Что такое «сильный мужчина»? Матери обычно говорят сыновьям: «Не дерись! Любую проблему можно решить словами». А отцов эти поучения раздражают. И те, и другие хотят видеть сыновей сильными. Но если для пап «сильный» – это способный к силовому решению, то для мам – способный управлять ситуацией.

Вы, наверное, замечали, что в русской речи вопросительные интонации утвердились на месте повелительных. Это особенно хорошо слышно в брутальных милицейских телесериалах: «Сюда иди?», «Рот закрой?». Речь меняется сообразно тому, как меняется сознание носителей языка. На смену уверенности, основанной на знании того, что мир устроен определённым и должным образом, пришли сомнения: а так ли оно всё на самом деле? А если нет? А если сюда не пойдёт и рот не закроет — тогда что?

Мужская твёрдость, уверенность (в том числе речевая, интонационная) происходит от знания, «что будет, если я поступлю так», а это знание, в свою очередь, происходит от знания, как всё устроено. Не как должно быть устроено, согласно нашим представлениям о справедливости, а как есть.

Зануда Носов

Вспомним классика детской литературы — Николая Носова. Ох уже все эти бесконечные технические описания труболётов и винтоходов в «Солнечном городе»!.. Носов очень любил технику. В годы войны он занимался режиссурой учебных военно-технических фильмов. Однажды надо было снять фильм об английском танке «Черчилль». Английский инструктор показал механику-водителю, как управлять танком, и уехал, а дело вдруг не заладилось. Танк выписывал по съёмочному полигону круги и никак не хотел слушаться. Тогда Носов залез в кабину, разобрался и объяснил танкисту его ошибку.

Для повести «Дневник Коли Синицына» Носов кропотливо изучал литературу по пчеловодству и посещал пасеку. Процесс выращивания цыплят в «Весёлой семейке» расписал досконально, включая возможные ошибки. Приступая к «Незнайке на Луне», на всякий случай изучил работы Циолковского. Зачем? Зануда!

Сегодня мы удивляемся: ишь, как он в «Незнайке на Луне» капитализм верно изобразил! А ведь знал о нём, в основном, по книжкам, да и полвека уже прошло. У классики вообще есть такая особенность — она в любое время воспринимается современно. Потому что затрагивает неизменные основы человеческого бытия. Когда, например, происходит действие рассказа «Мишкина каша»? Вроде бы неважно, когда. В детстве! А между тем, важно.

Чем заняты в рассказе «Мишкина каша» Коля и Мишка? Тем же, чем и все остальные дети в то время: хотят есть. Ведь рассказ был издан (в сборнике «Тук! Тук! Тук!») в 1945 году. Правда, у Коли с Мишкой в отличие от большинства тогдашних детей всё-таки есть продукты: «Сыпь крупы побольше!..», «Нарезали мы хлеба, намазали его вареньем…», «Масло попробовали без хлеба есть — тошно…». Этакая «лакировка действительности», а на самом деле — попросту обобщение. Оно позволяет читать рассказ о том, как варить кашу и выпутываться своими силами из затруднительных ситуаций, и через пятьдесят лет.

А где папы?

Пап у Мишки и Коли покамест нет. Есть мамы и тётя Даша. Их папы появятся в «Весёлой семейке»: мелькнут пару раз, скажут пару фраз косвенно прямой речью, и всё. У носовских детей проблема с папами. Воспитывают их матери. Могут, например, запретить брать керосиновую лампу для инкубатора. Могут сказать страшные слова «пусть лучше у меня совсем не будет сына, чем будет сын вор» (рассказ «Огурцы»). А вместо пап — всё больше какие-то «дяденьки»: милиционеры, управдомы, стекольщики.

Дело в том, что, когда эти рассказы писались, отцов у большинства детей действительно не было. Они погибли на войне. Носов не хотел растравлять своим читателям душу.

Но есть в носовской литературной безотцовщине ещё одна закавыка, связанная и с личной судьбой писателя, и с тем, что называется «творческим методом». Считается, что в его первом произведении, как в эпиграфе, зашифровано содержание всего последующего творчества. Первый рассказ Носова «Затейники» увидел свет до войны, в 1938 году, а никакого отца в нём нет. «Мама ушла в магазин», — а про отца ничего. У самого Носова, судя по автобиографической повести «Тайна на дне колодца», отношения с отцом складывались непросто. Коля очень любил отца и очень остро переживал его, скажем так, неидеальность. Тот был человеком «лёгким» и легкомысленным — полной противоположностью серьёзному, трудолюбивому Коле.

Думается, что «заретушированность» отцов в носовских рассказах — это такой невольный педагогический приём, отчасти порождённый личным опытом (нельзя было писать папу «с натуры», хотелось быть не таким, как родной отец со слабостями и недостатками), и отчасти — временем, в которое рассказы писались. В эпоху, когда отцов действительно не хватало (мужские утвердительные интонации начали уходить из речи именно воспитываемых матерями послевоенных мальчишек: мужчины стали говорить с женским интонационным повышением в конце фразы — так, как говорили у них в семье), — в эти годы Носов для своих читателей сам был отцом.

И каким! Обратим внимание: Носов никогда не обращается к читателям с нотацией или призывом: «Делайте так-то и так-то». Просто его герои сами поступают как нужно. А ведь по натуре, повторимся, он был занудой! Почитайте его адресованные взрослым «Иронические юморески», это же кошмар, уши в трубочку! Учит, наставляет, нудит, нудит. А в детских рассказах этого нет.

Возьмём психологический триллер «Бенгальские огни». Мишка испортил мамину кастрюлю — так сточил напильником, что она в сковородку превратилась. Вроде бы «вставной аттракцион» такой, шутка. А где же мораль? А вот она:

«– Что же тебе мама сказала?

