному воздействию такого излучения. На самом деле, гораздо меньшему, чем летчик самолета F-89, и значительно меньше, чем те летчики, которым приказали пролететь через район атмосферы через 10 минут после взрыва.

Взрыв, произошедший достаточно высоко в атмосфере, также обеспечил отсутствие засасывания грунтовых материалов и, таким образом, большого облака радиоактивных частиц. А что касается радиоактивных материалов от бомбы и радиактивной пыли, уже находившейся в атмосфере поблизости, то они должны были распространиться довольно широко, прежде чем упасть.

По иронии судьбы, хотя все это должно было показать безопасность таких ядерных ракет, взрывающихся высоко над головой, радиоактивные частицы от этих испытаний часто оседали на близлежащих городах, даже в Юте. Как и следовало ожидать, правительство США заплатило на сегодняшний день около миллиарда долларов жителям этих регионов, у которых позже возникли проблемы со здоровьем, возможно, связанные с воздействием большого количества ионизирующего излучения, появившегося во время испытаний.

Все это говорит о том, что каждый из этих шести храбрецов позже в жизни заболел раком в тот или иной момент. Однако не факт, что в частности этот тест способствовал этому. Все они были вовлечены в ряд ядерных испытаний, многие из которых подверглись гораздо большему воздействию ионизирующего излучения, с кумулятивным эффектом, что, вероятно, также способствовало прогрессу раковых заболеваний.

В конце концов, майор Хьюз дожил до 71 года и умер от рака в 1990 году. Подполковник Бади дожил до 2003 года и умер в возрасте 83 лет от рака. Полковник Брюс дожил до 86 лет, умер в 2005 году, как вы догадались, от рака. Майор Бодингер также умер от рака, как мы полагаем, в феврале 1997 года, хотя здесь не ясно, поскольку его могила не указана в локаторе могил Министерства по делам ветеранов США. Затем полковник Латрелл в какой-то момент заболел раком толстой кишки, хотя не совсем ясно, от чего он умер. В любом случае, он, кажется, покинул сей бренный мир в 2014 году в возрасте 91 года. Что касается оператора Джорджа Еситаке, хотя ему пришлось бороться с раком желудка, он дожил до 84, умерев в 2013 году от инсульта.

via

1 декабря 1963 года на газовом месторождении в местечке Урта-Булак (Узбекистан) произошла авария. Бур вошел в пласт с давлением в 300 атмосфер, в результате чего буровая колонна, длинной в 1,5 км стальных труб, оказалась выдавлена на поверхность. Буровая вышка опрокинулась, а в небо вырвался столб пламени, высотой в 70 метров. Объем газа, сгорающего ежедневно, доходил до 12 миллионов кубических метров.

Пожар пытались потушить в течение трёх лет. Участок техногенной катастрофы напоминал ад на земле — из-за высоких температур невозможно было приблизиться к факелу ближе, чем на 250-300 метров. Все, что могло сгореть в этом радиусе — сгорело, а земля покрылась толстым слоем копоти, поведение животных в окрестностях изменилось. Для защиты окружающей среды, в зимнее время вокруг пожара был насыпан песчаный бруствер. Основание факела пытались сбить водой, расстреливали устье скважины из артиллерии, рассчитывая, что его засыпет землей. В результате стало только хуже, так как газ стал вырываться не только из устья скважины, но и выходить вокруг нее.

По воспоминаниям руководителя работ К.Мангушева, за 600 метров от точки «голос фонтана» напоминал по звуку океан глухих взрывов, рев сотен реактивных двигателей, шум канонады.

«Живому здесь места не осталось. По ночам стаи перелётных птиц и тучи насекомых, привлечённые светом, попадали в эту огненную пляску смерти и, падая, сгорали, часто даже не долетев до земли. «Как же здесь работали люди? Какое надо иметь мужество, чтобы подойти к жерлу ада?» — подумалось невольно. Действительно, чтобы подойти к устью скважины и что-то там делать, нужен крепкий дух, да и тело крепкое нужно. А ведь буровики работали вон там, ведь это они вытащили оттуда оборудование, расчистили устье скважины. Невероятно…»

В итоге, приняли решение подорвать пожар при помощи термоядерного заряда. Эта операция стала частью программы «Ядерные взрывы для народного хозяйства». Предложение было одобрено на уровне правительства, а исполнение поручили КБ-11, которое уже имело опыт разработки заряда для первого советского промышленного ядерного взрыва (проект Чаган).

Подрыв термоядерного заряда должен был вызвать разрушение канала скважины, таким образом пожар был бы потушен. К разработке операции привлекли таких академиков, как президент РАН М.Келдыш, физик М.Миллионщиков, директор института физики Земли М.Садовский.