— Ничего не сказала. Она ещё не видела.

— А когда увидит?

— Ну что ж… Увидит так увидит. Я, когда вырасту, новую кастрюлю ей куплю.

— Это долго ждать, пока ты вырастешь!

— Ничего».

Пауза, конец диалога. Нечего сказать Мишке. Разве дети не поняли, что Мишка поступил (не с кастрюлей, а с мамой) нехорошо? Поняли прекрасно, почувствовали. Но если бы их стали тыкать в это носом, возникло бы противодействие и отторжение педагогической морали: «Да ладно… Подумаешь… Ещё чего!»

Маленький взрослый

Посмотрим, кстати, как дальше развивается в рассказе конфликт между рассудительным Колей и авантюристом Мишкой. Они отправляются в лес за ёлками. Коля свою выбрал быстро, а Мишка долго капризничал. В лесу стемнело, и мальчики заблудились. Мишка недоумевает: «Я ведь не виноват, что так рано наступил вечер». — «А сколько ты ёлку выбирал? А сколько дома возился?» — как бы ворчит Коля (а на самом деле объясняет читателю, что да, Мишка виноват). По колено в снегу мальчики блуждают по лесу. Мишке чудятся опасности, и он выдумывает разные по-детски несерьёзные пути их преодоления, Коля по-взрослому реалистично критикует его проекты с позиций их практической осуществимости.

В конце концов, Мишка падает с обрыва и ушибает ногу. Не может идти. Коля вскипает: «Горе мне с тобой! То ты с бенгальскими огнями возился, то ёлку до самой темноты выбирал, а теперь вот зашибся… Пропадёшь тут с тобой!». Мишка отвечает как бы по инерции скандала: «Можешь не пропадать!». Кажется, вот сейчас конфликт достигнет кульминации, станет непримиримым, но нет. Неожиданно Мишка предлагает: «Иди один. Это всё я виноват. Я уговорил тебя за ёлками ехать». Но Коля и к этому порыву относится критично: «Вместе приехали, вместе и вернуться должны». В этой чеканной формуле звучит взрослая непререкаемость, чувствуется несколько даже унылая детерминированность взрослого мира, взрослая обречённость на правоту. И вооружившись верным учением, Коля находит техническое решение проблемы (хотя обычно в их паре фонтанирует идеями Мишка) — сажает Мишку на ёлку и тащит, как на санях.

Вторую ёлку пришлось оставить. И это становится причиной продолжения конфликта потом, после спасения.

«– Отдай её на сегодня мне, — говорит Мишка, — и дело с концом».

Пока Коля приходит в себя от такой наглости, Мишка предлагает торг на грани отчаяния: «Возьми мои лыжи, коньки, волшебный фонарь, альбом с марками. Ты ведь сам знаешь, что у меня есть. Выбирай что угодно». У него действительно сложное положение, ведь он пригласил ребят на бенгальские огни, а ёлки теперь не будет. И Коля неожиданно соглашается. Но требует взамен не лыжи, не коньки (хотя эта цена очень высокая), а живое существо — собаку Дружка. Всерьёз ли? Прямо дьявол-искуситель какой-то!

«Мишка задумался. Он отвернулся и долго молчал. Потом посмотрел на меня — глаза у него были печальные — и сказал:

— Нет, Дружка я не могу отдать».

Мишка выдерживает нравственное испытание, и Коля вознаграждает его за это: «Ну ладно, тогда бери ёлку даром». То есть сперва задаёт задачку, а затем поощряет ученика за правильное решение. Заметим, что при всей своей правильности и незаменимости Коля во всех рассказах цикла — персонаж как будто фоновый, служебный. Будь он единственным героем, про него и рассказать было бы нечего, никаких интересностей. Это же Мишка превращает готовку каши в трудное приключение, Мишка придумывает делать инкубатор и кататься на автомобильном бампере, Мишка своим несносным поведением драматизирует строительство катка и так далее. Даже в рассказе «Тук-тук-тук» ночные страхи Коли и Кости провоцирует Мишка — тем, что кладёт под подушку топор, перед тем как крепко и спокойно заснуть.

А чем интересен Коля? Тем, что он вообще не ребёнок. Он замаскированный взрослый. Авторская функция. Удивительно ли, что Носов назвал его своим именем? Ведь когда отцов не хватает, кто-то должен их заменять. Ну, хотя бы показывать, какие они бывают. Что делают, что должны уметь, для чего нужны.

Познакомиться с журналом «Лучик» (скачать бесплатно и без регистрации) можно по этой ссылке. Журнал продаётся в «Озоне» и Wildberries.

После той сказочной ночи прошло уже почти две недели. Буся никому не рассказала о том, что видела. Потому, что, если бы не амулет, появившийся из ниоткуда, она бы и сама не поверила, что всё это было взаправду, а не приснилось ей. Но вот Муся больше не приходила. Бусю это расстраивало, и она всеми возможными способами терла и сжимала амулет в надежде «вызвать» пантеру. Но всё было безрезультатно… до вчерашнего вечера. Когда мама и папа, как обычно пожелали детям спокойной ночи и ушли в свою комнату, закрыв за собой двери, Максим, или как его звали родные Мася, вдруг начал хныкать. Буся спросила его: «Братик, почему ты плачешь?», - и он ей кое-что рассказал.

- «Я боюсь Тёмного монстра. Он приходит ночью, из-под кровати. И пытается меня утащить. Если моя рука или нога с свиснет кровати, у него может это получиться. Вчера моё одеяло коснулось пола, когда мне стало жарко и я его откинул. И он схватил его и тащил вниз, под кровать. А я изо всех сил держал и не пускал. Мне было так страшно, что я даже крикнуть не мог», - тут на Масю видимо накатили воспоминания и он снова захныкал.

Буся очень любила своего братика, и сопереживала ему. Да и сама немного испугалась, подумав об этом монстре. От волнения она взяла в руку амулет, который носила на шее и никогда не снимала, боясь потерять. А в голове промелькнула мысль: «Муся, как бы я хотела, чтобы сегодня ты была рядом…».

И тут перед глазами, девочки поплыл калейдоскоп мерцающих огоньков. Затем всё исчезло. И в комнате, как Бусе показалось, стало намного светлее. А перед глазами появилась надпись светящимися огнём причудливой формы буквами. Она была словно спроецирована на стену напротив каким-то невидимым излучателем. И ещё она двигалась по стене и поверхностям предметов и мебели вслед за взглядом девочки. Словно невидимый проектор отслеживал куда сфокусирован её взгляд, и делал так, чтобы она всегда видела эту надпись перед собой. Хоть шрифт был весьма витиеват и вдобавок изгибался на встреченных предметах, становясь ещё менее понятным, Буся сообразила, как прочесть. Она посмотрела на самый центр большой стены без мебели и прочитала ставшую чёткой, как на бумаге надпись: «Желаете произвести слияние?»

На целую минуту Буся зависла, как компьютер, получивший взаимоисключающие задачи. И вывел из оцепенения её негромкий вскрик брата: «Ааа! Уходи! Мне страшно! Мамаааа!». Буся даже не успела понять, что произошло. Мир вокруг вдруг обрел новые краски, не такие яркие как она привыкла видеть обычно, более серые оттенки преобладали. Но зато она стала видеть всё как днём! Чётко, ясно, и … даже то, чего не могла видеть раньше! Из-под кровати братика тянулись мохнатые чёрные как ночь не то руки, не то лапы с огромными когтями! Прямо к ноге Маси!

Буся инстинктивно рванулась к братику на помощь, одновременно нанося удар по этой конечности монстра рукой… и даже не сразу поняла, что это была не её рука, а могучая лапа ночной пантеры с длиннющими и к тому же сияющими как молния синими всполохами когтями! Одним прыжком, что так же несколько обескуражило девочку, она оказалась на другой стороне комнаты, прямо возле кровати Маси, и молниеносным ударом отправила оторванную кисть монстра прямо в стену у шкафа! Раздался крик, или даже вой, и тьма под кроватью братика исчезла, как будто её и не было вовсе. Взглянув на братика, Буся с удивлением обнаружила, что он смотрит на неё в ответ и в его глазах нет ни капельки страха. А в следующую секунду она услышала: «Спасибо сестрёнка! Я всегда знал, что ты меня защитишь!». И Мася обнял её, а она его… с недоумением осознавая, что обнимает брата своими руками, а не лапами гигантской кошки!

После «Теории невероятностей» казалось выше уже нельзя. Но я ошибся. Встречный боковой – и потихоньку обживаешь настил ринга. Книга с невозможным названием «Всего одиннадцать! или Шуры-муры в пятом "Д"» застала меня врасплох...

Но сначала повторю то, что говорил тут сегодня утром: три книги Виктории Ледерман должны быть в каждом доме, где есть дети.

1. "Уроков не будет!" – если детям шесть-семь.

2. Потом, когда им стукнет 10–11, можно будет прочесть "Календарь ма(й)я". (Фильм смотреть не нужно, он, как это обычно бывает с фильмами, "совсем о другом".)

3. Все живы? Тогда начинаем восхождение к упомянутой уже "Теории невероятностей".

Почему? Потому что эти книги "учат" очень важным, на мой взгляд, вещам. ("Учат" в кавычках, потому что художественная литература не учит – она показывает, а выводы читатель делает (или не делает) сам. В этом отличие художественной литературы от учебной, публицистической и дурацкой.)

"Календарь ма(й)я" – книжка вроде бы приключенческая и фантастическая, но того особого сорта, когда фантастика деликатно сосуществует с обыденностью, придавая ей необходимую резкость и остроту. Примеры жанра: "За миллиард лет до конца света" и "Отель у погибшего альпиниста" Стругацких. Или уж совсем горячо – фильм "День сурка".

Но книга не про фантастику и приключения, она про другое. Это книга о том, как ожесточённые современные дети, недоверчивые, циничные, озлобленные, трудно и постепенно преодолевают своё ожесточение и свою озлобленность и превращаются из маленьких несчастных калек и уродцев – в людей. Есть такая поговорка, "друзья познаются в беде". А если нет друзей, а беда есть? Вот эта книга как раз об этом.

О "Теории невероятностей" скажу лишь, что это "Идиот" Достоевского для подростков. Мало сказать, что я был удивлён и тронут, когда читал. Я был ошеломлён. Именно после этой книги казалось, что выше уже нельзя. Оказалось, можно.

Оказалось, можно больнее.

Итак, книжка с не влезающим в кастрюлю названием «Всего одиннадцать! или Шуры-муры в пятом "Д"».

Считается, что трагедия – «это когда герой погибает». Не только. Ещё – когда случается то, чего нельзя исправить.

Жила-была девочка сама-виновата. Нехорошая девочка, испорченная. Что её так испортило, об этом позже, тем более, что сразу этого не видно, а пока – жили ещё два друга-товарища: Егор да Никита. Верные, надёжные, не разлей вода. Но влюбились в девочку сама-виновата. Оба. И потеряли всё: голову, друг друга, себя самих... эту, как её ещё… честь? Но потом отряхнулись и как-то выжили. И стали жить дальше. А испорченная девочка, крутившая им мозги, – нет.