Комиссия произвела ряд вылетов на местность в экстремальных условиях, когда температура составляла +50 градусов Цельсия в тени. Произвели тщательную геологическую подготовку, а испытания бурового оборудования производились на полигоне под Москвой. Все нужно было делать максимально быстро, чтобы предотвратить утрату больших объемов газа в результате выгорания. В результате этих испытаний были определены угол шахты, глубина заложения заряда, конструктивные особенности устройств.

При разработке снаряда, важно было сделать его максимально «чистым». Решение о подрыве было принято на заседании Политбюро ЦК КПСС, которое возглавлял лично Л.Брежнев. Для закладки заряда была пробурена наклонная штольня, в которой заряд был помещён на глубине 1500 метров под поверхностью земли. В этой точке была достаточно высокая температура, поэтому опущенный в точку подрыва заряд пришлось дополнительно охлаждать.

Подрыв ядерного заряда был произведен 30 сентября 1966 года, результат был полностью достигнут. Газовая скважина была пережата слоями породы, фонтан пламени погас через 22 секунды после подрыва. Опыт был признан удачным, ядерные заряды еще трижды применялись для тушения газовых факелов на территории СССР.

Этот кошмарный сон снится мне с десяти лет. Повторяясь раз в пять лет, он терзает меня так, словно все происходит впервые.

Я стою на большом островном мысе. В тени башни маяка. Некогда белоснежные стены выгорели, почернели от гари и копоти. На мертвом, холодном камне отпечатались выжженные силуэты людей.

Один взгляд на них — и мое сердце отзывается болью. У этих людей был самый обычный день. Все произошло так быстро, что они даже не поняли, как умерли. Световая вспышка ослепила их, а немыслимый жар испарил их изломанные и обожженные тела, опережая ударную волну.

Они все погибли. От тех, кто когда-то жили, радовались и огорчались, любили и смеялись, мечтали и надеялись, — остались лишь тени.

Земля вокруг башни усыпана острыми осколками стекла, выбитых взрывом. Я ступаю по ним, оставляя на земле кровавые следы. Каждый шаг — это боль. Резкая. Безумная. Дикая. Заставляющая стискивать зубы и сдерживать рвущийся из глотки крик.

Море — от мыса и до самого горизонта — неподвижная, незыблемая багровая гладь. Из воды выступают ржавые остовы кораблей и обломки рухнувших мостов. Все побережье усыпано грудами человеческих костей. Откуда они — мне известно. И знание это ужасно.

Сотни тысяч людей погибли в первый и последний день войны, когда атомные бомбы падали на город, еще тысячи умерли позже — от голода, ран, лучевой болезни, когтей и клыков чудовищ, восставших из пепла ядерного пожара. Никто не знает, откуда они явились. Никто уже и не узнает.

Передо мной расстилаются городские руины. Останки мегаполиса изрыты воронками и кратерами от бомбежек. В эпицентрах взрывов земля расплавилась и превратилась в стекло. Небоскребы сметены, здания пониже и подальше от мест падения бомб — покорежены и оплавлены. Жадное пламя пожарищ пожирает погибший город, густой черный дым поднимается над выжженной землей и травит небо — давно уже не голубое. Теперь оно всегда серое, окутанное хмурыми тучами. Солнце скрылось на столетия. Когда тучи наконец-то разойдутся и огненное светило несмело покажется на небосводе — некому будет видеть его ласкающий свет.

Ни один человек не доживет до того дня.

Но сейчас мы еще не исчезли.

В разрушенном мегаполисе остались выжившие. Даже издали я вижу крошечные фигурки, блуждающие на дымящихся развалинах того, что некогда было городом. Их ждет скорая смерть, ведь за ними охотятся страшные, невообразимые монстры. Чье извращенное представление о творении могло породить на свет исполинских тонконогих тварей, покрытых жесткими перьями, отливающими глянцевым блеском, с огромными кривыми клювами, — невозможно представить.

Эти твари пугают меня до безумия. Чтобы не свихнуться раньше времени, я сговорилась с собой считать каждую из таких тварей — воронами. Так чуть-чуть легче выдерживать тот животный ужас, что обрушивается на меня, стоит лишь увидеть, насколько вороны не похожи на живых существ нашей планеты.

Увидеть то, что они творят.

Вороны хватают выживших клювами и отрывают им головы, мотая хрупкие тела из стороны в сторону — точно так же, как хищные звери терзают пойманную добычу. Убив человека, они швыряют дергающийся, брызжущий кровью труп в море, раздается короткий всплеск и багровая гладь смыкается над отданным ей мертвым телом. В начале времен жизнь зародилась в море. В конце времен море стало могилой жизни.

Далеко за морем бушует гроза. В пелене туч яростно сверкают черные, желтые и алые молнии. Оглушительно рокочет гром, его раскатам вторит неистовый ветер. Но разъяренной стихии не взволновать застывших, кровавых вод. Багровое море мертво, никому и ничему в нашей вселенной, никакой великой силе, космическому сверхразуму или божественной сущности не удастся вдохнуть в него новую жизнь.