Девочка и впрямь мастер манипуляций не по возрасту (сколько героям лет – смотри название). Прямо оторопь берёт. Хочется спросить автора: «Виктория Валерьевна! А вы-то откуда это всё знаете? Ну, как мужиками крутить?» Подозреваю, впрочем, что это знание у женщин врождённое, «биологическое». Просто в одних культурах (в тех, которые мы называем «высокоразвитыми» или просто «высокими») оно репрессируется, а в других (в так называемых «примитивных»: африканских, амазонских, тихоокеанских и в массовой) активно востребовано.

Девочке не повезло с культурами. Не совпали. Все в книге себя «под высокой чистят»: и её родители, и её жертвы, и мы с вами, читатели, а она – нет. Кто прав, а кто правдив?

Девочка нацелена на успех – это раз. Успеха она ищет в сфере применения своих hard skills, т.е. специальных компетенций, выделяющих её среди других. Это два. Что неправильно? Сейчас всех так учат…

С точки зрения нынешней неофициальной морали девочка всё делает правильно. Стремится к личному успеху, а в чём – не важно. У нас же нет общих целей, нет «образа будущего», есть только «личное». Вот она к «личному» и стремится. Используя не только «хард скиллз» (свою природную красоту), но и «софт скиллз» – спекулятивное мышление. Спекулятивным мышлением философы называют практический ум. То есть такой, который позволяет «решать задачи» – добиваться требуемого результата. «Скажи́те плохо?»

Актуальные задачи – манипулирование Егором и Никитой – Ангелина (так зовут нашу девочку) решает прекрасно. Учебные – из рук вон плохо, потому что для этого необходимо не спекулятивное мышление, а абстрактное. Да, да! Ничего «практического» в получении образования сегодня нет, – обычный топ-блогер без всякого образования в миллион раз больше заработает, а красивой девочке и вовсе за депутата «Единой России» замуж выйти можно. Вот это – задачи. А за сколько часов наполнится бассейн из трёх труб… Вы бы ещё про «мораль» вспомнили.

Как уже сказано, Ангелина очень красива. Ангельски красива, и это пугает её родителей. Они уже «не усмотрели» за старшим сыном – тот увлёкся игрой на деньги и влез в большие долги, за которые убить могут. Родителям пришлось продать машину и обменять квартиру в центре на глухую окраину, чтобы выплатить его долг, но непутёвого сына после этого они из жизни вычеркнули.

А вот Ангелина вспоминает его с грустью. Он был добрый. В отличие от родителей, которых пугает её опасная красота, и они наказывают её за каждую провинность «с запасом», «чтобы лучше подействовало». И она мечтает, что когда-нибудь добрый брат приедет за ней и заберёт её от них. Понятно, что это архетипическая мечта «о принце». Который прискачет на коне и освободит девицу, заточённую в башне. В башне родительского «воспитания» или в башне своего нравственного дикарства – не важно.

Да, я считаю, что испорченность Ангелины – это не только результат общения со старшей подружкой, «молодой да ранней» Юлькой. Это ещё и результат родительской беспомощной жестокости – их запретов и принуждений, их крика, от которого в ангелининой голове что-то «взрывалось и лопалось» (эти приступы, сполохи будущего несчастья, очень правдиво и очень страшно описаны в книжке). Юлька – неизбежное зло, которому нужно было противопоставить добро, а у родителей не получилось. Они ответили злым на злое. И зло, не имея альтернатив, победило.

Да, они хотели как лучше. Но видите ли… Есть такая штука: диалектика этики намерений – и этики последствий. Этика намерений – это когда человек хотел как лучше. Как в фильме «Вам и не снилось» (помните?) – родители врали влюблённому юноше, чтобы не погубить его будущее. А он в итоге выпал из окна и погиб. (В фильме нет, а в книге да.) И уже не важно, чего они хотели. Этику намерений побеждает этика последствий.

В книге «Шуры-муры…» наоборот: намерения героини ужасны. Она влюбляет в себя мальчишек и заставляет их соперничать, чтобы повысить свою символическую капитализацию («самоутвердиться») и позлить одноклассниц. Это бесчеловечно и мерзко. Но последствия… А какие, собственно говоря, последствия? Мальчики перестрадали и выжили, их дружба будет теперь ещё теснее («всё, что нас не убивает, делает нас сильней»), а девочка…

Самое интересное и важное в книге – это девочка. Недаром мы с самого начала о ней только и говорим, и недаром повесть начинается с её голоса. (В книге о событиях «рассказывают» все трое по очереди.) Именно она, а не тонко чувствующий Никита и не мужественный Егор главная из главных героев книги. И именно она, как положено герою трагедии, погибает.

Старший брат, о котором мы вспоминали, так и не появился, зато появился принц. Старшеклассник, из девятого, не чета этим пятиклашкам, как там их… Вот бы кого в свою коллекцию!

Ангелина привычно начинает плести свои пошлые сети – и не замечает, как сама влипает в них – «увлекается». Она (впервые в жизни!.. нашла коса на камень!..) увлечена мальчиком и уже не манипулирует «объектом», а сама готова бежать за ним куда угодно. Например, на «вечеринку», где будут его одноклассники. Которым по пятнадцать. А ей одиннадцать. Вам страшно? Мне да. Да ей и самой страшно… Два года она себе накинула. Косметика, каблуки, сигаретный дым и полумрак помогут скрыть обман…

Мы, испорченные опытом поглощения социальных ужастиков, ждём беды, но старшеклассник неожиданно оказывается неплохим парнем, о таких говорят «скромный» и ещё о таких говорят «воспитанный». Как знать!.. Может, это был её шанс? Шанс на спасение для девицы из Тёмной Башни?

Мы этого не узнаем. Не узнаем, потому о «роковой вечеринке» (на которой не то что ужасов – даже алкоголя и сигарет не было) узнаёт мать Ангелины (как именно узнаёт – это один из солевых кристалликов сюжета) и уводит Ангелину за руку, попутно «дезавуируя» – раскрывая её обман.

– Ну Максик… ты бы ещё первоклашку притащил!.. – хохочут приободрившиеся одноклассницы.

А мать волочит её по улице, зачитывая новый перечень запретов и наказаний… И Ангелина не справляется. В ней снова что-то лопается, но так, как ещё никогда не лопалось. И она кричит. От боли. Страшно, по звериному.

И это не вопль «простреленной навылет волчицы», как в финале романа о неудачливых охотниках за сокровищем.

Она кричит не потому, что её разоблачили, и ей стыдно. Не потому, что будет наказание, и ей страшно. И не потому, что будут новые запреты и ей тоскливо. А потому что она не знает, как жить. Это тут же, печатными буквами объясняет нам сама автор повести.

Не знаю, может ли у ребёнка, как у взрослого, случиться инсульт или инфаркт, но с нею происходит что-то похожее. Или, может быть, она сходит с ума. Или не сходит, но нервная система надрывается, и девочка будет долго чахнуть и лечиться. Или ничего этого – но тогда…

Тогда она просто «отряхнётся», как Егор и Никита, и постарается быть прежней. Циничной и расчётливой Ангелиной, которая пока «покупает», но скоро уже начнёт продаваться.

Я не «фантазирую» всё это есть в повести. Все эти «или – или». В той сцене, где Ангелина кричит от нестерпимой экзистенциальной боли.

Сегодня полюбили выражение «экзистенциальная угроза» и употребляют его в значении «фатальная, опасная для жизни». Это чуть-чуть неправильно. Экзистенциальная на самом деле – «пограничная». Между жизнью и смертью. Как в песне, помните – «есть только миг между прошлым и будущим». Именно он называется экзистенцией.

Монетка, на миг вставшая на ребро, упадёт орлом или решкой. Куда, по-вашему, свалится Ангелина? В жизнь? Или в смерть? И есть ли теперь разница?

Я же говорил, что эта повесть трагическая.

А мальчишки, проходом которых заре навстречу заканчивается книга, чтобы читатель не запомнил жуткого финального крика… Их я тоже люблю, и мне их тоже жалко. Но по другому поводу.

«Чему учит эта книга?»

Книга учит терпению и такту – тому, что ничего нельзя добиться насилием. (В ней есть образ «положительного родителя» – отчим Егора.) Ещё она учит тому, что во влюблённостях следует быть осмотрительными и думать не только о своих чувствах, но и о чувствах другого. Например, есть ли они вообще? Или это только кажется, что «их не может не быть»? И ещё тому, что даже неприятные нам отвратительные злодеи – люди, и им тоже бывает больно.

Да куче всего, как любая хорошая книга.

Журнал "Лучик" можно приобрести на Wildberries или "Озон". Предварительно познакомиться с журналом, скачав (бесплатно и без регистрации) несколько номеров, можно по ссылке.

По глубокому убеждению «Лучика», книги Виктории Валерьевны Ледерман должны быть в каждом доме, где есть дети. По крайней мере, две из них: «Уроков не будет!», если эти дети – первоклассники или дошкольники, и «Теория невероятностей» – если уже постарше. Про «Календарь ма(й)я» не говорим, потому что он и так в каждом доме есть. Предлагаем вашему вниманию нашу беседу с писательницей.

«Лучик»:
Нам в журнал пришло такое письмо: «Мне 12 лет, скоро исполнится 13. Меня больше месяца интересует написание собственной книги. Могу ли я написать маленький рассказик, чтоб начать свою карьеру?»
Если бы это письмо получили вы, как бы на него ответили?

Виктория Ледерман:
Может, прозвучит немного резко, но я бы не стала отвечать на такое письмо. Мне непонятен такой подход. Если жжёт изнутри, садись и пиши, и никого не спрашивай. А если автор письма собирается писать «рассказик» только с условием, что его напечатают в журнале, это вообще тупиковый путь. Без работы, без мучений, без огорчения и отчаяния, без ожидания, без неизвестности впереди – писателем не станешь. Надо писать постоянно, жить этим, гореть. Тогда, может, что-то и получится (и то не факт).

Л.: А как начинался ваш писательский путь?*.

В.Л.: Я начала писать в 9 лет. И писала всю жизнь. Но книжных публикаций у меня не было в силу моей писательской неопытности и отсутствия жизненного опыта. Только в местной газете напечатали несколько моих рассказов и стихов, да все мои знакомые (и знакомые знакомых) читали мои «творения». Пока однажды я не увидела в интернете объявление о конкурсе рукописей для детей и подростков. И тогда у меня впервые промелькнула мысль написать что-то для детей. (Я к тому времени уже обзавелась своей семьей, и мои дети уже стали подростками.) Вот так, к 2014 году появился «Календарь ма(й)я», с которого всё и началось.

Л.: То есть, получается, вы «шли к успеху» лет тридцать...

В.Л.: Да. Наверное, именно такое время понадобилось, чтобы количество перешло в качество. А может быть, просто так сошлись звёзды, и мне повезло, что меня заметили. «Календарь…» – это мой дебют в подростковой литературе, и я постаралась вложить туда всё, чему научилась к тому времени. Если вы спрашиваете, почему выстрелил именно он, у меня нет ответа. Так вышло, какая-то совокупность факторов.

Л.: Как вы относитесь к словам Маршака – «для детей нужно писать, как для взрослых, только лучше»?