Из грозового фронта вылетают огненные стрелы. На белоснежных стальных корпусах — символ расщепленного атома. Мы надеялись, что он станет нашим спасителем, но наша порочная страсть к уничтожению и убийству превратила его в палача человечества. Ядерные ракеты несутся к горящим руинам мегаполиса в шлейфе оранжевого огня и белого дыма. Вороны разбегаются, но им не пережить ядерного удара. Человеку нет равных в искусстве смерти.

К этому времени я уже забываю, что все эти ужасы — только сон. Иллюзорная реальность кажется такой натуральной, что я чувствую и ощущаю все так же ясно, как и наяву. Зрелище летящих ракет завораживает и притягивает меня. Маленького, напуганного, беспомощного и беззащитного человека, в чьей душе уживаются и борются два противоположных инстинкта — стремление к созиданию и страсть к разрушению.

Мной овладевает неистовство. Я хочу видеть, как они взорвутся! Как все сгинет в пламени!

Первая ракета поражает цель. Земля содрогается и стонет. Над местом падения ракеты расцветает ядерный гриб. Горячий ветер швыряет меня на стену маяка, хрустят сломанные кости, все тело пронзает жуткая боль. Легкие горят огнем, воздух обжигает. Дышать становится невыносимо. Моя кожа покрывается волдырями, горит и сворачивается как сухая бумага в костре. Я хриплю и задыхаюсь.

Четкость мира меркнет. Туманная пелена заволакивает глаза, но прежде чем ослепнуть, я успеваю заметить огненный шторм — смерч ревущего пламени, надвигающейся на меня со стороны города. Дальше я наблюдаю за происходящим со стороны. Мое изувеченное, корчащееся в судорогах тело вдруг замирает, из легких вырывается последний хриплый вздох. Буквально за секунду мои останки чернеют, обугливаются и рассыпаются на куски. От меня остается только горстка сизого пепла, над которой курится легкий дымок.

Тут я просыпаюсь, и еще долго не могу прийти в себя после кошмарного сна.

Я стоял на трубе ЗЗАГ на высоте 95 метров и смотрел на свою главную цель – 275 метровую трубу ТЭЦ-5 – самую высокую точку Омска. Я поборол боязнь высоты и уже к 15 годам был на всех знаковых высотах города. Осталась последняя. Когда-нибудь я залезу на неё. Но что будет дальше? Я вскарабкался на оголовок трубы и заглянул в тьму её жерла. Темнота – вот что меня пугает. И боязнь замкнутых пространств. Я допил остатки воды, швырнул бутылку в пропасть, сделал круг по оголовку, спрыгнул обратно на лестницу, перемахнул через ограждение и повис на одной руке. Другой рукой сделал селфи. Я больше не хотел быть руфером – теперь я решил побороть клаустрофобию. Высотки – это банально, они видны всем, а вот находить то, что скрыто от глаз – гораздо интереснее.

Теперь я стал диггером. Подвалы Сибзавода и мясокомбината, бомбоубежище ОЗПМ, бункеры на Барашке и Малунцева, заброшки ОмГАУ, санаторий возле ПТУ-2, убежище возле 4 МСЧ, бункер в городке Нефтяников – за год я облазил всё что можно и нельзя. Но я хотел большего – найти места, где нет отметок «Дозора». Открыть новые локации и стать сталкером. Но таких как я было много и все разбивались на конкурирующие группы. Настоящие диггеры не палят свои объекты, но рано или поздно адреса новых локаций как-то сливались, и мы постоянно искали новые. Одни этим занимались от нечего делать, другие ради канала на ютюбе, а некоторые, как я, даже пытались зарабатывать на сталкеринге. Были и у меня свои секретные объекты, в том числе и с хабаром. На одном из таких складов я нашёл медицинские радиационно-защитные очки и с тех пор носил их на кепке как оберег. Клаустрофобия постепенно отступала, но иногда давала о себе знать. Боролся я с ней при помощи своего оберега: надевал защитные очки и это каким-то образом помогало справляться с паническими атаками. Причём, приступы эти случались только в нашем знаменитом недостроенном омском метро. Пацаны думали, что это просто моя фишка.

Ещё у нас в Омске жил диггер-легенда Лукьян, странный 30-летний тип, одиночка, который в своё время открыл кучу мест и знал ещё овердофига локаций, куда не ступала нога современника. Свои точки Лукьян не палил, однако дразнил такими фотками, что захватывало дух. Лукьяна я впервые увидел, когда мы с пацанами в очередной раз закинулись в метро. С нами был Санёк, который был с ним знаком – они перекинулись парой фраз, потом Лукьян подошёл ко мне и спросил:

– Где нашёл такие очки?