В.Л.: Я не знаю, что такое «как для взрослых, только лучше». Я считаю, что надо писать так хорошо, как умеешь, не важно, кому адресованы твои тексты. Другое дело, что писать для детей куда сложнее – да, с этим согласна. Очень много ограничений, своих, внутренних. Не хочется навредить лишней информацией, потом нужно учитывать определённый детский возраст, о чем говорить именно с этим возрастом, как говорить... Поэтому, когда я устаю писать детское, я пишу взрослое, для души. Может быть, когда-нибудь и опубликуют.

Л.: Когда писалась и готовилась к публикации повесть «Всего одиннадцать!..», у вас или у издателя не возникало опасений насчёт того, что это «слишком»? Конечно, в повести нет ни пошлости, ни чернухи, но сама коллизия – «ведь это может шокировать читателя»!

В.Л.: Все претензии к этой повести, в основном, у мам девочек. Они считают, что, во-первых, таких девочек не бывает, и в таком нежном возрасте, как 11 лет, девочки (их дочери) думают ещё о куклах. А во-вторых, мамы опасаются, что их дочери будут копировать поведение Ангелины. С мамами мальчиков проще – они склонны давать эту книгу сыновьям, чтобы предупредить, что бывают и такие девочки.
Но когда мне пишет, например, мама девочки и говорит, что её эта повесть заставила о многом задуматься, и она сама каждый раз одёргивает себя и старается не быть «мамой Ангелины» – это дорогого стоит.
Я очень долго работала с детскими коллективами в школе и в летних лагерях. Я видела таких девочек, которые в 11 и даже 10 лет думали не только о куклах и прекрасно умели врать, изворачиваться и манипулировать. Вот об одной из них я и написала. Но я постаралась дать объёмную картину, чтобы читатели видели все происходящее с трёх сторон. Чтобы девочки-читательницы поняли, как ранят главных героев-мальчиков действия этой непростой героини. И они понимают это, их комментарии и письма ко мне заставляют надеяться, что они так поступать не будут.
Что касается издательства, да, оно боялось выпускать книгу в таком виде. Они требовали, чтобы возраст героев был увеличен до 13 лет. Я сумела им доказать, что и в 11 лет (а героине почти 12, как мы видим в книге) кипят подобные страсти, о которых лично я как педагог знаю не понаслышке.

Л.: Как педагог и как мать что бы вы посоветовали родителям Ангелины?

В.Л.: Ой, нет-нет! Прошу прощения, но я не буду давать никаких советов. Искать выход из ситуации - не дело автора. Дело автора - описать ситуацию и подвести читателя к размышлению. Искусство ставит вопросы, а не дает готовых ответов. И я не дам.

Л.: Согласен, не дело автора рассказывать «что хотел сказать автор». Но мне как читателю простительно будет пофантазировать на тему «чего не хватило родителям Ангелины». Мне кажется ответ спрятан где-то на страницах вашего романа «Теория невероятностей», в главе, где Матвей и Веня разговаривают через ограду с вредной девочкой Леечкой. Матвей дёргает Веню за рукав: пойдём! Пойдём уже! (Результата нет, только время зря теряем.) А Веня не уходит. Веня терпит. И в конце концов срабатывает то, о чем мы ещё не знали, когда читали главу. Срабатывает жертва. Веня приносит в жертву самое дорогое, что у него было.
Я, взрослый, крепко задумался. Но способны ли понять и прочувствовать это дети? Как-то у нас был спор на этическую тему с десятилетней дочерью. Я вспомнил Веню, а она взмахнула руками: «Папа!.. Ты приводишь пример из детской книги!»
У вас не бывает чувства, что вы поливаете сухое дерево?

В.Л.: Вот пофантазировать – это сколько угодно! Я даже в ответ на читательские вопросы предлагаю им самим придумать, что произошло с героями за рамками повести.
Что касается «сухого дерева»... Если честно, досада и огорчения у меня бывают в основном от некоторых взрослых читателей. А дети в силу своего возраста часто видят в книге только событийный ряд, только приключения, не ныряя глубже и не задумываясь о том, что там ниже, под верхним пластом.
Знаю это по себе. В школьном возрасте я обожала Достоевского, просто зачитывалась и «Братьями Карамазовыми» и «Преступлением и наказанием». А в зрелости с удивлением обнаружила, что мне очень тяжело его читать: увидела всю глубину этих произведений.
А дети пусть пока читают и понимают так, как им дано в этом возрасте. Всё равно что-то да останется, что-то проклюнется. Я в это верю.

Л.: Вы сейчас занимаетесь только писательством? Или продолжаете преподавать?

В.Л.: Да, я сейчас занимаюсь только писательством и поездками для встречи с читателями.

Л.: Ваши произведения переведены и изданы не только у нас?

В.Л.: Некоторые книги переведены. «Календарь…», например, переведён на корейский, грузинский, литовский, украинский, македонский, китайский, румынский... К сожалению, это не те языки, с которыми я знакома (нет ни французского, ни итальянского, ни английского), поэтому я даже не могу оценить качество перевода.

Л.: О Достоевском вы уже говорили, а какие детские писатели оказали на вас влияние?

В.Л.: В детстве и юности я была безумным читателем, и без книги просто не мыслила свой досуг. Я любила многих детских писателей моего времени – Носов, Драгунский, Крапивин, Медведев, Сотник, Алексин, Томин, Прокофьева, Пивоварова... Список можно продолжать до бесконечности.

Л.: Тогда давайте так: Драгунский – или Носов? Крапивин – или Алексин?

В.Л.: Носов. Крапивин

Л.: Вы в детстве любили школу? Уроки не прогуливали?

В.Л.: Школу любила. Также любила читать о школе и играть в школу. Обязательно была учительницей в игре. В конце концов ею и стала.
Уроки не прогуливала, я вообще в детстве была жутко послушной, даже чересчур.

Л.: «Чересчур» – это как?

В.Л.: Ну как – была тихой домашней девочкой, подчинялась всем взрослым (родителям, учителям, вожатым в лагере и т.д.), делала, что велят, не спорила, даже если считала, что они неправы... И подростковый бунт меня не коснулся.
Оглядываясь назад, думаю, что можно было где-то и покуролесить, как мои ровесники, чтобы было что вспомнить... Но нет, я была послушным ребенком с примерным поведением. Может быть, из этого сожаления и выросла моя «Первокурсница»? Там героиня (она мой полный антипод) делает все, чего я была лишена.

Л.: Вы и своих персонажей щедро наделяете тем, чем мы часто обделены в жизни. Добротой, терпением, настоящей дружбой… Одна наша читательница жаловалась, что не бывает таких школ, как у Матвея и Милославы в «Теории невероятностей»… (И таких классных руководителей, замечу.)
По-вашему, литература – это средство исправить мир? Или это способ сбежать от реальности «туда, где не так»?

В.Л.: Я не настолько самонадеянная, чтобы думать, что литература и писатели (и в том числе я) смогут изменить мир. Но говорить о вечных ценностях всё равно нужно, пусть исподволь, может быть, и в развлекательной форме... Вода камень точит, и такие роднички добра, возможно, когда-нибудь сделают свое дело.
А читательнице передайте, что такие классы и такие учителя были и есть. И надеюсь, будут. Их мало, разрозненные крупицы, но они реально есть, и мне очень повезло повстречать их на своем жизненном пути

Л.: А кукла по имени Милослава у вас была в детстве?

В.Л.: Нет, куклы не было. Это художественный вымысел.

Л.: Хорошо. Последний вопрос – тот, который вы хотели услышать, а я не спросил...

В.Л.: Я до сих пор вспоминаю самый интересный и неожиданный вопрос от юного читателя на одной из встреч. Он спросил – а вы читали свои книги? Когда я ответила, что читала, он спросил – а они вам понравились? Дальше все засмеялись, и я была избавлена от необходимости отвечать...

_______________________________
* Для тех, кто волнуется: "Лучик" на вопрос юной читательницы ответил. Она прислала свой первый опыт, мы поговорили о том, чем рассказ отличается от сочинения и очерка, как создаётся (придумывается) художественный образ, договорились пообщаться ещё.

Журнал "Лучик" можно приобрести на Wildberries или "Озон". Предварительно познакомиться с журналом, скачав (бесплатно и без регистрации) несколько номеров, можно по ссылке.

Замок состоял из нескольких башен разной высоты. Обшарив самые маленькие, друзья ничего интересного не нашли и отправились в башни повыше. И там ничего, кроме разрухи, хлама и мусора. Только несколько старинных портретов висело на стенах одной из комнат. Портреты были очень выцветшими, можно было разглядеть только очертания каких-то фигур.

̶  Опять картины,  ̶  со страхом прошептала Василина.  ̶  Пойдёмте отсюда!

̶ Видимо, изображённые на картинах фигуры и жили в этом замке,  ̶  предположила Одуванчик.  ̶  Они и проложили здешние тропы. И катались по ним в каретах, запряжённых лошадьми,  ̶  фантазировала она.  ̶  Ладно, пойдёмте дальше, пока из картин кто-нибудь не выскочил,  ̶  опасливо пробормотала Лена и, постоянно оглядываясь, двинулась в сторону выхода.

Обследовав самую высокую башню снизу доверху, девочки убедились, что, кроме портретов, никаких поразительных открытий в этом замке им больше не найти.

̶ Впустую потраченное время,  ̶  разочарованно и устало проговорила Василина.

̶ И даже никакой подсказки о том, кто именно тут жил. А так было интересно это узнать!  ̶  надула губки Одуванчик.  ̶  Вообще ничего не видно на портретах. Даже не понятно, есть ли там головы. Просто пятна какие-то размазанные.

̶  Жизнь полна разочарований,  ̶  шутливо заключил Лютик.

Тем временем улитка путешествовала по очередной тропинке. Исследователи заброшенных замков угрюмо стояли на балконе верхнего этажа и смотрели вдаль. Тропа была длиннее всех остальных троп, по которым они проехали, и даже на горизонте не было видно её конца.

̶  Куда ты, тропинка-а, на-ас приведёшь?  ̶  нараспев протянула Одуванчик на мотив песни Бременских музыкантов и зашла с балкона в зал. Там, у дальней стены, стояли два разломанных дивана. К одному из них она и отправилась.

̶ Наверняка нам долго ехать, давайте лучше посидим, отдохнём,  ̶  предложила Леночка друзьям.

̶  Я согласна!  ̶  кивнула Василина, и заскучавшие друзья уселись на диван.

И полетели вниз! А потому что сидение дивана оказалось не простым! Оно перевернулось, сбросило девочек в потайную шахту и установилось на место. Понятное дело, подружки жутко кричали на протяжении падения. Посадка оказалась жёсткой, и они с грохотом ударились о твёрдую землю. Только тряпичный Лютик приземлился с тихим шорохом.

̶  Кажется, мы угодили в  ловушку,  ̶  озвучил он мысль, которая итак уже всем пришла в голову.  ̶  Но всё-таки странно устраивать ловушки в замке, в который попасть почти невозможно. Для чего это делать? Наоборот, ловушки принято устраивать в таких местах, где больше всего шансов поймать какого-нибудь раззяву.

̶  А ты забыл, что замок раньше стоял на земле? И в нём кто-то жил. Просто улитка устроила катастрофу, сорвав его с места. А пока он крепко стоял и никуда не ездил, то ловушка была вполне логичной,  ̶  пояснила Одуванчик.