– В одном секретном месте, – я не стал палить склад перед пацанами, хотя перед Лукьяном очень хотелось похвастаться.

– Молодец, что не выдал место. Это мои очки, вообще-то. Я забыл, где их потерял.

Он направился к выходу из тоннеля, а я догнал его и вернул очки. Мне было тяжело расставаться с оберегом, но уважение Лукьяна было ценнее очков. Он понял это и неожиданно предложил показать мне место, где лежат ещё такие же.

На следующий день мы с ним уехали за город к взорванным ракетным шахтам (которые уже не представляли интереса, были разграблены и вообще затоплены), там Лукьян разделся, облачился в гидрокостюм, нацепил акваланг и ласты, нырнул в зелёную воду и исчез на полчаса. Оказалось, что он проплыл по тоннелю до технических помещений где был воздух и вернулся со вторым экземпляром радиационно-защитных очков. К моему удивлению Лукьян предложил стать его помощником. Похоже, я был первым напарником Лукьяна в истории. Я думал, он хотел завязать с диггерством и передать кому-то свои знания, но я ошибался – Лукьян готовился к новым подвигам. Я был горд тем, что смог подружиться с Лукьяном и учился его методам: работе в архивах, изучении строительных конструкций, анализе поведения охранников, работе со специнструментом и т.д. Как-то раз Лукьян, вместо очередной заброшки, затащил меня на действующий охраняемый объект – базу автодорожного универа. Он знал, зачем шёл – за металлическим кейсом и камуфляжным чехлом, содержимое которых осталось для меня загадкой.

Однажды, когда я зашёл за Лукьяном перед очередной вылазкой, я увидел его сестру. «Мелкая», как он её звал, увязалась за нами и слёзно просилась, чтобы мы взяли её с собой. Мелкой было на тот момент 12 лет – худощавая, хрупкая, маленького роста – она явно не годилась в диггеры ни по физическим данным, ни по возрасту.

– Возьму, когда повзрослеешь, – отказал ей Лукьян.

– Взрослеют не от времени, а от знаний и опыта! Это в твоих силах, между прочим! – хмурила брови Мелкая.

– Иди домой.

Я растрогался, мне стало жаль девчонку. Позже я с ней тайком встретился и провёл по перегону метро. Мне тоже хотелось иметь личного фаната, кем я сам был для Лукьяна. Она бежала впереди меня вприпрыжку, как ребёнок, шлёпая по воде сапогами и весело размахивала руками. А я плёлся сзади, чувствуя, как наступает паника. Атака была сильная и я пришёл в себя лишь когда мы вышли наружу.

– Спасибо тебе большое! Ты только не говори брату, он меня убьёт.

– Я сам хотел попросить об этом, – я снял оберег и вытер пот. – Лучше бы вообще никто не знал, что я тебя беру на объекты.

– Обещаю! Я даже фотки нигде выкладывать не буду.

Пацанам очень бы не понравилось, что я таскаю на вылазки ребёнка, поэтому, я стал её персональным сталкером тайно. Нужно ли говорить, что она в меня влюбилась?

А потом Лукьян исчез. Мелкой он сообщил, что уехал в Припять. Он даже не предупредил меня! Оно и понятно: мне ещё школу надо заканчивать. И на следующий год я туда уеду. Об этом я проболтался, когда мы с Мелкой гуляли по лабораториям дрожжевого завода. Она сняла со стены календарь 1987 года:

– Год рождения брата.

– Есть от него новости?

– Нет. И вряд ли будут. Ты же его знаешь.

– Хотела бы побывать в Припяти?

– Это моя мечта!

– А я туда уеду следующим летом.

– Серьёзно? А возьмёшь меня с собой?

– Ты в курсе, что Припять в другой стране?

– Я паспорт уже получила!

– Сначала школу закончи, малыш.

Она не стала спорить, только подошла и обняла меня:

– Я тебя одного не отпущу.

– А я уговорю Лукьяна взять меня с собой. Один я не смогу проникнуть в Зону.

За то долгое время отсутствия Лукьяна я потерял всякий интерес к диггерству и жил мечтой о Припяти. Иногда мы продолжали гулять с Мелкой по заброшкам, но всё основное время я подтягивал учёбу и готовился к своему летнему трипу. Мать особых надежд на моё устройство в жизни не питала, однако обещала после выпускного дать денег на мотоцикл. Я быстренько сдал на права, чтобы мать не передумала. Лукьян появился только через год. Из Припяти он вернулся замкнутым, мрачным, очень худым и болезненно бледным. Никому ничего не рассказывал, даже сестре. Несколько дней не выходил из дома. Потом Мелкая мне позвонила и сообщила, что Лукьян отправился к ядерным ракетным шахтам. Когда я туда приехал, то обнаружил его сидящим возле одной из шахт в странной молитвенной позе. Он сидел с закрытыми глазами и что-то шептал. Его правая рука была вытянута над собой, показывая жест «О.К.». Неподалёку валялся на боку его скутер. Немного погодя я с ним заговорил:

– Привет. Давно не виделись. Как съездил?

– Привет. Нормально.

Больше он не проронил ни слова. Когда он поднял свой скутер, я попытался продолжить разговор:

– Ты снова туда поедешь?

– Да.

– Когда?

– Наберусь ещё сил и отправлюсь через неделю.

– Можно с тобой?

– Нет.

Он завёл скутер и уехал не прощаясь.

Я закончил школу, а Мелкая перешла в 8 класс. Она тоже была в курсе, что Лукьян снова собирается в Припять. И догадывалась, что я увяжусь за ним. Проблема была в том, что мать так и не дала мне денег на мотоцикл, а значит, поехать вслед за Лукьяном у меня не получится. Тогда я решил добраться до границы товарными поездами. Сначала я был руфером, потом стал диггером – пришла очередь стать зацепером. У меня уже было всё собрано, когда позвонила Мелкая и сообщила, что Лукьян тронулся в путь. Уже через два часа я был на станции Лузино и сидел в зарослях, ожидая, когда тронется мой состав. Внезапно где-то неподалёку хрустнула ветка – я не придал этому особого значения – и зря: за мной следила Мелкая. Когда состав тронулся, я выбежал из кустов и молниеносно заскочил на вагон. Потом я увидел, как из кустов выбегает Мелкая с огромным рюкзаком и неуклюже цепляется за мой вагон.

– Ты что творишь? – взбесился я, когда она забралась, – тебя же будут искать!

– Я оставила записку, типа брат взял меня с собой на летние каникулы. Он всё равно не берёт трубку, а когда мы найдём его, я попрошу его позвонить маме.

– Нет, это просто безумие… Ты же мне испортишь весь план, дура!

– Не ругайся. Вообще-то Лукьян мой брат, а не твой.

Я взял её тяжёлый рюкзак и забросил в вагон, потом помог ей залезть внутрь. Вагон, как назло, оказался с углём. Я бы мог добраться до других вагонов, но с Мелкой это было рискованно. Проехав Ишим, поезд остановился. Воспользовавшись остановкой, мы нашли вагон со спрессованным металлоломом и перебрались в него. Поезд продолжал стоять. Мелкая была по-детски воодушевлена предстоящим трипом, заряжая меня хорошим настроением.

Третий час стоянки. Уже темнело. Мы сидели прижавшись друг к другу, потом она внезапно попыталась поцеловать меня в губы, но я остановил её:

– Эй, полегче, ты ещё маленькая для таких шалостей.

– Знаешь, взрослеют не от времени, а от знаний… И опыта. В твоих силах это исправить.

– Ты же несовершеннолетняя.

– Надень это, – она сняла с моей кепки защитные очки, – и вспомни что ты диггер. Я стану твоим лучшим объектом.

Она сняла с меня футболку, повалила на спину и… тут пошёл ливень. Я высунулся из вагона и увидел небольшой лесок, в котором можно переждать непогоду. Я помог Мелкой выбраться и скинул ей рюкзак:

– Почему он такой тяжёлый?

– Консервы!

Промокшие, мы долго сидели под деревом и не заметили, как уснули. Сквозь сон я услышал, как состав дёрнулся:

– Просыпайся! Поезд! Бегом!

Была уже ночь, дождь продолжал лить, а поезд ускорялся. Спотыкаясь в темноте, мы с трудом добежали, но Мелкая отставала под тяжестью рюкзака. Я схватил её рюкзак и пропустил вперёд:

– Хватайся! Не успеваешь! Следующий вагон! Жди! Жди! Пошла!

Она запрыгнула в темноту между вагонами. Я нёсся с тяжёлыми рюкзаками:

– Бери рюкзак! Рюкзак бери! Мелкая! Ты где? Мелкая!

Я сбросил балласт на землю и в последний момент заскочил на вагон, зацепившись за мокрую лестницу – рука чуть не соскользнула.

– Мелкая! – её здесь не было. Я залез на вагон, но её не было и там…

Я спрыгнул с поезда, сделав несколько болезненных кувырков. Стук колёс растворялся в дали.

– Мелкая! Мелкая! – ещё не успев отдышаться, я продолжал кричать в чёрную пустоту, шагая вдоль путей.