̶  Да, ты права,  ̶  согласился Лютик.  ̶  Значит, никакие злодеи за нами сюда не придут, и можно не спеша искать выход.

В это время Васёна уже ощупывала стены шахты.

̶ Дверей не видно. А так как замок стоит на улитке, то мы не могли провалиться ниже раковины моллюска. Значит, где-то под полом, совсем близко, уже находится раковина.

Девочки и их хвостатый спутник принялись долбить гнилые половые доски и вскоре проделали дыру. Заглянув внутрь, Лютик сообщил, что видит улитку, и можно на неё спрыгнуть. Он полез первым. Васёна и Лена еле протиснулись вслед за ним, и вот скатились на землю. Улитка быстро удалилась, а сбежавшая из ловушки троица проводила её взглядом и стала озираться по сторонам. Недалеко от тропы друзья увидели небольшой холмик, не очень похожий на созданный природой рельеф. Холмик прятался за толстым деревом.

̶  Это создано руками!  ̶  уверенно заявил Лютик.  ̶  Пойдёмте, посмотрим?

̶  Небось, очередная ловушка!  ̶  проворчала Василина.

̶  Нам теперь не привыкать,  ̶  хмыкнула Одуванчик и первая отправилась к холмику.

Обойдя его вокруг, следопыты обнаружили тщательно замаскированную травой дверцу. Да и сама дверца была сделана из прессованной травы.

̶  Чую, мы сейчас добровольно отправимся в лапы к очередному чудищу!  ̶  продолжала ворчать Васёна, пытаясь открыть дверь.

̶ Нет-нет,  ̶  возразил Лютик,  ̶  это тайник. Точно тебе говорю. Раз попытались скрыть от чужих глаз, раз придали форму холмика, раз замаскировали вход, то значит, это не жилище. Это тайник!

И мышь с Одуванчиком активно принялись помогать Васёне. Они прокопались совсем не долго, и вход в тайник был открыт! Изнутри потянуло подвальной сыростью. Лютик сделал шаг и увидел влажные ступени, ведущие вниз. Васёна пропустила товарищей вперёд, а сама тщательно прикрыла дверь. А то вдруг кто-то страшный обнаружит тайник и пойдёт по их следам? Несколько десятков земляных ступеней привели покорителей подземелий в овальную комнату, посреди которой стоял земляной постамент, накрытый сухой травой. По углам постамента стояли горящие свечи, на траве лежала огромная и очень красивая книга в кожаном переплёте. Чтобы открыть книгу, нужно было справиться с двумя ремнями, которые её стягивали. На первый взгляд, это казалось очень просто. Но не тут-то было! Ремни были настолько тугими, что ни у кого не получилось их расстегнуть.

̶̶ Я придумала!  ̶  осенило Одуванчика.  ̶  Давайте попробуем разогреть кожу!

Васёне идея показалась очень дельной. Она взяла свечку, Лена книгу, и девочки аккуратно стали её греть. Так, чтобы не сжечь кожу. И эта идея была правильной. Кожа размякла, и друзья смогли её расстегнуть. Васёна осторожно открыла великолепную книгу. На страницах были иероглифы, какие-то знаки и непонятные рисунки.

̶  Нам никогда это не расшифровать,  ̶  удручённо  пробормотала она.

̶  Ну и ладно!  ̶  беззаботно ответила Одуванчик.  ̶̶  Тут наверняка описана история подземного мира. Зачем она тебе?

Василина продолжила переворачивать страницы, и вдруг в середине обнаружила вполне понятный рисунок. Это была карта! Внимательно её изучив, троица искателей приключений пришла к выводу, что в большинстве из указанных на карте мест они уже побывали! На карту был нанесён даже гуляющий по тропам замок!

̶  А вот и наш тайник!  ̶  радостно пискнула Васёна, ткнув пальцем в страницу.  ̶  А тут что?

Друзья склонились над картой.

̶  Если я правильно понимаю, вон в той стене начинается коридор, и он уходит прямо под большую реку!  ̶  воскликнул Лютик.  ̶  Мы нашли! Нашли путь под руслом реки! Именно он  нам так нужен!

От радости девочки взялись за руки и пустились в пляс, издав победный клич. А потом кинулись к указанной стене и принялись разыскивать, как открывается лаз. В результате они нащупали большую кнопку, и Одуванчик её нажала. Земляная стена опустилась вниз, открыв вход. Васёна взяла со стола свечку, и трое отважных друзей отправились в тёмную неизвестность.

Здравствуйте. Нужна помощь.
В детстве (начало девяностых) дома появилась книга - сборник детских стихов.
Книга в толстом переплете. Обложка то ли светло-коричневая, то ли желтая.
На обложке нарисованы дети.
Не помню ни названия, ни автора.

Было стихотворение про третьеклассника-Ленивого Серёжку, которому повстречался Профессор Фон Брукк, магистр и доктор лентяйских наук.

Было стихотворение про космические перегрузки, когда мальчик описывает свою жизнь. Что-то вроде:
«… быстро лечу я в кружок рисования.
Папа сказал: «Рисовать, непременно, должен уметь человек современный…»»

Стих про
«… будем слушать тишину!
Я чего-то как вдохну..
Засмеялся Витька сзади.
«Тише, тише!»-шепчет Надя.
Ничего у нас не вышло.
Тишины опять не слышно!»

Поиск по этим отрывкам Яндексе-Гугле результатов не дает.
Может у меня просто руки кривые🤷‍♂️.

Может есть какие-то ресурсы по поиску по цитатам?
А может, кто-то узнает стихи.
В общем, буду признателен за любую помощь.)