Потом я споткнулся о брошенный рюкзак и упал. Я поднялся на ноги, ослабшие то ли от бега, то ли от дурного предчувствия, взял рюкзак и нащупал в нём фонарик. Луч света ходил ходуном – у меня дрожали руки. Я истерично шарил лучом, шагая по путям, пока не наткнулся на неё. Свет на мгновение задержался на искажённом от боли лице и погас от испуга. Но в моей памяти навсегда сохранилась гифка реагирующих на свет зрачков. Я стоял в оцепенении, держа палец на выключателе фонарика и чувствовал, что вот-вот поеду рассудком. Когда я включил свет, её зрачки были уже застывшими. Она лежала спиной на шпалах, а её отрезанная нога валялась по другую сторону рельса, соединяясь с телом лишь лоскутом джинсы. Из рукава торчал кровавый огрызок, но руки рядом не было. Потом я услышал отражённое от деревьев эхо собственного вопля. Не помню, сколько я брёл по путям, но, когда вдалеке показался прожектор локомотива, я бросился бежать через лес, потом через поле, смутно понимая, в какую сторону бегу. В голове без конца проигрывалась смертельная гифка, и я пытался вспомнить Мелкую живой: когда она прижималась ко мне в лаборатории, держа в руке календарь 1987 года. Как она бежала по тоннелю метро вприпрыжку, как ребёнок, шлёпая по воде, а я терпел клаустрофобию в своих дурацких очках. Как вытирал влажной салфеткой её испачканную щёку в угольном вагоне. Потом снова эта гифка. И так по кругу. Я убил Мелкую!

– Опять по своим развалинам лазил? – мать встретила меня безрадостно. – Ты слышал, что у твоего Лукьяна сестру сбил поезд?

– Да, уже слышал. Мам, мне нужен мотоцикл срочно.

У закрытого гроба стоял, покачиваясь, мрачный Лукьян. Одноклассники Мелкой шептались, пялясь на него: «Поехала за ним в Припять и упала с поезда. Это из-за него она погибла».

На кладбище я подошёл к нему. Я искал момент, чтобы рассказать ему правду:

– Сочувствую.

– Это я во всём виноват… Не уследил… Завтра же уеду отсюда к чёртовой матери, – Лукьян озвучивал мои мысли.

– Я поеду с тобой, хочешь ты этого или нет.

– Ты думаешь я развлекаться туда езжу? Знаешь, как опасна радиация?

– Я выучил матчасть и полностью готов.

– Ты ещё слишком молод для этой херни.

– Взрослеют не от времени, а от знаний и опыта. В твоих силах это исправить.

Он впервые посмотрел мне в глаза и после долгой паузы продолжил:

– Тебе понадобится скутер.

– Я сегодня покупаю мотоцикл.

– Нет, нужен мотороллер. Выбирай самый тихий. Ты готов рисковать жизнью?

– С недавнего времени жизнь меня больше не волнует.

– С этого момента ты будешь выполнять все мои указания. Я буду давать тебе информацию порциями. Выдвигаемся на рассвете.

Мы выехали из города не через Исилькульский тракт, а почему-то через Черлакский. Чем дальше мы ехали, тем яснее становилось, что мы ехали не в Припять. К вечеру мы достигли границы Казахстана. С непривычки у меня страшно болели руки и спина, но я мужественно терпел всю ночь, пока мы не достигли Курчатова. Встав на ночёвку, Лукьян выдал мне первую информацию:

– Как ты уже понял, ни в какую Припять я не ездил. Это легенда. Всё это время я был на Семипалатинском ядерном полигоне.

На следующий день в магазине он купил лопату и вручил её мне. Потом мы ехали два часа по степи до полигона, сражаясь с сильным боковым ветром, пока не остановились около неприметного холма. Обойдя его, в нём обнаружился лаз, через который мы спустились в небольшое помещение с колоннами.

– Это фрагмент станции метро мелкого заложения, – Лукьян по хозяйски оглядел помещение.

Я машинально нацепил защитные очки против клаустрофобии. Если бы он не сказал, что это метро, я бы не догадался. Это была комната 10х10м с бетонными стенами и промышленными колоннами, имитирующая платформу.

– Там, внизу ещё несколько таких фрагментов на разных глубинах. Как видишь, уцелела даже верхняя станция. Но нас интересует совсем другое. Поехали в сторону центра.

Вскоре мы приехали к небольшому, но глубокому озеру.

– Мы в 12-м секторе взрывной волны Опытного поля. А это – эпицентр. Сюда люди призывали Бога, сами того не понимая. Подожди меня тут.

Лукьян спустился к озеру, присел на берегу в позе «лотоса» и начал молиться, подняв над собой руку с вытянутым большим пальцем. Только сейчас я понял, что это не знак «всё будет хорошо», а способ определения «на глаз» зоны поражения по размеру ядерного гриба.

Потом мы сели на скутеры и отъехали от центра обратно на несколько сотен метров. Вход в логово был спрятан внутри разрушенного бетонного сооружения, похожего на дот. Мы залезли внутрь, Лукьян зажёг свечи и взору открылся убогий интерьер маленького помещения с развешанной по стенам коллекцией табличек радиационной опасности. Здесь же было организовано место для ночёвок и приёма пищи, так как на открытом воздухе долго нельзя было находиться из-за сильных ветров. Лукьян достал из рюкзака еду и термос и предложил перекусить.

– В этой зоне почти не осталось радиационного фона, но земля всё ещё заражена, к ней нельзя прикасаться. Здесь всюду заражённая пыль, тут даже пищу нельзя принимать, – он смачно откусил кусок булки и громко отхлебнул горячий чай, – но эта земля скрывает пещеру Али-Бабы.

«Пещера» находилась в метрах 20 от логова – это я понял по свежим кучам насыпанного грунта.

– Здесь к 1955-му году была построена полноценная станция метро, – Лукьян напоминал уставшего гида. – Точная копия станции «Лубянка». Во время испытания первой советской термоядерной бомбы этот объект выдержал взрыв. Но при последующих испытаниях бомб спуск к станции был утерян из-за смещения грунта, и долгое время им не интересовались по причине сильного заражения. А потом и вовсе забыли. Все, кто знал точные координаты этой станции, умерли.

Мы зашли в пещеру. Внутри стояли тачки для вывоза грунта, дизель-генератор и валялись доски, которыми Лукьян укреплял вырытый проход. Сбоку я заметил тот самый кейс, который мы когда-то вместе выкрали.

– А что в этом чемодане?

– ГРОТ-12. При помощи этой штуки я и отыскал метро. Сейчас я им пользуюсь, чтобы проверить, в правильном ли направлении двигаюсь к спусковому коридору.

– А на какой глубине эта станция?

– 30 метров.

– И ты хочешь рыть лопатами до этой глубины?

– Нет, я хочу достать до уцелевшей части спускового коридора. Осталось совсем немного.

– Но почему ты сразу не позвал меня – мы бы на пару открыли метро гораздо быстрее!

– Понимаешь… Верхние слои самые заражённые, – он приставил дозиметр к стенке, – вот, смотри, почти полтора мкЗв/ч. А теперь давай спустимся.

На 6-метровой глубине дозиметр показал 0,8.

– Я сделал всю самую опасную работу. Теперь продолжать можешь ты. Придумай, что будешь делать со всем этим. Можешь стать нелегальным сталкером и водить в метро туристов, заработаешь денег и славу. ГРОТ только верни хозяевам.

– Не понял. А ты?

– А я… Я уже недоживу. Меня мучают ужасные головные боли и копать уже нет сил. Я хочу умереть. Хочу распасться на атомы.

Мы копали около недели, потом Лукьяну стало тяжко.

– Мне нужно помолиться. Отвези меня на Атомное Озеро, я не смогу дойти сам.

Я посадил Лукьяна сзади на скутер и мы не спеша доехали до озера. Он спустился к нему и стал молиться своему Атомному Богу. Спустя некоторое время я решился спуститься к нему.

– Лукьян, я хочу тебе кое-что сказать.

– Ты что! Уходи отсюда! Здесь на озере почти 10 микроЗивертов! – он стал толкать меня в грудь, пока я не поддался и не поднялся наверх сам. Оттуда я крикнул ему:

– Лукьян! Ты не виноват в смерти Мелкой. Это я был с ней, когда она сорвалась с поезда. Это я во всём виноват. Прости.

Лукьян молча вернулся к озеру, прочитал короткую молитву, развернулся ко мне и показал «палец вверх». Потом он сделал шаг назад в озеро, стал пятиться, опускаясь всё ниже и ниже, пока его палец не скрылся под водой. Всё будет хорошо.

Я копал две недели, выбился из сил и перестал следить за радиационной защитой. По ночам снилась Мелкая, лежащая на шпалах, ещё живая, и в эти моменты я пугался собственных воплей, отражённых от тесных стен логова. Ещё через две недели я почувствовал, что начал сходить с ума. А потом лопата ударилась об бетон. Теперь я копал с новыми силами, пытаясь найти в нём трещину, в которую можно пролезть. И она мне открылась. Я проник в спусковой коридор, прихватив мощную «фару» и увидел металлическую дверь. Сердце заколотилось. За дверью был спрятан застывший эскалатор. Я спустился вниз, но мой свет не осилил габариты платформы. По краям располагались арки. После того, как мой луч проник в первую арку, в ней показалась голова поезда. Я упал на пол в эмоциональном шоке и начал громко смеяться, вслушиваясь, как далеко улетает моё эхо.

– Я назову тебя «Метро-3»!!!

– Три, три, три, три, ри, ри, и, и, и, и…

Я гулял вдоль поезда и заглядывал в вагоны – всё было настоящим, даже мрамор на стенах такой же, как на «Лубянке». Не было лишь информационных табличек. Станция и вправду не пострадала после ядерного взрыва. Я дошёл до конца платформы, спрыгнул на пути и посветил в тоннель – он уходил дугой в неизвестность. Я крикнул в тьму, пытаясь понять где там тупик, но эхо не отразилось и улетело куда-то в даль. Через несколько секунд мне показалось, что кто-то крикнул мне в ответ. Тогда я ещё раз крикнул: «У-ху»! – мой голос снова улетел в неизвестность и вернулся женским тембром: – «Э-э-эй!» – я не мог поверить своим ушам. Это просто помутнение рассудка!

Я спрыгнул на рельсы и осторожно двинулся по тоннелю, стараясь осветить каждую деталь. Постепенно под ногами стала появляться вода и через метров 50 я отчётливо услышал, как кто-то шлёпает по воде ко мне на встречу. Я остановился и стал пристально вглядываться, пока вдалеке не показалась фигура.

– Ты кто!?

– Это я! Господи, ты вернулся! Я тебя так ждала!

– М-м-мелкая?..

Она ковыляла на самодельном костыле, шумно поднимая брызги, и бросилась мне на шею:

– Почему ты так долго не приходил? Пойдём скорее!

Она махнула мне своей единственной рукой, приглашая идти за ней, громко болтала всякую чушь, как ни в чём не бывало. В тоннеле ко мне вернулась паника, я стал судорожно искать на голове свои защитные очки. Пока я их надевал на ходу, за поворотом показался свет. Свет в очках расплылся и на его фоне мелькал тёмный силуэт Мелкой, бегущей вприпрыжку на двух ногах, весело размахивающей руками. Я перестал что-либо понимать и просто шёл за ней к свету. Мы вышли наружу и я зажмурился от яркого света. Я слышал шум проезжающих машин. Вокруг меня был Омск.

– Спасибо тебе большое! Ты только не говори брату, он меня убьёт, – Мелкая светилась от счастья.

Я снял очки – она была живой, здоровой и помолодевшей. Вместо ответа я крепко прижал её к себе.

– Ой… Ты чего это… – смутилась она.

– Просто так! Хочешь, завтра ещё встретимся?

– Конечно! А куда ты меня поведёшь?

– Может, в кино?

– Э-э, я думала, ты покажешь какое-нибудь бомбоубежище.

– Да надоело это всё!

– Ты меня приглашаешь на свидание?

– Просто кино посмотреть. Мала ты ещё для свиданий.

– Знаешь, взрослеют…

– Знаю. Не от времени, – прервал её я. – Но если будешь много знать – рано состаришься.

https://vk.com/pshikotan

Государства, которые хотят проводить тайные испытания ядерного оружия, однажды будут раскрыты при помощи антинейтрино. Ядерные взрывы излучают огромное количество легких субатомных частиц, которые могут путешествовать на большие расстояние через Землю. В общем, эти частиц — антиматериальные двойники нейтрино — невероятно трудно обнаружить. Но большой детектор антинейтрино, расположенный в нескольких сотня километров от мощного ядерного взрыва, сможет разглядеть горстку частиц, сообщили ученые в статье в Physical Review Applied.

Детектор антинейтрино не сможет обнаружить взрыв самостоятельно, но с помощью датчиков, улавливающих сейсмическую активность, которые инициируют поиск частиц, поступающих с места предполагаемого взрыва. Это «очень умная идея», говорит физик Патрик Хубер из Технологического университета Вирджинии в Блексбурге.

Как обнаружить тайное ядерное испытание?

Глобальная сеть датчиков уже собирает подробную информацию о ядерных взрывах, отслеживая сейсмическую активность и радиоактивные изотопы. В последние годы эти датчики выявили подробности северокорейских ядерных испытаний, проведенных под землей.

Но если эти датчики не смогли бы подтвердить, что произошел ядерный взрыв, обнаружение антинейтрино устранит оставшиеся сомнение, говорит соавтор исследования и физик Адам Бернтейшн из Национальной лаборатории Лоуренса Ливермора в Калифорнии.

«Если вы видите всплеск антинейтрино, другой причин быть не может», говорит он, если, конечно, это не взрыв звезд в Млечном Пути. Но такие взрывы — редкие события, к тому же не совпадающие с сейсмической сигнатурой.

И хотя скрытные производители бомб могут прятать радиоактивные изотопы после взрыва или маскировать сейсмические сигналы, никакой возможности спрятать антинейтрино у них нет. Нейтрино также могут предоставить информацию о том, насколько мощным был взрыв и какой тип ядерного оружия использовался.

Однако ни один из существующих антинейтринных детекторов не является достаточно большим и не находится достаточно близко к Северной Корее, чтобы наблюдать за ее испытания. Одним из крупнейших является детектор Супер-Камиоканде, расположенный в шахте в Хиде, Япония. Он наполнен 50 000 тонн воды и датчиками, которые обнаруживают свет, производимый при взаимодействии антинейтрино с водой. Если расположить его в 100 километрах от места ядерных испытаний, детектор сможет обнаружить 250-килотонный взрыв.

https://mirvokrug.blog/2018/08/23/prizrachnye-antinejtrino-s...